Ожидание

"Когда на душе скребутся кошки

и тянет с собаками вместе выть,

как будто обглоданы наши кости,

мне хочется вместе с тобою быть..."

Гарри стоял у высокого окна, скрестив руки на груди, и вглядывался в ночной горизонт. Черные силуэты холмов обрамляли багрово-оранжевое небо, подсвеченное кострами у подножия. Жилая деревушка вдалеке кипела жизнью, словно ожившая картина: крошечные тени метались вокруг огня, словно звуки смеха и музыки доносились приглушённым эхом, едва касаясь слуха. Это был Самайн – ночь, наполненная магией, древними тайнами и тихим трепетом. Гарри содрогнулся. Ещё в детстве этот день отпечатался в его памяти страхом и потерей. Самайн унес родителей. Самайн оставил его одного в мире, который он не понимал. Но эта пустота не стала вечной. Том наполнил её. Том подарил ему не просто надежду, но цель. Даже теперь, глядя на звёзды, Гарри чувствовал его присутствие. Оно всегда было с ним, даже когда Тома не стало. Том был частью каждого мгновения его жизни – раньше в плотской реальности, теперь в памяти, которую Гарри оберегал, как драгоценный камень. В руке Гарри держал маленькую резную фигурку – образ смерти с косой. Это была работа Тома. Изящная, точная, словно в каждую линию были вложены его мысли. Том вырезал её для Дельфи – чтобы учить, а не пугать. У Тома был особый подход: всё, что он создавал, было уроком. Гарри провёл пальцем по изгибу фигурки, вспоминая, как Том вырезал её вечером у камина, вдыхая жизнь в мёртвое дерево. И это было даже без магии. Он улыбнулся, чуть грустно, прижимая фигурку к груди. Том был другим. Его любовь была сильной, как шторм, требовательной, но не жестокой. Гарри часто казалось, что он уравновешивал эту любовь своей: мягкой, мечтательной. Для Дельфи он рассказывал сказки, увлекал её в мир фантазий. Том же раскрывал перед ней реальность, показывая, как пользоваться магией, управлять силой. Они были разными. Воспоминания нахлынули, как штормовая волна. Гарри вспомнил первую осень в Хогвартсе. Том, высокий, уверенный, будто принадлежал этому миру целиком. Он был кем-то, на кого равнялись, и Гарри, тогда ещё потерянный мальчик, не понимал, почему Том обратил на него внимание.

***

Это случилось в один из холодных вечеров. Гарри сидел у камина в общей гостиной Слизерина, стараясь спрятаться от чужих взглядов. Том подошёл, легко и непринуждённо. — Угощайся, — сказал он, протягивая конфету. Гарри растерянно взял её, не зная, что сказать. Это был простой жест, но в нём читалось что-то большее. Вкус той конфеты остался с ним навсегда — сладкий, липкий, тянущийся, как мёд. Это был первый раз, когда он почувствовал себя не чужим в этом мире. С тех пор Том стал его путеводной звездой, наставником, другом. Он видел в Гарри то, чего не замечал никто. Том говорил, показывал, учил. Иногда строго, иногда мягко, но всегда с намерением. Гарри долго не понимал, что Том не просто давал ему знания – он готовил его. «Ты должен быть сильным, Гарри. Не только для себя, но и для тех, кто тебе дорог», – говорил Том однажды в библиотеке, когда они сидели над древними рунами. Гарри тогда не знал, что это предостережение. Что Том планировал исчезнуть, оставив ему не только знания, но и ответственность. И всё же он верил. — Ты вернёшься, — прошептал Гарри, сжимая фигурку в руке. – Ты обещал. Всегда вместе, и никогда порознь. Эти слова стали мантрой, которую он повторял каждый раз, когда сомнения подступали слишком близко.

***

Гарри задумчиво присел перед цветком, его пальцы неуверенно зависли в воздухе над нежными лепестками. Они были похожи на сотканные из росы и света – такие тонкие, что казались почти прозрачными. Свет теплицы переливался на их поверхности мягкими бликами, заставляя их выглядеть словно нечто нереальное, из другого мира. Гарри чувствовал себя так, будто наблюдает не за растением, а за чем-то живым, трепещущим в ожидании. — Что это? — прошептал он, не отрывая взгляда от цветка. Лепестки манили словно магнит, притягивая к себе взгляд. Позади него Том стоял так близко, что Гарри слышал его ровное дыхание. — Дельфиниум, — отозвался он, его голос был тихим, но наполненным знакомым оттенком уверенности и скрытой строгости. Гарри обернулся и посмотрел на Тома. В тусклом свете его лицо казалось мраморным, почти невыразимым, но взгляд был полон чего-то, что Гарри не сразу мог распознать. Том всегда был таким – будто бы прозрачным, но при этом совершенно непостижимым. И всё же Гарри знал, что за этой каменной маской скрывается нечто глубокое, то, что Том редко позволял себе показать. Гарри видел и знал. — Не трогай его, — вдруг сказал Том, его голос стал более жёстким. Одним движением он схватил запястье Гарри, сжимая его чуть сильнее, чем нужно. Гарри чуть приподнял бровь, позволяя лёгкой усмешке тронуть его губы. — Почему? — Он слегка повёл запястьем, но не вырывался. — Он ядовит, — спокойно ответил Том, его глаза были прикованы к цветку, как будто тот представлял собой угрозу. — Даже прикосновение может навредить. — Ядовит, как ты? — произнёс Гарри, его голос звучал мягко, но с лёгким вызовом, который он никогда не мог удержать в присутствии Тома. Том медленно перевёл взгляд на него. Между ними повисла тишина, напряжённая, как натянутая струна. — Как я, — повторил Том наконец, и в его голосе не было ни капли возражения, только принятие. Гарри смотрел на него, чувствуя, как сердце колотится в груди. Эти слова были простыми, но они несли в себе столько смысла, что Гарри едва мог дышать. Том не отрицал своей природы, не пытался защититься или что-то объяснить. Он просто признал – да, он был ядовитым, опасным, но это не делало его менее важным, менее любимым. — Он опасен для тебя, — добавил Том, и его голос смягчился. Это было почти шёпотом, но Гарри уловил в нём ту ноту тревоги, которая звучала так редко. Гарри взглянул на цветок, его ярко-синие лепестки, которые будто бы светились изнутри. Они манили, обещали что-то тайное и неизведанное, но в то же время кричали о своей опасности. — Он красив для меня, — сказал Гарри наконец, и в его словах звучала твёрдость, словно это был не просто ответ, а утверждение. Том молчал, но его взгляд остановился на Гарри. Это был взгляд человека, который понимал, что такие моменты – как лепестки дельфиниума – хрупкие и ценные, что их нужно запомнить. Этот момент остался с Гарри навсегда. Каждый раз, когда он вспоминал прикосновение холодных пальцев Тома к своему запястью, его тихое "как я".

***

Гарри не боялся перечить Тому. Хотя, это вряд ли можно было назвать прямым несогласием. Он советовал, спорил, иногда упрямился, но всегда стремился помочь. Гарри никогда не сомневался в целях Тома – только в его методах. В его глазах Том был чем-то неизменным, мощным и безусловно правым, даже если это правота, от которой хотелось укрыться. "Тебе неприятно?" – раздался голос Тома в тихой комнате. Его слова прозвучали мягко, но с тем характерным напряжением, которое заставляло Гарри всегда держаться настороже. Гарри отвёл взгляд от стены, всё ещё сжимая в руке очки, которые собирался положить на прикроватную тумбу. Он прищурился недоумевая. — Что? Том лежал рядом, держа в руках забытую ими книгу. В полумраке его лицо казалось отстранённым, но глаза горели, как всегда. — Видеть меня, — продолжил Том, не шевелясь. Он выглядел так, словно боялся, что любое движение спугнёт Гарри, как зверь свою добычу. На секунду Гарри застыл. Вопрос казался ему странным, даже ненужным. Он всегда знал, что Том сомневается только в одном – в других людях. Но не в Гарри. Не в их связи. — С чего ты это взял? – резко отозвался он, недовольно сужая глаза. Его голос был низким, почти шипящим. Гарри не любил, когда Том выражал сомнения в том, что для него самого было очевидным. — Ты был бы мне противен только в одном случае – если бы умер. Но тогда я бы умер вслед за тобой. Гарри говорил тихо, почти шёпотом, будто выдавал тайну, предназначенную только им двоим. Том нахмурился. Слова Гарри его явно не устроили. — Я не умру, — отрезал он. Его голос был твёрдым как камень. — И ты не умрёшь. Просто дождёшься. Гарри перевёл дыхание, чувствуя, как напряжение в комнате сжимает его грудь. — Дождусь чего? — прошептал он. Вопрос сорвался сам собой, прежде чем он успел обдумать его. Зачем спросил, если остался без ответа. Он лёг рядом с Томом, осторожно коснувшись его лица. Его пальцы скользнули по шраму, такому едва заметному, что в темноте его нельзя было различить. Шрам всегда казался ему чем-то странным – не украшением, но и не изъяном. Просто ещё одним напоминанием, что Том прошёл через то, ради Гарри. — Меня, — произнёс Том, почти нежно. — Ты всегда будешь ждать меня, где бы я ни был. Гарри знал, что это правда. Том говорил с уверенностью человека, который всегда добивается своего, и Гарри тоже в это верил. Том опустил руку, проводя пальцами по волосам Гарри. Это движение было медленным, расслабляющим, почти интуитивным. Том редко показывал нежность, но в такие моменты он казался другим. Настоящим. — Всегда, — прошептал Гарри, закрывая глаза. — Всегда вместе, и никогда порознь. Он не сомневался, что Том верит в это обещание так же, как и он сам. Эта память осталась в его голове, как фотография – мгновение, которое всегда было рядом, когда он чувствовал себя одиноким. В тёмной комнате, в тишине, в любую минуту ожидания Том был с ним. И Гарри обещал ждать. Сколько бы времени это ни заняло.