Мудрость обнимающая лотос

      – Госпожа Цзян.       – Господин Цзинь. Мы церемонно раскланялись в одном из многочисленных коридоров Башни, где сам воздух, как мне казалось, был отравлен цветущим смрадом, а призраки, сотканные из удушливого тумана власти, тянули свои руки к моей шее. Встреча не была случайной, как не была неожиданна любая из наших с Гуанъяо бесед. Я ласково улыбнулась, глядя на то, как блеснули его глаза в ответ – Гуанъяо был в предвкушении очередной сокровенной беседы. Я обратила внимание на его нездоровую бледность, на сеточку морщин на лбу и вокруг глаз, посеревшую кожу и бисеринки пота на лбу. Верховный Заклинатель, уверенный, что держит весь наш мир в своих руках, был совершенно измотан, истерзан своими призраками. Он устал – о, Великое Небо! – как он устал! И следы такой же усталости он искал в моем облике. Но, как и гласила молва, госпожа Цзян обладала уровнем заклинательства столь высоким, что ни роды, ни годы, ни горечь потери не смогли стереть почти что девичей красоты. Разве что мои глаза, искусно подведенные руками мастериц, глаза могли подсказать любому зрителю, что видела я вдвое больше, чем прожила под Небом. Лишь по взгляду можно было догадаться о тенях, что прятались в уголках моей души. И часто у нас с Гуанъяо они были общими… “Какая ирония! – с горечью подумалось мне в этот момент, пока я расправляла рукава. – Единственный заклинатель, с которым он может себе позволить показать свое истинное лицо – его смертельный враг. Как же ты одинок, Гуанъяо, как же ты одинок…” Он словно прочитал мои мысли: по лицу тут же скользнуло неприятие. С видом знатока Гуанъяо оглядел меня – так смотрят на новое, еще неизвестное оружие или прежде неведомую тварь, прикидывая в уме риск и опасность от этой встречи, и вкрадчиво начал: – Рад видеть вас все такой же юной и цветущей. Полагаю, принятие того, что вам казалось неизбежным, подарило свой покой, – словно играясь, он легонько прикоснулся к лепесткам пионов в высокой вазе у стены. Я проследила за его жестом взглядом и, продолжая широко улыбаться, парировала. <i>– Рада видеть, что власть вам к лицу. По меньшей мере, она научила вас истинному самообладанию. Он шагнул мне навстречу, я подалась в ответ. Мы улыбались друг другу, не скрывая стали в нашей вежливости, не скрывая того, что прячем в шелке этикета два клинка друг для друга. Мы замерли плечом к плечу, как двуликая статуя, символ могущества, он смотрел мне за спину, а я – ему. Двуликая статуя, где одна сторона на виду, но управляет всегда другая. И каждая из сторон уверена, что управляет всегда именно она… – Скажите, госпожа Цзян, – чуть повернул голову в мою сторону Гуанъяо и хмыкнул, едва заметив уже традиционный черно-серый цвет в вороте у самого сердца. Но в этот раз он лишь досадливо поморщился и с некоторой усталостью поинтересовался: – Для чего вы так истово интересуетесь моими делами? Для чего вам подробности семейных тонкостей клана моей жены? Для чего такой интерес к моим покоям? – фраза могла звучать и звучала двусмысленно, говорил бы ее кто-то другой для кого-то другого. Я молчала, делая вид, что меня совершенно не интересует эта его перемена, а сама тем временем все больше отмечала признаки тревоги. Тревоги, что в этот раз он безуспешно пытался скрыть. Ложь опасна тем, что требует много сил для поддержания себя, требует укрепления себя, как крепостная стена вокруг города. “У лжеца должна быть хорошая память”, – так говорят мудрецы. Я бы поспорила с их мудростью и добавила: “У лжеца должно быть крепкое и твердое сердце, обитое слоями железа, ибо те, кому он лжет, всегда уходят, а его ложь остается вместе с ним. Изо дня в день она ходит за ним, садится с ним за стол, скользит за полог его ложа. Ложь требует отдачи больше, чем долг, чем все обещания и клятвы”, – думала я и смотрела на него не отрываясь. Гуанъяо снова словно услышал мои мысли и поднял на меня глаза, отрываясь от созерцания цветов: – Конечно, в моем месте радости ученого мужа достаточно того, что покажется вам крайней притягательным, а быть может и родным... – злоба исказила его черты, злоба и довольство, словно прикосновение к пионам напитало его жизнью. Я даже скосила взгляд на цветы, чтобы проверить, не пожухли ли они разом в своей высокой вазе. Но как я ни приглядывалась, не могла заметить изменений в пышно цветущих пионах. "Не поддавайся," – будто услышала я голос А-Сана в своей голове. Я медленно отвернулась, сложила руки перед собой в изящном жесте, позволяя складкам лечь в продуманной небрежности и, пользуясь заминкой, прислушалась к своим ощущениям. Гуанъяо смотрел на меня не отрываясь, с такой жаждой, словно собирался писать мой портрет, поэтому я надела на себя маску вежливости и отстраненности, пока пыталась оценить его слова и те чувства, что он стремился во мне пробудить. Гуанъяо внимательно искал нужный ему ответ на моем лице и, не найдя, разочаровано вздохнул, покачал головой. Но на такую колкость полагался ответ: – Лотосу предпочтительнее собственная мудрость и небесная синева, – напомнила я ему свои имена, и мы тут же кивнули друг другу. Гуанъяо снова улыбнулся, в его взгляде, устремленным за мою спину, проскользнула отрешенность. Теперь я рассматривала его, пристально и сурово, со звенящей пустотой внутри изучала его черты. Кривая усмешка проступила на моих дрогнувших губах: "Как хорошо, что есть ты, Гуанъяо, всегда расскажешь мне подробности дел А-Сана. Он-то все держит меня в стороне, бережет. Впрочем, о чем я: тебе неведомо братство." Я распрямила плечи, одарила его теплейшей из улыбок, так что он в притворном изумлении охнул, изогнул бровь: – Разумеется, госпожа Цзян. В былые времена поговаривали о возможном его Низвержении. Что, конечно же,было совершенным преступлением. Я мечтательно вздохнула и парировала: – В былые времена о чем только ни разговаривали, господин Цзинь. Гуанъяо задумчиво покачал головой: – Ваша правда. И всё же… Отчего такой интерес к моему возросшему могуществу и богатству? – он медленно повернулся ко мне, и мы уставились друг на друга горящим взглядом. – Для чего – продолжал он, не отводя взгляда, – такой интерес к гибели моего сына, госпожа? Ведь мне казалось, что эту трагедию вы с моей Цзинь-фучжэнь разделили поровну, – издевка скользнула в его улыбке. – И тут так грубо, так нагло... – он покачал головой и осуждающе поцокал языком.       С моих губ сорвался смешок, взгляд упал на матовую поверхность фарфоровой вазы. Среди цветной росписи мелькнул стальной блик. Теперь в моем облике проскользнуло торжество, я расправила плечи и холодно поинтересовалась: – А для чего вы, господин Цзинь, одобрили мои практики? Для чего благословили на обучение и создание новых? – Всегда приятно приложить руку к переменам.       Я покачала головой: "Все же он ваш сын, господин Цзинь. Ваш, но не вы." Я хмыкнула и пожала плечами: – Тот, кто держит, должен знать, кого он держит. Как и тот, кого держат, должен знать, кто его держит, – лениво проговорила я, изучая взглядом фреску на стене перед моими глазами, где растительные узоры переплетались между собой, образовывая узоры трав и цветов. “Словно наше с А-Саном куанцао,” – промелькнуло в моей голове, и тут же мое созерцание пейзажа прервало деланное удивление Гуанъяо, прозвучавшее в его голосе: – Однако, вы снова меня поражаете, госпожа Цзян! – он тряхнул рукавами и заложил руки за спину. Я хмыкнула и пожала плечами, когда он с полыхнувшей в нем ненавистью заявил: – Мне казалось, что подобное... Не ваш метод и удел. Я повела плечами и равнодушно ответила: – Все течет и всё меняется, господин Цзинь. Я изящно взмахнула рукавами, демонстрируя Гуанъяо перстень на указательном пальце. Он перевел взгляд с перстня на ворот моего одеяния, на цвета Цинхэ Не, контрастно вплетающиеся в фиолетовое ханьфу госпожи Цзян. Гуанъяо поджал губы и презрительно хмыкнул, и все же не упустил из внимания ни одного моего движения. С напускным спокойствием он покачал головой: – Осторожнее, госпожа Цзян. В таких делах вы не мастак, вам будет очень легко оступиться. Я не знала, вольно или невольно, но он пытался подражать своему отцу. Это сквозило в его позе, в его жестах, в его голосе и словах. Я лишь легкомысленно пожала плечами и красноречиво посмотрела на него: "Ты не он. Ты не Цзинь Гуаньшань. Как ни подражай – ты блеклый отствет, неверный блик на стене, что растворится с рассветом." – У меня был хороший учитель, господин Цзинь. Лучший из возможных, – я с радостью отметила, как тень высокомерия скользнула по его лицу. – Что же вы мне приготовили, госпожа Цзян? – адским огнем вспыхнули его глаза, а голос зазвенел от предвкушения и иронии <i>– Ничего из того, к чему бы вы ни были готовы, господин Цзинь, – ласковым тоном заверила его я, покрутила перстень на указательном пальце. – Вот как, – задумчиво пробормотал Гуанъяо, наблюдая за мной. – Что ж, буду рад взглянуть, – он отвел взгляд от моих рук и заявил, глядя прямо в глаза. – Сгораю от нетерпения. – Пепел фениксу не страшен, верно? – с хорошо слышимым презрением в голосе поинтересовалась я. Его смех смешался с моим: полетел по галерее, через открытую колоннаду взмыл к небесам. – Госпожа Цзян, – Гуанъяо поклонился в мою сторону. – Господин Цзинь, – тут же отозвалась я, склонившись в ответ. Он двинулся по коридору в правую сторону, я продолжила свой путь влево. Шаг, ещё один, поворот.       А-Сан выступил навстречу, примкнул ко мне, раскрыл веер. Я улыбнулась – как же мой Яцзы оставит свою тяньнюй одну? Мы провожали взглядами нашего Верховного Заклинателя, стояли плечом к плечу в полутени дверного проема, сокрытые полутенями переходов       Господин Цзинь шел вальяжно, неспешно, он наслаждался каждым своим шагом в своих роскошных одеяниях. Упивался положением. Власть в Башне Золотого Карпа была такой густой, что можно было схватить ее за хвост, лишь проведя ладонью по воздуху. – Я разочарован: ни тени подозрения. Где этот хваленый ум? – презрительно бросил А-Сан и обмахнулся веером, потом в поисках ответа посмотрел в мою сторону. Я тепло и очаровательно улыбнулась своему брату, положила руку на его предплечье, заверила: – Пал отравленным и очарованным твоей игрой. А-Сан довольно хмыкнул, и в его улыбке, с которой он смотрел Гуанъяо вслед, появился злобный оскал. Я нахмурилась, наблюдая эту перемену: – И всё же, А-Сан, что такого в его покоях? Что должно меня удивить в его природе? И это после Цзинь Гуаньшаня-то? – я округлила глаза в притворном удивлении и качнула головой в сторону удалившегося Гуанъяо. – Есть то, что тебя удивит даже после дел почившего господина Цзинь. И, сестра, – спокойствие и выдержка на миг изменили ему: брат предстал передо мной, закрыл собой обзор. На лице застыло выражение страха и гнева, он вцепился в мое запястье, сжал с такой силой, что я едва не охнула от боли. – Обещай мне, госпожа Не, обещай как своему главе и своему брату что не попытаешься узнать самостоятельно. Что не будешь об этом рассуждать с Цзян Чэном, и не будешь искать ответа с ... Даже думать об этом не будешь: ни наедине с собой, нигде. Обещай мне. Сейчас же. Сердце пронзила игла тревоги: я вглядывалась в лицо своего брата в поисках ответа, намека, легкого очертания. Он лишь покачал головой, крепче сжал мою руку. Я поклонилась: – Как прикажет глава Не. С тобой я наступаю, с тобой я отступаю! – клич пролетел по галерее громовым раскатом. А-Сан важно кивнул в ответ, принимая мою клятву. Я снова поклонилась. Господин Цзинь шел по открытой галерее напротив: нас разделял балкон и сад. Он не замечал ничего вокруг, кроме себя. Он был уверен в себе и своем месте. – И всё же... Наш мир в его власти. – Осталось недолго, сестра. Я бросила взгляд в сторону вазы и тихо охнула: пионы пожухли словно от мороза.

***

Над озером лотосов клубился вечерний туман, он обнимал прозрачной, дымчатой вуалью каждый совершенный цветок, что с закатом закрывал свои лепестки до следующего дня. С самого детства, едва только оказавшись в Пристани, я не пропускала ни одного рассвета или заката – и все для того, чтобы услышать мелодию, песнь лотосов, с которой они скрывали и раскрывали свои цветы. ”Лотосы пели – и никто не убедил бы меня в обратном”, так с вызовом думала я, когда впервые рассказала об этом своим воспитателям. Я готова была отстаивать свое мнение, если вдруг это все назовут глупостями. Я готова была рассказать, что видела фиолетово-золотое сияние над каждым лепестком на рассвете и на закате, и даже готова была напеть этот мотив, если вдруг этого описания им обоим будет недостаточно. Фиолетово-золотое сияние, что разгоняло предрассветный ли сумрак, или вечернюю тьму. И песня, такая, что у меня захватывало дух, – словно звучание хора, где каждый цветок вливался в общую мелодию своим звучанием. У этой песни не было слов, и мне казалось, что лотосам они и не нужны – только бы все испортили. Однако, ни госпожа Юй, ни господин Фенмянь не спешили увещевать меня. Она лишь пристально посмотрела в мою сторону, сурово поджав губы, и хмуро кивнула, когда я сбивчиво рассказала ей о своих чувствах. В тот вечер госпожа Юй позвала меня и А-Ли в свои покои, усадила нас напротив себя так, что госпожу и ее юных гостий разделяла матовая поверхность стола. Я ерзала на своем месте, бросала робкие взгляды то на А-Ли, замершую рядом изящной статуей, то на Цзиньчжу и Иньчжу, застывших по бокам от госпожи Юй. Девушки выглядели отрешенными, смотрели куда-то вдаль, не замечая ни меня, ни А-Ли. Госпожа Юй одной рукой держала перед собой открытой сборник, другой рукой время от времени постукивала по столу. – Как ваши успехи? – слегка требовательным голосом поинтересовалась она, не отвлекаясь от чтения. Мы с шицзе быстро переглянулись и тут же потупились. Я краем глаза успела заметить, как румянец выступил на щеках А-Ли, и чуть было не открыла рот, чтобы заговорить первой, чтобы перетянуть внимание с моей сестры на меня, а, возможно, и недовольство от госпожи Юй. Но я напоролась на пристальный взгляд госпожи Юй, которая посмотрела на меня поверх страниц. Я стушевалась, опустила голову, в отчаянии смяла ткань подола. Мне был еще неведом тот урок, который госпожа Юй нам преподавала в этот момент. Такие вечерние проверки были не редкостью, но сущей пыткой для меня – ведь госпожа Юй почти всегда оставалась мной недовольна. Прядь выбилась из прически, слишком напряженные руки, горящий взгляд, неряшливая складка. Мне тогда казалось, что один мой вид злит ее. Даже больше, чем вид А-Сяня, чему лично я была рада: чем больше гнева она выльет на меня, тем меньше останется моему братцу. Но тут же раздался мягкий, нежный голосок шицзе: – Ваша А-Ли очень старается, матушка и госпожа. Ваша А-Ли делает скромные успехи в каллиграфии. “Ничего себе, скромные! – я едва не воскликнула во весь голос, едва не вскочила на ноги. Я уже было вскинула голову, как тут же напоролась на чуть насмешливый взгляд от Иньчжу. Девушка за спиной госпожи Юй чуть приподняла бровь, и этого было достаточно, чтобы я снова отвела взгляд и сердито подумала. – Наставник по письму ставит каллиграфию А-Ли едва не в пример всем ученикам! Скромные!” Я осторожно посмотрела на свою шицзе, А-Ли будто бы ждала этого. Едва заметным наклоном головы у нее получилось усмирить бурю негодования в моей душе – Да, твой наставник мне доносил, – бросила госпожа Юй, переворачивая страницу, и тут же посмотрела в сторону своей дочери: – Это все? А-Ли тут же с мягкой улыбкой продолжила: – Нет, матушка и госпожа. У вашей А-Ли лучше всего получаются защитные заклинания. Боевые техники пока… – голосок шицзе дрогнул, – не так хорошо даются, как… – сестра бросила на меня быстрый взгляд, и тут я уже не выдержала. Я снова подняла взгляд и привстала со своего места, готовая защищать свою сестру до конца, но заметила, что госпожа Юй, изящно откинув руку со сборником в сторону, пристально смотрит на свою дочь. На ее лице не было ни намека на недовольство, даже уголки красиво очерченных губ дрогнули в улыбке. – Не стоит, А-Ли, – госпожа Юй махнула рукой перед лицом, но у меня захватило дух от того, сколько изящества было в этом жесте. Я взирала на эту заклинательницу и, видимо, что-то мелькнуло на моем лице, такое, от чего ее служанки переглянулись между собой и едва слышно прыснули. Но мать и дочь словно не заметили этого. Утвердительно кивнув, госпожа Юй продолжила, обращаясь к А-Ли: – Продолжай делать упор на защитные и лекарские заклинания, А-Ли. Боевые техники для тебя – пустая трата времени. Тебе ни к чему учиться сражаться – это забота твоего нареченного, Цзинь Цзысюаня. Он, – изменившимся голосом, в котором сквозила сталь приказа, продолжила госпожа Юй, наклонившись в сторону дочери, – должен быть достаточно силен и умел, чтобы защитить тебя. Ты хочешь что-то сказать, А-Чжи? – не оборачиваясь, поинтересовалась у меня госпожа Юй. – Да, госпожа Юй, – выдохнула я. – Я… – Если есть что сказать, говори прямо, не мямли! – сердито воскликнула госпожа Юй, скосив взгляд в мою сторону. – Моя воспитанница говорит и отвечает за свои слова с открытым лицом! – она гордо вскинула подбородок. – Матушка… – растерянно выдохнула шицзе и тут же опустила голову под ее пристальным взглядом. Я ободряюще улыбнулась А-Ли, посмотрела на нее с благодарностью, отметив, что ее губы дрогнули в улыбке. На душе стало теплее. Я с тяжелым вздохом покосилась на А-Ли, понимая, что эта тема будет неприятна моей сестре, что не укрылось от нашей воспитательницы. Она тут же ввернула: – Говори, А-Чжи. – Я слышала, что в клане Цзинь думают иначе. Они… некоторые из заклинателей, смеют… – Кто? – резко спросила госпожа Юй и поджала губы. – Кое-кто из свиты молодого господина Цзинь, – выдохнула я, лишь на миг прикрывая глаза, так и не решившись сказать вслух, что слышала недовольство от самого Цзинь Цзысюаня. Я бы не решилась сказать такое при сестре. И даже если госпожа Юй развернула бы Цзыдянь, я бы смолчала. Госпожа Юй наконец внимательно посмотрела на меня: тяжело, пристально, неодобрение сквозило в ее взгляде. Но пока я не знала, чем именно она недовольна, я все же старалась выдержать этот прямой и колкий взгляд. – Мужчины, ха, – в голосе госпожи Юй проскользнула злость. – Что ж, им следует понять, что не все в мире зависит от них! Где ты это услышала, А-Чжи? – На недавнем банкете, госпожа Юй. Здесь, в Пристани Лотоса. Шицзе тут же вскинулась, ее взгляд, как у загнанной лани, заметался от матери ко мне, она позволила себе шумный выдох и ее тонкие пальцы сжались в дрожащие кулачки. Я покосилась на сестру, потянулась к ней ладонью, но госпожа Юй тут же пресекла этот жест, хлопнув сборником в руке по столешнице. Ее глаза опасно сверкнули: – Не побоялись распускать языки в нашем доме? Какая наглость! – она презрительно хмыкнула и скривилась. – Пожалуй, это нам надо думать о том, чтобы не разрывать помолвку! А-Ли! – приказала она, повернувшись к своей дочери. – Надеюсь, ты понимаешь, почему мы обсуждаем это в присутствии А-Чжи? Почему я говорю тебе, А-Ли, – она снова повернулась к дочери, – не тратить много времени на боевые техники? И прежде чем выслушать наши ответы, госпожа Юй продолжила свою гневную тираду, милостиво позволив наклоном головы нам с сестрой переплести наши ладони. Мне показалось, что глаза ее вспыхнули от этого жеста одобрением. Я бережно сжимала в руке ладошку А-Ли, через этот жест пытаясь поделиться с ней своей силой. Сестра же в ответ пыталась укрепить меня. – Разумеется, – госпожа Юй, словно вспомнив обо мне, развернулась в мою сторону. Она словно не заметила выступившего смятения на лице своей дочери и вся обратилась на меня. Я стушевалась, но нашла в себе силы смотреть ей в глаза, и, заметив это, госпожа Юй одобрительно хмыкнула. Мне стало неуютно от такого разбора, я почувствовала себя редькой, которую рассматривают со всех сторон, решая, подходит ли она или нет. Ее оценивающий взгляд скользнул по мне, отмечая малейшие детали. – Тебя, Фэн Тяньчжи, подобные разумные ограничения не касаются. Ты себе не должна делать никаких послаблений. Для тебя, – она подалась ко мне, хлопнула открытым сборником по столу, – не должно существовать различий между техниками заклинательства. Ты ни мига… Слышишь меня? Ни мига! – она снова хлопнула сборником по столу, – не должна забывать о том, кто ты. Твоя матушка, Фэн Лиу была известной воительницей! И ты должна не просто быть ее достойна – превзойти! – госпожа Юй гордо подняла голову и расправила плечи. – Клан Фэн преподал урок всему миру заклинателей, и ты, Фэн Тяньчжи, – взметнулся рукав, а ее тонкий палец, украшенный перстнем, указал на меня, – должна будешь учить всех их! Если эти недоумки не поняли вашей жертвы, ты должна им напомнить! Она вся пылала праведным гневом, почти что яростью, мне казалось, что волны от ее голоса вот-вот обернутся штормом и потопят всю Пристань Лотоса. Ее губы подрагивали, но слез не было в глазах, они сверкали лишь силой. Позже, много позже я пойму, что в этом взгляде стояла боль, сплетенная с состраданием ко мне, ко всему моему клану. Боль от потери и несправедливости нашего мира, боль неотмщенной скорби. Боль, которую госпожа Юй обращала в ярость. – Матушка, А-Чжи очень старается, – тут же послышался голос сестры, – вы же помните, она даже едва не истощила себя тренировками! – ее голосок взволнованно взлетел. На это госпожа Юй снова посмотрела на меня и презрительно хмыкнула: – Старается? Истощила себя? Что толку в таком старании, если ты падаешь в обморок от простого усердия, а, А-Чжи? Что в этом проку? Кому от этого легче? – она откинулась назад и продолжила свое увещевание. – Думаешь, А-Чэн то и дело таскать тебя на руках будет к лекарям? – и тут же снова хмыкнула, заметив, как румянец вспыхнул на моих щеках. – Думаешь, – она указала на меня подбородком, – прикинешься слабой – и твои враги отступят? Или кто-то тут, – она широким жестом обвела свой кабинет, – будет впечатлен твоей ненужной жертвой? Обморок! Истощение, ха! – она снова презрительно посмотрела на меня. Я тут же прикусила дрожащую губу, изо всей силы давя волну слез от несправедливости. – Матушка, вы строги… – осторожно проговорила А-Ли и тут же вздрогнула от гневного окрика: – Строга? Да я и вполовину не так строга, как должна бы! Все жалею вас обеих! – она сердито тряхнула рукавами. – Фэн Тяньчжи! Ты что же это, невнимательно слушала господина Цзян? Как ты могла позволить себе упасть в обморок? Я попыталась вставить слово, объяснить ей, но она прервала меня: – Недостаточно хорошо объяснил как распределять силы? Значит, я расскажу, если от его воспитания нет никакого толка! – госпожа Юй сердито взмахнула рукой в сторону двери. – Госпожа Юй, я… глава Цзян все хорошо объяснил, но я... я не рассчитала силы! – мой голос взлетел, и госпожа Юй тут же скривилась от того, насколько жалобно он прозвучал. – Не рассчитала силы? Для тебя баланс – закон жизни, А-Чжи! Чтобы больше такого не было! Иначе узнаешь, что такое Цзыдянь! – госпожа Юй вскинула руку, демонстрируя мне свое грозное оружие, которое вмиг заискрилось. Я сглотнула и быстро-быстро закивала. Конечно же, она никогда бы мне не рассказала, как выгнала из моей комнаты всех, кроме А-Ли и моей служанки, А-Ян, как выхаживала меня, неотрывно сидела у изголовья три дня, пока я металась в бреду. Она никогда бы не рассказала мне сама, как на мой жалобный шепот: “Мама, мне больно”, госпожа Юй тут же садилась у изголовья и сверкала взглядом на согнувшуюся спину А-Ян, без единого слова приказывая молчать. Как она дрогнувшим голосом шептала в ответ: – Я здесь, здесь. Как ее ладонь скользила по моему лицу, откидывая прилипшие пряди. Она бы никогда не рассказала мне о том, какую бурю принесла в кабинет главы Цзян и сколько гнева обрушила на своего мужа, едва не бросившись на него с кулаками. Как разгоняла от моих дверей А-Чэна и А-Сяня, называя их “безмозглыми олухами, которым не то что Пристань или заклинания, защиту сестры доверить нельзя!” Все это госпожа Юй унесла с собой, за грань, и лишь спустя много лет уже моя поверенная Лю Линян, поведала мне обо всем этом…. Но тогда я, изо всех сил сдерживая свой внутренний трепет, только и смогла, что ввернуть смиренное, воспользовавшись паузой : – Да госпожа Юй. – Надеюсь, ты понимаешь почему? Почему я ограничиваю А-Ли и почему требую от тебя двойного усердия? – госпожа Юй впилась в меня испытующим взглядом, а я снова залюбовалась ей. Широкие рукава раскинулись по обеим сторонам столешницы. Госпожа Юй, наконец отложив сборник обложкой вниз, сложила руки на матовой поверхности. Грациозно и небрежно, словно не заботилась ни о чьем мнении, в этот момент наша воспитательница и наставница вся была воплощением силы и уверенности. – Вы обе, – сказала она изменившимся голосом, – не должны думать, что таким разбором я сею между вами раздор. Вам понятно? Мы с шицзе лишь крепче сжали руки друг друга под этим испытующим, тяжелым взглядом. – Вы обе, всегда! Слышите меня? Всегда и во всем должны быть заодно! Когда придет время, – ее голос вдруг стал глухим, – у вас обеих… Слышали меня? Обеих! Не будет никого ближе друг друга! – Но, наши… – Мужья? – с пренебрежением поинтересовалась у меня госпожа Юй и тут же рассмеялась. – Не слишком уж полагайтесь на своих мужей! Обе в свое время узнаете почему, – она качнула головой и тяжело вздохнула, окинула нас взглядом, полным острого сочувствия. – И когда узнаете, я хочу чтобы вы были вместе! Повисла тишина, нарушаемая лишь треском фитилей да далекими звуками вечерней Пристани. – Я не делаю между вами различий, это вам понятно? – и не дожидаясь наших ответов, все тем же требовательным тоном она обратилась к А-Ли. – Ты не должна думать, что если А-Чжи больше позволено, чем тебе, то ты никчемная и жалкая! Поняла меня? – Матушка, я так не думала! А-Чжи, мы… Мы с сестрой переглянулись, и прежде чем снова заговорили, госпожа Юй продолжила: – Между вами обеими не должно быть зависти, обиды и злобы. Как и не должно быть тайн, – она перевела взгляд с меня на свою дочь, – ведь только так, поддерживая друг друга, вы сможете выжить в этом мире. Соперничества между вами обеими, – она снова указала на нас обеих пальцем, – быть не должно! Ни в чем! В этом большом и жестоком мире вы должны защищать друг друга, беречь друг друга! Поэтому, А-Ли, ты должна помнить о своем мягком характере, о своих талантах к защитным и лекарским заклятьям! Чтобы когда пришел час и А-Чжи оказалась один на один с их жестокостью, ты была рядом с ней! А ты, – она посмотрела в мою сторону, – будешь рядом с ней, если в клане Цзинь позабудут манеры! Их соперничество вас касаться не должно! Пусть бахвалятся, – она с вызовом оглядела нас обеих, – и сколько угодно выясняют, кто сильнее! Для вас обеих это неприемлемо! А ты, – госпожа Юй тыкнула в меня пальцем, – не должна возгордиться от того, что тебе позволены некоторые вольности! Задирай нос перед мужчинами, а не перед А-Ли, но помни, – она снова наклонилась ближе, – что они всегда спросят за такое поведение! И будь к этому готова! – Как прикажете, госпожа Юй, – выдохнула я, продолжая смотреть на нее. Она отрывисто кивнула в мою сторону и снова обратилась к своей дочери. – Да, матушка, – А-Ли наклонила голову в знак согласия и будто бы осветила кабинет мягкой улыбкой. – Только так вы обе сможете выжить и сохранить себя. А следом – всех остальных, – чуть помедлив, госпожа Юй продолжила: – Хорошо. Цзинь, а не мы должны доказать, что достойны этой помолвки, о которой я и моя дорогая подруга условились давно. Запомни, А-Ли, – её голос хлестнул воздух – столько силы и льда было в нем. А-Ли тут же покорно склонила голову перед волей матушки. – Они, а не мы. Снова повисла тишина, и в этом безмолвии смешались обрывки наших чувств: высокомерные взгляды Цзиньчжу и Иньчжу, сила госпожи Юй, наше с шицзе волнение. И пусть мы еще не могли до конца понять все, что она нам говорила, мы запоминали. Госпожа Юй долгий миг смотрела на нас обеих и вернулась к чтению, коротко бросив: – А-Чжи, что еще ты хотела сказать? Я вздохнула, набираясь смелости, и вздрогнула от того, как А-Ли сжала мою ладонь, а другой рукой похлопала по переплетению наших с ней рук. Я посмотрела на сестру. Пряча все свое волнение, она одобрительно кивнула мне, заверив, что все будет хорошо. Конечно же, она знала о моей тайне, ей я рассказала об этом зрелище самой первой, даже уговорив однажды посмотреть со мной на это чудо. – Я слышала песню лотосов на закате и на рассвете. Они поют, госпожа Юй, они светятся… они…. – я задохнулась от восторга, запнулась, не сумев подобрать слов, чтобы описать весь свой восторг, и просто уставилась на госпожу Юй, которая медленно перевела взгляд на меня. Она чуть нахмурилась, раз за разом медленно скользила взглядом по моей фигуре. Странное выражение выступило на ее прекрасном лице. Все черты, прежде искаженные суровостью и властностью, стали мягче, а улыбка и вовсе удивила меня своей нежностью. Торжество промелькнуло в ее глазах, когда она задумчиво пробормотала: – Лотосы поют, значит? – и тут же качнула головой. – А ты слышишь их, да? Я молча кивнула в ответ, про себя удивляясь таким переменам: госпожа Юй довольно рассмеялась и покачала головой. – Это хорошо, А-Чжи, значит, из тебя будет толк, – кинула она и вернулась к чтению сборника. Язычки пламени бросали блики на ее лицо, а следующая фраза повергла меня в оцепенение, я даже забыла как дышать в этот миг, когда услышала ее: – Толк, для всех нас. Продолжай в том же духе, А-Чжи. Я отдам распоряжение, чтобы никто тебе не мешал. Я переступила с ноги на ногу, продолжая сжимать в руках сине-голубое ханьфу ученицы клана Цзян, отороченное фиолетовыми лентами. Госпожа Юй покосилась на меня и тяжело вздохнула: – Иди, А-Чжи. Слушай лотосы. Я коротко поклонилась и поспешила покинуть госпожу Юй… Господин Фенмянь же, когда я рассказала ему о том, что слышу песню озер, важно кивнул в ответ, положил ладонь на мое плечо: – Это очень хорошо, Фэн Тяньчжи, – одобрение сквозило в его улыбке, а из-под его ладони по телу распространилось тепло. Я едва не подалась навстречу, едва не обняла его за талию, как было в детстве. Он тихо рассмеялся, понял, что я хочу сделать, но не могу себе позволить при посторонних, и кивнул. – Я тоже их слышу, Фэн Тяньчжи. – И вы! Вы тоже! – я едва не подпрыгнула на месте от радости и тут же опустила голову, когда поняла, как дерзко звучат мои слова. Ведь он наш глава, самый мудрый и сильный заклинатель – конечно же он все знает! От досады я едва не шикнула на саму себя, но не встретив в нем ни намека на упрек, тут же выпалила: – Они, они так поют! Так! Я никогда, никогда прежде не слышала такой песни! Господин Цзян, я… это… Цзян Фенмянь одобрительно кивнул и крепче сжал мое плечо: – Можешь взять с собой А-Чэна, чтобы показать ему. Лучше на рассвете, А-Чжи. Так будет, – Цзян Фенмянь чуть помедлил и тихо хмыкнул, – не подозрительно для вас обоих, – он хитро подмигнул мне и тут же похлопал меня по плечу, и сделал шаг прочь, в сторону Залы Меча. Промчавшийся порыв теплого ветра донес до нас шум тренировок и запах воды. – А А-Сяню, А-Сяню можно показать? – я тут же подалась за ним вслед. Цзян Фенмянь повернулся ко мне, одну руку он держал согнутой в локте у пояса, другую заложил за спину – и столько в этой позе было спокойствия и величия, что я потупилась. – Можно, но позже, – мягко закончил он, чуть наклонив голову. – Сначала покажи А-Чэну. Но вместо немедленного согласия я совершенно по-детски наивно выдохнула: – Госпожа Юй тоже сказала, что это хорошо. На лице Цзян Фенмяня не дрогнуло ни черточки: если он и был расстроен, то не показал мне этого, лишь кивнул и тут же снова подался ко мне, снова положил руку мне на плечо: – А-Чжи, – наконец начал он после недолгого молчания, словно подбирал слова. – Впредь ты должна быть осторожнее. Я ценю твое усердие, но, – он отнял руку от моего плеча и наставительно поднял палец вверх, – старание – не равно измождение. – Господин Цзян, я… – я качнулась вперед, не найдя слов для своего оправдания, и тут же замолкла, потупилась. – Это не твоя забота, А-Чжи. Я недостаточно хорошо и подробно тебе объяснил… – Цзян Фенмянь оглядел меня и тут же заверил: – Мы вернемся с тобой к этому, позже. – Эта воспитанница благодарит наставника! – я церемонно и глубоко поклонилась в его сторону. Он лишь сдержанно кивнул мне в ответ и широким шагом вернулся в дом. Я стояла под навесом у края Залы Меча и смотрела ему вслед. Он проходил сквозь стройные ряды заклинателей и учеников, что тренировались во дворе. Ровный строй размыкался перед ним и сразу же замыкался, стоило господину Цзян сделать шаг вперед. Спокойный и величественный – таким я навсегда запомнила того, кто пытался заменить мне отца… *** На рассвете следующего дня я уже кралась в сторону комнаты А-Сяня и А-Чэна. Осторожно, перебежками, то и дело держалась в тени, – все, как и учил меня Цзян Фенмянь – я все же чудом оставалась невидимой для заклинателей, несущих стражу. Легонько вспорхнув над одним из мостиков, я плавно приземлилась у круглого распахнутого окна и, подтянувшись на руках, с любопытством посмотрела через полупрозрачную занавесь. А-Чэн мирно спал, мягкие лучи рассветного солнца скользили по его лицу бликами, подчеркивали его становящуюся все более мужественной красоту. У меня дрогнули руки от этого зрелища, я едва не пискнула от восторга и не свалилась с окна на пол коридора, когда солнечный луч очертил овал его лица, скользнул по шее к груди, к ладоням, лежащим поверх одеяла. В этот момент я так явственно вспомнила недавнюю охоту на фазана, как мы, оставшись наедине, скрытые ото всех в лесных сумерках, потянулись друг к другу. Я вспомнила, как наши руки скользили по телам друг друга, как мы пытались целоваться, то и дело стукаясь зубами. Как А-Чэн навис надо мной, и я тут же забыла о боли в подвернутой ноге, как он вжимал меня в землю, и как мы едва не перешагнули грань… Наконец, устроившись на окне, я осторожно отодвинула занавеску и с бешено колотящимся где-то в районе горла сердцем тихо позвала: – А-Чэн! А-Чэ-эн! А-Чэн в ответ нахмурился, заворочался на своем месте. Я тут же проверила А-Сяня: братец спал, лежал ко мне спиной на кровати у стены и даже не шелохнулся. Я кивнула и снова позвала: – А-Чэн! А-Чэн, проснись! Ну же! – сердито потребовала я и тихо рыкнула, заметив, что он все еще спит. В ответ А-Чэн тихо выдохнул, его ладони сжались в кулаки. Я досадливо поморщилась и снова покосилась на А-Сяня, но мой брат спал, и ничто не могло нарушить его сна. А-Чэн завозился, чему-то улыбнулся во сне, пробормотал что-то невнятное и покачал головой. Я едва слышно выдохнула и собиралась уже спустить ноги на пол комнаты, опустила взгляд, рассчитывая, как бы спуститься полегче, как вдруг услышала: – А-Чжи?! Что ты здесь делаешь?! – А-Чэн подскочил на кровати и уставился на меня округлившимися от ужаса глазами. Тут же кинув взгляд вниз, он сел, натянул одеяло до подбородка и хмуро уставился на меня. Я радостно помахала ему рукой и широко улыбнулась, наблюдая, как его лицо постепенно становится пунцовым. Он быстро проверил, спит ли А-Сянь, и тут же повернулся ко мне, нахмурился и дрожащим голосом громко зашипел: – Что ты здесь делаешь?! Матушка, если узнает… забыла?! – он поерзал на месте и лишь плотнее укутался одеялом. – Нам больше нельзя разговаривать без свидетелей! – его рука словно против воли прикоснулась к щеке, а я вспомнила, какую звонкую пощечину госпожа Юй ему отвесила, когда вызвала своего сына на разговор. Конечно же, я была неподалеку… Следом же в груди кольнула обида, ведь на вопрос своей матушки: “ Чем вы оба занимались и почему ваши одежды в таком беспорядке?” А-Чэн нахмурился и ответил с пренебрежением: – Я бы никогда не посмотрел на нее! Госпожа Юй тут же отвесила ему пощечину и с презрением поинтересовалась: – Что? Дева Фэн недостаточно хороша для тебя, трус?! Я знала, А-Чэн не хотел, чтобы я видела его такое унижение, и я изо всех сил старалась делать вид, что ничего не знаю. Я мялась в коридоре, за закрытыми дверями, я металась, как загнанный зверь, не зная, что делать и как ему помочь… Покачав головой, прогоняя ненужные сейчас тяжелые мысли, я лишь тихонько рассмеялась, скрывая свое смущение от того, как вспыхнули его глаза при взгляде на меня. Сердце радостно пело, когда я видела его смущение и радость, которую он изо всех сил скрывал за сердитостью. – Тебя увидят, и нам снова влетит, – А-Чэн сердито тряхнул головой и взглянул на меня исподлобья. – И нас обоих запрут! Порознь! Ты этого хочешь, а? – А-Сянь подойдет как свидетель! – громким шепотом сказала я, кивая в сторону его кровати. – Он спит, – хмуро сообщил мне А-Чэн и шумно сглотнул, осмотрев меня. – Куда ты так вырядилась? Почему снова в мужском? – Так удобнее! – сообщила ему я, приложив ладонь ребром ко рту. – Просыпайся и пойдем! – Куда? – недоверчиво буркнул А-Чэн, наконец вытянув ноги и расправляя складки одеяла. – Я кое-что тебе покажу! Ты еще такого не видел! – Чего я не видел? – сердито буркнул он и тут же возмущенно шикнул на меня. Я сгорбилась и спрятала смешок в ладони. А-Сянь завозился на своем месте и что-то пробормотал во сне. – Тихо! – шикнул А-Чэн на меня, я в ответ лишь закивала и для верности прижала ладони ко рту. – Ну, куда идем? – поинтересовался он у меня громким шепотом. – Я должен знать, ради чего головой рискую, раз тебе твоя не дорога. Я лишь снова хихикнула и покачала головой, таким же шепотом сообщила: – Господин Цзян разрешил… – Отец? – вполголоса воскликнул А-Чэн и уставился на меня округлившимися от удивления глазами. Он мгновенно подскочил на кровати, опустил ноги на пол. – Да, он разрешил. Все еще хмурясь, А-Чэн спросил меня: – А его… возьмем? – его голос задрожал, и мне стало почему-то неловко от этого вопроса. Я качнула головой: – Господин Цзян сказал, позже. Сначала ты. А-Чэн недоверчиво посмотрел на меня и тут же опустил взгляд, потянулся за обувью к изножью кровати. – Ты это должен первым увидеть, – продолжила я. – А ты видела? – поинтересовался он, откидывая длинную прядь с лица. Я быстро закивала, поудобнее устроилась на подоконнике и помахала ногами в воздухе: – Это очень красиво, А-Чэн. Скорее, пожалуйста! Опоздаем! – я умоляюще сложила руки у груди и посмотрела на него. А-Чэн внимательно оглядел в ответ и тут же отвернулся. Он рассеянно кивал и горячо шептал: – Отец, отец сказал… что я… первый… – он поднял на меня взгляд и сурово, совершенно по-взрослому поинтересовался: – Он правда так сказал? – лицо А-Чэна на миг подернулось болью, которая немедленно отозвалась у меня в груди. Превозмогая эту странную боль, я кивнула и выпалила: – Да! Сказал, на рассвете! Его лицо просветлело, он широко заулыбался, быстро обулся и важно сообщил мне: – Чтобы не было подозрений! – и свысока оглядел меня, как бы спрашивая, понимаю ли я всю важность момента. Я понимала, я снова закивала и потеребила длинную косу, перекинутую через плечо. Он робко улыбнулся мне и на всякий случай проверил А-Сяня. Все еще косясь на спящего, А-Чэн осторожно встал с кровати и сердито буркнул: – Хоть отвернись, А-Чжи! Я снова по-девичьи рассмеялась и тут же прикрылась шторкой, горящим взглядом наблюдая из-за полупрозрачной ткани, как он потягивается. Мне казалось, что мои губы, шея и грудь снова горят от его поцелуев, которыми он осыпал меня в лесу. Я смотрела, как он, недовольно охнув, заметив мои подглядывания, повернулся спиной и быстро оделся. Я тут же, задыхаясь от собственной дерзости, осторожно спустила ноги на пол, оказавшись в его комнате. Изо всех сил давя смешок, я смотрела, как он быстро одевается, как ловко приводит в порядок все складки, как с тихим шлепком затягивает потуже свой пояс… Мне нравилось его смущать, нравилось, когда он отводил от меня взгляд и тихо бранился сквозь зубы. Так я чувствовала свое превосходство над ним, которое я наконец-то приобрела в этом противостоянии с самого детства. Мне нравилось его подначивать и звонко смеяться в ответ на его гневные окрики. И мне уже не было нужды прятаться за А-Сяня, как раньше – я сама могла задать А-Чэну трепку. Правда, и он не спешил уступать мне, чему я втайне радовалась – ведь если бы я легко его победила, мне было бы неинтересно. Мне нравилось, когда мы сходились в схватке. Я не совсем понимала, что за жар пробудился во мне от переплетения наших тел, но одно знала точно – мне этого будет мало. Я, как и полагалось благопристойной девушке, пока слабо представляла другую сторону отношений между мужчиной и женщиной, но в дерзости своей была уверена, что справлюсь со всем сама. Такую же жажду и даже сильнее я читала в его глазах, когда нам удавалось улучить время и пересечься наедине. Я закусила губу, представляя его лицо, когда он вот-вот обернется и увидит меня так близко к себе. Я оглядела его растрепанные ото сна волосы и тут же вздрогнула, когда он пробубнил не поворачиваясь: – Заплети мне волосы, раз уж все равно влезла. Я закатила глаза и осторожно прокралась мимо него, недовольно шикнула на замечание А-Чэна: – Тише! Не разбуди! Я лишь махнула рукой, ловко подхватила гребень и так же бесшумно скользнула ему за спину. – Хорошо делай, чтобы не стыдно было, понятно? – бросил он через плечо, все еще не поворачиваясь ко мне. Я в ответ шлепнула его по голове гребнем, быстро и осторожно приводя его прическу в порядок. По моему телу пробежала дрожь, едва я зарылась пальцами в эти густые блестящие пряди. Чуть помедлив, я осторожно собрала его волосы в пучок, быстро украсила заколкой. Мы старались не встречаться взглядами, когда он повернулся ко мне, позволяя закончить приготовления. – Вот, теперь хорошо, – робко проговорила я, протягивая ему гребень. Он лишь фыркнул в ответ, осторожно взял его из моих рук и с досадой посмотрел на меня. Я отвела взгляд и тут же вздрогнула от его: – У тебя вот тут… прядка, – буркнул он, краснея, как киноварь, осторожно провел гребнем по пробору. Его ладонь подрагивала, он дернул чуть сильнее и тут же вздрогнул от моего шипения и сердитого: – Больно, А-Чэн! Он лишь цикнул в ответ и зачем-то провел гребнем по косе, и, осторожно взяв хвостик в другую руку несколько раз бережно провел гребнем по моим волосам. Против воли мы оба улыбались и все же были не в силах посмотреть друг на друга. Он словно нехотя выпустил мои волосы из рук и тут же бросил гребень на кровать. Я проследила за ним взглядом и покачала головой, потом вспомнила зачем я тут. – Идем, скорее, времени… – Да, пошли. Хором выпалили мы и тут же осеклись, вздрогнули от сонного голоса: – Ну, и куда вы оба собрались? Наши руки с А-Чэном мгновенно сплелись в замок, мы резко развернулись в сторону А-Сяня: братец, заложив руки за голову, сонно осматривал нас обоих. – Куда надо, ясно тебе? – тут же с вызовом бросил А-Чэн и дернул головой. – Будешь болтать лишнего… – он шагнул вперед, все еще сжимая мою руку в своей, и потянул меня за собой. – Дела у нас, – хмуро закончил А-Чэн. – Дела-а-а, – с хитрым прищуром оглядел нас обоих А-Сянь. Я осторожно высунулась из-за плеча А-Чэна и тут же спряталась обратно. – И какие же могут быть дела у девы и юного господина, да еще на рассвете, а? – братец снова оглядел нас обоих и рассмеялся. – Помолчи, бесстыдник! Совсем разум потерял?! Не твоего ума пока… что? – А-Чэн раздраженно повернулся ко мне, когда я свободной рукой шлепнула его по плечу, мол, не говори с ним так, и тут же сердито мотнула головой. А-Сянь прыснул: – Что, гнев госпожи Юй уже не страшен? – Вэй Усянь, ты! – А-Чэн недовольно топнул ногой и тут же вскинулся. – Отец так сказал! Мы потом тебе все расскажем. – Да, А-Сянь, потом! Так... пожалуйста…. – умоляюще протянула я, высунувшись из-за плеча А-Чэна. Братец хохотнул и покачал головой, уставившись в потолок, шумно выдохнул и повернулся в нашу сторону: – Идите уже, куда вам там… – он махнул в воздухе рукой и снова заложил руку за голову, не забыв при этом посмеяться. – Ты мне еще разрешать будешь? – тут же вскинулся А-Чэн, но я снова потянула его назад и покачала головой, пискнув: – Время, опаздываем! А-Сянь, мы потом… – Да идите уже, только спать мешаете! – А-Сянь махнул на нас рукой и тут же повернулся на другой бок. Мы с А-Чэном переглянулись, он потянул меня в сторону двери, а я его в сторону окна. – Разве не тут… – Так быстрее, – перебила его я и тут же зашептала в сторону А-Сяня. – Мы потом тебе все расскажем, честно-честно! – Да-да! – А-Сянь не оборачиваясь махнул рукой, и я повернулась к А-Чэну, который недовольно меня окликнул. Мы едва успели – рассветные лучи набирали силу, окрашивали небосвод в багрянец и золото. Мы бежали молча, все еще не размыкая рук. Я старалась выбирать пустые коридоры и зорко оглядывалась по сторонам, не желая, чтобы нас кто-нибудь заметил. Но заклинатели, несущие стражу, будто бы не замечали нас, что было нам только на руку. А-Чэн сопел у меня за спиной, его рука в моей чуть подрагивала от волнения. Такого же волнения, которое окутывало меня с головы до ног. С той охоты прошло целых три месяца, и мы никогда еще не были наедине так долго с той поры, и оба не могли не чувствовать смущения. – А-Чжи, нам еще… – Нет, сюда! – я ловко перемахнула через ограждение, и он, не размыкая наших рук, опустился следом. Я посмотрела на него и улыбнулась. – Смотри. Рассветные лучи подбирались к озеру лотосов, постепенно окрашивая темные воды озера в голубые. Свет солнца мягко прикасался к каждому из цветков, что качались над гладью воды, опутывал их полупрозрачной вуалью, от которой цветы медленно распускали свои лепестки. И лотосы запели, хором: сначала один, потом другой – все они пели хвалебную песнь солнцу и новому дню. Все они блистали фиолетовым и золотым, раскрывая свои совершенные лепестки,озаряя пространство вокруг. И мир отозвался, рябь пошла по воде и воздуху, словно творились заклинания. Песню лотосов подхватил мой Ветер, пронесшийся над озером. Он качал лотосы, превращал их свечение в барьер. Я перевела взгляд с озера на А-Чэна и залюбовалась им – восторг проступил на его лице. Он смотрел на лотосы не отрываясь, он вслушивался в это чарующее пение, совершенно не пряча лицо от яркого света солнца и сияния, поднявшегося над озером. Озера казались нам бесконечными, уходящими вдаль до самого горизонта. И чем ярче разгоралось солнце, тем громче пели лотосы. Наконец, когда не осталось ни одного темного уголка, когда утренние лучи набрали силу, песня взлетела вверх. Мой Ветер, послушный моему жесту, тут же разнес этот последний куплет по округе. Барьер в воздухе вспыхнул и рассыпался тысячами искр, похожих на ярких светлячков. Искры осыпались вниз, скрылись в легкой ряби волн, что поднял Ветер над лотосами. С замиранием сердца я посмотрела на А-Чэна, на лице которого потрясение смешалось с восторгом, вырисовывая штрихами совершенное счастье. Он делил такую красоту со мной с разрешения и одобрения своего отца, не страшась больше ничего. Отец отметил его, сказал ему, что он первым должен это увидеть. Отец надеялся на него, и Цзян Чэн не мог его подвести. Он совершенно не находил слов, чтобы описать свои чувства, свою благодарность. Вместо этого он потянулся ко мне. Я потянулась в ответ, и мы обязательно бы слились в поцелуе, если бы за нашими спинами не раздались шаги. Мы с ужасом и тревогой переглянулись и стремительно развернулись на звук: перед нами замер Цзян Фенмянь. Он смотрел на нас проникновенным взглядом, отметил то, что мы все еще держимся за руки. Его испытующий и спокойный взгляд скользил от сына к воспитаннице, но на лице не было ни тени недовольства. – Отец, я… – А-Чэн шагнул вперед, прикрыл меня собой. Цзян Фенмянь потряс в воздухе рукой: – Не нужно, А-Чэн. Я разрешил. Отец и сын кивнули друг другу, А-Чэн снова встал со мной плечом к плечу. Будто бы только сейчас он окончательно поверил в то, что отец его выделил. Отец позволил ему увидеть что-то раньше А-Сяня…. Цзян Фенмянь оглядел нас обоих и столько родственного тепла было в его взгляде, когда он отметил, как мы сильнее стиснули ладони. – В этом сила клана Цзян, – он обвел рукой озера за нашими спинами, но все же мне показалось, что он указывал ладонью на нас с А-Чэном, следивших за каждым его жестом с замиранием сердца. – Ветер и Лотос, – он одобрительно качнул головой и стремительным шагом направился прочь… Это была наша тайна – лотосов и моя, маленькой девочки, что искала среди озерных цветов умиротворения и покоя, еще толком не зная значения этих сложных слов, зато зная, что такое смятение, страх и боль, не хуже, чем многие взрослые. А потом эту тайну разделил со мной и А-Чэн… Сколько тайн, детских горестей и обид, сколько радости и счастья я приносила сюда, тайком выбираясь из своих комнат! Едва только заканчивался ужин, госпожа Юй отправляла нас по своим покоям, я ждала, когда затихнут шаги проверяющих, и тихонько пробиралась сюда… Я прикоснулась кончиками пальцев к высоким перилам, вспоминая, как садилась, подбирала ткань ханьфу, После моего ухода на Луаньцзань, я продолжала просыпаться раньше всех и иногда в беспамятстве выходила из нашей пещеры, еще в полудреме, и направлялась по привычке в восточную сторону. Лишь на полпути я вспоминала, что я не в Пристани Лотоса, лишь когда мой взгляд падал на камень и безжизненные клочки земли под ногами, я вспоминала – я больше не в Ляньхуа. И возвращалась обратно, сопровождаемая понимающими взглядами наших людей, а на выходе из пещеры частенько встречала А-Сяня. Мой брат улыбался мне понимающей улыбкой и без слов вел завтракать… Я прикоснулась к дереву перил и вздохнула, набираясь смелости. Легкая улыбка расцвела на моих губах, когда взгляд упал на темные воды искусственного озера, потом плавно перевела взгляд на высокую фигуру, замершую спиной ко мне у самой кромки деревянного настила. Я знала, что найду его здесь, в одном из самых уединенных мест во всей Пристани. Я невольно залюбовалась Цзян Чэном: его силой и стойкостью. Он повел плечами, дал понять, что чувствует меня, поднял руку с Цзыдянь и легонько взмахнул, показывая, что настроен говорить. Я улыбнулась и покачала головой, осторожно приближаясь к нему. А-Чэн пришел сюда за спокойствием – ведь оно нашему главе нужно больше всех. А-Лин и А-Инь, как ни пытались мы оба их оградить от слухов, налетающих злобными ветрами, как ни пытались направить их юношеский огонь в правильное русло, все же начали свой путь поиска ответов. Постепенно по всему нашему миру начинал расползаться шепоток. Заклинатели, чувствуя изменения в пространстве, то и дело спрашивали себя: “Что за странные Ветра поднялись? Что за тучи собираются на горизонте?” Волны слухов неспешно прокатывались по нашему миру от самого порога Башни Золотого Карпа. Гуанъяо медленно, считая, что действует незаметно, раздувал подернутые пеплом угли сплетен. Я, как мне пока и полагалось, наблюдала за этими потугами со снисходительной улыбкой, понимая, что сейчас надо отступить, чтобы перегруппироваться. Закон войны суров, но непреложен. Я преодолела расстояние между нами с А-Чэном, осторожно погладила его по плечу. Он вздрогнул, обернулся и накрыл мою ладонь своей. – Нам нечего бояться, – тихо проговорила я и поцеловала его в плечо, – там господин Лань и А-Сянь, они присмотрят за ними. А-Чэн повернулся ко мне и притворно-возмущенно фыркнул: – Если в защиту господина Лань я поверю, то А-Сянь... Вот ведь! – он сощурился и покачал головой, повернулся к ночному озеру. Я тихонько рассмеялась, оплела его талию руками, положила подбородок ему на плечо и проговорила: – Они оба привязаны друг к другу: ты же знаешь, как им тяжело разлучаться. А-Лин всегда недоволен, когда ему надо отправляться в Гусу, А-Инь всегда расстроен. А-Чэн кивал каждому моему слову, но все же напускная сердитость не сходила с его лица. Настороженным взглядом он изучал пейзаж перед собой, словно в любой миг ожидал удара. – А-Лин хочет доказать нам, что взрослый, А-Инь преследует сразу две цели: уберечь своего друга и проявить себя, – осторожно закончила я и прижалась к А-Чэну щекой. Мы покачались в объятиях друг друга, прежде чем он с тяжелым вздохом проговорил, повернувшись ко мне. Он переплел свои пальцы с моими, поднес мою ладонь к своим губам, нежно поцеловал: – Фучжэнь, готовы ли мы рассказать им все? – он потерся о мою ладонь щекой и вопросительно посмотрел на меня. Я грустно улыбнулась в ответ: – Правда всегда пробьет себе дорогу, как вода. Возможно, это даже к лучшему: увидят моего Старейшину в деле, начнут понимать, что к чему. Сами. – Они должны научиться отличать правильное от неправильного, – глухо проговорил А-Чэн, нахмурился, его взгляд стал задумчивым и далеким. Я слышала, как тревожно стучит его сердце, едва ли он в эти дни после побега наших молодых тигров прекращал об этом думать. Он видел перед собой два своих отражения – сына и племянника, и каждый раз видя их горячность, вспоминал свою порывистость. В его сердитых словах всегда была толика переживания. Вот только наши дети ее не могли услышать. – А что до нас… – пробормотала я, свободной рукой зажигая фонарики, стройным рядом висящие слева под крышей. А-Чэн лишь качнул головой, и я тут же погасила пламя. Полумрак снова поглотил нас обоих. Мы стояли друг напротив друга не размыкая рук, даря друг другу ласку легких касаний. – Можно ли быть к этому готовыми? Лишь слушать Ветер, – с мягкой улыбкой закончила я, когда мои пальцы очертили полукруг на его лице. Фуцзюнь хмыкнул, повел плечами, уставился на меня сверху вниз и буркнул: – Сейчас у них на уме приключения и слава. Я снова не сдержала смешка: – Тем лучше. Им с детства все твердили о наших подвигах, они выросли на этих историях, – я взмахнула свободной рукой, шелк взметнулся и опал. Тут же раздалось протяжное кваканье лягушек. Мы переглянулись и по-юношески рассмеялись так легко и свободно, как могли себе позволить только наедине. Господин и госпожа Цзян – одни цвета на двоих и одна душа тоже. Чтобы и сколько бы ни стояло между нами, он всегда поднимал клинок Саньду к Небесам в безмолвном вызове. Я всегда была рядом с ним, куда уж деться от Ветра? Кто сможет скрыться от его сына – Воздуха? Стремясь развеять грусть в его глазах, я тут же продолжила: – Конечно же, наши дети сбежали при первой возможности. Кого-то мне это напоминает, мой господин, – я с хитрым прищуром окинула его фигуру взглядом. А-Чэн в ответ хмыкнул и притянул меня к себе: – Представьте себе, моя госпожа, мне тоже… – иронично парировал он, когда я отняла лицо от его груди. – Кто-то отказался в безопасности переждать Низвержение Солнца! – продолжал он подначивать меня, глядя сверху вниз. Я улыбнулась, закатила глаза, от чего он коротко рассмеялся, узнав свою манеру во мне. Я пожала плечами: – У меня был свой долг и своя месть. Он кивнул, с легкой улыбкой прикоснулся к моим брачным косам: – Прости, – и тут же снова нахмурился и недовольно топнул. – Где вот они теперь?! – А-Чэн оглядел пространство за моей спиной, словно ожидал увидеть А-Лина и А-Иня, и сверкнул глазами: – Мы это просто так оставим, А-Чжи?! Тревога и страх на его лице отозвались во мне болью, я прижалась крепче, выдыхая в самое его сердце: – С ними всё будет хорошо. Я уверена, слышишь меня? – я встряхнула его для надежности и тут же рассудительно добавила: – Господин Фенмянь не побежал за тобой, когда ты ушел искать А-Сяня и второго господина Лань. А-Чэн прыснул и недовольно взглянул на меня, я только кивнула в ответ: – И мне запретил отправляться следом. Это был первый и последний раз, когда я видела его в страшном гневе на меня, – я посмотрела ему в глаза. В его взгляде вспыхнули искорки интереса, поэтому я тут же продолжила свой рассказ, расправляя ворот его одеяния. – Он рвал и метал, и для верности посадил меня под замок. А госпожа Юй была с ним согласна. – Редкие минуты взаимопонимания между ними, – А-Чэн снова хмыкнул. Я кивнула в ответ и тут же серьезно проговорила: – Позволь их природе проявиться, сейчас мы должны поступить так, как поступали с нами наши наставники. Мы достойно их воспитали: щедро удобрили ростки нашей любовью, знаниями и мудростью. Пусть же делом докажут свое право сидеть с нами на равных, – в моем голосе уже не звучала мать и тетушка – в моем голосе звучала госпожа Цзян и заклинательница высокого уровня. – Знаю, – согласился с моими доводами А-Чэн, – но... – Я тоже тревожусь, мой господин Лотосов, – заверила его я. – Но тревога за них как за наших детей не должна затмить нам с тобой разум. Мы, они – не просто люди, привязанные друг к другу кровью и любовью. Мы все – нечто большее, чем семья. Мы – кланы заклинателей. А-Чэн взмахнул ладонью, зажигая строй фонариков, и потянул меня за собой. – Идем домой, А-Чжи. Поющие в вечернем сумраке лотосы провожали нас обоих в поместье.

***

      Мою медитацию нарушил громкий крик. Я немедленно распахнула глаза и тут же огляделась. Потревоженные лотосы качнулись на глади воды, следом тут же плеснулась рыба, дремавшая на ветке птица возмущенно вспорхнула. Я вскочила и обернулась через плечо. Со звонкими криками ко мне бежало несколько ребятишек: мальчик и три девочки, дети наших рыбаков. Они неслись ко мне быстрее ветра, размахивали руками и голосили что было сил. Я подалась им навстречу, крепко сжимая в ладони ножны меча, дети тут же окружили меня и хором закричали: – Там чудовище! Чудовище, госпожа Цзян! – через слово задыхаясь и махая рукой в сторону зарослей, выпалил мальчик. Девочки переглянулись и тут же быстро закивали его словам. – Что? – просипела я, кинув взгляд в сторону зарослей, и снова обратилась к детям. – Там... там... Чудовище... Весь черный, глаза во! Горят! – тут же воскликнула девочка рядом с ним, она прижала растопыренные пальцы к лицу, желая показать, какие глаза были у монстра. Две другие девочки быстро закивали и боязливо огляделись по сторонам. Я нахмурилась и торопливо сделала еще один шаг в сторону зарослей.       "Великое Небо, не говорите мне, что там лазутчики! Гуанъяо, совсем обезумел?! Не знаешь, забыл, как госпожа Цзян разбирается с твоими глазами и языками? Людей не жаль?" – подумала я и тут же кинула суровый взгляд в сторону детей: рубиновый блеск в моих глазах полыхнул отсветом на их лицах. Дети восторжено вскрикнули и поспешили отойти назад. – Стойте тут, я посмотрю сама, – выпалила я, направляясь в сторону кустарника, но резко остановилась и добавила: – А еще лучше – позовите господина Цзян, – обратилась я к мальчику и девочке. “Если тут чужие глаза, одна могу не успеть. И все же странно. Шпионы? Детей не тронули? Что, неужели хватку теряет?” Я мотнула головой и сурово посмотрела на детей. Дважды повторять не пришлось, они выдали в один голос: – Да, да! – и тут же сорвались с места.       Я решительно направилась в заросли смоковницы, почти обнажила меч и громко приказала: – Ну, кто здесь? Покажись! – в моем голосе звучала неприкрытая угроза. Я настороженно оглядывалась по сторонам, как вдруг прозвучал голос. Голос, от которого мое сердце отправилось в полет, а ноги подкосились, глаза тут же заволокла пелена. Он предстал передо мной с широкой и доверчивой улыбкой на лице. Он закрыл собой все солнце, и весь мир словно сжался до его размеров. – Госпожа Цзян, это я, я, – А-Нин выступил из-за дерева и помахал мне рукой. Я охнула и качнулась назад, все еще не веря, что вижу его вновь перед собой. Я впилась в него взглядом. А-Нин кивнул мне, продолжая тепло улыбаться, пока я смотрела на его маскировку. Перемазанный с головы до ног, лицо в саже и ошметках грязи, жухлые листья запутались в волосах, зацепились за ткань ворота и рукавов. Счастливый и довольный, А-Нин шагнул еще ближе, и я подалась к нему навстречу.       Сердце радостно забилось, я покачнулась от нахлынувших чувств, тряхнула головой, он тут же поддержал меня за локоть. А-Нин согрел меня своей лучезарной улыбкой и с такой же жадностью, как и моя, рассматривал меня в упор. Мы были не в силах оторваться друг от друга, его рука все еще бережно сжимала мой локоть, и телом я ощутила бурлящую в нем силу. Темная Ци текла в нем равномерно, поддерживая его существование, разум был чист, а горящий от радости взгляд делал его почти что живым. Лишь нефритовая бледность и трещины по шее и вискам, сейчас посеревшие, указывали на то, что перед нами высокоуровневый оживший мертвец – так гласила принятая классификация нежити. Но назови его кто так передо мной, я бы не глядя вырвала такому заклинателю язык прямо через гортань. Передо мной стоял мой Вэнь Нин, мой А-Нин, наш Призрачный Генерал… Он неловко переступил с ноги на ногу, смущенно опустил голову, когда я прикоснулась кончиками пальцев к его щеке.        Две головы змея Темного Пути вновь обрели каждый себя и своего Господина. Путь и цель. – А-Нин! – наконец нашлась я. Я осторожно освободилась из его хватки, отступила на полшага назад и резко убрала меч в ножны. После этого я, совершенно ни о чем не заботясь, не таясь от него и самой себя, бросилась ему на шею, а А-Нин крепко прижал меня к себе в ответ. Я вдохнула его запах: маскировка и нагретая солнцем кожа. Мы крепко обнимали друг друга, купались в общих воспоминаниях. Я знала, нам обоим в этот миг казалось, что все как раньше – мы снова на Луаньцзань. И вокруг нас не зеленые заросли, а пожухлая, искаженная чужой злой волей поросль. И мы вновь смотрим друг на друга, словно только что отогнали от подножия горы Мертвецов очередных шпионов – ведь Господин приказывал лишь гнать их прочь, но не убивать. Приказывал устрашать их, по возможности не вступать в поединки и тут же уходить, если нам пытаются навязать бой. Вот-вот из-за дерева к нам выйдет Вэнь Цин, возмущенно спросит нас обоих: куда же мы запропастились, разве не знаем, как опасно обоим отходить от горы? А следом выйдет Бабушка. И у нее снова окажется в руках плошка со скудными пирогами… Я отстранилась лишь для того, чтобы посмотреть ему в глаза и снова к нему прижаться. – Ты свободен, да? – смущенно пролепетала я, дрожащей рукой ощупывая его затылок. – Свободен! Наш Господин освободил тебя! – радость, расцветшая на моем лице, пристала детям или безумцам, но ее отражение полыхнуло в его глазах. Я слышала наконец-то его чистую речь, его приятный, чуть низкий голос. Если А-Сянь освободил его от этих мерзких пут, значит вместе с господином Лань они смогли вернуть ему чистоту речи. А-Нин отошел от меня на шаг и посмотрел мне в глаза долгим пронзительным взглядом. Взглядом, в котором смешалась благодарность и скорбь. Время словно остановилось вокруг нас, пока он медленно и серьезно говорил: – Я помню, что вы приходили ко мне, госпожа Цзян. Сердце сжала ледяная рука, к горлу подступила волна рыданий, я лишь судорожно выдохнула и медленно, важно кивнула в ответ – Правая Рука принимала благодарность Призрачного Генерала. Перед глазами встали картины воспоминаний… ***       В первую же ночь после возвращения из Цинхэ Не я отправилась в свой кабинет. Только на миг я замерла на пороге своей спальни, бросила взгляд на своего мужа, что дремал среди шелка нашей завоеванной награды. Не давая себе времени на раздумья, я покачала головой и поспешила по смежному коридору в кабинет. Осторожно прикрыв створки дверей, я тут ж затеплила свечу, и первым, что выхватил ее трепещущий огонёк, был рисунок А-Сана. Лишь на один вдох я замерла перед пейзажем его кисти, словно набираясь храбрости у Сумеру, у веточки сосны, украшавшей рисунок. У гексаграммы в углу листа, что символизирует благоденствие. Я шагнула к столу, резко взмахнув рукавами, опустилась на подушку, поставила подсвечник на стол и потянулась к открытому еще в Нечистой Юдоли письму Цзинь Гуаншаня. Дрожащими от волнения пальцами я раскрыла бумагу перед собой.       "Госпожа Цзян, будьте уверены, строки написаны моей рукой. Цзинь Мин будет мне в том порукой. Он рассказал мне о вашем братстве, и я знаю, что ему вы поверите. Прошу вас поверить и мне”. Я закрыла глаза, представляя, как кисть скользила по бумаге. Наверное, он сидел, обложенный золотыми подушками, укрытый бело-золотым покрывалом. На его коленях – поднос с письменными принадлежностями. У изголовья кровати застыл мой верный боевой товарищ. Наверняка Цзинь Мин то и дело подавался вперед, чтобы подхватить под локоть слабеющего Цзинь Гуаньшаня, помочь ему вернуть руке былую хватку. Я дернулась словно от пощечины и вздрогнула, усилием воли заставила себя открыть глаза. Вгляделась в стройные ряды иероглифов, отметила про себя, что и на пороге смерти почерк Цзинь Гуаньшаня все же не изменился. Черные росчерки были уверены и точны. ”Сожалею, что понял вас лишь на пороге смерти. Что ж, она настигает меня по праву и закону. Мне не дано знать, когда и как именно она наступит, но одно я знаю твёрдо – вы столь милосердны, что примите мое покаяние. Вы были лучшим моим врагом, госпожа Цзян, и это знание проводит меня навстречу Предкам. Кому как не вам мне излить на прощание свою душу.” Я снова представила его: наверное, его губы дрогнули от горькой ухмылки, а сухой спазм сжал горло. Я была уверена – перед его глазами в этот миг разворачивалась пестрая лента воспоминаний. Наверное, он даже рассмеялся этой иронии, и в его болезненном смехе было смирение. Наверное, Цзинь Мин в волнении сжимал в ладонях влажную ткань компресса, время от времени прикладывая платок ко лбу, снимая болезненный жар. Осторожно, почти не дыша, мой боевой товарищ ухаживал за своим главой, пока кисть Цзинь Гуаньшаня резво скользила по бумаге… ”Я благодарю вас за то, что позволили мне увидеть, как расцветает сила последней из Фэн, как ваша сила растет и наполняется мудростью и небесным законом вашего имени, госпожа Цзян.” От странного, почти что отеческого тона этих слов в груди стало тяжело, бумага жалобно скрипнула в руке. Я подняла взгляд на кусочек темного неба за окном – близилась гроза, ни луны, ни звезд не было видно на ночном небосводе. Мой противник, мой извечный враг – хитроумный и опасный глава Цзинь. И он же единственный мой Верховный Заклинатель. Единственный в своем роде, для меня навсегда. Мой единственный, настоящий враг, столь ценный, что я бы не глядя снова села с ним за игровую доску. Ради этого противостояния я бы снова прошла свой путь по раскаленным углям, потому что как бы дочь Фэн ни управляла бы переменами, я и он – Фэн Тяньчжи и Цзинь Гуаньшань – мы бы остались неизменными оба. Мы стояли бы в центре бури, объятые вихрями, скрытые ими же от всего мира. И двигали бы фишки – каждый со своей стороны. Мы оба не могли остановиться, мы оба не могли действовать иначе – ведь будь всё по-другому, это уже были бы не мы. Я перечитывала письмо, и темный поток чувств снова захлестывал меня с головой, тащил на самое дно. Мы не могли победить друг друга, мы не могли проиграть друг другу – две части гаромничного противостояния одного целого. Мы не стремились сломать стройный порядок вещей, лишь согнуть его, как колышет ветер бамбуковые заросли. Так мы и танцевали танец власти на этой границе, танцевали на острие меча, танцевали отчаянно и дерзко. Танцевали, уверенные, что остальные, привлеченные взмахами наших рукавов, потеряются в роскоши наших одеяний, споткнуться о наши яшмовые речи. И все было бы так, не вклинься в нашу партию чужая, фальшивая нота. Моего извечного врага разъедала жажда власти, власти, что сулило наследие Старейшины Илина, и чтобы его получить… Чтобы получить верного слугу, он позволил взрасти на нашем поле гнилому снопу. Своему сыну. Гуанъяо. Мне было неведомо, когда господин Цзинь понял, что натворил, что упустил момент. Он разжал ладони – и власть медленно утекла из его прежде крепкой хватки. Но я чувствовала все то, что он так и не смог сказать мне: ни вслух, ни в письме. Я чувствовала, как тяжело ему дается принятие расплаты за свои грехи, сколь сложно ему склонить голову в покаянии. Торжество над поверженным врагом, счастье от возможности лицезреть его падение и горечь. Неизбывная, бесконечная и, как мне казалось в тот миг, вечная горечь разливалась в моей груди. И все это обращалось бессилием. Он уходил – я оставалась. Оставалась и смотрела ему вслед. Я скорбела вместе с луной, скрывшейся за тяжелыми ливневыми облаками, в знак траура замер даже ветер. Отблески свечи легли на мое лицо, но я вспоминала траурное пламя, свое белое одеяние, бумажные деньги, что я сжигала в честь ушедшего. И глаза напротив меня… Глаза, сжигающие меня от бессилия. Глаза Гуанъяо, что пытался, но так и не смог отогнать меня от поминального огня. Гуанъяо, что поздно понял – его отец никогда ничего не делал просто так. Я все еще была сотником, его сотником. Сотником Фэн… Я сглотнула и снова обратилась к письму: ”Полагаю, то же говорил вам на пороге смерти и мой брат, и ваш отец. Что ж, мне остается лишь присоединиться к его словам. Я передам Не Минцзюэ, что его гордая дочь приумножает дарованную ей силу. Мы знали о том, что вы – Ветер Перемен. Но поняли это слишком поздно. И все же мы создали все условия для проявления высшего долга. Вы прошли наши испытания, обошли наши ловушки. Я горд тем, что приложил к этому руку.” Слезы полились ручьем, в груди будто бы что-то взорвалось от страшной боли. Чтобы ее унять, я с яростным всхлипом, безжалостно скрутила тонкую ткань у ворота. Пелена застилала глаза, строчки прыгали, но все же я могла видеть. И видела. Видела не только его слова – его посеревшее лицо, сурово поджатые губы и взгляд. Долгий и пронзительный взгляд, где читалось столь много: спаянные, переплетенные между собой восхищение и скорбь, радость приобретения и горечь потери. Я знала – мой Верховный Заклинатель сражался с болезнью тела до последнего. Я не слала ему ни масел, ни притираний. Я не выступала с предложением излечить его. Сначала думала, что из-за мести. И лишь в Цинхэ Не, в обители моего отца, я поняла – я поступила так, потому что знала: ему не нужна моя протянутая рука. Ему не нужна прощальная милость от своего врага. В Цзинь Гуаньшане нашлась смелость смотреть своим плодам в лицо, и он не хотел, чтобы кто-то мешал этой ядовитой жатве. И в тот самый миг, и здесь, в своем кабинете я снова согласилась: повторить всё это заново, я поступила бы точно так же. ”Но сожаления о времени наполняют мою грудь. Я верю – вы простите мне их. Вы должны знать – Призрачный Генерал жив. Мы не развеяли его, как объявили. Вы, сами того не зная, после штурма Луанцзань дали мне намек своим безмолвным криком. Вам неоткуда было узнать прежде – мы скрыли все очень надежно. Но вы почувствовали неладное, как всякий воин и стратег. Благодарю вас за это.“ – Спасибо, господин Цзинь, – вырвалось из моей груди хриплое. Наперекор всему: нашей с ним ненависти, боли от моих потерь и бессилия. Вопреки всему я благодарила его за то, что решающее слово всегда говорили его уста. И это слово всегда было нам на пользу. И он это знал, знал, что последняя из Фэн и ее Ветер всегда найдут тропку к этой выгоде. Мы были врагами, и мы лгали друг другу в глаза. Напоказ примирившись на нашей с А-Чэном свадьбе, мы обменялись дарами. Он передал мне письма моей шицзе, огласил свою волю о воспитании А-Лина. Я подарила ему верность, надежно скрывая ненависть в своей душе. Ото всех, но только не от него. Мы оба знали, что он будет наблюдать за мной, за каждым моим действием до той границы, где пролегают его интересы. И я готова была играть, играть до конца, лишь бы уважить взыскательный вкус нашего Верховного Заклинателя. Цзинь Гуаньшань вложил мне в руки Цзинь Лина: так по-семейному, но все же у всех на виду. Для чего нам были лишние слова, если мы оба знали, что таится в этом жесте? Он был увере: несмотря ни на что, последняя из Фэн вместе с главой Цзян приложит все силы. Я шагну за грань и даже дальше, но сохраню будущее клана Цзинь. Слова словно били меня наотмашь, пусть в них и не было злобы и угрозы. “Я поверил в то, что мы можем управлять вашим общим наследием со Старейшиной Илина. Пусть вам будет радостно знать: многие криптографы сломали головы над вашим шифром. А когда знание было у нас в руках, Темный Путь взял с меня свою цену. Я поддался на уговоры своего сына, на его заверения, что с помощью Сюэ Яна мы сможем подчинить себе тьму и управлять через нее, полагаю, и не ошибусь, вашим совместным творением со Старейшиной Илина. Но, все оказалось не так просто: его преданность своему господину была велика. Равна вашей. Признаться, я не раз вспоминал вас и ваше представление в Зале Беседы, когда смотрел в глаза Призрачному Генералу. Я смотрел ему в глаза, госпожа Цзян, я не отводил взора.” Я хрипло рассмеялась и покачала головой, читая эту знаменитую гордость в последней строке. Я представила, как едва он вывел эти слова, его плечи тут же расправились, и болезнь на краткий миг отступила. И душный смрад покоев отступил перед огнем облика истинного Верховного Заклинателя. Я замерла, наполняясь этим мгновением, и с тихим всхлипом снова обратилась к письму. “ Мы не пытали его, не держите в сердце злобу, хотя бы наши действия и показались вам пытками. Он содержится в подземелье под горой Дафань: остальное вы найдете сами. Я, глава Цзинь. Я, Цзинь Гуаньшань, Верховный Заклинатель, благословляю вас на ваш Путь. Поведайте мне в день поминовения предков о ваших успехах со Старейшиной Илина. Это приказ, госпожа Цзян.” Рыданий уже было не сдержать, в этот миг вся решимость и все понимание нашей с ним природы разлетелось вдребезги. Я оплакивала его и себя, оплакивала всех, кто был на нашем с ним пути. И отчего-то мне показалось, что его глаза в этот миг тоже наполнились слезами, а грудь сдавило от сожалений. “Благословляю вас и на применение этого страшного оружия, если мой сын снова забудется. Полагаю, если кто и сможет с ним управиться, то это лишь вы. Управиться и с Цзинь Гуанъяо, и с Призрачным Генералом. Только вы, госпожа Цзян… Мое наследие всем вам грозит лишь бедами. Но вы справитесь. Остальные распоряжения я вам отдал. И простите меня, простите за слабость; за то, что не озвучил первым всем и так известное. Вы поймёте, уже поняли, ведь так? Поняли, для чего я связал вас всех вокруг А-Лина. Из-за моей силы и могущества я думал, что моя жадность не имеет границ и разрушительной власти надо мной , что все мне по плечу, и тем тешил себя, шел на поводу своих страстей и желаний. Вы предупреждали меня, госпожа Цзян, предупреждали дважды: на своей свадьбе, и когда приняли на кожу плеть. Вы честно и верно служили мне – и я освобождаю вас от этой службы. Даровать вам полную свободу действий – самое малое, чем я могу искупить свою вину перед кланами и вами.” Я свободной рукой утерла слезы и горячо прошептала: – Я сделаю, вы знаете. Ваша госпожа Цзян все исполнит. ”Я принимаю свою расплату за то, что не услышал вас. Надеюсь, это знание не отвратит вас от моего погребального пламени." – Ваша госпожа Цзян была готова начать войну, прямо там, господин Цзинь, – слова звучали тяжело, будто бы через силу. Я смотрела, как на поднявшемся ветру колеблется пламя свечи. – И едва не начала, а вы говорите “отвратить меня от вашего погребального пламени”, – я криво, зло ухмыльнулась, и тут же раздался раскат грома. Я смяла в руке листы, и мне казалось что этот звук был громче бури, что разыгрывалась за окном. Ливень обрушился на Пристань Лотоса, словно сам мир реагировал на творящуюся внутри меня непогоду. Сердце бешено стучало в груди, в ушах шумела кровь, во мне закипала ярость клана Не, от чего мои глаза вспыхнули кровавыми бликами, а ладони сами сжались в кулаки. Волны нашей знаменитой ярости разливались по телу, даря мне покой, унимая острую боль от письма, что я беспощадно мяла в руке, не в силах расправить листы, не в силах их уничтожить. Если я проиграю – это письмо поставит точку в моем смертном приговоре. Гуанъяо зачитает его вслух, обвиняя меня перед всеми кланами, перед всем нашим миром. А значит, я не имею права проиграть. Партия мести моего Яцзы – всего лишь часть долгого и изнурительного противостояния. Я позволила этой разрушительной волне себя потопить: сердце сбилось с ритма, воздуха не хватало в груди. Я поднимала все сомнения в А-Сане для того, чтобы их уничтожить. Разве он мог знать? Разве это Дафань в его штрихах? Разве не принимаю я желаемое за действительное? Я довела священный гнев до пика и на медленный выдох восстановила внутри себя баланс. Я открыла глаза, снова обратилась к рисунку А-Сана.        Гора Сумеру, что в центре Мира, состоит из четырех драгоценностей: серебра на востоке, на юге из лазурита, на западе из яхонта, а на севере из золота. Я покачала головой, вглядываясь в штрихи рисунка: – Если бы братец решил поупражняться в иносказательности, то разве бы не Луаньцзань он спрятал бы во всем известных символах? Центр мира – гора Сумеру. Центр нашего с А-Сянем мира – Луаньцзань… Я хмыкнула, снова покачала головой, кинула взгляд на угол рисунка: гексаграмма Фын. Изобилие. – Свершение. Царь приближается к нему. Не беспокойся. Надо солнцу быть в середине своего пути, – тихо пробормотала я текст Канона книги Перемен, подняла ладонь, заскользила пальцами по туши. – Разве не это могут дать мне все частички головоломки? Полное изобилие, полное свершение… Я криво усмехнулась, покачала головой, задула свечу, шагнула в сторону гардеробной. – Что ж, если проявляться уму полководца, так через дочь войны. *** Поднявшийся Ветер вернул меня из пучины воспоминаний, объятая его прикосновениями, я пришла в себя. Вэнь Нин все еще стоял напротив, взирая на меня с иномирным спокойствием. Он всегда был таким, когда того требовала ситуация. Нечеловечески выдержанный Призрачный Генерал, способный одним гневным окриком привести в повиновение все наше мрачное воинство. Одним взмахом руки он мог построить их в боевой порядок. Он шагнул еще ближе, на свет, и я отчетливо видела, как его черты все же стали мягче: – Я помню ваш голос, госпожа Цзян, как вы пели мне. Я помню… хотя это может быть всего лишь частью иллюзии, которой меня терзали, но… – Вэнь Нин задумчиво качнул головой и посмотрел на кроны деревьев, чему-то усмехнулся, прежде чем продолжить: – Я помню твои слезы, Правая Рука, сквозь все сдерживающие заклинания. И голос, твой голос, – он устремил на меня свой горящий взгляд. Я кивнула: – "Песнь Чистоты". Я пела тебе, чтобы ты узнал меня. Прости, что не сумела… сделать больше. Он серьезно посмотрел на меня: – Ты поддалась чувствам, не продумав отход. Пробиваться с боем было бы рискованно. В первую очередь для тебя, – Вэнь Нин погрозил мне пальцем и неодобрительно покачал головой. Лишь темный блеск его глаз говорил о том, что все его увещевания продиктованы его дружелюбием. – Я все еще помню, как слушать Ветер, Призрачный Генерал, – я с вызовом вскинула голову. – И все еще помню, как следует разбираться с опасностью. Мы с темным удовольствием оглядели друг друга. Наши глаза начала заволакивать пелена, от наших фигур начал подниматься темный туман. Мы ликовали, делили этот миг на двоих: наш Господин вернулся, вопреки всему. Он снова с нами, он снова ходит по земле, его сердце бьется. И Тьма преображала нас, срывала с нас чужие личины – друг на друга смотрели Призрачный Генерал и Правая Рука. Вэнь Нин неловко улыбнулся мне и прошелся передо мной: – Не за что извиняться, Правая Рука. Мы оба делали то, что должно. Важнее было сохранить знание нашего Господина, – осторожно, но твердо закончил он. – Ты рисковала, Правая Рука. В его голосе прозвучал укор, как укорять может только равный равного. – Отчаянные времена, Призрачный Генерал, требуют отчаянных действий. Он ухмыльнулся моим словам и выдохнул: – Его на твоем веку и так хватило, Правая Рука. Ветер пронесся между нами, напоминая нам обоим, что не следует забывать, где мы. Мы словно очнулись. Напряжение спало, пелена из тумана, которая было скрыла нас, развеялась в один миг. А-Нин тут же широко улыбнулся мне, и я поспешила задать главный вопрос: – Как ты освободился? А-Нин пожал плечами, чуть сдвинул брови: – Я... Этого почти не помню, госпожа Цзян, – он растерянно посмотрел на меня. – Я помню лица, гвозди в затылке. Чужие приказы, которым я отказывался подчиняться, – он недовольно поморщился, всем своим видом показывая, что подробности хочет оставить при себе. Я видела, чем дольше мы беседовали, тем больше он волновался. Вэнь Нин то и дело срывался с места, мерил небольшую полянку шагами, посматривая по сторонам, вслушиваясь в звуки прилеска и те, что доносил до нас ветер. Его настороженность передалась бы и мне, если бы я не знала, кого он ждет. Не дав мне дальше погрузиться в раздумья, он продолжил: – Но однажды кто-то пришел ко мне, скинул с меня оковы. И... Мы с господином Вэй встретились случайно. Он упражнялся в игре на флейте, я услышал звук, отправился на него и… – он покачал головой и развел руками. – Ты не помнишь его лица? – настороженно поинтересовалась я. А-Нин в ответ задумался, потер пальцами виски, по его лицу метнулась тень: он погрузился в воспоминания, и лишь искры, что то и дело вспыхивали в его глазах, подсказывали мне, что эти мысли не приносили ему удовольствия. – Нет, госпожа Цзян, не помню, – наконец выдохнул он и опустил голову. – Иллюзии и цепи, что держали меня, были слишком сильны. Я лишь помню его слова, – он посмотрел на меня и медленно проговорил: – Я не враг вашему делу, Призрачный Генерал. Я зло рассмеялась, запрокинув голову, и указала на него мечом: – Я знаю, о ком речь. Он действительно нам не враг. “Яцзы, прими мое уважение… Такой тонкий расчет… Хм, что, как обычно, сверился по звездам?” – подумала я, обратившись всей собой на северную сторону полянки. Но в этот раз Ветер не донес мне ни далекого смешка, ни полета веера. Я в ответ лишь пожала плечами и снова повернулась к А-Нину. Он наклонил голову в ответ, понимая, что для подробностей пока не время и не место. В конце концов, у каждого из нас в этой игре своя роль, и каждый из нас знает свои реплики, не заглядывая в листы со словами другого. – Пусть так. Ваш гуфэн, госпожа, помог мне узнать господина Вэй, – А-Нин снова благодарно поклонился в мою сторону, совершенно не обращая внимания на мое недовольство, и продолжил рассказ. – Потом господин Вэй вытащил из моего затылка гвозди, а господин Лань своей игрой на гуцине помог вернуть мне разум, – А-Нин чуть помедлил и с опасением посмотрел на меня: – Госпожа Цзян, вы должны знать, что он прислал меня сюда не для того, чтобы оскорбить вас или главу Цзян. Я... Я вызвался сам, хотел вас увидеть, сказать вам спасибо, – он отошёл назад, поклонился. – Ну что ты, к чему это… – неловко пробормотала я, шагнула ближе к нему, придерживая его за локти. – Вы пришли ко мне, хотя могли бы этого и не делать. Я вновь повторю: вы не должны были этого делать. Если бы враг отследил ваши перемещения, если бы он считал обрывки вашего гуфэн на моих кандалах… Госпожа Цзян… – он качнул головой, и я в ответ бросила: – Ты бы бросил меня? – Госпожа, – А-Нин осекся, и на его лице проступила настороженность. Я взметнула ладонь вверх и направилась ближе к нему. Мой шаг едва ли приминал траву, и воцарившуюся тишину нарушал лишь скрип ножен в моей ладони. – Спрашиваю тебя, Призрачный Генерал, – мой голос звучал холодно, – будь я в тех цепях, и знай ты об этом – ты бы не пришел? Ради разведки, для того, чтобы увидеть меня? Ты бы оставил меня в стане врага и покорно дожидался новостей? Зная, что наш враг, – мой голос набирал обороты, а ладонь с ножнами меча метнулась за спину, – пытает меня, пытается сломить мою волю, переманить меня на свою сторону? Пытками и заклинаниями заставить забыть тебя, – я толкнула его в грудь, А-Нин даже не пошевелился, смотрел на меня исподлобья, сурово и настороженно. – Забыть нашего Господина, саму себя забыть от боли! Забыть нашу цель, сам Путь вырвать из сердца?! – я взмахнула рукой, будто бы что-то бросила под ноги Вэнь Нину. Он нахмурился, но не отошел, не отвел взгляд. – Говоришь, я поддалась чувствам, – я замерла вплотную, окинула его внимательным взглядом с ног до головы и удовлетворенно хмыкнула, заметив в нем бурление темной Ци. – Говоришь, я не продумала отход. Пусть так, но я не могла не убедиться, что ты еще жив. Я не могла не разведать обстановку и не задуматься о том, как могу тебя вызволить из этого плена! Так что же, Призрачный Генерал, ответь, смог бы ты отсидеться в норе, зная, что Правая Рука томится в цепях? – Нет, – сухо бросил он, в его глазах мелькнула тьма такая черная и густая, что у меня захватило дух от этой красоты. Кожа начала бледнеть, а трещины наливаться всеми оттенками ночного неба. – Я не смог бы отсиживаться в безопасности, зная, что ты в плену. – Тогда не суди меня, Призрачный Генерал, и не говори мне об опасности, – я снова упредительно взметнула ладонь, приказывая прекратить все пререкания. – Вся наша задумка – это одна сплошная и бесконечная опасность. Вызовом больше, вызовом меньше – есть ли разница, Вэнь Нин? Две войны, плеть, потеря отца… Есть ли разница? – я в негодовании топнула ногой и смахнула влагу, выступившую на глазах. Его руки взметнулись ко мне, крепко сжали мои плечи, на губах проступила ласковая улыбка. И пусть он продолжал хмурится, а опасения все еще явственно проступали на его лице, А-Нин все же обнял меня. – Ты не была одна, Правая Рука, и теперь ты не одна. – Не одна, но я была одинока, – выдохнула я ему в плечо. А-Нин отстранился от меня и снова поклонился: – Я знаю, господин Вэй и господин Лань объяснили, как это было опасно. Вы попытались достучаться до меня. Спасибо. А-Нин снова согнулся в глубоком поклоне. – Ты видел юных господина Цзинь и Цзян? – с надеждой спросила я. Он просиял в ответ, кивнул: – Да. Они, вместе с другими учениками Лань очень помогали господину Вэю и господину Лань в городе И. После этого господин Лань проследил, чтобы они добрались до Облачных Глубин. На душе стало светлее – мои тигры были в безопасности, под пристальным взглядом шифу Лань. Я рассмеялась, представив, как Лань Цижэнь гневно выговаривал моим детям за дерзость, а сам наверняка ворчливо думал: “Вот оно, госпожа Цзян! Чинности ваше замужество вам так и не прибавило! Только было сердце мое успокоилось от вашей дерзости, так тут ваши юноши! И оба как один хитрят!” Но вслух я задумчиво пробормотала: – Город И? Что там произошло… – я нахмурилась, отвела взгляд, пытаясь сложить кусочки головоломки. А-Нин поежился от моего пристального взгляда, с помощью которого я пыталась разгадать эту загадку, и опустил взгляд. "Не хочет говорить?" – Это вам расскажет наш господин, – А-Нин поднял руки вверх и качнул головой из стороны в сторону. Я с тяжелым вздохом согласилась с ним. – Госпожа Цзян... – продолжил он после неловкой паузы, – будьте очень осторожны. Вы думаете, что нам трудно, но вам труднее. Враг смотрит на вас в упор. Господин рассказал мне немного о том, что вам довелось пережить... Я покачала головой и ободряюще улыбнулась: – Я сама это выбрала, А-Нин. И жалеть, считай, не о чем. За моей спиной раздался треск ветки под ногами: А-Чэн и не думал скрываться. Здесь он полноправный хозяин и господин. Так к чему бы ему тайно красться? Раздалось тихое бренчание заклятья. Только миг, и всех нас от любопытных глаз скрыла полупрозрачная сфера. – Глава Цзян, – А-Нин поклонился, едва мой муж поравнялся с нами обоими. Он не собирался демонстрировать свою силу Призрачного Генерала перед главой Цзян, прекрасно понимая, что для этого сейчас не время. А-Чэн окинул его тяжелым взглядом с головы до ноги и скривился, сложил руки на груди, потопал ногой в ожидании объяснений. Цзыдянь вспыхнула и погасла, словно торопила нашего нежданного гостя. А-Нин покосился на ее фиолетовые искры и снова покорно склонил голову. А-Нин не стремился разгибать спину. Фуцзюнь наклонил голову к плечу, пристально разглядывая нашего Генерала. Цзян Чэн хотел скрыть свое волнение за негодованием, не желая демонстрировать его никому из нас, поэтому мы оба отвели взгляд, не задерживая долгого внимания на Цзян Чэне. Затянувшееся молчание едва скрывало негодование главы Цзян. Я тяжело вздохнула, привлекая к себе внимание. А-Нин выпрямился, затеребил рукав, все еще не желая встречаться с моим мужем взглядом. А-Чэн повел плечами, прокашлялся: нашел крайне занимательными сомкнувшиеся над нами древесные кроны. Я укоризненно посмотрела на него, одними губами прошептала: "Пожалуйста." Он закатил глаза, кивнул в ответ на приветствие, махнул рукой, позволяя говорить, и тут же холодно поинтересовался у посыльного: – Ну, что тебе тут нужно? – процедил А-Чэн сквозь зубы и нахмурился. – Глава Цзян, госпожа Цзян, наш Господин... Господин Вэй, – А-Нин тут же осекся, увидев поднятую бровь А-Чэна. "О Небо, не хватало нам только бури. А-Чэн едва держится… Шицзе, помоги, пожалуйста, их образумить. Обоих." – Говори быстрее! – поторопил его А-Чэн. – Ты прокрался сюда, перепугал наших людей... Да, было бы не лучше, зайди ты через ворота, – он поднял ладонь, прерывая нас обоих разом. – Кажется, я догадываюсь, чья это была идея… И тут же А-Чэн, почувствовав недовольство, повернулся в мою сторону: – Что, фучжэнь? Не смотри на меня так, – попросил меня он и следом повернулся к Вэнь Нину. – Чем быстрее ты скажешь... – А-Нин, – я шагнула ближе к посыльному, осторожно погладила его по плечу и ободряюще улыбнулась. – Что хотел мой Го... Мой брат? Цзыдянь вспыхнула, заискрилась, фиолетовые блики осветили наши лица, пробежались по мутноватой стене барьера. Я прикусила губу, вознесла мысленный крик к Небесам. "Выучку не спрячешь, А-Чэн не может этого не знать.”       Это желание спросить стало таким же явственным для меня, как месть моего Яцзы. Это грозило разрушить все преграды, что он строил эти годы, нарушить всю гармонию, которой он проникся. Выжечь все противоядия... И всё же он старался. А я погасила волну вины внутри себя. "А-Сан, ты говоришь, я отдала много. Ничто не идет в сравнение с жертвой А-Чэна." Приличия не позволяли мне взять его за руку, но он почувствовал этот мой порыв, медленно выдохнул, возвращая себе самообладание. Я закрыла глаза – буря миновала, Небо прояснилось. – Господин Вэй просит вас обоих к горе Дафань, – наконец ответил Вэнь Нин и тут же снова склонился. – Я сопровожу вас. – Нам необходимо быть сейчас? – А-Чэн настороженно осмотрелся по сторонам. – Да, глава Цзян. Госпожа Цзян, – А-Нин кивнул нам обоим и замер, расправив плечи. – Хорошо, мы будем, – тут же нашлась я, – Ты нас... "А-Чжи!" – А-Чэн возмущенно посмотрел на меня, сурово поджал губы, потом нахмурился и махнул рукой. Он первым шагнул к выходу из зарослей, положил руку на ветки, замер в полоборота. Я грустно вздохнула, глядя ему вслед, потом повернулась к А-Нину, убрала веточку из его длинных локонов, потрепала по щеке. Фуцзюнь закатил глаза, недовольно цокнул языком, одним махом руки разрушив защитную сферу. Разговор окончен – все мы это поняли. Я снова тепло улыбнулась Вэнь Нину: – Подожди, пожалуйста, здесь. Мы решим кое-что и вернемся. Ты хочешь есть? Может, принести тебе что-нибудь? А-Нин робко кивнул в ответ. ***       На подходе к Пристани нас окружила толпа: несколько обеспокоенных заклинателей с мечами наголо, Цао и Лан затесались среди людей, хмуро оглядывались по сторонам. – Господин, госпожа, что случилось? – Что за чудовище, госпожа? Глава Цзян поднял руку, и людская река вмиг вернулась в свои берега. Ни черточка не дрогнула на его лице во время его лжи. Я сжала ладони в кулаки, спрятала их в широких рукавах, приказала поднявшейся внутри боли и вине заткнуться. – Это был странствующий монах. В пути с ним приключились некоторые тягости. Он потерял своего осла с поклажей, а также едва не сломал себе шею, неудачно свалившись в овраг. Вымазался с головы до ног. От того-то детям и показалось чудовище.       Истинный господин Лотосов: власть, сила, могущество, убежденность в каждом его вздохе и в каждом жесте. Его уверенность передалась мне, разлилась внутри бурным речным потоком. Послышались облегченные вздохи: заклинатели вернули мечи в ножны, Цао и Лан медленно выдохнули, понимающе закивали. Послышались возгласы сочувствия, а следом причитания, призывы помочь.       А-Чэн кивал в ответ, ни жестом, ни взглядом не выдавая нас. Если глава Цзян скажет, что там бродячий монах, они поверят. Если он скажет им, что цзянши – райская птица, они поверят. Если он скажет, что солнце – это луна, даже тогда никто из них не засомневается, будь хоть трижды ученым.       Верность, преданность. А где же твоя преданность, а, госпожа Цзян Тяньчжи? И Цзян ли ты ещё? Была ли ты ей хотя бы день? "Прекрати, немедленно". Ногти с силой впились в кожу. – Все хорошо, – следом подхватила я, своей лучезарной улыбкой разгоняя остатки тревоги. – Он передавал свои извинения за вызванную суматоху. Мы сопроводим его до цели путешествия. Заметив в толпе свою поверенную, я махнула ей рукой, подзывая ее к себе. – Госпожа Лю, как хорошо, что ты здесь, – ласково улыбнулась я, сжала ее ладони в своих. – Собери мешок со всем самым необходимым. Она поклонилась в ответ и поспешила выполнить приказ. А-Чэн кивнул людям, жестом приказал разойтись. Я застыла, глядя себе под ноги. Я боялась даже вздохнуть, не то что поднять на него взгляд. – А-Чжи, – позвал он меня чуть хриплым голосом. Он замер передо мной, я медленно подняла голову. – Прости за ложь. Это... – Это не твоя вина, А-Чжи. Идем.