或許全部 - ВОЗМОЖНО ВСЕ

      Поместье представляло собой маленькую и в десятки раз более безвкусную копию Солнечного дворца в Буетьень Чане. Вэнь Чао — даже не отражение, а слабую тень своего демонического отца. Судя по тому, как он пыжился, бесился, раздувался — он и сам это понимал. Никогда подколодной жабе не сравниться с Сюань-У, но жаба все равно будет надувать горло.       Чуя свою несостоятельность, Вэнь Чао держал при себе Сжигающего Ядра. Пожалуй, это был единственный в поместье нормальный, несмотря на свою репутацию, мужчина. Он не смотрел с масленым блеском в глазах на дев, которых в лагере оказалось не так уж и мало. Не пытался самоутвердиться за чужой счет, унижая и оскорбляя адептов. Во время «приветственной» речи Вэнь Чао стоял и смотрел прямо перед собой, не двигаясь и внушая всем своим видом. Стоило подняться ропоту после приказа сдать мечи, он просто перевел взгляд на адептов, и самые недовольные разом заткнулись.       Конечно, без меча заклинателю, да еще и молодому, едва переступившему порог средней ступени обучения, должно быть тяжело на ночной охоте. Но ведь всегда есть талисманы, амулеты, ручные печати и ритуальные круги. В конце концов, даже палку можно на время превратить в оружие, если знать, как... Беда была в том, что их не собирались ничему такому учить. Вместо этого им раздали внушительные томики с изречениями великих заклинателей ордена Вэнь (Вэй Ин мысленно подсчитал: двадцать два ордена, по два десятка адептов, по десять фыней за штуку, если на самой плохонькой бумаге... сорок четыре ляна серебра!) и приказали учить. Вот прямо так — стоять и учить. На солнцепеке, без возможности уйти в тень, сесть, выпить воды.       Вэй Ин не испытывал особых страданий. Но рядом были девы, которым приходилось несладко, рядом — руку протяни — замер в траурной неподвижности отряд из клана Лань. И их предводитель был белее клановых одеяний, заметно для тени, но не для рядовых адептов, перенося весь свой вес на левую ногу. Еще у него сломаны ребра, но уже почти зажили. А вот ногу этот... болван — иначе Вэй Ин назвать его не мог — даже не перематывал как следует. Должно быть, так сильно хотелось остаться хромым, пока не вернется домой и не сломает неправильно сросшееся, чтоб лекари выправили. А казался таким взрослым!       Взрослым здесь изо всех этих юнцов и юниц был только он сам — потому что держал в кулаке свой отряд, умудряясь взглядом унимать бурлящего гневом шиди. Остальные казались ему подогреваемым на медленном огне котлом: уже попыхивает, пофыркивает, уже шевелится варево. Неужели Вэнь Чао этого не видит? Или видит, но ему того и надо, чтоб на кого-то сорваться?       Оказалось — угадал. Именно это мелкому паразиту и нужно было. Вот только было непонятно, зачем он сорвался на Ванцзи? На Ванцзи, который вопреки всем ожиданиям Вэй Ина, внезапно ответил — коротко, но остро. Заработав лишение пищи на три дня. Что за идиот, всемилостивые боги! Ему сейчас наоборот следовало бы питаться поплотнее, благо, после гусуланьских «изысков» привыкнуть к пресному и переваренному рису, приправленному едва-едва солью, просяной похлебке и плохо пропеченным лепешкам было нетрудно. Нормально питаться, выздоравливать и просто дожидаться конца этого фарса по имени «перевоспитание».       В этом гуевом лагере только он — взрослый. И потому на его плечи (ему шестнадцать! За что?!) легла необходимость сделать так, чтобы выжили все его адепты, а еще — чтобы не слишком пострадали остальные. Потому что иначе он себе не простил бы. Какая ему разница, какое отношение имеют все эти люди к нему, его клану и семье, к его ордену? Оказывается, имеют.       Выжить нельзя в одиночку. Он это знал, хотя именно в одиночку и выживал. Но в мире орденов заклинателей тактика одиночки не работает. Доказано Гусу Лань. Потому он осторожно знакомился с лидерами групп, присматривался к тем, кто был пусть и не лидером, но достаточно сильным. А потом Вэнь Чао разделил их на десять групп, не обращая внимания на цвета орденских одежд. В своих шиди Вэй Ин был уверен: они справятся и без него. И даже отчасти был благодарен этому Вэнь за облегчение задачи. Теперь ему предстояло как-то управиться с сорока тремя великовозрастными «бунтовщиками». Всего пять дев, с которыми как раз гораздо проще оказалось найти общий язык, чем с тем же Павлинчиком, чтоб его яогуай сожрал, или очень демонстративно (и очень по-детски) не подпускающим к себе Лань Ванцзи. На Цзинь Цзысюаня он, к слову, и сам был зол — тот совершенно не стеснялся говорить, что не горит желанием жениться на Цзян Яньли, а любой, у кого повернется язык даже намеком оскорбить шицзе — потенциальный труп. Про Цзян Чэна и говорить не стоило — того при виде Павлина перекашивало так, что с кулаков сыпались лиловые искры — никакого тебе Цзыдяня не нужно, уже можно бить.       И вот со всем этим кошмаром предстояло как-то управиться. Потому что — ну не Павлину же доверить роль лидера?       «У меня в группе два здоровых девятнадцатилетних лба — а присмотра за ними нужно в три раза больше, чем за малышами», — думал он, обходя длинные, наскоро сооруженные из чего попало бараки, которые, несмотря на мягкость здешней осени, насквозь продувались всеми ветрами, а по утрам выстывали до росы на земляных полах. Это был не лагерь перевоспитания, это был какой-то скотский загон. Их учили не уважать силу, а ненавидеть. Чего добивался Вэнь Жохань этим приказом? Что они взбунтуются, и можно будет получить законный повод напасть?       Вэй Ин думал, тихо разговаривал со своими, мягко улыбался девам Ло, Ван, Юли и близняшкам Чжао, доводя при этом до трясучки сразу половину своего же отряда. И он совсем не виноват был в том, что умеет расположить к себе женский пол! Зато на «ночных охотах», которые время от времени устраивал Вэнь Чао, девы вместо бесполезной беготни высматривают и собирают целебные травы под охраной нескольких адептов, а остальные успешно отвлекают от них внимание.       Нервничать заставляло то, что весь свой интерес Вэнь Чао перенес именно на их группу. Странного в этом не было ничего — именно в ней оказались все наследники крупных орденов. Но такое внимание Вэй Ину не нравилось. То, что он называл чутьем помойного босяка, зашевелилось в самом неудобосказуемом месте спустя всего пару дней после разделения на группы. Проведя пару бессонных ночей за обдумыванием ситуации, юноша решил, что ему нужна полностью боеспособная команда. Именно с этого начались вылазки за травами и на охоту: не все владели инедией, да и сама инедия не являлась решением проблемы, а на тех помоях, которыми кормили в лагере, долго выживать было невозможно без потерь.       Поместье вместе с бараками было обнесено достаточно высокой и крепкой стеной, но что такое стена для молодых и пока еще крепких юношей? Куда больше проблем могли доставить дозорные, проходившие по стене каждые три фэня, непрерывно двигаясь друг за другом. Вэй Ин засел за талисманы, благо, у заложников никто не отбирал мешочки цянькунь, а у него их было три, и один из них был плотно набит тем, что могло понадобиться заклинателю. Об одном он сожалел: что не засунул в него хотя бы лук со стрелами, не говоря уж о тренировочном мече. Да и нож был только ритуальный, которым было удобно взрезать ладонь или палец, но даже для свежевания добычи он не годился.       — Что ты делаешь? — Цзян Чэн любопытно покосился на почти чистый лист и уголек, потом подсел к сидящему в позе полного сосредоточения шисюну.       — Просчитываю талисман, — отстраненно ответил Вэй Ин.       — Что он должен делать?       — Шиди...       — Может, спросишь у кого-то из наших?       — А ты знаешь того, кто занимается талисманами?       — Дева Чжао, которая старшая, — Цзян Чэн немного смущенно дернул плечом. — Позвать?       — Сейчас поздно, могут наказать за хождение по лагерю после отбоя. А завтра приведи. И, А-Чэн, спасибо, что помогаешь, — Вэй Ин незаметно коснулся руки шиди кончиками пальцев, улыбнулся.       — Давно я твоей улыбки не видел, — заметил тот, не убирая руки.       Вэй Ин промолчал. Что он мог сказать? Что улыбаться тут нечему? Что либо ситуация в лагере накалится до предела в ближайший месяц, либо он уже совсем ничего не понимает. Оставлять четыре с половиной сотни адептов, вряд ли имеющих с собой зимнюю одежду, в бараках, где зимой будет не согреться вообще — это безумие. Пусть заклинатели и крепче обычных людей, но не в том случае, если придется жить зимой в чистом поле. И он — не пример, скорее, исключение.       Талисман «тени» они с девой Чжао Люцин сумели придумать всего-то спустя три дня таких жарких споров, что от них предпочитала держаться подальше вся остальная компания, даже любопытный, как ласка, Не Хуайсан и привычный ко всему Цзян Чэн. Испытывали на добровольцах — существовала немалая вероятность того, что талисман не сработает, и того, кто попадется, накажут. Но все получилось.       Из шелковых одежд златорукие девы умудрились надергать довольно нитей, чтобы сплести силки. Ну а самыми удачливыми охотниками, внезапно, оказались Павлин и Хуайсан. Вэй Ин от охоты отстранился сам, отдавая право на эту нужную, но все же детскую забаву младшим, а с Цзысюаня взяв страшную клятву, что тот будет присматривать за напарниками. К его собственному удивлению, Павлин только усмехнулся без своеобычной издевки и поклялся.       — Ты изменился, молодой господин Цзинь, — подозрительно сощурил глаза Вэй Ин.       — Ты тоже. Мы оба понимаем, что ничего хорошего нас здесь не ждет. Предлагаю заключить перемирие, пока все это не закончится.       Раздумывать было незачем — Вэй Ин протянул ему руку, обхватил изящное, но достаточно крепкое запястье, глядя в светло-карие, с зелеными прожилками, глаза, улыбнулся.       Спину ожгло, будто кто-то махнул прямо у кожи зажженным огненным талисманом. Обернувшись, он заметил только мелькнувшие за углом барака белые рукава.       Подавив желание закатить глаза и ударить себя в лоб ладонью, Вэй Ин отправил Цзысюаня готовиться к первой вылазке на охоту. Сам же поспешил приготовить нужные талисманы — бумагой и шелком почему-то запасся он один, впрочем, только он один здесь проходил обучение тени. Остальные, даже обученные наследники и наследницы, даже сильные заклинатели — все равно оставались детьми. Старше двадцати в их группе не было никого.              Вэй Ину уже давно хотелось добыть из цянькуня Чуньди и сыграть, но делать это днем было нерезонно — флейту могли попросту отобрать и разбить, а Чуньди он в последнее время воспринимал почти как духовное оружие. Ночью же играть было неразумно — охрана лагеря точно так же могла наказать его за «шум» и отнять флейту. От невозможности хотя бы в музыке найти отдых Вэй Ин чувствовал, что начинает злиться, куда больше, чем это было бы в разумных пределах. Оставалось только одно — начертить печать тишины и обеспечить себе маленький кусочек личного пространства.       Вытоптанная площадка позади барака подошла. Крепкой веткой он вычерчивал символы, загоравшиеся на некоторое время холодным голубоватым светом, пока вся печать — в пару чжанов в поперечнике — не сверкнула, почти сразу погаснув. Но уж в чем-в чем, а в этой печати он был уверен. Отработал ее до идеального исполнения еще в Пристани Лотоса, когда учился играть на флейте. Не всегда можно было уйти за границы резиденции, а показывать свои первые неловкие и немелодичные потуги кому-то еще он не желал.       Устроившись на перевернутой корзине, он наконец вынул Чуньди и любовно огладил теплое бамбуковое тело. Приложил к губам и помедлил, ощутив нарушение периметра печати. Кто-то вошел в ее контур, оставаясь вне его поля зрения. Вот только, если этот кто-то желал оставаться незамеченным, ему следовало сперва заблокировать свою духовную силу, а после — сменить клановые ханьфу, навсегда впитавшие аромат сандала.       «Этот недостойный приветствует второго молодого господина Лань. Прекрасная ночь, верно?»       — Лань Ванцзи приветствует молодого господина Вэй, — прозвучало из-за спины после некоторой паузы.       Вэй Ин мягко рассмеялся и снова поднес флейту к губам.       «Жаль, не настолько прекрасна, как летние ночи в Буетьен Чан. Не настолько запоминающаяся».       Резкий выдох и скрип ткани в кулаках сказал ему больше чем слова. Не так уж и спокоен был великолепный Второй Нефрит Лань, как хотел казаться. Вэй Ин развернулся к нему, поднявшись с корзины, сложил руки перед грудью и поклонился.       — Мои соболезнования, Лань Ванцзи. Надеюсь, Облачные Глубины восстанут из пепла в ближайшее время.       — Брат сохранил библиотеку. Мы справимся.       — Не смел бы сомневаться, — Вэй Ин прокрутил флейту в пальцах, вздернув бровь в легкой насмешке. — Но ваши действия...       Он намеренно помолчал, ожидая реакции, дождался легкой гримасы неудовольствия — всего лишь чуть сдвинулись четко очерченные брови.       — Могу сказать начистоту: чтобы выжить и действительно справиться, мне нужны сильные и здоровые соратники. А не те, в ком гордость застит здравый смысл.       — Что ты хочешь сказать? — Ванцзи был непривычно резок и явно злился. Это было... очень интересно. И, пожалуй, очень хорошо.       — Что дева Ло уже предлагала тебе помощь с твоими ранами, что ты уже сейчас едва стоишь, что еще немного — и кости сместятся так, что даже со всем искусством лекарей ты навсегда останешься хромым. Этого мало? Сядь! — резко приказал Вэй Ин, указывая на корзину.       — Какое тебе дело до того, что со мной? У тебя уже есть союзники! — вместо того, что бы сесть, Ванцзи отшатнулся, словно намереваясь отвернуться и уйти.       — Я. Сказал. Сядь. Пожалуйста, — в отличие от явного приказа, последнее слово прозвучало мягко, но обманываться не стоило.       Вэй Ин смотрел очень внимательно, считывая эмоции и желания Ванцзи по малейшим изменениям в мимике и взгляде. Тому, кто учился этому с самого детства, нетрудно распознать: Лань Ванцзи ещё не понимает, что делает здесь сейчас, раз они уже всё выяснили, и почему позволяет себе пить уксус, но верно выбранный тон, эта мягкость, пускай и не вполне искренняя, что-то надрывает в нём — и он садится.       — Благодарю. Что касается твоих слов — Лань Ванцзи, Лань Чжань, неужели ты думаешь, что мне не важен каждый человек в моем отряде? Считай, мы сейчас в окружении врагов и должны держаться друг за друга. И если мы можем помочь — это будет сделано. Ты позволишь? — он опустился на колени и мягко коснулся края белых одежд.       Лань Ванцзи промычал что-то согласное, при том усердно глядя куда-то поверх головы Вэй Ина. Вероятно, он хотел бы увидеть его в такой позе при других обстоятельствах — но пускай довольствуется тем, что имеет. Ему и так перепало больше, чем кому бы то ни было — кроме А-Чена, пожалуй, но о том никому знать не полагалось.       Вэй Ин поднял его ногу и без малейшего стеснения, но аккуратно принялся стягивать сапог.       — Мянь-Мянь, то есть, деву Ло я сегодня точно тревожить не стану, но на твое счастье, Лань Чжань, все нужное у меня всегда с собой, — заговаривал ему зубы юноша, разматывая уже давно ослабевшую повязку.       Размотав же, только злобно зашипел, рассматривая багровую и воспаленную лодыжку, слегка искривленную.       — Нет, я всегда знал, что вы там у себя в горах — те еще... с-с-совершенствующиеся. Но чтоб настолько глубоко — не догадывался. Держись за корзину. Лучше было бы тебе лечь и что-то взять в рот, но понадеюсь на твою нефритовую стойкость. Сейчас будет больно.       Ванцзи кивнул, вдыхая глубже и, кажется, обращаясь к золотому ядру — готовился терпеть.       — Я не целитель. Но меня учили, как помочь в чрезвычайной ситуации. Потерпи немного — сейчас еще нельзя унимать боль, мне нужен чистый ток ци, чтобы выправить кость.       Вэй Ина действительно учили — целитель Пристани Лотоса и его помощница. Руки у него не дрожали, а пальцы казались жесткими, как железо. Кость, сломанная и постоянно испытывающая нагрузку, не могла срастись — костной мозоли попросту не позволяли образоваться. Вэй Ин даже не представлял, насколько дурным надо быть, чтобы терпеть кошмарную боль и не позволить себе обратиться за помощью или принять ее, когда было предложено. О чем и высказался в процессе, не сдерживая резкости.       — Достойному мужу не подобает... — выдавил Лань Ванцзи через силу и сквозь намертво сцепленные зубы.       — О, конечно! — раздраженно фыркнул на это Вэй Ин. — Достойный муж должен переломать себе все кости и остаться калекой, потому что ему с детства вдалбливали какие-то дикости! Прости, Лань Чжань, но у меня от нравов и запретов твоего ордена волосы дыбом встают и не ложатся! У достойного мужа в первую очередь должен быть холодный разум, горячее сердце и баланс меж ними, как меж потоками иньской и янской ци в здоровом теле. Замри и не шевелись. Сейчас найду, чем закрепить, забинтую — и помогу дойти и лечь. Завтрашним утром я найду, чем отвлечь Вэнь Чао от твоего отсутствия. Вздумаешь встать — привяжу к постели. И не постесняюсь использовать для этого все подручные средства. Ты меня понял?       

***

      Ванцзи заставил себя не ответить по привычке дядюшкиными словами — потому что сам уже почти не верил в его речи. Заставить себя не поддаться на провокацию оказалось гораздо сложнее, и он сказал то, что было возможно в такой ситуации, не срываясь:       — Боюсь, этого не допустит твой шиди.       Вэй Усянь хмыкнул, остро глянул снизу вверх:       — С моим шиди я договорюсь — в отличие от некоторых, он разумный юноша и способен понимать главное. И я не услышал ответа.       Ванцзи с трудом выдавил:       — Я не буду действовать необдуманно, — несколько унизительно было выслушивать нравоучения от юноши младше него, ранее такое не позволял себе даже брат, только дядя, но в отличии от речей дяди, слова Вэй Ина почему-то порождали ощущение заботы о нём.       Ванцзи понимал, что обманывает себя, но ему всё ещё было больно. И он действительно устал. Потому даже не стал дергаться, ощутив тепло чужой ци, пропущенной через его тело, от одной горячей ладони, обнявшей щиколотку, до другой, нагло забравшейся под шелк штанины и легшей на колено. Это не ласка — это просто целительная манипуляция. Объяснить бы это крови, что резко и горячо приливает к ушам!       До койки в бараке они дошли в молчании. Вернее, его почти донесли — позволив опираться только на здоровую ногу и приняв весь вес далеко не легкого тела на пока еще не слишком и широкие плечи.       — Доброй ночи, молодой господин Лань. Завтра я попрошу деву Ло, чтобы осмотрела вашу ногу и наложила целебную мазь.       Протестовать и отказываться он не стал — слово было дано, а Лань Ванцзи был не из тех, кто отказывался от своих слов.       Он думал, что сон к нему не придет еще долго — после такой-то зверской боли! Но, прислушавшись к себе, понял: боль вполне терпима. Пожалуй, даже стала гораздо слабее, нежели была до того, как чужие руки коснулись его тела. Обдумать последнее он уже не успел — сон пришел раньше.