或許全部 - ВОЗМОЖНО ВСЕ

      Все семейные праздники — Солнцестояние в том числе — они праздновали поочередно в Юньмэне, Цинхэ и Ланьлине, иногда — в Чуньцю. Их большая семья требовала много места, чтобы собраться, и просторные залы резиденций Не, Цзян и Цзинь подходили для этого лучше всего. Но Солнцестояние в Чуньцю приняли решение не проводить — иначе оно превращалось в балаган, слишком многие хотели в этот день поговорить с бофу… А он, конечно, свой клан любил, но иногда хотел побыть лишь с наиболее близкими из своей семьи.       Про Юньшэн и говорить было нечего — несмотря на то, что большую часть правил со стены убрали, праздничный настрой там создавать так и не научились, и на праздники главы Лань предпочитали приходить в гости. Хотя и всё равно ненадолго, будто не могли оставить Юньшэн и на день! Хотя, скорее, не Юньшэн, а своего наследника, которого Аи на всех этих праздниках совершенно не помнила.       Оглядываясь назад, Аи поражалась, как так получилось, что они с Лань Цзинъи за столько лет какой-никакой, а дружбы их родителей не познакомились? Аи ведь брали с собой в гости на все праздники, она регулярно бывала и в Буцзинши, и в Цзиньлин Тай, и Лань Цзинъи должен был бывать на всех более-менее значимых событиях в этих местах, так как? Она даже поинтересовалась у самого Цзинъи, на что тот отчётливо засмущался и явно хотел перевести тему… Но махнул рукой и признался:       — Я несколько раз бывал на общих собраниях. И даже тебя видел издали, раза два или три, сейчас вспоминаю… Но ты ведь постоянно крутилась рядом с Тяньянем! А я мелкий был — собственник, хуже некуда. — На скептический взгляд мужественно подтвердил: — Хуже чем сейчас, да. И когда понял, что Ян-гэ не будет всё время со мной одним возиться, сначала просто убегал, а потом вообще попросил, чтобы родители меня с собой не брали. Они и настаивать не стали. — Он пожал плечами. — Я только потом понял, какой дурак был, но проситься с ними уже было стыдно — как же, я ведь считал себя взрослым, самостоятельным юношей…       Его тон отчётливо говорил, что он думает о своей «взрослости и самостоятельности» того времени. Аи удержалась и не спросила, насколько «взрослым и самостоятельным» Цзинъи считает себя сейчас, но посочувствовала Юаню: нелегко ему придётся, если Цзинъи и правда настолько ревнив.       Но уж это Солнцестояние они отпразднуют все вместе — родители уже сообщили Аи, что в этот раз праздновать будут в Цинхэ, раз там всё равно уже и Аи, и Цзинъи. Приедут на этот раз точно все — и главы Лань, и глава Цзинь с супругой и близняшками, и родители привезут братьев, и главы Вэй, конечно, тоже будут…       Больше всего Аи, конечно, ждала Ян-гэ — не мог же он пропустить семейный праздник?       Как оказалось — мог, хотя и не по своей воле.       Как оказалось, это им аукался все еще тот случай с похищением. Ну, и лично Ян-гэ — его несдержанность после помолвки. Аи смотрела на бофу, и губы у нее дрожали от обиды, так что тот не выдержал, притянул к себе в объятия, принялся нашептывать на ухо, что нужно потерпеть, собрать себя и не «расплываться слизью», как бы ни хотелось. Аи вспыхнула: ну откуда бобо вообще узнал об этой их игре? Но это ж был Сянь-бо, он все знал.       — Потом, Аи-эр, я тебе обещаю, ни тебя, ни Яна не стану трогать после свадьбы, хоть год в синьфане сидите — сам вам еду под дверь буду приносить. Но до того — собери себя в кулак, как Ян собирает, ты — дочь великого главы, дочь самой Цзучишоу, ты сможешь. Так нужно, такие законы, понимаешь меня, Огонечек?       Аи понимать не хотела, но приходилось — она не имела права позорить свою семью. Ни родителей, ни бофу, ни Ян-гэ, а потому пришлось взять себя в руки и задавить слёзы и желание “расплыться слизью” на корню. Впрочем, желание как-то отвлечься от несправедливости мира подавить не удалось, что лишь утвердило её в решении вечер провести не в кругу семьи, а в городе, как и предложил Оуян Цзычжэнь.       — Я не лечу домой, — сказал тот, когда спросили, почему так, Дунчжи же, семейный праздник. — И сестер к себе забирает мамина бабушка. Просто… мама… Ее не стало как раз на Дунчжи, и мы после никогда не праздновали все вместе.       Как-то сразу все решили, что товарища надо поддержать. А потом Зеленой галереей пришли А-Фэн и А-Чуань, и напросились в компанию, и как ты им откажешь? К тому же, они все-таки были постарше сяо Лань и глава Цзинь разрешал им выходить в город. Аи была в курсе: глава Цзинь лично тренировал дочерей, и мечи у них на поясах были вовсе не легкие учебные, а вполне себе взрослые, хоть и под руку каждой скованные, и владели ими сестрички отменно.       Младшие братья тотчас скучковались с младшими Не, а пятеро мальчишек — это непреодолимая сила, так что все внимание взрослых сосредоточилось только на них. Это было на руку остальным «взрослым» отпрыскам.       

***

      Никто не ожидал от прогулки проблем. А вот проблемы явно были иного мнения и ждали именно их — как иначе объяснить, что компания подвыпивших юнцов пристала именно к ним с Цин, А-Фэн и А-Чуань? И именно тогда, когда мужская часть компании отошла в лавку за вином? Хотя все они были одеты в форму адептов, пусть и парадную, а не в нарядные платья, как большинство встреченных Аи сегодня в городе девиц.       Начиналась-то прогулка просто замечательно: они поели традиционных пельменей у одного из торговых павильонов, прошлись по ярмарке — Аи, хотя уж она-то бывала в Цинхэ не в первый и не в последний раз, видя откровенный восторг всей компании, и то не удержалась и купила несколько сувениров! Потом Цзинъи непонятно каким образом уговорил их поучаствовать в простонародной забаве — накидывании плетёных из лозы колец на колышек. Естественно, все из их компании попали и изрядно разорили бы отчётливо побледневшего торговца — “призы”, уродливые фигурки животных, хотя и стоили сущие цяни, но были всё же дороже стоимости попытки сыграть, а тут сразу восемь! — если бы не отказались, собственно, от призов. Ну правда, зачем Аи кривая на одну сторону деревянная черепаха или соломенный осёл?       Потом ноги вынесли их к винной лавке — и вот тут неприятности их и нашли. Неприятности из этой лавки дружной компанией вышли, шумно переговариваясь и хлопая друг друга по плечам, Цзинъи и Цзычжэнь, в свою очередь, решили, что раз уж они набрели на вино, даже если не искали его целенаправленно — это знак, и пошли прикупить кувшинов на всех. И потащили за собой зачем-то Юаня с Цяо, оставив Аи с подругами ждать снаружи.       Нет, потом-то она поняла — зачем. Точнее, почему: потому что вот там, внутри, как раз и сидели все эти крепко подвыпившие. И юноши не хотели, чтобы они видели это непотребство, а непотребство видело их. Но этим, после душной лавки, в голову ударил морозный свежий воздух, и захотелось срочно погреться об кого-то. Мерзость!       Они не успели даже разойтись так, чтобы в драке одновременно прикрыть друг друга и не мешаться под замахом. А ведь еще и Цин пришлось бы прикрывать — у нее не было меча, а много ли она успела выучить из приемов боя с тешанем, проверять не хотелось.       У этих мечи тоже были. Значит, они не были простыми горожанами, скорее всего, адептами какого-то вассального клана. А у Аи от вассалов Не после тех же Лю осталось не самое лучшее впечатление. Скорые они все были — и на руку, и на ярость, как цинхийские буйволы, которых разводили в равнинных районах. Стоит такой, пасется мирно — и через мяо уже летит на тебя всей своей тушей в сотню даней, а глаза — бешеные!       Эти тоже были такие: вот они стояли тесным кружком, поглощённые винными парами и своей беседой, а вот один из них бросил случайный взгляд на их компанию, сказал воодушевлённо-изумлённое «О!» — и тесный кружок распался на цепочку окружения.       — Милым девам не нужна компания? — Один из юнцов широко улыбнулся, слегка расставляя руки, словно ожидал, что кто-то немедля упадёт в его объятия. — Мы с братьями с удовольствием бы проводили вас по ярмарке, а там может и до гостиницы — темнеет нынче рано, таким красавицам не стоит ходить вечерами в столь малом сопровождении! — после чего бросил насмешливо-презрительный взгляд… на Цин.       Та захлебнулась воздухом:       — Протри глаза, пьяная скотина, и пойми с кем разговариваешь! — её звонкий голос на мяо заглушил шум ярмарки.       Настроение в компании мгновенно переменилось из игривого в злобное, словно все эти… пьяные свиньи разом оскорбились не такими уж и жесткими словами Цин — она, когда только появилась в Буцзинши, сыпала такими фразочками, что краснели даже адептки Не, а бывалые воины присвистывали и просили повторить.       Ну и, собственно, все — на этом разговоры закончились, хотя Аи и вспоминала потом, что эта компания еще что-то бухтела, явно нелестное, потому что их юноши, стоило им только выйти из лавки, вскинулись на дыбы тотчас, хоть вино в рукава попрятать успели — и то хорошо. Народ с улицы рассосался мигом, кто к стенам, а кто и на крышу полез, надо же понимать, такое дело — драка заклинателей!       Драка, впрочем, вышла не очень впечатляющей: пьяные юнцы явно были не соперники четверым пускай и более молодым — но зато трезвым и очень, очень хорошо тренированным и изрядно разозлённым друзьям.       Кое-какой разум у этой пьяни ещё сохранился, и за мечи они не схватились — даже когда двое ближних к Цзинъи споткнулись и упали на ровном месте. А пока они поднимались — их друзьям уже успели намять бока, и драка превратилась из «шесть на четверых» в «двое на четверых»... Точнее, на пятерых — потому что Цин, всё ещё полыхающая яростью, успела раньше всех и от души приложила одного из идиотов о ближайшую стену. В общем, безобразная вышла драка. Но быстрая: пьянь уложили «отдохнуть» под стенами лавки прежде, чем кто-то расторопный позвал городскую стражу. А они успели убраться от этой лавки подальше до того, как эта самая стража подоспела по запруженным гуляющим народом улицам к месту драки.       — Нет, это же надо! — кипела утаскиваемая чуть ли не под руки Юанем и Цзычжэнем Цин. — Так меня еще не оскорбляли!       — Шимэй, тише, успокойся! — увещевал ее Юань, но ему это явно удавалось плохо, скорее, никак не удавалось.       — К чему прекрасной деве, чья красота — лунный свет, обращать внимания на лай слепых собак? — внезапно прорвало Оуян Цзычжэня.       Цин замолкла, словно на неё заклятье сомкнутых уст наложили. Аи даже покосилась на Цзинъи — а вдруг? — но тут Цин кашлянула и поправила сбившийся воротник. Покосилась на Цзычжэня и отвела взгляд, смотря прямо перед собой. Произнесла очень сдержанным тоном, не очень вязавшимся со смыслом слов:       — И верно. Тем более что эти шавки облезлые своё уже получили.       Дальше шли в неловкой тишине. Цин и Цзычжэнь иногда косились друг на друга, отводя взгляд тотчас, как понимали, что их любопытство оказалось замечено; Цзинъи и Юань переглядывались совершенно открыто и откровенно весело; А-Фэн и А-Чуань, ещё плохо знакомые со всеми, кроме самой Аи, недоуменно на неё косились.       — Мы идем на утес Сяньюи, — скомандовала Аи, припомнив удачное место примерно посередине между городом и крепостью. — Будем пить вино и смотреть фейерверки. Они, вроде бы, должны закончиться как раз за сяоши до отбоя, а нам хватит кэ, чтобы дойти до казарм. Проведу вас короткой дорогой, так что успеем.       И они пошли. И успели забраться на утес, который больше, конечно, походил на отрубленную башку куа-фу, так что залезть на него было проблематично, особенно по обледенелой тропе, и юноши поднимали на мечах тех, кто не мог подняться сам: близняшек Цзинь, летавших так же плохо, как их почтенная матушка, и Цин. Заминка вышла только с тем, что к Цин руки протянули сразу и шисюн Юань, и Оуян — «Меня Ле зовут, и я был бы не против, называй вы меня так» — Цзычжэнь.       Цин мяо помедлила — а потом шагнула к нему. Сказала всё тем же сдержанным тоном:       — Благодарю за помощь, молодой господин Оуян.       Цзычжэнь старательно пытался держать лицо, понимая, что с личным именем он явно поторопился — и радуясь, что его помощь всё же приняли… И не смотря на все его попытки — это всё же было видно. Аи поднялась сама, Тайсинь легко держал её в воздухе — и на мяо они замерли в сумерках над сияющим огнями городом… Для того, чтобы быть совершенно счастливой, Аи сейчас не хватало лишь одного — её Ян-гэ. И эту горечь она была твёрдо намерена запить.       «Горная кровь» оказалась в самом деле похожей видом, вкусом и даже запахом на слегка забродивший на солнце ягодный сок. Но мало того — это вино было еще и коварным, куда коварнее «Небесного лотоса», что Аи пила на своей помолвке. Оно пилось легко, обманчиво мягко, зато по прошествии времени внезапно било в ноги и голову одновременно, развязывая язык и мешая нормально двигаться. И хорошо, что к моменту, когда это случилось, они уже досмотрели фейерверки и спустились с утеса. Потому что стоять на мечах, а тем более сползать по узкой тропе в таком состоянии не смогли бы даже самые стойкие и старшие из них.       К Буцзинши они шли, уже не разбирая, кто кого поддерживает, и Аи помнила только то, что им нужно обязательно пробраться через малое «танцевальное» поле, чтобы избежать патрулей стражи. Это она и объяснила друзьям, для надёжности ещё и махнув рукой в нужном направлении… Как оказалось, направление было не совсем нужным, и они чуть не наткнулись на патруль; скрыться от него чудом удалось в ближайших кустах — которыми они и проползли к нужному полигону. Цзинъи всё порывался сказать что-то о ненависти к нему кустов, и на него дружно шикали; в конце концов Юань дёрнул его за подол ханьфу, заставив обернуться к себе, и что-то сказал на ухо; близняшки Цзинь, ползшие к ним ближе всех, захихикали, и шикать пришлось уже на них.       Зато Аи очень хорошо запомнила момент, когда кусты закончились, и она только по какому-то своему невероятному везению остановилась, не вывалившись из них на само поле. А после просто замерла, как была: на карачках, неотрывно глядя вперед. Там, впереди, танцевали две огненные птицы-фэн. Взлетал и кружился крыльями, перьями алый шелк ленты и лиловый, серый, багряный — одежд, молниеносными росчерками в этих цветных облаках мелькали и сталкивались между собой со звоном и искрами два стальных тешаня.       — Это… Это… — пьяно всхлипнула где-то рядом Вэй Цин, и Аи дернула ее на себя и зажала рот рукой. Остальные догадались молчать сами — хотя Цзинъи и булькнул что-то удивлённое из-под собственной предусмотрительно прижатой к губам ладони. Но Аи едва это заметила — она смотрела.       Хотя в сумерках не было толком видно лиц — по одним только знакомым одеждам и таким же знакомым движениям было ясно, кто это. Бофу и гуму… Аи, конечно, знала, что тётя Яньли считается мастером тешаня. Аи даже видела, как она с ним управляется, и сама начала у неё учиться… Но это было совсем другое. Это была не демонстрация для них с Вэй Цин, юных неумех — это был бой с равным противником, в который гуму вкладывала всё своё мастерство.       А вот про то, что дядя Усянь тоже владел тешанем, она не знала. Но как и во всём, что он делал — бофу был хорош. Их бой больше напоминал танец — взлетали рукава-крылья, каждый удар встречался совершенным встречным движением — или уходил в пустоту лишь для того, чтобы превратиться в то движение, что встречает чужую атаку. Но, кроме того, здесь было все еще сложнее: бойцы не просто сражались, они еще и пытались перехватить контроль за лентой противника, разрезать ее, не позволить завязать в узел, уронить.       — Гули меня залюби! — до Цин, кажется, это тоже дошло, и ее слова Аи разобрала только потому, что сказаны они были в ее ослабевшую ладонь.       — С-согласен… — где-то позади прошелестели сразу на два голоса Цяо и Цзинъи. И тут же донеслись два шлепка и злое шипение Юаня.       И тут бофу оглянулся на них… и отчётливо посмотрел Аи в глаза. После чего, Аи поклясться была готова, переглянулся с гуму — и всё это не прекращая бой! — и они чуть развернулись, одновременно скосив глаза на такие же кусты, как те, в которых пряталась их компания, только на другой стороне поля.       Аи понадобился почти фэнь и насмешливый взгляд от гуму, чтобы понять, что бофу хотел сказать. Кусты этим вечером были популярным местом, и как хорошо, что это хотя бы были другие кусты! Как Аи ни хотелось бы остаться и понаблюдать ещё, но даже её затуманенного вином разума хватило, чтобы наконец понять: подсматривать вот так — невежливо; у них осталось меньше кэ, чтобы успеть до отбоя; и кто бы ни сидел в соседних кустах, если он заметит их хмельную компанию — им придётся туго, и это единственная причина, по которой бофу ещё не отчитал их самостоятельно.       Аи пристыженно втянула голову в плечи и попятились; судя по сдавленному шипению — попала сапогом кому-то по руке, и поползла ещё активнее. Пришлось подгонять всех, кто смотрел, тычками возвращая им способность двигаться:       — Шевелитесь, шевелитесь же! Кэ до отбоя! Нам еще близняшек провожать!       — Я провожу, Аи-мэй, — пробормотал невесть как оказавшийся рядом Цзинъи. — Я успею, честно! А вы все идите к казармам.       Аи не оставалось ничего другого, кроме как согласиться — Цзинъи выглядел почти трезвым, бегал быстро и уже достаточно изучил Буцзинши, да и близняшкам сопровождение нужно было скорее для приличия — они здесь бывали достаточно часто, так что как-то втроём не заблудятся. А вот самой Аи сопровождение тоже потребуется… Точнее, не ей, а Вэй Цин — которую путешествие по кустам, видимо, доконало, ибо прямо она стояла с трудом и всё порывалась о кого-нибудь опереться. Не нужно было блистать умом, чтобы понять — сама она Цин в таком состоянии до казарм провести быстро и незаметно не сможет, разве только мимо дежурной ученицы. И вот как же теперь радовало то, что ученические казармы в Буцзинши расположены в одном дворе! Аи впихнула Цин в мгновенно с готовностью протянутые руки Оуян Цзычжэня, припечатала сверху самым суровым взглядом из отцовского арсенала: «Сделаешь что-то не так — ноги переломаю!» и поспешила впереди остальных, все еще показывая дорогу. На полпути махнула рукой Цзинъи:       — Вам туда! Сестрички потом покажут, куда дальше, главное, обратно не заблудись, — и поскакала дальше, уводя остальных.       Отчего-то ей казалось, что за ними что-то надвигается. Как грозовой фронт, когда летишь во весь дух, чтобы уйти от грозы и чувствуешь за спиной хищно выцеливающие тебя молнии.       В этот раз, впрочем, буря прошла мимо — они благополучно добежали до казарменного двора, Аи приняла из рук Цзычженя осоловело моргающую Вэй Цин и, покрепче подхватив её под руку, потянула к женской казарме. Цин даже честно пыталась выглядеть так, будто она на Аи не висит, а они просто идут под руку — так что в комнату удалось проскользнуть без происшествий.       Разделась Аи лишь силой привычки и заснула, едва успев натянуть на себя одеяло.       

***

      Чтобы успеть до отбоя, Цзинъи, мысленно попросив прощения у папы Яо, на время забыл об этикете и приличиях вовсе, схватив сестричек-близняшек за руки. Хорошо хоть они достаточно резво перебирали ногами и успевали командовать ему, куда повернуть. И у дверей отведенного для дорогих гостей крыла они оказались за какое-то довольно короткое время. Но Цзинъи подозревал, что к казармам ему будет куда как проще долететь на мече, спрыгнув с пролета лестницы, по которой они поднимались сюда. Потому что добежать по земле он уже попросту не успеет.       Цзинъи очень хорошо знал, что ученикам такое запрещено под страхом весьма и весьма сурового наказания: так имели право делать лишь воины Не и только в случае тревоги. Вино в его голове говорило, что никто и не заметит, если скользить над самыми крышами. Здравый смысл спал, убаюканный винными парами, зато бравады, ими же подогретой, оказалось в избытке. Так что Цзинъи встал на меч и скользнул за перила ограждения, пытаясь понять, в какой же стороне казармы…       То ли удача сегодня была не на стороне Цзинъи, то ли находясь в гостях, нарушать домашние правила чужого ордена было всё же плохой идеей, но Цзинъи едва успел преодолеть половину пути, как услышал привычный уже рокот барабанов, в этот раз приобретший зловещий отзвук. Цзинъи остановился — смысл спешить? Наказания за опоздание и так не избежать, так лучше не ухудшать своё положение бессмысленным уже риском того, что его поймают на ещё одном нарушении.       Он хотел уже сойти с меча, как почувствовал за спиной присутствие. Раззадоренный напряжением последнего кэ и вином разум подстегнул руки — и Цзинъи развернулся, выхватывая из рукава талисман… Попытался развернуться — потому что не успел шевельнуться, как оказался стянут с меча за шкирку. Пару мяо Цзинъи болтался на собственном вороте, словно котёнок — а потом его поставили на землю и развернули. Его меч, лишившийся управления, оказался схвачен за рукоять чужой ладонью. Цзинъи, едва не упершийся носом в чужую грудь (грудь?!), медленно поднял голову. Конечно, все не могло обернуться еще хуже: его на двойном нарушении правил поймал сам глава Не. А ведь Аи-мэй предупреждала, что он иногда любит «поохотиться» на нарушителей… А от него еще и вином несло на десяток чжанов, наверное…       — Наследник Лань. В ленточку пьяный наследник Лань. Тьфу ты, это ж даже не интересно — наказывать того, кто утром и не вспомнит, что творил.       — Дядюшка Не, я не отец, я наутро всё прекрасно помню! — Цзинъи хотел хоть как-то выразить всю свою досаду от сложившейся ситуации.       Глава Не насмешливо приподнял бровь и широко улыбнулся. Цзинъи проклял свой болтливый язык и втянул голову в плечи:       — Прошу прощения, глава Не.       — В карцер пойдешь сам или тебя придётся тащить волоком, племянник? — Вот кто от ситуации получал удовольствие, так это собственно глава Не. Широкая улыбка на его лице и предупреждающе сжавшаяся на плече рука подтверждали — дотащит и не запыхается, и даже в процессе развлечется, а вот Цзинъи это точно не понравится…       — Пойду… — Цзинъи опустил голову и постарался напустить на себя раскаявшийся вид — вряд ли подействует, ему даже папу Яо в последнее время разжалобить почти не удавалось, но вдруг?       Потому что Цзинъи запоздало вспомнил — родители говорили, что собираются остаться в Буцзинши на ночь и уйти лишь утром. И если глава Не начнёт разбирательство раньше, чем они уйдут… Цзинъи не сомневался — наказание его ждёт в двойном размере. Убеждая его, что удача сегодня решительно повернулась к нему той стороной, что не принято называть, глава Не, шагавший рядом, конвоируя Цзинъи, хмыкнул:       — Вроде, старший наставник говорил, ты уже познакомился с простыми розгами. Пожалуй, я спрошу у твоих отцов, не пора ли знакомить и с солеными. Помнится мне, в Юньшэне такое не практикуют, да и Сичэнь все как-то по-старинке ферулами да правилами обходится. Что там те ферулы! Ну, синяки, ну спина чутка поноет, пока до Источника не доползешь. Верно, племянничек?       Цзинъи угрюмо промолчал. Спохватился, что получается совсем уж невежливо и всё же ответил:       — Не смею сомневаться в мудрости старших, выбирающих наказание за проступок, дядя Не, однако мне и ферул хватало.       Цзинъи взмолился, чтобы глава Не наконец утратил интерес к беседе, потому что собственный язык сегодня явно вознамерился предать Цзинъи, и весь разговор отпускал колкости в ту сторону, в какую не стоило бы. Отвечать ему, хвала Небесам, глава Не не стал, но никакой радости в этом не было. Цзинъи толчком в спину отправили в распахнувшуюся дверь: карцер в Буцзинши был в подземелье, и в тот раз, когда они впервые встречались здесь с главами Вэй, они проходили мимо, правда, потом спускались гораздо глубже. В небольшой камере было пусто, ни та, ни лавки, ни даже соломенного тюфяка, и дыру в полу для справления нужд не отгораживало ничто. Цзинъи поежился: он впервые вообще попадал в подобные условия. Что он должен был делать? В карцере было холодно, но не так, чтобы слишком, его теплая зимняя форма не дала бы замерзнуть, но — увы — глава Не протянул руку и велел:       — Снимай япао и выворачивай на него рукава. Меч, заколку и пояс туда же.       Цзинъи сделал, что сказали, с тоской наблюдая, как на япао растёт горка вещей — в их числе согревающие талисманы, нарушать приказ и пытаться что-то утаить Цзинъи не решился. Нащупав в рукаве очередную вещь, с мяо промедлил и решился уточнить:       — Гребень оставить можно?       Не Минцзюэ глянул на него, качнул головой:       — Ты знаешь, что гребнем легко перерезать себе глотку? Раз уж пил, как взрослый, нарушал, как взрослый, то и к наказанию готовься, как взрослый. Утром тебе вернут всё, а сейчас — выкладывай.       Гребень Цзинъи бережно завернул в платок — ему не хотелось, чтобы кто-то посторонний даже смотрел, не говоря уже о том чтобы трогал, подарок Юаня.       Получившийся узел глава Не унес с собой. Напоследок посоветовал:       — Медитируй. За тобой придут через кэ после утреннего сигнала.       Это значило, что и наказание будет несомненно сразу, а не вечером. А еще — что глава Не все-таки расскажет родителям, может быть, вот прямо сейчас и расскажет… А Юань будет волноваться, когда поймет, что Цзинъи поймали… Да уже волнуется. Ведь волнуется же?       Медитировать, точнее, хотя бы попытаться расслабиться и выкинуть из головы все мысли, у Цзинъи не получалось. Он поднялся и принялся шагать вдоль стен карцера. Ци ему не блокировали, чтоб уж точно «по-взрослому», так что согреться было бы нетрудно. Но холод помогал протрезветь лучше, чем тепло.       Как сказал глава Не, с обычными розгами Цзинъи уже был знаком. Но «соленые розги» заставляли его передергиваться от нехорошего предчувствия. За «драку» и опоздание им с Юанем назначили по сто ударов. На сколько же накуролесил Цзинъи сейчас? В Гусу Лань был четко расписанный свод наказаний, но здесь, если даже такой и был, им ознакомиться не дали. Оно и понятно, почему: не зная, что тебя ждет за проступок, поостережешься его творить. А ожидание наказания — это тоже часть наказания.       Так до утра Цзинъи и промаялся. А со вторым ударом барабана — в карцере его звук ощущался скорее вибрацией камня, чем собственно звуком — за ним пришли. Очередной цинхиец, возвышавшийся над Цзинъи на добрые полторы головы, смотрел укоризненно, открывая дверь и пропуская Цзинъи вперёд. Цзинъи остановился за порогом, когда его придержали за плечо, и поежился — лапищи воина Не завели его руки за спину и нешуточно стянули ремнём, такое и ци не враз разрежешь! Не то чтобы Цзинъи собирался, но поджилки с каждым мяо тряслись всё сильнее, хотя ближе к утру Цзинъи всё-таки протрезвел и немного погрелся. Наверх его вели, всё так же придерживая за плечо и не говоря ни слова, и Цзинъи всю дорогу прикусывал язык, чтобы не начать болтать за двоих. Или хотя бы не спросить, куда его ведут и что его ждёт.       Хотя первый вопрос вскоре отпал сам собой: уж дорогу к Залу Зверя Цзинъи опознать был в состоянии. А первое, на что Цзинъи наткнулся за порогом, стал осуждающий взгляд папы Яо. Цзинъи даже не стал строить жалобное лицо — в этот раз он был согласен с папой, ну что за дурацкая выходка! Отец же смотрел холодно и строго, может, даже сердито, так сердито он выглядел, когда разбиралось дело Лю Вайнина, но разве Цзинъи натворил действительно вот настолько? Глава Не с ними рядом, вернее, в своем монументальном кресле на возвышении, выглядел воплощением спокойствия, хотя в его глазах и мелькала насмешка. Ну да, он ведь обещал, что все будет «по-взрослому».       Воин, который привел сюда, с намеком надавил на плечо, и Цзинъи не осталось ничего иного, как встать на колени. Правда, начать разбирательство никто не успел: сперва в зал вошел чем-то озадаченный или озабоченный Не Хуайсан, коротко кивнул всем взрослым и обратился к главе Не:       — Дагэ, из города явился магистрат с жалобой на кого-то из наших учеников. Подрались на празднике, наследнику Фо сломали ногу, а наследнику Дун — нос.       Он едва успел закончить, как по коридору к залу Зверя словно проскакал табун степных лошадей, причем, еще и разом лягнувший двери, с такой силой они распахнулись. Ввалившиеся в зал товарищи заставили Цзинъи подавиться внезапно перекрывшим горло комом.       — Глава Не! Хуалун-цзюнь! Главы Лань!       Торопливые, но учтивые поклоны — и вперед вышел Юань, еще раз поклонился и…       — Этот ученик просит учесть, что в драке виновны все мы, и разделить наказание наследника Лань с ним.       Цзинъи, конечно, было приятно, что за него волновались и не оставили одного… Но про драку едва зашла речь! И по словам Хуалун-цзюня можно было понять, что те пьяные придурки их едва ли опознают, тем более что виноватым Цзинъи себя не считал — те свиньи получили по заслугам! — так что собирался отмалчиваться до последнего, вдруг пронесёт? В общем, как бы Цзинъи ни восхищало благородство возлюбленного — сейчас оно было совсем не к месту. Хорошо хоть ребята догадались не тащить за собой девчонок, они-то точно ни при чём — это он не сообразил, что оставлять девушек перед винной лавкой в одиночестве — дурная идея!       Количество насмешки в глазах главы Не увеличилось, количество холода и укоризны в глазах отца и папы — тоже. Не Хуайсан вздохнул:       — Учитывая чистосердечное признание и раскаяние молодых людей — предлагаю не использовать для наказания крайние меры, — и тоже укоризненно взглянул на Юаня, словно спрашивая: «Ну и чему я всё это время вас учил?». Впрочем, понимания в этих горечавковых озерах он не встретил: взгляд Юаня был тверд и исполнен праведного негодования. А, собственно, не только у него — и Цяо, и даже Оуян Цзычжэнь смотрели так же.       — Раскаяние? — прозвучало от двери хрипловатое и с таким явным смехом в глубине, что мгновенно стало понятно: в раскаяние глава Вэй не верит ни на одну шерстинку с девяти быков.       Следом за ним в зал Зверя вошли эр-цзунчжу Вэй, глава Цзян и даже глава Цзинь. Цзинъи остро захотелось провалиться под цинхийское плато прямиком в Диюй. Отец такого позора на все великие ордена ему точно не спустит!       Впрочем, кажется, по-настоящему серьёзно здесь один глава Лань и был настроен — глава Не едва сдерживал улыбку, глава Вэй и того не делал, глава Цзинь лениво обмахивался веером и явственно готовился наблюдать представление из первых рядов, глава Цзян… Этот выглядел сердитым, но Аи говорила, что у её папы просто лицо такое, вот примерно как ледяная серьезность дяди Минфэна — и обращать внимание нужно не на лицо, это Цзинъи и сам успел понять по общению с уважаемым наставником. Цзян Минфэн, как казалось Цзинъи, был расстроен. Цзян Ваньиня Цзинъи толком не знал и о его настроении судить не брался, но за Цзыдянь тот не хватался, что уже хорошо.       Хуалун-цзюнь коротко изложил все, что ему доложил магистрат.       — Одна нога и один нос за непристойное предложение и оскорбление дев — невелика цена, — голос у главы Цзинь был чем-то похож на голос главы Вэй, и у обоих это, насколько помнил Цзинъи, было наследием войны. — Я бы не стал наказывать мальчишек.       — Мечи они не обнажали, — разгневанным котом фыркнул глава Цзян. — Но драка есть драка, да еще и в городе, посреди людной улицы.       — Предложил бы чисто символическое наказание, но в Буцзинши не переписывают правила, — Хуалун-цзюнь прикрылся веером — его глаза над краем щурились так, словно он с трудом сдерживался от смеха.       — Значит, будут бегать. В прошлый раз наследнику Лань и первому ученику Вэй за драку, вроде, назначили сотню розог? Вот в этот раз пускай будет сотня кругов вокруг Буцзинши. Как раз хватит до Чуньцзе, — постановил Глава Не.       Главы согласились единодушно. Цзинъи перевел дух — это, считай, и вправду не наказание, а всего лишь усиленная тренировка, с этим ребята справятся. А вот про самого Цзинъи ещё ничего ясно не было, и драка — пускай и признанная всеми мелочью, не стоящей внимания — вряд ли способствовала смягчению его собственного наказания. Ну, а раз с дракой разобрались, молодежь быстро и непреклонно выставили прочь, чего, конечно же, не сделали с главами орденов. И все взгляды скрестились на Цзинъи, что все еще стоял на коленях перед возвышением и старался не отсвечивать.       — Цзюэ-гэ, что умудрился натворить этот во всех отношениях достойный юноша? — поинтересовался глава Вэй, и теперь в его глазах было чуть больше недоумения. — Неужели за случайное нахождение не в тех кустах требуется еще более суровое наказание?       Цзинъи почувствовал себя по-настоящему несчастным. Все сегодня так и норовили ухудшить его положение! Зато стало понятно, отчего Цзян Аи так активно их из тех кустов выталкивала.       — Кусты?.. — задумчиво протянул глава Не и бросил на Цзинъи взгляд уже не весёлый, а хищный. Что-то сообразил и перевёл этот же взгляд на двери, за которыми скрылись друзья Цзинъи. Цзинъи решился и с мольбой посмотрел на главу Вэй — ну не хочет же он, чтобы его первому ученику, яннюй и племяннице тоже досталось? У главы Вэй хватило совести слегка улыбнуться, словно извиняясь, и перевести тему:       — Просто предположил. Наследник Лань не показался мне человеком, способным на серьезные проступки. — Ну да, главе Вэй он не показался, глава Вэй — спасибо Ян-гэ — точно знает, на что Цзинъи способен. — Так что он натворил?       — Ночную стражу на уши поставил, — хмыкнул глава Не. — У меня две сотни воинов в одну цзы протрезвели, впрыгнули в броню и похватали мечи по тревоге!       Чего-о-о? Это что же выходит, его коротенький полет на мече вот так отозвался? А ведь не было никакого сигнала тревоги! Ведь не было же?       — А. Значит, контур все еще не требует подпитки, чудно, — понимающе кивнул глава Вэй.       Был. Наверное, такой же, как в Юньшэне, который слышно только избранным.       — Может ли мой наследник сказать, — ледяным голосом отца Цзинъи приморозило к полу, — что сподвигло его встать на меч на территории чужого ордена?       Цзинъи очень хотелось сказать: «Глупость!» — но это было бы слишком грубо, чтобы отец оценил подобное признание по достоинству. Цзинъи прикинул, что хуже уже вроде некуда: все его прегрешения и так озвучили привселюдно и явно не собирались забывать — и решил, что легче сказать всё как есть. Склонил голову, насколько позволяли связанные за спиной руки и всё ещё лежащая на плече ладонь воина Не:       — Этот недостойный опозорил отца, нарушив правило клана Лань о распитии вина. Испитое вскружило ему голову, заставив сперва излишне задержаться в пути из города к казармам учеников, а после толкнуло в стремлении скрыть нарушение встать на меч, дабы успеть вовремя. Этот недостойный признаёт свою вину и готов понести любое наказание, которое назначат ему уважаемый глава Не и отец.       — Перед орденом Не ты повинен лишь в том, что без нужды поднял тревогу. Так что… Получишь по удару за каждого человека, чей отдых ты вчера прервал. Итого — две сотни розог. Сичэнь, есть что добавить? — глава Не обернулся к отцу.       — За нарушение правил клана — еще сто ударов. И перекрыть ци на неделю, иначе, боюсь, урок толком усвоен не будет, — безжалостно припечатал отец.       — Сичэнь-гэ, неделя ему отзовется слишком тяжело, — глава Вэй больше не улыбался. — Самое большее, на что я даю согласие, как целитель, — три дня. Можешь у Цюнлиня уточнить, он тебе скажет то же самое.       — Уди виднее, — отец склонил голову. — Три дня.       Цзинъи сглотнул. Три сотни розог — соленых, как вчера обещал глава Не — и три дня без возможности исцелиться. Воистину, вино клану Лань слишком дорого обходится.       Дальше его повели знакомой уже дорогой ко внутреннему дворику с каменной лавкой. Снег весело поблескивал в лучах солнца, дыхание вырывалось из губ облачками пара, Цю Чжаньло лениво сметал с лавки остатки снега. Воин Не наконец отпустил плечо Цзинъи, развязал руки и отступил. Цзинъи пошевелил онемевшими запястьями. Родители, глава Не и глава Вэй — спасибо, что только они! — встали поодаль у стены. Цю Чжаньло дочистил лавку и бросил на неё, кроме согревающей печати, ещё и покрывало:       — На этот раз разоблачайся полностью, наследник Лань, три сотни ударов на одном только заду не поместятся. — И повел рукой в сторону лавки, явно подразумевая, что в остальном Цзинъи знает, что делать.       Цзинъи действительно знал. Хуже наказания был стыд, жгущий его так, что холода он в первые мяо даже не чувствовал, несмотря на то что снять пришлось все и встать босиком на снег, прежде чем лечь.       — Считай, — скомандовал дашисюн Цю, — и перекладину не отпускай, но старайся не напрягаться, понял?       Про «не напрягаться» это, наверное, была такая шутка. Или нет. В любом случае, первый десяток ударов, да нет, даже первая полусотня — легшие от самого верха спины до середины бедер, — были не намного болезненнее тех, с обычными розгами. А вот следующие, которые дашисюн укладывал точно по предыдущим, показались в десять раз больнее. И те, что после легли поперек этих, и те, что снова падали на уже вспухшие следы… Цзинъи сбился на второй сотне, не удержал голос, тихо взвизгнув на особенно болезненный удар, который пришелся под ягодицы — по тонкой коже. Про слезы можно было только промолчать — их он и в прошлый раз не удержал, в этот тем более.       Цзинъи сквозь собственные судорожные вздохи услышал скрип снега и тихий голос над ухом:       — Соберись, наследник Лань. Чем быстрее закончим — тем быстрее отсюда уйдёшь, под бочок к своему кусачему сяньли, может, он тебе даже царапины залижет, говорят, сяньли такое умеют.       Жалостливая насмешка и вправду заставила стиснуть зубы. Он все-таки досчитал до трехсот, хотя на последних десятках рыдал, не пытаясь даже перестать. Казалось, кожу со спины, задницы и бедер содрали начисто, но на сломанных розгах не было ни пятнышка крови. Дашисюн Цю не сдерживал удары, но он в самом деле был мастером наказаний, несмотря на свою сугубую юность. Его, видно, этому учили, и, скорее всего — на его же шкуре. Подняться и одеться Цзинъи он тоже помог, благословенно будь его милосердие. И милосердие главы Вэй, который лично подошел, чтобы заблокировать ему меридианы, перед тем влив в них свою цзюнь-ци и подмигнув. Цзинъи понял, постарался не показать виду, что что-то было. И — нет, боль от этого ничуть не уменьшилась, но стала словно бы чуточку терпимее.       После этого и глава Вэй, и глава Не с отцом ушли. А вот папа Яо задержался, даже подал руку, помогая дохромать до выхода в общий двор. Слегка сжал пальцы:       — А-И. Пожалуйста, не совершай больше подобных глупостей.       Цзинъи виновато склонил голову. Не потому виновато, что папа его стыдил — он не стыдил. Он беспокоился. Когда Цзинъи впервые испробовал ферул родного клана, у папы было такое же выражение лица — спокойное и сдержанное… Только он тогда сутки не отходил от Цзинъи, хотя когда ему назначали наказание, не сказал и слова. Цзинъи ответно сжал дрожащую руку:       — Прости, папа. Я постараюсь.       На лице папы мелькнула слабая улыбка: сколько раз Цзинъи уже вот так обещал стараться? — и он пошел обратно в цитадель, где уже, должно быть, ждал его отец.       Цзинъи доковылял до своей комнаты, радуясь, что сейчас все на занятиях и его позора никто не видит, и рухнул на постель. Резкое движение отозвалось болью во всём теле — даже в тех его частях, рядом с которыми розга и близко не бывала — и Цзинъи взвыл в подушку. Его ждали долгие три дня.       

***

      — Это должен был быть я, — дрогнувшим голосом сказал Юань, в который уже раз проводя ладонью над спиной Цзинъи, старательно направляя поток ци.       Ну и пусть главы заблокировали Цзинъи меридианы, чтобы он сам не сумел залечить следы наказания. Но ему-то никто не запрещал это делать, верно?       — Это я должен был проводить дев Цзинь. Прости.       — Дело не в том, кто должен был провожать дев Цзинь, а в том, что я сглупил! Прекрати уже себя казнить, вздыхаешь так, будто это ты тут на спину лечь не можешь! — Цзинъи фыркнул и повернул голову на другую сторону. Скривился — должно быть, движение отдалось в плечах.       Юань наклонился к его уху:       — И я тоже. Если лягу — одеяло топорщится.       Цзинъи взвыл, Юань прикусил губу и выпрямился, строго приказывая:       — Не вертись. Ну, да, ты сглупил. Но это все — коварное цинхийское вино виновато. А вам, Лань, видимо в самом деле нельзя пить, даже тем, кто вроде бы в подпитии остается при своем уме.       Цзинъи пожал плечами, опять скривился и наконец угомонился. Буркнул в подушку:       — В прошлые разы ничего такого не было.       Юань мог бы возразить, что в прошлые разы тот пил в знакомом до последнего камешка Гусу, и что там делать можно, а чего нельзя — было впитано им с молоком матери и позже накрепко прибито ферулами. Но не стал — сам он тоже был хорош: одно то, как он в тех кустах сказал: «А-И, если ты сейчас не замолкнешь сам, тебя заткну я!» — чего стоило? Да ещё и те самые девы Цзинь это услышали. И ведь вправду готов был заткнуть, едва держался — он по кустам прямо за Цзинъи полз, и перед носом всю дорогу так многозначительно маячило то самое место, которое он сейчас лечит… Вот ещё картина была бы.       Может, и надо было. Заткнуть, в смысле. Девы Цзинь — он знал обеих, пусть и не особенно близко, — слишком пристально и плотоядно смотрели на его Цзинъи. Хотя это бы все равно не помогло.       — Тебе легче?       Ответить Цзинъи не успел: в комнату, повергая в ступор всех присутствующих учеников, ворвались девы Цзян и Вэй. То есть, они-то вошли с видом императриц, но все равно что армии хунну в захваченный город! Все, кто не был Юанем, Цзинъи, Цяо и Цзычжэнем, немедленно удалились. Хотя тот препротивный Лань, который все то время, что Юань лечил Цзинъи спину, сверлил их злобным взглядом, и пытался остаться, но его все-таки утащил с собой один из Не. Юань подумал, что позже надо будет его поблагодарить, и тут же забыл.       — Страдаешь, герой? — Вэй Цин забралась на кан, на его постель, безошибочно определив, где именно можно устроиться — и ей ничего не будет.       Цзинъи снова фыркнул в подушку и попытался, кажется, приподняться. За что немедля получил тычок острым коготком в затылок от Аи-мэй:       — Лежи уже. Ты, в конце концов, страдаешь за благое дело: дядя Минцзюэ был очень доволен скоростью реакции своих людей и сказал, что такие проверки надо бы устраивать почаще. — На недоуменно скрестившиеся на ней взгляды пояснила: — Так сяо Лань передала. А девы Цзинь, кстати, передавали благодарности, пожелания выздороветь скорее и извинения за то, что сами прийти не могут.       Юань внимательно всмотрелся в видимую ему часть лица Цзинъи и возмутился:       — Аи-мэй, да ведь он теперь не от боли, а от гордости надулся, сейчас лопнет!       Аи пожала плечами и ткнула в затылок Цзинъи еще раз:       — В человеческом теле семь отверстий только в голове, и еще два или три, в зависимости от пола, которые почтенными авторами всуе не упоминаются. Так что надуться сверх меры человеческое тело не способно.       — Аи-мэй! Я готов посыпать голову пеплом и уйти в добровольное изгнание на Луаньцзан за то, что однажды согласился провести тебя на урок учениц Чуньцю Вэй!       — Ты, конечно, можешь, но этого героя тогда лечить будет некому, мы с А-Цин разбираемся в целительстве ещё хуже тебя, да и неподобает всё же девам видеть те места, которые у него пострадали.       Аи-мэй, кажется, всё же нервничала — обыкновенно она изъяснялась менее прямо. Хотя, конечно, с Вэй Цин в прямоте ей было не сравниться:       — И чего я там не видела? Вот как раз зад что у юношей, что у дев не отличается, разве что пышностью. — Она оглядела погрузившуюся в неловкую тишину комнату, и с громким фырканьем показала язык.       — Цин-мэй… — Юань закрыл лицо руками. — Ты неисправима!       — Ой-ой, можно подумать, тут прямо все такие послушненькие и благовоспитанные и за старшими адептами в купальнях никогда не подглядывали!       Цзычжень тяжело вздохнул, кажется, от этих слов особо не смутившись — хотя вот от него как раз ожидали. В явной задумчивости пробормотал:       — Да зачем подглядывать?…       — Ну-у-у… — протянула Цин. — Это весело?       Цзинъи страдальчески застонал, и Юань понял его даже без слов: они ведь сейчас договорятся и пойдут подглядывать!       — Весело будет шисюну Цю. Обхохочется просто! — пробурчал Цзинъи в подушку. — Не говорите потом, что я вас не предупреждал.       — Да спорим, что тебе, ланьский ты праведник, просто слабо?       — Мне?! — Цзинъи, насколько мог, взвился на подушках. — Да меня за подглядывание наказывали столько раз, что пальцев на руках и ногах сосчитать не хватит! И это только когда ловили!       Юань верил: Цзинъи действительно был из тех, кто после единственного наказания не угомонится. А сколько раз он за самим Юанем подсматривал! Хотя и терзало неожиданно кисловатое любопытство — а за кем это он подглядывал до Юаня?       — Значит, не умеешь правильно подглядывать, если ловили! — Цин скорчила ему насмешливую рожицу. — Меня вот даже сам Вэй-цзунчжу не поймал.       В комнате повисла тишина.       — Что?!       — Ты… Ты подглядывала за… — Юань хватанул воздух ртом, вспомнив, что и сам однажды... Но он ведь случайно и вообще невольно! И это было очень давно!       — Ну-у-у, если тебя даже сам бобо не поймал, — ехидно протянула Аи, — то ты у нас первой и покажешь пример. А чтобы было интереснее, мы сейчас вот что сделаем…              Потом Юань не мог понять, как он вообще согласился на это: подсмотреть не просто за кем-то, а за теми, чьи имена Аи написала на клочках бумаги и ссыпала в мешочек из-под ароматических трав, предлагая каждому вытянуть себе цель. Вероятно, его толкнул имеющийся всё же в нем дух соперничества — и ревность: заведённый Цзинъи, несмотря на раны, согласился не раздумывая, и Юань просто не мог позволить ему любоваться на чьи-то там посторонние прелести — и не ответить той же любезностью. Хотя с гораздо большим удовольствием он, конечно, полюбовался бы прелестями самого Цзинъи… Но вот в его отношении — Юань точно знал — ему не светит ничего, кроме любования, пока не заживут следы от наказания. Даже не потому, что Цзинъи не дастся, а потому что кем будет Юань, если вообще полезет?       Но, в общем, согласились все. И, шаря в мешочке рукой, Юань не знал, о чем молиться — чтобы ему самому попалась жертва не особо внимательная и въедливая, или чтобы повезло и так пострадавшему Цзинъи? Развернув свою бумажку, он прочитал имя и малодушно пожелал провалиться куда-нибудь глубже Диюя: с клочка бумаги каллиграфическими иероглифами на него насмешливо смотрело имя Не-цзунчжу.       А Цзинъи в самом деле повезло. Или «повезло»? Ему попался сам Верховный заклинатель. Конечно, характер у Не Хуайсана был достаточно легкий, чтобы не разгневаться, если поймает… наверное… У самого Юаня не было ни малейших сомнений, что он лично провалится: наверняка у такого опытного заклинателя, как Не Минцзюэ, чутье в разы лучше чем у натасканного духовного пса.       Аи достала свою бумажку, прочитала имя и покусала губу.       — М-м-м, у меня дядя Цюнлинь.       Юань сдержал завистливый вздох — впору подумать, что Аи мухлевала: вот кто точно ни сам наказывать, ни сдавать не будет!       — Хотите — могу с кем-нибудь поменяться?..       Предложение было щедрое, но уговор есть уговор, и Юань, как и остальные, покачал головой.       Цзычжэню и Цин-мэй цели достались не легче, чем самому Юаню: шимэй должна была проследить за старшим наставником Не — а Не Байцзяо в мягкости или невнимательности упрекнуть не мог никто, а молодому господину Оуян — Не Цзунхуэй, командир гарнизона Буцзинши, тот самый, который как раз был несказанно зол на разбудившую его и вырвавшую из супружеской постели выходку Цзинъи.       Из-за того же Цзинъи начало спора решили отложить до тех пор, пока он хотя бы стоять сможет без боли, иначе у остальных оказывалось перед ним слишком большое преимущество.       — А чтобы доказать, что вправду подсмотрели, каждый опишет какую-нибудь особую примету своей цели, — Аи, похоже, закусила удила.       — А кто проверит, что мы это не выдумали? — резонно спросил Цзычжэнь.       — Дядя Цюнлинь всех названных знает, наверняка и приметные шрамы, или что там насмотрите, тоже помнит.       — Вот выспрашивать у него мэймэй и пойдет, — мстительно прищурился Юань.       — И пойду! — Аи независимо вздернула подбородок.       Юаню сделалось немного совестно — всё же честно рисковать будут они все, а признавать вину, пускай и лишь перед дядей Цюнлинем — она одна… Но только немного. Недостаточно для того, чтобы взять свои слова назад и предложить на заклание себя.       Договорившись обо всем, девы покинули оккупированную мужскую казарму, позволив несчастным ученикам вернуться в теплую комнату. Юань хмыкнул: в жизни бы не поверил, что ученики Не способны на такую тактичность, если б не увидел своими глазами. Но все это было не стоящими внимания мелочами. А вот их спор и задуманная шалость…       — Цзинъи, ну что на тебя нашло? — тихонько вопросил возлюбленного, снова разминая ладони и направляя ци на исполосованную розгами спину. — Вэй Цин — известная возмутительница спокойствия, не стоило вестись на ее подначку.       — Да кто велся!       Юань вздохнул и промолчал. Цзинъи снова заерзал, царапая ногтями постель, словно недовольный кот, запыхтел. Не дождавшись от Юаня ни слова, повернул голову и скосил на него виновато-возмущенный глаз. Юань хранил спокойствие, как статуя Будды, внутренне почти умиляясь.       — Ладно! Ладно, ты прав, — не выдержал Цзинъи. — Я повелся.       — Я могу поговорить со всеми, отменим этот глупый спор. Я думаю, Аи-мэй и Оуян-гунцзы уже тоже раскаялись в том, что согласились на это. Цин-мэй, конечно, потом нас зажалит до смерти своим языком, но…       — Не надо.       Юань сполз с кана и присел рядом, чтобы видеть его лицо и не заставлять выворачивать голову.       — Цзинъи?       — Я не знаю, почему, но мне дико хочется устраивать шалости, пока это еще возможно, — Цзинъи усмехнулся. — А когда нам наденут гуани, вот тогда можно будет остепеняться и вести себя, как взрослые.       Юань тихонько рассмеялся, вопреки всему чувствуя себя совершенно солидарным с возлюбленным. В самом же деле, вот стукнет им по двадцать — и все, шалить будет уже совсем несолидно и даже стыдно. А если и шалить — то уже как-то масштабнее подглядывания. Вот хотя бы как Вэй-цзунчжу в Юньшэне…       Юань помотал головой, возвращая себя из грёз: это главе Вэй простили «шалость» таких масштабов. А вот Цзинъи, если он попадётся в третий раз, достанется уже без малейшего снисхождения. И от собственных родителей, которым в свою очередь попеняют на проблемного наследника, в том числе.       Это Юань и поспешил озвучить:       — Цзинъи, ты ведь понимаешь, что если схлопочешь наказание ещё раз — тебя могут просто выгнать из Буцзинши?       Цзинъи тяжело вздохнул, отводя глаза:       — Да знаю я. Но если все сейчас отменить… Я не могу заставлять тебя идти и просить о таком!       Юань щелкнул его в лоб:       — Ты меня не заставляешь, я сам вызвался. Я не хочу, чтобы ты снова пострадал. Лежи, я схожу к шимэй и Аи-мэй и найду Оуян-сюна.       Чтобы не заставлять снова учеников покидать казарму, Юань собрал всех во дворе, в тихом уголке. И тут его постигла неудача, даже, скорее, разочарование: все трое наотрез отказались отменять спор! Юань исчерпал все запасы красноречия и разумных доводов, апеллировал к сознательности Оуян-гунцзы, но наткнулся на пока еще незнакомую ему стену упрямства. Цзычжэнь, оказывается, был с теми еще сюрпризами!       Назад в комнату Юань вернулся почти подавленный. Почему-то ему казалось, что он сумеет уговорить остальных, но на деле вышло, что он, как бы ни старался быть похожим на своего главу, пока еще маленькая лягушка, которой, сколько ни надувай горло, не стать Сюань-У. Для того, чтобы парой фраз — а то и вовсе одним словом или взглядом! — остужать чужие горячие головы и направлять действия, как это делал Вэй-цзунчжу, ему, Чансиню, предстоит еще пройти длинный путь и учиться, неустанно учиться у лучших.       Цзинъи о своём провале он рассказывал, в стыде опустив глаза. Сам Цзинъи неудачу воспринял, будто и не сомневался в ней:       — А что ты хотел? Аи-мэй, вообще-то, на шалости осталось ещё меньше времени чем нам. Всего-то пару лет — и она станет серьёзной замужней госпожой, которой не пристало бегать подглядывать за какими-то посторонними мужчинами!       — А Оуян-гунцзы-то чего упёрся? — Юаню он казался самым спокойным из их сумасбродной компании, и тут вдруг!       Цзинъи посмотрел на него с насмешкой:       — Что, правда не понимаешь? — и прищурился, поманил пальцем, понукая наклониться ближе. Шепнул: — Поцелуешь — скажу.       Юань постарался взглядом выразить всё своё страдание от подобных дразнилок, потому что, конечно, как бы ему ни хотелось достойно ответить на вызов — оба они понимали, что целоваться сейчас, в полной чужаков общей комнате, они не будут…       Юаня пронзило догадкой, подтолкнутой собственными мыслями: вызов, ну конечно! Так же, как Юаня вечно тянет поддаться провокациям Цзинъи — хотя он-то возлюбленного и его манеру попадать в неприятности почти что на ровном месте знает не первый месяц, — так и Цзычжэнь просто не мог выставить себя трусом в глазах Цин-мэй.       — Бедствие! — Юань не удержался и недовольно пробурчал: — Она сделает из Наследника Оуян подкаблучника и дебошира.       Цзинъи рассмеялся в подушку.       Юань всей спиной чувствовал любопытные взгляды остальных учеников и один острый, почти ненавидящий — от второго ученика Лань, на которого Цзинъи с появлением Юаня перестал обращать внимание больше, чем на любого другого. Лань Чжочэн злился, негодовал, с ледяной вежливостью напоминал Наследнику Лань о правилах приличия, строчил письма с доносами главам Лань — и оставался в стороне в любом деле, что затевалось пятеркой друзей в компании с отпрысками Не или без оных. Это могло стать большой проблемой, когда Цзинъи вернется домой. Юань уже говорил об этом возлюбленному, но Цзынъи отмахивался, мол, с этим я проведу в одном клане всю оставшуюся жизнь, а с друзьями пообщаться когда еще выпадет время.       На самого Юаня Лань Чжочэн смотрел, как на попавшуюся на чистой тропе дохлую ворону: вроде, и перешагнуть можно, и забыть после, а все равно эстетический вид портит и воняет, и не хочется напрягаться, чтоб с тропы убрать, да еще и злая собака, которой эта ворона за игрушку, чуть что — норовит рыкнуть и зубами клацает. Одна надежда, что собака наиграется и бросит падаль. И внутри Юаня поднималось недостойное благородного заклинателя чувство мстительной радости, когда он касался запястья, обвитого лентой Цзинъи, и думал: пусть относится как хочет, а они связаны уже так тесно, что, кажется, проросли друг в друга душами.       «Я сажал орхидею, полынь не сажал,       Но взошла орхидея — полынь проросла.       И на всём протяжении корни сплелись,       И, запутавшись, стебли листва обвила».       Что будут делать все те люди, которым их связь встанет поперек горла, когда узнают о ней? Ему было страшно не за себя: он был твердо уверен в защите своего главы. Но так же он помнил, что Учителю ради любви к главе Вэй пришлось сменить клан и имя. Все эти мысли вновь возвращали его к тому разговору с Цзинъи. И все правильнее казалось решение не ждать до гуаньли, лишь до конца обучения в Буцзинши. И после просить о разговоре старших. Это будет честнее. И это даст время им всем для поиска правильного решения, решения, которое устроит всех. И это же даст главам Лань время для подготовки, если все будет решено именно так, как они себе нафантазировали.       Нужно было только сказать об этом самому Цзинъи. Но позже. Наедине.       Бросив взгляд вокруг, он понял, что даже Лань Чжочэн сейчас на них не смотрит, тронул руку Цзинъи, дождался, когда тот взглянет на него и быстро коснулся губами пальцев, а после — приложил их к губам возлюбленного. И почти невозмутимо сел на свою постель, вытаскивая из рукава свиток, взятый у Не Хуайсана — тот советовал прочесть и написать свои выводы.       Краем глаза Юань наблюдал за А-И. Тот лежал, прижав ладонь к губам, и на Юаня демонстративно не смотрел… Дулся, как щеночек-переросток, которого сначала поманили сахарной косточкой, а потом не дали.       Юань спрятал улыбку за свитком. Ему сахарной косточки сегодня тоже не досталось — и он не собирался страдать в одиночестве.