No halos in hell

Люцифер после непродолжительных душевных метаний и долгого внушения Адаму на тему того, где ему можно ходить в поместье и куда «вот вообще нельзя совать свой любопытный нос под страхом смерти», наконец-то свалил, искренне уповая на благоразумие Первого человека. Нет, разумеется, убивать его за нарушение запрета он не собирался. Просто потому что это могли сделать ещё до его возвращения. Дело было в том, что за все те годы, пока Лилит отсутствовала, Падший их жилище подзапустил, а если брать во внимание ещё и то, что они были в Аду, то в некоторых пустующих помещениях действительно могло завестись даже сам дьявол не знает что. Адам послушал Падшего, благополучно пропустив половину его слов мимо ушей, безразлично покивал, и чуть ли не пинками выгнал Люцифера из его же собственного дома. И почти сразу же об этом пожалел. Ему нельзя было оставаться в одиночестве. Потому что, когда он оставался один, то начинал думать. Очень много думать. Оставаться наедине с самим собой и своими сожалениями было просто невыносимо, и, возможно, именно поэтому он проводил ночи в объятия тех, чьи лица потом даже не мог вспомнить на утро, а не из-за своего повышенного либидо, как все вокруг думали. Как все должны были думать. Лучше быть в глазах других ублюдком, чем нытиком и слабаком. Единственным исключением была, пожалуй, лишь Лют. И Адам искренне жалел, что позволил ей. Она никогда не должна была быть втянута в это эмоциональное дерьмо, для нее он должен был остаться мудаковатым весельчаком и балагуром, у которого все по жизни заебись. Но Лют всегда была упёртой и в этом качестве, наверное, могла посоревноваться даже с ним самим. — Не пущу! — зло прошипела Лют, мотая головой из стороны в сторону, распушив крылья, чтобы казаться больше, и уперевшись руками и ногами в косяки двери, чтобы перегородить ему проход. — Тебе надо отдохнуть! Я справлюсь сама! Иди поспи! Глаз Адама дёрнулся. Но вовсе не из-за поведения Лют, нервный тик у него начался где-то неделю назад из-за чего он стал ещё более раздражительным и орал на всех больше обычного. Приближался день очередного истребления, и Адам снова не мог найти себе места, хотя и старался этого не показывать. — Ангелам не нужен сон, — безэмоционально отчеканил Адам, а затем упер руки в бока и сказал более грозно. — Свали с дороги по-хорошему или тебе помочь? Ты забыла, кто здесь главный?! — О, разумеется я помню, — охотно согласилась Лют, заставляя тем самым Адама насторожиться. — Главная здесь Сэра. И, как думаешь, что она скажет, если я прямо сейчас к ней пойду и расскажу, о всем том пиздеце, который с тобой творится уже на протяжении… Скольки? Сотни лет? Тысячи? — Можешь попробовать, — фыркнул Адам, стараясь скрыть за беззаботным тоном волнение. Ведь реально же пойдет и расскажет, с нее станется. — Если бы ее это ебало, она бы давно уже заметила. — Так давай прямо сейчас пойдем и проверим? — Это шантаж. — Именно он и есть. — Сучка. — Спать иди, кому сказала! Адам смерил ее тяжёлым взглядом, пытаясь понять, в какой момент они свернули не туда и теперь Лют свободно им командовала в нерабочее время. — Хуй с тобой, — наконец сдался он и демонстративно лег в кровать на спину, сцепив руки в замок на груди, как покойник. — Хотя нет, был бы с тобой хуй, ты бы такой бешеной не была… Эй, а ты-то куда лезешь?! Адам задохнулся от возмущения, когда Лют бесцеремонно устроилась у него в ногах, усевшись в позу лотоса и подперев щеку кулаком. — Я проконтролирую. — Серьезно, блять?! И как я, по-твоему, под таким давлением усну?! — Уж постарайся. Адам тяжело вздохнул. И ведь ей не объяснишь, что сон сделает ему только хуже. Он в ловушке, в которую сам себя же и загнал, и из нее не было выхода. Только смерть. Но даже она была для Адама непозволительной роскошью. — Лютик, послушай… — Нет, это ты меня послушай! — грубо перебила она его, и Адам с ужасом понял, что слезы блестели в ее золотых глазах и звенели в голосе. — Я… Не знаю, что с тобой происходит. И я не знаю, почему ты не хочешь мне об этом рассказать. Но я знаю, что твое состояние ухудшилось, как только начались истребления. Ты и до них был не первой свежести, а как только мы вернулись с первой чистки, ты вообще стал сам не свой. Возможно… Нам стоит их прекратить? Возможно, действительно стоило. Возможно, их вообще не стоило начинать. Но они уже просто не могли остановится — им никто бы не позволил. Потому что остановить истребления означает признать свою ошибку. А ангелы ошибок не совершают. Адам подошёл к панорамному окну в спальне Лилит и Люцифера, волоча только что вымытые крылья по пыльному полу, и безжизненно посмотрел на кроваво-красное небо. В день первого истребления перед его глазами была точно такая же красная пелена ярости и злости на некогда близких друзей, которая его ослепила. Он помнил, как завис в воздухе на расстоянии от этого самого окна, самодовольно и безжалостного скалясь, когда его обезумевший от азарта этой кровавой бани взгляд схлестнулся с устало-печальным взглядом Люцифера. Падший стоял у этого самого окна, в бессильном отчаянии взирая на беснующихся ангелов, оперевшись одной рукой на свою трость, словно ища в ней опору, а другой приобнимая за талию Лилит, словно даря опору и поддержку ей. Лилит же на Адама старалась не смотреть, полностью сосредоточившись на новорождённой дочери, которую прижимала к своей груди, словно хотела оградить от всего этого ужаса, в котором ей теперь придётся жить. Потому что первое истребление пришлось в аккурат к первому дню рождения принцессы. Вот такой пиздатый подарок преподнес ей дядя Адам. А он ведь ещё гадал, почему Люцифер вдруг так отчаянно вцепился в возможность обеспечить адорожденным полную амнистию. Хитрый хуебес. Хотя, какая разница. Если не сможет пострадать физически, то будет смотреть и страдать морально. Неплохая альтернатива. А он будет смотреть и наслаждаться этой беспомощностью во взгляде ее отца, который дал на эти бесчинства свое согласие. И кто же мог знать, что в тот же день Адам сам в который раз за свою долгую жизнь почувствует, каково бессилие на вкус? Кровь кипела в жилах и лилась по улицам рекой. Ангелы-экзорцисты безжалостно терзали тела грешников своими копьями и клинками, разрывая грешную плоть на части, вырывая хребты и выкалывая глаза. И Адам был в эпицентре всего этого хорошо спланированного и отрепетированного хаоса, управляя им, словно дирижёр своим оркестром, который создавал симфонию из криков, воплей, плача и стонов. — Стоять! — неожиданно грубо гаркнул он на одну из экзорцисток, его сердце бешено колотилось в груди, и он был благодарен, что его лицо сейчас скрывает маска. — Этот мой! Недоброе предчувствие раздирали его изнутри, кровь стучала в ушах бешеным набатом, заглушая все рациональные мысли, кроме одной единственной. Какого, блять, хера? Какого, блять, хера ОН здесь делает?! Адам налетел на грешника, сбивая его долговязую и худощавую фигуру с ног, заваливая на спину, и подминая под себя так, что он практически сидел на нем, вцепившись в горло мертвой хваткой. Грешник под ним хрипел, пытался вырваться, вцепившись своим неестественно длинными пальцами в его руки и выпустив при этом когти, силясь разжать захват на горле. На руках Адам выступили небольшие капли золотой крови от царапин, но он не обратил на это никакого внимания. Все его естество сейчас дрожало от неконтролируемой злобы и… Страха. — Тебя не должно здесь быть! — прокричал Адам и с силой встряхнул грешника за шею, от чего его голова безвольно дернулась, как у тряпичной куклы, и тот ударился затылком об адскую землю. — Что… Встряска. Глухой удар головы о землю. Хрип. — Ты… Встряска. Глухой удар головы о землю. Хрип. — Здесь… Встряска. Глухой удар головы о землю. Хрип. — ЗАБЫЛ, БЛЯТЬ?! Адам орал, раздирая собственную глотку до хрипа, но хватку не разжимал, сам не зная почему: то ли действительно хотел придушить, то ли боялся выпустить из своих рук. — Кхагрх… От… ц… кхах, — слов было не разобрать из-за передавленного горла, но все и так было понятно без слов. Красная пелена спала с глаз Адама, но лишь затем, чтобы их тут же заволокла другая — солено-влажная, разъедающая глаза не хуже кислоты. Ангел-экзорцист занёс руку, все ещё удерживая демона на месте второй, на кончиках пальцев появилось сияние божественно благодати. Адам сжал кулак, уже заранее прекрасно понимая, что просто не в силах его опустить. Эти глаза… Такие родные и чужие одновременно. Ад его очень сильно изменил, Ад всех меняет до неузнаваемости. Но какой родитель не узнает собственного ребенка? Кулак с силой врезался в землю в несколько сантиметрах от лица Каина, и сам Адам обессиленно, словно с этим бесполезным ударом все силы разом покинули его, ослабил хватку и, тяжело дыша, прислонился своим лбом к чужому. — Убирайся, — процедил он сквозь стиснутые зубы. — Съеби и больше не попадайся мне на глаза. Вообще никому из экзорцисток не попадайся на глаза. Залезь под какой-нибудь ебучий камень и носа, блять, не высовывай. Адам отстранился от него, вставая в полный рост и возвышаясь над все ещё лежащим на земле грешником. Таким взъерошенным, помятым и перепуганным, с забавно округлившимися глазами, чем-то отдаленно напоминая котенка после первого купания, что при любой другой ситуации Адам бы издевательски рассмеялся, но сейчас ему было не до смеха. — Ты меня не услышал, блять?! — зло выкрикнул Адам, боковым зрением отмечая, что ими уже начинают интересоваться его экзорцистки, а лишние вопросы ему сейчас ни к чему. — Я СКАЗАЛ, СЪЕБАЛ ОТСЮДА НАХЕР! Золотой луч ударил в землю у ног демона, раскалывая ее и недвусмысленно намекая, что если тот не пошевелится, то следующим будет уже он сам. И, слава богу, угрозу не пришлось претворять в жизнь. Каин мотнул головой, приходя в себя, и начал медленно растворять в тенях. Адам раздражённо сжал тремя пальцами переносицу. Как же он тогда проебался с этими истреблениями. Знай он заранее, что Каин был в Аду… Но как он мог знать?! Его сын после того, что сотворил, был проклят Богом на вечные скитания по земле, а божьи проклятья не имеют срока годности, и краснощекое улыбающееся уебище было живым тому доказательством. Каин просто не мог умереть. Ни естественной смертью, ни насильственной, живя вечно и наблюдая, как все, кто ему был дорог, умирают, и он ничего не в силах с этим поделать. Либо обречь себя на вечное одиночество, чтобы больше не испытать боли потери. И как бы Адам на него не злился, даже по его меркам, это было очень жестокое наказание. Но так Адам хотя бы был точно уверен, что его первый сын, в отличие от второго, жив, он знал, где он и что с ним. Так какого, сука, хрена?! Бог не из тех, кто легко прощает. Так как он сумел обойти проклятье? Или же… Ему кто-то в этом помог? Но кто? Кто мог обладать такой силой? В любом случае, это было уже не важно. Когда Адам увидел его в Аду… Ему показалось, что он умер второй раз, что его сердце разорвалось на части и больше не заведется. Но ему лишь показалось. На деле же его сердце теперь бешено колотилось все сильнее и сильнее и было готово проломить его грудную клетку каждый раз, когда ему приходилось спускаться в Ад. Ему хотелось бить кулаками адскую землю, швырять проклятия в глухое к его мольбам небо, ему хотелось все это прекратить, потому что отчаянно не хотелось увидеть мертвым ещё и второго сына. Но он не мог это прекратить. Не после той сцены, которую устроил Сэре. Не после того, как процесс уже был запущен и необратим. И самое паршивое было в том, что Адам начал эти истребления вовсе не из-за того, чтобы подгадить Люциферу и Лилит (хотя это тоже было приятным бонусом). Сиф. Сиф — истинная причина. Он начал эти истребления ради своего ребенка, но кто же, блять, знал, что ради благополучия одного ребенка жизнь второго будет висеть на волоске?! Говорят, что Бог всегда даёт человеку выбор, и уже от него самого зависит, какой дорогой пойти. Но это выбор без выбора. Хей, Адам, слушай, такая тема: второго своего ребенка ты окончательно и бесповоротно потерял, его нет ни в Раю, ни в Аду, но у тебя осталось ещё два, так что выбирай, кого ты любишь больше. Вот перед тобой две чаши весов, так сделай же свой выбор. Каин или Сиф? Проклятый Богом братоубийца или богопослушный ангел? Выбирай, Адам… СДЕЛАЙ СВОЙ ЕБУЧИЙ ВЫБОР!.. Адам ударил кулаком по стеклу с такой силой, что оно завибрировало, и от его кулака поползла маленькая трещинка. В носу предательски защипало — в последнее время он плакал пугающе часто. Сделай выбор, блять, ага. Это же так просто. И если бы Адам на самом деле был таким мудаком, которым хотел показаться, то он бы без сомнений и без колебаний выбрал. Но Адам мудаком не был. Он был ещё хуже. И он не собирался играть с Богом в шахматы, из него все равно был никудышный шахматист, но вовсе не потому что Первый человек был слишком туп, чтобы выучить правила и научится просчитывать ходы. А потому что он не умел и не любил жертвовать своими фигурами ради мнимой победы. И он сменил шахматы на карты и разыграл эту партию в покер на свой лад, сделав Люцифера ещё более беспомощным, отобрав у него Лилит, обезопасив своих детей и заставив чистки быть не вынужденной мерой для Небес, а бесконечным циклом, который никогда не должен был быть нарушен. И не был бы. Если бы не Люциферово отродье с ее уебищной идеей искупления. Искупления не существует. Потому что нимба никто — будь то ангел или грешник — никто не заслужил.