Белла значит война

      Утомительно. Лиф никогда бы не подумала, что вместо нервозности и страха будет ощущать только усталость. Сколько бы она ни шарила взглядом по выпивающим гостям, никак не могла почувствовать хоть от кого-то угрозу, просто чтобы знать, с какой стороны ждать неприятностей. Никто не подходил, иногда удостаивал лишь взглядом, лёгким кивком, если пересечение глаз происходило. Формальное приветствие и показатель того, что прибывший всё-таки знал, в честь кого устроено торжество. Правда, после прошедшего ритуала, являющегося, скорее всего, единственным эффектным зрелищем, забыть о таком вряд ли возможно.       Керр, к слову, никогда не слышала о подобном скреплении уз. В её времени хватало обычного договора на бумаге или, для самых отчаянных и безрассудных, в ход вступал непреложный обет. Пусть подобное старалось контролировать Министерство, случаи происходили нечасто, но метко разбавляли однообразность новой высмеивающей статейкой. А здесь произошло что-то совсем вне понимания простого человека, но, видимо, поощряемое аристократами. Возможно, старые обычаи не из разряда тёмной магии.       Впрочем, думать об этом уже было бессмысленно. Желания разорвать контракт не возникало. Разве что только продолжать попытки снять кольцо прямо перед глазами Рудольфуса, чтобы просто позлить, но на него это вообще никак не действовало, да и в большей степени он на Лиф не смотрел. Сидел рядом за столом, иногда перебрасываясь словами с Рабастаном, и всё. Никакого внимания и никаких попыток утянуть в новый танец или помучить. Наигрался, возможно, отомстил или сделал что должен был. Определить всё же не получалось, в какую конкретно сторону разместить его поступки. К негативным или вынужденным? Враждебный настрой в сторону Лестрейнджа всё же склонял к издевательствам.       К их столику, отведённому ровно для трёх человек, никто долгое время не приближался. Парни, насытившись бесполезными обменами любезностей, медленно перебазировались ближе к Илифии, словно вокруг неё стояла непроходимая стена, отпугивающая всякого, кто решит, что завести разговор с Беллатрисой или рядом сидящими людьми — здравая идея. Конечно, желающие всё же находились, самые пьяные и ничуть не смущённые выразительным взглядом, так и говорящим: «Я не настроена на беседу». Керр искренне считала, что именно это отражалось в зрачках и радужке, а не отчаянная мольба: «Боже, пожалуйста, не говорите со мной. Я не знаю, что вам нужно сказать!»       В моменты, когда ответ совсем не формировался в голове, приходилось слегка покачивать в руке бокал с вином, а потом делать медленный глоток, всем своим видом демонстрируя нежелание продолжать диалог. Порой получалось сразу, иногда только после пятой подобной заминки собеседник в итоге удалялся. Лиф тем временем потихоньку пьянела. Она намеревалась выпить целую бутылку перед самым уходом, чтобы, попав в комнату, разум затуманил алкоголь и в случае наказания боль ощущалась притупленно. Подобный план с самого начала оказался провальным. — Напиться, конечно, идея заманчивая, но не совсем здравая, Белла, — внезапно заговорил Рабастан, ни разу не притронувшийся к спиртному. Даже Рудольфус выпил около двух бокалов шампанского. А может, и больше. Керр не следила.       Идея была скорее вынужденной. Капелька хмельной и горькой по вкусу жидкости расслабляла мышцы лица. Те переставали напрягаться от накатывающей временами боли в колене. Пусть то больше не простреливало подобно разряду тока по ноге, но напоминать о себе любило. — Не вижу в этом особой проблемы, — фужер Лиф всё же отставила чуть дальше от себя из-за слишком пристального взгляда Рабастана. Его спокойная, добрая улыбка и покровительственный тон только больше напрягали. Лучше и вправду повременить с опьянением. — Так раскрой глаза пошире, — ещё одна рекомендация, вынудившая только нахмуриться.       В итоге Илифия ничего не ответила, перестала обращать внимание на Лестрейнджей, вернув его на толпу, ища то, о чём мог бы говорить Рабастан. Ничего кроме веселья и праздности. Пёстрые наряды, хаотичные танцы, не лишённые грациозности, пусть некоторым уже достаточно ударил в голову алкоголь, чтобы путать движения. Никого это сейчас особо не смущало, наоборот — только больше забавляло. Пожалуй, достаточно взрослые и серьёзные на вид люди смотрели с недовольством, но в большей степени разговаривали. Налаживали связи. Керр не сомневалась: помолвка проводилась не только для официального объявления, но и как удобное событие для обсуждения насущных дел или переманивания пока не определившихся со стороной чистокровных лордов.       По этой причине присутствовал Руквуд? А Гринграсс не было. Ни Цереус, ни её отца. Беспокойство начало немного щекотать позвоночник. Совсем чуть-чуть, ведь новоявленная подруга никак не отзывалась в душе, переживать казалось глупостью. Скорее, мучил вопрос: выживет ли та после плана Рудольфуса? Стоило ли отравление обретению новых проблем и решило ли оно старые? Ведь именно из-за произошедшего на благотворительном вечере Илифии придётся стать некой частью в исправлении последствий. Умрёт Цереус — и кто знает, насколько сильно это развяжет её отцу, а потом уже аврорам руки?       Ещё временами мелькал в толпе Долохов. Правда, если взгляду удавалось его выцепить, потерять из поля зрения казалось уже невозможным. Высокий рост и бритый затылок слишком сильно выделялись. Мужчина служил очередным напоминанием быстро разворачивающихся событий. Он следил за всем происходящим, часто возле него обнаруживался Лестрейндж-старший или Розье, которые вместе походили не на гостей, а смотрителей. Будто вот-вот — и действительно начнётся кровавая бойня: уж слишком напряжёнными выглядели их лица.       Новый укол беспокойства. И причина совсем непонятна, но Илифия начала с большим усердием всматриваться в лица людей. Пребывая в каком-то параноидальном состоянии, не сразу заметила приблизившегося Регулуса. До ужаса бледного и слегка напуганного.       «Чем? Что может напугать ребёнка, когда вокруг достаточно детей и родственников? Кто?» — но беспорядочность вопросов быстро прервал голос. — Сириуса не могу найти… — виновато опустил он взгляд, словно был старшим братом, которому надлежит присматривать. Не наоборот. — Ушёл куда-то с Эйвери и Мальсибери.       Фамилия Мальсибери для Илифии ничего особо не значила — мелькала где-то на пожелтевших страницах газет и в списке Священных двадцати восьми, но не более. Зато Эйвери хорошо известна и принадлежала Пожирателю смерти. К тому же Регулус с неким пренебрежением в голосе произносил их, помогая сложиться маломальскому первому впечатлению о двух детях. Если Сириус с ними куда-то ушёл, это вряд ли закончится чем-то хорошим. — Так расскажи взрослым, — слегка наклонилась к нему Керр, чтобы на фоне оркестра её голос было слышно. Говорила она тише, не позволяя Лестрейнджам выхватить даже обрывки слов, но те и не особо проявляли любопытства. — Я рассказал — тебе. Ты же тоже взрослая.       С этим поспорить было сложно. Правда, семнадцать лет — не такой уж взрослый возраст, но его вполне должно хватить для поиска ушедшего неизвестно куда мальчугана. Другое дело, что этому противились лёгкое опьянение и вывихнутое колено. Регулус о двух мешающих факторах не знал. Смотрел с надеждой в глазах, будто перед ним — единственный человек, способный решить проблему. Так боялся оплошать перед матерью? Почему тогда не подошёл к Альфарду? Нарциссе или Андромеде? Хотя, впрочем, первого не было видно вообще, а сёстры увлечённо беседовали с выбранной на вечер компанией. Лиф, сидящая чуть ли не в одиночестве и скучающе потягивающая вино, — возможно, хороший вариант. — Ну и куда ты? — поинтересовался Рудольфус, когда Керр поднялась со стула, взяв мальчика за руку. — Прогуляюсь, ноги затекли. — Далеко ли сможешь уйти? — теперь голос Рабастана. Без иронии или даже лёгкой насмешки. Это уже понемногу получилось определять, хотя Лестрейнджу легко удавалось изменять тон голоса в угоду себе. Сейчас ему было, видимо, наплевать, и он интересовался только ради приличия.       «Постараюсь как можно дальше», — но вслух ничего не сказала, а просто медленно повела Регулуса к выходу из зала. Сама даже не представляла, как искать в таком огромном доме детей, и палочки с собой не было, чтобы облегчить поиски, хотя закрадывались мысли, что невозможность сейчас колдовать даже к лучшему. Не пришлось бы демонстрировать тщетные потуги. — Поищем в саду? — предложил Регулус, потянув слишком поспешно в сторону. Пришлось поумерить у того торопливость, удерживая рядом с собой. Идти слишком быстро всё равно не получится. — Почему там? — Не знаю, — искренне ответил мальчик, даже не стараясь придумать хоть немного объективную причину. — Мне просто кажется, что он там.       В итоге они бродили по саду около десяти минут, пока не услышали тихие всхлипы. Регулус тут же побежал через кусты каких-то пёстрых цветов, пока Илифия, преодолевая себя, пыталась ускорить шаг. Ей открылась не самая приятная картина. Как будто навеянная богатым воображением или происходящая в кошмаре. Сириус сидел на коленях, полностью замарав руки грязью, потому что пальцами выкапывал ямку в земле. Вернее, могилу. Рядом с ним лежала птичка. Маленькая и с красивыми переливающимися от света луны пёрышками на крыльях, что лежали отдельно от тельца по бокам. Голову животного словно несколько раз прокрутили, но так и не смогли оторвать из-за нехватки времени или сил.       Весь ещё не успевший освоиться алкоголь медленно начал подниматься обратно. Пусть не человеческое тело лежало под ногами, а ощущения вызывало те же мерзкие. Сириус обернулся, демонстрируя заплаканное лицо, а потом с ужасом подскочил, мотая головой в разные стороны. — Это не я. Беллатриса, правда не я! — надрывные оправдания несколько озадачили. Лиф даже слегка склонила голову в неверии, что Белла за такое могла бы наказать. Скорее, потрепать по голове за интересную интерпретацию жестокости. Птицу ведь практически четвертовали. Размышлять о подобном не особо хотелось, важнее было строить равнодушное лицо и не морщиться. — Что случилось? — Регулус сел рядом с могилкой и принялся помогать выкапывать. На итог произошедшего он не смотрел, но не казался сильно впечатлённым произошедшим. — Ну… просто… — мялся Сириус. Понял, что никакой плохой или хорошей реакции от Илифии ждать не стоит, стал говорить более уверенно. — Мы просто решили пойти в сад. Нарвали палок и представляли себя рыцарями, — он указал на валяющуюся в стороне ветку. — Услышали пение из кустов, а когда заглянули, то эта птичка сидела на траве с одним повреждённым крылышком, — ещё немного, и новые слёзы хлынут рекой, но Сириус держался. — Джетт сказал… чтобы быть таким же рыцарем, как его отец, нужно уметь защищать. Но навык защиты подразумевает под собой и навык убийства… А птичка…       И плач расколол вечернюю тишину. Сколько бы мальчик ни пытался остановиться, только больше себя нервировал и громче рыдал. Глотал слёзы и сопли, пока Регулус приминал землю ладонью, закончив начатое братом.       «Дети Пожирателей смерти», — Керр приблизилась к Сириусу и начала вытирать рукавом платья красное лицо. Передала платок Каркарова, чтобы мальчик очистил руки от земли. «Неужели Волдеморт не способен заткнуть рты своих сторонников? Хотя убеждать ребёнка с детства в том, что всё это рыцарские подвиги, закладывая тем самым в неокрепший ум ненормальное понятие морали, — дальновидное решение. Некая подготовка перед реальным посвящением. Правда, всё равно выглядит безумно и жутко». — Ну всё, хватит плакать, — спокойно сказала Илифия, поднимая голову мальчика. Он не сопротивлялся, не кривился от самой Беллатрисы и был настолько потерян произошедшим, что вся его неприязнь к сестре ушла куда-то на второй, быть может, даже третий план. — Это всего лишь птица. — Но она ничего не сделала, не была даже малейшей угрозой для них!       Что в таком случае стоит сказать ребёнку? А мальчику из рода Блэк? Два этих понятия как-будто взаимоисключали себя. К тому же будь Лиф не Беллатрисой, она бы ещё смогла как-то подобрать верные слова, но сейчас просто терялась во всех вариантах правильных, по меркам ненормальной семьи, ответов. — Она была слабой, — через огромное нежелание пришлось это сказать. Чуть ли не выплюнуть. Вместо того чтобы утешить и обнять, приходилось давать урок, пусть его суть Лиф сама понимала отдалённо. Уж не ей уступать в слабости маленькому животному. — И ты сейчас тоже проявляешь слабость, а этого делать нельзя.       Сириус плотно сжал губы, сдерживая вырывающиеся всхлипы. Плечи у него дрожали, ручки била мелкая дрожь, а вот глаза — тёмные, сверкающие из-за влаги, стали отражать какую-то совершенно не детскую злость. В них уже сложно найти горе и печаль — ту будто смыла соль, словно накатили волны, полностью перекрывая собой берег. Только в случае Блэк это далеко не вода, а дёготь. — Я мог её спасти. — Один в поле не воин, — усмехнулась Лиф. — Да и всякие старания должны окупаться. Чем бы тебе помогло спасение птицы? — Незапятнанной совестью.       Ответ поразил и ввёл в ступор. На него сказать даже особо было нечего, и секундной заминкой воспользовался Сириус, быстро утерев рукавом оставшиеся слёзы, а потом направившись через кусты обратно к гравийной дорожке. Регулус поблагодарил за помощь в поисках и направился за братом, чтобы снова не выпускать его из виду, а Лиф просто осталась стоять на месте, наконец позволив себе минуту той слабости, которую она сама говорила не проявлять ни в коем случае. Опёрлась на ствол дерева, медленно поглаживая ногу. Прислонив затылок к коре, Керр наблюдала за мирно покачивающимися ветвями яблони.       Это была вторая передышка за сегодняшний день — и опять рядом с цветами. Хотя место оказалось достаточно укромным благодаря пышным кустам. И изменения всё же некоторые были — могила. Маленький непримечательный бугорок, который вряд ли кем-то будет ещё замечен. Под землёй — труп, оборвавшаяся жизнь, вынуждающая неприятным ассоциациям забраться в голову. Даже птица, способная быстро улететь от опасности, в итоге убита. Что уж говорить о Керр, запертой со всех сторон и скованной в чужом времени?       Пожалуй, её отличало от крылатого создания только то, что она не просила о помощи. По крайней мере, не вслух.

***

      Мэнор вновь ощущался живым. Точно неясно, что конкретно в этот раз послужило такому убеждению. Стены под руками будто бы дышали, иногда подстраиваясь под дыхание бродящей в одиночестве души, иногда дрожью отзываясь на прикосновения. В тёмных коридорах до слуха нередко достигал потусторонний шёпот и тихий, едва различимый стук, напоминающий ритм сердца. Он отражался эхом, петлял и проносился рядом вместе с ветром, становясь то оглушительно громким, то почти незаметным для слуха. Над потолком, под каменной кладкой пола и за серыми обоями концентрировалась жизнь. Подобное наваждение происходило и в Хогвартсе, когда старый замок становился с каждым годом не просто огромным сооружением с запутанными ходами, а покровителем, проводником в мир магии и, самое главное, другом. В отличие от школы, родовое поместье не вдохновляло, не позволяло расслабиться и наслаждаться проведённым внутри многолетних стен временем. Оно подавляло, запирало внутри себя без возможности скрыться от прошибающего до дрожи чувства безнадёжности. Наверное, с таким же отчаянием сидели невиновно осуждённые заключённые, видящие перед собой только прутья клетки. Мэнор Блэк был даже не приятелем, а врагом и угнетателем.       Рука вновь безвольно опустилась, и пришлось опереться плечом о стену, переводя дыхание. Слишком длинные коридоры, подобно лабиринту Минотавра, таили в себе опасность и казались бесконечными. В тёмных углах словно кто-то пристально наблюдал, прячась от света. Копошился на одном месте, издавая нечеловеческое сопение, голодное до плоти и крови рычание. В минуты, когда разум активно начинал бить тревогу, умолял бежать, Илифия медленно продолжала свой путь до комнаты, кожей спины ощущая приближение опасности.       Никого позади не было, никто не прятался в тенях и даже не издавал звуков. На самом деле вокруг стояла оглушительная тишина, и Керр прекрасно знала об излюбленной игре её воображения на нервах. Поэтому она ни разу не обернулась, не видела смысла вслушиваться или вглядываться в окружающий со всех сторон мрак, что походил на густой туман, нерасторопно приближаясь, пожирал всё вокруг и вынуждал невольно задуматься: как много спрятано по ту сторону непроглядной дымки? Весь мрак и потерянные ориентиры находились в голове. Именно разум каждый раз заволакивало со всех сторон без возможности определить верный путь, по которому нужно идти.       Путешествие в неизвестность, в последний конец, постоянно становящийся началом. Ход по кругу. Как прекратить жизнь Беллатрисы и вновь переродиться в своей? Чьё существование имеет первенство, а чьё подразумевает окончание? Эти грани будто стирались, а может, их не существовало изначально, и всё происходящее можно отнести только к концу — другими словами, к смерти. Существование всегда поражает мысли, но в голове кратковременно возникала полная стерильность, как если бы сердце на долгие секунды прекращало биться.       «Мыслю — значит, существую», — но проблема заключалась в том, что заполнение головы обычными, полностью бесполезными рассуждениями не помогало существованию. Нужно выживать, а для этого — постоянно просчитывать каждый ход, думать, как правильно поступить, и не путаться в собственных чувствах.       Сейчас не выходило даже элементарно проанализировать весь прошедший вечер. Он расплывался в голове, чувствовался скоплением нервирующих моментов, отпечатывающихся не воспоминаниями, а эмоциями, которые в тот момент захлёстывали. Не удавалось понять, с кем пришлось вынужденно вести беседу, потому что лица стёрлись, будто ластиком провели по портрету, избавляясь от определяющих человека черт. С другой стороны, половина, а может, и большая часть гостей — просто незнакомые фигуры, не имеющие для Илифии ни имени, ни фамилии. Те хранили какую-то собственную историю, личные заслуги в построении будущего, но продолжали в медленно плывущем разуме характеризоваться как часть декоративных украшений во всей происходящей трагедии. Роль массовки ещё никогда не казалась такой желанной и привлекательной. От неё ничего не зависело, она ни на что не могла повлиять, а дополняла постановку, придавая ей больше красочности.       «Я слишком много выпила», — прикрыв рот, Лиф свернула за очередной поворот. Стены перед ней словно играли в изощрённую игру, то возвышались прямо возле лица, то пропадали из-под руки, когда опора становилась остро необходимой. Она не понимала, бредёт ли в верном направлении, потому что однообразность окружения сейчас дезориентировала куда сильнее обычного.       Запутавшись ногами в собственном платье, Илифия влетела в стену, разбудив жителя портрета, который визгливым голосом заорал. Из бесконечного потока летящих до ушей слов не получалось понять, чем полотно было разгневано больше: потревоженным сном или неспособностью пьяного тела нормально извиниться. Честно, Керр даже не старалась определить, а просто облокачивалась на раму, глубоко дыша, чтобы не вырвало. Если сдержаться не получится, ещё более рассерженный крик привлечёт сюда всех. Или уже привлёк, потому что шаги за спиной удалось услышать отчётливо. — Белла?       Голос отрезвил. Не привёл полностью в чувства, но помог с большей осознанностью видеть перед собой вещи. Портрет затих, и вновь сгустилась тишина. — Ты пьяна, — констатация факта позабавила, но когда пальцы обхватили предплечье в аккурат там, где уже долгое время пульсирующей болью наливались синяки, загорелась ярость. — И забрела в гостевое крыло. Я провожу тебя до комнаты. — Убери руку, — шёпот был достаточно громким в этом безмолвном и пустом коридоре, очень злым, практически бешеным; гнев поднимался со дна души, наконец имея полное право на выход. И Рудольфус отпустил спустя долгую секунду, во время которой всматривался в черты лица.       Здесь не было зрителей, никакого преимущества перед Беллатрисой, скованной чужим вниманием и гнётом своей матери. Если той захочется, она набросится с голыми руками. И Лиф хотелось, а воля Блэк теперь полностью принадлежала ей. Всецело и безукоризненно. Пальцы с необычайной лёгкостью вопьются в лицо, стоит только Лестрейнджу сделать неверное движение. Теперь её черёд становиться хищником, хотя это больше напоминало бешенство, как если бы вирус дёргал за ниточки разума, превращая своё новое пристанище в марионетку. Никакого здравомыслия — сплошные инстинкты самосохранения, вспыхнувшие лишь благодаря большому количеству выпитого алкоголя и зудящей, доводящей до безумия боли. Помимо желания расцарапать лицо стоящего рядом человека, необычайно сильно хотелось расковырять колено до крови, вытащить оттуда изнывающие нервы.       Внезапно появившееся восхищение в глазах парня развеяло туман в сознании, вернуло к реальности. На пару минут Илифия старалась обуздать свои эмоции, пока замешательство не просочилось сквозь решительность и гнев. Увы, сегодняшний вечер, да и день в целом напрочь лишили возможности властвования. Тогда на смену красноречивости взгляда пришёл на помощь не менее действенный метод — слова. — Понравилось? — отстраняясь от сохранявшего тишину портрета, Керр провела рукой по раме, поправляя итог своего несостоявшегося падения прямо возле картины. Сбросила каблуки на пол, ступнями чувствуя леденящий холод. Он отрезвлял, казался опорой, подобно якорю помогал оставаться на одном месте и не уплывать в открытое, враждебное и необузданное море мыслей. — Что именно? — спокойно поинтересовался Рудольфус, неожиданно поднимая туфли тремя пальцами. Так и остался стоять на коленях перед Илифией, то ли в попытках подобным положением сменить гнев на милость, то ли издеваясь.       Нет. Он точно насмехался своей позой. Опираясь на одно колено, внезапно поднял взгляд, словно намеревался сделать предложение. В нём тоже бушевал алкоголь, злость и те эмоции, что прочно въелись после падения будущей жены с лестницы? Ритуал и танец, казалось, знаменовали не конец отравляющим чувствам, а наоборот, открывали новую ветвь взаимоотношений двух связанных оковами контракта людей. Существовала ли эта дорога раньше, или она была создана обстоятельствами, никак от Лиф не зависящими? Раз так, считается ли это правильным маршрутом? — Чувствовать потерю контроля, — глаза неотрывно сверлили переносицу собеседника. Пока Рудольфус не поднялся, Керр позволяла себе упиваться мнимым ощущением превосходства. Чем было продиктовано её нынешнее поведение? Попытками строить из себя ту, кем не являлась, или в полной мере выплеснуть именно свой яд? Белла, конечно, способна терпеть боль, наверняка готова проглотить гордость, но не в отношении к Лестрейнджу. Она явно не станет принимать тот расклад вещей, который парень посчитал для себя удобным. А Илифия не станет противиться срывающимся с языка словам. — Барахтаться в ситуации, не поддающейся пониманию.       Рука с каблуками зависла в воздухе, так и не передав их владелице. Рудольфус вмиг стал выглядеть отчуждённым и безэмоциональным, накинув на себя привычную маску равнодушия. Желание бить в ответ взыграло с удвоенной силой. — Ведь если это не так, — отступая назад, Лиф увеличивала между ними расстояние, чтобы дышать стало легче, но ничего не помогало прекратить делать надрывные вдохи. Слишком громкие, подобные тем, какие делают отчаявшиеся до кислорода люди, тонущие под водой. Разум Керр тонул в алкоголе и взявшейся откуда-то храбрости, которая ещё ни разу за всю недолгую жизнь в новом мире не появлялась. — Зачем ты тогда вынуждаешь меня продолжать изводить тебя?       «Зачем вымещать захлёстывающие эмоции на Беллатрисе, когда она может стать ещё более строптивой просто назло? Или всё продиктовано простой юношеской яростью? Даже несмотря на принадлежность Рудольфуса к Пожирателям, он по-прежнему остаётся семнадцатилетним парнем». — К примеру… — взгляд недолго блуждал по коридорам, пока не наткнулся на окно, к которому Илифия неспешно и прихрамывая подошла. — Я решу прилюдно опорочить наш союз, — чистой воды блеф, но остановиться провоцировать уже не представлялось возможным. Раз начала бить в ответ, то будь добра добивать. — Или…       Она не договорила, ведь, обернувшись, обнаружила рядом с собой Рудольфуса, подошедшего слишком близко. Ни один мускул на его лице не дрогнул, ничего не указывало на то, что слова задели хоть какую-то маленькую часть внутри. Быть может, выводы, сделанные в отношении парня, ошибочны, а ритуал — просто вынужденная мера, танец, который был продемонстрирован родителям и гостям, — лишь показатель чётких намерений. С восьмидесятипроцентной вероятностью, а может, и больше, Лиф могла просто неправильно воспринять все поступки. Она не знала Лестрейнджа, ровно как и то, что он пытается вытянуть из их брака. — Объясни мне причину. Разве для тебя не лучший исход покинуть семью? Стать ближе благодаря Лестрейнджам к цели, преследуемой тобой вот уже пять лет? — рука легла на подоконник, отрезая от пути к побегу. Лиф пришлось прижаться поясницей к выступающей части окна, чтобы хоть как-то увеличить расстояние. — Ты пытаешься противиться приобретению возможностей, глупо полагая, что хватит сил справиться самой.       «Откуда мне знать причины? Ведь я не хотела бросаться с лестницы! И ещё больше не хочу разрыва свадьбы. Для меня мотивы Беллатрисы — такие же недостижимые, как твои». — Отойди, Рудольфус, — в этот раз угрожающий тон не подействовал. Казалось, парень намеренно сокращает дистанцию, чтобы вывести на новые эмоции, как Лиф делала это пару минут назад, оперируя словами. — Ни этот брак, ни ты не нужны мне для цели, которую я вознамерилась достигнуть. Мой выбор очевиден и… — она затихла, заметив внезапно промелькнувшую эмоцию на лице. Зацепилась за неё уже без возможности отгородиться из-за всплывающих в голове слов Каркарова. — … и здесь нет места обиде.       Лестрейндж поджал губы, наконец отстранился, бросая туфли к ногам. Те с громким стуком приземлились на мрамор, эхом разнёсся звук по коридорам, отдавая вибрацией в стены, перемещаясь к рукам Керр, крепко сжимающей край подоконника. — Я не обижен и даже не расстроен твоим поступком. Непонятен лишь мотив, но даже так я готов смириться с ним, если ты перестанешь… — Делать выбор не в твою пользу, — новая догадка — ещё хуже, чем прошлая. Это нельзя было озвучивать, так же как и радоваться появившейся на короткий миг определённости. Слегка приподнятые в нервной улыбке уголки губ стали последней каплей, и Рудольфус наконец показал новые эмоции. Перекошенное в обречённой злости и ненависти лицо, искривлённое в таком восхитительном отчаянии, что у Керр перехватило дыхание из-за накатившего удовольствия от подобной картины. Она сейчас, задев что-то невероятно личное внутри Лестрейнджа, наслаждалась реакцией и одновременно ужасалась последствий. — Ты поставила ультиматум родителям, что выйдешь замуж только за меня, — в попытках быть спокойным он делал долгие паузы. Смотрел на уходящий вглубь коридор, надеясь отрегулировать отражающиеся эмоции, но те не хотели его слушаться — демонстрировали всё, что таится в душе. — Устроила истерику и переполох лишь ради того, чтобы сделать выбор самой хоть в чём-то.       «Вот как…» — щека была в очередной раз прикушена, и шипящая боль вынудила глубоко вздохнуть, чтобы не прошипеть от неприятного покалывания и онемения. «По крайней мере понятно, почему свадьба состоится не с Рабастаном». — Я — полностью твой выбор, — миндального цвета глаза наконец устремились к Лиф. Они сверкали чем-то необузданным, тем, что невозможно выкорчевать внутри. — Но почему ты теперь так настойчиво пытаешься показать, что я — ошибка принятого решения?       Керр соображала на ходу, выискивала в своём сознании воспоминания, способные дать ей подсказки, как именно стоит ответить. Наверняка Беллатрисе не было особого дела, старший или младший из братьев поведет её к алтарю. Она надеялась не допустить такого исхода в принципе, но, судя по истории, просчиталась или в действительности даже не стремилась нарушить ход событий. Тогда почему Рудольфус? Что её с ним связывает?       «Точно… может, дело в Друэлле, желании идти наперекор. Выйти замуж не за наследника, а за менее значимую фигуру в роду Лестрейнджей», — это как идти против сильного течения, принимая тщетные попытки сопротивления. Они ничего в сущности не дают — лишь изматывают как морально, так и физически, слегка насыщают жажду контроля собственной жизни. — Ты не выбор, а вынужденная мера, — уверенно заявила Лиф, тщательно продумав свой ответ. Он отражал суть, но в то же время каждый мог понять её для себя по-разному. Рудольфус, очевидно, подумал о другом. — Тогда ты ошиблась, надеясь, что, сбросившись с лестницы, добьёшься от меня разрыва договора. Для этого стоило вынужденной мерой делать Рабастана. Он… — Лестрейндж скривил губы. — Никогда не перечит отцу.       Ответом была тишина. Керр не хотела дальше вариться в страхе за каждое следующее брошенное слово, даже если начала всё сама. Пусть и удалось лишь немного приоткрыть плотную завесу личности будущего мужа, это не давало никакой уверенности в том, что нужный и правильный ответ получится легко найти. Чем дальше она будет лезть на запретную территорию, тем больше возникнет личных вопросов. За границей дозволенного и понятного скрывалась неизвестность. Она была куда страшнее боли и намного опаснее чужого гнева. Впрочем, большую роль также играл сам человек. Илифия просто знала: Рудольфус, каким бы озлобленным и раздражённым ни был, не убьёт. Единственное убеждение со стопроцентной уверенностью в нём.       Вот только кто в действительности чью волю подавлял и правил ей? Кто держал поводок? Ведь Лиф не ощущала в руках возможности манипулировать. Дёрни она за стягивающую глотку верёвку, и чем это в итоге обернётся для неё лично? Новыми проблемами, возможностями или ошибками? Не хватало знаний, чтобы понимать, какие ниточки приведут к верному движению куклы, а для действий наугад недоставало хитрости и мастерства.       Поэтому, не найдя никаких подходящих слов, Керр просто подняла каблуки, прогибаясь в корпусе настолько, насколько вообще позволяло тело, лишь бы не тревожить пульсирующее колено. С каждой прошедшей минутой создавалось впечатление, что единственным исходом для ноги будет её полная ампутация. Рудольфус молчал, поэтому Илифия направилась обратно, в голове воспроизводя схему поместья в попытках хоть немного понять, где именно находится. Но, сделав всего лишь два шага, остановилась из-за шёпота. Тихого, спокойного, таящего в себе всё те же непостижимые чувства. — Я всё равно намерен проводить тебя до комнаты, — оборачиваться сейчас было бы ошибкой, поэтому ничего иного не оставалось, кроме как замереть спиной к Лестрейнджу. Не видеть его лица — точно так же, как он не видит её, только слышать медленно приближающийся стук подошвы о пол.       Их ссора так неестественно закончилась. Просто прекратилась, как если бы обрубили провод телевизора и чёткая картинка на экране резко сменилась чернотой. Не лучшим ли исходом было бы разойтись в разные стороны? — Я справлюсь сама, — но, чёрт возьми, именно в эту секунду босые ноги чуть не оступились, из-за чего тело повело в сторону. Удалось удержать равновесие благодаря оказавшейся рядом стене, в которую плечо врезалось. Столкновение вышибло на короткое мгновение весь воздух. — И всё же? — Сама, — лишь бы избавиться, наконец, от компании Рудольфуса, прекратить чувствовать его взгляд на себе и теряться в догадках, какой может завестись разговор, если они пойдут вместе. Может, их путь сопровождала бы тишина, но терпеть её тоже не было уже никаких сил. — В поместье много гостей, лишних глаз. Я бы не стал предлагать помощь, учитывая, что в подобное состояние ты действительно загнала себя сама, но, если столкнёшься с кем-то, разгребать проблемы придётся уже мне. — Как лестно, но, к сожалению, в подобном состоянии и без палочки я вряд ли многое смогу сделать, — Лиф продолжила идти, чувствуя ладонью шероховатость обоев. В её арсенале были только каблуки, но не станет же она бросаться с ними на первого встречного? — Именно.       Брови нахмурились; пришлось повернуться к Рудольфусу и обнаружить, что он идёт сбоку и их разделяет пара шагов друг до друга. Больше не принимал попыток приблизиться, но и отдаляться не собирался, подстраиваясь под неспешный темп своей спутницы. — Ты ничего не сможешь сделать, — поправил он, чем вынудил волосы встать дыбом. Ведь на помолвку прибыли не только родственники. А самое главное — не только добропорядочные люди. Убийцы, что бродят по ночному Лондону в масках и выполняют грязные прихоти своего хозяина. К тому же напряжённые лица Долохова и Лестрейнджа-старшего что-то да должны значить. — Это моя территория, мой дом, — но как бы ни хотелось придать голосу больше уверенности, понимание простой истины, что никому до этого нет дела, вынуждало слова звучать скорее надрывно. Уважение к чужому древнему роду меркнет на фоне вседозволенности, которую Волдеморт сейчас пропагандирует. Освобождённые от моральных обязательств руки могут причинять вред не только маглам и маглорождённым — они вполне способны прикоснуться к чему-то более интересному. — С недавнего времени это штаб, и кто бы ни был его обладателем изначально, теперь здесь общая территория, — Рудольфус ловко схватил за руку, удерживая Илифию от падения. Та споткнулась о ковёр, не заметив выступающий край. Касание продлилось недолго. — По крайней мере до прибытия Лорда.       «И чем его персона изменит внезапно образовавшийся новый устой?» — это для своего же блага Лиф сдержала за зубами. — Помимо тебя здесь может быть ещё кто-то такой же пьяный и такой же… вспыльчивый. Завтра оставшиеся гости разъедутся, — дополнил он, замечая слишком сильно сомкнутые губы. — Кто-то помимо Долохова, Каркарова и вас ещё останется? — Малфой.       Лиф кивнула, нервно облизывая пересохшие губы. Она понимала, что причина кроется в вышедшей статье и — не маловероятно — в скорой дуэли. Вопрос заключался лишь в том, что именно может сделать Беллатриса, будучи не окончившей Хогвартс школьницей? О какой роли в исправлении ситуации вообще стоит вести речь, когда Блэк ещё не посвящена в Пожиратели смерти? Или в этом и заключался смысл? Удачное проведение поединка станет как возможностью, так и личной погибелью. В случае, если Илифия не справится с поставленным заданием, она будет просто устранена Волдемортом или Министерством. Наверное, это её заключительный экзамен. — И ещё несколько человек, — с неохотой добавил Рудольфус, сворачивая за угол вместе с Керр. До комнаты оставалось не так много, но пришлось намеренно замедлить и так нерасторопный шаг. — Кто ещё? — с опаской спросила она. — Из-за того, что Каркаров разболтал о скорой дуэли, нашлись любители зрелищ.       «Пиздец, свидетелей моего будущего провала становится с каждым днём всё больше и больше», — ироничная и до ужаса пугающая мысль прошлась по разуму разрушительным пожаром, оставляя пустоту. На её месте, впрочем, достаточно быстро росло отчаяние. Тому не нужны были ни благородная почва, ни удобрения — оно и без них процветало. — Чудно. — Для тебя это может быть шансом. Покажешь свои способности остальным, дашь понять, что с тобой нужно считаться.       К сожалению, было два пункта, по которым план Рудольфуса был невыполним. Первое — не сражаться в полную силу. По словам Рейнхарда, это нужно сделать ради своего же блага. Второе — полная бездарность Лиф в качестве боевого мага. Да и с чего бы убийцам считаться с какой-то не созревшей даже до пыток девчонкой?       «Мне нужно не стать слабым звеном», — поняла она, отыскав истину в словах Лестрейнджа. Но Керр слабым звеном была априори: подобный статус — не переменная, а константа, и чтобы прожить немного дольше, нужно скрыть от всех слабость. Не изменить суть, не стать сильнее, ведь за короткий срок это просто невозможно, а припорошить правду чем-то другим. Затуманить глаза всем зрителям. Только как?       За этими рассуждениями Илифия не заметила, как они подошли к двери её спальни. Что более поразительно — она не сразу обратила внимание на стоящую у стены Нарциссу, склонившую голову в каком-то слишком покорном виде. Платье на ней было всё то же нарядное, разве что причёска лишь слегка выглядела уставшей от всех танцев, которые девочка неизменно за вечер дарила Люциусу. Видимо, сестра Беллы стояла здесь достаточно давно и не посещала собственную комнату. Зачем-то пришла и что-то хотела? Не получалось даже примерно определить причину, пока голубые глаза не поднялись на Керр. Такие тусклые радужки, словно озеро, утонувшее в тумане, медленно превращающееся в болото, которое утягивало на дно, вынуждая захлёбываться в чувстве вины. Нарцисса была обременена произошедшим, своим молчанием, но даже так не сказала ничего, пока они смотрели друг на друга. — Спокойной ночи, Белла, — Рудольфус кивнул девочке. — Нарцисса. — И вам, — спокойно ответила та тем же равнодушным кивком. Вновь никаких объяснений, но у Илифии не осталось сил спрашивать. Она просто зашла в комнату, слыша за собой лёгкие тихие шаги. Неуверенные, как удалось определить. Наверное, даже опасливые.       И сейчас той нечего было сказать — Нарцисса продолжала сохранять тишину до тех пор, пока Лиф не села на край кровати и не продемонстрировала травму, отбрасывая бинт на пол. Только тогда вырвался шокированный вздох. Колено, мягко говоря, выглядело отвратно. Сильно опухло, а чашечка сместилась в сторону ещё больше. Неимоверно мерзкое зрелище заставило Керр скривиться, сжимая руками платье. А ведь это только полбеды. Ничтожная капля боли среди той агонии, что придётся испытать. И как назло, встреча с Рудольфусом вышибла всё опьянение. — Я помогу, — детские пальцы дрожали. Появившаяся в руке палочка не выпустила ни одного заклинания из-за растерянности своей хозяйки. Несмотря на сильное желание загладить вину, Нарцисса просто не понимала, как это нужно сделать. Её даже стало чуточку жаль. — Нужно позвать домовика. — Не стоит, он придёт сам, — и без навыков предвидения такой очевидный факт легко было предугадать. — А тебе, наоборот, стоит уйти.       Нижняя губа слегка дрогнула, но Нарцисса тут же её закусила, чтобы не выдавать эмоций. Застыла и не подавала никаких признаков присутствия, даже когда появился домовик матери и она сама. Её тяжёлый взгляд прошёлся по Илифии, прежде чем остановился на младшей. Лишняя деталь, даже несмотря на всю свою неподвижность, была слишком выбивающейся. Стало неожиданно страшно, ведь в порыве воспитательного процесса Друэлла могла перенаправить гнев на другого. Ребёнка, согрешившего лишь в том, что его чувство вины оказалось достаточно сильным, чтобы остаться. Это не воспринималось бы в качестве наказания за молчание, Лиф просто не способна в таком ключе думать, чтобы успокоить бушующие нервы. — Покинь комнату, — но приказ Нарцисса проигнорировала, демонстрируя то ли необычайную храбрость, то ли глупость. Собственное избиение ещё как-то возможно стерпеть, но слышать детский отчаянный крик, срывающийся на хрип и судорожные вздохи… Невозможно, просто нереально для той, кто совсем недавно окончательно осознал для себя, насколько тяжело видеть насилие. Ещё более пугающим было то, что от подобного зрелища может вновь прийти эйфория. — На… — начало имени заглушил испуганный хрип. В глотке пересохло моментально. — Цисси, пожалуйста, иди.       Бесполезно. Та продолжала оставаться на месте подобно монолиту, выкованному в стене. Такая же стойкая и непробиваемая. Лиф не представляла, что сестра Беллы может быть настолько упрямой. А главное — в чём? В попытках остаться свидетельницей жестокости собственной матери? Её присутствие не смягчит боль, не сделает Друэллу менее злой и непоколебимой. — Хорошо, — женщина сделала шаг, а Лиф поднялась, стискивая зубы, чтобы те не стучали друг о друга от страха. — Белла, повернись спиной.       До ужаса мягкий голос мерзко распространялся эхом в сознании. До чего же нужно быть искусной в своём умении внушить ужас, не прикладывая к этому никаких усилий. Или Керр от непривычки на любой, заведомо травмирующий фактор будет так реагировать? Она уже допускала мысль о подготовке, но не могла и подумать, что сейчас, оборачиваясь спиной, почувствует благодарность. Просто мазохистская мысль, но разве не стоит хоть немного радоваться тому, что постепенно вырабатывалось привыкание? Хотя бы чуть-чуть. — Расстегни платье, — Лиф уже хотела бы дотянуться до пуговиц, но пальцы замерли. — Нарцисса. Раз уж ты решила остаться, сделай милость.       Друэлле наверняка неведомо, отчего дочь ещё не сорвалась на бег подальше от комнаты и насилия. Ещё более удивительным стало то, что она послушно выполнила именно этот приказ, но не прошлый. Быть может, ей двигало не скребущее чувство причастности к происходящему, а банальное злорадство? Посмотреть, как избивают сестру, и дышать полной грудью от осознания, какую боль та испытывала. Наверное, это совсем уже за гранями адекватности, но можно ли иметь полную уверенность в том, что Нарцисса не такая? Да, ребёнок, да, чуть менее походит на всю свою семью, но это ведь и не исключает её принадлежности к Блэкам. Андромеда без сомнений сбросила с лестницы, наверняка не задумываясь о том, что Керр спокойно могла свернуть себе шею.       Поток бурных и ядовитых мыслей прервала рука, опустившаяся на плечо и вынудившая буквально рухнуть на пол, ударившись вывихнутым коленом. Нарцисса стояла рядом, но Лиф знала, что жёсткая хватка пальцев принадлежала Друэлле. Платье, больше не сдерживаемое пуговицами, мягко сползло с плеч, оголилась спина. Керр напряглась всем телом, чувствуя фантом боли, представляя и достаточно красочно, как именно пройдёт наказание. Без изысков, вычурностей и новизны. Просто хлёсткие удары режущим по лопаткам, имитирующие плеть. Этому тоже можно быть благодарной. Не приходилось теряться в догадках. Намерения и реакция Друэллы для Илифии имели закономерность. Мелкий промах — всего лишь пару ударов по пальцам, большая провинность становилась причиной окровавленных ног. Чудовищная ошибка и…       Удар по спине. Волна боли вынудила тело содрогнуться. Без слов, длинной речи о разочаровании и даже без предупреждения. Похоже, всё своё недовольство женщина решила передать действиями. Потому что била она не переставая, как если бы перечисляла все провинности дочери без запинок. Передышек не происходило, боль нарастала, и Илифия через какое-то время потерялась в счёте, полностью поглотилась адским жжением. Ей только и оставалось вжиматься лицом в матрас, который пусть и немного, но заглушал крики. Руки скребли по простыне, хватали и тянули на себя. Невозможность абстрагироваться доводила до безумия. — Карпи, — скомандовала Друэлла слегка сбившимся голосом.       Стало прохладно, но это ничуть не успокаивало. Потому что за лечением последует новый круг. И неожиданно он начался раньше, чем завершилось исцеление. Теперь Лиф не просто били за падение — на ней вымещали гнев. Необузданный, копящийся с того самого момента, как всё произошло. Резко, неумолимо, без остановки. Спина не чувствовала удары — она в целом перестала что-либо ощущать. Ни горячую кровь, ни расползающуюся кожу от магии. Вообще ничего.       Горло сорвалось из-за крика, слёзы бежали неумолимым потоком, попадая на губы, вынуждая их щипать оттого, что те искусали зубы. Ещё чуть-чуть, и разум отключится. Долгожданная темнота должна была настигнуть совсем скоро, но громкий голос Нарциссы буквально выдернул назад в реальность. — Мама, хватит!       Илифия повернула голову, заметила красное от слёз лицо. Невероятно уверенное, не искривлённое страхом. Зато тот быстро закрался ей в душу от такого безрассудного поступка. Пытаться прекратить безумное насилие — то же самое, что самолично лечь под плаху. Этот алтарь жертвенности сейчас окропят новой кровью.       Рука Друэллы, замахнувшаяся для нового удара по Керр, дрогнула, а потом и вовсе опустилась, когда Лиф прижала Нарциссу к себе. Рефлекторно, она даже не контролировала тело, просто потому что утратила какие-либо силы. Что ею двигало в этот момент? Инстинкты, врождённые привычки чужой оболочки? Могла ли такая реакция быть подобно той, что доводилось испытывать при пытках? Она принадлежала не ей? Или всё-таки внутри оказалось достаточно воли для защиты ребёнка и самой себя от наблюдения за избиением?       Пальцы сильнее сомкнулись на миниатюрном плечике. Таком маленьком, ужасно хрупком. Если бы её ударили, то наверняка косточки пришлось бы собирать потом по всей комнате. Словно фарфоровая кукла, с которой нужно обращаться бережно и осторожно. — Нарцисса… — предупреждающе прошипела Друэлла. — Пожалуйста, мамочка, не надо.       Это звучало так отвратительно. Тоненький голос, полный мольбы и тошнотворной нежности. Прямо как у матери, буквально один в один, пусть и без попытки внушить ужас, но скрывающий под мягким тоном нечто другое. Опасность ситуации набирала градус, и Керр казалось, что сейчас она будет получать удары уже не из-за своей провинности. К счастью, послышался хлопок дверью, и облегчение накрыло с головой. Лиф начала заваливаться на бок, но её удержала Нарцисса, возвращая в прежнее положение. Быстро наколдовала приятную прохладу, позвала ещё слуг, чтобы ускоренно остановить кровотечение. В полубредовом состоянии тяжело было не то что двигаться, а даже дышать, но, несмотря на это, едкая ирония всё равно слетела с губ. — Отрадно… быть избитой за… другого… — Давно пора привыкнуть, — Нарцисса прекрасно поняла, о чём идёт речь. — Андромеда имеет безукоризненную идеальность в глазах матери, а ты сполна возмещаешь. Её не за что винить.       Керр уже не особо понимала слова. Но чувствовала, как младшая Блэк всеми возможными методами пытается предотвратить уже другое насилие. В её глазах Беллатриса наверняка бы отомстила. А Лиф? Что ей стоит сделать? Она не хотела об этом думать и, проваливаясь в зыбучую темноту, желала никогда больше не проснуться.