Прокурор

Вторник, 20 часов 42 минуты

Дом прокурора штата Освальдо Ардилеса и старшего агента КБР Терезы Лисбон, подъездная дорожка

Остановив служебный автомобиль перед гаражной дверью, Тереза поворачивает ключ зажигания, глуша мотор. На пассажирском сиденье рядом лежит копия папки с делом, которую принёс в её офис сегодня утром агент Хаффнер, несколько раз упомянувший, что сделать это его упросил Джейн. Среди строк кроется, как ей кажется, чей-то коварный промысел, но не очевидный, а, напротив, едва заметный: Мистер Дэниел Ферланд, владеющий несколькими недвижимостями в Калифорнии, а также немалым состоянием и нефтяными акциями, стал непреднамеренным убийцей своей дочери Изабель Ферланд. Судебное заседание длилось больше двух часов. Присяжные были вымотаны, наблюдая за привычным спектаклем, где адвокат и прокурор усиленно грызлись между собой, пытаясь перетянуть тех на свою сторону. Позже произошло что-то, а если быть точнее, крайне недолговременный разговор между мистером Ферландом и прокурором Ардилесом, итоговым результатом которого стало полное оправдание первого. Всё это, конечно, вкратце. Стоит упомянуть, что до договорённости защитника и обвинителя о той самой беседе тет-а-тет, судья был практически готов перенести срок разбирательства на другой день, видя, как ни одна из сторон упрямо не желала уступать противоположной, кружась в бесконечном танце, в котором партнёры неумело оттаптывали друг другу ноги, но продолжали яростно вальсировать, манипулируя изнурённым сознанием присяжных. Нет, разговор обвинителя и обвиняемого даже не засекречен. Его просто нет. Нет типичных чёрных полос, нанесённых специальной программой поверх текста, означающих конфиденциальность информации. Однако, к горькому сожалению тихо плачущей Терезы, крепко вцепившейся обеими руками в руль и собирающейся с духом выйти из неё, чтобы, наконец, войти в дом, поговорить обо всём этом с Освальдо, окончательно расставляя точки над «и» есть кричащее упоминание о коррупции, такое, как резко изменившееся поведение прокурора в сторону полного отступления от своих изначальных принципов. Двойственно, неправдоподобно, обманчиво. Но, как правильно заметил агент Хаффнер, без нужных карт есть только эти пустые, но неоспоримые факты, словами напечатанные на безмолвные страницы и ловко превращающиеся в недвусмысленные догадки, успешно состязающиеся с, быть может, альтернативной истиной, способной всё исправить, вернуть в прежнее русло, но и которую только предстоит отыскать.

Вторник, 20 часов 59 минут

Дом прокурора штата Освальдо Ардилеса и старшего агента КБР Терезы Лисбон, кухня

Поборов собственное бессилие, Тереза, войдя в дом, пропитанный запахом очередного кулинарного шедевра его хозяина, заходит на кухню. В глаза сразу же бросается суетящийся у плиты мужчина в чёрной рубашке и серых брюках, с надетым поверх сего сочетающегося образа полосатым фартуком похожих серо-чёрных цветов. Он, очевидно, по-прежнему пребывает в том бетонном, наполненным до краёв счастьем мире, а она, как гонец, посланный сообщить неприятные известия, хочет, не хочет, вынуждена всё испортить. — Привет, Освальдо, — наконец решившись нарушить безмятежную идиллию, здоровается девушка, чем сразу же привлекает внимание полностью погрузившегося в процесс приготовления еды прокурора. — Привет, любимая! — здоровается тот в ответ, оборачиваясь и встречая её теплой широкой улыбкой. Но, не получив в ответ аналогичной радости на лице собеседницы, тут же хмурится и обеспокоенно спрашивает: — Что случилось? — Ответь мне, Освальдо, только честно, — с виду спокойно начинает она, а внутри чувствует, как тонкую оболочку грудной клетки рвёт бешено колотящееся сердце, обуянное страхом неизвестности, связанным с полным нежеланием слышать «неправильного» ответа на следующий вопрос: — Ты когда-нибудь делал что-то незаконное? Немного потупив взгляд на застывшую в немом ожидании девушку, он, прежде тщательно обдумав вопрос, честно, как она и просила, отвечает: — Да, делал. Ты сама знаешь, что делал, Тереза, — мягко улыбается Ардилес. После положительного ответа Лисбон, не помня себя от отчаяния, на ставших ватными ногах с трудом пересекает кухню, взбирается на барный стул, привинченный к полу рядом с закруглённым кухонным островом, кладёт на него до того крепко сжатую в руке папку и погружается в хаотичный поток мыслей, бурлящих в её голове. Но чуть погодя, полностью осознав, что ответил Освальдо, поднимает голову и, обернувшись в его сторону, растерянно переспрашивает: — Что? Знаю? О чём ты говоришь? — Про доступ к твоему личному делу, конечно, — спокойно отвечает он, не понимая, что происходит. — И всё? — с опасением, но уже немного расслабившись интересуется Тереза. — Всё, — однозначно отрезает прокурор. — Может, наконец, объяснишь, что происходит? Ещё утром ты была в отличном настроении, а сейчас на тебе лица нет. Что случилось, милая? — встревоженно уточняет он и, нежно прикоснувшись к её руке, заботливо накрывает своей, несильно сжимая, а затем успокаивающе тряся. — Дело в Джейне? Неужели его снова переводят под твоё командование? Это за этим к тебе приходил агент Хаффнер? — Нет, Освальдо, дело со всем не в беспечности Джейна, — тяжело вздыхает девушка. — Скорее наоборот, в его истинно товарищеском поступке. Вот, — тихо говорит она, придвигая папку к стоящему напротив, по другую сторону кухонного острова прокурору, и, остановив пристальный взгляд на его лице, постепенно становящимся серьёзным, в очередной раз замирает в немом ожидании. — Бред какой-то! Всё было совсем не так, — прочитав несколько страниц из папки, выдаёт Ардилес, а затем, резко откинув её обратно на кухонную тумбу, поднимает глаза на выглядящую совсем мрачно Терезу. — Думаешь, я способен взять взятку, чтобы замять дело девочки-подростка, погибшей по вине своего отца? — впервые кто-то решается озвучить то, что очевидно, а другие деликатно умалчивали. Немного помолчав, но трезво пораздумав, Лисбон твёрдо решает, что за всё то время, проведённое вместе со стоящим сейчас рядом мужчиной, она узнала его достаточно хорошо, чтобы хоть в чём-нибудь, что имеет к нему отношение, сомневаться. Она так же не позволит чьей-то жалкой попытке наладить себе, а быть может, просто испортить им жизнь, привести к краху метафоричного, покамест хрустального купола, внутри которого, не взирая на, казалось бы, явную хрупкость, по-прежнему солнечно и необычайно приятно, а вокруг цветут диковинные цветы и витают редкие бабочки. — Нет, Освальдо, не думаю, — приободрившись, решительно отвечает девушка. — Думаю, что кто-то играет против тебя, а значит, против нас. И благодаря Джейну у нас есть двое суток, чтобы выяснить, кто это, до того, как начнёт происходить непоправимое. — Спасибо ему, конечно, — коротко улыбается Ардилес. — Но я не понимаю, что здесь выяснять? — удивляется он. — Судья Маркленд в курсе нашего с Ферландом разговора, как и его адвокат. Да что уж там, сам Ферланд, хотя его заявление теперь будет необъективно, уверен, сможет припомнить и рассказать, о чём был тот самый разговор. Послушай, милая, — продолжает мужчина, тыча несколькими пальцами в лежащую рядом папку, — всё, что здесь написано - приукрашенная правда, и по определённым соображениям не было упомянуто в оригинале дела. Единственное, — на долю секунды повысив голос, отчётливо произносит он, — что является истиной, это то, что наш с Ферландом разговор всё-таки имел место быть. И завтра, перед тем, как отправиться на работу, я заеду в архив судмедэкспертов, в котором хранится копия того самого оригинала, которую ты незамедлительно передашь Хаффнеру, чтобы тот смог положить конец всему, что сегодня вынудило тебя расстраиваться и сомневаться во мне. — Всё не так просто, любимый, — расстроено вздыхая, заявляет она. — Я тебе всё сейчас объясню, но сначала хочу узнать, о чём был ваш разговор с мистером Ферландом? Знаю, — словно оправдываясь за проявленный интерес, добавляет Лисбон, — это не совсем моё дело… — Как ты уже сказала, Тереза, это наше общее дело, — прерывает её прокурор. — Ты, кстати, без пяти минут моя жена, которая в полном праве интересоваться всем и знать всё, что знаю я. — Обойдя кухонный остров, мужчина садится на барный стул и, развернувшись в пол-оборота лицом к девушке, берёт её слегка похолодевшие от тревоги руки в свои, приступая к рассказу: — Надеюсь, ты сможешь почувствовать всё тоже самое, что почувствовал я, когда услышал это от Ферланда.

´´´

— Мистер Ардилес, уверяю вас, я никогда раньше не преступал закона. Всё, что сегодня говорят обо мне те люди, и в частности вы - неправда! — заголосил седовласый мужчина, чьё испещрённое глубокими морщинами лицо с каждой секундой всё сильнее покрывалось влагой от беспрестанно образовывающихся на глазах слёз, смешивающихся с обильно проступающим на лбу и тут же скатывающимся с него потом. — Моя бедная Бель, моя бедная маленькая девочка, — взмолился он, задирая голову кверху. — Не могу поверить, что её больше нет, — наконец, немного успокоившись, несколько тише произнёс мужчина, остановив свой взгляд на потолочной прямоугольной лампе, источающей неприятный желтоватый свет. — Скажите, что мне теперь делать? — Для начала рассказать, что произошло с вашей дочерью на самом деле, — опустившись на стоящий напротив стул, ответил прокурор. — В зале суда вы не были так многословны, и сейчас мне бы очень хотелось узнать, что за тайна скрывается в вашем молчании. В этом он был прав. Мистер Ферланд, не взирая на разразившуюся между обвинителем и защитником в зале суда бурю, целью которой являлась попытка перетянуть на свою сторону уже изрядно уставших присяжных и старого судью Маркленда, по большей части просто молчал, то и дело теребя в руках белоснежный шифоновый шарф с выгравированными на нём в углу через точку буквами «И» и «Ф». Именно это действие, а также наполненные неподдельной грустью глаза и осунувшийся вид побудили в прокуроре Освальдо Ардилисе желание выяснить, что печалило сердце человека, ставшего непреднамеренным убийцей своей дочери Изабель Ферланд. Ещё он заметил, что на рукавах потёртого от времени пиджака не было запонок - типичного символа достатка, характерного для богатеев, коим являлся Дэниел, а носы лакированных ботинок были исцарапаны от повседневной носки и, очевидно, от отсутствия должного ухода. Всё это наталкивало Освальдо на определённые мысли, которые он хотел подтвердить, но не мог этого сделать публично, поскольку видел, что сам Ферланд не порывался что-либо рассказывать, а лишь тихо хранил в себе горькую правду, возможно, способную полностью оправдать его. — Мне нечего рассказать вам, мистер Ардилес, — всхлипнул тот, опуская голову и упираясь крупным подбородком в широкую грудь. — Мне очень жаль, что мой адвокат так досаждает вам, — болезненно сощурившись, заявил пожилой мужчина, и по дряблым щекам вновь потекли струйки слёз. — Он это из жалости, в знак доброй памяти и моей старой дружбы с его отцом, моим предыдущим адвокатом, которому я, кстати, в отличии от него, хотя бы платил. — О чём это вы говорите, мистер Ферланд? Вы разве бедствуете? Как же все те многочисленные бизнесы по всей Калифорнии, объёмные вывески которых содержат вашу фамилию? В газетах пишут, что они приносят большой доход вашей семье, — блефуя, поинтересовался прокурор. — Видимо, недостаточно, мистер Ардилес, — отозвался Дэниел, подняв красные заплаканные глаза на своего собеседника, — раз моя семнадцатилетняя дочь лежит в холодильной камере штатного морга, а ровно через два дня я буду вынужден захоронить её рядом с могилой моего отца, настоящего счастливчика, умершего аж в девяносто три года. — Вы банкрот, да? — решительно спросил Освальдо, но прозвучало это скорее как утверждение, чем вопрос. — Разве это теперь важно? — холодно переспросил Ферланд, отводя взгляд в сторону. — Важно, если эта информация поможет вашему адвокату спасти вас от тюрьмы, — заявил прокурор. — Поможет спасти от тюрьмы, — с ухмылкой повторил за ним Дэниел. — Может, вы знаете того, кто может спасти меня от пустоты, образовавшейся здесь, — вернув взгляд обратно на собеседника, пожилой мужчина несколько раз ударил крупным кулаком себя в грудь. — Может, вы знаете такого человека, мистер Ардилес? — дрожащим голосом поинтересовался он, а затем, не получив ответа, достал из внутреннего кармана пиджака крохотную плитку шоколада, завернутую в блестящую фольгу. — У меня диабет, — пояснил свои действия Дэниел, отправляя сладость в широкий рот. Освальдо молча, с сожалением смотрел на своего оппонента. В нём было что-то такое, чего не было в типичных зажиточных мужланах, создающих семью ради статуса примерного семьянина, а на стороне имеющих бесконечное множество любовниц. Более того, Ферланд казался ему книжным персонажем, живущим в том веке, когда мужчины носили цилиндры, безвозмездно помогали незнакомым дамам, а детей, как и их мать, любили без памяти. Однако сейчас он больше походил на обанкротившегося аристократа, вынужденного продать нажитое непосильным трудом имущество и немедленно покинуть своё поместье, чтобы то перешло властям, а позже было выставлено на аукцион. В общем, выглядел этот пожилой мужчина так, будто всё то немалое, что у него было, резко отняли, заставив оказаться ни с чем под старость лет. — Вы действительно хотите узнать, что произошло? — наконец нарушил воцарившуюся тишину Ферланд. — Хочу, — коротко подтвердил свои намерения прокурор. — Скажите, Освальдо, вы когда-нибудь читали сказку о рыбаке и рыбке? — начав издалека, поинтересовался Дэниел. — Нет, не доводилось, — сухо ответил Ардилес, сосредоточив свой взгляд на оппоненте. — Моя дочь обожала слушать её перед сном, — продолжил он. — Эта книга написана русским писателем, и я читал строчку за строчкой, попеременно переходя с родного для Бель языка на чужеродный. Так с самого детства я старался привить ей любовь к знаниям, желанию изучать иностранные языки, мечтая увидеть, как она, когда вырастет, перенимает мои дела, наследие нашей семьи. Но никогда бы не подумал, что главная героиня в ближайшем будущем станет лучшим прототипом моей собственной жены. — Грустно улыбнувшись, Ферланд уточнил: — Нет, дело не в том, что она была русской. Мэриан - потомственная англичанка. Ещё с юности она была жадная до денег, но я, поглощённый безмерным чувством любви к ней, игнорировал это, пока она не бросила нас с Бель, предпочтя семье карьеру. — Извините, мне трудно понять о чём идёт речь, — вежливо заметил Освальдо. — Ах, да! Конечно! — опомнился пожилой мужчина, утирая рукавом рыхлые щёки от вновь струящихся по ним слёз. — Вы же не знакомы с сюжетом книги. Заранее простите меня, — извинился он. — Я не в силах пересказать его, но не потому, что не помню или не хочу, а потому, что боюсь того, что в мою старую голову нахлынут ещё более сильные воспоминания о Бель… — помолчав несколько секунд, Ферланд с силой вобрал в лёгкие воздух и, ненадолго задержав дыхание, грузно выдохнул его обратно. — Мэриан подала в суд, и, претендуя на порядочные, способные покрыть её нескромный стиль жизни, алименты, она заявила, что я был тираном, принуждал её родить мне наследника, а когда родилась дочь, окончательно обезумел от горя и, вопреки её всякому желанию, вынуждал проводить с ней время, пока сам подолгу пропадал в командировках. — Смею предположить, что это была ложь, — догадался прокурор. — Ложь, — громко и утвердительно хмыкнул Дэниел, а затем добавил: — Наглая ложь, если быть точнее, мистер Ардилес. Мне было абсолютно всё равно, кого она мне родит, а желание это сделать как можно скорее целиком и полностью принадлежало Мэриан. Тогда я не мог и подумать, что ребёнок станет частью её хитроумного плана, а лишь радовался, как может радоваться мужчина, до беспамятства любящий женщину, наконец, решившую подарить ему ребёнка. — Понимаю, — тепло улыбнулся Освальдо, в красках припоминая, как Тереза вынула из его руки, а затем неизвестно куда откинула средство контрацепции, решительно заявив о том, что она готова иметь от него ребёнка. — Тем не менее, ваша дочь, — вновь посерьёзнев, вернулся к разговору прокурор, но тут же смолк, когда на него выжидательно уставились серо-голубые, поблёкшие от времени глаза пожилого мужчины. — Изабель, — сглотнув скопившуюся во рту слюну, продолжил он, — она, насколько известно суду, ни в чём не нуждалась. — Вот как? — с иронией произнёс Дэниел. — Думаете, я всё подстроил? Шестнадцать лет терпел свою нерадивую дочь, которая своими высокими, несоразмерными доходу семьи запросами постоянно напоминала мне о своей матери, а на семнадцатом году я, в конце концов, решился на её убийство?! — последние слова вырвались из широкого рта оппонента с отчётливым ненавистным рыком. — Прошу вас, мистер Ферланд, — спокойно отозвался прокурор, — не думайте, что я здесь за тем, чтобы продолжить обвинять вас. Напротив, мне хочется восстановить справедливость! Поэтому, пожалуйста, если вы можете, если хотите, помогите понять мне, что всё-таки произошло в тот день, когда ваша дочь оказалась за рулём вашего «Porsche». — Моя к тому моменту уже бывшая жена добилась алиментов, — как ни в чём не бывало вернулся к своему рассказу пожилой мужчина, сощуривая глаза и отворачивая голову вбок. — Но на этом, как и старуха из сказки, она не остановилась. Запросы Мэриан росли, а её адвокаты раскусили алчность своей постоянной клиентки. Деньги из нашего с Бель бюджета текли рекой в карман ненасытной женщины, смеющей называть себя матерью, а из её - в карманы вылощенных, только что окончивших университет выскочек. Я так и не смог сказать ей правду о нашем печальном положении. Не смог, да и не хотел, — тяжело вздохнул он. — Бель, к счастью, не была транжирой, но всё равно жила так, будто на моём счёту её ждало наследство покруче, чем у старика Скруджа. Мне же досталась роль лжеца, которому приходилось задарма продавать оставшиеся акции, коллекции гоночных автомобилей, чистокровных скаковых лошадей, экономить на оборудовании для тех малых бизнесов, что оставались на плаву, а также на запчастях для единственного оставшегося в семейном гараже автомобиля, — подытожил, наконец, Ферланд, возвращая взгляд на сидящего напротив прокурора. — Будь мать Бель не жадной стервой, а жертвой авиакатастрофы, как благодаря очередной сладкой лжи отца полагала дочь, этого бы всего не было. — Интересно, — хмыкнул Ардилес, — как столько лет вам удавалось держать Бель в неведении. С учётом размера особняка, того, что вы называете домом, наверняка на вас работал многочисленный персонал, который, я полагаю, в связи с банкротством начал постепенно увольняться. — Бель была жизнерадостной, — грустно улыбнувшись, ответил пожилой мужчина. — Не знаю, знаете вы или нет, но эта черта умело скрывает многие недостатки сего бренного мира. Ещё Бель не была из числа домоседок и днями пропадала на всяческих внеклассных занятиях, а свободное время проводила с друзьями. Её жизнелюбию не было предела. Светло-голубые глаза излучали счастье, а неиссякаемый природный оптимизм заражал всех вокруг. В тот день, — вновь заплакав и сморщив без того морщинистое лицо, произнёс он, — она праздновала поступление в колледж, в котором её прилежание было замечено приёмной комиссией и щедро вознаграждено зачислением на престижную программу, а также высокой стипендией, способной не только покрыть проживание в общежитие, но и подарить нам обоим возможность выбраться из той глубокой ямы, в которую все эти годы так упорно погружала нас Мэриан. — Минуту, — протянул прокурор, собирая в своей голове кусочки паззла во единую картинку, а собрав, уставился на собеседника сильно округлившимися глазами, дававшими тому понять, что он, наконец, во всём разобрался, но теперь не мог выдавить из себя и слова, а потому просто молчал, ожидая, пока тот подтвердит его отнюдь неутешительные домыслы. — Да, мистер Ардилес, детали автомобиля - это китайский аналог. И, как вы уже догадались, очередная ложь во спасение должная была стать последней и оплатить не только полную программу обучения, но и обеспечить моей девочке будущее, к которому я готовил её всю жизнь. — Мне жаль, мистер Ферланд, — тихо проговорил Освальдо. — Мне тоже, — отозвался тот и, снова отвернув голову вбок, зажмурил заплаканные глаза, стараясь раствориться в забытье.

´´´

— Освальдо, я такого даже предположить не могла, — дослушав, растерянно заявляет Тереза и, соскочив с барного стула, крепко обнимает мужчину, принимаясь чмокать его нос, лоб и щёки, а затем впивается в губы, сливаясь с ним в непродолжительном, но в весьма сладком поцелуе. — Господи, история мистера Ферланда - это… — со слегка нервной дрожью в голосе тараторит она, отрываясь от своих предыдущих действий и заглядывая в тёмно-карие глаза. — В общем, то что он пожертвовал всем, чтобы его дочь продолжила жить, как ни в чём не бывало, достойно всего того, что ты для него в тот момент мог и сделал, — заявляет девушка, ощущая, как её переполняет чувство гордости. — Я не перестаю восхищаться тобой! — она облегчённо радостно улыбается. — Но вначале ты ведь сомневалась, да? — улыбнувшись оживившемуся веснушчатому лицу в ответ, в шутку спрашивает Ардилес. — Немного, — утвердительно покачав головой, признаётся Тереза. — Но я вдруг вспомнила, какой ты у меня самоотверженный, умный и добрый, и осознала, что поступаю глупо. — Да, я такой, — соглашается он, сильнее прижимая девушку к себе. — Стараюсь соответствовать своей избраннице, — добавляет прокурор, а после спрашивает: — Так что ты хотела рассказать мне? Почему всё не так просто? Вопрос быстро возвращает Терезу к суровой реальности, из-за чего её лицо вновь грустнеет и, высвободившись из приятных объятий, она обратно садится на барный стул. — Послушай, Освальдо, — начинает Лисбон, обхватывая, а после сжимая его предплечье, — то, что я сейчас расскажу, сначала может показаться тебе безвыходным, но я уверена, вместе мы всё равно найдём какой-нибудь выход, — утвердительно заявляет она, приободрившись от того, что их до недавнего казавшийся ей хрустальным, а сейчас снова ставший бетонным, прекрасный мир цел и невредим. — Мистер Ферланд, — печально и неохотно цедит Тереза, понимая, как сильно прокурор когда-то проникся старику, о котором сейчас пойдёт речь, — месяц назад впал в диабетическую кому и по не очень достоверной информации, найденной Патриком в интернет-новостях, но судя по тому, что ты мне сейчас рассказал, очень походящей на правду, заключающуюся в том, что меркантильная бывшая жена, претендующая на наследство, нажитое в браке, решительно настроена прервать ожидание его возвращения. Адвокат, — с прежним нежеланием продолжает она, видя, как омрачается выражение лица возлюбленного, — что довольно странно, но всё-таки факт, на прошлой неделе скончался от сердечно приступа. И поскольку это произошло во время встречи с очередным клиентом в одном из знаменитых ирландских пабов в центре города, то есть на глазах у нескольких десятков людей, случай не стал подвергаться долгому разбирательству, а тело - тщательному анализу и дело быстро перешло в категорию несчастных случаев. Судья Маркленд, — с ещё большим нежеланием выдавливает из себя девушка. — Мне очень жаль, милый, — сокрушается она, будто в только что озвученных ею же событиях есть толика её вины, — но он, насколько нам с Джейном и Хаффнером сейчас известно, совсем недавно вместе с женой покинул Штаты. — Дай догадаюсь, — неожиданно заговаривает Освальдо. — Архив судмедэкспертов сгорел, а единственная оставшаяся в сохранности копия дела - это та, что сейчас лежит здесь, — кивнув подбородком на кухонный остров, заключает он, а затем, секунду погодя, добавляет: — Я читал об этом в газетах, но тогда не придал этому особого значения. Ну а что касается Маркленда, — тяжело вздыхает мужчина, — то он действительно окончательно покинул Штаты. Я знаю это потому, что сразу после выхода на пенсию и совсем незадолго до отъезда, он успел протрубить об этом коллегам все уши, а помимо этого, позвонить мне в офис, чтобы поблагодарить за сотрудничество и пожелать удачи в дальнейшем. Щёки Терезы вновь покрываются струйками слёз, но на этот раз не от сомнений в партнёре, а от очевидной безвыходности. — Что же нам теперь делать? — сдавленным шёпотом протягивает она, опуская голову вниз, но не успевает опомниться, как тут же оказывается в крепких объятиях. — Ну что ты, любимая? — успокаивающе говорит Ардилес, целую девушку в макушку и заботливо растирая руками её спину. — Ты сама сказала, что вместе мы найдём выход. — Ты правда так думаешь? — прижавшись к груди мужчине и крепко зажмурившись, спрашивает Лисбон. — Я это знаю, — с улыбкой в голосе отвечает он. — Мы обязательно что-нибудь придумаем. — Хорошо, — приободряется Тереза. — Только давай мы сделаем это завтра? — просит она, запрокидывая голову и искоса смотря на его лицо, а затем добавляет: — Сегодняшний день выбил меня из сил. — Конечно, — соглашается прокурор, бережно проводя по шелковистым волосам её головы и прижимая ту обратно к своей груди. — Мы сделаем это завтра, — с явной неуверенностью в голосе вторит он, но окончательно расслабившаяся девушка, естественно, не улавливает этого и, ныряя обратно в родные объятия, полностью отвлекается от действительности.

Среда, 01 час 17 минут

Дом старшего агента Рэймонда Хаффнера, спальня

Менталист в который раз за последние три часа переворачивается с одного бока на другой, старается заглушить нескончаемый шум мыслей, роящихся в разболевшейся голове, виновником которых стал инцидент с делом Ферланда, и, наконец, заснуть. Он мысленно воспроизводит версии произошедшего, ловко даёт ответы на возникающие вопросы, но вместо облегчения получает очередную мысль-жвачку, не дающую ему угомониться, чтобы погрузить измученное сознание в сон и вынуждающую заново проворачивать одни и те же действия. — Рэй, — громко шепчет он, всматриваясь в темноту и силясь рассмотреть силуэт лежащего рядом мужчины, — ты спишь? — Теперь нет, — сквозь сон недовольно бормочет Хаффнер. — Извини, — всё тем же громким шёпотом произносит Патрик, — я совсем забыл про твой чуткий сон. Дело в том, что я никак не могу понять, как недалёкому помощнику прокурора удалось заполучить это дело из архива? — Мне казалось, что если я выполню твою просьбу и отдам дело Терезе, ты успокоишься и предоставишь им с Освальдо самим во всём разобраться? — агент томно вздыхает, переворачивается с бока на спину, поворачивает голову в сторону менталиста и, привыкнув глазами к темноте, встречает виноватые, упёртые в его лицо голубые глаза, а вместе с ними кривоватую полуулыбку. — Пэт, ты и так не спал всю прошлую ночь, занимаясь поисками полтергейстов в интернете. — Знаю, знаю, — соглашается он, сгибая руку в локте и подпирая ею голову. — Но я никак не могу найти ответа на тот единственный вопрос, который уже озвучил тебе. — Хм, — задумчиво издаёт Рэймонд, а после предполагает: — Может, в архиве работает его близкая знакомая? — Точно! — радостно восклицает тот, подскакивая с постели и принимаясь натягивать на себя брюки. — Ты гений, Рэй! Чёртов гений! И как только я сам до этого не додумался? — продолжает он, напрочь позабыв об усталости. — Что ты задумал? — встрепенувшись, спрашивает агент, подтягиваясь и садясь на кровати. — Разыскать недостающее звено этой цепи, конечно же, что же ещё?! — браво кричит в ответ Патрик, покончив с одеванием и выскакивая в дверной проём спальни. — Ты ведь даже не знаешь, как её зовут! — вдогонку громогласно голосит Хаффнер и, включив небольшой настольный светильник, стоящий на тумбочке подле кровати, заламывает у груди руки, приступая к ожиданию возвращения менталиста. Ожидание не затягивается надолго, и вскоре в дверном проёме показывается голова с вытянутым лицом, виноватой улыбкой и блестящими широкими глазами с нервно хлопающими поверх них веками, которые буквально содрогаются от распирающего их владельца желания что-то узнать. — Прежде всего, я хочу сказать, что хорошо знаю Эмму, и она не похожа на человека, который способен на подлость. И именно по этой причине я вынужден взять с тебя обещание, что не станешь поступать с ней так, как обычно поступаешь со всеми, кого допрашиваешь, — серьёзным тоном заявляет Рэймонд. — То есть допрос будет в рамках пусть хренового, но какого-никакого закона. Джейн облегчённо улыбается и, дважды согласно тряхнув головой, спрашивает: — Могу я узнать фамилию и адрес этой твоей Эммы? Агент откидывает с себя одеяло, спускает ноги на прохладный паркет, выдвигает ящик прикроватной тумбочки, достаёт оттуда хорошо заточенный карандаш и небольшой белый канцелярский стикер, что-то на нём записывает, а затем, встав с кровати, подходит к подпирающему дверной косяк менталисту, протягивает ему аккуратно сложенную в крохотный квадратик записку, а когда тот, шустро взяв её, засовывает в нагрудный карман своего пиджака, говорит: — Помни про своё обещание, Пэтти. Джейн ухмыляется, опуская голову и, упёршись подбородком в собственную грудь, тихо произносит: — Пообещай мне, что если всё сложится, имя Освальдо останется, как и сейчас, кристально чистым, и они с Терезой, наконец, устроят роскошную свадьбу, то ты перестанешь морозиться и поцелуешь меня. Хаффнер от услышанного едва заметно вздрагивает, крайне неуверенно и абсолютно не убедившись в правильности сего действия, наклоняется и практически целует стоящего рядом мужчину. Но, вновь ощутив себя малолетним, собирающимся нашкодить мальчишкой, быстро ретируется обратно в постель, по самую шею укрывается одеялом и, наигранно зевнув, невнятно бормочет: — Извини, я очень устал, — сквозь очередной, но уже ненаигранный зевок протягивает он, — а ты, помнится, собирался заняться какими-то делами. Думаю, сейчас самое время.