Прокурор

Тереза проснулась, когда лучи поднимающегося над Калифорнией солнца коснулись её век. Она лежала на кожаном диване, отвернувшись лицом к двери. Шерстяной клетчатый плед укрывал значимые части её тела, а тёмные, слегка спутанные между собой локоны, обрамляли лицо. Взгляд девушки привлекла широкая спина прокурора, стоящего посреди кабинета в изрядно помятой белой рубашке. Раньше этот человек был частью работы, источником плохого настроения. Да, он занимал её мысли, но никогда так, как сейчас или прошедшей ночью, когда стал безумием, наваждением, исполнившимся желанием, о котором она никогда не просила, но в тайне мечтала. — Ордер будет готов через пару часов, — голос прокурора звучит отчуждённо и буквально выдёргивает Терезу из мыслей. Затем мужчина делает несколько шагов в сторону её рабочего места, поднимает свой пиджак, лежащий на полу, пару раз встряхивает и надевает, поправляя воротник и застёгивая запонки. — Освальдо… — девушка привстаёт с дивана, придерживая край клетчатого пледа рукой в районе солнечного сплетения, а её ноги касаются холодной поверхности пола, из-за чего по коже пробегает мелкая дрожь. — Да, агент Лисбон? — он оборачивается, и во взгляде читается притворное равнодушие, которым, как выяснилось, прокурор нередко злоупотреблял. — Я сделала что-то не так? — озабоченно спрашивает она. В разуме Ардилеса метафорически, конечно, свалявшись в несколько крохотных комочков, ворохом катятся сотни мыслей о произошедшем, отравляющих самого его существование, среди которых, закравшись в сердцевине каждого из комков, вот-вот готовых подступить не проглатываемой обидой к горлу, одно-единственное ясное понимание: как бы он не любил Лисбон, она никогда не ответит ему взаимностью. Не то, чтобы к этому выводу он пришёл без каких-либо видимых на то причин, нет, напротив. Минувшей ночью, когда они оба, наконец, выдохлись, собираясь отдаться крайне располагавшему к себе ввиду усталости безмятежному сну, он решился задать мучавший его вопрос и, постаравшись сделать это наиболее деликатнее, нежнее, даже, можно сказать, интимнее, склонился над её ухом, прошептав следующее: «Скажи, Тереза, только честно, какие у тебя ко мне чувства?». Однако вместо ожидаемого ответа услышал тихое сопение, после чего, отчаявшись, сам провалился в, увы, тревожный сон. Утром, когда мысли стали ещё тяжелее, окончательно осознал, что у его возлюбленной есть постоянный партнёр, а он, как и всё, что между ними случилось, было её отдушиной. Что абсолютно неудивительно - отношения с таким сложным человеком, как Джейн, вымотают кого угодно. В общем, периодически пользоваться слабостью девушки, став лишь ничтожной частью, каким-то нелепым отрезком её жизни, означает предать самого себя, а начать бороться за неё, выступив против ветра, пускаясь на перегонки с искусным плутом вроде менталиста - вовсе заведомо провальное мероприятие. Ведь тот не просто обыграет его, он его уничтожит, предварительно превратив в посмешище, как делает это со всеми, кто встаёт на его пути, ведущему к намеченной цели. Именно поэтому сейчас прокурор вынужденно надел уже привычную ему маску хладнокровия, которую, как он полагает, уже никогда не снимет. По крайней мере, не перед ней. — Что? Нет! Конечно, нет, Тереза, — Ардилес, превозмогая огромное нежелание отталкивать от себя до умопомрачения любимую им девушку, широко, натужно улыбается, а затем издаёт короткую едковатую усмешку, выдавая: — Убранный стол, отменное нижнее бельё стоят того, чтобы я мог признать, что ты была крайне усердна, выполняя часть нашей сделки. — Сделки?! — удивлённо повторяет, как ей кажется, абсолютно неподходящее к сложившейся ситуации слово, от неожиданности округляя свои светло-зелёные красивые глаза. — О чём ты говоришь? — Что, Лисбон? Рассчитывала на продолжение? — риторически интересуется он в той же манере. — А ты нет? — оппонирует девушка и, игнорируя холод, пронизывающий нежную кожу ступней, сильнее кутаясь в плед, встаёт с дивана и подходит почти вплотную к мужчине. — Я прекрасно знаю тебя, Ардилес, так что даже не думай вновь притворяться, будто ты безразличен ко мне, — она кладёт свою руку на его живот, проводя незримую линию от пупка до спины, прижимается к тёплому торсу всем телом, а после приподнимается на носочках и тянется в надежде совершить поцелуй. — Откуда такая уверенность в том, что ты мне небезразлична? — прокурор стоит неподвижно, никак не реагируя на происходящее, и, нахмурив густые угольно-чёрные брови, непреклонно, смотрит в глаза напротив. — Мы занимались первоклассным сексом, и я просто говорил и делал то, что ты хотела. Тебе же это нравилось, не так ли? Текла, стонала, просила ещё… — он снова неестественно улыбается, затем поднимает вверх руку, тыльной стороной ладони прикасается к бледно-розовой щеке, медленно проводит по ней и, отрицательно покачивая головой, изрекает: — Даже не знаю, кто или что заставили тебя думать, что всё это было всерьёз. — Знаешь, — не унимается Тереза, пытаясь достучаться до любящего её сердца партнёра, вдруг ни с того ни с сего захлопнувшего перед нею дверь, — вчера ты был невероятно убедителен, говоря комплименты в мой адрес. — Я же уже объяснил тебе, — тяжело вздыхая, с напущенным равнодушием бросает Ардилес и, стыдливо прикрыв глаза, смещая взгляд в сторону, дабы не выдать свой блеф, добавляет: — Всё это было не по-настоящему. До конца не понимая, что происходит, а также чем конкретно вызвано демонстрируемое сейчас прокурором поведение, девушка отстраняется и, отдавшись во власть новоявленного, прежде неведанного, но некоторое время назад всё-таки зародившегося внутри её разума, а после завладевшего всем телом непризнанного чувства, что ныне вольно плещется в избытке гормонов счастья, выработанных вследствие вчерашнего, решается предпринять очередную попытку, возможно, способную вывести оппонента из наигранного равновесия. — Хорошо, как объяснишь свои пылкие фантазии обо мне? — интересуется она, едва заметно кривя пухлые, нежно-розовые губы в иронично-саркастической полуулыбке. — Навряд ли нечто подобное можно придумать экспромтом, — констатирует неоспоримый факт в заключении. Сказанное агентом загоняет Ардилеса в невозможно тесные рамки. С одной стороны, он очень хочет спасовать, прекратив весь этот спектакль, с другой - вынужден его продолжать. Ведь только так он сможет предотвратить то, что окажется втянут в партию игры, где, как бы умело не играл, будет занимать исключительно второе место, а после вовсе попадёт в список кандидатов на дисквалификацию. — То, что я говорил тебе этой ночью - чистая правда, — виновато признается прокурор. — Да, — подтверждает он, — ты желанна и до беспамятства любима мной. — Знаю, — радостно выдыхает Лисбон, подскакивая к мужчине с намерением прижаться к нему. Но тот, вновь переборов себя, а заодно и своё внутреннее, кажущееся ему иррациональным, побуждение, своевременно делает решительный шаг назад. — Тереза, пожалуйста, — несдержанно цедит он, — прекрати. Та роль, что ты так настойчиво стремишься отвести мне, апеллируя несвойственным, совсем неподходящим тебе лицемерием, низменна. Полагаешь, что знаешь меня?! — неожиданно срывается Ардилес, и тон его голоса, враз ставший резким, громким и грубым, невольно заставляет собеседницу испуганно вздрогнуть. — Всё, — продолжает, ещё сильнее повысив голос, — что тебе сейчас может быть обо мне известно - это то, что рассказал тебе твой дружок Джейн. Я прав?! — Да, но… — не отнекивается девушка и было хочет оправдаться, но оппонент мгновенно перебивает её. — Не разочаровывай меня в себе, — возвратившись к прежнему тембру, бросает он, награждая агента холодным, неприязненным взглядом, точно таким же фальшивым, какой ранее неоднократно использовал, вступая с ней в длительные напряжённые дискуссии, часто оказывающимися для него безрезультатными. — Это был просто секс. Просто сделка, — подытоживает в завершении и, не дождавшись реакции, разворачивается в сторону двери, делая пару уверенных шагов вперёд, а затем слышит раздающийся за спиной звук приятного, но одновременно дрожащего, встревоженного, надтреснутого голоса, такого, что ясно даёт понять: его владелица вот-вот расплачется. — Освальдо, я твоя, — с надеждой протягивает Лисбон. Но, к её горькому сожалению, эта попытка вынуждает прокурора отказаться от своего решения всего лишь на несколько мгновений. Он замирает ровно перед выходом, шумно и тяжело вздыхает, словно здешний воздух неимоверно тяготит его, а после всё-таки выходит за дверь.

***

Ардилесу, оказавшемуся по другую сторону, вдруг начинает казаться, что время, вне пределов кабинета Терезы, движется намного быстрее. Секунды складываются в минуты, минуты - в часы, а мимо, прямо перед ним, проносится собственная жизнь, не имеющая никакого смысла без сладковатого запаха её тела, длинных мягких тёмных волос, бледной нежно-шёлковой кожи. Не желая созерцать бессмысленность, демонстрируемую ему собственной бурно разыгравшейся фантазией, он прикрывает глаза веками и, прижавшись к двери, которую сам только что манерно захлопнул, твёрдо решает вернуться назад. Прокурор, не оборачиваясь, кладёт свою руку на ручку двери и уже ярко видит, как, вторгшись обратно, бесцеремонно целует обескураженную неожиданностью его поведения девушку, когда в общем зале эхом отчётливо раздаётся цоканье каблуков, издаваемое мужской обувью, а затем точно так же звучит до боли знакомый бархатистый голос. — Доброе утро, Освальдо, — мягко, будто бы по-кошачьи, изрекает Джейн, и, не мешкая, беззаботно улыбается во все свои тридцать два белых, точь-в-точь молоко, зуба, а после, с осторожностью прикоснувшись губами к находящейся в руках дымящейся чашке, что, в свою очередь, размещается на блюдце из бирюзово-голубого фарфора, делает крохотный глоток, очевидно, свежезаваренного чая. — Доброе, — цедит себе под нос Ардилес и, пряча взгляд в пол, отшатывается от двери, ведущей в офис Терезы, стараясь сделать это как можно более незаметно. — Ждёте агента Лисбон? — с нескрываемой радостью интересуется менталист. — Да, — сухо отвечает оппонент. — Она, по всей видимости, задерживается, — добавляет он, видя, как Патрик пытливо рассматривает окна, закрытые жалюзи. От проникновенного взора вездесущей натуры здешнего обитателя, успевшего хорошенько освоиться в своих новых владениях, практически невозможно что-либо скрыть. В особенности, если учесть то, что, быть может, он сам является инициатором большинства событий, происходящих в стенах КБР. Этого шкодливо-озорного, потрёпанного жизнью, словно неприветливыми городскими, зловонными трущобами, кота-аристократа, что ежедневно по-хозяйски располагается на персональном диване, вытянувшись полный рост, панически страшится и всячески избегает даже тот самый злосчастный Уолкер. Когда-то Джейн совершил безжалостное убийство, исполнил давнишнюю мечту - отомстить убийце своей семьи. Учитывая этот неотъемлемый факт, уже просто мысль о том, что произойдёт с тем, кто хотя бы попытается разрушить его вот только-только начавшую налаживаться жизнь, пугает до глубины души, но в то же время вызывает жгучее любопытство. Что? Нет, серьёзно, что он сотворит с человеком, который посмеет вторгнуться в его новообретённый дом? — Конечно, — ласково, фактически шёпотом отрезает менталист, понимающее покачивая головой, а затем в очередной раз отхлёбывает горячий чай из фарфоровой чашки и, не стерев улыбки с лица, устремляется вглубь общего зала КБР. В этот момент прокурор решает воспользоваться возможностью и уйти, дабы избежать неловких вопросов, которые может начать задавать консультант. Но, увы, не успевает. Патрик резко останавливается посередине помещения, ловко поворачивается на месте и всё с точно таким же радушием в голосе говорит следующее: — Я безмерно благодарен вам за то, что вы помогаете Терезе с делом Уолкера. — П-п-помогаю? — заикаясь, переспрашивает Освальдо, так как после услышанного в его разуме, против всякой воли, вспыхивают отрывистые, но всё же довольно яркие воспоминания о прошедшей ночи. — Ну да, — утвердительно кивает оппонент. — Разве вы здесь сейчас, в такую-то рань, не за этим? Знает или всего лишь догадывается менталист о том, что здесь произошло, Ардилесу абсолютно неважно. Ведь без того ясно: даже если Джейн понимает, что между его партнёршей и кем-то вроде прокурора что-то имело место быть, это не приведёт ни к чему большему, чем то, что уже случилось. Не только потому, что никому и ни за что не обыграть мастера различных манипуляторных игр, а ещё потому, что внешность этого самого изворотливого интригана, признанная всеобщим эталоном красоты - истинный выбор Лисбон. Вот он, стоит прямо перед ним - франтоватый, голубоглазый, светлокожий блондин, облачённый в серо-тёмный костюм-тройку, напоминающий окрас Чеширского кота из фильма «Алиса в Стране чудес», всем своим обликом, банальным присутствием являясь наглядным подтверждением того, что для девушки, с которой у Освальдо был секс этой ночью, всё свершившееся было не более чем мимолётное приключение. — Конечно, я здесь именно за этим, — вынужденно соглашается Ардилес. — Но поскольку её по-прежнему нет на месте, а дипломат с необходимыми мне документами, к несчастью, остался в машине, я должен немедленно уйти, — придумывает он, тепля глубоко внутри себя надежду, наконец, распрощаться с менталистом, дабы не видеть его, как обычно, чрезмерно самодовольного лица, а главное, не думать о безответно любимой им девушке, одиноко стоящей посреди своего кабинета. — О нет, какая жалость! — как бы расстроенно, негромко вскликивает Патрик. — Признаюсь, очень надеялся, что мы вместе дождёмся прихода Лисбон, а также на то, что вы не откажетесь выпить со мной по чашечке обалденно вкусного чая с ароматом мяты. — Может, — протягивает прокурор, делая вид, что крепко задумывается, — как-нибудь в другой раз? — риторически спрашивает он, натягивая на лицо явно фальшивую улыбку, а затем, не дожидаясь какого-либо ответа, немедля разворачивается в сторону выхода, оказываясь к оппоненту спиной. — Терезе что-нибудь передать? — не унимается Джейн. — Нет, — коротко бросает Освальдо, наконец покидая зал КБР. Консультант огорчённо вздыхает: вот, мол, ещё один человек, который всячески старается избегать его общества. После он, точно кот, плюхается на край серого дивана, отставляет опустевшую бирюзово-голубую чашку на край рабочего стола агента Чо, ярко представляя себе, как тот будет недоволен этим небрежным поступком и, слившись в однотонный дуэт с любимым предметом меблировки данного помещения, погружается в мало кому понятные раздумья.