或許全部 - ВОЗМОЖНО ВСЕ

      Холодно, тихо, колокол пробил отбой уже сяоши назад. Яо зябко поежился, но не рискнул даже переступить на месте: боялся выдать себя скрипом снега под ногами.       Он стоял у стены под окнами одного из маленьких жилых павильонов в запретной части Облачных Глубин и старательно прислушивался к разговору, идущему внутри. Точнее, почти монологу, потому что второй «собеседник» только хмыкал или фыркал, прихлебывая чай.       — Какая тварь, ты подумай, Инъян! Не проронил ни звука — и это после девяти ударов! Цижэнь был с ним бессовестно мягок, крепче, крепче следовало затягивать ошейник!       Звякнула крышечка гайвани, прозвучал, наконец, голос второго:       — Я предлагал с трех лет поить его «когтями дракона», и что вы все мне на это сказали?       — Слишком явно!       — С десяти, зато, не явно, ха!       — Зато он хотя бы говорить научился.       — Много ли он наговорил под пытками? Мы так до сих пор и не знаем, как этот темный получил свое оружие и как его усмирить.       — А я говорил, что нужно было брать сразу обоих. Теперь из Пристани будет намного труднее выцарапать.       — Да не нужен нам этот полутруп. Нам нужен секрет становления и обучения, управления мечом и этой флейтой!       — Да хватит уже про бесполезные дуделки! Меча было бы достаточно.       — Учжэнь, ты такой ограниченный. Впрочем как и всегда. Если тебе не нужны музыкальные техники демона, они придутся ко двору другим заклинателям.       — Тебе, что ли?       — Возможно. Клан Цзян заполучил себе демонического слугу. Пройдет пара лет, и эти болотные жабы обнаглеют и начнут предъявлять все больше прав на земли Вэнь, и кто их остановит? У нашего клана должны появиться те, кто сможет переиграть демона на его поле. Если начать готовить нескольких адептов прямо сейчас — возможно, мы сумеем добиться паритета.       — И кого ты собираешься готовить?       Яо прильнул к ледяной стене еще теснее, чтоб не упустить ни слова. Нужно было запомнить имена. Эти ученики, скорее всего, еще дети, а значит — совершенно беззащитны.       — Лань Цзимэн, возможно Сюйшу — они точно будут верны клану. Но это лишь возможно, для любой техники требуется предрасположенность, а мы пока не знаем, что необходимо для успешного управления Инь.       — И все-таки, надо было брать этого демона.       — Учжэнь, ты совсем выжил из ума, или только прикидываешься? — Инъян почти зашипел. — Это Ванцзи клану Цзян на самом деле не сдался, его всерьез и не искали, и не ищут. А за Вэй Усяня молодой глава Цзян перевернул бы все Цзянху и Поднебесную по камешку. Как можно быть таким тупым!       — Если я — тупой, то ты и вовсе собачье яйцо! — Учжэнь взъярился. Яо поморщился — в борделе он и не такое слышал, но люди воспитанные старались говорить вежливо даже там. — Ты сам сказал, что мы ни гуя не знаем о темном пути, и ты ещё собираешься кого-то ему учить! И никого ты не научишь, потому что Вэй Усянь — гений своего поколения, и второго такого у нас нет, они не смогут освоить это без толкового наставника, только сдохнут без толку.       Выплеснув на собеседника порцию яда, он, кажется, успокоился и продолжил уже более ровно, хотя в голосе слышались отголоски гнева:       — К тому же, здесь эту тварь не нашел бы и самый чуткий к темной ци монах. Даже если бы прошел за Запретный город. О Пещерах Смирения не знает даже этот щенок Сичэнь.       У Яо едва не подогнулись ноги от накатившего валом облегчения. Не знает... Глава ничего не знает! Он тряхнул головой, отгоняя тихий звон в ушах: не время расслабляться, — и продолжил слушать. Имена возможных учеников, места, имена замешанных старейшин, использованные средства — всё понемногу сплеталось в цельную картину и давало возможность выстроить хоть какой план. Осталось главное — найти гуевы Пещеры Смирения, о которых не знает даже Глава. А это значило слежку, слежку и еще раз слежку. Пресветлая Гуаньинь, он хоть пару кэ для сна сможет выкроить в эту неделю? И, главное — где бы ему так спрятаться, чтобы поспать, даже если под амулетом Тени?       Старейшины закончили разговор, и Лань Учжэнь ушел, ничуть не скрываясь, нарушая правила. Сам же Яо смог отойти от павильона Лань Инъяна только тогда, когда услышал храп уснувшего человека.              В Запретном городе — сердце клановых земель — было выстроено много павильонов, и Яо очень повезло наткнуться на что-то вроде игровой комнаты для детей клана. Наверное, туда собирали всех малышей под присмотр нянек, пока их родители заняты. Павильон устилали мягкие циновки, и он был теплым, а прорезанные в стенах окна закрывались не только рамами с натянутой бумагой, но и ставнями. И он не был заперт ни на замки, ни на заклятья, ни на печати. Проскользнув в бесшумно открывшуюся дверь, Яо отыскал уголок, куда не сразу от входа падал бы взгляд, и где на него не смогли бы наступить нечаянно, активировал очередной амулет Тени и лег, приказав себе проснуться по колоколу.       

***

      Когда Сичень открыл глаза, постель оказалась пуста. В грудь кольнуло иголкой тревоги и обиды: вчера при его появлении Яо упал в обморок — и Сичэнь с уверенностью мог сказать, что причиной этому служило начало искажения ци, так что пришлось повозиться — а теперь сбежал до колокола, даже не пожелав доброго утра. Впору чувствовать себя брошенной женой! Хотя от последнего сравнения ему самому тут же стало неловко, тревога не угасла. Приведя себя в порядок, он первым же делом собирался наведаться в ланьши, где должны были проходить занятия у Яо, но... Как всегда: едва построишь планы, они тут же рухнут, как домик из сухой листвы под порывом ветра.       Навстречу попались сразу дядя, глава целителей и глава ткачей, и у всех разом к бедному главе ордена были неотложные вопросы. Вырваться от них удалось только к обеду, и теперь Яо лучше было бы поймать в танши, хотя в последнее время Сичэнь туда почти не ходил — еду ему приносил всё тот же Яо. Но и там его не оказалось.       Тревога за мальчишку нешуточно сдавила сердце. Плюнув на необходимость поесть и тем более вспомнив о том, что в ханьши стоит короб со вчерашней едой, который он даже не открыл вечером, Сичэнь бросился разыскивать наставника той группы, в которой учился Яо. «Бросился» — это относилось, скорее, к его сердцу, которое рвалось вперед. Глава шествовал по заснеженным дорожкам, которые еще не везде успели очистить, кивал тем, кто с ним здоровался, отвечал, что занят, если у встречных были к нему вопросы и желал им всем провалиться — мысленно.       Наставник безразлично сообщил, что «адепт Мэн испросил дозволения уйти в пещеры для уединённой медитации». Тревога бултыхнулась в душе, как одинокий пельмень в бульоне — с одной стороны, учитывая вчерашнее, уединённая медитация — именно то, что нужно... С другой же — Яо мог бы и предупредить!       — В какой именно пещере он сейчас?       — Но, глава, медитацию нельзя...       — В какой пещере? — Сичэнь посмотрел тем взглядом, который должен был выразить его бесконечное терпение, внезапно оказавшееся конечным. — Естественно, я не стану прерывать медитацию ученика.       Пояснять что-либо он счел излишним.       По пути до пещер Сичэнь с трудом удержался от того, чтобы перейти на бег. А придя на место и осторожно, чтобы никого не потревожить, пробравшись к нужной пещере... Обнаружил филигранно вскрытую печать — и ничего больше.       Ужас на мгновение сковал сердце: до Яо тоже добрались, как до брата? Сичэнь осмотрел пещеру внимательней и выдохнул — следов борьбы видно не было, а печать была вскрыта в знакомом стиле, во время войны Яо действовал так же. Значит, он ушёл сам... Тайком. Оставив себе возможность вернуться и сделать вид, что никуда не отлучался...       Что. Тут. Происходит?!       Ему с каждым мяо все больше казалось, что он не глава клана и ордена, а марионетка, глупая кукла, которая пляшет на шелковых нитях и даже не понимает этого. Хотя, если он задумался о таком, то — да, уже понимает. И только!       Что же ему теперь делать? Дождаться возвращения Яо? Зачем он ушел? Поверить в то, что Яо мог быть шпионом чужого ордена, Сичэнь не мог. Мальчишка постоянно был у него на глазах, хотя и не гнушался, как другие воины Лань, завязывать контакты с адептами чужих орденов и кланов. Мог ли он... Чушь. Кто сделал бы шпионом мальчишку, которому едва пятнадцать?       Сичэнь глубоко вздохнул и принялся за дело: Яо, несомненно, хорош, но ему всё ещё не хватает знаний. Немного подправил взломанную печать, тайком добавил свою, чтобы знать, если кто-то захочет заглянуть или вернётся Яо, нарисовал печать, рассеивающую внимание, чтобы не возникало желания заглянуть, просто проходя мимо.       Закончив, он ушёл к себе — заниматься делами клана и ордена. И занимался ими до вечернего колокола, без перерыва — есть ему не хотелось. А вечером, с отвращением поглядев на постель — подушка, наверное, до сих пор пахнет Яо — сел в медитацию. Спать не хотелось тоже.       

***

      Мэн Яо считал себя отмеченным богиней удачи, правда, не с рождения, никаких особых знаков на его теле не было. Скорей, удача прилипла к нему, когда он встретил на своем пути главу Лань. И вот теперь она, поводив его за нос почти пять дней, внезапно распахнула свои объятия.       Выбрав для слежки в этот раз не одного из шести самых подозрительных старейшин, а самого Лань-шифу, он навесил на себя целых четыре талисмана: тихих шагов, скрывающий запахи, тени и острого слуха, и теперь мог следовать за Лань Цижэнем, не приближаясь слишком сильно. Этот заклинатель сперва кружил по Запретному городу, словно вознамерившись посетить с чаепитием всех, кто там жил, а потом... исчез. Яо заметался по улицам, с трудом уворачиваясь от людей, и только удачей можно было объяснить случайно брошенный им взгляд в сторону окраины, где располагались сады, вплотную примыкая к отвесным, словно срезанным ножом скалам. Яо мог бы поклясться: там, в этом серовато-бело-розовом массиве мраморных сколов нет ни единой пещеры. Он же не дурак, он в первый же день пересек город и вышел к этой стене! И обследовал ее, едва не обнюхал! Но сейчас именно туда, будто прогуливаясь, направлялся Лань Цижэнь. Яо рванул следом, стараясь сдерживать дыхание. Талисман, конечно, глушил все звуки, но и пыхтеть как котелок с кашей, забытый на огне, не стоило.       Он успел вовремя, чтобы увидеть, как медленно идущий вдоль скалы мужчина вдруг прижал к ней руку, из которой свисала голубая шелковая кисть, и... вошел в скалу, как в воду!       «Вот я идиот! Конечно же, нужен пропуск, и не просто так пронести, а прижать к какой-то запирающей печати! Интересно, есть ли там сигнальное заклятье? Так, даже если и нет, соваться туда сейчас нельзя. Дождусь возвращения этого скользкого гада, а потом войду. Печать, печать... Вот она!»       Не заметь он, где именно Лань Цижэнь прижимал пропуск к камню, он бы печати не нашел. Символы казались всего лишь природными трещинками в камне! Величайшее мастерство! Яо позволил себе потратить несколько фэнь на изучение печати и отступил в тень, под деревья — неизвестно, когда шифу собирается возвращаться, было бы плохо столкнуться с ним нос-к-носу. Печать он изучит позже, когда Лань Цижэнь вернётся. Может, заодно и пропуск увидит поближе — подделать его, конечно, вряд ли удастся, но можно попытаться украсть у кого-то из старейшин. Теперь, когда он нашёл место, проникнуть в него — дело времени и умений.              Удача-удача... Ему следовало после всего возвести алтарь и сжечь для ветреной богини, которую многие, впрочем, считали демоном, с десяток палочек самых лучших благовоний, потому что она словно стояла за его плечом и направляла руки, когда он крал пропуск у главы Лань. Тот, что прятался сейчас в его рукаве, и тот, что прижал к камню Лань-шифу, выйдя из сокрытой пещеры, чтобы запереть печать, были идентичны.       Внутри Яо била неостановимая дрожь, а внутренности расползались стылым киселем, пока он ждал ночного колокола. Нельзя было лезть внутрь днем, мало ли кого еще могло принести туда? Пришлось ждать, и он искусал себе всю ладонь, пока не услышал глухой удар, доносящийся из открытой части резиденции даже сюда.       Для верности прождал ещё с шичэнь, — как он за это время убедился, старейшины частенько пренебрегали правилами собственного ордена, и расхаживали по территории ночью, — и на всякий случай сжав в руке меч, прижал пропуск к печати.       За тем, как печать активируется, наблюдал во все глаза — одинаковый вид пропусков мог быть лишь обманкой, печать могла не пропустить его, могла послать сигнал об активации, могла даже атаковать — но всё обошлось. Яо, глубоко вдохнув и усилием воли заставив себя держать глаза открытыми, шагнул в скалу.       Это было даже не как вода. Это походило на шелковый занавес, раздавшийся перед ним и сомкнувшийся за спиной. И едва он шагнул дальше, как очутился в кромешном мраке, потерявшись в пространстве. Паника нахлынула внезапно, он даже не смог ощутить толком, есть ли под ногами пол, пока не запнулся о собственную ногу и не упал, больно ударившись коленями о гладкий камень.       Продышавшись, Яо заставил себя сесть, чтобы не потеряться снова, залез в цянькунь и нашарил потайной фонарь и зажигательную палочку. Разгоревшийся огонек окончательно прогнал страх, узкий луч осветил сперва пол, потом добежал до далекой стены с одной стороны, метнулся к другой и перескочил на потолок, высветив свод слегка облагороженной человеческими руками пещеры. Света не хватило, чтобы добраться до противоположного края, но зато Яо заметил стоящий у стены фонарь. Разжег и его, погасил свою потайную «гнилушку» и осмотрелся уже намного внимательнее.       Да, это была пещера, но судя по всему — лишь преддверие целой сети. Пришлось осторожно двинуться вперед, минуя похожий на арку выход. За ним чернели еще две арки. Яо выругался самыми черными словами, которые только знал. Только лабиринта ему и не хватало! Осторожно, под стеной, подошёл к ближайшему ходу, потом — так же осторожно, сделав круг, пробрался ко второму. В свете фонаря, конечно, особо много не разглядишь — но если одним ходом пользовались чаще, чем другим, это было бы легко определить по следам или отсутствию пыли — вряд ли здесь регулярно мыли полы.       Так оно и вышло: в левом коридоре он увидел свои следы, а в правом — нет. Закусив губу: такая улика, как теперь быть? — он все же не стал терять время и поспешил по нужному ходу. Который оборвался внезапной лестницей. И каждая ступенька оказалась острой, словно кромка меча! Скатившись по ним, Яо несколько фэнь просто лежал, пытаясь подавить крик боли и понять, сколько костей он умудрился сломать. Болело все! Но, кажется, все-таки капризная и насмешливая госпожа удача, больно пнув его, сжалилась в конце. Из расшибленного лба на глаз стекала тонкая струйка крови, жгло ободранные ладони, оброненный фонарь мерцал, грозя погаснуть, и юноша с тихим стоном поднял его, кусая губы.       Отдышавшись и утерев кровь, Яо поднял голову и даже не сразу понял, что видит. Пещера — просторная, округлая, была заставлена по стенам какими-то приспособлениями, стеллажами и столами. Кое-где у стен висели цепи, во мраке терялся ряд вбитых в пол столбов с перекладинами. А посредине темнело что-то вроде прямоугольной могилы, только очень уж большой. Опустив вниз рукоять фонаря, он понял: эта выемка уходила в камень примерно на два бу, и вниз вела ещё одна лесенка. А у дальней стены ямы виднелся смутный силуэт. Подавляя плохое предчувствие — Яо ведь слышал, что делали со вторым молодым господином Лань, он предполагал, что всё будет не очень хорошо — он спустился в яму и подошёл ближе.       На войне, конечно, бывало всякое — но, в основном, это были трупы. Иногда — свои израненные солдаты, но там были именно раны. Там было честнее. Понятное дело, что пытками никто не брезговал, вражеские командиры достаточно высокого звания — немаловажный источник информации. Но этим всегда занимались Глава и старшие адепты, его не подпускали, Глава лично велел держаться подальше.       Но ещё живя в борделе, Яо однажды видел, как пороли неудачливую шлюху — она обворовала клиента и попалась. То, что видели его глаза сейчас... было в тысячу, в десять тысяч раз хуже.       Безжалостный свет фонаря высветил сперва глубокие рваные раны, превратившие спину, плечи и бока пленника в кровавое месиво. Яо слышал о девяти ударах, но тот, кто приходил сюда сегодня, нанес еще — и сколько, Яо не понимал. Обрывки некогда белой нижней рубахи — бурые и алые от старой и новой крови — мешались с плотью. Все, что было ниже, покрывала кровь. Пленник дрожал всем телом, колодки, в которые были заключены его запястья и шея, раскачивались в пазах в стенах ямы то вверх, то вниз, и время от времени до Яо доносился отвратительный хлюпающий звук — с таким лезвие входит в уже нанесенную рану.       Яо сглотнул и постарался сделать голос твёрдым. Позвал:       — Второй молодой господин Лань! Лань Ванцзи! Вы слышите меня, узнаёте? Я — Мэн Яо, ши-чжун вашего брата!       В ответ не донеслось ни звука, пленник только дышал с хрипами, словно в его горле клокотала кровь.       — Л-лань Ванцзи, я сейчас. Я освобожу вас, продержитесь еще немного.       Стоило отзвучать его словам, от Ванцзи донеслось едва слышно:       — У..ходи... убьют...и...тебя...       Яо принялся осматривать колодки, прикидывая, как бы их снять так, чтобы не повредить пленнику ещё сильнее.       — Не убьют. Ни меня, ни вас, ни кого-либо ещё, у меня есть план.       Пленник снова качнулся вперед, прозвучал тот же всхлюп, и только тут Яо заметил некогда белое, но сейчас полностью покрытое кровью лезвие меча, направленное ему в грудь. Одного взгляда хватило, чтобы опознать один из сильнейших духовных мечей Цзянху — Бичэнь. Тот, кто придумал эту пытку, был воистину адским злом во плоти под всеми небесами!       Ширина ямы была около одного бу. Яо осторожно протиснулся вперед, стараясь не задеть ни пленника, ни колодки, встал на колени и уперся в холодное дерево, сдвигая его назад и вверх. Свободной рукой потянулся к мечу, прекрасно понимая, что сперва нужно убрать клинок. Если пленник, освобожденный от колодок, повалится вперед, то нанижется и без того раненой грудью на острие, как бабочка на иглу. Но зазор между телом и острием был всего в два пальца! А рукоять уходила в камень на ладонь. Нужно было какое-то другое решение.       — Ванцзи, молодой господин Лань, послушай меня. Нужно чем-то защитить твою грудь, пока я раскрою колодки. Ты сможешь еще немного продержаться? Я сейчас вернусь, только найду хоть что-то!       Лань Ванцзи приоткрыл веки — мелькнуло всё такое же яркое, почти неуместное в этой тьме и грязи золото — и кивнул. Ну, Яо предпочёл принять это судорожное подёргивание подбородка за кивок.       Времени, чтобы обыскивать пещеру, у Яо не было, так что он принялся судорожно рыться в собственном цянькуне: талисманы, запасной комплект одежды, книга... Книга! В твёрдой бамбуковой обложке, из клановой библиотеки, то есть с укрепляющими печатями, чтобы нерадивые ученики не попортили. На всякий случай можно нарисовать ещё парочку прямо на обложке, кровью, как господин Вэй в худшие времена.       Яо осторожно подложил книгу между грудью Лань Ванцзы и лезвием — на фэнь этой преграды должно было хватить.       Его меч — обычный ученический клинок, не духовное оружие — прошел с ним всю военную кампанию. Он был прочен, обихожен, остер. Яо знал, что после того, как он разрубит им замки на колодках, испещренные знаками заклятий, меч можно будет только отдать на перековку. Но даже не колебался, поднимая его и обрушивая первый удар на замок в опасной близости от почерневшей кисти пленника. Его руки не дрогнули, удар оказался точен, на лезвии меча осталась уродливая зазубрина, но дужки замка были все же разрублены. Второй удар вышел не столь безупречным — он бил чуть сильнее, и вместе с металлом рубанул по дереву. Колодки качнулись. Книга насадилась на меч почти полностью, и Яо поспешил подхватить Лань Ванцзи. Тот судорожно вздохнул — подхватить аккуратно не вышло, на нем места живого не было. Даже истощенный до крайности, Ванцзи был все-таки взрослым мужчиной, а Яо — подростком. Держать оседающее тело и выковыривать остатки замков, чтобы разомкнуть, наконец, проклятые колодки, было тяжело. Яо пришел в ярость: да чтоб он — и не справился?! Это придало ему сил. Нижняя колодка тяжело поехала по пазу вниз, и он, наконец, смог оттащить Ванцзи подальше. Уложил на пол ямы, сел рядом, пытаясь отдышаться.       — Сейчас, у меня есть все нужное. Сейчас промою и перевяжу, и будем выбираться отсюда нахуй.       Следить за языком сил не было точно. Яо принялся за привычное ещё с войны дело. Благо, в цянькуне действительно было всё необходимое, тоже — ещё с войны.       Срезать остатки одежды, промыть, смазать, перевязать, перевернуть, промыть... И так по кругу. К концу процедуры Лань Ванцзы был перемотан бинтами от пояса и по шею. А Яо начал тревожиться — по его скромному мнению, близился рассвет, и нужно было наконец убираться отсюда, если они хотели успеть до колокола.       Яо закутал свою «добычу» в ученическое ханьфу — больше ничего на Ванцзи из его одежды бы не налезло. Вытащил все-таки Бичэнь — нельзя было его тут оставлять, обтер от крови, отыскал ножны на длинном верстаке у стены пещеры, вложил в них меч, привязал к своему поясу рядом с испоганенным ученическим мечом. Добыл из цянькуня очередной комплект талисманов и налепил их сперва на Ванцзи... И услышал тихий перезвон.       Значит, сигнальное заклятье все же было, только для того, кто внутри, а не снаружи!       — Блядь!       Одновременно с его тихим возгласом прозвучало:       — Лань-шифу, это вы?       И ждать он уже не стал. Активировал талисман тени, схватился за рукоять, попавшуюся под руку первой, рванул меч наружу и бросился на того, кто показался на ступенях лестницы.       То, что он смог ранить тех троих, что появились в пещере, было не более чем удачей, помноженной на эффект неожиданности и талисман тени. И смотреть, насколько сильно он их ранил, было бы величайшей глупостью. Яо дураком не был. Вбросив Бичэнь — сраные пеленки Будды! — в ножны, он взгромоздил на плечи давно уже потерявшего сознание Ванцзи и поплелся, стараясь идти как можно скорее, наружу.       На то, чтобы запечатать вход, соображения ему хватило. А дальше недельная усталость, страх и все прочие чувства и ощущения отключили ему голову, словно задуло свечу. В предрассветных сумерках он шел, шел, шел, повинуясь чему-то вроде инстинкта — дойти туда, где безопасно и помогут.       Порог ханьши он переступил с ударом колокола. И рухнул на пол вместе со своей ношей.       

***

      Когда двери ханьши резко распахнулись, а затем что-то с грохотом опрокинуло напольную вазу, Сичэнь по привычке схватился за Шоюэ и Лебин, всматриваясь в легкую рябь воздуха. Ворвавшиеся в его дом прятались под очень сильным талисманом тени. Это не могли быть враги — секретом правильного написания талисмана владели очень немногие. Большинство из них те, кого обучил лично Вэй Усянь. Отсутствие звука говорило о заглушающем, но он подозревал, что всего талисманов четыре. Именно так он учил своих адептов ходить на разведку. Так что нет, это не могли быть враги. Отложив меч, он присел, протянул руку и коснулся чего-то горячего и мокрого. Отняв ладонь, потрясенно посмотрел на окровавленную руку, судорожно втянул в себя воздух и принялся обшаривать раненого, пытаясь найти талисманы... Осознание, что раненых двое, едва не пришибло его, но Сичэнь справился. И с поисками. А вот с тем, кто окажется под тенью — уже нет, потому что это было слишком больно. Разум отбросил эту информацию, как незначительную, оставив ему возможность сделать все необходимое.       Первым он поднял на руки и отнес в свою спальню брата. Укладывать его пришлось на живот, потому что на спине все бинты насквозь пропитались кровью, их нужно было сменить. Но прежде чем заняться этим, он вернулся за Яо, запер дверь и внимательно осмотрел порог, чтобы не пропустить ни капельки крови. Все было чисто.       Яо он тоже отнес к себе в спальню, уложил на циновку в уголок, тщательно укутав запасным одеялом. Судя по пульсу, мальчишка просто до крайности вымотался и отдал всю ци тому, кого спасал. Это не смертельно и лечится отдыхом.       Сичэнь вернул все свое внимание брату, срезал бинты и до крови прокусил губу, чтобы не завыть. Два десятка глубоких ран от дисциплинарного кнута. Кое-где в развалах плоти были видны кости ребер и лопаток. А-Яо, конечно, сделал все что смог, но делал он это, скорее всего, в темноте: было видно, что раны старались вычистить, но кое-где бурели нити, вбитые кнутом в плоть, а где-то чернели кусочки начавшей отмирать кожи и мышц. Требовалось снова все вычистить и наложить швы, иначе останутся слишком широкие рубцы. В горле клокотнула дурная кровь: рубцы все равно останутся, это уже навсегда, ведь дисциплинарный кнут повреждает не только тело, но и меридианы... Меридианы! Сичэнь прижал пальцы к шее брата, прислушиваясь и не чувствуя тока ци. Твари! Заблокировали золотое ядро, перекрыли все возможности к исцелению! Но даже и это могло подождать. Сичэню в голову внезапно пришло: Яо явно ведь отыскал брата где-то на территории Юньшэна, значит, те, кто его здесь спрятал, вскоре обнаружат пропажу. Поднимется тревога. Надо бросить ложный след, чтобы можно было спрятать Ванцзи в доме на горечавковой поляне. Это единственное место, куда никто, кроме него, не может пройти, даже с жетоном самого Сичэня: без особого ключа барьер не пропускает. Требовалось, чтобы никто не заподозрил, что это место нужно проверить.       Достав из собственных запасов несколько талисманов, Сичэнь вышел из ханьши, намереваясь аккуратно оглушить одного из учеников, срезать у него жетон, а затем вырубить стражу на воротах. Последнее было глупо: какой идиот стал бы выходить через ворота, да еще и бить стражей, если с жетоном можно просто перемахнуть стену? Но это укладывалось в привычки Ванцзи, его неукоснительное следование правилам хотя бы в чем-то одном.       Назад он вернулся менее чем через кэ. И занялся, наконец, ранами брата. Если бы он мог доверять хотя бы одному целителю... Но он не мог. Он вообще никому из этих людей, кроме Яо, доверять не мог. Двое против целого мира — и как выстоять?       Сичэнь принялся обрабатывать раны и думать. На домик матери нужно будет наложить дополнительные скрывающие печати, перенести туда брата. Сегодня уже поздно, незаметно не проберется, скоро прозвонит колокол к занятиям, и начнётся суета. Возможно, к нему тоже придут. Интересно, что наплетут? Яо тоже лучше бы вернуться в пещеры — при его слабом ядре подобная работа на износ недопустима, ушёл в медитацию — так пусть медитирует. Но это тоже вечером, раньше он не проснётся, а ещё нужно узнать, как же он нашёл брата... И где. Разве могло что-то укрыться от взгляда Главы в его собственном клане? Правда, ответ на этот вопрос лежал вот, перед самыми глазами, тихо постанывал, если неловко тронуть израненную спину, то и дело шептал свое «Вэй Ин» и «дождись». Нужны были лекарства. Он не мог обратиться за ними к целителям своего клана, но кто сказал, что нельзя написать, к примеру, в Буцзинши или Ляньхуа-У? И будет лучше, если с просьбой обратится не он, а Яо. Да, решено: вечером, когда Яо проснется, они перенесут брата в горечавковый дом, а после составят письмо в... наверное, лучше уж пусть это будет клан Цзян. Цзян Ваньинь, конечно, захочет забрать брата... Но это, пожалуй, будет наилучшим вариантом — Сичэня и раньше старались не оставлять без присмотра, а после того, как брата увели у них из-под носа, старейшины будут следить за всем вокруг втрое пристальнее. И надо бы подкинуть им мысль, чтоб направили всё своё внимание друг на друга. А как только закончит свою медитацию Яо — уйти в медитацию самому. Но только если будут причины. Если ему хоть что-то скажут. Иначе незачем — глава ничего не знает, не видел и не слышал. Тупой и бесполезный глава!       — Хуань-гэгэ...       Сердце защемило так больно, что он едва смог вдохнуть. Упал на колени у края кровати, чтобы приблизиться к лицу А-Чжаня, и тому не нужно было прилагать усилий, чтобы его увидеть.       — Я здесь, диди. Я здесь. Все уже кончилось, теперь все будет хорошо.       А-Чжань посмотрел на него прямо и доверчиво, как в детстве, и прошептал:       — Вэй Ин?..       — Он жив, в Юньмэне. Скоро, как только раны подживут, ты отправишься к нему.       Было немного обидно, что брат первым делом опять спросил про своего тёмного, но Сичэнь, кажется, научился с этим смиряться. Ради того, чтобы и Ванцзи вот так успокоено закрывал глаза только от вести, что он жив.       Как ни больно ему было оставлять что брата, что Яо без присмотра, он должен был выйти и показаться своим надсмотрщикам, сделать вид, что ничего странного не происходит. Именно этим он и занялся, скрыв всю свою спальню под самыми мощными из имеющихся талисманов так, что для стороннего наблюдателя этой части дома просто не стало, как и вопросов, а где же глава спит.       Он даже не успел добраться до Зала Советов, где обычно работал с документами, когда на него налетели разом дядя и трое старейшин в белых повязках, а следом еще несколько. И вся эта ядовитая кодла едва не кричала хором, игнорируя правило о шуме, правило о запрете мешать делать свое дело занятому адепту и еще добрый десяток правил. Сичэню даже растерянность изображать не пришлось — он действительно не понял, о чём они говорили и чего хотели. Пришлось напомнить им о правилах, мягко улыбнуться — получилось только после того, как представил их всех развешанными на суках в худших традициях Вэнь, — и пригласить в Зал Советов, дабы обсудить все вопросы в приличествующей обстановке. К счастью, те поняли, что обсуждать всякие щекотливые вопросы посреди тропинки — не лучшее решение.       — Так что же привело ко мне уважаемых старейшин?       — Лань Ванцзи, уважаемый глава клана.       Вот оно и прозвучало.       — Вы нашли его? Вы отважно сразились с его пленителями? Где он?! Мой брат жив?       Слово взял себе губяошуфу:       — Было бы лучше, если бы всё произошло так, как вы сказали, глава, — Лань Инъян скорбно поджал губы, Цижэнь важно пригладил бородку и согласно кивнул. — Но, к сожалению, это ваш брат нас нашёл. Ворвался в Запретный город, напал и ранил троих старейшин, после чего скрылся.       Один из старейшин — судя по повязкам, тот самый раненый — трагичным хриплым голосом возвестил:       — Глава, боюсь, ваш брат сошёл с ума! Хорошо, что там оказались мы с братьями, а не кто-то другой — простых адептов он мог и убить; мне кажется, Лань Ванцзи было всё равно, на кого нападать.       Дядюшка вперился в Сичэня обвинительным взглядом и проскрежетал:       — Воистину, Тёмный путь вредит телу и душе. Я должным образом воспитывал вас с Ванцзи, и, не будь свидетелями уважаемые старейшины, мне сложно было бы поверить, что мой младший племянник осмелился ступить на него.       Сичэнь чувствовал себя, будто на Ночной охоте в окружении гулей: чуть зазеваешься, и сожрут, не оставив косточек. Впрочем, все чувства, которые имели честь сейчас наблюдать на его лице эти гули, были искренними: печаль — что не уберёг брата; неверие — что можно с такой наглостью лгать в глаза; смирение — с тем, что все эти люди рано или поздно умрут от его руки.       — И где же... Где же он сейчас? Вы отыскали его следы? Может быть, если мы поймаем его, можно будет помочь? Очистить его душу?       Ну, давайте же, скажите, насколько успешны были поиски.       — Увы, глава, никаких следов. Боюсь, одним нападением дело может не закончиться. Вам нужно отдать приказ обыскать резиденцию, особенно — комнаты учеников.       — Учеников?       — Кто-то провел его на территорию...       Сичэнь чуть не поперхнулся от негодования:       — Что значит «провел»? У моего брата никто не отнимал право свободного входа в Облачные Глубины! — ну да, ну да, он сам бросил свой жетон в дупле, а потом отказался принимать его обратно, даже когда они наладили общение. Сказал, что смотреть на место, в котором его ломали каждый день, и где убили маму, будет чересчур больно. И что он сочувствует брату, но в ближайшее время не вернется.       А вот о том, что жетона у брата не было, мог знать только тот, кто его схватил и обыскал.       — Возможно, на территорию Облачных Глубин он прошёл сам, однако у нас есть подозрение, что сейчас он не может ясно мыслить — и может пойти туда, где ранее жил этот... Ди-цзуньши. Они ведь познакомились, как ни прискорбно, именно здесь. И если он наткнётся на кого-то из учеников, мы можем не успеть прийти на помощь!       Сичэнь кивнул и развернулся, ища взглядом кого-нибудь из старших адептов. Что ж, отлично. Он объявит тревогу, он даже купол поднимет, если нужно. Особенно купол, о да! Ведь для этого придется задействовать всех старейшин. Воистину, эту идею ему сама всемилостивая Гуаньинь нашептала!       Судя по виду дяди и старейшин, мудрости Гуаньинь они не доверяли. Но приказ главы есть приказ главы.       Через сяоши ему удалось возглавить воцарившийся в Облачных Глубинах хаос, через два — обуздать его и ввести в подобие русла, к вечернему колоколу он чувствовал себя, как пастуший пес, усмиривший в одиночку напуганное грозой и волками стадо. А ведь еще предстояло много дел.       Он вернулся в ханьши и обнаружил в запертой талисманами спальне брата и Яо, который преспокойно сидел и аккуратно кормил А-Чжаня. Это могло значить только одно: паршивец проснулся, пробрался на кухню, стащил еду и вернулся. И это в то время, когда по тропам резиденции ходили усиленные патрули! Впрочем, время поговорить с Яо о его вопиющей безответственности у Сичэня ещё будет. Сейчас стоило узнать, что он делал всё то время, что они не виделись. И по какой причине, несмотря на то, что он увел след за ворота, поиски в Глубинах всё ещё идут.       — Яо, брат. Вы пришли в себя.       — Мм, — тихо отозвался Ванцзи.       Яо, аккуратно поставив миску, вскочил, сделал пару шагов ближе к Сичэню и бухнулся на колени.       — Глава Лань, этот ученик поступил дурно, солгав наставнику. Этот ученик готов понести любое наказание.       Говорить о наказаниях при брате не хотелось, да и не в том было дело. И уж Яо должен был бы это понимать!       — Позже, Яо. Мне нужно знать, что произошло. С самого начала.       И Яо рассказал. В конце Сичэнь понял, почему науськанные старейшинами адепты все еще кого-то ищут в Глубинах. Того, чья книга и следы остались в этих самых Пещерах Смирения. Сказал об этом промахе Яо, полюбовался нежно-зеленым переливом побледневшего лица.       — Тебе нужно вернуться в медитацию. Ученические пещеры сегодня еще не были проверены. Поможешь мне переместить брата в безопасное место, и вернешься.       Отстегать паршивца хворостиной хотелось неимоверно, но при А-Чжане даже язык не поворачивался сказать что-то про порку.       Брат подтверждал все сказанное тихим мычанием. Хотя он мало что мог видеть, но уши-то ему не закрывали. Голоса, характерные слова и выражения, звуки движений. Не узнать дядю или тех же старейшин Учжэня и Инъяна, которые, считаясь мастерами, основы в Ванцзи и закладывали?       — Глава Лань, а что такое «когти дракона»?       У Сичэня нехорошо сжалось сердце.       — Где ты слышал это название?       — От старейшин. Они говорили, что с десяти лет поили Второго молодого господина этим зельем, и планировали начать снова.       Сичэнь вспомнил десятилетнего Ванцзи — замкнутого и нелюдимого, в какой-то момент начавшего сторониться и самого Сичэня. Примерно в тот период его начала душить грудная жаба, дядюшка ходил мрачный, как утопленник... Он не был уверен, что правильно вспомнил, но «Когти дракона» не должны были вызвать никаких видимых побочных эффектов, кроме легкой апатии. В таком заторможенном состоянии жертва получала внушения, которых потом, по прошествии даже нескольких лет, придерживалась. Для полноценного влияния, правда, требовалось опаивать жертву около трех лет, сперва увеличивая, а потом уменьшая дозу эликсира. Если Яо все правильно понял, то именно болезнь спасла Ванцзи от становления послушной марионеткой дяди и старейшин. А болезнь могла быть вызвана тем, что еще в утробе матери Ванцзи подвергся воздействию другого яда. Старые скорпионы перехитрили сами себя.       — Яо, ты уверен, что они только планировали начать опаивать Ванцзи?       — С того момента, как я подслушал разговор, прошло несколько дней, Глава. Я не знаю.       — Ванцзи, тебе давали что-то кроме воды? Можешь вспомнить?       — Не дава..ли... воду, — с видимым напряжением выдавил брат. — Не знаю... сколько... давно.       У Яо на висках вздулись жилы, а костяшки на сжавшихся кулаках побелели. Сичэню на мгновение показалось, что мальчишка сейчас ринется наружу, чтобы найти и убить тех, кто поиздевался всласть над одним из его героев. Пришлось положить руку ему на плечо и крепко сжать.       — Яо, успокойся. Они за все заплатят. Значит, травить ещё не начали. Видимо, планировали дать зелье, когда ты будешь согласен выпить что угодно.       Измождённое лицо брата на миг сделалось невозможно упрямым. Да, старейшины просчитались — Ванцзи бы скорее умер, чем позволил себя опоить.       — Ванцзи, я напишу и отправлю Цзян Ваньиню письмо, как только это станет безопасно. В нём я попрошу забрать тебя в Пристань. До тех пор будешь жить в домике матушки. Яо, сейчас нам нужно перенести Ванцзи туда. Я пойду впереди, без талисманов, нужно чтобы меня видели. Ты сможешь унести его сам?       — Да, глава, — ни малейшего колебания. И Сичэнь был уверен, Яо действительно справится, но чего это ему будет стоить? Нужно будет раздобыть и передать ему восстанавливающие и укрепляющие лекарства.       — Хорошо. После этого ты вернёшься в пещеры. А сейчас — пошли.       Запихнув в цянькунь побольше шелкового полотна для перевязок, лекарства, теплое одеяло, даже мешок с углями для жаровни, Сичэнь помог Яо посадить брата, наложил еще один слой бинтов поверх уже пропитавшихся кое-где кровью, осторожно одел его в теплое ханьфу и из длинной и широкой ленты соорудил специальную перевязь для Яо: сложив ее вдвое и связав концы, перекинув получившееся через шею, можно было продеть в перевязь ноги того, кого несут на спине, а руками придерживать его руки или нести что-то. Еще одна лента накрепко привязала Ванцзи к Яо, позволяя раненому не так сильно напрягать спину: Сичэнь очень боялся, что наложенные швы разойдутся.       Вышли сразу после колокола. Шли окольными, но не тайными тропами — по таким обычно ходят патрули, ловя нарушителей, а сам Сичэнь — проверяя патрули. Собственно, только патрули они и повстречали — адепты раскланивались с главой молча, напряжённые и не понимающие, что сегодня произошло. Хорошо, именно такого эффекта Сичэнь и добивался — пусть не понимают, пусть не знают, кому верить, тем легче будет ему потом.       Очень хотелось идти быстрее, но было нельзя — на обходе патрулей раньше он никогда не торопился, воспринимая его как вечернюю прогулку, и если сейчас изменить привычке — будет слишком заметно. К тому же, он понимал, что Яо и без того нелегко тащить Ванцзи, от которого никакой помощи — он даже руками за плечи своего спасителя держаться не может после двух месяцев в колодках.       Поднимаясь по узкой тропе наверх, к поляне с горечавками, окруженной рощей горных дубов с вкраплениями сосен и тиса, он сделал Яо знак идти вперед, благо, дорога была одна-единственная, а с каменных плит, которыми она была выложена, порывистый ветер сдул весь снег. Идя позади, можно было подхватить Яо и брата, если мальчишка оступится. И придержать за руку, когда впереди показалась граница печати.       — Сейчас постой, А-Яо. Мне нужно разомкнуть проход.       Ключ — обломок зеленой нефритовой шпильки, из самого дешевого, сероватого и мутного нефрита, он носил на шее, не снимая, с того момента, когда нашел его в этой хижине после смерти матушки. И уже после того, как стал главой, лично запечатал дом и сделал шпильку ключом к печати. Вынув ее из крохотного мешочка на шнурке, Сичэнь начертил несколько символов в воздухе, оставляющих зеленовато-золотой след. Перед ним замерцал вытянутый овал, окруженный сложной вязью.       — Идите за мной.       Внутри, за барьером, было тихо и пусто. Всё так же дул ветер, шуршали кроны — но чувствовалось, что здесь уже много лет никто не бывал. Матушкин домик высился среди нетронутого снежного поля мавзолеем, но времени предаваться печали не было — и Сичэнь решительно распахнул дверь, пропуская Яо с братом вперёд.