По законам жанра

Поспелова осторожно посмотрела на себя в зеркало, висевшее немного правее двери палаты. Её умыли. Скорее всего, обрабатывая раны и оценивая степень повреждений. Как будто она автомобиль, выставленный на продажу. Вике же было приятнее думать, будто это ради её внешнего вида. Чтобы пациентка, придя в себя, не ужаснулась. Тогда могли бы вырубить на пару-тройку дней, пока отёки не спадут, и синяки, близкие по оттенку к нефти, не станут хотя бы немного светлее. Она перевела взгляд на свои пальцы: туда, где ещё остались намёки на белые полоски отросшей ногтевой пластины, забилась кровь. Запёкшаяся боль. Если браки заключаются на небесах, то её небосвод, без сомнения, рухнул, не выдержав гнёта из измен и предательства. Поспелова окончательно пришла в себя всего час назад и сразу же оказалась между двумя сотрудниками милиции, которых вызвали врачи, как и полагалось в ситуации, когда в больницу доставляли человека с увечьями, явно причинённые другим. У неё, естественно, не было с собой документов. Бригада скорой, вытаскивая лежащую у стола девушку, забыла порыться в сумке, а сама Вика не имела привычки хранить паспорт в лифчике. Её спросили полные данные и занесли те в карту да книгу, куда вписывали всех пациентов. Милиционеры же уточняли, что конкретно произошло. В свою очередь девушка рассказывала им правду. Она не помнила целиком момент избиения, только обрывками, однако пересказала их во всех подробностях. Когда её спросили, станет ли Поспелова писать заявление на мужа, она моментально ответила согласием. Один раз в своей жизни Вика уже промолчала, и её обидчик остался на свободе и не понёс никакого наказания за совершённые деяния. Второго раза она допустить не могла. Поспелова смотрела на соседние койки в палате, про себя рассуждая, насколько же пациенты должны быть противны тем, кто оборудовал больницы, раз «постель» выглядела так убого? Вика, конечно, в тюрьмах не была ни разу, но могла поспорить: нары примерно на том же уровне комфорта, что и это пружинисто-металлическое нечто на ножках. От увлекательного разглядывания белой, как мел, стены её отвлекла дверь, которая резко распахнулась, и крики вслед человеку, проходящему к Поспеловой в палату. Пчёлкин оказался не готов к увиденному. На ней в прямом смысле слова не было живого места. Лицо покрывали синяки и ссадины, расходящиеся от виска до самой линии челюсти. Даже на шее, сука, парень заметил чёрные круги. Вика попыталась прикрыть грудь, больше похожую на одну сплошную гематому, подтянув выше простынь, которой была укрыта, нечаянно продемонстрировав Вите чернеющие запястья, на себе испытывавшие вес Андрея. Следом за Пчёлой вошёл доктор, заметивший посетителя. — Виктория Николаевна, вы знаете этого… — немолодой седовласый мужчина смотрел на Витю с опасением. Он присутствовал при допросе пациентки и знал: ту избил муж. А потому, естественно, принял Пчёлкина за него. — Да, всё в порядке, — кивнула Поспелова, — это не он. — Молодой человек, не могли бы вы выйти? — Доктор держал в руках папку с какими-то листами, планируя озвучить девушке то, чего она бы явно не хотела рассказывать всем подряд. — Я с места не сдвинусь, — процедил сквозь зубы Витя, вцепившись в холодный металл койки у её ног. — Говорите при нём, он всё равно не уйдёт, — Вика вымученно закатила глаза. Она же прекрасно понимала, что после увиденного Пчёлкин не в состоянии воспринимать адекватно обстановку. — Что-то ещё случилось? Врач покосился на молодого человека, однако решил оставить непрошенные советы при себе. Не его это ума дело. — Вы знали, что были беременны? — Звон. Колокольным звоном в ушах прозвучал вопрос. Настолько сильным, что Поспелова хотела раздробить себе череп, лишь бы заткнуть его. — Была? — выдохнула она едва слышно, но в полной тишине врач разобрал. — Да, — доктор поджал губы, словно ему самому становилось не по себе, — только что пришло заключение гинеколога. У вас случился выкидыш. — Мужчина смотрел на абсолютно ошарашенное лицо Поспеловой, понимая, что сейчас её лучше оставить. Такая информация требовала времени. — Мне жаль. Я зайду позже. Доктор, чьего имени она попросту не успела узнать, вышел за дверь. Кладбищенская тишина стояла в палате. Вика опустила глаза, рассматривая свои пальцы, пока Витя, едва не упав, осторожно присел на стул рядом с койкой. Если цена свободы — её изувеченное ударами тело, то Поспелова заплатила сполна. И оно того стоило. Никаких сомнений. Только вот проценты этой платы в виде выкидыша были уже куда более крупными. Просто несоизмеримо больше допустимой стоимости. По ощущениям, они молчали несколько веков. Вика пыталась осознать, что больше никакого ребёнка не существовало. Её малыша. Она даже не успела встать на учёт… Может, к лучшему. Витя вспоминал весь прошедший год. Каждый раз, когда он кончал в неё, совершенно не задумываясь о беременности. Он ведь даже не спрашивал, пила ли она какие-то таблетки. Он просто об этом не думал. Пчёлкин прервал затянувшуюся паузу вопросом, казавшимся самым логичным. — Чей это был ребёнок? — Витя повернул голову и посмотрел на девушку. Её глаза были опущены, но даже так он видел застлавшую их пелену слёз. — Какая теперь разница? — выдохнула Вика, спрятала лицо в ладони, качая головой из стороны в сторону. Нет, этого не могло быть. — Вик, — надавил Пчёлкин. Ему нужно знать. Необходимо. — Я не спала с Андреем больше года, — голос Поспеловой дикой болью протискивался сквозь пальцы. — За это время секс у меня был только с одним человеком. — Почему ты ничего мне не сказала? — Он ещё не до конца осознал смысл сказанного. Мысль её слов ещё не долетела до его мозга окончательно, но какие-то очертания уже проклёвывались. — Потому что у тебя девушка, — усмехнулась Вика. Как будто за смехом можно скрыть разорвавшиеся от этой бомбы из боли и ужаса ткани органов, висящих сейчас на костях ошмётками. Так не было в реальности. Так она чувствовала. — Ты издеваешься? — Витя прищурился, словно она несла просто возмутительный бред. Впрочем, он был прав. — Вик, у нас должен был быть ребёнок! — Его уже нет. Всё. Забудь. — Оторвав ладони от лица, девушка взглянула на Пчёлкина. Раньше ей не доводилось видеть его настолько разбитым. Ни разу в жизни. Так просто. Легко. Нет — и всё. — За что он это сделал? — Странный вопрос. Как будто могло в мире существовать хоть что-то, за что можно сделать это. — Я сказала, что хочу развестись, — Поспелова улыбнулась одними уголками губ, вспоминая, с чего всё началось. — И всё? — нечто неосязаемое, непонятное подсказывало Пчёлкину: не отпиздил бы Лавров просто из-за её желания разойтись. — Я сказала, что хочу развестись, потому что люблю тебя, — прошептала Вика. А потом добавила намного тише. — И всегда любила. Теперь он пожалел. Не об их отношениях, разумеется. О сотнях раз, когда он просил Вику разойтись с Андреем. Вот, она сделала то, о чём Витя искренне мечтал. И чем это обернулось? На неё было больно смотреть. Пчёлкину казалось, он самолично это всё вытворил. Словно это его руки и ноги избивали её. Вдвойне же было хуже оттого, что она это сделала после того, как порвала с Витей. Она, сука, даже не уходила к нему! Она, блять, просто хотела развестись! Пчёлкин много раз видел искалеченных людей, порой делал это с ними сам, однако вид Поспеловой привёл его в леденящий ужас. Когда с твоей любимой женщиной происходит такое — это страшно. А когда причиной этому является её любовь к тебе — совсем пиздец. — Блять, — из лёгких Вити пропал весь воздух. Не осталось даже унции, — то, что он с тобой сделал, это… — Не смертельно, — перебила его Вика и грустно улыбнулась, пытаясь защититься от жалости. Пчёлкина передёрнуло. Если измерять в подобных категориях, то она выглядела почти румяной. Правда, лишь благодаря алеющей ссадине на скуле, ещё не успевшей превратиться в синяк. — Знаешь, когда меня менты осматривали, — начала Поспелова, — сказали, что я выгляжу даже нормально. — Ну, очевидно, в её нынешнем состоянии планка нормальности снизилась. Теперь это уже не уложенные волосы и лёгкий макияж, а просто целые внутренние органы. Впредь достигать будет куда легче. — Для кого? Для трупа? — Витя продолжал смотрел на неё, пытаясь до конца собрать в своей голове картину произошедшего. И то, что у него выходило, вызывало такую ярость, какой он не ощущал никогда. — Вить, я очень сильно хочу спать, — протянула Вика. — Мне жаль, что ты меня увидел в таком состоянии. — Твою мать, ей жаль, — ему не удалось сдержать ухмылку. — Поспелова, ты вообще понимаешь, что с тобой произошло? — Я тебе больше того скажу, — её голос превратился в смесь стали и пламени. — Я не просто понимаю, я это чувствую. Вот здесь, — она положила руку на живот. На то место, где ещё два дня назад был их ребёнок. Витя не смог этого вынести. У него попросту не получилось. Резко встав со стула, он вышел за дверь и буквально побежал в машину. Ноги подгибались, угрожая не выдержать и просто сложиться, подобно карточному домику. Однако Пчёлкин упрямо нёсся вперёд, прокручивая в голове ещё и ещё всё то, что случилось в палате за последние несколько минут. У него не было ни одной рациональной мысли! Сплошная какофония из криков о её искалеченном теле и убитом ребёнке. Он час назад понятия не имел об отцовстве, зато сейчас это ощущалось настолько реально, словно Пчёлкин уже держал малыша на руках. Будто водил в детский сад, читал книжки перед сном. Будто не убил его ребёнка Лавров. Но он убил. А значит, Витя должен сделать ровно то же и с ним. Кровь за кровь, как говорится.

***

С каждым днём Вике становилось всё легче. Оказалось, помимо выкидыша, синяков, которые теперь из сине-чёрных начали постепенно превращаться в блевотно-жёлтые, и ссадин, покрывшихся корками, Лавров отбил ей почки, из-за чего девушка не могла нормально ходить в туалет несколько дней. Ещё подарил на прощание сотрясение мозга и треснутое ребро. Вика лежала в больнице две недели. За это время к ней ежедневно приезжали Космос, Фил или Саша. В первый свой визит Белый дал денег главврачу, чтобы Поспелову перевели в одноместную палату. Все трое, как только видели подругу, сжимали ладони в кулаках и говорили, что Лаврову не жить. Вика же умоляла их ничего не предпринимать. Она так хотела, чтобы он сел. Гнил, даже если не долго, в какой-нибудь тюрьме. Поспелова хорошо знала своего мужа, а потому прекрасно понимала: он просто не вывезет. Его сломают, словно спичку. И будут ломать ежедневно. Злорадство и мстительность настолько сильно бушевали в ней, что она мечтала поскорее увидеть сидящего на скамье подсудимых Андрея. Пчёлкин к ней больше не приезжал. Во-первых, он не мог смотреть на неё. Это не было эстетическим дискомфортом. Витю попросту начинало трясти даже от воспоминания о её лице. Страшно представить, что бы случилось, увидь он её вновь на больничной койке. Во-вторых, Пчёлкин искал Лаврова. Этот ублюдок не появлялся на работе, дома тоже его не было. Витя знал наверняка, ведь у подъезда Вики постоянно сидели его люди. Лишь один раз Андрей приехал на Комсомольскую, да и то на утро после избиения, когда «наружка» ещё не появилась. У дома матери Лаврова также сутками дежурили посменно двое. Витя не сказал друзьям о своём небольшом плане, иначе пришлось бы рассказывать всё. Хотя, они сами желали удавить суку, поэтому вряд ли оказались бы против. Но Пчёлкин рисковать не стал. В один из дней на телефон Вити, когда он сидел в офисе и слушал рассказ Фила об улучшении Вики, о её первых самостоятельных шагах возле койки, почти не сгибаясь, раздался звонок. На том конце провода парню сообщили: Лавров вышел из квартиры своей матери и на такси куда-то поехал. «Наружка» отправилась следом. Пчёлкин подловил его у подъезда, перегородив мужу Поспеловой выход. Придурок еле тащил два огромных баула. Только заметив Витю, он побелел и выронил сумки, замерев на месте. — Тебе в десятом классе после дискотеки было не ясно, что трогать Поспелову нельзя? — нарочито лениво протянул Пчёлкин, смотря в испуганное лицо Лаврова. — Она моя жена, — чуть ли не срываясь на крик, ответил тот. Витя усмехнулся. — Нет, ты не понял. — Он подошёл ближе. Пчёлкин и Лавров были одного роста, но, казалось, будто Витя выше его головы на две. А иначе как объяснить то, что сейчас он нависал над Андреем, словно коршун над добычей? — Она моя. И за то, что ты, сука, сделал с моей женщиной, тебе пиздец. Вряд ли Лавров успел сообразить смысл сказанного. Пчёлкину хватило примерно минуты три, чтобы, ударив кулаком в солнечное сплетение, выбить из придурка любые попытки дёргаться, и кинуть в машину. Брошенные у подъезда котомки подхватил один из Витиных «быков», наблюдавших за происходящим из припаркованного рядом автомобиля. Второй же, когда Пчёлкин швырнул Лаврова на заднее сиденье «Мерса», быстро связал тому руки за спиной толстой верёвкой и заклеил рот. — Погода сегодня хорошая. — За окном бил мерзопакостный моросящий дождь. — Для лесной прогулки — лучше не придумаешь. В лесу у станции «Ивантеевка-2» можно было кладбище разбивать, так много трупов там находили. Глухой район, людей почти нет, особенно днём. Это место обожали и те, кто ездил на разборки, и какие-то маньяки-психопаты, и вот такие вот любители прогулок под дождём, типа Вити. Местные менты даже не искали преступников. Каждый, абсолютно каждый труп становился «висяком». Прежде чем пустить Лаврову пулю меж глаз, Пчёлкин делал всё то, что, по его мнению, ублюдок вытворял с Поспеловой. Он пинал его, казалось, час, не меньше. Отходил, давал Андрею надежду на конец и возвращался снова, наблюдая за выражением лица. — Это тебе за неё, — между очередными пинками в живот, сказал Витя, — и за нашего с ней ребёнка, которого ты, мразь, убил. Бежевое пальто насквозь промокло. Грязь, неизбежно попадающая на светлую ткань, смешивалась с дождём и стекала вниз. Брюки были забрызганы почти до колена. Пчёлкину приходилось убивать людей раньше — да, однако никогда он не получал удовольствия. Сегодня это случилось впервые и больше никогда не повторится. В его груди словно расправилась пружина, которая сжалась ровно в тот момента, когда он увидел избитую Вику. Его Вику.