或許全部 - ВОЗМОЖНО ВСЕ

      Зиму они пережили, и это воистину была самая трудная зима для Цзян Чэна, а для Вэй Ина — самая жестокая к нему. Впервые в своей жизни он убил не тварь, демона или гуля, а человека — и как же ему потом было плохо! После суки-Линцзяо не было, он ведь ее не убил, а просто искалечил, а что ее труп потом всплыл в заводи... Ну, он же говорил, что свои и добьют. А тут, в общем, было хуже некуда. Он убил заклинателя, разорвал его взрывным талисманом. Он не думал, что это будет... так! Что он окажется в крови и внутренностях с головы до ног. Что этого человека ему придется добивать, потому что сразу он не умер. Нехороший был опыт. Тошнотворный. После десятого вэньского пса все наладилось, к горлу больше не подступал ком, а руки не хотелось вымыть, содрав с них при этом кожу. Они с А-Чэном становились опытнее и злее, им понравилось дразнить тигра, дергая его за усы.       Не было ничего неожиданного в том, что их загнали в ловушку. Скорей уж, Вэй Ин даже недоумевал, что вэньским псам понадобилось так много времени, чтобы встать на их след. Сейчас, после почти недели бесконечного побега, когда он только и мог, что думать, думать — где они прокололись? — понял: поведение. Нищие и бродяги не ведут себя так, как А-Чэн, наследник, теперь уже глава клана и ордена. Плохо, очень плохо! Его вина, он не подумал о таком. Не было у него еще уроков актерской игры, чтоб изображать из себя кого угодно. Может, госпожа Юй и озаботилась бы в конце концов, но... уже не озаботится. Что теперь делать?       Юньчжоу был город немаленький, но плохо было уже то, что их загнали на самую границу с Цишань Вэнь, и весь Юньчжоу просто кишмя кишел вэньскими тварями, что в орденских, что в обычных одеждах. Любой прохожий мог опознать их, листовки с портретами — и ведь хорошими портретами, откуда только художника взяли? — висели на всех углах.       — А-Чэн. Ты должен любой ценой вернуться в Юньмэн.       — Что ты...       — Я уведу их. Вот, возьми. Здесь еще три «тени».       — Целых три! Мы выберемся вместе из этого гуева города!       — Слушай меня, пожалуйста. Я уведу их подальше от тебя. Мы сейчас уже на окраине, тебе нужно только покинуть город и идти лесами, не заходя в города и деревни. Лететь ночами. Я понял, как они нас раскрыли. Ни один нищий не держит такую осанку, как у тебя, А-Чэн, — он почти улыбнулся, потянулся вперед, словно бы за поцелуем... Да, вот так, сперва обездвиживающий талисман, а после — «тень».       — Я уведу их подальше. А-Чэн... Я вернусь. Обещаю. Но сперва нужно, чтобы они заметили именно меня.       Снял невразумительные серые лохмотья, вынул из цянькуня клановое ханьфу, переоделся, отмечая, что в плечах узковато, рукава коротковаты. Ох, это он так вытянулся за три месяца-то? Ну да ничего, уже скоро они отобьют Пристань Лотоса, и тетушки пошьют им всем новых ханьфу.       На поясе повис серебряный колокольчик.       — А-Чэн. Что бы ни случилось, я вернусь. Обездвиживание сгорит через три часа. «Тени» хватит на сутки. Береги себя.       

***

      Не успел. Он просто не успел далеко уйти до того, как впереди и позади оказались сразу два отряда. Из того закутка, где они прятались, было очень хорошо видно всю улицу в две стороны, а их не увидел бы никто. Зачем он ушел? Переждали бы вместе облаву! Белой молнией замелькал Суйбянь... А потом с неба упали два заклинателя на мечах, и Цзян Чэн безнадежно рванулся всей душой к дагэ, телом не шелохнувшись: одним из них был Вэнь Чжулю, а вторым — Вэнь Чао. Против первого у А-Ина не было ни единого шанса, второй просто верещал, как всегда, прыгая у внешнего круга, зачем-то обнажив свой клинок.       — Давай, убей меня, и я вернусь мстительным призраком, самым лютым мертвецом, и ты забудешь, что такое сон, пока не сдохнешь! — захохотал, плюнув в его сторону, Вэй Ин.       Дагэ танцевал, и как все последнее, этот танец был прекрасен. И оборвался так страшно: Суйбянь, выбитый каким-то невероятным ударом, отлетел в сторону, в беззащитную грудь А-Ина впечаталась раскрытая ладонь, окутанная всполохами огненной ауры Сжигающего ядра. Цзян Чэну показалось, что эта ладонь погрузилась туда, под ребра, не только Вэй Ину, но и ему... Он видел, как широко распахнулись глаза его дагэ. Слышал, как тот зашелся безумным криком, словно боль была такой, что он не смог его сдержать, и крик оборвался надсадным хрипом. Удар швырнул его назад — и через мгновение из его груди показалось острие чужого клинка, окрашенное до безумия ярко. Так же ярко, как выплеснувшаяся из раскрытого рта кровь. Видел, как Вэнь Чао провернул свой меч, и как Вэй Ин, вздрогнув, обмяк, и его тело стряхнули в грязь.       Цзян Чэн умер второй раз вместе с ним. В первый он умер тогда, в Пристани Лотоса.       Внутри, словно пережженная якорная веревка, лопнула еще одна нить, связывавшая его с прошлым, беззаботным детством, с самой жизнью. У него оставался только один-единственный якорь — Яньли. И один-единственный парус, который нес его, как лодку: месть.       — Заберите эту падаль. Я еще не наигрался, — визгливо расхохотался Вэнь Чао, и кто-то перебросил тело дагэ через плечо. Заклинатели взлетели, уносясь в ледяное серое небо.       Цзян Чэн остался, и слезы с его щек смывал начавшийся дождь.              Талисман обездвиживания сгорел и осыпался пеплом с его груди, но Цзян Чэн не пошевелился.       За те часы, что прошли с момента, как убили его дагэ, он передумал столько, сколько не думал за все годы его прошлой жизни. Он остался единственным защитником А-Ли, единственным, кто может и должен восстановить клан и орден. Если он не сделает этого, то родители, воины Пристани, дагэ — все они... погибли зря. Ему нужно вернуться в Юньмэн, и больше никаких игр с противником — у него уже довольно людей, чтобы просто уничтожить весь гарнизон «надзорного пункта». Вэнь Цин и Вэнь Нин вскоре все равно должны были вернуться в Цишань, ими не были довольны из-за потерь личного состава. Вэнь Цин обещала поговорить со своим кланом. Нужно зачистить провинцию, чтобы можно было перевезти ее людей и спрятать в горах.       Слез больше не было, все, что он не сумел выплакать, ядом стекло к сердцу, жидким металлом, что облек его и застыл. Он никогда не забудет о потерях, но месть требует подготовки и сил.       Фигура в простых серо-черных одеждах крестьянина и потрепанной доули медленно поднялась с рассохшейся бочки и зашагала, сгорбившись и тяжело опираясь на бамбуковую палку, остановившись только на пару мяо, чтобы подобрать тускло блеснувший в грязи у стены серебряный колокольчик с лиловой кистью.       

***

      Главное он сделал — увел Вэньских псов прочь от того закутка, где оставил Цзян Чэна... Несмотря на боль, рвущую нутро там, куда пришелся удар меча, несмотря на ледяную пустоту там, где еще недавно сияло и искрилось его Золотое ядро, Вэй Ин был еще жив. Жив, но обездвижен, даже не связан.       И они куда-то летели, но он не понимал, куда. До Безночного Города было явно ближе, что-то похожее на алое зарево промелькнуло внизу какое-то время назад, но они продолжали путь. А потом начали снижаться кругами, словно примеривающееся к падали воронье. Слезы, выступившие от ветра, не позволяли рассмотреть, куда так осторожно собираются сесть эти твари. Впрочем, гадать пришлось недолго: его сбросили на землю, словно мешок с просом, и вся его спина разом познакомилась с каменистой почвой. Каждый камешек был остер, как выкованный из обломков ножей, и с каждым он свел чересчур близкое знакомство.       — Ну что, молодой господин Вэй, теперь ты не такой проворный и острый на язык?       Изо рта Вэнь Чао несло перегаром и дерьмом, а брызги слюны заставили Вэй Ина внутренне передернуться. К сожалению, он все еще не владел своим телом.       — Чжулю, бери его и тащи за мной.       И снова его перекинули через плечо, как скатанную циновку. Рот наполнился кровью, она потекла по лицу, пришлось закрыть глаза. Пару фэней спустя его снова сбросили с плеча, но удержали под руку, заломив ее так, что он явственно услышал хруст суставов. Затем последовала серия ударов по нужным точкам — и резко закололо все мышцы. Он открыл глаза, потом еще шире, отказываясь верить в то, что видел.       — Нравится вид? — визгливо хохотнул Вэнь Чао, наматывая на кулак его волосы, подергал, заставляя поворачивать голову в разные стороны. — Ты, вроде, говорил, что вернешься лютым мертвецом? Так вот, даже не мечтай. Это Луаньцзан, Могильные холмы. Отсюда не возвращался еще никто. Сама земля здесь притягивает мертвых, не отпуская ни тела, ни души. И ты останешься здесь навечно!       С последним словом Вэнь Чао просто столкнул его вниз, в ущелье, дна которого было не видно из-за красноватого тумана, клубившегося внизу.              Падения Вэй Ин не запомнил, сознание милостиво покинуло его после первого же удара о выступающий каменный клык, оказавшийся на пути беспомощно кувыркающегося в воздухе тела. Наверное, это его и спасло — то, что его тело было больше похоже на тряпичную куклу. Возможно, он зацепился одеждами и это замедлило падение. Но это не отменяло переломанных в нескольких местах ног, рук, раздробленной в крошево левой кисти, по которой прокатился внушительный валун, ребер, с каждым крошечным вдохом пытающихся проткнуть его легкие. Впрочем, дышать ему было сложно и до этого — меч Вэнь Чао справился с этой задачей много ранее.       Он не задавался мыслью, почему еще жив. Принял это, как данность: он десять лет совершенствовал свое тело, потеря золотого ядра не лишила его некоторых преимуществ. Но Вэй Ин знал: он не может просто лежать. Где-то там, за границами печатей, ограждающих Луаньцзан, его диди, который уверен, что видел его смерть. Но Вэй Ин все еще чувствовал тонкую нить, тянувшуюся от сердца к сердцу. Мог ли ее чувствовать А-Чэн? Или печати не позволяли?       В ущелье, куда он свалился, почти не проникал тусклый серый свет. Или и в том, что он все видел словно через темную дымку, было виновато падение? О том, что он не оглох, свидетельствовал четко услышанный грохот, когда неподалеку рухнул потревоженный его падением камень.       «Нужно выбираться».       Заставить себя хотя бы пошевелить рукой стоило ему дорого. Правая, сломанная лишь в лучевой кости, вытянулась вперед, скребя сухую, мертвую землю, багровую, словно это и не земля была, а высохшая кровь. Хрипя и брызгая кровью из горла, он уперся ногами, чувствуя, как трутся друг о друга осколки костей.       «Я не сдамся!»       Словно ожидавшая этих слов, темная дымка стала гуще. Вэй Ин внутренне похолодел, глядя на то, как его руку оплетают дымные щупальца, весьма ощутимо сдавливая, покалывая сотнями игл, словно пытаясь пробраться под кожу. А потом тьма навалилась разом, втекла в его раны, ворвалась в распахнутый в немом крике рот, в уши, отравленным дымом влилась в ноздри, проникла в глаза. Изломанное тело взлетело вверх, как в невидимых ладонях великана, любопытно мнущего игрушку — то ли подойдет для забавы, то ли раздавить, чтоб прибавить еще горсть праха к уже имеющемуся.       «Покорись... Я дам тебе все, что захочешь, мальчик. Силу? Равных тебе не будет под небесами и даже над ними! Власть? Я дам больше — власть над всем, что умерло. Мертвых больше, чем живых, и каждый день их лишь прибавляется. Каждая мертвая тварь будет покорна тебе, а с ними взять власть у живых не составит труда. Тебе ведь нужны сила и власть? Тебе ведь нужно спасти сестру и возлюбленного?»       «Ты дашь?» — мысленно усмехнулся он, видя, что говорит с ним, глазами своей души. — «Что ты можешь дать, не имея сил даже выйти за границы, очерченные людьми?»       «Но с тобой я смогу!»       «Потому...» — Вэй Ин собрал все остатки своей ци, еще сохранявшейся в меридианах, все свое желание выжить, отомстить и спасти, своей волей формируя нечто, подобное сети божественного плетения. Эта сеть развернулась, накрывая весь Луаньцзан, от одной границы до другой, подпитываясь от барьера и печатей, рухнула вниз, собирая тьму, сжимаясь, сбивая ее в нечто, больше всего похожее на черную звезду, выбрасывающую багровые протуберанцы силы сквозь эту сеть. Ниже, ниже, в распластанное на кровавой земле тело заклинателя, под раскрошенные ребра. На то самое место, где когда-то, тысячи осеней назад, не меньше, вращалось и грело золотое ядро. — «Я возьму сам».       Фэнь спустя замершая на выдохе грудь приподнялась, и в мертвой тишине прозвучал жуткий хрип, прерываемый многочисленными щелчками, влажными и тошнотворными. Это вставали на место осколки костей. Тьма закрывала разрывы в органах, латала их тончайшими паутинными нитями. Не исцеляла — это Вэй Ин понимал очень хорошо. Тьма не может исцелить. Изгони из него тьму — он снова превратится в хорошо отбитый кусок мяса. Он не кричал — не мог, не имело смысла, да и распространившийся по меридианам холод тьмы обезболил его тело надежнее пилюль, игл или отваров.       По сути, кем он стал? Живым мертвецом? Стянув с себя разорванное в лохмотья ханьфу, он внимательно рассмотрел все, что смог. Нет, пожалуй, он ошибся: тьма тоже лечила. С нефритово-белой кожи, потерявшей даже намек на краски, медленно, но все же куда быстрее, чем у обычного человека, сходили черно-багровые кровоподтеки, закрывались раны и разрывы. А может, это просто тьма хотела для себя красивую внешне оболочку, которую не так-то просто отличить от живого человека? В этом их цели совпадали.       «Ты не сможешь вечно меня удерживать,» — шептала тьма в его голове, хохотала хрипло и зло.       «Мне и не нужно вечно», — он усмехнулся и принялся натягивать обратно свои лохмотья.       Он знал, что будет существовать ровно столько, сколько понадобится своему диди и шицзе. Ни мгновением дольше. В конце концов, тьме не место в человеческом мире. За это время он найдет или изобретет способ уничтожить ее вместе со своим телом. Ну а пока ему нужно... ему нужно оружие. Суйбянь для него потерян навсегда, им сможет воспользоваться, если сумеет вернуть, только А-Чэн. Значит, нужно другое оружие. И кто сказал, что меч заклинателя может иметь только светлый дух? Над этим стоило подумать, очень хорошо подумать. Где взять металл, что будет напитан тьмой до краев? Он мог бы собрать все осколки мечей и копий, все наконечники стрел с Луаньцзан, но они даже разом не таили бы в себе нужного количества злобы, что могло бы соперничать с тьмой в его груди.       Медленно и размеренно обходя все Могильники, он рассматривал древнее поле великой битвы, поднимая обломки оружия, куски лат, черепа и кости. Касаясь их, он словно погружался в Сопереживание, проживая с каждым миг его смерти. Ему казалось, он испробовал на вкус все возможные раны, очнувшись, он каждый раз ощущал в горле кровь и вспоминал одного упрямого, просто безумно упрямого бывшего соученика, который поднимался и ходил со сломанной лодыжкой, не желая признавать своей слабости и боли и не позволяя ране зажить. Он и сам сейчас делал то же — срывал и срывал горло в крике, пока не понял, что никакая тьма и никакой лекарский талант больше не смогут восстановить ему способность говорить.       Единственным, что его оправдывало, было возрастающее с каждым Сопереживанием понимание механизмов умирания, перерождения и поднятия. Тьма хрипела и смеялась над ним, он молчал и продолжал.       

***

      Для того, чтобы отдавать команды поднятым мертвецам, было недостаточно мысли. Мысленному приказу попросту не за что было зацепиться: разума у покойников не было. Нужен был более... материальный сигнал. И раз уж он отныне нем, это не мог быть голос человека, который, как известно, распространяется подобно волнам от падения камня в воду. Ему снова пришли на ум славные дни юности и год, проведенный в Облачных глубинах, любимая Чуньди, отныне навсегда потерянная. Вспомнив ее хрустальный голос, он невольно запрокинул голову к вечно укрытому тучами небу, сглатывая подступившие к глазам слезы. Чуньди осталась в Пристани Лотоса. Осталась ли, или была уничтожена? Этого он так и не узнал. Он лишился всего, всех атрибутов заклинателя, следующего по Пути Меча: золотого ядра, духовного оружия, заклинающего инструмента, символа ордена... Все, что у него осталось — его имя. Разве не смешно?       Обойдя всю территорию Луаньцзан, Вэй Ин нашел пригодный для питья источник, прятавшийся у самых границ, там же — дикий батат и кое-какую съедобную зелень. Его тело сейчас питала тьма, но это было лишь иллюзией. Так же как инедия, она не давала энергии, высвобождая ее из скрытых резервов тела, а вот с телом у Вэй Ина как раз была беда. Все резервы уже были потрачены на восстановление хотя бы внешнего вида и целостности основных костей. Так что немного обычной пищи пришлось как нельзя кстати. У водоема же рос и бамбук — черный, с кроваво-алой сердцевиной. Здесь все живое было таким. Вэй Ину внезапно понравилось.       Срезав обломком меча тонкий побег, он создал Чэньцин. Она пела вместо него, стала его голосом. От ее чарующих трелей, таких непохожих на легкий и воздушный голос Чуньди, поднимались давно уже мертвые разрозненные кости, складывались в костяки, кланялись, повинуясь командам флейты, дрались друг с другом — Повелитель мертвых учился заклинать и приказывать. Он выгладил черный бамбуковый ствол, отполировал его собственными ладонями и багровым прахом. Нити для обмотки выдергивал из полуистлевших богатых ханьфу, найденных в одну из вылазок. Алую шелковую кисть и белое нефритовое кольцо для украшения снял с пояса свежего трупа. Его ничуть не удивило появление этого нового элемента пейзажа. По всей видимости, именно на Луаньцзан сбрасывали тела преступники, у которых была возможность встать на меч и подняться над закрывающим Могильные Холмы барьером. Этот, последний, кажется, был отравлен: на нем не было ран, кроме тех, что появились от удара о землю, только синюшность кожи. А еще его почему-то не раздели и даже не удосужились выпотрошить рукава. Вэй Ин снял с него почти целый темно-серый, с багровыми узорчатыми краями, дасюшен и все остальное, сшитое из черного шелка с едва заметными серебристыми нитями. Выполоскал от мертвой крови и мозгов в ручье, выкупался и сам, не ощущая холода, оделся.       «До чего я дошел — граблю покойников», — зло, едва слышным сипом расхохотался, помотал головой и принялся расчесывать дико спутанные волосы найденным при покойнике гребнем. За те три месяца, что он провел на Луаньцзан, они стали еще длиннее, но больше не вились, словно не покоренный никем водопад. Теперь, вымытые и расчесанные, они мертво стекали по плечам и спине, как черная смола. Он не стал их закалывать, да и шпильки у него все еще не было, только стянул двумя прядками от висков, которые перевязал собственной лентой, уцелевшей неведомым образом. Это было последнее, что оставалось у него родного: алая лента с вышитыми на концах лотосами.              Закончив приготовления, он собрал в рукава все, что могло понадобиться и вообще было у него, поплотнее запахнул ханьфу и перевязал пояс, заткнув за него флейту. Дело оставалось за малым: выйти за барьер, неся в себе тьму. Подходя все ближе и ближе к охранным Зверям, к стене, сложенной из дикого камня и гигантских валунов с выбитыми знаками защиты от зла, он буквально слышал, как барьер натужно звенит, пытаясь перекрыть путь тьме, спрятавшейся под хрупкой смертной оболочкой. Стена светлой энергии вскипала навстречу протуберанцами, становилась жесткой, словно порыв ветра в лицо, опаляла и замораживала. Он почти ничего не чувствовал, он бы, наверное, и удара мечом в живот сейчас не отличил бы от легкого пореза, так холодно и мертво было его тело снаружи — сохраненная беспорочной оболочка, испятнанная только клеймом под ключицей, но и то перестало алеть, обернувшись белесыми шрамами.       Барьер не справился. Хотя никто из заклинателей не смог бы сказать, что Луаньцзан очищен от тьмы — слишком долго там копилась затаенная злоба, слишком часто в прах и сухую кровь впитывалась свежая. Вэй Ина это мало волновало. Он шел туда, где можно будет нормально поесть впервые за три месяца, расспросить людей о том, что творится в мире. Его путь лежал в Илин.       

***

      Удивительно, но он помнил эти улицы. Вот здесь он прятался от стайки более взрослых и удачливых оборванцев. Вот в этом доме родители сняли комнату на время, пока будут охотиться, и где оставляли его под присмотром хозяйки. Которая без зазрения совести выкинула его за ворота, когда стало ясно, что родители не вернутся, а время, за которое ей было уплачено, закончилось. При этом, она ничуть не сомневалась, прикарманивая ослика, вещи, деньги — все, что оставалось в комнате.       «Отомсти!» — зашелестела на грани слуха тьма, и ее голос становился тем громче, чем ближе Вэй Ин подходил к дому. Рука сама собой потянулась за Чэньцин, прокрутила флейту меж пальцев. Кисти окутала чуть заметная темная дымка, такая же вырвалась изо рта, как вырывается в морозные ночи пар от дыхания.       «Нет. Прошлое уже истлело».       «Слабак! Она жирела на чужих деньгах, а ты умирал с голоду и холоду, побираясь и питаясь очистками. Это ли истлело? Разве не помнишь, как болели укусы на твоем теле? Как все плыло и качалось, как нестерпимо болел живот от голода?»       «Я. Сказал. Нет!»       Он развернулся и направился в сторону более оживленной улочки, освещенной фонарями. Оттуда пахло маньтоу с зеленью и мясом, паровыми булочками и острой курицей с рисом. Желудок, в котором в последние пару дней побывала только вода да половинка клубня батата, запеченного в золе, внезапно взбунтовался, требуя наполнить его хоть чем-то съедобным. Вэй Ин бледно усмехнулся и зашагал к лавке, выглядевшей достаточно пристойно. У него были деньги: поднятые им мертвецы обшарили несколько му, принося ему все, что можно было назвать драгоценностями. Были там и слитки серебра, и украшения, и даже камни, выпавшие из оправ. Он вполне мог назвать себя состоятельным господином. Он в принципе и выглядел им — если не приглядываться и не видеть, что богатый дасюшен в нескольких местах разорван и не слишком тщательно зашит. Впрочем, менять его он не собирался — его все устраивало.       Зайдя в лавку, он устроился за столиком и только тут понял, что не сможет сделать заказ. Потому попросил у подскочившего слуги жестом то, на чем можно было бы писать. Через фэнь ему принесли стопку листов плохонькой бумаги и кисть с тушечницей, в которой кто-то не очень старательно растер комковатую тушь. Заметив себе, что было бы неплохо обзавестись чем-то вроде маленькой книжки для записей, где на первых страницах можно написать самые нужные фразы вроде «чай» и «мне нужна комната и бочка с водой», Вэй Ин все это изобразил на листке упрощенным способом, не уверенный, что слуга сможет прочесть. Тот и не смог, отнес бумагу хозяину. Через некоторое время тот сам появился и пригласил «молодого господина» в комнаты, пообещав принести ужин туда же и что бочка для купания будет наполнена в самом скором времени.       В Илине шепотом говорили о войне и о том, что мятеж против ордена Цишань Вэнь поднял совсем еще юный глава едва не уничтоженного клана Цзян. Что Юньмэн Цзян был отбит в кратчайшие сроки и восстанавливается едва не быстрее, чем сожженный Гусу Лань. Что Цзян Ваньинь по жестокости сравнится с Вэнь Жоханем — не щадит никого, кто носит белое ханьфу с орнаментом солнечных лучей. Что он поклялся уничтожить Сжигающего Ядра и подарить главе клана Вэнь голову его младшего сына к Чуньцзе. Вэй Ин беззвучно смеялся, обещая своему диди, что скоро будет рядом.       Он уже близко — гораздо ближе, чем А-Чэну кажется.              Может быть, если А-Чэн обнимет его, он сумеет почувствовать хоть немного тепла?