Мудрость обнимающая лотос

Я неслась вперед по пустым коридорам. Во внутренних покоях Пристани в этот час было безлюдно, а защитные барьеры были сильнее всех. Я не могла уйти не попрощавшись. Я не знала, что будет дальше. Мои дети. Все трое, без исключения, мои! Мои молодые тигры, мой маленький, верный А-Шэнь! Мой А-Лин, что, наверное, уже уснул, как часто бывало в детстве, когда он упрямо ждал своих дядю и тетю с Совета Кланов! Мой А-Инь, который, став старше, всегда сидел вместе с А-Лином, крепко держал его за ладошку, не давая своему другу уснуть. Но они конечно же засыпали вместе, свернувшись калачиками. И очень огорчались, когда просыпались от того, что Цзян Чэн подхватывал их обоих на руки. Поворот, еще один. Мои дети. Дети, у которых было все, чего не было у нас. Чем быстрее я шла, тем отчетливее услужливей Ветер доносил до меня размеренный стук их сердец. Они в безопасности, здесь им всем ничто не грозит. Материнский, животный страх поднял голову лишь на миг, я успокоила его усилием воли. Дети… Мои сыновья – все трое. В этот миг я почти что утратила связь с реальностью, пытаясь разгадать, как же Небо и судьба все же позволили мне стать матерью. Ведь запертых в подвале тварей должно было быть достаточно. Руки метнулись к животу, на ходу я обняла сама себя, вспоминая свои страхи при первой беременности. Но наша любовь во время тьмы, во время смуты и опасности, что лишь притаилась, как наемный убийца в покоях, дали свои плоды. Я распахнула створки дверей и замерла на пороге, огляделась. Все трое были увлечены беседой, сидели кружком на полу. В центре горела лампада, а по комнате плыл мелодичный, еще по-детски звонкий голосок. Мы переглянулись с Роу, что изящной статуей замерла у окна: подруга с понимающей улыбкой отсалютовала мне рукой – В “Управлении армией” сказано, – вдохновенно читал А-Шэнь старшим товарищам, – “Когда говорят, друг друга не слышат; поэтому и изготавливают гонги и барабаны. Когда смотрят, друг друга не видят; поэтому и изготавливают знамена и значки. Гонги барабаны, знамена и значки соединяют воедино глаза и уши солдат. Если все сосредоточены на одном, храбрый не может выступить вперед, трусливый не может отойти назад. Это и есть закон руководства массой”, – со вздохом закончил читать А-Шэнь. Тень от фонарика скрыла его легкую улыбку. Он изящным движением сложил свиток и оглядел своих задумавшихся старших товарищей. Роу округлила глаза, скорчила одну из своих рожиц, как бы говоря: “И так все это время, Тяньчжи!” Я спрятала улыбку в ладони и тут же приложила палец к губам, призывая к тишине. Я хотела еще полюбоваться ими, вот так просто, перед тем, как покину их. Даже если мои дети решили мне подыграть, я была этому только рада. Легкое, терпкое чувство любви затопило меня с головой. – То есть, погоди, А-Шэнь, хочешь сказать, что каждому поступку нужно свое время? – Не только, но рад, что ты заговорил об этом. Гонги и барабаны помогают не сбиться с пути, когда твои глаза тебя обманывают. Ничто не происходит само по себе, А-Лин. И разгадать тайну ты можешь, лишь объединив все части одного целого. Терпение, А-Лин, – подвел итог своим словам А-Шэнь. – Расставив барабаны и гонги, а еще знамена. Чтобы мы все с пути не сбились, – отозвался А-Инь. – И самому не потеряться. Нельзя по одному быть, понимаешь? Враги рядом, а может быть и везде! – Дагэ прав, – поддержал его А-Шэнь. – Никогда не знаешь откуда явится угроза. Но готовым быть к ней мы все обязаны. Этим сейчас занимаются наши старшие родичи и наставники. Поэтому мы не должны им мешать. Роу приподняла бровь и кивнула, я прочла по ее губам: “Дважды пытались!” – качнула головой она в сторону старшеньких. – И еще, А-Лин, хоть ты и старший, но я скажу. Ты должен слушаться, во всем. И не сомневаться в наших старших. Они знают, что делают. Верность, прозвучавшая в словах моего младшего сына, царпанула мою душу. Верность и сила, запертая до срока в этом детском теле, все же рвалась наружу. – Но… он… он… – Да, господин Вэй виноват, и умри он хоть тысячу раз, он не искупит свою вину, но мне кажется, в этом деле не все ясно. Какими бы ни были отношения матушки и господина Вэя с твоим почившим отцом, ясно одно: оба были очень близки к почвишей госпоже Цзинь Яньли. И в своем уме, да даже сойдя с ума, они не причинили бы вреда твоим родителям. Матушка давно была известна своим нравом, – А-Шэнь совсем как взрослый прервал его взмахом руки, – но могла ли она совершить такое? – Я об этом думал, А-Шэнь! Когда А-Лина вырубили… – Кого это вырубили? Я просто… – тут же вскинулся и осекся А-Лин. – Брось, – махнул рукой А-Инь. – В бою разное бывает. Ну дал маху, что ж теперь. Ведь только я и видел, я никому не скажу. – А только я и слышал, – пожал плечами А-Шэнь. – И я тоже никому не скажу. И госпожа Мюй тоже промолчит. Вспомни, что говорила матушка: путь состоит из побед и поражений. Поражения учат больше, чем любая из побед. – Просто… я просто… просто… знаете! В такие моменты у дядюшки на руке искрит Цзыдянь! – А-Лин нахмурился и покачал головой. – Но все же почему! Почему так случилось! Почему он явился, почему теперь… а что теперь будет? Тетя уйдет? Оставит нас? А как же дядя? Как же мы все! – голос А-Лина дрогнул от отчаяния. А-Инь отвел взгляд, скрывая свои чувства, в бессилии сжал кулаки. – Как же мне забыть все, что он натворил?! Я единственный сын господина и госпожи Цзинь! Как я могу забыть о сыновнем долге?! Вы бы смогли сидеть за одним столом с убийцей, звать его дядей?! – А-Лин вскочил на ноги, хлопнул себя ладонью по груди. А-Инь сжал кулаки и отвернулся, А-Шэнь терпеливо вздохнул и сложил ладони на коленях, пристально смотрел на своего старшего товарища. Фея приподняла голову, навострила уши, недовольно заурчала. Заметив, что его любимица проснулась, А-Лин бросился к ней, скрываясь за бело-золотыми складками полога. Спрятался словно бы ото всего мира и от себя. – Тише, тише, Фея, – бормотал он, пытаясь спрятать за ласковыми прикосновениями свою дрожь. – А теперь они уходят на войну. И нам говорят не вмешиваться! А как не вмешиваться?! А-Инь поднялся на ноги, сделал несколько шагов в сторону своего друга. А-Шэнь продолжал наблюдать за ними двумя. – А-Лин, послушай, – спокойно начал его друг, но тут же осекся, едва услышал ответ: – Вы меня никогда не поймете! Вы живете в своем доме! Ваши матушка и отец живы! – А-Лин взмахнул рукой, резко отдернул полог. – Я обязан отомстить! Но… но как? Как мне это сделать, если даже мой дядюшка… мой… Если… если… А-Инь смело присел рядом с другом, и Фея тут же положила голову ему на ногу, требуя ласки. Она поглядывала то на хозяина, то на его друга, сопела и пыталась понять, как помочь своему хозяину. – Разве матушка тебя обидела за все эти годы? Что значит ваш дом, твой дом? – в голосе А-Иня прозвучала сталь. – Ляньхуа был и останется твоим домом. А мы – твоя семья. – Нет, тетушка не… никогда, – уверенно выдохнул А-Лин, смахивая предательскую влагу с глаз. – Ведь вспомни, А-Лин, – А-Шэнь похлопал по полу рядом с собой, предлагая другу сесть обратно, – кто тебе сказал о гибели твоих отца и матери? – Дядюшка Яо, – скривился А-Лин и зарылся пальцами в густой мех Феи. – И красок не пожалел! – презрительно скривился А-Инь. – В подробностях тебе рассказал, как умирал твой отец! Рассказал, что руки матушки все были в его крови. – Не пристало так себя вести благородному мужу, тем паче Верховному Заклинателю, – напыщенно и важно ответил А-Шэнь. Старшие товарищи улыбнулись ему. – Тетушка до последнего сражалась за его жизнь, – всхлипнул словно от сухого плача А-Лин. – А вот Вэй Усянь, говорят, столбом застыл. – Замрешь тут! – процедил А-Инь. – Шел к тебе на первую годовщину – и тут такое! – А теперь подумай, Лин-сюн, для чего тебе дядюшка Цзинь рассказал это в пять лет? А-Лин понурил голову, продолжая рассеянно гладить Фею, задумался над словами А-Шэня. Я нахмурилась, подалась ближе, едва не выдав себя, и прикрыла глаза. – Я… я отказался в тот день ехать с ним в Башню. “Не просто отказался, мой дорогой, – подумала я. – Ты залез на руки А-Чэну и показал Гуанъяо язык. И тут же радостно перебрался на руки своего посмеивающегося дедушки. Но Гуанъяо ждал, ждал терпеливо… ” И конечно же дождался. В тот раз была очередь клана Цзян устраивать роскошный прием. Пристань Лотоса была полна гостей: и Великие, и малые кланы наслаждались нашим гостеприимством и роскошным убранством. Молодое поколение заклинателей, пользуясь тем, что старшие увлечены своими делами, предавались своим забавам. Рыбачили или плавали на лодках среди лотосов, воодушевленно обсуждали свои дела и заботы. Я, как и полагалось хозяйке, была в самом центре событий: в очередной раз сделав круг среди гостей, я на миг задержалась среди свиты господина Цзинь. Цзинь Гуаньшань мягко, со снисхождением посмотрел в мою сторону и снова вернулся к беседе с одним из своих подчиненных. Я решила, что позже обязательно спрошу его о том, что же позабавило главу Цзинь, и хотела ответить на остроумие заклинателя, как вдруг раздался громкий плач. Вмиг позолоченная маска госпожи слетела с моего лица. Забыв обо всем, я подобрала подол и полетела на звук, расталкивая всех вокруг. Поднос выпал из рук служанки, чаши покатились по земле, расплескивая вино. Крик становился все громче, я неслась вперед, не разбирая дороги. – Ты все врешь! Уходи! – раздался звонкий голосок А-Лина. – Ты – плохой! Уходи! Едва услышав голос племянника, я оседлала Ветер и в следующий же миг опустилась между А-Лином и Гуанъяо. Вокруг нас шумели заросли отдаленной рыбацкой пристани, ветер легонько качал лотосы на глади воды. А за моей спиной плакал мой племянник: А-Лин сидел на земле, размазывая слезы по лицу. Гуанъяо, едва увидел меня, широко улыбнулся, спрятал ладони в рукава и поклонился. – Прочь, – бросила я сквозь зубы и, смерив его презрительным взглядом, повернулась к своему малышу. А-Лин уже задыхался от рыданий, но едва я присела рядом с ним, едва я протянула к нему свои руки, как мой мальчик заплакал горше прежнего. – Уходи и ты! Прочь! – А-Лин, – застыла я, беспомощно глядя на страдания своего малыша. – Ты тоже плохая! Плохая! – надрывался А-Лин. Он спрятал лицо за ладошками и отползал все дальше. – Сразу видно воспитание госпожи Цзян, – донесся до меня елейный голос Гуанъяо. – Никаких манер, впрочем, с таким происхождением другого я и не ждал. Гуанъяо наградил меня холодной улыбкой, а в следующий же миг дернулся. Звонкая пощечина была ему наградой, но я сдаваться не собиралась: немедленно схватив его за грудки, я хорошенько его встряхнула. Гуанъяо покорно повис в моей хватке, на его лицо набежала тень высокомерного презрения. – Что вы ему наговорили, господин Цзинь? – сверкала я глазами, ни на миг не забывая о манерах. Хотя брань портового торгаша рвалась с моего языка. – Я хочу своих маму и папу, – раздалось жалобное за моей спиной. От этого голоска, от этой просьбы все внутри меня заледенело. Перед глазами замелькали воспоминания: пылающая Пристань Лотоса, побег, плач и драка двух братьев на безымянном поле. Крик моего Цзян Чэна в самое Небо: – Я хочу моих маму и папу! – Маму и папу! – продолжал плакать А-Лин. – Взял на себя труд подготовить моего племянника к жизни, госпожа Цзян, – воспользовавшись тем, что я обернулась, Гуанъяо ловко вывернулся из моих рук, замер в трех шагах, сердито оправляя свое одеяние. – Настанет день, госпожа Цзян, когда вам отрубят обе руки за одну только попытку еще раз… да даже за это, – сверкнул он глазами. – Подними сначала меч, трус! Его глаза полыхнули адским огнем, он растянул губы в ухмылке: – А кто сказал, что это будет мой меч, госпожа Цзян? “Бася?! Ты все же не успокоился?!” – пронеслось молнией в моей голове. Мэн Яо отступил на шаг, довольно улыбнулся, заметив тень на моем лице. – Ты! Ты убила моего папу, ты! – А-Лин вдруг резво вскочил на ноги, заколотил своими кулачками по моим коленям. – Мои мама и папа! Это все из-за тебя! – Устами младенца, госпожа Цзян, – улыбнулся Гуанъяо и гордо задрал голову, любуясь этой сценой. – Кто знает, сколько лет вы еще планировали лгать моему племяннику? Я качалась под ударами моего мальчика, а потом резко подхватила А-Лина на руки. – Плохая! Плохая! – продолжал плакать он, но все же прижался ближе. Я повернулась к Гуанъяо спиной, укачивая на руках своего племянника. – Те-е-етя! – вдруг всхлипнул малыш на моих руках. – Он тоже плохо-о-ой! – сообщил мне А-Лин, крепче прижимаясь к моей груди. Моего малыша разрывали чувства не по возрасту: он все никак не мог решить, чего хочет. Но я держала его крепко, пока наконец он не вскинул заплаканное личико и тихо спросил: – Я плохой, тетя? Поэтому мама и папа умерли? – А-Лин пристально вглядывался в мое лицо. – Нет, нет мой мальчик. Все не так, не так, – бормотала я, осторожно вытирая слезы с его лица. – У всех есть мама и папа. А у меня нет. Почему их нет? – я готова была ловить малыша, но А-Лин со всей силы прижался ко мне. За спиной раздался презрительный смешок. – Немного слез полезно, милый племянник. Избавляет от ненужных иллюзий. Я повернулась к Гуанъяо, и блики зажегшейся на руке Фэнбьян сказали все за меня. – О-о-о, – протянул он и поджал губы. – Убьете меня прямо на глазах А-Лина? За правду? – Ты плохой! Плохой! – вдруг со злостью бросил А-Лин. Гуанъяо пожал плечами, приподнял руку, почти что с любовью провел по веточкам ивы, раскинувшейся у самого берега. Его взгляд в этот момент был пустым, мертвым, а улыбка словно приклеилась к лицу. – Уходите вон, господин Цзинь. Он в ответ хохотнул, покачал головой: – Ожидаемо, госпожа Цзян. Какая жалость, что вы становитесь так предсказуемы. Фэнбьян уже вопила, змеей возилась на руке, освещая все вокруг фиолетово-черными бликами. Огоньки бросали изломанные тени на его лицо, искажали черты Гуанъяо, зажигали в его глазах безумные тени. Я отступила на шаг, снова повернулась к нему спиной, еще крепче прижимая своего мальчика к себе. А–Лин наконец-то затих, обвил своими ладошками меня за шею, лишь изредка всхлипывал. – Госпожа Цзян, чтобы вы ни делали, он все равно не будет вашим сыном, – донеслось из-за моего плеча. Я шагнула вперед, желая укрыть своего мальчика от пристального взгляда своего врага. – Он не будет и твоим, – бросила я и сверкнула на него глазами. – Как знать, госпожа Цзян, – елейным голосом протянул Гуанъяо и в следующий же миг осекся, глядя куда-то мне за спину. Решительным шагом к нам приближался господин Цзинь, а рядом с ним едва ли не летел над землей Цзян Чэн. – Что здесь происходит? – клянусь Небом, я вздрогнула, едва только услышала голос Цзинь Гуаньшаня, а когда уж взглянула на его лицо, так и вовсе в груди ощутила укол страха. – Дедушка-а-а-а! – вдруг заголосил А-Лин и потянулся к Цзинь Гуаньшаню. Глава Цзинь немедленно подхватил ребенка на руки, бросил пристальный взгляд на почти что развернувшуюся во всю мощь Фэнбьян. Я в ответ в ярости глянула на него исподлобья. – Отец, случилось недоразумение, – уже не скрывая своего презрения, едва только услышала эти слова, я скривилась. Цзинь Гуаньшань холодно и прямо смотрел на Гуанъяо, что никак не вязалось с его трепетными словами утешения, что он бормотал своему внуку. – Юный господин подслушал разговоры служанок, я же взял на себя труд… – скромно и мягко начал свои объяснения Гуанъяо, но опустил взгляд, едва только заслышав голос Цзян Чэна. Цзинь Гуаньшань наблюдал за нами с кривой ухмылкой, гнев молниями на ночном небосводе мелькал в его глазах. Я быстро покосилась в его сторону, оценивая грядущий ущерб. – И мой племянник решил об этом спросить у вас, господин Цзинь? – Цзян Чэн в три шага оказался рядом. – И какие же разговоры он подслушал, а? Гуанъяо бросил взгляд на гневно поющую Цзыдянь, которая вторила своей сестре на моей руке и покорно опустил взгляд: – Это были досужие сплетни, они очень расстроили нашего А-Лина. А госпожа Цзян все не так поняла, – как бы невзначай он коснулся уголка разбитой губы, слишком медленно, напоказ вытирая кровь. Цзинь Гуаньшань наклонил голову, а чтобы малыш на его руках ничего не заметил, лишь крепче прижал мальчика к себе. А-Лин удобно устроил голову на его плече и скоро затих, играясь с длинными волосами своего дедушки. Чтобы А-Лин не заметил, как страшно лицо его дедушки. Столько презрения, столько гнева было в глазах Цзинь Гуаньшаня, что я едва сумела подавить дрожь. Так смотрят на отвратительное насекомое, которое вот-вот прихлопнут, чтобы не портил своим уродством букет цветов. – И какие же сплетни, господин Цзинь? Поведайте нам, – жестоко ухмыльнулся Цзян Чэн – Глава Цзян, видите ли… – Гуанъяо осекся, потупился под его взглядом. – Мама, папа, – вдруг тоненько заголосил А-Лин. Этого было достаточно: Цзинь Гуаньшань жестом подозвал к себе одно из своих верных людей, попросил приглядеть за ним, кивнул, когда к ним подоспел У Ян, наклоном головы позволяя обоим заклинателям позаботиться о ребенке. Он проследил, как заклинатели Цзинь и Цзян вместе уносят малыша, кивнул им в след и резко развернулся к своему сыну. – Подслушал разговоры о смерти моей невестки и моего сына, – голос Цзинь Гуаньшаня предвещал лишь одно – беду. Мне казалось, что стало темнее. – В моем доме, да? – Все верно, отец, глава Цзян, – покорно ответил Гуанъяо им обоим разом и потупил взгляд. – И кто же сказал моему внуку такую печальную весть? – А-Фен, няня А-Лина, – не задумываясь, быстро солгал Гуанъяо. Я вскинула голову, шагнула было наперерез, но Цзинь Гуаньшань остановил меня властным взмахом руки. Я осеклась, низко поклонилась в ответ. – А-Фе-э-эн, вот как, – спокойно отвечал Цзинь Гуаньшань на миг замерев рядом со мной. Всем своим видом, взглядом и позой он давал понять своему сыну: Верховный Заклинатель знает о наших с Мэн Яо играх. Знает и одобряет их. Мэн Яо было не обязательно знать о том, что Цзинь Гуаньшань не до конца понял мое решение укрыть в своем доме его бывшую любовницу и дочь от этой связи, но раз это избавило его от проблем, что же, пусть госпожа Цзян развлекается как хочет. Зато мне было достаточно того, что он оценил мое рвение сохранять приличия и умение защищать свой дом. В тот миг молодости я дерзновенно полагала, что, быть может, мы встали на дорожку истинного примирения. Гуанъяо вздрогнул, опустил взгляд, продолжая мило улыбаться. – Няня рассказала своему воспитаннику, как погибли его родители? – поинтересовался Цзинь Гуаньшань. – Прям так села, взяла его на колени… – Нет, отец. Мальчик подслушал ее болтовню с другой служанкой. – И с кем же? – Цзинь Гуаньшань шагнул вперед, выжидательно уставился на своего сына. – Не знаю, отец. Когда я нашел моего племянника, он был совсем один, здесь. – Один, – кивнул его словам Цзинь Гуаньшань. – Здесь… подождите, глава Цзян, – обратился к моему мужу Цзинь Гуаньшань, когда заметил выражение лица Цзян Чэна. – Быстрее разбирайтесь, глава Цзинь. Цзинь Гуаньшань лишь кивнул в ответ и снова впился тяжелым взглядом в своего сына. – Значит, малыш подслушал болтовню от распустившихся служанок госпожи Цзян, а ты взял на себя труд ему все объяснить? – Мальчик станет мужчиной, -- все так же осторожно, плавно лились слова Мэн Яо, -- А в его юном возрасте разум еще гибок, легче справляется с… Он ожидал, что отец по достоинству оценит его решения, а не зная всей правды ему будет легче оправдаться. Ошибся он лишь в одном -- его отец это Цзинь Гуаньшань. Полет бело-золотого рукава. Хлесткий, звонкий удар. Заклинатели Цзинь, которые разом потупились и тут же рассредоточились на местности, перемешались с заклинателями Цзян. Они не пустят сюда никого постороннего. Этого будет достаточно. – Кто ты такой? – голос, от которого едва ли не наступила зима, – чтобы решать когда и как говорить моему внуку о смерти моего сына и моей дочери! – Отец! – выдохнул Гуанъяо, вскинулся на его гнев, как гончая, подался вперед, но Цзинь Гуаньшань выдернул свою руку, спрятал ее за спиной. – Отец, я не виноват, я… я всего лишь… – А знаешь ли ты, – начал Цзинь Гуаньшань, стремительно приближаясь к своему сыну, – что всем слугам в Пристани Лотоса, всем ее обитателям, от последнего кухонного мальчишки до рыбака, от самого юного ученика до мастера, под страхом смертной казни запрещено до срока обсуждать трагедию нашей с четой Цзян семьи?! Гуанъяо потерялся: на миг страх на его лице стал искренним, а падение на колени естественным. – Не знал, – хмыкнул Цзинь Гуаньшань. – Но смеешь лгать мне в лицо! Смеешь порочить честь семьи! Мою племянницу оскорблять! – Отец! – жалобно позвал Гуанъяо отбивая ему поклоны. – Никакого достоинства, – тряхнул Цзинь Гуаньшань рукавами. – Чуть что валишься в ноги, хнычешь как девка! Лжешь, как последняя шлюха! Цзинь Гуаньшань был в ярости. В ярости, как один из старших в семье. Перед нами был не гневающийся правитель, здесь, в этот полуденный час, перед нами предстал разгневанный отец. И от того, что я и Цзян Чэн, мы оба понимаем, как глубоко его ранил Мэн Яо, от того, что и сам его сын это знает, Цзинь Гуаньшаню было хуже вдвойне. Я лишь вежливо отвела взгляд, делая вид, что не замечаю его терзаний. – Глава Цзинь, – угрожающе напомнил мой муж Верховному Заклинателю о приличиях. Глава Цзинь тяжело вздохнул, коротким кивком попросил у меня прощения. – Достоинства, отец? – вдруг пробормотал Гуанъяо и медленно, очень медленно начал поднимать голову. Казалось, никто кроме меня не заметил опасного огонька сверкнувшего в глубине его глаз. Страшная бледность лица делала черты резкими. Цзинь Гуаньшань опасно сощурил глаза, совсем навис над своим сыном. – Ты лжешь, глядя мне в глаза! Не знал о таком решении, конечно. Еще бы, мы все решили со старшими членами семьи. “Старшие члены семьи” – снова, узкий закрытый круг в котором Мэн Яо не нашлось места. Его отец принял решение за его спиной, не поставив его в известность, и даже не посоветовавшись с ним. Сколько еще таких кругов в мире заклинателей? Таких собраний и таких решений, в которых не находится места ему, законному сыну Верховного Заклинателя? Сколько стен ему надо проломить, сколько раз поклониться, чтобы наконец двери распахнулись перед ним? Сколько замков расплавить, сколько языков вырвать? Сколько еще заклинателей ему надо замучить, сколько малых кланов стереть в порошок, чтобы его отец, его драгоценный отец наконец бросил свою партию в го с госпожой Цзян, и по достоинству, наконец, оценил бы его, Гуанъяо? Почему? Почему все еще остаются места, куда ему, Гуанъяо, нет входа? И печальнее всего, что эти закрытые для него двери были не где-то, а совсем рядом – под золотой крышей Башни. В его доме. Луч солнца пробился сквозь густые заросли, скользнул по парчовой накидке. И пусть Гуанъяо носил одеяния старшего сына, и пусть его наряд по роскоши уступал лишь Цзинь Гуаньшаню, все это, как оказалось ничего не значит. Старшие члены семьи… К коим не раздумывая Цзинь Гуаньшань причислил меня, но не своего сына. Цзинь Гуаньшань не стыдясь ничего снова провел черту между мной и своим сыном, в очередной раз показав: вот госпожа Цзян. Она принята и приятна моему сердцу. А есть ты, Гуанъяо. Стой за этой чертой, терпеливо жди, когда ты понадобишься своему отцу. Смиренно ожидай, когда тебе снова поручат грязное дело, выгодное Цзинь Гуаньшаню и всему клану Цзинь. Ну а с госпожой Цзян мы, тем временем выпьем вина и предадимся ученой беседе среди торжества красоты и искусств. Твой отец! Который отказался выкупать твою мать из борделя лишь за то, что она способна поддержать беседу! Смотри же, Цзинь Гуанъяо, как этот же человек, мужчина, заклинатель, вдохновенно обсуждает тонкости духовных техник разных орденов. Не просто с женщиной, что было бы половиной беды. С ней. С твоим врагом. С лгуньей, которую все почему-то любят и почтительно зовут “госпожой Цзян”. Госпожа Цзян будет сидеть в десяти шагах напротив, когда тебе, Гуанъяо, уготована тень роскошных колонн и тяжелых портьер. “Старшие члены семьи…” Все это так остро ощущалось между всеми нами в тот час, что даж Цзян Чэн, который бросил на меня тяжелый взгляд. Я медленно наклонила голову в ответ. – Госпожа Цзян, – Цзинь Гуаньшань повернулся ко мне, изо всех сил борясь со стыдом, – простите меня. Я не успел должным образом воспитать А-Яо, – едва я услышала такое обращение, чтобы спрятать свою дрожь, крепче сжала ткань рукавов. И все же, молча поклонилась в сторону Цзинь Гуаньшаня. Он ответил мне наклоном головы, и, словно не замечая своего коленопреклоненного сына, обратился в сторону Цзян Чэна: – Глава Цзян, надеюсь на ваше понимание. Цзян Чэн хмуро кивнул в ответ. Напрасно Гуанъяо ловил взгляд своего отца – Цзинь Гуаньшань не удостоил своего сына и жестом. В следующий же миг Верховный Заклинатель хлопнул в ладоши, наклоном головы указал в сторону своего сына. Заклинатели Цзинь поспешили повиноваться, подхватили Гуанъяо под руки. – Проследите за тем, чтобы господин Цзинь до ночи оказался в своих покоях в Башне Золотого Карпа и никуда не выходил до моего возвращения. – Есть, глава ордена Цзинь! – хором ответили заклинатели. – Госпожа Цзян, – едва мы остались наедине, начал было Цзинь Гуаньшань. – Это досадное недоразумение, я прошу у вас прощения, -- он поморщился, словно от горького семечка лотоса. – Я предупреждала, глава Цзинь, – мой голос звенел от ярости, а следом раздалась брань. Цзян Чэн тут же оказался перед Цзинь Гуаньшанем, угрожающе сложил руки на груди. – Глава Цзян, понимаю, понимаю, – примирительно начал глава Цзинь. – Праздник безнадежно испорчен, это все моя вина. – Он был приглашен только из-за вас, глава Цзинь! – Ветер яростным порывом колыхнул ветви ивы у пруда. Цзинь Гуаньшань грустно улыбнулся, проследил взглядом за полетом моей стихии – Госпожа Цзян, я понимаю, я… – Цзинь Гуаньшань протянул было мне руку, но я отступила на шаг. – Я ценю семью. Хоть мне это и не нравится, очень не нравится, глава Цзинь, но я с вашим сыном считаюсь. – В нашем доме! На общем празднике! Глава Цзинь, ваш сын совсем позабыл о манерах! У меня заканчивается терпение, ваш щенок границ не знает, – отчеканил Цзян Чэн. -- Глава Цзян, я прекрасно понимаю ваш гнев и не буду вас упрашивать держать себя в руках. Вы в своем праве. -- Ну хоть в вас, глава Цзинь, хорошие манеры еще остались! -- закатил глаза Цзян Чэн и стремительно подошел ко мне. -- Ты в порядке? -- едва слышно выдохнул он. Я покачала головой и постаралась улыбнуться: -- Главное что с малышом все хорошо... Я... я все объясню А-Лину. -- Вместе, А-Чжи, -- выдохнул Цзян Чэн сжал мою ладонь в своих руках. Вежливое покашливание напомнило нам о том что мы не одни. Цзинь Гуаньшань понимающе усмехнулся, когда мы оба обратились к нему и голосом не трепящим возражений продолжил: -- Глава Цзян, госпожа Цзян. Праздник испорчен, -- снова повторил он, -- но я теплю надежду что это не повиляет на наши семейные и клановые дела. -- Маловато вашего сынка для этого, -- презрительно бросил Цзян Чэн. -- Что ж, -- ответил Цзинь Гуаньшань. -- Чтобы сгладить ущерб и загладить вину, глава Цзян, госпожа Цзян, я решил, -- он в один миг расправил плечи, и словно волны духовной энергии, величие и стать распространились по всему пространству. Мы с Цзян Чэном замерли в поклоне, ожидая слов главы Цзинь. -- Отныне и впредь торговцы из Юньмэн Цзян будут избавлены от пяти из девяти пошлин при ввозе своего товара на территорию Лань Лин Цзинь. А так же я вполовину урезаю их налог на прибыль, госпожа Цзян. Привелегии и возможность укрепить и расширить свое влияние сыпались на нас словно лепестки персика. -- Не все меряется деньгами, глава Цзинь, -- все же ответила я после благодарного поклона. -- Госпожа Цзян, на ваших плечах, особенно на ваших, как на матери клана и госпожи дома лежит большая ответственность. Вы держите в руках не только будущее Юньмэн Цзян -- но и будущее Лань Лин Цзинь. А и то, и другое весьма затратно, верно? -- поинтересовался он и тут же хохотнул своей удачной остроте. -- Надеюсь это не попытка заткнуть нам рот золотом, глава Цзинь. -- О, нет, нет глава Цзян. Очень печально, что вы восприняли это так. Всего лишь милость к вам и вашим людям. Оценка вас по достоинству, -- Цзинь Гуаньшань снова тряхнул рукавами. -- К тому же, в последнее время я пью лишь "Ветер в Лотосах". Удивительно прекрасное вино! "А-Сянь! Как жаль что ты это не слышишь! Он пьет вино которому ты дал имя! " -- подумала я и мысленно улыбнулась. -- Вмеру опьяняет и оставляет прекрасное послевкусие. Чудный букет, -- довольно кивнул Цзинь Гуаньшань. -- Рады служить, -- сухо бросил Цзян Чэн. -- Все печати мои люди доставят вам в течении месяца. Цзинь Гуаньшань кивнул моему мужу и обратился ко мне: – И все же интересно, как он оказался здесь вместе с моим внуком? – он пристально посмотрел мне в глаза, лениво расправляя складки рукава. – А должна позволить слухам, которые и так кружатся над нами стаей ворон, разнестись еще дальше? Мне действительно следует запретить господину Цзинь Гуанъяо приближаться к порогу Пристани Лотоса? Оскорбить вас, глава Цзинь? Цзинь Гуаньшань в ответ на мои слова хмыкнул, протянул: – Госпожа-а-а Цзя-а-ан, умно, – он махнул в воздухе рукой и пристально посмотрел на меня. – Но недальновидно. – Прозорливость – черта гордости государства, а я всего лишь Лотос, – выплюнула я и согнулась в поклоне. – Мне пора, Верховный Заклинатель. Меня ждут мои дети, – не прощаясь, едва сдерживаясь, я резко развернулась, и Ветер пронесся по округе с воем, и я стремительно удалилась. – А мы с вами потолкуем, глава Цзинь, – сверкнул глазами Цзян Чэн на Цзинь Гуаньшаня. Узнать, как все обстояло, было несложно – буквально через час молоденькая служанка из свиты главы Цзинь поведала, как все было. Она, исполняя волю А-Лина, увела его подальше, уж очень хотелось малышу смочить ножки в озере. Малышу бы ничего не грозило, а погода стояла жаркая, словом, молодая нянюшка была уверена, что все будет хорошо. Не учла она лишь одного: Гуанъяо, который следил за ними, как лис за добычей. Он показался в нужный момент из зарослей, чем очень напугал служанку. Могла ли она противится господину, который очень хотел поиграть со своим племянником. – Я… как ему отказать, как? – причитала она, вытирая слезы. Едва А-Лин оказался на руках Гуанъяо, как тут же попытался освободиться. Девушка уже не помнила, что было перед тем, как прозвучала фраза: – А-Лин, поехали со мной в Ланьлин? – Нет! – звонко ответил А-Лин и завозился на его руках, с хныканьем потребовал опустить себя на землю. – У меня там много сладостей и игрушек, там тебе будет лучше. – Мне хорошо тут! Немедленно отпусти меня, дядюшка! – продолжал требовать А-Лин. Но Гуанъяо продолжал держать его на руках. – Мы с тобой будем играть, я подарю тебе… Но мой А-Лин совсем не просто так пошёл нравом в своего дядюшку: в очередной раз изогнулся в хватке Гуанъяо и громко крикнул: – Приказываю тебе поставить меня на землю, ты! Забыл свое место? Я будущий Верховный Заклинатель, я приказываю тебе… Никто не смел с ним так говорить. Никто не смел ему приказывать. Неважно: взрослый или ребенок – никто не смел проявлять безнаказанно и тень неуважения к Гуанъяо. – Я едва успела поймать господина, но поймала, поймала, – плакала служанка. Я бросила взгляд, полный ярости, на Цзинь Гуаньшаня и стремительно встала из-за стола в его гостевых покоях. – Не желаю больше тут оставаться, господин Цзинь. – Ваше право, госпожа Цзян, – он кивнул мне. – Я разберусь, обещаю вам. – Фэн все еще верит вам, – я остановилась у самых дверей. – Не подведите доверие Ветра, – бросила я и с грохотом затворила за собой двери. А потом были показательные извинения. И мягкая, почти что ласковая улыбка Цзэу-цзюня, которой он наградил Гуанъяо. Ловко играя словами, Гуанъяо оставил послевкусие оскорбленной невинности, а его защитник снова пытался нас убедить, что это не проступок. Это все от неопытности, ведь воспитание детей – целое искусство. Как и раньше, так и тогда я демонстративно покинула Залу, понимая, что слишком часто начинаю ошибаться. Слишком часто я проигрываю по сути, по форме побеждая. Выбравшись из Залы Беседы, ноги сами привели меня к Зале Предков Цзинь. Я нерешительно застыла на пороге, отвела взгляд от поминальных табличек с именами Цзинь Цзысюаня и Цзинь Яньли. Мне было стыдно показаться им на глаза, теперь, когда я так жестоко ошиблась, как воспитательница их сына. Я топталась на месте, комкала в руках фиолетовый шелк. Пока из темноты залы не раздался смешок, а от стены не отделилась тень. – Я вас предупреждал, госпожа Цзян, – иронично звучал голос Гуанъяо. – Я – победитель. Они все и даже вы будете меня слушать. Все будет так, как я хочу. А ваши жалкие потуги ничего не изменят. – Совесть обрети, щ-щенок! – буркнула я, в один миг оказавшись перед ним, схватила его за шиворот, почти что выталкивая из Залы Предков в пустой коридор Башни. – Перед их именами! – прошипела я, закрывая створки дверей и замирая стражником перед ними. – Правду говорить следует и живым, и мертвым, госпожа Цзян, – улыбнулся Гуанъяо. – Но мне приятно смотреть, как вы мне проигрываете. – Рано сбрасываешь меня с доски, Мэн Яо, – с чувством произнесла я. – Наоборот, – парировал он. – Слишком долго с вами вожусь. Крепко же вы проросли корнями среди них всех. А так и не скажешь, Ветер как Ветер. – Они не слепы, Мэн Яо. – Да разве же? – рассмеялся он и любовно пробежался кончиками пальцев по золотой ленте на рукаве. – Как по мне, глупее всего этого сброда не найти, как ни старайся, – он смело шагнул мне навстречу, замер в двух шагах. – Вы проиграете, госпожа Цзян. – Все, кто сулил мне проигрыш, кормят червей, Мэн Яо, – сообщила ему я и взметнула руку наперерез, когда он захотел открыть двери поминальной залы. Мэн Яо высокомерно посмотрел на меня, отступил, спрятал ладони в рукава. – Так же как и те, кто недооценивал меня. Мэн Яо хмыкнул в ответ и оскалился: – Знаете в чем ваша ошибка, госпожа Цзян? Я пожала плечами и снова шагнула, преграждая ему путь в поминальную залу. Он хмыкнул, но все же отступил, замер между гобеленом и высокой вазой, поднял обе ладони вверх, признавая свое поражение. Я довольно распрямилась, не глядя растворила створки дверей, шагнула назад, положила ладони на золоченый пион. – Вы думаете, что связаны нежными алыми нитями, но еще не знаете, какие это кандалы, госпожа Цзян. А быть может, и слишком глупы, чтобы понимать: любовь – непозволительная роскошь для таких как мы. – Любовь – это сила, Мэн Яо. Сила великая. – Это слабость, за которую все ответят в свой срок. И поверьте мне, госпожа Цзян, я доживу и до вашей расплаты. Я собиралась было сомкнуть двери, когда прозвучал его голос снова: – Что ж, зажигайте благовония, поминайте тех, кто погиб из-за вас, госпожа Цзян. Упивайтесь своим страданием, мне это неинтересно. Я с грохотом затворила двери в залу поминовения. И все же я победила. Он, по слухам, больше никогда не входил в Залу Предков. Упиваясь показным благочестием, он устраивал алтарь в Цинмин прямо под открытым Небом, совершая все обряды сыновней почтительности на глазах у всех. Но в залу больше не входил. Никогда. – Твои ли это слова, А-Лин? Или дядюшки Цзинь? – слова А-Шэня вернули меня из воспоминаний. Я успела отойти на безопасное расстояние, оставшись незамеченной для своих детей. А они снова сели в кружок вокруг фонарика на полу. – Да, с твоей семьей случилось страшное горе, но ты не думаешь, что дядюшка Цзинь принес его семье не меньше? – наставительно прозвучал голосок А-Шэня. – Все тут нечисто, А-Шэнь! – важно кивнул А-Инь, сложил руки на груди. – Я долго думал, – начал было А-Шэнь, – сравнивал, ана…. – Они смели говорить дурно про тетушку! – А-Лин его перебил. – Я им всем головы откручу! И ноги переломаю! – вдруг сердито заявил А-Лин и ударил кулаком по колену. – Мой милый, – не выдержала я, – зачем же тебе утруждаться? У тебя есть дядя, который охотно возьмет этот труд на себя! Я едва не расплакалась от счастья, наблюдая, как они вскочили на ноги, как неловко затеребили свои рукава и понуро опустили головы. – Ах, Тяньчжи, спасибо тебе! Хоть на миг замолкли. У меня от этой тактики уже голова кругом! – Роу закатила глаза и рассмеялась. – Роу, – с улыбкой кивнула я и в следующий же момент охнула, сжатая крепкими юношескими руками. А-Лин. Мой мальчик в один миг оказался рядом со мной и обнял меня что было силы. – Тетушка, тетя, – шептал он, прижимаясь ко мне. Фея, до этого свернувшаяся калачиком на его кровати, приподняла было голову, предупредительно рыкнула и снова погрузилась в сон. – А-Лину так стыдно, так стыдно… А-Лин… ваш А-Лин подумал… он подумал! Подумал так плохо! Подумал, что его тетушка… его тетя… Тетя… Дядя… – Ты подумал, что я враг, мой мальчик, – ответила я и еще крепче прижала своего племянника к себе. – Да, – честно выдохнул он и потерся лбом о мою грудь. – И я так из-за этого испугался, – пробубнил он. – Так испугался, что моя любимая тетушка… а этот слизняк, сын… – а-Лин отнял от моей груди свое лицо и густо покраснел. – Не говорите дядюшке, пожалуйста. – Не буду, мой милый, если только ты больше не будешь неосмотрительно браниться, – заверила его я и наградила поцелуем в лоб. А-Лин быстро-быстро закивал и снова спрятал лицо на моей груди. – Я так испугался, что вы враг. И мне придется, придется тебя убить, тетушка, – А-Лин сжал свои объятия и я едва не задохнулась. Вскоре к другу присоединился и А-Инь, я распахнула свои объятия для обоих молодых тигров, осыпала их обоих поцелуями, и поманила к себе А-Шэня. Но мой сын лишь грустно улыбнулся мне. – Мама уходит, да? – в наступившей на миг тишине прозвучал вопрос А-Шэня. Мой младший сын взирал на меня с грустной и не по возрасту мудрой улыбкой. В его черных, как беззвездная ночь, глазах сверкала любовь. И почтение. Я задохнулась от слез, что готовы были вот-вот пролиться из глаз, и только медленно кивнула в ответ. – Я вернусь, – выдохнула я. – Как только разберусь с угрозой. Я вернусь, чтобы навсегда остаться с вами. Навсегда, слышите меня? Я… я освобожусь и вернусь к вам! Роу вздрогнула и поутпилась, а потом и вовсе отвернулась к окну, вгляделась в ночь. – Тетя, я… у меня… – Давай вместе, А-Лин, – поддержал своего друга А-Инь. – Все трое, – поддержал своих старших товарищей А-Шэнь и потянулся к рукаву. Я замерла на месте, с растерянной улыбкой оглядела своих детей, которые как сжимали в своих руках по шпильке. – У… у меня нет матери, чтобы подарить ей, – выдохнул А-Лин, тыльной стороной ладони утирая слезы. – Это… лилия-саранка, тетушка, – он протянул мне изысканную шпильку. Лилия-саранка. Символ материнства. – И... и у меня тоже... – выдохнул А-Инь. – И у меня, – с поклоном сказал А-Шэнь. – Матушка, – поклонился А-Инь. – Тетушка, ты позволишь? Все трое шагнули ближе ко мне, их взгляды внимательно оглядывали мою прическу. Я с улыбкой подняла руку, освободила себя от массивной заколки клана Не. Теперь только красный лотос венчал мой пучок. Они неловко, дрожащими руками украсили мою прическу шпильками. – Мастер Фа изготовил для нас, для тебя, тетя. – Мой мальчик, – я снова прижала А-Лина к себе, покачала его в своих объятиях. – Мой милый, – бросилась я к старшему сыну, покрывая его лицо поцелуями. – А-Шэнь, – поманила я младшенького ладонью. – Вы, я… Я не смела и надеяться, я… Я вернусь. Клянусь вам Землей и Небом. Я вернусь. И больше никто нас не разлучит. – Не забудь, Тяньчжи, – раздался глубокий и усталый голос за нашими спинами. – Не забудь своих слов на Луаньцзань. У дверей стоял Цзян Чэн. – Если уж не мне, то хотя бы им… – он не стал договаривать, но все было понятно без слов. “ Перед ними сдержи слово. Мне будет достаточно, даже если ты вернешься ради них. Не ради меня. Но ты хотя бы вернешься”, – прочла я в его глазах. – Что ж вы так криво все сделали! – Цзян Чэн покачал головой и перешагнул порог, осторожно поправил шпильки в моем пучке. – Вашей тётушке и матушке же больно будет. – Неважно, я потерплю, – с улыбкой отозвалась я. – Вот еще, неважно! – буркнул мой муж в ответ и сверкнул глазами на наших детей, исправляя их ошибку. На самом деле мне не было больно, а он просто осторожно крутил шпильки в моих волосах. Медленно, словно нехотя, он прикасался по очереди к каждой из трех шпилек, бранясь сквозь зубы. На миг он замер передо мной, закрыв собой обзор. Я едва не задохнулась, когда наши взгляды пересеклись. Цзян Чэн замер, разом сжимая в своей ладони ажурные каменные цветки всех трёх шпилек. Цзыдянь заискрилась на его руке, Фэнбьян отозвалась следом, и несколько ударов сердца трагичная песня висела в воздухе. Мы говорили через наши плети, мы смотрели друг другу в глаза. Роу мгновенно опустила голову, осторожно выскользнула через окно. Цзян Чэн благодарно кивнул моей подруге и снова повернулся ко мне. – Дядя… – выдохнул А-Лин. – Мы старались, отец! – топнул ногой А-Инь. – Старались они! – буркнул Цзян Чэн и в следующий же миг обнял всех нас. Места хватило всем в его объятиях. Мы замерли, словно окаменели, боялись вздохнуть, боялись даже пошевелиться. Боялись, что неловкий звук, движение – и все пропадет, развеется без следа. Я слушала, как бьётся его сердце, такое сильное и смелое, верное. Как поет ци внутри него - уверенно растекается по меридианам. Его руки дрожали. – Не вмешивайтесь, что бы ни случилось. Сидите тут – и ни шага из покоев! – сердито распорядился Цзян Чэн. Фея, которая слишком долго оставалась без внимания, спрыгнула с кровати А-Лина и побежала к Цзян Чэну, размахивая хвостом. – Тетушка, ты идешь на гору Мертвецов? Но зачем… – Там пролегает линия столкновения с нашим врагом, – терпеливо пояснила я А-Лину. – Все зашло так далеко, – пробормотал А-Шэнь и низко опустил голову. Я кивнула своему сыну и напоследок обняла каждого из них. А-Лин низко опустил голову и решительно отошел на несколько шагов назад. Он в отчаянии вцепился в меч своего отца и несколько ударов сердца боролся с собой. А-Инь шагнул следом, но в отличие от своего товарища у него были силы смотреть на нас. Он не искал поддержки ни в своем друге, ни в ножнах своего меча. Здесь и сейчас он действовал в первую очередь по зову своего сердца. Лишь А-Шэнь остался рядом со мной, ни на шаг не отступил, а для верности осторожно взял меня за руку и крепко сжал мою ладонь в своей. – Уходите, тетушка. Прямо сейчас. – А-Лин! – громко и холодно прозвучал голос Цзян Чэна. А-Лин прикусил губу, но выдержал суровый и тяжелый взгляд своего дяди. – Матушка, уходите. Вместе с господином Вэем, не медлите. Так будет лучше. – Уходите, пока мы еще можем держать мечи в ножнах. Вы моя тетушка. Но сами же нарушаете то, чему всегда меня учили, – А-Лин выставил вперед ножны своего меча, словно хотел защититься. – Мой мальчик, – тихо отозвалась я. – Матушка, ступайте. Исполняйте свой долг, – А-Инь низко поклонился мне, сложил руки в жесте величайшего почтения. С легкой улыбкой я попятилась к двери и перед уходом низко поклонилась своему мужу и своим сыновьям. Прежде чем я сделала шаг за порог, шаг в грядущее, шаг навстречу неизвестности, хор голосов раздался в покоях А-Лина. – Стремись достичь невозможного! – воскликнул Цзян Чэн. – Стремись достичь! – звонко прозвучал дрожащий от волнения голос А-Иня. – Невозможного! – дерзко восклицал А-Шэнь. – Невозможного, – прошептал А-Лин, глядя на меня из-за ножен меча своего отца.