Мудрость обнимающая лотос

Темнота. Боль. Бесконечная страшная боль тупыми когтями терзала мне грудь. Из моих пальцев словно выскользнула и пропала во мраке нить жизни. Я забыла…. Забыла, что живая. Марионетки играли и пели. Когда заканчивался последний куплет, они начинали свою песню заново. Мелодия звучала рвано, словно с каждым ударом ослабевали струны. Словно дерево иссыхало от каждой новой ноты. Цзинь Гуанъяо равнодушно взирал на меня. На его лице — что погребальной маске — не дрогнуло ни черточки: ни счастья, ни яростного блеска в глазах. Просто… ничего. Он не шевелился, застыл, словно статуя судьи при входе в ад. Я видела, как в мою сторону летят волны духовной энергии, чувствовала удары, непроизвольно подавалась навстречу, ловила ритм. Ни света, ни тьмы — во мне не осталось ничего. Ни одно чувство не подняло волн на озере моей души. Ни один росчерк кисти не коснулся чистой, как лист, моей души. А все, что было написано прежде на хрупкой рисовой бумаге, пропало, растеклось вместе с водой, которую неосторожный писец пролил на свое творение. Все растворилось в ритме негативной энергии. Все растворилось в мелодии и словах. Кто я? Какое имя я ношу? Кого мне оплакивать, а кого любить? Как скоро я сама запою, сначала тихо, а потом с истинной силой гуфэн: — Гуси дикие с юга держат путь, К родным тебя они смогут вернуть? Проклятая песня. Проклятая, как и всё вокруг. Как и всё вокруг. Как и все вокруг. Мне бы заплакать, но не осталось слез. Мне бы закричать, но пропал голос. Ни стона, ни хрипа не рвалось из груди. «Цзэу-цзюнь. Как жаль, что мы не успели увидеться!» Если бы я могла, я бы тяжело вздохнула и улыбнулась. «Какая тебе разница, Цзинь Гуанъяо, кто благословил меня, а кто проклял?» — имя всплыло в пустой голове само. Я вынырнула было из моря отчаяния только для того, чтобы вновь туда погрузиться. Я все еще стояла, как одинокая гора в море. Я слушала игру и пение его марионеток. Я вбирала в себя все эти искажения. Я дошла до исступления, упала в ту бездну, из которой мне не выбраться самой. Мой голос, который он взял своей игрушкой, компасом, который во время второго штурма привлекал к нам его соратников. Смятение, чью страницу он украл из библиотеки Лань. Разве важно, как он проник в нее? Пустота снаружи, оглушающее безмолвие внутри. Кто я? Откуда пришла и куда я иду? Я едва осознала, как покачнулась от очередной волны, ударившей меня в грудь, едва уловила, как рухнула на одно колено. Меч все еще был в моей руке, кажется, он звенел, только песня его теперь становилась траурной. Меч Не стенал, как плакальщица… — А-Чжи! — раздался знакомый счастливый голос. Меня подбросило вверх, словно я решила поспорить с Буддой*. Я почувствовала, как в меня словно вдохнули жизнь, согрели изнутри и снаружи мягким, уютным, как тепло очага в снежную ночь, огоньком. Я взмахнула рукой и почувствовала, как вниз полетели камушки. Словно сотни лет я была обледенелой статуей на вершине горы, скованной цепями горя. И вот теперь пришло мое время ожить — спало ли проклятье, сняли ли с меня наказание… Разве это было важно? Если я снова слышу, как стучит сердце. Если я снова чувствую, как обжигает ладонь раскаленный от гнева и тоски оживший меч. Я глубоко вздохнула, и грудь наполнилась знакомым озерным воздухом, послышался далекий плеск весел. Ветер донес шум с пристаней. Еще немного, стоило только прислушаться, и я узнала бы голоса. — А-Чжи! — такой звонкий, такой чистый, такой родной голос. Голос, который выводил меня из тьмы все эти почти что шестнадцать лет. Он ушел весной. И он пришел весной. Как же жаль, что сейчас идет снег… Как же жаль, что повсюду пылает война. Маки, А-Сянь, ты же помнишь? Там, где пролилась моя кровь у подножия Луаньцзан, теперь цветут маки. Как они там, в снегу? — А-Чжи! Ну же, сестренка! Я знала, он улыбался во весь рот. Так, как умел улыбаться только он: беззаботно и счастливо, какие бы Ветра ни дули над его головой. — А-Сянь? — удивленно воскликнула я и тут же охнула: казалось, что я целую вечность не слышала его голоса. — Ну что ты, сестренка! — с легкой укоризной повторил А-Сянь. Его голос… ласковый голос звучал словно отовсюду. Я кружилась по сторонам, пыталась разглядеть его в этой плотной благородной тьме. Она не несла с собой отравленного запаха надушенного шелка. Она пахла нагретым на солнце камнем у пещеры Усмирения. Она пахла легким дурманом темных благовоний. Она пахла густым и терпким вином. Она звучала как торопливый шелест свитков и сборников. Она звучала как рассеченный черными пассами воздух. Тьма… вечная, незыблемая, неизбежная. На расстоянии вытянутой руки повисла пелена — она скрыла меня от Цзинь Гуанъяо и его игрушек. Сквозь темную густую завесу я видела, что куклы все еще играли. Я видела, что волны духовной силы все еще летят в мою сторону. Я видела, как глаза Цзинь Гуанъяо становятся все шире и вот-вот вылезут из орбит, как бледнеет его лицо, как он заламывает руки, как он пытается пробиться ко мне сквозь неведомо откуда павшую завесу. Я видела его, но он не видел меня — это я поняла, когда провела рукой перед лицом и он не проследил за моей ладонью взглядом. Он не ждал его. Не думал, что Старейшина Илина заявится к нему…так. Даже не повернется. Растерянность, мелькнувшая тенью по лицу Цзинь Гуанъяо, не вызвала во мне ничего, кроме короткого смешка. Неужели он и правда думал, что Вэй Ин заявится к нему верхом на Западном Тигре? Это же А-Сянь! Когда ты думаешь, что уже хорошо знаешь его, что он уже наконец запомнил свою тысячу правил, он обязательно выкинет что-нибудь эдакое. Я видела — марионетки вздрогнули, яростнее ударили по струнам. Одна кукла в клановой одежде Лань подняла ладонь, чтобы нанести очередной удар. Мне показалось, что я слышу треск костей. В следующий миг красная как кровь киноварь залила гуцинь, а на руке Цзинь Гуанъяо выступила глубокая рана. Марионетка не чувствовала боли, но ее в полной мере ощущал создатель. Цзинь Гуанъяо даже не потянулся за платком, чтобы наспех перевязать руку. Он словно не замечал ранения и взмахнул ладонью, приказал играть громче. Я подалась вперед, сама не зная для чего: уловить ли во тьме А-Сяня или заставить Цзинь Гуанъяо прекратить измываться над собственным творением, как в песне тьмы раздалась новая нота. Ихань. — А-Нин! — моему счастью не было предела. Трехглавый Змей Темного Пути хоть на миг, но воссоединился. Бас Ихань звучал едва слышно, но даже эта тихая песня придавала мне сил. — А-Нин! — крикнула я во тьму. — А-Сянь! — Мы здесь, здесь, сестренка, — откликнулась тьма голосом А-Сяня. В тот миг я не знала: Сянь-Сянь остановился прямо во время ожесточенного боя. Под изумленными взглядами двух десятков заклинателей Цзинь он просто сел в позу лотоса прямо на каменные плиты двора, деловито расправил складки своего парадного ханьфу главы Илин Вэй. Я не видела, но видели они… как красные узоры побежали по темному шелку, складываясь в проклятые, запретные письмена. Он весело помахал рукой оторопевшим от такой наглости заклинателям. Верный ему Призрачный Генерал тут же опустился по левую руку от Вэй Усяня. Хвосты Ихань приподнялись из-за его спины, раскаленные грузы, как острия клинков, были направлены на врагов. Вэй Усянь поблагодарил своего Генерала наклоном головы и легким, изящным и небрежным движением отправил за пазуху Чэнцинь. — В чем дело, благородные господа? — изумленно спросил Вэй Усянь у замерших полукругом заклинателей, быстро оглядел их вытянувшиеся лица, ярко улыбнулся от вида мечей, нацеленных прямо ему в сердце. — Боитесь нападать? Понимаю, — ласково улыбнулся Вэй Усянь. Он рассмеялся, когда увидел, как багровеют лица врагов, как, словно меха в кузне, раздуваются их щеки. Они не решались атаковать — ведь только безумец или могущественный заклинатель будет спорить с силой Призрачного Генерала. Но и отступать им было некуда: повсюду кипел бой. Чжэнь яростно ворвалась в правый фланг, кромсая врагов ярко-алыми, длинными, изогнутыми ногтями. Ветер не колыхал ее алого покрывала на лице, обманчиво легкая ткань не шевелилась от ее движений. Чжэнь махнула рукой — и только что опавшие к ее ногам изувеченные трупы зашевелились. С противным скрежетом стали о сталь они поднимались из кровавых луж, мертвыми руками зажимали разодранные глотки, словно кровь все ещё текла в их жилах. Они запихивали внутренности в разрезанные ее острыми, как меч Яньло, когтями животы и досадливо шипели, когда они снова валились им под ноги от неловкого шага. Они двигались на своих боевых товарищей, подчиняясь приказу Невесты. Слева тоже стоял крик. Крик, который потрясал Небо и землю. Цветочные духи вырастали прямо из-под земли, в крошку разбивая мраморные плиты. Они возвышались над людским морем лишь для того, чтобы со скоростью ветра ринутся вниз. Юноши и девушки, соблазнительные, обнаженные, они хватали врагов без разбора, в один поцелуй превращая заклинателей в древние, иссохшие мумии. — За что вы бьетесь? — как волчица выла Чжэнь, одним взмахом руки вскрыла горло трем заклинателям. Ленивым движением плеча она скинула с себя связывающее заклинание и прогнулась, оперевшись на пятку. Взлетели и опали золотые кисточки на ее свадебном покрывале. Она забыла, что иногда люди выбирают выжженную землю, даже если это пепел их собственного дома. Иногда они говорят — не будет нас. Но и не будет вас… — Тебе повезло, что Хозяйка и я добры, — пробормотала она, качнулась вперед и схватила дерзкого заклинателя за горло, с легкостью приподняла его над землей. — Ты умрешь, не увидев моего лица. Она легко свернула ему шею. Далеко на левом фланге звучали грозные переливы гуциней. Далеко на правом фланге искрилась и шипела Цзыдянь, а изумрудные огни, плясавшие на пальцах Цзян Чэна, повергали наших врагов в безумие ревности и злости. Враги отступали перед его натиском: кто-то стелился по земле, кричал от ужаса. Кто-то бросился на свой меч, в попытке избавиться от теней прошлого. Двое заклинателей, обезумев от проклятья, что наложил на них Цзинь Гуанъяо, и от яда Саньду, ударивших по их меридианам, одновременно пронзили друг друга мечами да так и упали вместе. А Призрачный Генерал спокойно и презрительно оглядывал псов Цзинь, что посмели окружить его Господина… И прежде чем хоть кто-то смог вымолвить слово или броситься в атаку на Старейшину или Призрачного Генерала, Вэй Усянь погрузился в боевую медитацию. Отчего-то крепко, до побелевших костяшек сжимая левую ладонь в кулак. Там был мой перстень, которые с почтением преподнесли ему мертвые тени. — Ты настоящий? — вдруг вырвалось из моей груди. — Вы с А-Нином… правда? И в подтверждение моих слов я услышала пронзительную трель Чэньцин. Я рассмеялась, прижала ладонь к лицу, покосилась на Цзинь Гуанъяо: — Он не смог, — ответила я сама себе, — он никогда бы не смог сыграть так. Флейта. — Что же ты, Цзян-мэй? Кого ты испугалась, моя милая? — его голос дрожал от нежности. — Я же с тобой. Твой Сянь-Сянь рядом. Кто же обидит мою Цзян-мэй, когда ее Сянь-Сянь рядом? — я почувствовала, как теплая ладонь мягко щелкнула меня по носу. — Кто же может спрятать от меня мою сестричку? Сянь-Сянь ее найдет и в мире живых и в мире мертвых! — А-Сянь! — выдохнула я, почувствовав на груди его ладонь. Это прикосновение было таким невинным, таким детским. Тьма полилась в мое тело густым потоком. Я изогнулась, подалась вперед, откинулась назад, словно собиралась танцевать. Тьма обняла меня. Я почувствовала, как отрываюсь от земли. Темнота, благородная истинная инь скрыла меня от моего врага. С противным визгом сорвалась еще одна струна на гуцине, потом еще одна и еще. С хрустом человеческих костей ломались пальцы марионеток. — Ты нас прости, А-Чжи. Оставили тебя совсем одну, задержались. Я потеряла ощущение пространства, я повисла где-то между небом и землей. Здесь было спокойно. Где-то далеко внизу раздалось шипение раскаленного металла. Бросив взгляд вниз, я увидела, как место, где я стояла, окружает раскаленный до цвета закатного неба хвост Ихань. — Борись, маленькая моя! Мы с тобой еще не всю «Улыбку Императора» у Лань Чжаня выпили! — в последний раз прозвучал над ухом голос А-Сяня. Последний раз я услышала ласковые нотки в его голосе. В миг дольше вечности, пока темная ци кипела во мне, как кровь земли в вулкане, я снова услышала брата. Только в этот раз его голос… о, борода Яньло! Этот голос! Хотел А-Сянь этого или нет, Мать-Тьма сделала так, чтобы я это услышала. — Так кто кому должен доказывать свое право на жизнь, глава Не? Речь шла не о моем почившем отце. Я подняла руку, чтобы вмешаться, но темный дымок, обвивший мою руку змеей, потянул меня вниз. — Вы опутали мою сестру своей паутиной, вы знали, что она снова пойдет на смерть. Не только ради Не Минцзюэ, но и ради вас! За вас и ради вас, — голос А-Сяня стал грубее, злее. — И в решающий час… вы оставили ее. В своем безумии вы не остановили ее! Вы надели на нее цепи, вы потащили ее за собой, в месть. Вы лгали, глава Не. Не Минцзюэ говорил: Не удержать ветер ни в Башне, ни в руке. Так почему вы решили, что способны запереть ветер?! Подчинить его себе? Решили что ваш и именно ваш путь мести самый верный и правильный? Нет, о, нет, глава Не, вы должны доказать мне, что я должен оставить вас в живых! Я не хотела слушать, но все же слышала. Слышала, как последние слова упали с губ А-Сяня, словно гвозди, которые забивали в крышку гроба. Я было взмолилась Яньло, чтобы Не Хуайсан не услышал этой отповеди, но жар стыда прилил к щекам. Он слышал каждое слово, от начала и до конца. — Вы заигрались, глава Не. Слишком заигрались с чужими жизнями и судьбами. Вы ослеплены своей местью, глава Не. Мне вас жаль. Я услышала, как легкий веер разрезал воздух. И в следующий же миг почувствовала холод стали на своей шее. *** Тьма треснула, как скорлупа, осыпалась вниз тысячью мелких осколков. Я покачала головой, привыкая к дневному свету, к яркому огню, который все еще пылал по перилам лестницы. Мы все еще на проклятой лестнице! Я не продвинулась ни на шаг. Голова гудела, будто бы в ней поселился рой пчел, в горле пересохло, тело подрагивало, как после долгой изнурительной тренировки. — Стара ты, Тяньчжи, для таких фокусов! Стара! — сердито буркнула я и крепко зажмурилась, мотнула головой. Я вздрогнула, когда свело левую ладонь — раскаленный живой клинок требовал крови живого демона. — Матушка Юй! Прикончим предателя — вернусь домой. И больше никаких подвигов! — заявила я, оглядываясь по сторонам. Глаза все еще слезились, снег летел в лицо. — Буду во всем-всем слушаться А-Чэна. А что, неплохая роль! — просипела я. Шум боя оглушал, слияние света и тьмы в едином порыве заставлял меридианы звенеть от напряжения. Еще миг, огромное усилие воли, и картинка перед глазами обрела четкость. Я почувствовала опасность и уклонилась от удара. Стальной клинок гибкого меча проскользнул в цуне от меня. Начался танец: безмолвный, где ритмом нам стал лязг стали о сталь. В лицо мне полетел ворох амулетов, я в ответ оживила Фэнбьян на своем предплечье. Плеть взметнулась широким полукругом, Цзинь Гуанъяо стремительно пригнулся, ушел от прямого удара. С ядовитым шипением черно-фиолетовый хвост Фэнбьян безвозвратно растворил в воздухе темные амулеты. Цзинь Гуанъяо ринулся вперед, гибкое лезвие снова змеей устремилось ко мне. Я встретила его меч ударом снизу, повернула запястье. Цзинь Гуанъяо пришлось тоже вертеть рукой, в один миг его клинок обвился вокруг моего меча. Гибкое лезвие словно живое отозвалось яростными переливами. Мы двигались синхронно, словно вместе вращали один гончарный круг. Каждый из нас стремился уловить ускользающий момент, чтобы освободить свой меч и нанести другому решающий удар. — В чем же между нами разница, Тяньчжи? — прошипел Цзинь Гуанъяо, когда наши ладони и наши мечи сделали еще один оборот. Его изучающий взгляд скользнул по моей руке, по напряженным мышцам. — И ты, и я — мы оба сражаемся заемной силой! Мы оба поднялись сюда по ступенькам из чужих спин и сердец! — он стремительно ударил по лезвию. Капли крови тяжело стекли с края его раны, темные, словно бусины проклятых четок. Вмиг из тонкого золотого узора, который разделял загнутый эфес и дребезжащий от танца клинок, по змеиному его телу зашипел, заструился грязно-серый дым. Противный лязг его печатки перешел в тихий гул, и совсем скоро лезвие покрылось полупрозрачной броней, сделалось волнообразным. Призраки облепили его клинок, завизжали, когда почувствовали на своих черных телах гнев стали меча Не. Они развеивались, но им на смену словно из источника тьмы приходили новые. — Ты сражаешься силой клана Не, — выпалил он, послушно делая последний оборот кистью следом за моей рукой, — я бьюсь силой моих мертвых врагов. Я улучила момент и со всей силы толкнула его в грудь, толкнула прямо в черный непроглядный туман, который все еще клубился на вершине лестницы. На миг он скрылся с глаз, а я отдалась своей верной стихии. Одним взмахом меча закочить эту страшную войну… Я атаковала сверху, вскинув меч над головой. Я неслась вперед, но из тьмы меня ударил перелив струн. Я успела заметить, как он вынул несколько струн из своего запястья! Я сбилась с ритма на миг, перевернулась в воздухе и, не теряя изяществ, а приземлилась на одном из пролетов, вонзив меч в камень. — У меня все же есть управа на тебя, Ветер, — самодовольно ухмыльнулся он, легко и пружинисто поднимаясь на ноги. Его гибкий меч словно ожил, лезвие закружилось волчком над его головой. Он сильнее дернул окровавленные струны, демонстративно протянул их от запястья до запястья. Волшебные струны вмиг обвили его правое запястье, легли на воздух! Он положил на них большие и указательные пальцы, приготовился к игре. На лице моем расцвела кровожадная ухмылка. *** В этот же самый момент, там, в глубинах дворца Изящности, измученный пленник поднял голову. Его пустой взгляд в тысячный раз скользнул по искалеченному, запертому в плен темных чар брату. Осколки черной брони сдерживающего заклятья лежали у его ног. — Мне нужна твоя помощь, Мин-сюн, — немеющими окровавленными губами прошептал Лань Сичэнь. — В последний раз, брат, — уголки его губ тронула улыбка. *** Я снова затанцевала, будто Юй Цзи, ловкими движениями меча ловя волны духовной силы. Я кружилась в сумасшедшем танце, меч порхал в моей руке. Прыжок, пируэт, снова прыжок, полы генеральской накидки развевались за спиной словно крылья. Цзинь Гуанъяо атаковал все сильнее. Я оперлась на меч кончиками пальцев, подхватила в ладони ткань и сделала стремительный оборот вокруг своей оси. Он все так же покорно шел на свист. — Ты и правда решил… — презрительно бросила я, мягко опускаясь рядом со своим мечом. *** Лань Сичэнь тяжело вздохнул, вздрогнул, внимательно оглядел кандалы, а после перевел грустный взгляд в сторону окна. — Неужели ты и правда решил… — сорвалось с его губ. Его тело пробила дрожь, когда он услышал свой собственный голос. Он звучал как мелодия расстроенных струн. *** — …что дети Неба… — продолжала я, ни на миг не прерывая своего танца. *** — …что дети… дети Неба… — хрипло пробормотал Лань Сичэнь. Изо всех сил он подался вперед, натянул свои цепи в кольцах до передела. Противный звук стали о сталь заставил его поморщится, звено за звеном скользило вперед. Еще одно, еще и еще. Лань Сичэнь осторожно шагнул вперед, ноги едва не подкосились. Последнее звено его цепей лязгнуло о вбитое в стену кольцо. Высекло короткую искру. — …что дети Неба, — выдохнул он. На миг нить сознания выскользнула из его рук. Перед глазами потемнело, а режущая горло жажда сдавила спазмом. Лань Сичэнь едва не рухнул без сил, но в последний момент усилием воли остановил свое падение. Не Мицнзюэ, не мертвый и не живой, следил за ним мутноватым взглядом. Тихое, едва слышное рычание прозвучало из распахнутого деревянного короба. *** Сероватый порошок полетел мне в лицо. Я вывернула руку, плашмя ударила по воздуху перед собой. Крупицы трупного порошка обожгли мою ладонь. — …что дети Неба оставят друг друга, — пробормотала я, вскинув на Цзинь Гуанъяо горящий взгляд. *** Последний яростный рывок. Лань Сичэнь все никак не мог сжать дрожащие пальцы в кулаки. Руки не слушались его, тело дергалось, мстило своему хозяину за перенесенные мучения. Ещё на полшага вперёд, одно мучительное движение — и с глухим звоном лопнули кольца, цепи рухнули на пол, с тихим лязганьем ударились о каменный пол. Лань Сичэнь был свободен. Он тоскливым взглядом оглядел себя: обрывки звеньев все еще ниспадали вниз, а железное кольцо плотно стягивало горло. Белая ткань рукавов, покрытая разводами пота и крови. Едва заметными огоньками переливались священные письмена и знаки. — …дети Неба оставят друг друга без поддержки? — спросил Лань Сичэнь и сделал шаг в сторону вместилища головы своего брата. *** — Ты решил, что и правда мы бросим друг друга без благословения?! — закричала я, на лету перехватывая одну из коротких волн энергии. Цзинь Гуанъяо прекратил игру на струнах, что стали продолжением его тела, наблюдая за тем, как в моей руке дрожит шар духовной силы. Струны туже впились в его запястья, неловкий вздох вырвался из его груди. — Когда? — злобно выпалил он, отступая на шаг во тьму. В небе ярились мои драконы: танцевали, сливались друг с другом, разделялись и с яростным горохотом, подобному грому, сталкивались грудью. Они танцевали яростно, бушующе, то разгоняя тучи и усмиряя бурю, то заставляя ее свирепствовать с новой силой. Снег повалил крупными колючими хлопьями, совсем скоро стало не видно ничего на расстоянии вытянутой руки. А звезды Инхо и Тайбо, до этого ярко светящие, скрылись за тяжелыми тучами. Бой во дворе стихал, но я знала закон войны. Это было лишь вынужденное отступление. Ветер донес мне — силы врага стремятся укрыться в Башне, за последними вратами, сохранить малое, чтобы вновь попытаться атаковать. — Твоя смерть будет мучительной, А-Яо, — пообещала я и шагнула еще выше. — Такой, что ты взвоешь о пощаде. — Твоя боль сейчас, — я взмахнула рукой, и проклятые струны притянули его запястья друг к другу, связали его прочными веревками, — ничто перед тем, что ты испытаешь дальше, сестричка Яо. Еще одна ступенька, еще выше, еще ближе к нему. Клановая ярость окрасила весь мир в оттенки рубинового и алого. Красиво… Мир в цветах мести и ярости был воистину прекрасен. Отжившее должно обратиться в пепел, мы удобрим им землю и взрастим новый урожай. Пламени все равно кого пожирать, праведника или преступника. Неважно, что сгорит дотла, вражеский стан или дом с целой семьей, пепел все равно удобрит посевы. — Как ты… как? — процедил Цзинь Гуанъяо, не оставляя попыток выбраться. Проклятая мелодия все еще звучала вокруг, а струны, крепко стянувшие его запястья, все еще подчинялись наложенному на них заклятью. Я видела, как двигаются его губы, как слова складываются в черную непрочную нить. Он выдохнул, вместе с воздухом посылая заклятье из слов к своим оковам. Но едва лишь слабоватая черная нить коснулась струн, как развеялась без следа, а звук взлетел выше, резанул по ушам. Струны, рискуя разорвать его руки до костей, яростнее впились в запястья. Кровь лилась ручьем, капала на бело-золотой подол. — Духовная сила словно водный поток, А-Яо, — не удержалась я от шпильки, — стоит только призвать ее, — я вскинула левую руку, и вмиг на ней затанцевала тьма, — как больше ничего не повернуть вспять. Сила, влекомая намерением, должна пройти свой путь до конца… Тебя мучает твое же заклинание! — Когда вы… успели! Я следил за вами, вы были как на ладони, — змеем шипел он. — Цзэу-цзюнь! Как он мог… — он попытался встать, но рухнул на колени и запрокинул голову. — Предатель, — глухо проговорил он. Вот что интересовало его на пороге смерти, когда ее дух склонился над ним для последнего поцелуя. — Предатель?! Мог что? — с ядовитым презрением поинтересовалась я, поднимаясь еще выше. — Как он мог поддержать вековой порядок?! Поддержать новый путь, который создан только с одной целью –на благо и защиту всего мира! — я тряхнула широкими рукавами, и Ветер устремился вперед. Туман на вершине отступил, поджал свои когти и щупальца, как раненое чудовище стремился забиться поглубже в свою нору. — Выбрать меня, а не тебя?! Так ты мыслишь? Знаешь в чем между нами разница, А-Яо?! Когда дует Ветер, каждый… каждый, кто есть в этом мире, — я широким движением указала мечом по сторонам, — показывает свое истинное лицо. И я, — еще одна ступенька, — я, как последняя из Тянь Фэн,должна покорно принять и смириться с истинной природой каждого! Каждого, кого коснулся Ветер! Еще одна ступенька осталась позади. — Я должна склониться и быть благодарной, не изменяя по своей воле ни одного штриха в куанцао наших имен! — я яростно разрубила воздух мечом. — А ты, — еще одна ступенька, — ты, — я указала на него мечом, — ты хотел изменить всех и каждого, кто встал у тебя на пути. Согнуть, сломать, опорочить. В тебе никогда не было ни капли смирения! Пламя взметнулось едва ли не к самим небесам, с грохотом обрушивая перила лестницы за моей спиной. — Мне шли навстречу по своей воле, — нас теперь разделяло всего лишь несколько ступенек. — Тебе — лишь из жалости, поверив твоей треснувшей маске. Ты так и остался чужаком, даже спустя долгие годы — все такой же чужак. Ты не старался нас понять… Ты не желал стать частью нашего мира! — Когда вы сговорились? — процедил Цзинь Гуанъяо. Я рассмеялась, алые тени вокруг меня легли гуще, теперь оттенки мира переходили в из рубинового в пурпурный. — О-о-о, мой друг, — я любовно посмотрела на свой меч, — тебе это не понравится. Но тем лучше! — оскалилась я и беззаботно пожала плечами. — Это случилось… — я набрала воздуха в грудь и подставила лицо черному снегу. — До, после возвращения Старейшины? — После, А-Яо, после… *** — Госпожа Цзян! — за моей спиной раздался знакомый голос. Я вздрогнула, словно нехотя отвела ладонь от ствола могучего кипариса, стыдливо бросила взгляд в сторону залы, той самой залы, на пороге которой я увидела шицзе в последний раз. Там, где рос бурьян ее грусти, теперь цвели золотые пионы, а павильон, в котором она и госпожа Цзинь несли траур по погибшему Цзинь Цзысюаню, стал Залой Памяти. Я спрятала грусть за маской вежливости и резко повернулась на голос. Ко мне неспешно приближался Лань Сичэнь. Небесного цвета одежды, бесшумные подвески на поясе, мягкая безмятежная улыбка на лице — само солнце должно было скрыться с небосвода, устыдившись его великолепия. — Цзэу-цзюнь, — церемонно поклонилась ему я. — Почему-то я знал, что найду вас здесь, госпожа Цзян, — заявил он, поравнявшись со мной, и бросил взгляд мне через плечо, на плотно закрытые в это час двери Залы. — Присядем? — поинтересовался он и указал на резную каменную скамейку с другой стороны дерева. Полуденная жара была в самом разгаре, поэтому вокруг царила тишина. Слуги и заклинатели спешили укрыться от палящего солнца под прохладными сводами Башни. И лишь пчелы трудились без устали над белоснежными пионами. Я кивнула вместо ответа и плавно опустилась недалеко от Цзэу-цзюня. Лань Сичэнь помедлил, прислонил белоснежные ножны к резному подлокотнику и повернулся ко мне. Его испытующий взгляд скользнул по моему лицу: — Скажите, госпожа Цзян, — он перешел сразу к делу, — почему вы так против сторожевых башен нашего Верховного Заклинателя? Я криво ухмыльнулась, хмыкнула и тяжело вздохнула: — Вы поэтому проследовали за мной в такую даль, первый господин Лань? — Госпожа Цзян, хоть вы уже и не ученица моего ордена, но все же невежливо отвечать вопросом на вопрос, — мягко упрекнул меня он. — Простите, вы правы, первый господин, — я взметнула руку, позволяя белоснежной бабочке с золотыми крыльями усесться мне на руку, — это было невежливо. — Вряд ли вас испугали расходы на строительство, верно? — Все так, орден Юньмэн Цзян если уж не готов поспорить богатством с небесами, то слегка одернуть клан Цзинь вполне способен. Дело совсем не в этом. — Так почему же вы возглавили партию противников этой идеи в Совете? Разве это не разумно, не благородно — создать сосредоточение энергии в самых отдаленных местах, куда не всегда забредают и бродячие заклинатели? Разве это не милосердно — заботится о тех, кто не способен позаботиться о себе сам? Башни снимут с Великих и малых кланов часть ответственности. Вы же видели проект, госпожа Цзян… — Разумно, благородно, милосердно, — разом ответила я на все его вопросы. Я легонько приподняла ладонь, и бабочка тут же взвилась вверх, быстро-быстро перебирая крылышками, она скрылась в густой зеленой кроне кипариса. — Но вот курьез, — повернулась я к терпеливо ожидавшему моего ответа Лань Сичэню, — из всех благородных участников Совета представителей малых и великих орденов мало-мальски, — я недовольно поджала губы, понимая, как дерзко прозвучат мои следующие слова, но лгать ему я больше не хотела, — мало-мальски, глава Лань, в энергии инь понимаю лишь я. Ладони Лань Сичэня, до это спокойно лежащие на коленях, дернулись, пальцы дрогнули, словно он собирался сжать кулаки. Я стойко выдержала его прямой, как бросок копья, взгляд, и не отступила едва заметила промелькнувший в его глазах гнев. — Госпожа Цзян… — Глава Лань, я не страшусь своего прошлого и больше не каюсь. Хватит с них моего покаяния, — я злобно сверкнула глазами в сторону Залы Беседы. — Позвольте мне договорить, ведь иначе зачем было спрашивать? — Вы правы, — он склонил голову в мою сторону, — продолжайте, госпожа Цзян. — Эти башни разумеется позволят накапливать в себе энергию: нефрит, отделка красной яшмой и обсидианом — поистине, это могло бы стать грандиозным накопителем. Да вот только из ничего рождается ничто, и мы оба с вами это знаем. Эта энергия, как вам кажется, собранная для блага, лишь укрепит нашего Верховного Заклинателя. — Вы считаете, он собирает это для себя? — А хоть что-то в этой жизни он сделал ради других? Лань Сичэнь лишь улыбнулся в ответ и махнул рукой, побуждая меня к откровению. Он знал — знал, кто в этот самый миг, в этот час, бредет рядом с его братом по горам и долам, кто сопровождает его в духовном путешествии, сидя верхом на непослушном осле. Он знал — и мне стало от этого легче. Эта легкость, которой наполнилась моя душа, позволила мне сломать между ним и мной преграду. И пусть наши тропки разошлись так далеко друг от друга, стены между нами не будет. И это останется делом его совести: кликнет ли он стражу после того, что я скажу, отдаст ли меня в руки своего подопечного и ученика — в тот миг мне было все равно. Теперь, когда Старейшина Илина вернулся, он мог знать правду. Должен был ее знать. — Цзэу-цзюнь, у него кусок темного железа, — я дернула головой, словно являлась злым духом. Золотые цепочки в моей прическе зазвенели, одно неловкое движение — и звякнул колокольчик на поясе. Я резко крутанула на указательном пальце перстень с гравировкой и любовно погладила лик черного Яцзы, когда поправила кольцо. — Госпожа Цзян, к такому серьезному обвинению следует предоставлять доказательства, — Лань Сичэнь прикрыл глаза, словно не желал видеть ни меня, ни окружающий мир. Я видела, как на миг страдание исказило его прекрасные и благородные черты, как дрогнули веки и губы в жуткой гримасе. Внутренняя боль словно прорывалась через холодную нефритовую маску спокойствия, еще миг — и эти осколки поранят меня. — Я обследовал Башню, госпожа Цзян, — все еще не открывая глаз, с легкой полуулыбкой заявил мне Лань Сичэнь. — И все, что я нашел подозрительного, лишь клинок, который Цзинь Гуанъяо забрал у Вэнь Цин. Тьмой можно сдержать тьму, а побеждать злом зло Небо не запретило. Я каркающе рассмеялась, словно перед ним сидела не молодая женщина в расцвете сил и красоты, а безумная старуха. — Вы правы, пока у меня нет доказательств. Потому что половина моей силы заперта, — выдохнула я. — Побеждать зло злом, говорите? Аха-ха-ха! Глава Лань! Я бы поверила, что вы скорее ради Неба встанете на кривой и опасный путь, но только не он! Я легко поднялась на ноги, шагнула было из мягкой тени кипариса под палящее солнце. — Все, чего он желает, лишь власти, глава Лань. Только для самого себя. Все, что он сделал — сделал только для самого себя. Я не прошу у вас прощения, и я готова принять вашу ненависть. Еще там, когда вы заступились за него в Зале Приветствия. Та ошибка в нотах не была ошибкой, глава Лань, — я все же обернулась к нему. — И вы это знаете. Я отпустила вас из своего сердца в этот момент, когда вы упрямо выступили в его защиту, — я покачала головой с яркой, ослепительной улыбкой посмотрела на него. — Спустя столько лет… ваша ненависть к нему не утихла? — Он убил моего отца, глава Лань! — воскликнула я. Лань Сичэнь не отвел взгляда, встретил мою ярость и боль с открытым лицом. Он изучающе смотрел на меня, словно мог одним взглядом опустошить, очистить мое сердце. — И я, по-вашему, должна позволить врагу накопить еще больше сил? Темная энергия, которую он соберет, укрепит его власть над подаренной Сюэ Яном подделкой! Он ввергнет наш мир в такую тьму, что времена победы над Старейшиной… — я запнулась, — да что Старейшина, Вэнь Жохань вам покажется всего лишь расшалившимся ребенком! И мало того, — я снова взмахнула рукавами, — доставит нам после проблем. — После?.. — скорее из вежливости, чем из незнания переспросил он. — Вам все известно. Темное искусство замкнет пентакль у-син, глава Лань. И это темное искусство будет не в руках Верховного Заклинателя. Я ему не позволю… больше не позволю! Мы молча смотрели друг на друга, так и не вступившие в поединок, но и не оставшиеся на одной стороне. — Ненависть пожнет лишь ненависть, госпожа Цзян. Это суровое, вечное правило. Вечное, как Небо, — он с почтением посмотрел наверх, на голубеющий, без единого облачка купол над нами. — Вечное, как Небо, — эхом повторила я. Я качнула головой, словно прогоняя наваждение, гордо вскинула голову и выпалила: — Какой бы ни была цена, я в состоянии ее заплатить! В сердце кольнула игла, смутное воспоминание промелькнуло перед глазами. — Если платить придется только вам, верно, госпожа Цзян? Лань Сичэнь улыбнулся, медленно поднялся на ноги. Одну руку он сложил в локте у пояса и шагнул навстречу ко мне. В глубине его глаз все еще плескалась боль, хотя черты лица снова стали безмятежными. — Когда-то я знал юношу, — начал он, улыбаясь мне, словно Амитабха, — невероятно талантливого и смелого. У него была сестра, ни в чем ему не уступающая. Они оба были истинным сокровищем мира заклинателей — двумя молодыми непревзойденными талантами, за которыми не мог угнаться даже Ветер, — Лань Сичэнь шагнул еще ближе. — Но он оказался низвергнут. Она — обесчещена и опозорена на моих глазах. — Я знаю эту историю, глава Лань! — не в силах больше выдерживать его прямой взгляд, я снова отвернулась, решительно направилась в сторону. — Я приложил все силы, чтобы спасти эту девушку. Я с радостью наблюдал за ее успехами. — Эту историю я знаю получше вашего, глава Лань. — Верно, — просто и ласково согласился он со мной. — Госпожа Цзян, я пришел не судить вас. — А чем тогда вы занимаетесь? — я снова повернулась к нему, позволила веточке опуститься мне на плечо, подарить зеленого цвета фиолетовому и черному. — Судите, да еще и склоняете меня к противоестественному для меня союзу! — я взмахнула рукой в его сторону. — Он мой враг, и лишь смерть одного из нас способна оборвать нить этой вражды. — А вы его враг, — мягко ответил он, — а между вами я. — Вы хотели правды? Я сказала правду, — выпалила я, желая прекратить этот бессмысленный разговор. — Возможно, я не смогу его спасти. Но это не значит, что я не буду пытаться. Ведь сделать хоть что-то иногда лучше, чем не сделать ничего. Ведь у вас… получилось не сойти с ума. — Как вам будет угодно, — сухо отозвалась я и в этот раз действительно вознамерилась уйти. Чувство времени подсказывало мне — перерыв скоро закончится, и если я войду в залу вместе с главой Лань, нам обоим не избежать ядовитых сетей Цзинь Гуанъяо. Он же, бедный, от натуги лопнет разгадывая загадку нашего совместного прибытия. Я уже почти полностью вышла на свет, как в спину мне полетело: –Пускай красота подобна Си-ши, Растопчут они и ее, — Я чувство свое захотел раскрыть, — Завяло сердце мое; Хотел поступки свои объяснить — В груди опалы копье. — Чэньцин, — прошептала я. — Прекрасная декламация, Цзэу-цзюнь, от вас нельзя было ожидать иного, — я судорожно вздохнула, мутным от слез взглядом оглядела ровные дорожки, замершие в душном мареве цветущие пионы. — Вас ждет опасность на этом пути, Цзэу-цзюнь, — наконец нарушила я молчание. — Какова бы ни была цена, я готов ее заплатить, госпожа Цзян, — вернул он мне брошенную ему фразу. Вернул без гнева и обиды, словно положил передо мной не ядовитую змею, а прекрасный редкий цветок. — Только платить будете не вы, — я застыла вполоборота к нему и подарила улыбку. — Я, госпожа Цзян, — заверил он меня. — Облака всегда благословят Ветер, госпожа Цзян. Я развернулась к нему, глубоко поклонилась в его сторону и едва успела заметить, как Лань Сичэнь подарил мне такой же церемонный поклон. — А Ветер не оставит без благословения Облака. Когда погаснет светильник в ваших руках на пути во тьму, когда вы сами, — я смяла ткань рукавов, — перестанете быть светильником для самого себя и потеряетесь во тьме гордыни, вы услышите напев. Один-единственный напев. Следуйте за ним, Цзэу-цзюнь, и вы никогда не останетесь во тьме. Мне больше нечего было сказать ему. Подобрав подол платья, я, как девчонка, со всех ног помчалась прочь. Я желала в тот миг, чтобы земля разверзлась и поглотила меня. Правда… правда освободила меня, и правда же сокрушила меня. Правда… осколок обледеневшей стали, засевшей в сердце навечно.