Мудрость обнимающая лотос

1.

Уходя в Безночный город, Вэй Усянь строго спросил меня: — А-Чжи, ты все поняла? Я вздрогнула от того, как он проговорил мое имя. Сейчас, здесь, когда нужно обсудить последние приготовления, заверять друг друга в решимости исполнять свой долг. Смотреть друг на друга как Старейшина Илина и его Правая Рука, смотреть так как смотрят два могущественных темных заклинателя друг на друга: проклятые, связанные одной цепью, одной целью… Вэй Усянь захотел обратиться ко мне, как к своей сестре. Я подняла взгляд от каменного пола нашей пещеры, лишь для того чтобы потеряться в его глазах. В этот самый миг, в этот момент, отправляясь на верную смерть, в его взгляде теплилась братская нежность и сострадание. Забыв о себе он… он сострадал мне! Ему приготовили участь горше смерти, горше забвения и казни, но он, весь он — все его внимание было приковано ко мне. Я вглядывалась в его родные черты, в отчаянии и надежде. Я желала, чтобы на проверку этот миг оказался страшным сном. Вот сейчас, сейчас! Сейчас он крутанет меж пальцев Чэнцинь, звонко рассмеется и скажет: — Пошли, А-Чжи, покажем им! И я улыбнусь в ответ, скину со своих плеч этот ужасный груз и без лишних слов встану рядом с ним. В этой битве против нас будут все кого мы любим: а против них будем мы, те, кого они любят. Любят вопреки всему, наперекор всему. Потому что лучше всех прочих знают намерения наших сердец. И все на потеху ему — новому правителю, что пророс как бурьян на могильном кургане. На потеху первому и пока что единственному Верховному Заклинателю — Цзинь Гуаньшаню. Боль от звания «мятежники» и «предатели» была большой, но боль грядущего расставания не оставляла от первой и следа, стирала ее в порошок, а мой Ветер подхватывал песчинки и уносил прочь. Но минуты текли медленно, он не крутил в руке свою флейту, не призывал меня на бой. Он выжидательно смотрел на меня, смотрел так, что сердце заходилось в груди от тоски. Еще не сказаны слова прощания, но мы уже простились. — А-Чжи? — снова позвал Вэй Усянь наклонив голову к плечу. Я прикусила губу, подавляя волну чувств. Было бесполезно говорить о безумии затеи, уговаривать его остаться и уж тем более бежать. Мы готовились к этому мигу: весь последний год, с того самого мига, как Вэй Усянь озвучил нам единственную тропу что приведет нас к общей цели. Целый год… долгий год от весны до весны. Никогда еще прежде так не цвели цветы, как в этот самый год. Никогда так ярко не светила луна по ночам. Никогда еще мир не был так прекрасен как в этот год. Никогда еще мой брат так весело не смеялся, никогда вино так не пьянило… Год истекал сегодня. Сегодня все: Великие и малые ордена собрались в Безночном Городе. Сегодня, совсем скоро грянет то, чего мы должны избежать — просто все остальные об этом еще не знают. Сегодня будет жертва и клятвопреступление, сегодня две души получат казнь и освобождение. Я знала — он был не виноват. Никто из нас, трех одиноких путников на тропе Цзюнцзы, направлявшихся в Башню Золотого Карпа на праздник первого года Цзинь Лина. Цзинь Цзыюань был заносчив, был едва ли выносим — но как бы тьма ни проросла в наших с Вэй Усянем душах… мы оба… мы бы никогда… Я кинула взгляд на свои ладони: на миг мне почудилось что они снова в крови. В крови Цзинь Цзысюаня. Горло саднило совсем как тогда: я едва не сорвала голос, призывая на помощь всю мощь техники гуфэн. Но так и не смогла вырвать из лап смерти Цзинь Цзысюаня, моего невольного родича. Любимого и единственного моей дорогой шицзе. Мы были не виноваты. Не виноваты! — так можно было кричать на весь мир. И мы кричали: я кричала. Я кружилась вокруг своей оси, а колокольчики и подвески на моем поясе звенели. Я бросалась то к Вэй Усяню, что огромными остекленевшими глазами смотрел на труп Цзинь Цзысюаня перед собой. То к замершим от ужаса заклинателям Цзинь, которые не могли ни вздохнуть ни пошевелиться. Я едва не бросалась им в ноги, потом отходила назад, падала рядом с мертвецом, раз за разом, с мелодичным переливом собирала в руках свою Ци и вливала. Вливала в конченеющее тело Цзинь Цзысюаня. но энергия долго не задерживалась — едва соприкоснувшись с кожей и мышцами, не найдя ни капли жизни в нем, она стремилась вверх. В Небеса, безмолвно взирающие на нас со своей вершины. Шицзе… Ее личико, серое и осунувшееся от горя. Ее потухшие от ночных бдений глаза. Ее черты лица превратились в одну маску бесконечной печали. У нее совсем не было сил даже позвать нас, когда она узнала две тени, отделившиеся от стены Башни. У нее не было сил, чтобы протянуть нам руки. А у нас не было сил чтобы шагнуть к ней навстречу: мы с Вэй Усянем вцепились друг в друга мертвецкой хваткой. И смотрели на нее, замершую на пороге погребальной залы. Шицзе прижимала к груди крохотный сверток: своего мирно посапывающего сына, и была ни в силах сделать ничего. А самое страшное, то, что мы с А-Сянем так и не могли забыть, что так и не растворил ни один кувшин вина — ее взгляд. Едва А-Ли поняла что мы с Вэй Усянем не мираж и не сон, не дрема, что она видит от усталости, в ней словно бы прибавилось сил. На лицо даже вернулся румянец. Шицзе осторожно огляделась по сторонам и робко, нежно улыбнулась нам обоим. — А-Ли, — дрожащим голосом, хором выдохнули мы с братом. Она кивнула нам обоим, словно услышала нас — словно нас не разделял небольшой садик и фонтан. Словно бы мы не прятались в тени кипариса, росшего у самой стены. Словно было все как раньше. Шицзе прижалась щекой к своему мирно спящему сыну, покачала А-Лина в руках. А потом настороженно оглянулась, резко повернулась к нам, и едва заметным жестом приказала уйти. После, многим после, во время суда надо мной, что происходил за закрытыми дверями Залы Беседы, кто-то из заклинателей Цзинь вспомнил о том, что в Башне видели Вэй Усяня, но не меня. Обмануть можно было людей — но не стены. И все же, однажды, я без страха посетила то место. Прикоснулась к стволу кипариса, как заведенная повторяла одно и тоже: — Мы не были виноваты. Словно бы боялась поверить в то, что моей А-Ли давно уже все известно. Колесо событий завертелось с чудовищной быстротой, и я понимала — сама по себе ткется ткань новых обстоятельств. И все же, все же мы можем добавить в полотно своих нитей. Должны. Тьма взяла слишком страшную цену, но мы давно перешли рубеж когда можно было остановиться. «Мы могли бы укрыться на землях Фэн. Они — мое наследство, и даже Цзинь Гуаньшань не смеет пересечь границу этих земель. И даже Цзян Чэн не сможет отобрать их у нас с тобой. Давно уже Ветер развеял весь пепел, давно там вместо магнолий бурьян, но ты бы… там ты будешь жив!» — мелькнуло в моих глазах так ясно, что Вэй Усянь потянулся ко мне. Он, было, широко распахнул свои объятия, но остановил себя на полпути. — Нельзя, — выдохнула я против воли. — Нельзя, — эхом отозвался Вэй Усянь. В его глазах мелькнула тоска, которую он постарался спрятать от меня за горькой усмешкой. Я взмахнула рукой, призывая свой Ветер — и по пещере пронесся прохладный порыв. Вэй Усянь кивнул, оценил мое желания развеять все дурные мысли. Я видела, как он даже на миг прикрыл глаза, наслаждаясь ледяными прикосновениями моей верной стихии. Когда невозможно что-то изменить, остается лишь склонить голову перед неминуемым. Но смирение всегда выходило у меня плохо — мне была по вкусу верность. Вэй Усянь не сомневался, что я запомнила все что он говорил: выучила придуманную нами тремя легенду на зубок, и отыграю ее безупречно, как отыграет ее и глава Цзян. Вот только… Что будет с Лань Ванцзи? Правильно ли держать его в неведении? Ведь эти письма, что мой господин писал в уединении своей пещеры… — Эта Правая Рука все поняла, господин! — громко воскликнула я, согнув спину в поклоне. Да так и застыла, не в силах поднять головы, блуждала потерянным взглядом по каменному полу. Я отчаянно пыталась уцепиться хоть за что-то, как тонущий в быстрой горной реке цепляется за мокрый валун. Уцепиться, чтобы не потонуть в беспросветной тоске и боли. Тьма вокруг уже начала свой траур — я чувствовала как черные волны растекающийся по миру приливом, то поднимались, то падали вниз. Скорбел каждый камень на Луаньцзань, каждая жухлая травинка. Каждый мертвец, каждое чудовище, что заняло свое место на рубежах оборны. Скорбели вместе с Тьмой и поникшие в своих искусственных прудиках лотосы. С тихим вздохом отзывалась на эту скорбь Луаньцзань. — А-Чжи! Ну что это такое, ну почему «господин»? Твой брат уходит, а ты снова обзываешься по титулам! — вмиг он надулся, превращаясь в мальчишку. Я не смогла сдержать смешок — Вэй Ин оставался Вэй Ином, даже на пороге смерти. — Сейчас не время для всех этих церемоний, — он шагнул ко мне и крепко прижал к себе. Я прижалась в ответ, положила голову ему на плечо и тоненько всхлипнула. — Так нужно, А-Чжи. Прости меня, за то, что втянул тебя в это. Прости за всё. — Не надо, А-Сянь. Я сама выбрала свой путь. — Вот! «А-Сянь». Уже лучше. Вытри слезы, дорогая моя сестра, — он чуть отстранился, одаривая меня самой своей лучистой улыбкой, и утер мою слезинку. На его улыбку было невозможно не ответить, хоть мое сердце сжигала боль и тоска. — Во-о-от, — его голос не дрогнул. — Так-то лучше. А теперь давай-ка проговорим все ещё раз, сестричка, — он сжал мои плечи, мягко отстраняя от себя. Я кивнула, и стиснув кулаки, проговорила: — После твоего ухода я жду три часа. Если ты не вернешься… «Если? Если… Если?!» — промелькнуло в моей голове. Сердце предательски дрогнуло, а его грустная улыбка стала подтверждением горестной песни души — он не вернется. Мы видимся в последний раз. Воспоминания нахлынули на меня лавиной. Словно передо мной развернули длинный пестрый свиток с живыми картинками, среди которых воспоминания о Пристани Лотоса были самыми яркими. Потому что самыми счастливыми… В то утро моя служанка, А-Ян, и служанка моей А-Ли передали нам волю госпожи Юй: ззавтракать мы будем на восточной веранде. Я еще не успела удивиться, а вот по лицу своей дорогой шицзе я успела понять: А-Ли явно оздачена. Моя сестра вежливо выпроводила служанок и тяжело вздохнула, замерла у створок дверей. Сестра явно была обеспокоена, а я, не смотря на свой небольшой возраст хорошо научилась видеть такие вещи. Что-то произошло этой ночью, что-то такое, после чего наша жизнь уже никогда не будет прежней. Я это чувствовала так же остро и ярко как прохладу летнего утра. Я недовольно поерзала на своем низком табурете, обеспокоенно взглянула в посеребряное зеркало. Из отражения на меня посмотрела девчонка, с кругылыми от тревоги глазами и пышными растрепанными волосами. Мое ханьфу ученицы Цзян — голубое и фиолетовое, — все еще было в беспорядке, и я дрожащей ладошкой потянулась поправить ворот. Я так увлеклась приготовлениями, что пропустила момент когда А-Ли приблизилась ко мне. — А-Чжи, — мягко позвала меня сестра и я вздрогнула, когда ощутила как она взяла прядь в моих волос в руки и потянулась за гребнем. — Что-то случилось, шицзе? — я резко повернулась к ней, от чего моя А-Ли покачнулась, осторожно выпустила мои волосы из своей руки и подальше отвела ладонь с гребнем, чтобы не поранить меня. Она в ответ кивнула: — Ты же знаешь, что значит завтрак на восточной веранде? Я на миг задумалась, прищурилась, а тем временем сестра осторожно развернула меня к зеркалу, и принялась колдовать над моей прической. А я залюбовалась ей: высокая и стройная, с миловидными чертами лица, она походила на хрупкую статуэтку, на одну из многочисленных небесных принцесс, что по преданиям часто спускались в мир людей, чтобы вдохновить на свершения ученых, министров или героев. Она двигалась с изяществом, легкостью, а ее руки были самыми ласковыми из всех… Нежнее меня гладила только ладонь мамы. Я покачала головой, понимая: если я заплачу, то моей шицзе тоже будет больно. — А-Чжи, — мягко позвала меня Яньли, напомнив о своем вопросе. -- На восточной веранде мы собираемся когда принимаем кого-то из нашей семьи, — и в поисках одобрения посмотрела в зеркало. — Из тех родственников, что не живут с нами, — важно надулась я, стараясь подражать госпоже Юй. На губах А-Ли появилась теплая улыбка, она наклонила голову, от чего шпильки, украшеные цепочками, мягко качнулись следом. Солнечный луч пробрался сквощзь тонкие занавеси, бросил яркий зайчик на серебряную гладь зеркала. — Бабушка Юй приехала? — не удержалась я и даже подпрыгнула от радости на своем месте. Бабушка Юй, нынешняя глава клана Мэйшань Юй была суровой и сильной женщиной. Ее побаивались даже заклинатели Цзян, что уж говорить о заклинателях ее ордена. Она сурово отчитывала Цзян Чэна, когда стала свидетельницей наших с ним драк, но ко мне же… Словом, Бабушка Юй и я очень быстро нашли общий язык. Госпожа Юй Цао обещала мне заняться со мной фехтованием, как только я немного подрасту. — Смотри, А-Юань, — обратилась невысокая и коренастая женщина к своей дочери, — малышка будет настоящей красавицей! — Юй Цао подбросила меня в воздухе, и снова усадила себе на локоть. Я довольно рассмеялась и захлопала в ладоши. -- Матушка, ей уже семь, вы ее балуете, — недовольно отозвалась госпожа Юй и поспешила разлить чай. В этот час, мы уединились в женской половине поместья, сидели на веранде из сетлого дерева, глядели на прудик с лотосами. -— Ничего, лаской детей не испортишь, — заверила меня Юй Цао и погладила по голове. — Вот прольешь первую кровь, и бабушка Юй тебя научит, — она хитро подмигнула мне. — Матушка! — недовольно прозвучал голос Юй Цзыюань. На что глава Юй лишь фыркнула. Я всегда радовалась ее приезду: во-первых, А-Чэн никогда не задирал меня при ней, а во-вторых… Во-вторых Бабушка Юй говорила со мной по душам. Она часто брала мои ладошки в свои руки и повторяла: — Ты не была виновата, запомни. Ублюдки Вэнь еще поплатятся за содеянное, будь уверена, дитя. Запомни — ты не виновата! Такие разговоры сближали Юй Цзыюань и Цзян Фенмяня: они часто, едва заслышав, выступали в едином порыве осадить Бабушку, призвать ее к здравомыслию. — Вы своего воспитайте сначала, — часто кивала Юй Цао в сторону Цзян Чэна. — А потом за малышку беритесь. Она пыталась мне помочь: как каждый кто обитал в Пристани… Бабушка, госпожа Юй Цао. Силы Мэйшань Юй подошли к сгоревшей Пристани Лотоса слишком поздно. Уже был сформирован наспех надзорный пост Вэнь, а вэневская зараза восседала среди полусгоревшего дома, прямо в Зале Меча. Лишь Небо знало, что творилось с госпожой Юй Цао, когда она увидела распростертые тела своих детей: дочери и зятя, — на каменных плитах двора. Но заклинатели Юй сражались без пощады, и все же одних их было мало, чтобы вернуть Пристань Лотоса и прогнать вэневское отродье в Цишань. Мы в тот час уже были далеко, и Бабушка это знала. Она знала — ученики и дети клана Цзян сильны перед невзгодами этого мира. Она верила — мы вчетвером сумеем позаботиться друг о друге и о себе. Поэтому, говорят, она встречала свою смерть с улыбкой… Потери, потери, потери — они сыпались на нас словно из рога изобилия. Жизнь хлестала нас наотмашь, била без всякой жалости, не давала даже перевести дух. Могли ли мы прийти к другому исходу? Могли ли мы поступить иначе? Но все это еще было впереди: а пока малышка Тяньчжи сидела у зеркала в своем самом красивом ханьфу, подаренном ей дядюшкой Цзян на семилетие. -- Посиди, пожалуйста, смирно, — попросила шицзе, собирая мои волосы в пучок. — Иначе прическа будет испорчена, — она даже шутливо нахмурилась, подтверждая серьезность своих слов. Я крепко-крепко зажмурилась, а когда открыла глаза со всей важностью едва наклонила голову. — Спасибо, — поблгодарила меня А-Ли, ловко подцепив второй рукой одну из тонких шпилек. — Но это будет не бабушка Юй. — Не Ба-а-а-бушка, — разочарованно вздохнула я и тут же подпрыгнула на месте. А-Ли чуть слышно недовольно вздохнула и потянулась исправить прядку, выскользнувшую из еще не до конца собраного пучка. Я тут же присмирела, покаянно опустила голову: — Прости, А-Ли. А-Ли одарила меня лучезарной улыбкой и мягко погладила по голове. Она не сердилась, никогда не сердилась всерьез, и иногда мне казалось что она и вовсе не умеет этого делать. Уже два года я жила в Пристани Лотоса, уже два года считаюсь воспитанницей госпожи Юй. Уже два года прошло с той страшной ночи. Свое семилетие наследница ордена Тянь Фэн, будущая глава клана Фэн, Фэн Тяньчжи встретила в доме Цзян… Зеркало словно зачарованное отразило мои мысли. Из отражения пропала комната в мягких тонах, пропали тумбы и кровати, пропали вазы с цветами, прекрасные свитки с пожеланиями благоразумия и счастья по стенам. Пропали мягкие цвета обивки стен, пропал даже чуть скрипучий деревянный пол… И самое страшное, пропала моя А-Ли, сгинула, словно бы ее совсем не было на свете. Вокруг меня снова все горело и пылало: уже рухнуло правое крыло Дома Поющего Ветра. Я стою снова, в центре нашего широкого, круглого двора. Кто-то крепко прижимает меня спиной к себе, так крепко, что я не могу не убежать, не отвернуться. Заклинатели в черно-бордовом с огнем на рукавах. Заклинатели в бело-алом с огнем на рукавах. Они заполонили наш дом и двор словно саранча. Их за одну ночь из десятка, что обычно приезжали к нашему порогу стало сотня, тысяча. И повсюду лежали тела: ученики, заклинатели Фэн. В самом центре двора, над бездыханным телом моего отца возвышался мужчина: кровь стекала по широкому темному лезвию его меча. Кровь моего отца… Пламя вокруг выло и ревело, Ветер метался между нами, уничтожая все что оставалось от моего дома. Нашего дома. Кто-то потащил меня в сторону, кто-то шептал мне, но я ничего не понимала. Кто-то рухнул рядом со мной, сраженный боевым заклинанием: еще совсем юноша завалился на спину, волосы упли на его лицо. А на груди чернела дыра — убивший его заклинатель Вэнь довольно хмыкнул и принял на меч удар клинка слева. На груди юноши расползался черный ожог, пахло палеными волосами и человеческим мясом. Порыв ветерка растрепал его волосы, и я увидела как страх и боль застыли на его лице навсегда. На миг мне показалось что я вспомнила его, но его имя и образ снова потонул в беспросветной мгле, что затапливала мое сознание. Чудом или волей Неба враги не видели пятилетнюю малышку под навесом в дальнем углу двора. Малышку, которую прижимала к себе испуганная нянюшка. С ревом провалилась крыша, где-то за моей спиной. — Библиотека, — слабо просипела я. Кто-то умирал. Рядом со мной, передо мной, сзади меня. Я знала их лица: всех их, но теперь я смотрела на них и не могла никого узнать. Там, у наших ворот с которых сорвали створки дверей лежала моя тетушка. Фэн Мэй, самая красивая заклинательница в нашем мире. Она лежала будто бы на пригорке, но я знала: под ней, вместе с ней, покоится не меньше трех десятков заклинателей Вэнь. — Найдите девчонку, нам нужна наследница Фэн, — вдруг приказал мужчина убивший моего отца. Он поднял голову, его взгляд медленно скользнул по сторонам. — Раз никто из них не смирился, ищите девчонку! Воспитаем ее в покорности Бессмертному владыке, — заявил он, вытирая обрывком ханьфу моего отца свой меч. Но заклинатели Фэн тоже слышали этот приказ, и с большей яростью, с криками полными ненависти бросились на орду захватчиков. Они бились до конца — лишенные золотого ядра, истекающие кровью от сотен ран, они все равно бросались на врагов как бешенные псы. Псы… у ворот, с окровавленной мордой лежал мой друг. Мой самый лучший и большой друг. Мушу. Он был огромным псом, из тех, что пастухи брали себе в помошники. Степных волков он драл за один хват. А еще был самым лучшим, самым теплым, самым… Верным. Он загрыз троих прежде чем его подняли на мечи, и даже так успел дотянуться до глотки своего убийцы. Теперь они все лежали рядом, только его лапа, словно из превосходства, все еще лежала на голове заклинателя Вэнь. В этот миг с грохотом обрушилось левое крыло поместья: там была библиотека, зал наших предков и оружейная. -- Вэнь Чжулю! — раздался страшный крик за его спиной. Он резко обернулся на голос, выставил вперед меч. Матушка. Растрепанная, вся в крови, израненная, но чудом еще держалась на ногах. — Молодая госпожа Фэн, идемте, идемте, — наконец разобрала я шепот за своей спиной. Нянюшка, Ию тащила меня куда-то в сторону. — Меч, меч, возьмите меч, — она совала мне в руки длинный тонкий клинок. — Меч! — вдруг ожила я, — у матушки другой меч! Она же погибнет! Нянюшка, — обернулась я и крикнула в темноту. — Нянюшка, без меча Фэн она умрет! — Идемте, идемте! — продолжала причитать нянюшка, чуть ли не волоком потащила меня за собой. Вэнь Чжулю спокойно и хладнокровно смотрел на женщину перед собой. -- Фэн Лиу, — сухо констатировал он, — еще живая, надо же, — Вэнь Чжулю поджал губы и дернул головой. Матушка подалась было вперед: — Никогда, слышишь меня! никогда! И вы все, все Вэневское отродье! — закричала она, обращаясь ко всем заклинателям вокруг нее. — Вам не добраться до нее, — глухо проговорила она. Вэнь Чужлю осмотрелся по сторонам, вскинул руку вверх, указал направление. От остальных заклинателей Вэнь отделилось несколько человек, которые поспешили исполнить приказ своего господина. Матушка наблюдала за этим с равнодушием, все ее внимание было прикованно к убийце моего отца. Шаг. Еще шаг. Она медленно, но неотвратимо приближалась к нему. — Как ты еще ходишь? — пробормотал Вэнь Чжулю спокойно наблюдая за тем, как едва переставляя ноги на него идет женщина. Израненная, в окровавленных лохмотьях, длинные спутанные пряди падали в беспорядке на лицо и плечи. Матушка едва переставляла ноги, но шла, упрямо шла вперед. Клинок, который она подхватила где-то по пути волочился по земле, острием оставляя длинную борозду в орошенной кровью влажной почве. А всюду гарь, всюду пожар, удушливый дым вместе с языками огня взметнулся к черным ночным небесам. Она переступала через тела: заклинателей Фэн и Вэнь, и упрямо шла навстречу смерти. Пока горлом не уперлась в острие меча Вэнь Чжулю. — Поймать меня не смог, за ребенка взялся, да? Не сможешь, — прохрипела она глядя ему в глаза. — Мы Ветер, Вэнь Чжулю, Ветер. — Вот и станьте уже Ветром, госпожа Фэн. Я помнила лишь крик моей матери, слова полные боли и любви: — Я вернусь с Ветром, доченька! Я вернусь с Ветром! А следом был звук. Мерзкий звук, звук, который я слышала не раз в своей жизни — сталь вошла в тело, пробила насквозь кости. Но даже так матушка шептала: — Прости меня, доченька. Прости нас. Все что я помнила после — бег. Бег до обжигающей боли в груди. Сердце, что грохотало в груди как барабан Гуань Гуна. Свист стрел и боевых заклинаний нам вслед. Лай собак, свет факелов за спиной. Я не помнила, как Ветер подчинился мне, верная стихия сама пришла мне на помощь. Я помнила тихую молитву моей нянюшки: в тот миг она призывала на помощь добрых и злых духов. Небеса и Преисподнюю. Одной ладошкой я стискивала ее руку, а в другой сжимала меч. Ветер стенал и выл обнимая нас обеих, он ревел как тоскующий по своей стае зверь. Ветер отбрасывал во врагов их стрелы, Ветер гасил на лету боевые и парализующие заклинания. Ветер обращал в прах любого кто бежал следом: не счесть было заклинателей, которых он сбросил с мечей в полете. Ветер, в котором сплелись души и вся сила недавно погибших заклинателей защищал меня и нянюшку. Нас оставили в покое стоило только нам ступить на землю Юньмэн Цзян… лишь тогда мы смогли передохнуть, лишь тогда мы без сил повалились в ближайшей к безымянному озеру пещерке. Только там мы попытались перекусить. Цишань Вэнь опасались напрямую сталкиваться в открытом бою с Великими кланами. Их план был прост — уничтожив Тянь Фэн они продемонстрировали силу. Стерев Дом Поющего Ветра с лица земли они внесли раскол и смуту в наш мир. И молча наблюдали за тем кто и как будет действовать. Ведь теперь не было никого, кто мог бы осудить их притязания на верховную власть, теперь не было никого, кто мог бы напомнить им о гармонии единства. Теперь не осталось никого… Никого. Кроме чумазой растрепаной девчонки, пяти зим от роду. Которая мертвой хваткой прижимала к себе меч своих предков. Которая прятала в складках пояса нефритовую старинную шпильку своего отца… Цишань Вэнь наблюдали со своей вершины в Безночном Городе. Их вороны в те дни кружили повсюду. Цишань Вэнь помечали в своем страшном списке красными чернилами кто будет следующим… Вэнь Жохань смеялся над теми, кто вопреки всему облачился в белое, стал добрым хозяином тем псам, которые ползали у врат Безночного города на брюхе. И разменял их первыми, когда грянуло Низвержение Солнца. И зорко, пристально смотрел в сторону Великих кланов. Гусу Лань отказались от притязания на наследницу Тянь Фэн первыми. Но Лань Цижэнь разорвал и бросил в лицо послам от клана Вэнь указ, который запрещал ордену Гусу Лань принимать на обучение девчонку. Цинхэ Не отказались вторыми. Лишь потому что путь от Тянь Фэн до Нечистой Юдоли был долог и полон опасностей. Не Минцзюэ был в ярости от известия о карательном походе против Тянь Фэн, но он был слишком молод... И согласился со старейшинами и лучшими заклинателями ордена – самыми близкими советниками своего отца, которые посоветовали молодому главе точить когти и клыки. Ланьлин Цзинь тянули с ответом дольше всех. Цзинь Гуаньшань уже в ту пору был силен и могущественен. К тому же, Цишань Вэнь знали – совсем недавно Цзинь Гуаньшань посылал гонцов к порогу Дома Поющего Ветра. Просил поддержать свои притязания на верховную власть. Цзинь Гуаньшань тянул до последнего... Но, в конце концов, отказался и он. Он выжидал целых два года, прежде чем лично решил посетить Пристань Лотоса. Великие кланы выбрали отступить, Великие кланы выбрали молчание. Но никто не склонился по-настоящему. Никто не оставил последнюю из Фэн. Юньмэн Цзян рисковали принимая меня к себе. Они могли бы подумать о себе, прогнав бесприютную сироту со своего порога. Они могли бы выполнить требование Вэнь Жоханя — передать Фэн Тяньчжи в Хэйцзян Вэнь. Они могли бы стать сватами, как последние оставшиеся в живых опекуны: ведь брак можно было заключить сейчас и подождать с его консумацией. Могли бы… Но не таким был Цзян Фенмянь. Не такой была Юй Цзыюань. Я пришла в себя от ощутимых хлопков по лицу, в следующий же миг почувствовала крепкую хватку рук на своих плечах. Кто-то звал меня: два голоса и я всей душой устремилась на этот звук. Я увидела как А-Ли замерла рядом с зеркалом, прижимая ладони к щекам, как из ее глаз лились слезы. А передо мной, на корточках сидел Цзян Фенмянь, а рядом, бледный с перекошенным лицом застыл А-Чэн… — Снова, А-Ли? — со вздохом поинтересовался Цзян Фенмянь осторожно приподнимаясь. Он все еще держал меня за руку, и я вцепилась в его ладонь изо всех сил. Даже потянулась следом, но подоспевший Цзян Чэн осторожно обнял меня, прижал к себе. Мне не хотелось отстраняться от него в этот миг, я даже н подумала, что он возможно хочет снова попытаться дать мне затрещину. Я дрожала всем телом, и эта дрожь передавалась ему. Чудом, но в тот миг мы словно бы забыли обо всех распрях. Я доверяла ему в этот миг. Два года уже минуло с того момента, как Дом Поющего Ветра был уничтожен. Всё и все из клана Фэн сгорело дотла. Выжила лишь я — девочка. Два года я росла и воспитывалась в Пристани Лотоса. Два года меня мучали кошмары… Днем меня задирал Цзян Чэн, а ночью… иногда… в самый темный час я слышала как сгорает мой дом. Слышала стоны и крики погибших в порывах осенних и зимних ветров. Ничто не могло их до конца прогнать. Цзян Фенмянь говорил: — Поможет лишь время. Но мой мудрый первый наставник, тот, кто изо всех сил пытался заменить мне отца ошибся только в одном: помогло не только время. Помогли еще и лотосы… Меня дважды спасли Лотосы — от участи сироты и от плена страхов. Но тогда, в тот день, в тот утренний час, когда Цзян Фенмянь и Цзян Чэн вырвали меня из плена кошмара я еще не знала… Я еще не знала, что Цзян Чэн за одну ночь потерял своих собак и обрел друга. Я еще не знала, что приказ госпожи Юй — завтракать на восточной веранде, откуда я сбегу через пару часов от выволочки Цзян Чэна и есть ответ. Ответ всему миру: Цзян Фенмяню, что привел под крышу Пристани еще одну сироту. Всему миру, который гудел от сплетен о первой любви главы Цзян и происхождении Вэй Усяня. Ответ всем нам — мне, А-Чэну и А-Ли. Дать ответ иначе госпожа Юй не могла себе позволить… Цзян Фенмянь спрашивал мою сестру приступах, она что-то отвечала… Цветная картинка воспоминаний смазалась, растворилась как тушь в воде, и через ее очертания проступила другая часть истории. Я не могла вспомнить, из-за чего уже началась та размолвка. Но я помнила как я бежала вперед… Выскочив из дома, я дала волю слезам и, тяжело дыша от своей горести, понеслась со всех ног. Следить за дыханием, что лежит в основе этой практики, было сложно. Я усилием воли пыталась держать перед глазами облик отца, но он был смазан, так же, как и все вокруг. Глаза застилала пелена. Я пробежала по площадке, где занимались ученики клана Цзян, не обращая внимания на крики в спину, и выскочила на улицу, оставляя поместье позади. Кажется, за мной кто-то побежал следом, раздавались восклицания, но я сделала глубокий вдох, яростным усилием воли выравнивая дыхание, и побежала дальше. Я держала свой путь к Озеру Лотосов — самому прекрасному месту во всем Ляньхуа. Там у меня был укромный уголок, только мой. Единственное место во всей Пристани, где я могла поговорить с собой. Никто под крышей Пристани Лотоса не смел обижать меня. Никто кроме Цзян Чэна. Он поступил очень подло: ведь сначала мы подружились! Мы вместе играли, бегали на перегонки с его собаками, и он собирался подарить мне одну из них. Самую красивую — Принцессу. Она была белоснежной, как снег в горах, с гладкой шерстью и умными глазами. Но в один миг все изменилось. Стоило мне только довериться ему, стоило мне открыться ему и назвать его другом, как он… Дразнил меня, задирал меня, да так, что даже самые отъявленные забияки из ребятишек Пристани смотрели на меня с сочувствием, а иногда и заступались! Мне было больно и обидно от очередного напоминания А-Чэна, что я чужая, что родителей больше нет. Боль и обида сжигали мое сердце от того, что он снова был ко мне так жесток; от того, что, кажется, я снова обидела свою шицзе, а ещё, кажется, я пробежала мимо Цзян Фенмяня… Так бессовестно пронеслась мимо, словно забыла о том, как утром он мне помог. Вытащил из тяжелого кошмара, из плена воспоминаний. Вместе с Цзян Чэном, от участия и сострадания которого не осталось теперь ни тени. Он снова принялся терзать меня. Откуда же мне, семилетней девочке, было знать о том, какие тени терзали в те годы моего взрослого не по годам Цзян Чэна? Его решимость помочь мне, воспитать меня, закалить была взрослой, но методы… Дети часто не видят границ, потому что еще не знают их. Он видел мой страх: как я цепенела при виде огня, как я боялась подходить к мечу, как я впивалась в ладони Цзян Фэнмяня и госпожи Юй, когда они куда-то собирались, оставляя меня и своих детей в Пристани… Мой Цзян Чэн готовил меня к суровой жизни и миру, и нам требовалось много лет чтобы один сказал это вслух, а вторая — его услышала и поняла. Найдя свое укромное местечко, я упала прямо на землю, мало заботясь о том, что испачкаю свое красивое ханьфу, и громко разрыдалась. В такие моменты я особенно остро чувствовала дыру в груди, еще не зная, что это чувство зовется «болью потери». Я лишь думала, что меня обижают из-за того, что родители мертвы, будто я была виновата в их гибели. Я, а не те люди со знамёнами Солнца. Будто бы, причиняя боль, А-Чэн наказывал меня, говорил, что я виновата в их смерти… Но я же, я же не виновата, это всё… Всё… Не знаю, сколько я оглашала пространство вокруг своим плачем, сколько времени, сидя на бережке, я жаловалась лотосам, что безмятежно покрывали зеркало воды… — Сестрица… — раздался совсем рядом звонкий голосок. Я вздрогнула. Рядом со мной стоял невысокий мальчик с красной лентой в волосах. В руках он держал поднос со вкусными лепешками. — Ты… ты кто? Лесной дух? — насупилась я, пряча слезы. — Нет, сестрица. Можно я сяду рядом? Я хмуро кивнула, двигаясь: — С этого места все озеро как на ладони. — Вижу, сестрица. Угощайся, тебя не было за завтраком, ты наверное очень голодная. Если так много и долго плакать, можно очень тяжело заболеть.- Он протянул мне лепешку и улыбнулся… Так радостно, открыто и тепло, что невозможно было не улыбнуться в ответ. Я взяла лепешку, поблагодарила кивком, и с жадностью на нее накинулась. — Хорошо, кушай, сестрица. Меня зовут А-Сянь. Я теперь буду жить с вами. — Я–А-Чжи… — Знаю, шицзе уже сказала. Ты так быстро куда-то убежала, как ветер… — Это называется «Песнью Ветра» — техника нашего клана… — я тяжело вздохнула. — Ух ты, и правда как ветер! Просто раз — и нет! Не поймаешь! — он широко развел руками и снова улыбнулся. Эта улыбка, казалось, способна в облачный день очистить небосвод. — Вот бы мне так, раз — и все собаки позади. — Ты не любишь собак? — я взяла другую лепешку, но, подумав, разделила ее на две части и протянула другую А-Сяню. Тот резко побледнел, закрыл уши руками и закачал головой из стороны в сторону. Изо рта его вырвался то ли стон, то ли тихий плач. Я испуганно посмотрела на него, потом кинула лепешку к себе на колени, и прижала его к себе. — Прости, пожалуйста, прости, братец А-Сянь, я не хотела… Он прижался ко мне, крепко обхватив за талию: — Я просто… очень боюсь собак, очень. Я… я, когда жил на улице… — Прости, больше не буду. Никаких собак, обещаю тебе! Вот, возьми, давай съедим эту лепешку вместе! — Да. давай… Все хорошо, не переживай, сестрица. — Так вот почему А-Чэн был такой злой… — Он на самом деле не злой. Так шицзе сказала. Он просто… сильно беспокоится. Вот. — Мы постоянно деремся, А-Сянь. Он просто невыносим. Он постоянно задирает меня, потому что моя семья… — Я тоже сирота, А-Чжи, — горестно вдохнул он в ответ. — Прости что напомнил, сестрица… Давай есть. И лишь собираясь обратно, уже сытые и веселые, мы заметили Цзян Фенмяня, который с улыбкой наблюдал за нами. А из-за его спины робко выглядывал А-Чэн… В тот день он впервые за все это время извинился передо мной и протянул мне помятый лотос. Этот лотос я и по сей день храню у себя в тайнике. Но тогда мне хотелось верить, что однажды он станет символом чего-то. Так мы и сроднились: две сиротские души, волей судеб растущие под одной крышей.