Мудрость обнимающая лотос

      Я поднялась раньше солнца, с неохотой оставляя его одного среди шелка и бархата башни радости. На миг я застыла, ловкие пальцы, быстро завязывающие пояс вдруг стали непослушными, когда взгляд скользнул по его счастливому лицу, по мерно вздымающейся под покрывалом могучей груди. Сколько раз я так любовалась им? Еще с юности, до того как госпожа Юй повелела нам разговаривать только при свидетелях. Я так и застыла с концами траурной ленты между кончиков пальцев, не могла отвести от Цзян Чэна глаз. Любовалась им — в этот миг спокойным и счастливым. Он видел свои сны, и мягкие в этот час черты лица подсказали мне — сны эти были добрыми. Я посмотрела на концы ленты в своих руках и улыбнулась. «Я иду, сестричка, твоя А-Чжи скоро будет”– подумала я и одним узлом завязала ленту на поясе. Кинув на него прощальный взгляд, я уже положила ладонь на створчатую дверь ведущую из покоев главы Цзян, как вдруг тишину прорезал его заспанный голос. — Решила? Я обернулась, посмотрела на него с грустной улыбкой. В покои ворвалась предрассветная прохлада, клочья тумана поползли в нашу сторону. Я застыла на пороге — над моей головой всходило солнце, освещая всю мою фигуру так, словно я была сделана из стекла. Первые утренние лучи словно бы подсвечивали для него все намерения моей души. А-Чэн лежал, подперев голову рукой, и грустно смотрел на меня, ожидая ответа. И пусть все уже было решено и все было сказано, словно для проверки своих намерений я заговорила: — Да. Я проведу остаток месяца на тропе Цзюнцзы, найду там подходящую пещеру. Вернусь за день до отбытия в Цинхэ Не. Он грустно улыбнулся: — Заложили камень нашего будущего, поэтому… — Да, — ответила я, невольно прикасаясь сначала к ленте, потом к своим плечам. Мне казалось что кожа все еще горит от его поцелуев и укусов, меток, что скоро раскроются на коже черными маками. Меня это ничуть не заботило — зная нашу с ним силу и страсть, стоило думать лишь о том, чтобы скрывать эти знаки от других. И не пугало, ведь для чего страшиться этого огня, что сжигал нас обоих? Обладание и любовь для нас с Цзян Чэном похожи — мы никогда не делали между ними разницы, когда дело касалось друг друга. Ветер скорбит по-своему… — Они решат, что это притворство, — он перекатился по кровати, накинул на обнаженное тело тонкий слой нижнего одеяния. Я снова улыбнулась, едва только заметив его расцарапанную спину, которую он тут же скрыл под слоем черного шелка. Цзян Чэн не мог не проводить меня. — Их право, — отозвалась я. — Я переубеждать в этот раз не буду никого. И не могу иначе… Иное — малодушие, преступление, осквернение. Цзян Чэн подошёл ближе, осторожно, нежно, самыми кончиками пальцев прикоснулся к убранным до поры волосам. — Ты снова покидаешь меня. — Лишь на время. Не успела сгореть и палочка благовоний, как я, одетая в дерюгу, с распущенными волосами, перемазанным пеплом лицом склонилась ниц перед главными воротами Пристани Лотоса. Я шла вперёд, медленно, давая каждому рассмотреть себя. Мне предстоял долгий путь. Лишь выйдя за пределы Юньмэн Цзян я позволила себе оседлать ветер… Найдя пещеру, я все оставшиеся дни ни чесала волос, ни мыла рук и лица, не сказала ни слова, не взяла ни рисинки, ни глотка воды. Лишь иногда покидая свое прибежище скорби для того, чтобы Ветер пел за меня, рыдал за меня, тосковал за меня… Ветер все делает по-своему: любит, тоскует, ненавидит. Скорбит. Те, кого я поминала своим плачем это знали. Остальное же не имело никакого значения. — И всё же, госпожа Цзян, спасибо вам за это. Не приметить в ваших чертах истинное горе было бы беззаконием, — грустно усмехнулся Цзинь Гуаньшань глядя на меня в упор. Казалось, даже шум вокруг доносился до нас словно через пелену, мы замерли на миг глядя друг на друга. В наших зрачках отражались блики фонариков и крохотных огоньков, светлячков, что парили вокруг освещая сады и Павильон Лотоса мягким светом. И эти огоньки совсем скоро стали похожи на призрачные, болотные огни, что горят для путников в месяц голодных духов. «Не иначе как Верховный Заклинатель решил продолжить беседу что мы начали во время пересуда!» — ехидно подумала я, и вздохнула от предвкушения. — Идемте, господин Цзинь, мы с вами замерли на самом видном месте, — я осторожно мотнула головой влево. — Страшитесь слухов, дорогая племянница? — он с ухмылкой стряхнул с рукава пылинки и посмотрел на меня, сощурившись. — Скорее любопытных глаз, дорогой дядюшка, — отозвалась я и тут же, заметив как в нашу сторону смотрит одна из группок гостей, осторожно взяла Цзинь Гуаньшаня под руку и тихо рассмеялась, словно он сказал что-то смешное. Ветер донес мне, как заклинатели в бело-золотом тут же зашушукались между собой, встали поплотнее друг к другу. Цзинь Гуаньшань кинул взгляд мне за плечо и понимающе хмыкнул: — Даже так, госпожа Цзян, — он медленно наклонил голову, оставляя меня гадать, что означал этот жест. И позволил мне взять себя под руку. — Даже так, господин Цзинь, — подтвердила я, и тут же смешала шелк наших рукавов. — Ваша свита второй день косится на меня с неодобрением. Цзинь Гуаньшань хохотнул, словно в этот раз была моя очередь сверкать остроумием, мы оба на миг прислушались к журчащему шепоту. — Пока они не досаждают вам и не портят наш общий праздник, почему бы и нет, госпожа Цзян? Мы двинулись вперед, по усыпанным гравием дорожкам, на ходу вежливо раскланиваясь с заклинателями, что так же как и мы предпочли любование ночным небом. — Всё так, господин Цзинь. Если не давать подчинённым свободы посудачить, то будет совсем тоскливо. Им, да и нам с вами тоже. — Благородный муж всегда держится превыше пересудов. — Как и благородная жена, — отвечала я, кивая в ответ на приветствие, прозвучавшее сбоку. — Потому что и благородный муж, и благородная жена знают, как управлять и людскими сердцами, и людскими речами, — закончила я, с улыбкой отвечая на очередной привет от почтенной пары, что шествовала нам навстречу. Я сделала вид, что не замечаю тяжелого, пристального взгляда, что бросил на меня Цзинь Гуаньшань. Усилием воли я подавила дрожь по телу — у меня захватило дух от этой мощи, что я почувствовала от него. Он был по-настоящему силен, от того и особенно спокоен. Он не скрывал от меня своего могущества, ограничиваясь лишь его демонстрацией. Проводив почтением старость, мы продолжили наш путь. — А с вами можно договариваться, госпожа Цзян, — сказал мне Цзинь Гуаньшань, когда мы остановились у развилки. Одна тропинка вела в центр сада, к изящным фонтанам и беседкам, а другая убегала в сторону озер, теряясь в наступающем ночном мраке. — Со мной нужно договариваться, господин Цзинь, — самодовольно закончила я. Цзинь Гуаньшань покачал головой, обернулся, будто бы невзначай — преследовавшая нас группка заклинателей, что держалась на значительном расстоянии едва не рассыпалась. Он покачал головой: — Кажется, мы с вами не оставили ни шанса сплетникам, госпожа Цзян, — его глаза лукаво блеснули. Я скрыла смешок за широким рукавом, осторожно покосилась в сторону преследовавших нас заклинателей. — Ни единого, господин Цзинь, — подтвердила я, и снова засмеялась. Посмотрев по сторонам, я заметила, как к нам приближается группа юношей из младших кланов. Их было ровно десять, достаточно, чтобы скрыться от любопытных глаз. Я мотнула головой в их сторону, Цзинь Гуаньшань на миг, прикрыл глаза, соглашаясь. Приняв поклоны от молодого поколения, обменявшись любезностями, в очередной раз приняв волну поздравлений со свадьбой, мы воспользовались суматохой и скрылись в зарослях темной тропинки. Наши преследователи остались ни с чем, все было проделано так легко и естественно, что заклинателям оставалось лишь браниться сквозь зубы, и, дабы не вызвать подозрения, вернуться обратно к Павильону Лотоса. В этот же миг Ветер донес до меня торопливый топот ног, а шелест шелка парных надписей, и шорох алых с золотым фонариков подсказал — Мэн Яо со всех ног торопился вернуться обратно, но снова остался ни с чем. Я улыбнулась и указала ладонью вперёд — перед нами раскрывалось прекрасное озеро, что отражало в своих водах чернеющий небосвод. «От веку водой скрывают любые речи, ” — подумала я и с удивлением заметила, что Цзинь Гуаньшань не торопится отнять своей руки. Когда он заговорил, его голос зазвучал тихо и серьезно: — Решение о вашей участи я не мог принимать один, госпожа Цзян. Но и не принять во внимание всего, в том числе и вашу глубокую и нежную привязанность к моей невестке… — он остановился у зарослей тростника. Я замерла перед ним, напряженно кивнула в ответ. — Она бы просила о снисхождении для вас. Она и тогда просила… — закончил Цзинь Гуаньшань глядя мне прямо в глаза. — Шицзе, — выдохнула я, на миг закрывая глаза. Маска госпожи треснула против моей воли, являя Верховному Заклинателю всю мою боль. Рука потянулась к поясу, ладонь сжалась в кулак. «Неужели всё-таки ты… Ее имя…?» Цзинь Гуаньшань следил за мной спокойным взглядом, лишь голос выдал мне его скорбь: — Сейчас я вижу, что она была права. В вашей душе нет места темноте. Она тосковала. — А я тосковала по ней, — немедленно отозвалась я. Глава Цзинь окинул озеро взглядом, и осторожно забрал свою руку, я скользнула шелком своего рукава по его шелку. Разговор предстоял серьезный. Цзинь Гуаньшань прошелся вперёд, замер в пол оборота перед самым спуском к воде. Несколько ударов сердца он всматривался в озерную гладь, отметил качающиеся на легком ветру закрытые лотосы, оглядел ивы, что склоняли свои ветви к самой земле. — Ваша преданность семье действительно восхищает, — медленно проговорил он. — Равно как и самопожертвование, госпожа Цзян, — Цзинь Гуаньшань говорил об этом ровно, как о само собой разумеющемся факте. И все же нотки власти неуловимо звучали в его голосе. Власть сверкала в его глазах, читалась в его позе. «Он больше никогда — Цзинь Гуаньшань. Он теперь всегда и во всем Верховный Заклинатель, ” — подумала я и коротко поклонилась в его сторону. — Однако, принимая во внимание… Он извлек из рукава плоскую шкатулку из белого дерева, покрутил ее в ладони с грустной улыбкой. Я ловила каждый его жест. — Я знаю, вы переписывались. По крайней мере, старались, — Цзинь Гуаньшань сверкнул глазами в мою сторону. — Все так, господин Цзинь. Она… Госпожа Цзинь Яньли не оставляла надежд вернуть меня и Старейшину Илин на путь раскаяния и кротости, — ответила я не раздумывая, ведь это была чистая правда. Цзинь Гуаньшань кивнул, лишь на миг на его лице показалась будто бы тень разочарования, словно, он ожидал от меня искусной лести. Но мне нечего было скрывать, по крайней мере, пока. — С вами ей это удалось, — наконец признал вслух Цзинь Гуаньшань. — Общими стараниями… — немедленно отозвалась я, признавая еще одну правду. Он кивнул и протянул шкатулку мне: — Здесь, госпожа Цзян… Письма, которые не успели дойти до вас, — мои руки метнулись навстречу, я сжала дерево шкатулки со своей стороны. Вцепилась в нее до скрипа ногтей по гладкой поверхности, едва не дернула ее из рук. Цзинь Гуаньшань словно не замечая этой реакции продолжил: — Моя супруга, госпожа Цзинь взяла на себя смелость собрать их. А я выступаю гонцом. Я судорожно кивнула, чувствуя, как дрожь накатывает на тело волнами. Он проговорил, глядя мне в глаза: — Пусть, пусть это будет знаком окончания вражды между вами и мной, — лишь на миг он задержал шкатулку в своих руках, и даже не покачнулся, когда я, не таясь от него едва ли не вырвала у него из рук. С пеленой слез на глазах я поднесла шкатулку к лицу, любовно погладила дерево кончиками пальцев: — Шицзе, сестричка, — тихо прошептала я, и едва ли не вскрикнула, когда осознала, что сказала это вслух. Я тут же поспешила поклониться, силясь выдавить из себя: — Бла… Благо… — Я все вижу, госпожа Цзян. Не стоит, — он жестом попросил меня выпрямиться. Понимание было на его лице когда наши взгляды пересеклись. В этот миг, прежде чем делать следующий ход мы замерли, вбирая в себя это короткое перемирие. Мне показалось, словно и правда мы всего лишь дядюшка и племянница, а вместе — родичи, что потеряли своих родичей. Каждый своих, но все же потеряли вместе. А все это: роскошь наших одеяний, далекий смех, шум чаш и звук льющегося вина — всего лишь необходимость, декорации, за которыми мы прячемся друг от друга и каждый от самого себя. — Наша вражда закончена? — он решительно сделал ход вперёд. Я выпрямилась, ответила тем же: — Полагаю, да. Он довольно ухмыльнулся в ответ, в его улыбке промелькнула сталь и лед. Цзинь Гуаньшань поинтересовался: — Однако, не покажете ли мне вон ту скромную пристань с рыбацкой лодкой? — он указал на пристань на другом конце озера, под сенью ив. Сейчас, в наступающем тумане она была едва различима. «Что же еще меня ждёт?» — подумала я, но вслух сказала: — Конечно, господин Цзинь. Оттуда открывается прекрасный вид. Предлагаю для острастки показаться остальным, на миг. Он кивнул в ответ, и снова предложил мне руку. Осторожно выйдя на свет, мы обернулись: никого подозрительного, щебечущие вокруг заклинатели были заняты лишь друг другом. Я указала ладонью вперед, и мы отправились к сокровенному месту. — Теперь, когда треволнения улеглись, я хочу вас просить присутствовать, хотя бы изредка, на совете кланов, — снова ход вперёд. Теперь пришло время выученной скромности. Я робко вздохнула, будто бы делала это много раз и сладким голосом запела: — Господин Цзинь, я рада вашим словам, однако это решает и мой муж, — мой голос звучал успокаивающе, обволакивал его статный силуэт. Цзинь Гуаньшань с усмешкой продолжал меня слушать, а я рассудительно говорила: — Он выше меня, поэтому если он повелит мне остаться в Пристани Лотоса, мне не пристало препираться. Он повернул голову в мою сторону, и я готова была поклясться, что слышу этот вопрос, что крутился у него на языке: «Что, нашлась управа на Ветер?» Я знала, что при других обстоятельствах он бы выпалил этот вопрос и долго хохотал удачной остроте. Но сейчас он сдерживал себя, за что я была ему благодарна. Ветер доносил до меня разные слухи, и среди слов были и те, кто жаждал узнать хоть одну подробность того, что происходило за закрытыми дверями Ляньхуа. Разумеется, их не могли не интересовать подробности, ведь глава Цзян меня пощадил. А дальше? Я его наложница? Пленница? Невеста? Как мы, двое, уживаемся под одной крышей? Ладонь легла на живот, в таком безотчетном жесте. Я защищала свое дитя, и совершенно не заботилась о том, как поймет этот жест Верховный Заклинатель. Дитя, что зародилось от любви. Уголек, что обратился теплым, мягким огоньком, оживил нас обоих. Напомнил нам, все ещё терявшимся в лабиринте своих кошмаров о том, что мы вместе. Мы — живы. И этого у нас не отберет никто. Свирепость в моем взгляде, казалось, даже порадовала господина Цзинь, если он и догадывался о том, что скрывалось за моим движением, то не подал виду. А значит, сейчас, я сделаю всё и даже больше. Ради нас и будущего. — Вы правы, мне отрадно слышать в вас такое смирение. — Благодарю, глава Цзинь. — Однако, госпожа Цзян, раз уж мы сохранили ваш ум, а вести говорят лишь о вашей добродетельности… Что-то понимающе-мужское просквозило в его взгляде, такое, что мог прочесть лишь мужчина. Я покорно склонила голову, признавая, что мне не по зубам эта догадка. Вслух Цзинь Гуаньшань сказал: — Фэн никогда не отказывали в поддержке никому из заклинателей, — снова ход. Но это не приказ и даже не просьба. Это просто напоминание: «Я помню о твоих предках. Я помню о вашей силе.» — Верно. — Поэтому, если это согласуется с волей вашего мужа, скажите, будете ли вы в Совете? Мы остановились за считанные шаги до укромной пристани и посмотрели в глаза друг другу. — Фэн давно пора занять свое место. — Вы создали для этого все условия. — Однако, госпожа Цзян, не сочтите мои слова бахвальством, но раз уж мы с вами, не страшась суеверий, — он округлил глаза в притворном ужасе, — говорим о смерти во время торжества жизни, я бы хотел отметить, что ваши слова глубоко ранили меня. — Действительно, — сухо согласилась я, — не нам с вами бояться суеверий. Но позвольте узнать, чем эта недостойная женщина ранила вас? — «Недостойная женщина» — презрительно протянул он, фыркнул, словно ожидал другого. — Всего лишь форма речи, — отозвалась я и пожала плечами. — Так чем же я вас ранила? — Госпожа Цзян, поймите меня правильно. Я не скрываю своей силы и могущества ни от кого в этом мире, — он снова отнял от моей руки свою руку и потряс в воздухе ладонью. Его широкий рукав развевался на ветру. — Гордости государства не следует пылиться, — с уважением отозвалась я. — Вы это понимаете, я рад. И тем горше было слышать мне от вас слова, во время суда над вами, — он указал на меня ладонью, и тут же заложил руки за спину. Я выдержала удар спокойно, даже одарила вежливой улыбкой в ответ. — Что я не ударил пальцем о палец, чтобы вы жили, — напомнил он мне мои же слова. Напомнил уверенно, без капризов. Задета была гордость правителя, а не самолюбие мужчины, и Небо было свидетелем — не хотела бы я видеть, каков он, когда задевалось его самолюбие. Власть парила в воздухе едва уловимым, тонким ароматом, она сливалась с запахом озера, с запахами пира, что доносил до нас ветер. Аромат был тонким, ненавязчивым, мягко вплетался в общую композицию звучания. — Я была проигравшей, в вашей власти. Я хотела умереть с гордо поднятой головой, — ответила я и кивнула, когда он все же предложил мне дойти до рыбацкой пристани. — Я это понимаю, — хохотнул он, — поражение косит, как мороз посевы, оставляет на душе шрамы. Но возьму на себя смелость развеять ваше заблуждение. Госпожа Цзян, в то время, когда Цишань Вэнь поднимались по кровавым ступеням на вершину, когда все кланы послали своих наследников к ним, — он снова усмехнулся, и поднял ладонь вверх, наблюдая как шелк струится по его руке, — на перевоспитание, — с презрением протянул он, — вы остались в Пристани Лотоса. — Таково было решение почившего главы Цзян и его супруги, — отозвалась я, немедленно кланяясь. — Но обо мне и речи не было в послании, что доставил главе Цзян гонец, — я озадаченно нахмурилась. — Вы правы, однако я, пользуясь своим влиянием, убедил главу Вэнь что вы не стоите его внимания. Слухи о том, что вы делаете успехи на обучении у Гусу Лань быстро поползли по нашему миру. Многие предвкушали возвращение Ветров, ждали с замиранием сердца, — Цзинь Гуаньшань взмахнул рукавом, и заложил руку за спину. Я почувствовала, как одновременно, в сумасшедшем танце вокруг меня сливается жизнь и смерть. Как их вихри обнимают друг друга, затягивая меня в бесконечный водоворот. Все глубже, все дальше, на самое дно. — Было бы несправедливо не оправдать их ожиданий, госпожа Цзян. Но ведь всему свое время, вы согласны? Я расслабилась среди волн, не теряя изящества, поклонилась: — Прошу Верховного Заклинателя простить мое невежество, мне было это неизвестно. Впредь я буду думать лучше, прежде чем говорить. Он снова раздраженно поморщился, махнул рукой: — Всем нам время от времени стоит это делать, госпожа Цзян. «Ты спас меня?! Ты?! Отправил своего сына, но спас меня?! Иначе было нельзя, знаю. Ты убедил Вэнь Жоханя, что я ничего не стою? Ты дважды меня спас, а долги я не люблю. Осторожнее, Тяньчжи, легче. Не будет же он требовать свитки прямо здесь, сейчас. Сделать это — себя не уважать. Ох, А-Сянь! Мы ошибались и не ошибались на его счет!» Цзинь Гуаньшань следил за мной внимательно, с лёгким снисхождением во взгляде. — Ветер, Ветер он и есть, — едва слышно пробормотал он. Я сделала вид что ничего не услышала, и, пользуясь заминкой, сделала ход вперед. Негоже было заставлять Верховного Заклинателя ждать. — Чего вы опасаетесь, глава Цзинь? Он коротко рассмеялся, прошелся по небольшой пристани, осмотрел рыбацкую лодочку. — Воинская прямота, — он заложил руки за спину, повел плечами: — Мой брат не прогадал, породнившись с вами. Я медленно кивнула и тут же отметила: — Я настаивала на временной клятве лишь для приличий, — кривая ухмылка, тень от его ухмылки легла на мое лицо. Я дерзко вскинула голову, наблюдая за тем, как от следующих моих словпо лицу Цзинь Гуаньшаня скользнуло удивление: — Я давно привязана дочерним почтением к главе Не и рада, что теперь могу дарить ему без остатка, — мне не надо было разыгрывать из себя никого, мое сердце пело песнь счастья только от одного имени моего грозного названного отца. Истинные чувства снова проступили через маску госпожи на моем лице, теплыми бликами отразились в его взгляде. — И это тоже порадовало мое сердце, госпожа Цзян, — наконец, закончив читать по моему лиц, отозвался Цзинь Гуаньшань. — У нас становится слишком много… — он помедлил лишь на миг, проговорил вкрадчиво, изучая тростник перед собой, — амбициозных молодых людей. Как я рад, что вы не входите в их число. Мы обменялись вежливыми улыбками, я полупоклонилась в его сторону, не без гордости отметла: — Фэн помнит… Он кинул на меня пристальный взгляд, позволил себе ухмылку. Здесь, находясь в уединении ото всех, весь его вид говорил о том, что разговор следует вести чуть свободнее. Ещё свободнее. — И это правильно. Однако… Вы спросили, что тревожит меня? Небо забрало у меня одного сына, как вы знаете, я недавно обрёл другого. — Знаю. Жалею, что не могла поздравить вас с этим лично, — сверкнула я глазами в его сторону. Цзинь Гуаньшань коротко рассмеялся в ответ и бросил на меня пристальный взгляд: — Поздравить, госпожа Цзян… — его улыбка на миг превратилась в оскал, и стала еще шире, когда он заметил, как я внимательно слушаю его. — Вы теперь так же часть нашей семьи. А семья должна помогать друг другу, ведь так? Цзинь Гуаньшань впился в меня тяжелым, долгим взглядом, я не дрогнула перед ним, хотя бы и мое сердце забилось чаще. Природа Фэн, защитников и хранителей мудрости и тропинок к власти помогала мне в этот миг. Я вдруг вспомнила, как во время пересуда Не Мнцзюэ напомнил Цзинь Гуаньшаню о том, как последний приходил за мудрым советом к моему почившему отцу. Я мало что знала об этих событиях, Цзян Фенмянь упоминал об этом вскользь, сделал предположение что тогда обстоятельства еще были не рождены в должной мере. И действительно — большая игра на тот момент еще только началась. И мой кровный отец знал, что природе Лань Лин Цзинь еще предстоит проявиться. Оттого-то Фэн Ксинг и отступил в тот час, когда Цзинь Гуаньшань предложил ему поддержать его притязания на верховную власть. Перемены, что пришли в наш мир вместе с темным железом, были такими страшными, что потребовали кровавой жертвы от Ветра… Вековой закон о равновесии, благодаря которому каждый клан развивал свою тропу к вершине, свою технику. Праведные Лань, с их тысячами правил несли в себе чистоту, послушание и верность — качества, без которых невозможно самосовершенствование. Яростные и скорые на гнев, на суд и на милосердие Не напоминали всему миру заклинателей о том, что за преступлением всегда следует наказание. Царственный пион Цзинь всегда был символом власти роскоши и достатка — они являли собой совершенство изобилия, и тонкую игру ума, хотя и мечом владели в пример многим. Это был лишь вопрос времени, когда Цзинь встанут во главе нашего мира… Стремящиеся к невозможному Цзян, что сильны перед всеми невзгодами мира являли свое спокойствие и рассудительность, поэтому-то мои предки и выбрали их союзниками, испив горькую чашу изгнанников до дна. Цишань Вэнь были пятыми, замыкающими священное число. Огонь и солнце их знамен, их одежд, были напоминанием каждому что они способны обратить в пепел любого, кто усомнится в их месте под Солнцем. Их разрушительная природа была так близка к Темному Пути, что искушение, одолевавшее многие поколения клана Цишань Вэнь, все-таки смогло склонить сердце Вэнь Жоханя ко злу… Каждый из тех кланов, что сейчас мы зовем Великими, встал на свою дорогу ведущую к вершине, обуздал свою технику самосовершенствованием, являясь оплотом и воплощением той или иной добродетели. И я прекрасно знала, какой клан займет свое место по праву и закону, замкнув священный пентакль пятым числом… В свое время. И над ними всеми парил Ветер Фэн, Ветер, что поднимал бурю когда приходила пора обновлений, Ветер, что помогал воплотится новым путям, проявится в мире. Фэн, что веками стояли на страже порядка с мечом в руках и знаниях о равновесии. Нас считали отстраненными и даже безжалостными, от того что исполнение долга мы ставили превыше всего. Нам было все равно на цвета и громкие имена: если было что-то что по праву должно было принадлежать младшему клану, но находилось в притязании Великого, мы без раздумий занимали сторону справедливости. Фэн невозможно было подкупить, склонить лестью на свою сторону — объединяя их всех мы были выше притязаний на власть. Мы признавали силу, уважали могущество, но всегда с прямой спиной и гордо вскинутой головой. Нас и правда мало тревожили заботы внешнего мира все это мы оставляли другим. Когда дует Ветер, каждый показывает свое истинное лицо и это было единственное что нас заботило. В любой схеме, в любой постройке есть изъяны и мы всегда указывали на эти трещины прежде чем рухнет наш общий дом. Мы объединяли их всех и при этом оставались в стороне, давали проявится природе каждого из них. Но мы никогда не покушались на сложившийся порядок вещей. Получив давным-давно свой жестокий урок, мы как никто знали о важности пребывания в равновесии. Из раздумий меня вырвал голос Цзинь Гуаньшаня: — Не все члены нашей семьи рады такому родству с вами, госпожа Цзян. Я хмыкнула, опустила взгляд, шагнула ближе: — Не удивлена, господин Цзинь. Амбициозным молодым людям свойственно часто видеть соперников там, где их нет, особенно среди молодого поколения. Мы замерли разглядывая друг друга — ни обвинений, ни упреков. Всего лишь разговор о власти. Между тем, кто правит, и той, кто понимает суть его правления. Цзинь Гуаньшань посмотрел на мня свысока, довольно хмыкнул: — Мы поняли друг друга. Меня тревожит… Я даже не знаю, как это точнее выразить… Я учтиво поспешила ему на помощь: — Прыть молодого господина? Рвение? Верховный Заклинатель сощурил глаза, глядя на меня, и хмыкнул. — И это тоже. Он словно танцует танец, танец опасный, сбивает ритм сердца и шагов. Нельзя не отметить его ум, его полезность клану. Я кивала каждому его слову, и выпалила, едва он договорил: — Вы не случайно разделили верность и полезность? — поинтересовалась я разглядывая лотосы на озере. — Да, госпожа Цзян, — Цзинь Гуаньшань довольно расправил плечи. — В вас бушует верность, это видно. Я читаю это в ваших глазах, в вашей позе. А вот в нем… Признаться, я иногда и сам не знаю, что кроется в его пользе. Я снова коротко улыбнулась, и, взмахнув рукавами и подолом резко повернулась к нему спиной, принялась мерить рыбацкую пристань шагами: — Верховному Заклинателю, обладающему властью, часто приходится танцевать танец и уступок, и хитростей. Такова уж власть, равно как и война, — я замерла на противоположной стороне, прямо напротив него. Вокруг нас клубился вечерний туман, сверху на нас лился свет ночного светила и звезд. Тишину нарушали звуки ночи, да отдаленный пир. Цзинь Гуаньшаньне прерывал меня, но слушал очень внимательно. В этот миг я им откровенно залюбовалась — истинный правитель, спокойный и выдержанный. Он будто бы без труда сдерживал сейчас ревущее в нем пламя алчности и еще большей власти. «Удержится ли он на этой тонкой грани, Тяньчжи?» — промелькнуло в моей голове. Но вслух я продолжила: — Власть, господин Цзинь, толкает на странные поступки, которые кажутся таковыми лишь людям не сведущим, — сложив руки в изящном жесте, я снова поклонилась в его сторону. Цзинь Гуаньшань поджал губы, но вынужден был признать мою правоту: — Действительно, госпожа Цзян. Власть никогда не была пустым звуком, поэтому я решил поговорить о ней с вами, рад, что вы понимаете это. — Как можно, господин Цзинь, — парировала я. — Не понять? — тут же хмыкнул он. — Не отозваться, господин Цзинь, — я бросила в его сторону дерзкий взгляд.       «Переманиваешь на свою сторону… Да только я теперь не пленница, господин Цзинь, я теперь госпожа Цзян. " Мы застыли друг напротив друга. — Верных берут верностью, преданных преданностью, любящих любовью, почтительных — почтением. Тот кто держит, должен знать, кого держит. — Все так, — одобрительно кивнул моим словам господин Цзинь. Я снова прошлась перед ним, наблюдая как широкие рукава, расшитые золотым лотосом едв ли не касаются глади озера. Остановилась в пяти шагах от него, залюбовалась закрытым на ночь цветком, улыбнулась отражению ночного неба на спокойной глади озера. Глядя на свое отражение, что пошло рябью от налетевшего ночного ветерка, я медленно проговорила: — Вы много говорили о семье, господин Цзинь… Полагаю, вы хотите сказать, что растили карпа, а получили дракона? — я резко повернулась в его сторону, так резко что звон цепочек моих шпилек и колокольчика на поясе прозвучал резко. Цзинь Гуаньшань стойко выдержал мой взгляд, хотя я успела заметить тень удивления в его глазах. — Ваша прямота… — он осекся, даже не зная как продолжить. — Воинская, господин Цзинь. А за верную службу не казнят, ведь так? — дерзко поинтересовалась я. — Попросив привести вас сюда, полагаю, именно это и хотели услышать, — я обвела рукой наше уединенное место. — Все верно, госпожа Цзян. Простите мне мою оплошность. — В этом нет вашей вины, глава Цзинь. Ветров действительно слишком долго не было с вами. Полагаю, вы хотите знать природу вражды, что вспыхнула между мной и вашим сыном? Дерзкий и опасный ход, но если передо мной тот, о ком я думаю, то мне бояться нечего. Мне было неведомо, что именно Цзинь Гуаньшань успел разглядеть в своем Мэн Яо. И насколько больше меня он увидел, но пока мне было ясно одно — узнать приблудный сынок успел достаточно. И достаточно крепко пророс на поле гордости государства, чтобы его отец попросил меня о разговоре. Любому мудрому правителю, рано или поздно, нужен будет тот, кто говорит правду прямо в глаза. Любой правитель устает от лести и подобострастия. Вопрос лишь в том — какой будет эта правда, и что будет после с тем, кто ее сказал. Моя ладонь снова сжала пояс, широкий рукав словно полог разделил Верховного Заклинателя и мое дитя. Фэн Тяньчжи видела лицо самого Янь-ло-вана, так разве же устрашится она его воплощения на земле? — Все верно, госпожа Цзян, вы приятно удивляете меня. — Мои скромные таланты к вашим услугам, глава Цзинь. — «Услуга», — недовольно скривился он в ответ, — от вас слышать такое, — Цзинь Гуаньшань покачал головой. — Снова вежливая форма, глава Цзинь. Не обо всех приличиях мы можем позволить себе забыть, — заговорщицким шепотом сообщила ему я, приложив ладонь ко рту. Он кивнул в ответ и снова взмахнул рукавом. — Так в чем же природа вашей вражды? “ Это что же ты там брякнул, а, Мэн Яо, что отец твой так озаботился?! Устроил в Башне погром? Вы сейчас должны быть заняты теми побрякушками, что мы с А-Сянем бросили на горе. Что, так быстро поняли что этого мало? Нет, быть не может, еще времени мало прошло… Так чего же ты хочешь, Цзинь Гуаньшань? Хочешь знать к чему готовиться. Что ж, я на твоей стороне, Верховный Заклинатель.» — Природа, господин Цзинь… — я криво усмехнулась. — Природа проявилась сама по себе, как часто бывает. Создались для нее все условия, но не мной. Я была слишком сломлена и раздавлена для этого, — закончила я глядя ему прямо в глаза, твердым и спокойным голосом. Цзинь Гуаньшань шагнул ближе, пристально посмотрел на меня: — Что-то произошло во время вашего заключения? — А вы не знаете? — голос стегнул воздух плетью. Теперь для меня настал удачный момент проявить свою власть. — Вы не знаете, глава Цзинь? — мой голос звенел от злости. — Не вы ли приказали подвергнуть меня такому позору?! — Госпожа Цзян… — искреннее удивление и негодование прозвучало в его голосе. Я резко вскинула ладонь, прерывая его, я задрожала от боли и гнева что поднялась в моей груди. И Верховный Заклинатель позволил мне такую дерзость, понимая, что за такой моей реакцией кроется нечто большее, чем простая обида. Я выпускала свои темные чувства наружу, позволяла ему увидеть их в себе. Позволяла догадаться о том, что вот-вот прозвучит то, что может обернуться кровавым долгом. И новым раздором. Одно дело — бесчестить пленницу, за которую и заступиться-то некому. И совсем другое дело — позорить госпожу и хозяйку в одном из Великих кланов. И пусть за всем этим он увидит что я женщина — это будет даже полезно. Нам обоим. Карать слугу — полдела. Прежде следует спросить с господина. И чем больше я говорила, чем ярче полыхали в ответ его глаза, я все больше понимала — этот выбор будет верным. — Вы верно заметили, господин Цзинь, я — госпожа Цзян! Отныне и до веку, глава Цзинь! И даже вам этого не изменить! — воскликнула я в негодовании. — Я не просто госпожа в Великом клане — я ваша родня, а вы моя! — я указала пальцем на него, потом на себя. — Госпожа Цзян я не собирался оспаривать… — рассудительно начал Цзинь Гуаньшань. — Молчите! Вы! Вы пришли договариваться со мной?! После всего что сделали?! Со мной?! — я мгновение ока оказалась напротив него, ядовито выплюнула — Я понимаю, для чего вы покарали за дерзость Старейшину Илина и меня заодно. Я приняла это, пусть и не безропотно, но приняла! — мой дрожащий палец замер в цуне от его груди, — таков закон войны — он суров, но справедлив. Но после, после, после! Что вы сделали после! — я тряхнула головой, на миг скрыла свое лицо в ладонях. Я танцевала на грани, понимая, что еще миг, шаг, вздох и я полечу в бездну. Обнажить свой позор дважды — необходимость. И если перед алтарем предков Цзян я склонялась в смирении, то гордости государства предстоит узнать мой гнев. Если не решить это сейчас, прямо здесь, на земле где я уже хозяйка — невозможно сходу предсказать чем это обернется. Чем больше козырей я заберу у Мэн Яо в этой игре, чем больше тропок я завалю камнями — тем быстрее он рухнет. Фэн преподавала урок всем, но впервую очередь самой себе. Встретившись глазами с Цзинь Гуаньшанем я увидела в его облике отражение своего гнева. Он сделал было полшага вперед, но я качнулась назад. Я оглядела его с головы до ног пылающим взглядом: — Не смейте, господин Цзинь! Я заметила, как глубокое волнение проступило на его лице, но его голос прозвучал ровно: — Госпожа Цзян, я должен знать все. Понимаю, вижу ваши опасения, но посмотрите на меня, посмотрите. Разве доказательств писем мало? — Письма моей шицзе… я благодарна вам, — хрипло ответила я. — Но это не умалит всей боли что я получила под вашей крышей!       «Хочешь пожить подольше и подольше удержать власть. Да, ты жаден, ты похотлив, ты в конце концов упиваешься теми свитками что нашел на горе Луаньцзань, но куда ты заманиваешь меня сейчас? Сколько мне встанет согласие? И насколько дороже будет отказ?» — подумала я, сжимая и разжимая ладони в кулаки. Цзинь Гуаньшань следил за мной, ловил каждый вздох и жест. — Вы оплакиваете не свое пленение, — наконец сухо выдал он свой вердикт и стряхнул пылинку с рукава. — О, нет, глава Цзинь, моя скорбь не по моему плену! — Что произошло, госпожа Цзян? — Достаточно, чтобы грянул гром войны. Или вы думаете, что забрав у меня меч, я не могу сражаться шпилькой? — дрожащим голосом закончила я. Цзинь Гуаньшань нахмурился в два шага окзался рядом со мной. Не нарушая последних приличий, он участливо поинтересовался: — Вы хотите спросить за… — Я сделаю это сама, глава Цзинь, — я вскинулась. — Я не смею и просить о большем, господин Цзинь, вы явили ко мне величайшую милость. Но сейчас, поймите меня, я не торгуюсь с вами за почести. Не набиваю себе цену. Вам такого хватит и без меня. Я — госпожа Цзян, господин Цзинь. И я не запятнаю Лотос, — протянула я и покачнулась, упредительно вскинула ладонь показывая что не собираюсь падать в обморок. Он кивнул, понял меня. Я кивнула в его сторону: — Признаться, я бы хотела сохранить эту вражду втайне ото всех, дабы не оскорбить ею мою семью. В семье не должно быть ссор, все так. Однако я лишь пытаюсь… Пытаюсь свести к меньшему любой ущерб. То, о чем вы просите, господин Цзинь, может сделать меня, а следом и моего мужа, легкой мишенью. Позвольте мне закончить, господин Цзинь. Раз уж вы ослабили перевязь приличий. Однако, я понимаю, что вдвойне дороже может стоить, и уже всем нам, отказ. Наша вражда с вашим сыном имеет природу непонимания — это вам говорит Фэн. Наша вражда в основе имеет месть — это вам говорит женщина! Цзинь Гуаньшань постепенно начинал догадываться о чем я ему толкую, поэтому уцепился за последнее слово. Я не ожидала такого его хода. — Вы не просите о милостях, я вижу. Но вот вам еще одна, госпожа Цзян, — его голос прозвучал спокойно и властно. Я не могла не отреагировать на этот напев, против воли я поклонилась, обозначив свою готовность. И пусть я дрожала как лист на ветру, пусть в моих глазах полыхал гнев, я все же смиренно склонила голову перед самым могущественым заклинателем нашего мира. Склонила в уважении, а не из страха. И следующие его слова подсказали мне, что Цзинь Гуаньшань это понял. — Я уже говорил с вашим мужем, теперь хочу лично сказать вам, — он помедлил, что послужило для меня сигналом выпрямиться. Мы застыли друг от друга в трех шагах. Цзинь Гуаньшань не заставил меня ждать: — Я принял решение, что А-Лину будет лучше, займись клан Цзян его воспитанием. Небо было свидетелем — этого я не ожидала. Гнев мой сменился растерянностью, даже беспомощностью, которая, возможно так явственно проступила в моих чертах, что вызвала на лице Цзинь Гуаньшаня снисходительную улыбку. Ноги подкосились, я покорно рухнула сначала на колени, потом простерлась ниц, да так и замерла. Сердце грохотало в груди боевым барабаном и совсем скоро до Цзинь Гуаньшаня донеслись мои судорожные всхлипы. — А-Лин, мой. наш мальчик, наш… я, — бормотала я, не в силах подняться, не в силах отнять рук от прохладного дерева рыбацкой пристани. В груди расцветал огненный цветок, с острыми шипами по краям. Сын моей шицзе… здесь! Я смогу, я… меня… — И это тоже много говорит о вас, госпожа Цзян, — протянул он, наблюдая за тем, как мое тело бьет крупная дрожь. Я приподнялась и заметила его протянутую руку. Вся тонкая игра в этот час словно покинула нас, и я вложила свою руку в его ладонь. В этот миг дядюшка помогал своей племяннице подняться, один родственник помогал другому — не больше и не меньше. Дядюшка смотрел в мое лицо и читал на нем: «А-Лин! Шицзе! А-Лин!» Дядюшка смотрел на племянницу и довольно, великодушно улыбался, дядюшка заключил ладонь племянницы в свои руки и ободряюще похлопал. Дядюшка и племянница. — Я буду… Я… — мой голос взволнованно взлетел, я сжала его ладонь в своей, будто бы этот жест мог сказать за меня все, что я не могла выдавить из себя. Какой уж тут гнев? Продолжая благодушно улыбаться, Цзинь Гуаньшань проговорил: — Оставьте все до визита в Башню Золотого Карпа, если там этому найдется место, — он по-доброму улыбнулся мне, кивнул. Я улыбнулась, прикрыла глаза, судорожно втянула воздух, попутно размышляя: «Не оставил мне выбора. Как умно. Вы по праву Верховный Заклинатель. Но и загнанный в угол сражается с двойным отчаянием. Теперь мне есть что терять.» Он доверил нам воспитание А-Лина. Воперки всему, хотя прошло еще чуть больше года. Я знала, что кланы еще гудят от пересудов, этого не мог не знать он. Он, Верховный Залинатель, стоящий на вершине, над нами. Сколько же всего кроется в этом послании! Одним махом, всему нашему миру, каждому заклинателю, он дает понять — он доверяет клану Цзян.Он доверят решениям Цзян Чэна — сначала сохранить мне жизнь, потом жениться на мне. Цзинь Гуаньшань доверяет мне. Хотя бы в этом. И Небо мне было свидетелем — я его не подведу! Цзинь Гуаньшань оставлял меня гадать, насколько легко ему далось это решение, но я хотела оставить это пологу его кабинета. Мы разжали наши руки.Медлить было бы невежливо, поэтому уняв волнение, я продолжила: — Благодарю. Причина вражды… Господин принял меня за свое отражение. Я буду говорить прямо, господин Цзинь — дракон может дорого заставить заплатить всех нас, — мой голос снова задрожал от ноток гнева. — Дракон, которого можете взрастить вы. Не мне судить «зачем» и «почему», глава Цзинь. Я покорно приняла обстоятельства — ваш сын член нашей семьи, — я обвела дрожащей ладонью пространство вокруг нас. — Однако, я не могу держать втайне от вас всего, тем более, когда вы сами поинтересовались. Я надеюсь лишь на вашу мудрость, глава Цзинь, — я поклонилась ему, он кивнул в ответ, позволяя продолжать. Я продолжила: — Зная природу власти, я понимаю, что белые одежды иногда бывают… Слегка затемнены пылью обстоятельств. В его взгляде мелькнула сталь: — Все верно, госпожа Цзян. Я рад. Мило улыбнувшись, я продолжила: — Но также, мы знаем, как легко, росчерком кисти можно превратить «верность» в «неверность». Одаряя меня столь ценными дарами, вы проявили и щедрость, и мудрость, — горечь прозвучала в моих словах. — Верным — верность, — он указал на меня ладонью и довольно вскинул голову. — Однако, хотите совет, как было и впредь? Вы на пути к созданию чудовища, которое вас и пожрет, господин Цзинь. А следом, поглотит и всех нас. Там, в тюремной камере, о… Он был щедр, или были щедры вы? — Госпожа Цзя-а-ан, — протянул он в ответ, опасно щуря глаза. Я поняла это предупреждения, и не медля не мига, обнажила перед ним свой позор. — Хорошо. Он сулил место в совете кланов, говорил о том, что грешно губить такой талант, обещал… Ха, обещал помочь мне возродить клан Фэн из пепла. Обещал мои цвета, вместо цветов Цзян, — иронично закончила я, проведя по своей груди полумесяц, от плеча до плеча, демонстрируя ему цвета своего одеяния. С каждым словом лицо господина Цзинь пылало все большей яростью. Уже не напускной. Щенок отбился от рук, как же жаль… — Дальше, госпожа Цзян, — приказал он со злой иронией. — Я молчала из-за траура, как вы понимаете, хоть это и могло вас оскорбить, поступить иначе я не могла. — Цена? — Свитки Старейшины Илин. И, судя по всему, мое молчание. Вы послали его ко мне? — со смешком поинтересовалась я. Мы схлестнулись взглядами, словно мечами. Мой удар он блокировал сверху, блокировал умело, твердо и уверенно. — Да, — спокойно ответил он. Сталь скользнула по стали, высекла искры. — Но песнь была другой, — с злым смешком я увела инерцию вбок. В его взгляде полыхнул огонь Нижнего мира, Цзинь Гуаньшань резко отвел свой клинок, и угрожающе попросил: — Дальше, госпожа Цзян, — его клинок еще не вернулся в ножны, но острие уперлось в землю. Врховный Заклинатель давал мне понять, что в любой миг готов атаковать, но я ответ смиренно вернула меч своего намерения в ножны. Чем вызвала у него легкую усмешку. — Поверьте мне, глава Цзинь — не прими я раньше решение покаятся перед главой Цзян, я бы умерла прямо там, в камере. Повесилась бы на своем поясе, ибо ничто кроме слова, что я дала себе уже не держало меня в этом мире. — Он имел на это право, госпожа Цзян.Никто не остался слепым к той боли, что была между вами. Стражники доносили о том, что вы кричали и сорвали голос после его визита. Но это, — с тяжелым вздохом закончил он, — я оставляю между вами. Купился он или нет на нашу сказку о разлученных влюбленных было не ясно, но Цзинь Гуаньшань ее принял. Он же благословил нас с Цзян Чэном, он же настаивал на роскоши празднества. Истинный правитель! Я говорила, впечатывала эти слова со всем гневом в его душу: — Ваш сын пришел ко мне с девами из дома цветов, предлагая мне ваше особое внимание. Плеск озера поглотил мои слова. Ветер пронесся по округе, нарушая тишину. Цзинь Гуаньшань медленно, очень медленно перевел на меня свой взгляд, его черты лица словно в один миг смазались от гнева, нефритовая маска спокойствия пошла трещинами. Мне на миг стало дурно от той силы, от той ярости что прозвучала в его коротком вопросе: — Что? — Вы верно услышали, глава Цзинь. Мне предалагалось стать вашей наложницей. А я. я не могла смыть свой позор сию же минуту, сейчас же! — я развела рукам, взмахнула рукавами, словно журавль перебитыми крыльями. — И вы поверили, госпожа Цзян? — А что мне оставалось делать, глава Цзинь? — злобно расхохоталась я. — В Башне Золотого Карпа есть лишь один хозяин, — сверкнула я глазами, — разве хоть что-то под вашей крышей происходит без вашего дозволения?! Его лицо перекосилось, нездоровый румянец проступил на коже, в глазах сверкала страшная ярость. Произошло. Свершилось. Сыночек сделал ход за спиной своего отца, но снова просчитался, обнажил то, насколько он невежественен. Судил по себе — ведь о таком позоре если уж не молчать, то надо канючить, молить о заступничестве. Но женщина спрашивает за себя сама… «Я не дам тебе посеять раздор, Мэн Яо. Знай свое место!» — видимо, моя мысль так четко читалась в моем облике, что вызвала у Цзинь Гуаньшаня смешок. — Свое место-о-о, — со вздохом протянул он. — И когда же он успел так подумать? Я парировала: — Помните что вы сказали во время суда надо мной? — Какой огонь, какая страсть, — выплюнул он в ярости. Я медленно кивнула в ответ: — Этого было достаточно для вашего сына, чтобы решить преподнести вам такой подарок, господин Цзинь. — А ваш муж? — резко, сухо бросил он и смерил меня взглядом. — Знает все, от первого до последнего слова. Цзян Ваньинь принял меня и он же позволил мне, прежде чем явит гнев Цзыдянь вам, поговорить с вами. — Глава Цзян очень мудр, не смотря на юность, — задумчиво проятнул Цзинь Гуаньшань, глядя на озеро за моей спиной. — Мы все желаем мира, глава Цзинь, — отозвалась я. — Ссоры нам ни к чему. Он перевел взгляд на меня и задумчиво кивнул. — Вот причина, господин Цзинь, — с поклоном закончила я.       Я видела по его лицу, как меняются теперь ходы и планы, видела, как он прокладывает новые дорожки, как переписывает иероглифы в столбцах… — Это останется семейным делом клана Цзян. Вы ничего не говорили, я ничего не слышал, — бросил он отворачиваясь. — Благодарю вас, за то что нашли смелость в себе, — наконец отвтеил он и устало потер лоб ладонью. — Карп и дракон говорите, госпожа Цзян? — жестко усмехнулся он. — Вы это тонко подметили. Спасибо. — Мое дело предупредить, глава Цзинь.Ваше дело — действовать. Будьте осторожны, ведь один позор может повториться. «Ни отец, ни сыночек никогда не забудут откуда Мэн Яо родом, а уж последний позаботится о том, чтобы превратить наш мир в один большой дом цветов. Кажется, Мэн Яо ненавидит нас больше чем я предполагала. Игру нельзя вести открыто, надо дейстовать тонко, так, как умеет Ветер. Идти по грани дозволеного, не дать бросить на свое имя тень подозрения… Он действует в полумраке, что же — мне известно что такое Тьма. Я пойду навстречу, обещаю. Я сделаю все, чтобы сохранить наш мир от опасного чужака, но выбор, выбор всегда будет за тобой, Верховный Заклинатель,» — думала я, глядя ему в глаза, словно была уверена, что в этот миг он способен прочитать мои мысли. Цзинь Гуаньшань кинул на меня пристальный взгляд, сощурил глаза. Кивнул. Я поклонилась. — Простите меня, госпожа Цзян. Вы были поверженным врагом, все так. Но я бы никогда не позволил себе делать вам такие предложения. — Рискну предположить, что в вашем саду хватает цветов и без меня, глава Цзинь. Он рахохотался в ответ, погрозил мне пальцем: — Осторожнее, госпожа Цзян! Такие шутки не к лицу благородной жене, — Цзинь Гуаньшань сверкнул глазами. — А где же свидетели, глава Цзинь? — парировала я. — Все мое остроумие дял вас! Он снова рассмеялся и покачал головой. Я выдохнула, наслаждаясь пустотой внутри себя. «Если бы я тебе не пригодилась бы в будущем. Дальновидно, Верховный Заклинатель. Мое почтение. " — Теперь мне понятен ваш гнев, госпожа Цзян. Я всегда считал, и продолжаю, что от умных женщин одни проблемы. И поэтому, вдвойне приятно мне видеть в вас, — он указал на меня рукой, — покорность. И мудрость в вашем супруге. «Ты для меня не женщина, ты — госпожа» — прочла я по его лицу. Не было нужды говорить вслух, что для мня он делает исключение. Ему было даже неловко, ведь впервые за свою жизнь, обстоятельства толкают его к такому испытанию, но на то он и Верховный Заклинатель, чтобы встречать любой вызов с открытым лицом. — Госпожа Цзян… Как мы знаем, благодаря вам, — он все же снисходительно улыбнулся, — женская природа может укрощать так же, как и мужская. Узнав, однако, всю правду, я все же поражен вашей сострадательностью к вашему же мучителю. Достойный пример всем нам. Я поражен тому, сколь велика ваша верность семье. Рад, рад что не ошибся — ни тогда, ни теперь. Все сказанное здесь останется между нами. — Чужим не позволено узнать больше! — дерзко воскликнула я. — Чужи-и-им, — протянул он, но все же благосклонно кивнул в ответ. — Пусть так, я довзоляю вам так думать. Он будет игра-а-ать, — тихо проговорил Цзинь Гуаньшань, покосился в сторону. — Теперь я понимаю госпожа Цзян. Понимаю. Цзинь Гуаньшань помедлил лишь на миг, потер подушечки пальцев между собой: — А вас, урожденную Фэн, я снова попрошу нас защитить. Как вы защищали нас от Старейшины Илина, — темный, мрачный блеск его глаз подсказал мне кто автор этой мысли, что передавалась из уст в уста среди заклинателей. — Вы хотите чтобы я, как водится, обнажила его природу? — Желаю взглянуть на то, кто из нас с вами окажется прав, госпожа Цзян, — с усмешкой парировал он.       «Если Мэн Яо погибнет, хорошо. Погибнем мы оба, еще лучше.» — Однако, я приложу все усилия, чтобы сохранить приличия.        «И вашу жизнь, а вы мою, пока вам будет это выгодно. А выгода всегда распадается на множество частей. Придя к женщине за советом, вы выразили величайшее уважение и принятие, что должно было меня окрылить. На это и был расчёт. Однако, убедившись в верности слухов обо мне, вы предложили мне место в совете. Какой просчет, ведь есть воля мужа, то, что для меня должно быть превыше всего, как и велит Небо. Однако, оказав милость, вы уже не оставили мне выбора. Знание и власть всегда ходят рядом, но не вместе. Мне представить страшно, что будет, стань он на ваше место. Из двух зол всегда приходится выбирать, хоть это и противно воину. Однако жизнь — не Песня и не предание, где сглажены углы и вычищены все неудобные события. Где скрыты все мало-мальски постыдные моменты. Мужчину не пристало просить о подобном, все так, но женщины, скрытые в своей половине дома, часто видят то, что не видят другие мужчины. Перед женщиной проще обнажить свою слабость, чем перед возможным соперником, а я, хоть и отличаюсь, все же остаюсь женщиной. И наше восприятие друг друга в этом не изменить. Такова уж наша природа.» — Я, разумеется, закрою глаза до определённого момента, госпожа Цзян. — К нему я не подойду и близко. Мне хватит того, что у меня есть, — заверила его я. За нашими спинами загромыхали фейрвеки. — Не пора ли нам возвращаться, глава Цзинь? ***       Степенным шагом, всем своим видом показывая, что говорим о чем-то несущественном, мы подходили к Павильону. Я огляделась: отсутствовали мы довольно долго, но не настолько чтобы успеть вызвать пересуды. Большинство женщин уже удалились, поэтому шутки были все откровеннее, песни все смелее. Я покачала головой — любой пир превращается в военный лагерь. Любой, кто вышел бы любоваться ночным небом в этот миг услышал бы такой обрывок разговора: — Я с радостью применю это благовоние, госпожа Цзян. — Оно тонизирует мозг без вреда для организма, господин Цзинь. Орлиное дерево и сандал — лучшее сочетание. Мы степенно, важно приближались к Павильону Лотоса, всем своим видом демонстрируя увлеченность беседы. Мы словно не замечали кто ждет нас у входа, скрывая до поры свое лицо в тени. Ни вздохом, ни помыслом мы не выдали своего договора, и предавались легкой беседе. Мэн Яо все ждал, когда на него обратят внимание. Шаг, еще шаг, мы с главой Цзинь все ближе, однако смотрим лишь друг на друга. Мы то спорим о словах Мэн Цзы, то вспоминаем раздор Весен и Осеней. Мэн Яо видел, как на нас обращают внимание другие заклинатели, как они жадно вслушиваются в оживленную, легкую беседу между мной и главой Цзинь. Наконец, не выдержав, Мэн Яо обратил на себя наше внимание: — Глава Цзинь, госпожа Цзян, — он немедленно склонился, спрятал свое лицо за широкими рукавами. Лишь напоследок, отнимая свою руку от моей руки Цзинь Гуаньшань быстро сжал мое запястье, а роскошный шелк рукавов скрыл этот едва заметный жест. — Сын мой, — отцовский трепет в его голосе не мало меня удивил, что уж было говорить о Мэн Яо! Он выпрямился, едва услышал голос своего отца, уставился на него благодарным взглядом. Цзинь Гуаньшань тепло улыбнулся в ответ, кивнул ему. Я покорно замерла поодаль, ничем не выдавая себя, размышляя о том, что возможно, у нас есть шанс не отравиться в будущем. — Вас с госпожой Цзян долго не было, мы уже стали волноваться, — Мэн Яо скромно опустил глаза, одарил отца мягчайшей из улыбок. И все же, прежде чем опустить взгляд к земле, я заметила как он покосился на меня. Цзинь Гуаньшань тут же тряхнул рукавами: — Хо-хо, что может случиться при прогулке дяди и племянницы? «Многое, да?» — подумала я, едва сдерживая смех, глядя на то, как отец и сын переглянулись. Полумрак, в котором так удобно стоял Мэн Яо надежно скрывал все его чувства, а они были темны, темны как ночь, что разливалась вокруг нас. Не мог этого не почувствовать и Цзинь Гуаньшань: — Однако спасибо, сын мой, — важно кивнул он и тут же повернулся ко мне, — Госпожа Цзян, позвольте откланяться, — — Позволяю, господин Цзинь! — тут же отозвалась я и подарила ему ответный поклон. За спиной послышались неловкие смешки, а следом удивленный шепот. Мы переглянулись с Цзинь Гуаньшанем, словно закрепляя наш договор. На Мэн Яо мы оба не взглянули. Он прошел мимо нас, шумно отдергивая полог: — Так о каких цветах идёт речь? — хохот в Павильоне стал еще громче. Цзинь Гуаньшань оставил нас позади, в окружении шепчушихся заклинателей, которые еще долго будут судачить о том, как мы раскланивались друг с другом. Я заметила, как Мэн Яо вздрогнул от слов своего отца, и, было, подалась следом, но он шагнул мне наперерез. Аккуратно, но уверенно, почти что не привлекая чужого внимания. — На нас смотрят, молодой господин, — сухо ответила я, изучая шелк за его спиной. — Уже нет, — отозвался он, помедлив лишь мгновение. Я покосилась по сторонам: и правда, заклинатели поспешили рассыпаться по округе, пока их справделиво не обвинили в излишнем внимании. Я хмыкнула, отдала должное его наблюдательности. — Желаете прогулку, дагэ? — с гаденькой усмешкой поинтересовалась я, держа на лице самое невинное выражение. Мэн Яо в ответ сверкнул глазами, открыл рот, но я снова его перебила: — Ведь для этого вы меня ждали, да? Успели соскучиться? Как жаль, наши чувства невзаимны, — тихо и твердо закончила я глядя ему в глаза. — Остановитесь, пока не поздно, госпожа Цзян. Прекратите свои игры, — его голос звучал зло и вместе с этим уверенно. Было поздно пытаться меня убедить в своей сладости, я уже увидела его истинное лицо. Пытаться обмануть меня теперь — себя не уважать, а этого Мэн Яо уже позволить не мог. Он сделал полшага вперед, я на полшага оступила в сторону, решив заманить его подальше. Оставляя ему уверенность, что наступает и ведет именно он, пока мы оба не скроемся в тени. Так удачно заклинатели вокруг увлеклись танцовщицами, что легко парили в воздухе, их газовые рукава были для наших гостей милее всего остального. Он сделал еще шаг, я на шаг оступила: — Игры? Да что же вам все мерещатся партии и игры? Не уверены в себе? Это вы зря, пора бы избавиться от этой привычки, — еще шаг, еще один. Мэн Яо промолчал. — Я вошла в семью и рада была оказать помощь моему дяде, — улыбка моя стала откровенно насмешливой, издевка в голосе прозвучала неприкрыто. Я бы рассмеялась в голос от того, как на его лице проступил гнев: — Прекратите немедленно! — зашипел он, заставляя меня шагнуть во тьму. — Не я это начала… Не мне прекращать. Он пожирал меня глазами: лицо перекосилось от ненависти. Мои глаза вспыхнули в ответ презрением. — Прекратите вы видеть во мне соперника. Мы разные, господин Цзинь. — Зачем вы выжили, госпожа Цзян? Разве не для этого? — он тяжело дышал, его колотила мелкая дрожь. Лицо побелело. — Разве не затем, чтобы уничтожать все, что я строил? Я коротко рассмеялась, зная, что мой смех потонет в общем гомоне. — Вы слишком высокого о себе мнения, господин Цзинь. И в моих причинах жить вы не числитесь. — О чем вы говорили с моим отцом? --властно приказал он, на что я откровенно рахохоталась. — Мал ты чином, от меня ответа требовать! Он шагнул ближе, однако я отступать не стала. — Я поставлю вас на место, госпожа Цзян. Раз вы забыли… Я вскинула руку, сжала пальцы, будто бы сдавливаю горло. — Подзабыли, господин Цзинь? Напомнить вам ваше? Он со странным, диким восторгом смотрел на меня, пылающую презрением. Для убедительности я медленно сжала руку в кулак, напоминала ему, как там, в камере, его горло сжималось от моей техники. Как он стоял передо мной на коленях, пока я лишала его возможности даже вздохнуть. Я тащила его к себе на невидимых веревках, разбивая его ноги в кровь о плиты пола. Его глаза пылали и сверкали, он впитывал в себя этот момент, выпивал его до дна. — Помню, госпожа Цзян. Дайте только срок, я отвечу вам. — У вас его нет, господин Цзинь, — презрительно бросила я. Я стремительно вышла под свет фонариков и фейерверка на ночном небе, кинула пристальный взгляд на павильон, где заметила знакомую фигуру, посмотрела боковым зрением: он выступил из темноты, медленно, неторопливо приближался. Шаг. Ещё один. Знакомое одеяние, а он почти за моей спиной… Я качнулась, прижав руку ко лбу, издавая громкий стон, и осела на землю, прямо под ноги Цзинь Гуанъяо на глазах моего нареченного отца.