No halos in hell

Аластор глубоко вздохнул и устало провел рукой по лицу, прогоняя такие глупые и такие несвойственные ему мысли о Каине и силясь сосредоточиться на эфире, который ему предстояло вот-вот начать. Выходило со скрипом, он то и дело бросал косые взгляды на густые тени, клубящиеся по углам его радио-студии, инстинктивно ожидая, что из них через мгновение вальяжно выйдет высокая рогатая фигура, и он не мог уверенно сказать, ждал ли он этого появления или же страшился. Глупость несусветная. Каин никогда сам к нему не приходил, кроме двух раз: когда жизнь Аластора висела на волоске после схватки с Адамом и когда он явился по его душу в их первую встречу. Радио-демон до сих пор проклинал себя за то, что не сумел вовремя разглядеть угрозу в этом флегматичном и безучастном ко всему демоне, и теперь страдал не только от порабощения собственной души, но и от тревожащих и несвойственных ему мыслей и чувств, роящихся в голове и том месте, где у нормальных людей находилось сердце. По правде говоря, для Аластора ни мужчины, ни женщины никогда не представляли интереса в общепринятом смысле этого слова. Секс не вызывал у него отвращения и не интриговал его — это был просто тривиальный аспект человеческой натуры, недостойный его внимания. Его истинная страсть лежала далеко за пределами физической сферы. Он был убийцей, хищником во всех смыслах, но в отличие от классических социопатов, которые искали более слабую добычу, чтобы утвердить свое господство, желания Аластора вели его в другом направлении. Его пульс всегда учащался, а грудь сжималась от острого, почти эйфорического удовольствия, когда он одерживал победу над теми, кто был сильнее, над теми, кто, по общему мнению, должен был сокрушить его. Это было не просто доказательство своей силы — это был азарт охоты, интеллектуальный и эмоциональный подъем от уничтожения чего-то грозного. Это была его формула возбуждения, чувство, граничащее с экстазом, хотя оно не имело ничего общего с физическим влечением. Вот почему его интерес к Воксу так быстро угас. Самоуверенный, броский демон, с его громкими претензиями на власть, оказался разочаровывающе поверхностным. Вокс не был сложной задачей; он был похож на плохо сделанную марионетку, неспособную удивить или оказать какое-либо значимое сопротивление. Аластору стало скучно, как ребенку с игрушкой, которая не может увлечь. Но Каин… Каин был другим. Он осознавал его силу — она была неоспоримой. Но тем не менее, в этой силе Аластор видел трещины: слепота, вызванная чрезмерным, деланным безразличием, привязанность к прошлому и людям из прошлого, граничащая с деструктивной зависимостью, которые и делали Каина уязвимым. Этот парадокс подавляющей мощи и утонченной хрупкости очаровывал его, притягивал, как мотылька к огню. Каина хотелось элегантно обвести вокруг пальца, одурачить и втоптать в грязь за то, что он с ним сотворил; хотелось отплатить ему за унижение в их первую встречу той же монетой. Хотелось уничтожить физически и морально за собственную неосмотрительность и беспечность, когда он по глупости попытался откусить больше, чем смог проглотить в свои первые годы в аду, когда он только набирал мощь и был ослеплен иллюзией собственной несокрушимости. Каина хотелось совершенно не элегантно ударить по затылку и растрясти застоявшиеся от долгого, почти беспробудного сна мозги, хотелось схватить за плечи, встряхнуть и прокричать прямо в лицо: «Очнись! Очнись, черт тебя дери! Оглянись вокруг, разве ты не видишь, что что-то происходит у тебя даже не за спиной, а прямо перед носом?!» Каина хотелось убить за то, что он зашил ему рот. Каина хотелось защитить в ответ на то, как он зашил ему смертельную рану. Аластор хотел уложить Каина на лопатки, потому что тот был сильнее и могущественнее его. Аластор хотел уложить голову Каина себе на колени, гладить по волосам и охранять его сон с тем же усердием, с которым он не давал ему спать, когда транслировал отчаянные вопли своих жертв по радио. Аластор хотел, чтобы Каин… — Бу! Испугался? — Аластор невольно вздрогнул, когда знакомый голос прорезал тишину его радио-студии, раздаваясь у него прямо над ухом. Несмотря на то, что голос был вполне себе веселым и задорным, холодок прошел вдоль его позвоночника от страха. Ему потребовалось несколько секунд, чтобы взять себя в руки, прежде чем его пальцы сомкнулись на трости-микрофоне, словно в поисках поддержки, а затем он все же нашел в себе силы и резко развернулся в сторону незваного гостя. — Не бойся, я друг, я тебя не обижу, — практически выдохнули ему в лицо, а затем издевательски расхохотались, когда Аластор невольно отпрянул, откатываясь на стуле на расстояние вытянутой руки прочь от нежеланной близости, а затем уязвленно прижал уши к голове, чем вызвал еще один приступ паскудного хихиканья. — Эй, ну ты чего, олененок? Правда испугался, что ли? Прости-прости, я не хотел, это все моя дурная привычка подкрадываться со спины, которая мне уже один раз вышла боком… — Зачем ты пришел? — резко оборвал его Аластор, чувствуя как волосы на загривке встают дыбом от одного лишь присутствия этого… существа. — Эмм… Соскучился? — невинно пролепетал юноша, сводя бровки домиком и хлопая глазами. — Что-то совсем замотался и давненько не заглядывал к вам в гости. Они были в Аду, и Аластор привык к разным психопатам, которые ведут себя вполне нормально — до определенного момента, пока вдруг им что-то не стукнет в голову и они не размозжат человеку череп кочергой за то, что он слишком громко чихает (один из них так-то владел его душой, но не будем о грустном). Но тот, кто стоял сейчас перед ним, мило улыбаясь, сцепив пальцы в замок за спиной и по-детски перекатываясь с пятки на носок, был другим. У него на все было два мнения, но, вместо того, чтобы мешать друг другу, они бежали наперегонки. На каждом его плече сидел демон, подстрекавший другого. К тому же… он вечно улыбался, а Аластор по себе знал, что от таких ничего хорошего не жди. Он улыбался вполне жизнерадостно, и действовал в точности как прохвост, зарабатывающий на жизнь продажей золотых часов, которые зеленеют через неделю. И, казалось, он был убежден, совершенно искренне убежден, что ничего плохого не делал. Он мог бы стоять посреди хаоса с окровавленными руками и драгоценностями, спрятанными в кармане, и вопрошать с видом оскорбленной невинности: «Я? А что я сделал?» И в это можно верить до того момента, пока ты не всматриваешься в его нахальные смеющиеся глаза. И откуда-то из их глубины на тебя глядит сама бездна. Но в них нельзя смотреть слишком долго, потому как это значило бы, что ты не следишь за его руками, и уже сейчас одна из них сжимает нож. Но не смотреть не получалось. Не получалось оторвать взгляда от этого гротескного, неправильного, но отчего-то такого естественного переплетения черт двух созданий, к которым радио-демон питал особую ненависть. Не получалось смотреть на растрепанные каштановые волосы и золотые глаза и не видеть высокомерно и победоносно возвышающегося над ним Адама; не получалось смотреть на алые отметины на щеках, выделяющиеся на контрасте с бледной, почти белой кожей и не видеть в нем Люцифера, словно перед ним стояло дитя порочной любви этих двух идиотов. Авель был чудовищен, с какой стороны на него не посмотри. — Порядочные гости обычно заранее уведомляют о своем визите, — сухо ответил Аластор, на что Авель выразительно приподнял бровь и хмыкнул: — Но не я, — улыбка на его лице стала шире и почти что переросла в хищный оскал. — Да и смысл, все равно к моему визиту не подготовишься должным образом, сколько не старайся, — он равнодушно пожал плечами, — так что будьте благодарны, что я избавляю вас от томительного ожидания! Кстати о времени… Тебе давно уже пора начинать свой эфир, разве нет? Аластор удивленно вскинул бровь, наблюдая, как Авель едва ли не подпрыгивает от нетерпения. Это не к добру. — И я бы давно уже его начал, если бы меня не отвлекали, — проворчал Аластор, все еще настороженно поглядывая в сторону нарушителя своего спокойствия, а затем скептический спросил: — Неужели ты один из моих многочисленных фанатов, который решил воочию насладиться процессом? — Неа, я такую фигню не слушаю, — нахально отмахнулся он, а затем он склонил голову на бок, и в его взгляде скользнуло лукавство. — Но слушает мой брат. Ему очень импонирует джаз, под него хорошо засыпается, знаешь ли. И пока Аластор не знал, как реагировать на незнакомое доселе тепло, разливающееся в груди от этого откровения, Авель приблизился вплотную и навис над ним в меру своих физических возможностей — ростом он был едва ли выше Люцифера. Да и целом черная толстовка с кричащими принтами черепов на груди, потёртые и рваные рокерские джинсы в купе с кедами, в которые были заправлены разноцветные кислотные шнурки не добавляли его низкорослой фигуре значимости. — И тот факт, что мой доверчивый братец, даже несмотря на свой печальный прошлый опыт, продолжает слушать всяких козлов, которые ссут ему в уши, меня очень беспокоит. Вся напускная веселость враз пропала из его голоса, и в нем теперь слышалась неприкрытая угроза, которую Аластор предпочел проигнорировать. По крайней мере, сделать вид. — Не понимаю, о чем ты. — Тебе и не нужно, это дела давно минувших дней, — холодно отозвался Авель, прожигая грешника пристальным взглядом, от чего тот невольно вжался в спинку стула, на котором сидел. — Все, что тебе нужно уяснить, так это то, что причинять моему брату боль имею право только я. И если я узнаю, что ты его как-то расстроил, то считай, что ты дважды покойник, Бэмби. — Какая трогательная двуличная забота, — сладко пропел Аластор, подаваясь вперед в ответ, так что они едва не столкнулись лбами. Кем бы Авель ни был, какой бы иррациональный страх он при нем не испытывал, демон просто не мог позволить такое обращение к своей персоне. — И какие громкие, но пустые слова. Возможно, ты забыл, но мы в Аду, а не в мире людей. И здесь твоя власть заканчивается. Золотые глаза Авеля вспыхнули, едва ли не метая молнии, а лицо исказилось гримасой гнева, он вскинул руки с удлинившимися когтями к горлу Аластора, но тут же отпрянул, словно наткнулся на невидимую преграду. — Агррррх! — зло прорычал он, глядя на довольный оскал грешника перед ним, который осмелел, почуяв, что противник дал слабину. — По сути, у тебя вообще нет никакой власти, — продолжил Аластор елейным голосом. — Как там по Библии… Все мы рабы Божьи? И ты самый бесправный из нас всех, вынужденный плясать под Его дудку, как послушная овечка под дудку пастуха. Люди вольны выбирать свой путь — тут мне следует все же отдать должное нашему дорогому Королю — но ты больше не человек и лишен даже этого. Какая печальная и жалкая картина. Аластор победоносно ухмыльнулся, заметив как губы Авеля сначала презрительно скривились, а затем нижняя губа начала предательски дрожать, будто он вот-вот расплачется. Он судорожно втянул носом воздух со звуком, подозрительно похожим на всхлип и… …и, конечно же, это был обман. Авель громко расхохотался, держась за живот и едва ли не сгибаясь пополам от смеха. Аластор растерянно смотрел на него, пока тот вдоволь не насмеялся, и его смех не оборвался так же быстро, как и начался. — Как же вам нравится думать, что в запутанном полотне жизни вы сами выбираете нить, которая вам по нраву, верно? — умиленно проворковал он, словно говорил с наивным ребенком. — Отчасти это действительно так. У тебя есть выбор, куда свернуть… но у Него есть План. Ты можешь пытаться упрямится и сворачивать налево всякий раз, когда Он хочет, чтобы ты свернул направо, и Он великодушно позволит тебе это, потому что Библия лжет. Потому что Библию писали люди — разобиженные дети, которые в силу своей неразумности многое неправильно интерпретируют и которые воспринимают подобный контроль как рабство. Библию писали люди, но чтобы описать, как сложен сотворенный Им мир не хватит никаких чернил, — последние слова он сказал немного раздраженно, словно бесился из-за того, что не может уместить простые и понятные для него истины в несколько фраз. Сложив руки в молитвенном жесте и поднеся их к губам, он глубоко вздохнул и продолжил: — Короче, суть в чем. Ты можешь выкобениваться сколько хочешь и показывать характер, сворачивать налево хоть до посинения, и будешь ходить по кругу, пока не сдашься и не пойдешь той дорогой, которую Он для тебя проложил. Как когда-то это делал Каин, как по сей день делает Агасфер… И знаешь, куда в итоге тебя эта дорога приведет? Аластор сглотнул, и в резко наступившей гробовой тишине этот звук показался ему оглушительным. Было так легко повестись на его уловки, так легко забыть, кто он на самом деле. Авель смотрел на него нечитаемым взглядом, пустым и отрешенным, но в те же время пугающим и сулящим нечно неотвратимое. Сотни блаженных и подлецов, мельком взглянув на его лицо, видели в зеркале глаз сухих страхи свои и грехи свои… Он медленно склонился к его уху, не разрывая зрительного контакта, и шепнул низким, рокочущим, словно бы не своим голосом: — Ко мне. Лес был ужасающе прекрасен. Мутное бледно-белое солнце клонилось к закату и едва освещало жухлую траву через частые листья деревьев. В этом сумраке она казалась мертвой, словно по этому месту прошел суховей и вытянул все живое не только из травы, но вообще из всего этого леса. Аластор непроизвольно дернулся, когда его зоркий взгляд убийцы уличил на одном из могучих надтреснутых стволов вековых деревьев кровавые потёки. Однако рациональная часть его сознания тут же взяла эмоции под контроль, когда он пригляделся получше и понял, что это всего навсего тиковое дерево сочилось своей яркой кроваво-красной смолой. Воздух был тяжелый и затхлый, совершенно не свойственный месту, насажденному бесчисленным множеством растений. Этот аромат гниющей коры и склизкой сырости проникал в нос, а в голову начали закрадываться дурные мысли. Лес нагонял какую-то необъяснимую тоску, огромные вековые стволы деревьев давили со всех сторон, словно надсмотрщики в тюрьме, а сам Аластор стоял недвижимо, словно окаменевший, над телом, смотря вниз взглядом, полным философского цинизма. — И все же, как странно плетутся нити случая, — прошептал он, плотоядно ухмыльнувшись и облизав пересохшие губы. — А я ведь даже не планировал ничего подобного сегодня, но ты изрядно подпортил мне нервы этим вечером. Я понимаю, что уже поздно учить тебя галантному отношению к дамам, но если приходишь извиняться, то приноси хотя бы цветы… А впрочем, ты и сам скоро ими станешь. Всех нас в итоге ждет могила, где растут цветы. Нити случая плетутся действительно причудливо. Мимзи не стоило уговаривать его пропустить пару бокалов — он знал, что это закончится плохо. Тот старый коричневый плащ, смахивающий на мех зверя, явно был ошибкой. А выход в лес в последний вечер сезона охоты — решающей глупостью. Вдалеке послышался хруст, словно чей-то осторожный шаг. Аластор обернулся, глаза устремились на силуэт меж деревьев. Пелена сумерек заставила его всматриваться. Но прежде чем разум смог осмыслить, ухо уловило хлопок выстрела. Боль пришла мгновенно. Земля встретила его падение молчаливо, и последней мыслью в его угасающем сознании стало то, что в этой фатальной комбинации случайностей он, в коричневом плаще, выглядел как дичь. Он не знал, сколько времени прошло. — Бу! Испугался? Не бойся, я друг, я тебя не обижу… — прозвучал насмешливый голос у него над головой и, когда он медленно распахнул налитой свинцовой тяжестью веки… …лицо Авеля выплыло из тумана воспоминания, и его смех разорвал гнетущую тишину, будто резкий удар грома в ясный день. — Какого дьявола ты делаешь? — прошипел он, но Авель лишь пожал плечами, лукаво ухмыльнувшись. — Прости, — сказал он, всё ещё посмеиваясь, — я просто обожаю кольцевые композиции. Знаешь, когда всё возвращается к началу… есть в этом что-то завораживающее, не находишь, цветочек? Ибо прах ты и в прах возвратишься. Аластор прищурился, но прежде чем он успел возразить, Авель добавил, сделав шаг ближе: — А ещё я люблю петь. Серьёзно, твой подкаст… как бы это сказать… ну, он нуждается в некоторой встряске. Такая унылая монотонность просто убивает настрой. — Каину вряд ли понравится отклонение от программы, — отозвался Аластор, скептически поджав губы. Авель подмигнул ему, с улыбкой, которая казалась чересчур доброжелательной. — В этом и весь смысл, дружище. Он уже семь лет не разговаривает со мной, а я, как видишь, не теряю надежды. Он отказывается меня слушать, но он слушает твой подкаст. И если это не шанс наладить контакт, то что тогда? Аластор нахмурился, глубоко вздохнув, понимая, что потом пожалеет о своём решении. — Черт с тобой, — наконец сказал он, беря микрофон и бросив Авелю испытующий взгляд. — Только ради того, чтобы ты как можно скорее убрался. Сегодня у меня, как оказалось, настроение для живой музыки. Авель поднял руки, изображая восторг. — Вот это настрой! Давай, зажги, Радио-демон! Аластор, одёрнув лацканы своего красного пиджака, склонился к микрофону, голос его зазвучал мягко и бархатисто, с характерной ноткой сарказма: — Добрый вечер, мои дорогие слушатели! Сегодня у нас особенный выпуск. Впереди нас ждёт музыкальный сюрприз… и я не несу никакой ответственности за его последствия. Позади него Авель нетерпеливо выхватил микрофон из руки ведущего и ловко установил его, чтобы освободить руки для тут же материализовавшейся гитары. Он провёл пальцами по струнам, вызывая звонкий аккорд, от которого повеяло чем-то неистовым. — Ну что, — хмыкнул он, бросая косой взгляд на Аластора, — надеюсь, Каин слушает. Лёгкая улыбка тронула его губы — сначала добродушная, почти детская, но в глазах сверкнуло что-то опасное, как у азартного игрока перед финальной ставкой. Он действительно ставил очень многое на свой талант певца и музыканта и ожидал, что если Каин не заявится за его головой после такого обращения, то уж точно взбесится. — Ночь, я в Аду. но где же ты, где ты? Мне с тобой вражда Нужна для победы — Мой оплот тепла грядущей зимой, В том, что ты всегда поспоришь со мной. Сквозь века я твой тюремщик и узник, Мой противник и любимый союзник. Ты — трёхгранный меч, сбивающий спесь, Скажешь без прикрас от том, кто я есть! Авель нещадно бил пальцами по струнам, извлекая один кричащий аккорд за другим. Вся комната заполнилась резкими звуками электрогитары, словно эхо отдаленного взрыва, расходясь ударной звуковой волной подобно вулканической магме в последний день Помпеи. Аластор презрительно хмыкнул, всем своим видом показывая, что он и сам не прочь высказать Авелю все, что он о нем думает, но тот, поймав его взгляд, лишь добавил огонька, переходя на дерзкий фальцет, желая выбесить обоих своих главных слушателей — одного звуком, другого словами, которыми открывался припев: О убийца мой, я жду, приди ко мне! Я знаю без тебя, один не выстою. Мне между Сциллой и Харибдой не проплыть! Я жду, приди ко мне! Позволь тебя удивить… Авель был полон противоречий, поэтому было совершенно не удивительно, что дерзкое и издевательское обращение в начале под конец припева сменилось на просящую и почти что заискивающую интонацию. В песне наступил проигрыш, и Авель, краем глаза заметив, как тени шевельнулись и начали постепенно сгущаться, довольно оскалился, набирая в грудь побольше воздуха и продолжая с удвоенным драйвом и энергией: Ночь, а на небе три лунных диска, Тени сгустились, значит ты уже близко. Мой оплот тепла грядущей зимой, Приходи опять поспорить со мной! Мы две силы от единой природы Ты — могучие подземные воды, Я — извилистое русло реки Мы различны, потому и близки! О убийца мой, я жду, приди ко мне! Я знаю без тебя, один не выстою. Мне между Сциллой и Харибдой не проплыть… Я жду приди ко мне! Хочу тебя удивить… Музыка неожиданно сменила свою тональность, враз став тревожной, выдавая волнение Авеля, которое он все это время отчаянно пытался скрыть за своей бравадой. Надвигается буря Неотвратимо. В ней пока не понятно, Кто чей противник, Только зная тебя, лучше чем себя — Вместе мы добавим огня! — О убийца мо-кгрха-ааах-ках, — музыку вместе с пением неожиданно прервал кинжал, запущенный словно из неоткуда и полоснувший в полете по горлу Авеля, перерубая ему голосовые связки и заставляя умолкнуть. Он схватился за перерезанное горло, роняя гитару, а затем и сам потерял равновесие и осел на пол вслед за ней, натужно хрипя и пытаясь остановить хлещущую фонтаном кровь обеими руками. Аластор довольно ухмыльнулся, словно сытый кот, и слизал несколько капель чужой крови, попавшей на его лицо. Он чувствовал себя если не отмщенным за такое наглое надругательство над его музыкальным слухом, то удовлетворенным кровавой сценой сполна. — Тишину мне сделай, — мрачно потребовал Каин, который, по всей видимости, даже при всем своем безразличии не смог проигнорировать подобную наглость. — Заебал глотку драть, как гуляющая мартовская кошка. — И я бы не смог сказать лучше, — бодро вклинился Аластор, перехватывая микрофон, тем самым давая Каину понять, что звук все еще пишется. — Кажется, для кого-то это рок-выступление стало поистине «роковым»! — он постановочно расхохотался от собственной игры слов, — и кажется, что мы в шаге от того, чтобы вновь транслировать чужие предсмертные крики в качестве музыкальной паузы! Оставайтесь с нами и не переключайтесь, чтобы быть в курсе событий, а пока что на сегодня все! — Какой все, я вообще-то не допел! — возмущенно и обиженно воскликнул Авель с пола, его несовместимые с жизнью раны затянулись с поразительной скоростью, и о том, что буквально всего мгновение назад его горло представляло из себя кровавое месиво, говорила лишь легкая хрипотца в голосе, как после затяжной простуду. — Ты чё, сука?! Ты чё?! — крикнул он, обращаясь уже к брату. — То что меня хер убьешь, еще не значит, что мне не больно! Ты еще и ангельской сталью меня полоснул! Вот что я тебе такого сделал?! — Ты, блять, еще спрашиваешь?! — Ой, только не говори, что ты все еще злишься на тот случай! — А ты сам-то как думаешь?! — Да я-то тут причем?! Я просто подогнал тебе честно спизженный у Асмодея кристал, чтобы ты хоть немного раздуплился и развеялся на земле! НАПИВАТЬСЯ И СЖИГАТЬ СОБОР ПАРИЖСКОЙ БОГОМАТЕРИ, Я ТЕБЯ НЕ ЗАСТАВЛЯЛ! Каин поморщился от громкого обиженного вопля и недовольно дёрнул овечьими ушами, невольно вспоминая, как за эти самые уши его таскал Люцифер после той пьяной выходки. — Зачем ты заявился? — Просто хотел поболтать. — Если мне не изменяет память, тебе теперь есть с кем разговаривать. — Я больше не могу разговаривать с Ним! Серьезно, чел, эта работа меня доконает! — воскликнул он, трагично заламывая руки. — Я так больше не могу! Я шутом на пол ставки не нанимался! И у меня уже заканчиваются шутки! Я уже почти по всей Библии вдоль и поперек прошелся! — Шутишь про Библию перед Богом? — скептически фыркнул Каин. — В тебе есть хоть что-то святое? — Я тебе что, маленький невинный мальчик в католической церкви? — язвительно фыркнул в ответ Авель, но, видя непонимание во взгляде брата, любезно решил уточнить: — Знаешь, что такое обратный экзорцизм? — Блять, какой же ты все-таки отвратительный. — Вы двое стоите друг друга, — хмыкнул Аластор, о присутствии которого эти двое решительно забыли. Он вальяжно устроился в своем кресле ведущего, закинув ногу на ногу и подперев щеку кулаком. Все же, когда Каин был рядом, выносить гнетущее присутствие Авеля было чуточку легче. — Я бы понял, если бы первый убийца не был обременен моралью, но даже странно, что безусловная невинная жертва, падшая от руки родного брата на деле оказалась… Такой. — Да блять! — раздражённо выкрикнул Авель, выскакивая наконец на ноги. — Я тебе нахуй тут битый час расписался, олень ты ебучий?! Ещё раз для альтернативно одаренных: никогда не верь тому, что пишут в Библии. Особенно про нашу семью.