Да здравствует Король!

Человек ушел, забрав у монстров Короля и надежду на спасение. Все были подавлены, однако понимали, что необходимо найти нового правителя (или правительницу). Сначала выдвинули кандитаруру Андайн, но та была в ужасном состоянии после битвы с человеком и не могла править. Поэтому решили до ее выздоровления посадить на трон Меттатона. Альфис вызвалась помогать роботу и следить за состоянием возлюбленной, а заодно придумывать способ освобождения Подземелья. В конце концов, она — Королевский ученый! Санс и Папирус тоже не остались в стороне и стали «агентами» Меттатона, выполняя его поручения. Пока Андайн восстанавливалась, робот попытался изменить политику Подземелья в отношении людей. Он хотел совсем отменить охоту на них, но Альфис благоразумно отговорила его, сославшись на и без того подавленное состояние народа. А вдруг нововведение так возмутит их, что поднимется бунт? Да и Глава Королевской стражи будет не в восторге… Поэтому ограничились указом о незамедлительном захвате (а не убийстве) каждого упавшего человека. Королевская стража продолжала нести свой пост, да и в целом особо ничего не поменялось. Разве что Меттатон установил перед дворцом свою статую в натуральную величину, которая постоянно светилась разноцветными огнями (правда, на ночь приходилось их приглушать). В общем, все шло неплохо, за исключением Андайн — та буквально находилась на грани между жизнью и смертью. Если бы не Альфис, возможно, ее не стало бы еще после битвы с человеком. Но, так или иначе, девушке постепенно становилось лучше, хоть она и лежала в больнице без сознания. Только все устаканилось, как в Подземелье упал новый человек. Новость привела монстров в шок, а Стража оперативно сработала и доставила его во дворец. Этот человек выглядел иначе: старше предыдущего, но все же не взрослый, да и душа у него была совсем другой. Меттатон, хоть и не желал войны с людьми, внезапно подумал, что мог использовать этого человека, как путь на свободу. Собственную свободу. Вызвав его на «приватную аудиенцию», за которой даже Альфис могла наблюдать лишь через камеры (которые Меттатон все же сломал перед битвой с человеком), робот решил забрать человеческую душу и пройти через барьер. Однако, хоть парень и не был так решителен, он был силен и храбр, как и его душа. Битва оказалась серьезной, и к ее концу оба противника были вымотаны и разбиты. Последний ход за человеком, и тот без колебаний нанес решающий удар, но Меттатон тоже атаковал, не в силах смириться со вторым поражением. Прогремел взрыв — судя по всему, тело робота не выдержало напряжения. Когда монстры прибыли на «поле боя», они увидели лишь разгромленную площадку перед барьером и искареженное тело погибшего человека. От его души и от Меттатона не осталось и следа. Подземелье снова лишилось правителя. Кто-то даже предлагал посадить на трон Папируса, но Альфис настояла на совершенно неожиданном кандидате… Для Напстаблука новость о гибели Азгора ничего не значила. Он лишь огорчился, что теперь у него совсем не осталось клиентов. Да поинтересовался из вежливости здоровьем Андайн — соседка, все-таки. И продолжил жить и работать, как ни в чем не бывало. Временами он пересекался с Сансом или Безумным Манекеном. Папирус предпочитал с ним не общаться, по каким-то лишь ему ведомым причинам. Напстаблуку, собственно, до этого не было дела. Он никогда не настаивал, если дело касалось общения. Возможно, это и было его главной ошибкой. Возможно, иногда все же стоило настоять на своем… Напстаблук всегда знал, что слишком мягок. Даже мысль о том, что он заставит кого-то подчиняться ему, заставляла призрака невольно прослезиться. Однако это не убирало из его души ноющую боль, которая увеличивалась с каждым ушедшим родственником. Уход его любимого кузена стал последней каплей. Он был единственным, кто, может, и не понимал призрака, но принимал и поддерживал. Он был его другом и опорой. Доверял ему свои мечты и надежды. И вот так вот подло исчез. Но Напстаблук не злился. Он знал, что рано или поздно это произойдет, уж слишком амбициозным и упертым был его кузен, вечно мечтающий о почете и славе. Да, такой звезде не было места среди улиток и паутины, и Напстаблук это прекрасно осознавал. Но он представлял себе его уход… ну, не знаю, по-другому? Когда кузен пропал, Напстаблук сначала удивился, ведь раньше такого не случалось. Затем отчего-то испугался и полетел его искать. Даже к Андайн заглянул, но та его не видела. Спустя час пустых и бессмысленных поисков, Напстаблук вспомнил, что не заглянул домой к кузену, и полетел назад, коря себя за такую оплошность. Но розовый домик встретил его гостеприимной пустотой. Лишь разложеные на полу дневники смотрели на него исподтишка. Напстаблук вздохнул и улетел к себе. Потом он снова вернулся в дом кузена, подумав, что надо бы еще поискать. Спустя пару минут призрак наконец догадался почитать дневники. Напстаблук медлил, не желая нарушать личное пространство кузена. А вдруг он вернется и увидит это? И обязательно обидится и устроит скандал, не дай бог еще и уйдет насовсем. Но смутное чувство говорило, что нужно прочесть их обязательно (да и мало ли, вдруг это поможет найти кузена?). И призрак все же неохотно открыл первый из дневников. «Дорогой Дневник: недавно у сестры Смурены случился «упадок». Это печально. Без сестры, что общалась за нее… она стала еще большей затворницей, чем раньше. Так что я прилетел к ней и сказал… Что она, Блуки и я должны как-нибудь выступить вместе. Кажется, ей понравилась эта идея.» На этом запись закончилась, а дальше ничего не было, хоть дневник и не выглядел исписанным. Призрак немного удивился и перешел к следующему. «Более Дорогой Дневник: мне нравится покупать новые дневники для каждой записи. Обожаю коллекционировать дневники.» Напстаблук слабо улыбнулся. Его всегда невольно умиляли такие выходки, хоть кузен и обижался. Мол, а что такого? Будущая звезда должна иметь свою «изюминку» в образе. И Напстаблук кивал, хоть и не понимал до конца, причем здесь изюм. «Самый Дорогой Дневник: наш кузен покинул ферму, чтобы стать манекеном. Получается, остались лишь Блуки и я. Блуки спросил, собираюсь ли я тоже стать материальным. Это прозвучало так… Смиренно… Да ладно, Блуки. Ты же знаешь, что я бы никогда тебя не оставил. И к тому же… Я все равно никогда не найду подходящее мне тело.» На этой записи призрак невольно напрягся. Уже попахивало чем-то подозрительным. И, возможно, связанным с внезапным исчезновением. Борясь с желанием улететь и никогда больше не открывать треклятые дневники, Напстаблук перешел к четвертому. «Мой Прелестный Дневник: сегодня я встретил… Кое-кого интересного. На прошлой неделе я развесил рекламу своего Фан-клуба Людей. Сегодня было первое собрание. Пришел только один. Если честно, она дурочка. И она одержима этими отвратительными мультиками. Но она все же немного забавная… Я хочу увидеться с ней снова.» Кузен и вправду говорил о новом члене его Фан-клуба. Вроде бы его звали… а он вообще говорил ее имя? «Дневник… Мой дорогой: моя коллекция дневников невероятна. Сейчас у меня их пять.» Снова улыбнувшись и уже было расслабившись, Напстаблук открыл последний лежавший на полу дневник. «Дорогой Дневник: сегодня она кое-чем удивила меня. Наброски тела, которое она хочет создать для меня… Этот образ превосходит все мои мечтания. В таком образе я наконец смогу почувствовать себя… «собой». В конце концов, я никак не смогу стать звездой, будучи старым собой. Прости, Блуки. Мои мечты не могут ждать…» Напстаблук почувствовал, как слезы сами наворачиваются, норовя капнуть на страницы. Он закрыл дневник и отпрянул от него, как от прокаженного. Все эти встречи, странные взгляды, замкнутость… Картинка сложилась воедино. Вот как… Призрак вылетел из дома кузена, уже не боясь его внезапного появления. Он больше не вернется. Конечно, хотелось бы верить в обратное, но… Нужно смотреть правде в глаза: его кузен не был счастлив на ферме. Пусть даже и пытался изображать радость рядом с ним. Обижаться не было смысла — да и желания тоже. Осталось лишь чувство одиночества и… вины? Вины за то, что был недостаточно хорошим и правильным для кузена. Настолько, что тот ушел, непопрощавшись. Вскоре появился «робот с душой» — Меттатон. Он разговаривал и вел себя в точности так же, как его кузен, даже дурак понял бы, что к чему. Напстаблук не стал ему ни звонить, ни писать — зачем? Лучшее, что он может сделать — быть его фанатом. Когда Меттатон стал Королем, Напстаблук погрузился в уныние еще больше. Теперь пропасть между ними, итак огромная, стала просто невообразимой. Но вскоре он привык. Пока однажды к нему не ворвались какие-то «корреспонденты», желавшие взять интервью и галдящие что-то о «новом правителе». Призрак повисел в дверях в ступоре пару секунд, а затем просто закрыл дверь. И шторы задернул, на всякий случай. Еще часа два группа монстров околачивалась рядом с фермой, карауля Напстаблука. Но тот даже не собирался выходить из дома. Он мог сидеть так целую вечность. И когда в его дверь снова постучали, призрак лишь искоса глянул на нее и надел наушники. Стук прекратился, когда на той стороне поняли, что этим хозяина дома не проймешь. Еще пару минут слышался нервный топот и перешептывания. Напстаблуку даже стало интересно, чего от него хотят. Поэтому, подождав для приличия несколько минут, он снова открыл дверь. На пороге теперь стояла Альфис. Остальные монстры ушли назад и спрятались за стеной, чтобы не спугнуть ненароком призрака. Чуть поодаль стояли вездесущие скелебратья. — П-привет, — Альфис выглядела крайне взволнованной, — я — Альфис, н-наверное, ты слышал обо мне? — ну да… Повисло неловкое молчание. Под пристальным, неподвижным взглядом Напстаблука ящерица занервничала еще больше. — Т-так вот, я з-з-зачем пришла, — Альфис обернулась на остальных монстров, ища поддержки, а затем снова вернулась к призраку, — в-видишь ли… Меттатон, вроде как, п-п-пропал, т-так что… Я х-хотела сказать… В общем… Ящерица нервно заозиралась. — Я м-могу войти? Дело д-деликатное и требует к-конфиденциальности… Призрак молча отлетел в сторону, пропуская ее внутрь. Дверь закрылась, и монстры, прятавшиеся все это время, ринулись к ней, чтобы хоть что-то подслушать. Однако за этим, как оказалось, скелеты здесь и находились — они отгородили собой дом Напстаблука от толпы, никого не пропуская. Папирус громогласно заявлял о «приватности» встречи и этикете, да настолько, что заглушал все живое в округе. — так… что случилось? — Напстаблук все так же не отводил взгляд от Альфис. — Эм… Как я уже сказала, Меттатон пропал, и человеческая душа тоже. М-мы не знаем, куда он д-делся и п-п-погиб ли, но его нигде нет… Единственное, что от н-него осталось — п-прощальное письмо. И т-там говорилось… О тебе. Альфис достала из кармана своего халата аккуратно сложенный листик, так же аккуратно исписанный фирменным почерком Меттатона и слегка отдававший его любимым парфюмом. Она развернула письмо и начала читать его вслух: — «Если ты читаешь это п-письмо, Альфис, з-значит, меня нет в живых. Или же я ушел, забрав с собой ч-человеческую душу. В любом случае, П-подземелье осталось без Короля, пока А-андайн не придет в себя. В первую очередь, я х-хочу попросить прощения у тебя…» Ой, давай пропустим эту часть, — нервно улыбнулась Альфис, — А, вот оно где… Кхм, «…и вот еще что: н-найди моего кузена, Напстаблука. Т-ты знаешь, где он живет. Передай ему т-тело, которое мы разработали вм-месте, и сделай его н-новым правителем. Это моя п-последняя воля, как Короля П-подземелья…» Ящерица снова сложила письмо и убрала в карман. Напстаблук, не в силах ничего ответить, молча покачивался в воздухе. По его глазам мало что можно сказать, но Альфис показалось, что призрак пребывал в недоумении и отчаянии. Плечей у него не было, так что она ограничилась самой ободряющей улыбкой, на которую способна. Вроде как, призраку стало лучше. — я… не знаю… это так неожиданно… — Я п-понимаю, это сложно осмыслить. Как будешь г-готов, приходи в Лабораторию. Там я р-расскажу обо всем п-подробнее. В общем, отдыхай пока. Альфис напоследок снова улыбнулась Напстаблуку и вышла. Вскоре и остальные монстры удалились, оставив призрака наедине со своими мыслями.