Малолетка

— Кать, пожалуйста. — Лера сильнее сжала пальцы на плечах сестры, рассчитывая, что сделает ей больно. Не то, чтобы девчонке действительно хотелось причинить физическую боль Кате, но посадку на рейс должны были вот-вот закончить, а Пчёлкина всё ещё не выпускала сестру из объятий. — Может, ты не полетишь? — в стотысячный раз спросила Катя. Лера ровно в стотысячный раз тяжело вздохнула, понимая, насколько твердолобой бывала сестра, когда ей приходилось смиряться с решениями, принятыми другими людьми. — Хватит, мы это уже обсуждали! — выбравшись из объятий, чересчур грозно ответила девчонка. — Даже не смей начинать опять реветь! — Да я просто… — Пчёлкина запрокинула голову, подушечками указательных собирая две небольшие капли, выступившие во внутренних уголках глаз. Ей не стоило реветь возле стойки регистрации как минимум потому, что Титова разрешила себя проводить с единственным условием: сестра не вздумает вновь разрыдаться. — Кать, я серьёзно! Будешь рыдать — не позвоню ни разу! Катя хохотнула, качая запрокинутой головой. От любого другого человека эта фраза звучала бы как блеф, но только не от Леры. У них обеих уже существовал опыт, когда девчонка сваливала на месяц в другую страну и не подавала признаков жизни, а потому ей ничего не стоило провернуть это опять. — Ну всё, иди, опоздаешь ещё, — резко выдохнув, Пчёлкина смогла улыбнуться и посмотреть сестре в глаза. — Только обязательно мне позвони, как заселишься в отель. Если меня не будет дома, — девушка задумалась, словно пыталась быстро сообразить план «Б», — набери Вите в офис. — Без проблем, — Титова подмигнула на прощание, разворачиваясь и крепко сжимая в пальцах ручку небольшой сумки. Она позвонила бы Вите в любом случае, хотя бы по той причине, что он раньше сестры попросил Леру связаться с ним. В принципе, вся эта поездка — целиком и полностью его идея, так что он имел право первого звонка. Это было что-то, что он не мог отнять у девчонки, даже находясь на расстоянии тысячи километров, — голос по ту сторону телефонной трубки. Не потому, что она всё равно бы позвонила. Потому что он сам вряд ли протянул бы без неё ничтожные сутки. Титова на автомате разулась, поставив ботинки с сумкой в пластиковый контейнер и отправив тот путешествовать по ленте с десятками таких же боксов. Лера мечтала однажды увидеть, как тучная женщина в форме, разглядывающая экран монитора на предмет обнаружения запрещёнки, рассмотрела бы заветную бомбу или наркотики. Само собой, не у Титовой. Она мысленно шутила в своей голове, что подобные штуки остались дома. Было странно лететь в Прагу. Ещё более ненормальным Лере казалось то, что Витя обещал прилететь через пару недель. Когда-то столица Чехии стала для неё местом, в котором девчонка скрывалась от его глаз и запаха, а теперь оказалась тем городом, который ей так хотелось ему показать. Это было что-то очень личное для Титовой. Как открыть Пчёлкину самый большой секрет, спрятанный за семью замками. Прага напоминала жизнь Кощея. Словно город был на самом деле дубом, растущим на Чёрной горе, и Лера своими руками выдала Вите точные координаты, где сидела её жизнь. Хотя, учитывая, что творилось с девчонкой в том баре… в Праге покоилась её смерть. Официальной причиной поездки она назвала желание посмотреть галереи. Конечно, это чушь, потому что Титова собиралась заглянуть лишь в один музей, да и то на пару с Пчёлкиным. Господи, каждый раз, представляя, как округлятся его глаза напротив тех экзекуционных экспонатов, Лера мысленно хохотала. Не было ни единого шанса, чтобы парень видел в своей жизни нечто подобное. Досмотр и штамп о пересечении российской границы остались позади. Девчонка не спеша брела по Шереметьево, оглядываясь в поиске нужного ей гейта, и рассматривала людей. Их было совсем немного, учитывая ранний вылет, но те, кто попадались на глаза, заряжали Титову предвкушением скоро отпуска. Женщины спешили занять свои места у стоек вылета, расправляя плечи так сильно, будто заранее знали, что им придётся биться за право получить заветное «Хорошего полёта!». Мужчины, развалившись на металлических стульях, лишь удручённо закатывали глаза. Наверное, каждый из них смирился с неизбежностью подняться не первым на борт. Дети натурально прилипали к огромным окнам до самого потолка, с восхищением разглядывая лайнеры. Лере нравилась именно их реакция. Было во всей этой мелкотне что-то искренне, неподдельное. Никто из них не думал о статистике крушения самолётов, о частоте авиакатастроф. Для всех этих детей самолёт — просто железная птица. Девчонка хотела бы оставить в своей жизни немного такой же наивности, как вот у того парня, припечатанного щекой к стеклу, но она уже не могла себе позволить быть такой. Двадцать лет — тот возраст, когда ты не имеешь права быть слишком легкомысленной. А она была. При всех обстоятельствах — была. В тайных отношениях с Витей, во вранье всем окружающим сквозила совершенно детская наивность, дающая право поступать безрассудно. Как будто она подписывала для Титовой специальный документ, дающий карт-бланш на глупости. Потому что было глупо просить Пчёлкина провести с ней пару недель в Праге, учитывая то, чем закончилась прошлая поездка. Это пугало куда сильнее, чем воспоминания о выкуренных косяках и пролитой текиле. По сей день Лера захлопывала рот раньше, чем слова о разводе, постоянно крутящиеся внутри её головы, вылетали и доходили до Вити. Их с Катей брак чувствовался запретной зоной, в которой девчонку просто расщепит, если она вдруг перейдёт черту. Титова всегда оставалась за границей, намеренно игнорируя вторую рубашку в его руках, когда он заходил в её квартиру, или фразу «Мне пора», как только часы показывали за полночь. Он всегда приходил с грохотом, захлопывая за собой дверь, а уходил почти бесшумно. Словно хотел как-то нивелировать тот момент, когда ключ проделывал обороты в замочной скважине, лязгание от которого разносилось по спящему подъезду. Обычно Лере хотелось кинуться следом, колотить в дверь руками, но она лишь плотнее куталась в одеяло, скрывая полностью лицо. Всё, что оставалось в такие минуты девчонке — тихо рыдать, скармливая всхлипы пододеяльнику. Они оба оказались не готовы к этим отношениям, пусть и продолжали прикидываться, будто бы всё шло так, как должно. Титова была, по своей сути, перебитым ребёнком, требующим внимания к своей персоне едва ли не каждую секунду. Пчёлкин — взрослым мужчиной, переоценившим её и свои силы. Да, они старались сглаживать углы, правда, но это чувствовалось почти в каждом разговоре, где проскакивало имя его жены или планов на будущее. Витя не мог обеспечить его Лере. Просто не мог. Дозволенный им отрезок времени — сегодня. Возможно, завтра, но это при условии, что всё сложится хорошо. Он никогда не говорил ей, во сколько заедет, а она всегда ждала. Девчонка ни разу не заводила тему замужества, понимая, до какой степени это абсурдно, и, упаси Боже, детей. Сегодняшняя Титова не планировала становиться матерью, однако рано или поздно такое желание могло к ней прийти, и Лера даже не хотела представлять себе этот с Витей разговор. Жизнь подарила ей эту поездку в Прагу, словно дала взаймы. Девчонке вдруг было разрешено придумывать, как они с Пчёлкиным уснут вместе, куда сходят погулять и что увидят. Титова не понимала, почему, но ощущалось это всё до мурашек страшно. А что, если они опять поругаются, расстанутся и больше никогда не вернутся друг к другу? Какой бы жуткой не представлялась подобная перспектива, она была уж очень реальной. Лера хорошо помнила, каково это — потерять Витю, и не менее хорошо помнила свои чувства в тот момент. Она бы не выдержала их опять.

***

Этот отель был куда помпезнее и, соответственно, дороже, чем тот, который девчонка смогла себе позволить, сбежав из Берлина. В этом номере был телевизор. Ничто так не подчёркивало разительную разницу между двумя пристанищами, как ящик посреди комнаты. Да ещё и в нём за дополнительную плату работали российские каналы. Титова пыталась достоверно вспомнить убранство гадюшника на окраине города, в котором она просыпалась ближе к вечеру, отдирая от лица слипшиеся, грязные пряди волос, но не могла. Лера нажала на кнопку с цифрой один, и парень в экране, будто только её и ждал, улыбнулся абсолютно обезоруживающей улыбкой. Девчонка любила смотреть «Взгляд» с того самого момента, как он только посмотрел на всю страну с экранов пузатых телевизоров. До сих пор Любимов возвращал Титову на несколько лет назад лишь интонацией, с которой говорил. Это была какая-то магия, витающая в воздухе. Он словно искрился свободой. Возможно, потому, что Лере было всего четырнадцать, когда она не пропускала ни один выпуск, и в этом возрасте всё вокруг для тебя — одно сплошное непаханое поле, которое так и просит засеять его буйно произрастающими цветами. Но тогда в каждом дюйме воздуха ощущалась необъяснимая лёгкость. От летящих ситцевых платьев до телевизионной программы. Пускай та была лишь одна и выходила поздно вечером, она подсказывала: впереди нечто классное. Девчонка включала «Взгляд» и ей казалось, что меняется даже её собственный взор. Становится обширнее. Проще. Задорнее. — Вить, а ты же всё можешь? — обернулась Титова к парню, перебирающему бумаги с рукописным текстом. Даже здесь он продолжал работать, уходя раз в пару дней на встречи. — Ага, всё, — Пчёлкин ворчал себе под нос, определённо прослушав сам вопрос. — Познакомь меня с Бодровым! — Лера же, намеренно не спуская глаз с указательного пальца Вити, которым тот придерживал угол листа, была необычно воодушевлённой и даже в некоторой степени игривой. — Нахера оно тебе? — безынициативно поинтересовался Пчёлкин. — Симпатичный он, губастенький такой. — Она подпёрла подбородок кулаком, в прямом эфире наблюдая ахуй, расплывающийся на лице парня. Он однозначно не ожидал услышать нечто подобное. — Мне такие нравятся. — А у тебя инстинкт самосохранения пропал или чё, я понять не могу? Нравятся ей такие. — Так познакомишь или как? — Девчонка хлопала глазками, зная, что нихера он не сделает ей за эту дурацкую просьбу. — Титова, предупреждаю, ты однажды допиздишься до того, что я тебя буду в подвале держать. — Он смотрел на её, не моргая, и озорная ухмылка Леры ощущалась, как красная тряпка для быка. — Да и вообще, урод какой-то твой Бодров, косоглазый. — Пчёлкин, не хами, а! — фыркнула девчонка, отвернувшись обратно к обворожительному Сергею, который никогда гадостей с экрана не говорил. — Я не хамлю, я ревную. Титова закусила нижнюю губу, делая вид, что не услышала ответа. В последнее время у него слишком часто проскакивали подобные собственнические фразы, взрывающиеся внутри Леры салютами. Ничего так не подстёгивало её ощущение какой-то странной значимости в жизни Вити, как его брошенные между делом заявления. Девчонка намеренно оставляла их без ответа. Это было только между ними: раззадоривать друг друга острыми, как углы документов в его руках, словами или молчанием. Недозволенное никому, остающееся скрытым за ухмылкой или игривым взглядом. Это было то, за что Титова дёргала, как за ниточку, оставаясь в одиночестве посреди не слишком большой кровати. Она выуживала каждую подобную фразу на поверхность, повторяла её в своей голове, обязательно его голосом, и становилось чуть легче. А потом Лера начинала рассуждать, сколько подобных моментов припоминала Катя, дожидаясь мужа с работы. Девчонка не тешила себя надеждами, будто у них с мужем не нашлось бы счастливых воспоминаний. Конечно, у сестры тоже было то, за что она тянула. Титова не хотела знать ни одно из них. — Не хочешь сходить сегодня куда-нибудь? — Глаза Пчёлкина бегали по написанным строчкам, но едва ли он понимал их, раз задал вопрос. — Например? — Лера обернулась почти нехотя. Бодров продолжал ей улыбаться, и девчонка считала крайне бестактным отворачиваться от него вот так, прямо посреди фразы. — Не знаю, в бар какой-нибудь. — О, у меня есть один на примете! — воодушевлённо встрепенулась Титова. Она надеялась, что Витя не спросит, какой именно бар. Вряд ли она смогла бы описать его так, чтобы парню захотелось хотя бы пройти рядом. — Один из тех, в которых ты смотрела картины? — Издевательски изогнув бровь, Пчёлкин посмотрел на неё. Лера не сразу поняла, к чему была эта отсылка. Но когда поняла… — То самое чистилище, да. Господи, она словно рассказала ему, что игла в яйце, яйцо в зайце, заяц в утке и так далее. Глаза Вити на секунду стали задумчивыми, после чего через склеру пробилось понимание. Он хорошо помнил, где она рассказала ему об этом баре и при каких обстоятельствах. Помнил, как приехал вместе с Катей на дачу, проклиная идею жены «устроить сюрприз на годовщину», стоило только увидеть ворота СНТ. В тот вечер всё сложилось, как складывается незамысловатый пазл с крупными элементами, демонстрируя какую-то глупую картинку по итогу. Когда Лера пропала, вылетев из дверей берлинского номера ошпаренной тенью себя, тридцать дней месяца превратились в бесперебойные попытки справиться с собой. Первую неделю Пчёлкин изображал бурную деятельность в офисе ради того, чтобы после поехать в «Метлу» и нажраться там до состояния невминоза. Пожалуй, было бы легче, если бы кто-нибудь рассказал вливающему в себя коньяк Вите, что Лера занималась ровно этим же. Ко второй неделе он увидел, насколько это глупо — бухать из-за той, которая не считала чем-то важным хотя бы позвонить. Аккурат в это время парень заметил Катю. Она была идеальной по всем пунктам. Беспрекословно принимала его ватное тело на шатающихся ногах, когда Пчёлкин вваливался в квартиру на Цветном, грела ужин и молча помогала стащить одежду. Возможно, ей было неприятно проветривать каждое утро стойкий душок перегара, но ни разу жена не высказала ни одной претензии. Пожалуй, как раз поэтому Витя обратил на неё внимание: она была такой незаметной, что бросалась в глаза. Как будто Катя была создана специально, чтобы, приходя домой, парень мог тешить своё эго. Как раз в этом супруга была абсолютной противоположностью сестры. Лера всегда ощущалась причиной, по которой Вите нужно выглядеть солидным и собранным. Хотя бы ради её редких восхищённых взглядов. Он ловил каждый, даже если делал вид, что не замечал. Пчёлкин, по правде говоря, чувствовал себя отвратительно, изменяя супруге, пусть и считал сам факт своего брака скорее нелепой случайной формальностью, чем связью двух влюблённых сердец. Но ещё более мерзко ему становилось от воспоминаний о штампе на четырнадцатой странице паспорта. Витя смотрел на Катю, пока та спала, и думал, как бы изменились их жизни, не окажись Титов мудилой, продавшим дочь за бизнес. После похорон та сделка казалась ещё более идиотской. Скорее всего, Пчёлкин бы не женился. Не на Кате, разумеется. О ней не шло и речи. Пожалуй, он бы остался холостым в принципе. Его до сих пор пугала мысль о настоящей семье, что особенно забавно было, учитывая скорую третью годовщину свадьбы четы Пчёлкиных. Так вот, встань планеты по-другому, Витя остался бы холостым, во всяком случае, до сегодняшнего дня — однозначно. Он относил себя к тем мужчинам, которые, даже если их удалось притащить под дулом пистолета в ЗАГС, решительно заявляют: «Стреляй!». Вполне возможно, он бы нашёл Леру через того амбала на входе в «Метлу» и трахнул бы ещё пару раз. Она слишком хорошо делала минет, чтобы Витя лишил себя такой возможности — узнать, как она сглатывает в конце. А потом девчонка завела бы тему про отношения, он бы слинял, и их пути разошлись. Так что… Его брак с Катей — лучший вариант, благодаря которому Титова валялась сейчас на кровати возле ног Пчёлкина и пялилась в телек. Портящий четырнадцатую страницу паспорта штамп подарил парню портящую его нервную систему Леру. Витя оставался в долгу перед чернилами.

***

Этот бар выглядел как физическая точка боли на карте мира. Даже снаружи он походил на смесь из отсутствия вкуса у хозяев и невероятной тяге к дешёвому алкоголю у постояльцев. Облупившаяся краска на серых стенах кусками крошилась, падая под ноги парня, привалившегося спиной к зданию. Ему явно было сложно держаться на своих двоих. Он затянулся самокруткой, расширяя лёгкие до максимума, выдохнул дым, и Титова моментально его узнала по сладковатому привкусу, который остался на языке. Как раз в этот момент Лера хотела что-то сказать Вите про вечера под джаз из стереосистемы, но резко передумала. — Кстати, здесь они толкают траву в три раза дороже, чем внутри, — со смехом вспомнила она те сто крон, которые через несколько дней превратились в тридцать пять. — Ты чё, объёбывалась наркотой в этом… гадюшнике? — Он сплюнул рядом с шатающимся юношей, почти попав тому на кроссовок. — Ага, — не моргнув, призналась девчонка. — Недели две, если не больше, каждый вечер скуривала ровно один косяк. — И ты притащила меня именно в тот бар, где малолетке продавали траву? — С каждым словом он заводился всё сильнее, будто бы подначивал собственную злость. — Пчёлкин, будешь орать — тебя заметят полицейские и пристрелят! — смеясь, Титова потянула на себя дверь в то место, из которого она целый месяц уходила совершенно опустошённой. На ней тогда откровенно херово сидели замызганные джинсы и свитер, а в ней ничего не оставалось. Абсолютно ничего не изменилось. Всё тот же госпиталь. Атлантида в пошлой рамке, четыре барных стула возле отвратительно протёртой стойки, безликая пустота на лицах посетителей. Даже бармен и тот остался прежним. Лере на секунду показалось, что за это время он не удосужился сменить тряпку. Впрочем, она бы не дала гарантий, что он натирал бокал новой. Опять играл негромкий джаз. Он слышался, как рвота в туалете, когда девчонка сгибалась над унитазом пополам и держала руку точно на грудине, боясь оторвать окровавленную ладонь и выпустить венозную кровь из огромной раны. Ей всегда казалось, что доберман вспорол кожу, раскромсал кости и вытащил сердце, а она пыталась затыкать пробоину пробками от бутылок текилы. — Хочешь сказать, ты сюда заходила? — Витя обводил помещение недоверчивым взглядом. Можно было бы подумать, что он выбирал стол, рядом с которым не сидели бы парни с сальными волосами, но Пчёлкин не собирался оставаться здесь. Он действительно оценивал ущербность заведения по десятибалльной шкале. Это место выбивало сотку. — Я же сказала: была здесь каждый вечер. — Словно не замечая его брезгливого взгляда, Титова схватила парня за руку и поволокла к стойке. — Бармена зовут Витя, по вечерам сюда приходит женщина, которая была Марией-Антуанеттой в прошлой жизни, а в этой дружила со шмелём по имени Вася. — Титова, у тебя с головой всё в порядке? — Пчёлкин практически прошипел свой вопрос, не то от её хватки на своей руке, не то от запаха затхлости внутри заведения. — О, поверь мне, у меня точно всё в порядке, — хохотнула Лера. Она забралась на стул, свой любимый — второй с края, и махнула рукой бармену. — Если придёт сегодня та мадам, убедишься, что больная не я. — Я тут не останусь, — Витя трижды отрицательно помотал головой. Он считал странным озвучивать очевидное, но ему пришлось. Лера явно была не в себе. — Привет, — радушно улыбнулась она старому знакомому, который её, впрочем, не вспомнил. — Две текилы. — Будет сделано, — парень швырнул мокрую тряпку на стойку, вытер руки о потрёпанные временем джинсы и принялся бодро наливать палёное пойло. Титова принципиально не поворачивалась к Пчёлкину, зная, какое выражение играло на его лице всеми красками, переливалось отблесками презрения и брезгливости. Она бы и сама смотрела на этот бар подобным образом, если бы их не связывала история, сковавшая непроницаемой оболочкой некоторые извилины мозга. Лера много раз старалась забыть спущенные в унитаз вечера внутри бара, но так ничего и не вышло. Главным доказательством тому являлась она сама, сидящая на высоком стуле. — Мне кажется, я тебя помню, — задумчиво протянул бармен, двигая к девчонке две стопки. Боже, даже боковым зрением Титова заметила, как напрягся Пчёлкин, соизволив сесть на стул. — Да, полтора года назад я сюда ходила. — Лера улыбалась настолько лучезарно, будто встретилась после долгой разлуки с лучшим другом. — Мне ещё та баба в шляпе про шмеля рассказывала. — А, точно! — расхохотался парень, понимающе закивав головой. — Помню-помню, текила и трава! Кстати, знаешь что? Померла она. — В смысле? — Да, она взаправду встретилась с лучшим другом. При таких посиделках улыбки всегда сменяются на резко опущенные вниз уголки губ из-за какой-то ужасной новости. Лера не знала ту женщину от слова совсем, но её смерть потрескавшейся изморозью налипла на оболочку извилин. — Сидела тут вот, — он ткнул пальцем на стул рядом с Витей. — Только заказала мартини, ну, как обычно. Я поворачиваюсь — она вся белая, летит на пол. Короче, сердце прихватило, прям у нас тут и это… всё короче. Девчонка прислоняла дрожащие ладони к щекам, губам, лбу. Давила на веки пальцами и мотала головой, будто не могла поверить в рассказ. Той дамочке было сколько? Не больше пятидесяти, если снять старомодные шмотки и побрякушки. Она выглядела вполне нормальной, пока не начинала говорить. Её смерть была совершенно не той новостью, что хотела узнать Титова, вернувшись в бар. Вместе с тем её смерть заканчивала их с заведением историю. — Не чокаясь, — прошептала Лера, подняла стопку в воздух, посмотрела на пустой стул и выпила, чуть сморщившись. — Это та Мария-Антуанетта? — кривя лицо, спросил Витя, закусив вопрос заветренной долькой лимона. — Ага, — безжизненно отозвалась девчонка. Она видела, что он не понимал её. Не понимал той паники, которая вдруг появилась внутри Титовой, удачно соседствующей с воспоминаниями о кружевных перчатках на руках и несметном количестве колец. Эта паника не звучала громко. Она говорила возбуждённой интонацией, скачущей наверх перед концом предложения. Звучала, как проехавшиеся по грязному полу бара ножки высокого стула. У этой паники был почти карикатурный, мультяшный голос и безумие в глазах. — Ты же не знала её. — Пчёлкин махнул отошедшему к другой стороне стойки бармену, пальцем обведя их пустые стопки, и поднял четыре пальца в воздух. — Или вы постоянно разговаривали? — Один раз, — пожала плечами Лера. — Мы виделись каждый вечер здесь, но заговорили только один раз. Я после этого решила перестать бухать и вернуться в Москву. — Ждёшь соболезнований? — в издёвке усмехнулся Витя. Сразу четыре стопки остановились в сантиметре от его ладони, лежащей на стойке ребром. Как будто парень старался соприкасаться с любой поверхностью здесь по минимуму. — О, да, — девчонка опрокинула в себя порцию насыщенной сладковато-цитрусовой спиртяги. — А поприличнее место не могла выбрать для своих загулов? Она скосила на него глаза, пытаясь понять, какого чёрта в Пчёлкине неожиданно родился аристократ. Обычно он не показывал своё пренебрежение к чему-либо настолько откровенно. — У меня почти не было денег, — её голос звучал практически буднично, скрывая под собой литры выплаканных кровавых слёз. — Я оплатила номер в отеле неподалёку и отложила на обратную дорогу. Считай, почти всё, что осталось, спустила тут. — Говорить, что всегда был вариант позвонить домой и попросить тебе выслать — бессмысленно, да? — Витя подхватил рюмку, чокнулся с Лерой и влил текилу в себя так же просто, как рассуждал о состоянии девчонки в тот период. — Я сбежала в Прагу от тебя. Было бы глупо просить денег у тебя же на побег, не находишь? Она хорошо помнила те принципы, которыми руководствовалась, спасаясь от чувств к Пчёлкину в пьяном угаре. Не произносить его имя, не позволять себе вспоминать о его глазах, запахе, голосе. Титова слабо себе могла представить, что в какой-то из дней подняла бы трубку телефона и набрала номер офиса. Все её старания пошли бы прахом. А ещё в сегодняшней точке это всё оказалось таким неважным. Потому что они сидели сейчас вдвоём на барных стульях этого отвратительного бара, глушили копеечную текилу и… Было в этом что-то неадекватное — притаскивать Витю в то место, которое служило бункером от его голубых глаз. Но ей хотелось наглядно показать, до какой степени отчаяние тогда стало невыносимым. Ей же было плевать на грязные стопки и замызганную тряпку, на бред сумасшедшей за соседним стулом. Это всё в то время — лучше, чем его голос на другом конце провода. — Я уверена, что мама смотрит на меня снизу и недовольно поджимает губы, — расхохоталась Лера. — Снизу? — Витя удивлённо приподнял бровь, наблюдая за тем, как девчонка лихо выпила текилу, почти не сморщившись, закусила её лимоном и вздрогнула. — А ты чё, думаешь, — она закашлялась, чувствуя текущий по гортани кислый сок, — мои родители попали в рай?

***

— Да, хорошо, — в сотый раз удручённо вздохнула Титова. Сестра не прекращала трещать последние минут пятнадцать. — Знаешь, я вчера съездила на дачу, решила посмотреть там что и как… — казалось, Кате жизненно необходимо поминутно расписать каждый свой день за прошедшую неделю, когда им с Лерой не удалось созвониться. В общем-то нельзя сказать, что девчонка невероятно переживала по этому поводу. — Представляешь, у нас новые соседи! Титова пыталась делать вид, что ничего не происходило. Что один парень с наглой ухмылкой не рассредотачивал её в течении всего разговора, просто потому, что его это забавляло. Он то вздыхал очень громко, то принимался прибавлять громкость телевизора. В первом случае Лера швырнула в него подушкой, во втором — вырвала пульт, и экран погас от нажатия небольшой кнопки. Девчонка бы хотела злиться на него, но когда он был вот таким, всё меркло. Пчёлкин корчил какие-то рожи, драматично одёргивал занавеску и выглядывал из окна, словно попал в шпионский фильм. Витя был игривым — такая редкая черта в нём, и это подкупало. Пожалуй, даже если бы сейчас парень во весь голос запел, спалив с кем Титова живёт в Праге вот уже вторую неделю, она бы лишь закатила глаза. Его задор становился беспрекословным разрешением к любой шалости. — Справа или слева? — едва сдерживая смех, спросила Лера. Витя смотрел на неё исподлобья, схватив левую ногу девочки, и провёл пальцами по ступне. Говорят, люди, боящиеся щекотки — жутко ревнивые. Титова боялась её в сто раз сильнее, чем темноты. — Слева. — Катя перелистнула очередную страницу журнала, пытаясь найти, где в этом выпуске гороскоп. — У тебя голос какой-то охриплый, заболела? — Я? М-м-м… есть немного, да, — театральный кашель, не очень-то правдоподобный, к слову, вырвался из Леры. Пальцы Вити продвигались выше, оглаживая голень, и тянули вслед за собой стаю мурашек. Девчонка надеялась, он не собирался делать то, что она подумала. — Тут жуткий ветер в последние дни. Продуло, наверное. — У тебя есть там лекарства? — почти без какой-либо эмоции задала дежурный вопрос сестра. — А лучше, знаешь, возвращайся домой! — Ты каждый раз любую тему сводишь… ай, — Титова пискнула, прикусила себе язык и запретила стонать. Он сделал то, что она подумала. Пчёлкин подцепил край её белья, скользнул внутрь пальцами и провёл подушечками указательного и среднего вдоль клитора. — Лер, у тебя там всё в порядке? — Ей не надо было видеть лицо сестры, чтобы знать: она нахмурилась. — Д-да, да, — заикаясь, Лера пыталась не звучать так же мокро, как проникли внутрь его пальцы, задвигавшись ритмично с первой секунды. — Мне просто… неважно. Ты каждый раз любую тему переводишь к моему возвращению! — Потому что ты опять уехала так надолго, и я… Наверное, Катя делилась своими душевными терзаниями, параллельно практически насилуя несчастный журнал, где ей просто обязаны были поведать, что ждёт овнов на этой неделе. Впрочем, вряд ли штатный астролог «ТВ Парка» решился бы рассказать в печати огненному знаку об изменах супруга. Лера, на самом деле, никогда в гороскопы и подобную им чепуху не верила. А ещё она не верила, что Витя решится натурально трахать её пальцами, лёжа на боку рядом и с интересом рассматривая, как девчонка закусывала косточку на указательном. Титова так сильно сжала зубы, будто пыталась прокусить кожу, лишь бы Пчёлкин перестал издеваться, что заболела челюсть. Он рисовал круги на клиторе подушечкой большого, с каждым движением ускоряясь указательным и средним внутри. Она потом скажет ему, что он не имел никакого права так себе вести. По правде говоря, Витя вообще не имел права на очень многое, но продолжал делать вид, словно ему позволено буквально всё в этой жизни. Он никогда не спрашивал, прежде чем взять. Должно быть, ему это казалось пустой тратой времени. Лера потом непременно выскажет ему за эти влажные звуки и стекающую по её коже естественную смазку, которая впитывалась в белую простынь, но это будет лишь потом. Сейчас она сильнее сжала зубы, вместе с тем подогнув пальцы на ногах и вскинув бёдра наверх. Титова сосредоточенно смотрела на его лицо, одними глазами обещая прикончить, как только тело перестанут пробивать микротоки. Это дьявольская удовлетворённая улыбка… Чёрт, как будто именно он кончил только что. — А, вот, нашла! — крикнула Катя, возвращая Леру в реальность. — Предыдущая неделя была весьма удачной для вашего знака, но она явно меркнет по сравнению с этой. Так, на четверг просто не хватает восторженных эпитетов, — сестра бормотала, явно пропуская либо не слишком интересный, либо не подходящий под её ожидания от предсказаний текст. — Вот! Выходные проведите в кругу близких людей. — Если я тебя правильно поняла, — Титова хохотнула, легко шлёпнув Пчёлкина по руке. Он продолжал валяться рядом и теперь принялся щипаться, — то мне нужно вернуться, потому что так сказал звездочёт из журнала. — Сейчас я тебя ещё найду, — совершенно невозмутимо продолжила Катя. — Дружба с Солнцем и Марсом наполняет Юпитер… так, ну это неважно. — Голос сестры звучал настолько сосредоточенно, будто она планировала защищать диссертацию на тему «Знаки зодиака и как они влияют на жизни людей». — А вот, слушай: даже если вы допустите сейчас ошибки, то вам хватит сил и времени их исправить, вернуться на верную дорогу и всё равно опередить тех, кто двинулся по ней раньше вас. Словом, превосходная неделя, больше добавить нечего. — Скажи честно, ты переставила всё в квартире по фэн-шую и теперь тебе нечем заняться, да? — рассмеялась Лера. Сестра увлекалась этой китайской системой последние пару месяцев, двигая комнатные растения из одного угла в другой. Недавно она хвасталась, как смогла урвать последнее в магазине «денежное дерево» и поставила его рядом с водопадом. В угол богатства, само собой. — Боже, с тобой невозможно разговаривать! — Катя рывком захлопнула журнал, разозлившись. — Тебя ждут дома, а ты ведёшь себя как маленькая! — Так, я кладу трубку и наберу через пару дней, — строго произнесла Титова. Их разговоры с сестрой каждый раз заканчивались подобным образом: подтруниванием Леры и злостью Кати. Ещё с детства это работало, как отлаженный механизм. — Не скучай, скоро прилечу! Пока. Девчонка сбросила звонок и откинула от себя трубку на пружинистый матрас, оголившийся из-за скомканной простыни. Титова поражалась, просыпаясь утром, как Пчёлкин умудрялся стащить постельное бельё со своей половины практически полностью, а на её части не оставалось даже заломов. — Ты сумасшедший! — с улыбкой вскрикнула Лера, ткнув пальцем прямо на наглую ухмылку Вити. — А если бы она услышала? — Я знаю, какой тихой ты можешь быть, — с бахвальством заявил он. Господи, Пчёлкин знал, что она могла быть какой угодно. Пожалуй, только ему было под силу вылепить из девчонки любую фигуру, которую он желал. Сегодня он желал видеть её покорной и сдерживающейся из последних сил. — Кстати, я всё хотела спросить, но каждый раз забывала. — Титова подтянулась на подушке, приминая её под спиной. — Недавно задумалась: тебя назвали в честь деда? — Мне просто интересно, в какой момент ты решила, что сейчас — лучшее время это обсудить, — его скрытый хохот невозможно было не расслышать. — Когда кончала, — рыкнула Лера. — Так что? — У меня дед был Виктором, да, отец — Павел, если ты вдруг забыла. Если когда-нибудь родится сын, назову его тоже Пашей. Это была та тема, которую девчонка обходила окольными путями, пересекала несколько границ перед ней. У него была жена, а потому появление ребёнка — вполне себе закономерный результат брака. Да, первая беременность Кати закончилась выкидышем, но ведь это можно было исправить. Можно ведь? Титова чувствовала себя отвратительно, надеясь, что несовместимость Кати и Вити была фатальной. Она определённо не желала сестре остаться бездетной, но вот Пчёлкин… Лера бы не пережила его ребёнка от другой женщины. Добавить к этому, что тот самый ребёнок был бы её племянником, и прямой путь в клинику неврозов обеспечен. Девчонка не смогла бы видеть, как рос его ребёнок всю свою жизнь. Когда речь заходила про рождение детей, в Титовой вскипала тихая ярость. Она не выплёскивалась истерикой с криками и слезами, она выглядела как слегка дрожащие пальцы рук. Витя замечал её так быстро, словно Лера орала ему о своих страхах прямо в ухо. — Ты же знаешь, — вкрадчиво начал объяснять Пчёлкин, — что я не люблю Катю и не хочу с ней детей, да? — Да, я знаю, — девчонка кивнула, прикрыла глаза, чувствуя поцелуй на костяшках правой ладони. Она цеплялась за это местоимение «с ней», словно вот именно оно означало возможность их совместного ребёнка однажды. Титовой нравилось, как он произносил это, потому что она каждый раз ловила уточнение, от кого конкретно Витя не планировал потомство. «С ней» звучало как воровство самой дорогой помады из косметички его жены. Лера ненавидела вспоминать, кто скрывался за этими четырьмя буквами статуса. — Не смей, — практически с агрессией приказал Пчёлкин. — Даже не вздумай сейчас опять становиться вот такой. — Какой? — девчонка не распахивала глаза, улыбнувшись только уголками губ. — Когда у тебя лицо, как будто мы расходимся и всё заканчивается, — Витя подтянул её ближе к себе за руку, на которой всё это время поглаживал костяшки. — Титова, я тебе это уже говорил много раз, но ты у нас из особо одарённых: я тебя никуда не отпущу. Сегодня он лепил из неё фигуру самой податливой формы, которую только можно себе представить. Лера уткнулась носом в шею Вити, переводя дух. Она почти перестала улавливать запах сандала с цитрусом, на нём приходилось фокусироваться, и это стало главным доказательством того, что они с Пчёлкиным по-настоящему сблизились. Чем дольше он находился рядом, тем больше сливался с привычным миром девчонки. Но Пчёлкин не становился фоновым элементом, он вдруг оказался центральной частью, вокруг которой постепенно нарастала остальная жизнь Титовой. Лера приоткрыла рот, поцеловала Витю под Адамовым яблоком, а после провела по нему кончиком языка и прикусила кожу. Пальцами девчонка рисовала букву «Л» на его груди, чувствуя учащённое сердцебиение ей прямо в руку. Нет, кое-что до сих пор оставалось за гранью будничной, привычной рутины. Когда Витя начинал вот так тяжело дышать от её практически невинных поцелуев, сандал и цитрус оборачивались эндорфинами и били точно в мозг. Титова простонала, целуя выемку на шее. Буква «Л» смазалась в вертикальную чёрточку, стоило Пчёлкину сжать волосы Леры на затылке и накрутить их на кулак.