И что ты будешь делать

      В этот день солнце не озаряет своим светом Стамбул.       В сером лике небосвода таится молчание — многозначительное, неуловимо беспощадное, оно обещает то, чего никак не миновать. В бледной дымке рассеянных облаков нет успокоения, лишь неотвратимость неизбежного, предопределенного чьей-то жесткой рукой. Тяжелая печать сегодня лежит на лицах тех, кто станет невольным и вольным свидетелем свершения чужой судьбы — и Селиму среди них отведено особое место.       И особая роль.       Его поступь уверенна, шаги нарочито размерены — ни чей взгляд не обнаружит волнения, дрожи, сокрытых в сложенных за спиной руках, тревоги, затаившейся в сжатых челюстях. План дерзок, ненадежен, опасен — в каждый миг всё может пойти не так, и Селим уповает лишь на волю Аллаха: если двум оставшимся братьям суждено сохранить головы на плечах, то пусть его взор не оставит их сегодня. Пока Селим выходит из покоев, пока Баязида выводят из темницы — да благословит их тот, кому ежедневно возносят они молитвы.       И защитит в тяжелый час.       Двор полон людей: паши, слуги, представители янычар — слетелись, как коршуны, увидеть как проливается чужая кровь. Они не знают, что сегодня ни капли её не впитает земля Стамбула — и, если каждый из братьев будет достаточно умен, случится это нескоро. В собственном разуме Селим уверен, а вот мудрость Баязида оставляет сомнения — не изменит ли она ему сегодня, и убедит ли Касым-ага строптивого шехзаде довериться? Селим хотел сам пойти к Баязиду, рассказать о плане, добиться согласия, но тогда на него первого упала бы тень подозрений: привез опального наследника живым, посещал в темнице и таинственным образом помог исчезнуть — никакие оправдания не спасли бы его. Вместо этого Селим весь день был на глазах слуг и дворцовых пашей — тогда каждый скажет, что он не причастен.       Если не найдется кто-то хитрее его. — Дорогу-у-у!       Как и все, Селим учтиво склоняет голову, внимательно наблюдая за тем, как Султан Сулейман занимает свое место. Без сомнений его рука взмывает вверх, а с иссохших губ не срывается ничего — отчаяния, горечи, безумия, хоть какого-то чувства. Селиму тяжело видеть его таким — и хотя Повелитель собственными руками почти разорвал их связь, он все же остается отцом, и много счастливых лет не исчезнут просто так, лишив душу любви и почитания к своему родителю.       Тем больнее наблюдать за тем, в кого он превратился.       Толпа замирает в ожидании: не слышно шепота, и даже дыхание почти равняется с тишиной, когда вносят Баязида — а точнее того, кто занял его место по жестокой ошибке. Мгновенно поднимается переполох, и Селим выдыхает — пора играть свою роль. — Повелитель, позвольте узнать, что произошло.       Отец не смотрит на него, но медленно кивает, не сводя взгляда с трупа, накрытого тяжелой тканью. Селим отделяется от Пашей, и подходит к начальнику тюрьмы, цветом кожи, схожим с полотном — боится, что ляжет рядом также, и никто не спасёт его гнева Султана.       И Селим знает почему. — Немедленно объяснись. — Шехзаде. — Он низко склоняет голову, трясясь, будто лист на ветру. — Я уверяю вас, что стража была набрана из лучших моих людей, мимо которых и мышь не проскочит. И я не понимаю… — Говори. Что. Случилось. — Селим хорошо изображает холодный гнев, недобро смотря на мужчину. — Немедленно. — Неизвестные… ночью пробрались мимо стражи и совершил самосуд над шехзаде Баязидом.       Дорогого стоит не выдать облегчение — значит, всё свершилось именно так, как он и задумывал. Селим хмурится сильнее и внимательно смотрит на слугу, будто пытаясь уличить его во лжи. — Если ты кривишь душой, я велю казнить тебя сейчас же. — Клянусь, шехзаде! Всё, что я сказал вам — чистая правда! — Если всё так, то как же ты допустил подобное? — Удовлетворенный, Селим отворачивается. — Расскажешь это Повелителю лично.       Бедный стражник кивает и еле идёт за ним на негнущихся ногах — и Селиму почти жаль его, но спектакль не окончен, а лишь подходит к своей основной части. — Повелитель. — Он кланяется отцу, останавливаясь рядом с троном. — Этот неверный утверждает, будто под покровом ночи неизвестные проникли в тюрьму и учинили самосуд над шехзаде Баязидом. — Что? — Взор султана на миг просветляется. — Это правда? — Я бы никогда не обманул вас, Повелитель. Всё было именно так. — Откуда же ты знаешь? — Седые брови, почти сошедшиеся на переносице, ничем не выдают боли или сожаления о судьбе сына, но отражают гнев. — И почему не помешал им? — Я… Я и часть стражи, кажется были чем-то отравлены. Я верно нес службу, но в определенный момент будто очнулся ото сна, которого не помню. Я решил проверить пленников и к своему ужасу обнаружил трех спящих стражников и истерзанное тело шехзаде Баязида. — Он падает на колени. — Я глубоко сожалею и уповаю лишь на вашу милость, Повелитель.       Селим внимательно наблюдает за лицом отца: веки того медленно опускаются, и на миг кажется, будто ему нехорошо — черты искажаются, углубляя тяжелое выражение лица, но в следующий миг он уже открывает глаза, бесстрастно взирая вокруг. — Селим. — Приказывайте, Повелитель. — Выясни, говорит ли он правду, и что случилось на самом деле. — Как прикажете. — Селим кивает. — Должен ли я осмотреть тело? — Я сам выясню, Баязид ли это. — Султан тяжело поднимается с трона. — Не теряй времени зря.       Селим почтительно пропускает отца, кивком подзывая к себе двоих слуг из собственной стражи, стоящей неподалёку. Это именно то, что ему было нужно — и если только ему удастся убедить отца, то скоро и он, и Баязид будут в безопасности.       Хотя бы на время.

***

— Полагаю, что это была спланированная месть, повелитель. — Селим заканчивает рассказ, и ложь слетает с его уст так спокойно и легко, словно она и есть правда. — Я послал надежных стражников разузнать, но не питаю больших надежд к тому, что мы найдём тех, кто сделал это. Вероятно, они уже далеко.       Прекрасно, искусно разыгранное представление — всё в нём ладно, всё согласовано и не выбивается из тщательно продуманной легенды. Стражники и неизвестные, помогавшие им, ослеплены ненавистью из-за предательства некогда любимого шехзаде, и усыпляют товарищей отравленным питьём, свершая самосуд, после которого сбегают в страхе наказания — всё ясно и просто. Не в чем сомневаться, ведь Селим продумал до мелочей — Касым-ага и верный по его словам человек, переодевшиеся стражниками, вели неодобрительные разговоры, якобы желая предателю скорой расправы, подсыпали снотворное в еду всех остальных и даже Баязида, а потому без помех вынесли его из дворца, притворившись, что умер кто-то из других заключенных. Уже подготовленное тело доставили по частям — несчастный якобы был забит камнями, а после расчленен, и Селим не желал думать о том, каким способом Касым-ага разобрался с ним, хотя тот уверил, что принес уже остывший труп бедняка, довершив прочее. Двум стражникам не повезло — и хоть смерть их была быстрой, грузом она легла на душу Селима, обещая, что он никогда не забудет.       Такова была цена жизни Баязида.       И он заплатил её. — Если желаете, я отправлюсь на поиски. — Селим глубоко кланяется, надеясь, что отец поручит это другому. — И не вернусь, пока не изловлю их. — Ты сделал всё правильно и теперь нужен в своём санджаке. — Отец поднимает на него взгляд, и пустота его поражает Селима. — Дальнейшим расследованием займётся начальник моей стражи и изобличит причастных. — Султан хмурится. — Пусть судьба брата станет тебе уроком. Помни о своём положении и будь осторожен. Не допускай ошибок. — Да, Повелитель. Я запомню это. — Можешь отправиться завтра. — Отец кивает, отпуская его, но в движениях нет тепла, а в глазах тяжести расставания. — Да направит тебя Аллах. — Благодарю, Повелитель.       Никогда ещё Селим не уходил от отца в таких смешанных чувствах — радость, опасение, недоверие, едкая горечь смешались, наливая его конечности и сердце волнением грядущих перемен.       Спокоен он будет, когда Стамбул останется далеко позади.