Малолетка

Человек видит небо голубым лишь по той причине, что синяя — это самая короткая длина цветовой волны для глаза, но приятнее думать, что это связано с чем-то другим. Например, с тем, что голубой — это цвет свободы, чистоты. Если бы юность и беспечность можно было изобразить цветом, то, без сомнения, он бы походил на тот, которым окрашивается небо в ясную погоду. Некоторые цветы имеют такой же оттенок. Васильки, например. У Леры цвет глаз совпадал с безоблачным простирающимся полотном над её головой. Радужки были такие кристальные, искрящиеся, что в них хотелось смотреть. Будь она чуть похитрее, поизощрённее, непременно научилась бы гипнотизировать людей одним лишь взмахом ресниц и пронзительным взглядом. Таким, который бы добирался до костей, прощупывал позвонки. Она могла бы изучать людей, будто подопытных кроликов, выясняя мотивацию поступков, которые ей, семнадцатилетней выпускнице школы, были не ясны. Девчонка быстро-быстро перебирала ногами по хрустящему асфальту. Меж пальцев Титова зажала небольшой лист с табелем оценок за экзамены, то и дело перехватывая «драгоценность» из одной руки в другую. Ладони безбожно потели от жары, опустившейся на Москву в этот июльский день. На подушечках собиралась влага, которая, как бы не пыталась Лера её вытирать о хлопковые шорты, нещадно смачивала уголки неплотной бумаги. По краям табель уже пошёл волнами, что делало его совсем неприличным на вид. — Вот чёрт! — буркнула себе под нос девчонка, резко остановившись от точечной боли в ступне. Продолжая держать лист двумя пальцами, чтобы минимизировать ущерб, нанесённый бумаге её потожировыми следами, Титова опёрлась о столб рукой и стянула с ноги шлёпку. Камешек вылетел обратно на землю к своим собратьям, после чего Лера провела ступнёй по голени другой ноги, убеждаясь, что никакой диверсии от природных ресурсов больше не будет. За те несколько секунд, которые потребовались ей на восстановление возможности нормально идти, пальцы, держащие табель, вновь вспотели. Духота воздуха преобразовывалась в канат из пекла, окутывала, подобно силкам, всё тело и сдавливала. Особенно сильно это ощущалось в районе горла, что пересыхало, стоило только выйти на улицу. Девчонка бы с радостью осталась сегодня дома, там-то хотя бы спасал вентилятор, который она направляла ровно на себя, валяясь в кровати. Но шанс получить одобрение от родителей был в десятки раз притягательнее желания не подыхать от жары. По правде говоря, Титова давно перестала стараться услышать от мамы или, что вообще за гранью реальности, папы, что ею гордятся. Она знала: это не про неё. Про младшую дочь было отвести в сторону глаза. Натуженно улыбаясь, сказать, мол, она избалованная. Извиниться и выпроводить девчонку с какого-нибудь великосветского ужина. Да, это точно было про Леру. Потому что она дефективная. Испорченная. Гнилой плод в корзине идеальных яблок. Родители никогда ей не говорили ничего подобного, но сжатые в одну ровную линию губы матери, если дочь позволяла себе лишнее, нервный выдох отца, а после сжатые в кулаки пальцы точно намекали на какие-то подобные описания для чада. Наверное, её старшая сестра Катя сошла бы с ума, посмотри на неё мама хоть раз так, как обычно испепеляла взглядом Леру. Но Катечке этого не довелось испытать ни разу за двадцать один год. Да её вряд ли хоть раз в жизни ругали! Скорее человечество выяснит, что на Марсе есть жизнь, чем старшая дочь будет какой-то не такой в глазах родителей. Эту роль в пьесе играла Лера и справлялась восхитительно. Необходимость быть чуть выше плинтуса в глазах родителей довлела над ней. Девчонка никогда даже не надеялась забраться в рейтинге любимых детей в одну строчку с сестрой. Это было попросту невозможно. Такая же вероятность, как вскарабкаться на Эльбрус за полторы минуты, таща на себе сзади пару тонн кирпичей. Но Титова-младшая упорно старалась не особо марать своей тенью идеальный облик семьи. Наверное, не родись она, в кабинете отца висел бы какой-нибудь семейный портрет, написанный рукой лучшего художника Москвы. Но он не висел. Потому что Лера родилась. Писать только родителей и Катю было бы крайне неудобно… Ведь тогда пришлось бы объяснять, почему младшая на картине отсутствует. Слишком, слишком большой позор для семьи. Хотя Лера не была плохой дочерью. Да и человеком отвратительным тоже. Просто она не была правильной, покорной, услужливой. Да, девчонка с самого детства проявляла крутой, словно кипяток, норовивший ошпарить каждого, кто рядом, нрав. Она пререкалась, высказывала в лицо абсолютно неприглядные факты, которые стоило бы умолчать, никогда не скрывала эмоции. В общем-то, делала всё то, что было не принято среди того круга, в котором вращались её родители. Отец Леры последние семь лет был успешным предпринимателем. Этот факт одновременно являлся и поводом для гордости, и тем, о чём Игорь Владимирович предпочитал говорить на полтона тише. Особенно, когда оказывался в кругу своих бывших соратников. Они любили пить виски, который был на вкус как перестройка. Та самая, которую все вместе встретили. Кто-то ещё в креслах партийных работников. Другие же, вот как Титов, восседали на фабриках и заводах на руководящих должностях. Все эти сытые и довольные мужчины тихонько шутили, мол, повидали на своём веку столько рулевых у страны, что могут издавать мемуары. Брежнев, Андропов, Черненко, Горбачёв. Нынешний президент вызывал на их лицах ехидные улыбочки. Каждых ждал, когда коммунисты снова придут к власти. Одни рассчитывали вернуться в ЦК КПСС, другие же надеялись на поддержку первых. Мама Леры, Наталья Петровна, трудилась директором школы, но не абы какой, а частной. В последнее время это стало ох как популярно среди элитарной прослойки общества. Раньше Титова была обычным учителем русского языка и литературы, но как только муж, что называется, выбился в люди, жизнь и его Натальи пошла в гору. Она ходила в дорогих костюмах, принимая в школу детей министров и банкиров, участливо кивая на их заверения, что чадо хоть и избалованное, но абсолютно чудесное. К слову, Леру в школу мама в своё время не приняла. Она, конечно, говорила, будто это во избежание пересудов и домыслов, но по факту же просто не хотела краснеть за дочь, если та что-то вытворит. По этой причине Валерия ходила в обычную общеобразовательную школу. Ну, почти обычную. Насколько вообще реально попасть ребёнку простого рабочего в учебное заведение, расположенное на территории закрытого жилого комплекса? Ответ: шанс нулевой. В небольшое светло-зелёное здание к первому уроку тащились отпрыски тех, кто выиграл золотой лотерейный билет в жизни. Кооператоров, директоров предприятий, деятелей культуры и искусств. Золотая молодёжь, которую старались не афишировать лишний раз. Откуда было бы ей взяться в стране, что с таким остервенением строила коммунизм? Лера постоянно ловила себя на странном чувстве, общаясь с разными людьми. Оно было для неё привычным, но последние пару лет это ощущалось как нечто неправильное. Когда она впервые приехала с подругой Яной на Рижский рынок, Титову охватил самый настоящий ужас. Янка тогда предложила скататься и посмотреть, чем торгуют для «нищих», как она, дочь кооператора, сколотившего состояние на китайских шмотках, называла обычных ряботяг. К слову, сама Волкова в этот ширпотреб никогда не одевалась. Лера стояла между узкими торговыми рядами и не понимала, почему люди так трясутся за каждую копейку, выторговывая себе скидку на абсолютно отвратительные вещицы. Да она бы такие не надела, накинь ей даже сверху! А тут народ в глотку готов друг другу вцепиться, лишь бы урвать мерзотной расцветки юбку или блузку. Мрак. Девчонка смотрела на всё окружающее её действо с отвращением. Будто бы ей показали, как человека вырвало. Оглядывала тучных женщин, которые в своих ручищах держали дешманские побрякушки, и кривилась. Но взорвалась Титова и заявила, что никогда в такое место больше не притащится, когда одна бабища за прилавком сначала втюхивала ей палёные «Levi’s», а после так и вовсе подхватила девчонку за локоть, уже таща на картонку для примерки. Лера выдернулась из хватки продавщицы и быстрым шагом отправилась к метро, проклиная тот момент, когда ей стало интересно, как живут «нищие». Она потом дома тёрла мочалкой место соприкосновения своей руки с той бабой, пытаясь вытащить из пор бедность, которая проникала к ней под кожу через воздух Рижского рынка. Но как ни пыталась Титова противиться реальности, та нагнала её. Причём в тот же вечер, когда девчонка легла спать. Она вспоминала эти несчастные купюры в руках у людей и на физическом уровне ощущала те самые социальные ступени. Лера стояла на одной из верхних. Где-то близко к самой вершине. И зачем она только решила спуститься вниз? Отвращение, которое вызывали в ней обычные жители Москвы, было абсолютно расистским. Боже, она же реально разозлилась, что та продавщица посмела дотронуться до неё! С того дня девушка пересмотрела свои взгляды на жизнь. Не на столько, чтобы вновь вернуться на рынок, но достаточно, чтобы не шарахаться от человека в олимпийке «Adidas», которую знаменитая спортивная фирма абсолютно точно не производила. Пошили какие-то китайцы в подвалах Поднебесной. Но родителям Титова про это никогда не рассказывала, потому что мама считала людей ниже их семьи по уровню жизни отребьем. Наталья Петровна использовала именно это слово, когда однажды в магазине столкнулась с женщиной, набиравшей копейки на банку красной икры перед Новым годом. Отец же снисходительно улыбался и говорил, что каждый получает соразмерно своему труду и интеллектуальным способностям. Если бы родители узнали, что их дочь попёрлась общаться с народом, непременно сдали бы её куда-нибудь вроде дурдома, чтобы пролечилась, мозги на место поставила. Поняла, где гулять можно, а где нет. И самое главное — с кем. Сестре Лера тоже ничего о своих изысканиях по части обычной жизни не рассказала. Они вообще не откровенничали друг с другом. Да и Катя бы подобный порыв посмотреть на реальность не оценила. Она была точной копией матери. Даже срисовывала и повторяла её жесты, повадки, манеры. Говорила негромко, чтобы не сочли хабалистой. Аккуратно клала столовые приборы соответственно этикету даже за ужином в кругу семьи. Слушала только правильную музыку, на которой стоял невидимый штамп одобрения Натальи Петровны. Лера бы не удивилась, если бы сестра тайком воровала бельё матери и нацепляла на себя. А что, украшения ведь носит? Сёстры были полными противоположностями друг друга. В противовес тихой речи Кати, Лера всегда общалась громко и чётко. Вместо витиеватых фраз, обязательно с долей кокетства, старшей, младшая рубила правду-матку так, будто язык вообще без костей. Пока Екатерина хихикала над какой-нибудь фразой, прикрывая рот ладонью на три пальца так, чтобы можно было заметить её очаровательную улыбку ровного ряда зубов, Валерия ржала как конь. Младшая иногда даже сомневалась, что она не подкидыш. Слишком сильно отличалась от всего семейства. Но у обеих сестёр была общая черта. Жажда внимания. И если у Леры это было побочное действие от недостатка любви и заботы в детстве, то Катя же просто хотела быть главной. Центральной. Основной. Единственной дочерью. Наверное, именно поэтому она сама себя выдрессировала подобием матери. Чтобы точно стать любимой. Не оставить младшей ни единого шанса. И это работало. Лет с пяти Лера себя помнила и с того же возраста ненавидела свой день рождения. Потому что не было и одного года, когда этот день был действительно её. То Катя именно пятого декабря ломала руку. Ох, девчонка была уверена, что специально! То обжигала пальцы. То с довольной улыбкой сообщала о том, что едет вместе с танцевальным ансамблем, в котором солировала, на соревнования. Каждый год для Титовой было новое развлечение: что сестра выдаст на этот раз? Естественно, ни один праздник младшей дочери ей целиком и полностью не принадлежал. Он всегда превращался в хоровод вокруг старшей. Будто родители только и делали, что ждали, когда Катя перетянет одеяло внимания на себя. Если так, то она справлялась с этой задачей отлично. Лера считала себя лишней. Она была бы рада, если бы её хотя бы раз нормально отругали. Поставили бы в угол или что там делают с детьми, на которых не плевать? Но ей лишь доставался уничижительный взгляд матери, разочарованный вздох отца и всё. За любые выкрутасы, по типу ночёвки на даче какого-нибудь одноклассника или троек сплошняком в дневнике, она не вызывала никаких эмоциональных всплесков у родителей. Титова хорошо помнила одну из вот таких поездок. Она ушла из дома гулять в шесть вечера, а вернулась только утром, через день. Конечно, девушка позвонила домой, на что мама ей сказала: — Что? Ты на даче у Ярослава? Вполне в твоём стиле. И положила трубку. Титовой даже не попало за то, что она укатила в закат с Яриком, отец которого был давним знакомым Игоря Владимировича. Девчонка припёрлась домой, получила законный взгляд и вздох, после чего села завтракать. То, что родители не особо довольны её поведением, выдавала давящая тишина за столом и периодическое закатывание глаз старшей сестры. Лера тогда впервые обрадовалась, что её не отчитывали мама с папой. Потому как ей самой паршиво было до ужаса. Помимо того, что на этой самой даче они с Ярославом напились, как черти, так ещё и чуть баню не спалили. Вишенкой на торте явился один нюанс: уже откровенно мало соображающая Титова поддалась на улыбку парня, которой тот одаривал её всю старшую школу, и переспала с ним. Жуя омлет, приготовленный мамой, она искренне ругала себя и внутренне соглашалась с тем, как родители называли её. Непутёвая. Даже девственности лишиться как нормальный человек не смогла. Пьяная, на даче с парнем, который был просто другом. Ужас. Действительно гнилой плод. Что уж спорить-то. Титова быстрым шагом дошла до подъезда и, зажав три цифры на кодовом замке, распахнула тяжёлую металлическую дверь. Прохладный воздух обдал щёки, позволяя вдохнуть полной грудью. Лера не знала, что подъезды других домов, особенно на окраине столицы, а уж за её пределами и подавно, не пахнут чистотой и свежестью, как в том доме, где она жила. Обычно открывание дверей сопровождается затхлостью, смесью прогорклого масла, жареного лука и перегаром. Но не здесь. Титовой действительно повезло родиться в более чем благополучной семье. Она имела возможность не знать о том, как выглядит бедность и ограниченность в своих желаниях. Её не заботила обратная сторона жизни. Лера просто наслаждалась тем, что судьба пихнула ей в руки талон на проезд в лучшем трамвае, о котором многие лишь мечтали. Да и то так, украдкой, осторожно вздыхая и надеясь: всё ещё будет. Девчонка вприпрыжку поднялась на третий этаж и вставила ключ в замочную скважину, намереваясь прокрутить его трижды. Она то и дело перебирала в руках табель с оценками, края которого были безвозвратно испорчены отпечатками жуткой жары и духоты на улице. Ключ упёрся, отказываясь крутиться, что означало лишь одно: кто-то дома есть. Лера даже не успела нажать на дверной звонок, вытащив и закинув связку в карман, которая звякнула, соединяясь со звуком открывающегося изнутри замка, а после отворяющейся двери. — Ой, Лерок, а ты чего так долго? — Игорь Владимирович чуть отошёл внутрь, пропуская дочь в квартиру. — Да там, — махнула рукой она, — жарко, я из стороны в сторону бегала, чтобы в тень попасть. — Как по минному полю, что ли? — рассмеялся отец, глядя на Леру. — Ага, в сапёры теперь пойду, — улыбнулась Титова. Несмотря на то, что родителям периодически бывало стыдно за младшую из дочерей, они её, конечно, любили. Как-то странно, с примесью жалости, мол, ей не суждено стать похожей на Катю, но всё равно. Игорь Владимирович искренне считал, что Лера всё это перерастёт. Хамство, своенравие, колкость. Что в один момент гадкий утёнок превратится в прекрасного лебедя. Наталья Петровна же лишь тихо надеялась: однажды на Валерию посмотрит парень из какой-нибудь приличной семьи и решит устроить себе испытание на всю оставшуюся жизнь, беря в жёны девчонку. Мама ещё несколько лет назад решила, что даже под страхом смерти отговаривать этого несчастного не станет. Пускай сам потом разбирается, на ком женился. — Ну, что там? — крикнула с кухни Наталья Петровна, отпивая чай. — Результаты есть? — Ага, — довольно кивнула Лера. — Давай рассказывай. Сколько троек? — мама решила сразу узнать, в какой институт будет возможно пропихнуть дочь. Хотя бы по блату. Вопрос неприятно резанул по слуху Титовой. Она последний год то и дело слышала, что папа обязательно замолвит за неё словечко. И многие бы радовались такой возможности, но не Лера. Потому что, когда поступала Катя, ни о чём таком не шло и речи. Нет, конечно, ей бы родители помогли и подсобили, но этого не требовалось. Екатерина окончила школу с золотой медалью, а после поступила на архитектора. Если бы девчонка тогда знала, то ещё с первого дня учёбы старшей сестры в институте начала бы вести календарь дней, в которые ей ставили в пример Катю, буквально тыкая идеальными конспектами в нос. Закрашивай Валерия красным маркером каждый из таких дней, то этот несчастный календарь выглядел бы издалека как флаг Советского Союза. Практически полностью красное полотно. — Ни одной, — щурясь, ответила Лера. — Все пятёрки. — Шутишь, что ли? — вошедший на кухню отец явно сомневался, что это не какой-то юмористический этюд от младшей дочери. Лера положила табель с волнистыми краями на стол, демонстративно отойдя на пару шагов, и скрестила руки на груди, наблюдая за тем, как ошарашено оба родителя всматриваются в четыре пятёрки и небольшую надпись сверху «Табель выпускных оценок Валерии Титовой». Мама даже головой встряхнула, пытаясь согнать, как ей показалось, мираж. — Ну, Лерка, — выдохнул отец, — умеешь удивить! А чего весь год дуру из себя строила? — Эффект неожиданности, — захохотала Титова. — Зато как сработано! — Списала? — Подняла глаза на дочь Наталья Петровна. — Честно давай говори. — Ну, есть немного, — замялась Лера, улыбаясь. — Так там все списывали! Я не одна. — Ну, списать, чтобы не заметили, тоже уметь надо, — удовлетворённо кивнул Игорь Владимирович. — Молодец. Поступать уже решила куда будешь? — Никуда, — усмехнулась девчонка. Ох, и многое бы она отдала, чтобы запомнить невообразимо-удивлённый взгляд обоих родителей на себя. — Сначала на твоей шее посижу, потом к мужу переползу. Удобно. Это была одна из классических шуток в их семье насчёт будущего младшей дочери. Будто она никогда не пойдёт работать. Будто обязательно станет жить на содержании мужа, а отец ещё доплачивать будет ему за то, что он терпит такую язву. Безусловно, это всё юмор, но Лера просто обожала говорить такое на серьёзных щах. — Молодец, Лерок, — рассмеялся отец, — жизнь уже распланировала. А если я умру раньше, чем ты замуж пойдёшь? — Наследство останется, — подмигнула ему дочь. — А я смотрю, ты всё продумала до мелочей, — даже мама, казалось, оттаяла от каждой пятёрки, которую получила Лера. — Так, давайте собирайтесь, — продолжая смеяться, произнёс Игорь Владимирович, — Катя вернётся, и поедем в ресторан. Такое дело отпраздновать надо. Взвизгнув, девчонка кинулась к отцу и расцеловала его в щёки столько раз, что даже губы стали побаливать от щетины, покалывающей мягкую тонкую кожу. Краем глаза она заметила, с какой гордостью мама рассматривает табель. И это было для Титовой чем-то, что хотелось записать на плёнку в катушке памяти. Прокручивать в голове каждый вечер перед сном. Теперь она поняла, чего Катя так из кожи вон лезет: и правда приятно. Лера пообещала себе, что этот вечер она не забудет никогда в жизни! Что он будет только её и ничьим больше. Она собирала длинные светлые волосы в высокий хвост, подтягивая двумя пальцами выбивающиеся пряди. Сегодня, как никогда, хотелось быть правильной. Такой, какой гордятся. Титова к макияжу относилась как к мучению. Максимум — это подкрашенные ресницы и перламутровый блеск на губах. Но сегодня всё было иначе. Пришлось, конечно, стырить косметичку у Кати, за что Лере влетит однозначно. Ну и пусть! Это будет уже когда сестра заметит, а младшая закончит наносить макияж. Наплевать уже будет. Девчонка, вспоминая, как наблюдала за мамой и сестрой, пока те красились, перебирала разные баночки и тюбики. Ей потребовалось несколько минут, чтобы выбрать помаду. Ещё столько же, чтобы определиться с тенями. Слой за слоем на юном лице, с которого ещё не до конца спала детская припухлость, вырисовывалась девушка. Не слишком взрослая, макияж особо возраста не добавлял, но уже и не ребёнок. Лера подчеркнула глаза тёмным карандашом, пройдясь по верхней слизистой. Чувствовалось это, по правде говоря, пыткой. Девчонка всерьёз боялась, что может резко чихнуть и проткнуть себе глазное яблоко. Так себе перспектива. Бежевые переливающиеся тени она нанесла прямо пальцем. Причём трижды, потому как этим вечером хотелось сверкать. Природа и генетика подарили Титовой отличную кожу, а потому тончайшего слоя тонального крема хватило, дабы выровнять лицо. Щедро забетонировав пудрой, Лера рисовала на лице скулы и румянец. Новые брови она решила сегодня не примерять, лишь слегка подчеркнула свои собственные с помощью карандаша, желая не выглядеть так, будто их вообще на лице нет, как у больных раком после химии. Для контура губ девушка выбрала тёмно-коричневый карандаш, а вот помаду — на несколько оттенков светлее. Она слышала от мамы, что это самый писк моды сейчас. В тот момент, когда Лера дважды сжимала губы, пытаясь впечатать помаду на весь вечер, раздался дверной звонок. Титова взглянула на часы: Катя пришла ровно в пять. Минута в минуту. Как и обещала утром родителям за завтраком. — Лерка, иди сюда, — крикнула сестра из коридора. — Щас, погоди, — голос младшей на фоне Кати был как у беспризорницы. Да и поведение такое же. — Ну, давай быстрее. Ещё раз взглянув на себя в зеркало, девчонка отложила помаду в сторону. Хотя, нет, какая девчонка? Девушка. Самая настоящая леди. Пока молчит и не несёт какую-нибудь очередную ересь. Вроде того, что она однажды заявила отцу на вопрос, почему перебивается с двойки на тройку. Лера вполне серьёзно сказала Игорю Владимировичу, что это всё из-за Чернобыля. Радиация подействовала. Папа тогда лишь закатил глаза и решил: разговаривать с дочерью — себе дороже. Лучше нервные клетки поберечь. — Ну, чё там у тебя? — Девчонке было безумно интересно, что так встревожило сестру, но она намеренно шла медленно и показательно лениво. Потому как Катя в такие моменты бесилась. А младшей это нравилось. — Ты мою косметику взяла? — Оценивающе оглядела Леру сестра. — Нет, на помойке нашла, — усмехнулась Титова, получая в свой адрес недовольный взгляд сестры. — В общем, — выдохнув, начала Катя, поворачиваясь к родителям. Пытаясь не придушить Леру ненароком за её длинный бескостный язык. — У меня для вас новость! — Ну-ка, — встрепенулась Наталья Петровна, поёрзав на стуле. — Рассказывай. — Не могу, — улыбка на лице Кати стала какой-то абсолютно счастливой. — Точнее, не сегодня. Приглашаю вас всех троих завтра в ресторан на семейный ужин, там всё и узнаете. Титова-младшая, привалившись к дверному косяку спиной, мысленно простонала. Два дня подряд краситься! А завтра Катя перепрячет косметику, это точно. Не было ни единого шанса, что сестра поверила в россказни про помойку. Она хоть Леру и бесила, но дурой не была. Придётся просить у мамы, а та решит помочь. Станет рассказывать, куда и как правильно наносить. И даже если девчонка будет повторять всё точь-в-точь, всё равно Наталья Петровна заявит, что Валерия делает что-то не так. Вот Катя — это другое дело! Она-то идеально выполняет указания. Даже тушью глаза красит превосходно. — Тогда давайте и Леркины экзамены заодно завтра отметим? — радостно улыбаясь, предложил Игорь Владимирович. — Что? — Выпучила глаза девчонка. — Мы же сегодня должны были ехать! Я уже накрасилась! — Не будешь воровать у меня косметику в другой раз, — съехидничала Катя. — Да пошла ты, — пробурчала Лера. — Прекрати! — строго произнёс отец. — Ничего страшного не случится, день можно и подождать. А завтра всё разом отпразднуем: и твои пятёрки, и Катину новость. Несясь в свою комнату, попутно толкнув плечом старшую сестру, Титова буквально чувствовала, как внутри у неё начинает разрастаться огонь. В кончиках пальцев кто-то поджёг зажигалку, и синее пламя захватывало каждый участок кожи, облизывая фаланги, поднималось выше. Кисти рук, запястья, предплечья, локти. Доходило постепенно до горла и подбивало выплеснуть всю злость. За то, что это опять произошло. Катя в очередной раз украла у Леры её день! Да она даже не сказала, зачем именно всей семьёй надо тащиться в этот ресторан завтра, а родители тут как тут меняют ради неё планы! Горящими руками девчонка распахнула шкаф, не опасаясь, что и дерево под её пальцами может загореться. Она перебирала вешалки в поисках идеального платья на этот вечер. Раз уж семья её кинула, то саму себя она бортовать не собиралась. Хотела отпраздновать? Значит, отпразднует! И пошли они все к чёрту!