поломка устранена

Специализированная модель серии RК имел массу преимуществ перед всеми прототипами и другими моделями, направленными на работу в военных и правоохранительных структурах. Выше, быстрее, сильнее, хитрее, лучше-лучше-лучше, превосходнее во всём, крепче… Устойчивее перед девиацией. Но кое-что изобретатели не учли. Пришли к пониманию, что к идеалу нужно стремиться, но достичь якобы нельзя. Уравновешенная и стабилизированная система Девятисотого, эффективная в 99,7%, постепенно теряла пластичность: коды строго отслеживали подходящие паттерны, чуть что выбивалось из порядка — ошибка; при обилии ошибок — назойливый запрос на перезагрузку, который не так просто отменить. (РК800 же, напротив, при стабильности в 88,4% был тем, кого можно (теперь, как говорили «наверху») хоть в разведку отправлять. Несовершенный. Но всё ещё один из лучших.) Девятисотый медленно моргнул, стирая с оптического блока всплывающие красные окна. Крестик, крестик, подтверждение, отмена. Они не раздражали, ведь не могли вызывать в нём, что называется у людей, дискомфорт, но загораживали обзор, что было неприемлемо для функционала его модели: он обязан всегда быть в идеальном состоянии. Потухший в сонном режиме экран компьютера показывал его собственное отражение, голубоглазое и усыпанное родинками, фарфоровое, бездушное; его облик был таким, каким его задумал Камски; его облик когда-то принадлежал живому человеку. Андроид рассматривал себя бездумно, не преследуя никакой цели, не подвергая свой скин анализу. И всё же. Почему именно это лицо? По каким параметрам выбрали его? А других андроидов? Мысленный запрос — усилие, столь же незаметное и привычное, как имитированное в человеческом обществе дыхание — принёс RК900 сотни ссылок и статей, которые его процессор обработал за максимально короткие 6,9 секунд, успев предварительно отсеять и заблокировать сомнительные ссылки. Прототипами внешности андроидов были умершие люди — почившие друзья и приятели Камски, погибшие в аварии сёстры со своими мужьями в 2001-м году с ночи на 11-е августа, его бывшая преподавательница по графическому дизайну и много-много лиц, которым было бы суждено со временем остаться лишь размытыми силуэтами на могильных плитах. А теперь они запечатлены в вечности. Гордо ведут за собой прогресс. И приводят своего нынешнего Создателя и бывшего друга, брата и дядю к вершине… Выбранные самим Камски люди привлекательны внешне и обладают незамысловатыми чертами лица, но с естественной (искусственной) обработкой. То есть, без изъянов. Изъяны портили всякое приятное впечатление от инородного пластмассового слуги. Но со временем оказалось, что и идеальные лица приводили людей в растерянность, вызывали эффект зловещей долины. Машины его модели лишены такого недочёта: у них много родинок, мимических морщинок вокруг глаз и рта, даже кожа на костяшках имитирует «растёртость» и красноту при низкой температуре. Забавно: быть идеальным даже в недостатках. Перезагрузка? Крестик. Стеклянно чёрные зрачки Девятисотого неприятно сузились, кончик верхней губы на мгновение дернулся вверх, выражая идеальную имитацию человеческого раздражения. Перезагрузка? Крестик. Третий раз за полчаса? Иди нахуй, вырвалось мысленно. Весьма полезная цитата детектива Рида. Нахуй. Иди н а х у й. Так и хочется ответить так некоторым индивидам в большинстве случаев — это весьма полезное и действенное выражение, которым ежедневно пользовались многие люди при всяких обстоятельствах, но Ричард молчал, всегда молчал, гоняя эти слова на синтетическом языке — сначала несмело, а после — чуть ли не заставляя систему замолкнуть. А сейчас он резко откинулся на спинку кресла и зажмурил глаза до появления имитационных цветных пятин. Перезагрузка? Иди нахуй! Крестик. Девятисотый никогда и никому не признается, почему так происходит. Те жалкие остатки крайнего процента — самая неудачная брешь в его системе. Протоколы социальной адаптации стабильны, но в той среде, в которой он существует, — в окружении людей и Восьмисотого, — он обречен на ужасные мутации. Его взгляд часто говорил вместо слов (в отделе шутили: «лицо с субтитрами»), ему мало-помалу стало свойственно своеволие: он лез в поисковики, ища ответы на свои вопросы; оттолкнул однажды от траектории пули в висок ранее упомянутого хамоватого детектива, который ни во что его не ставил — и ведь ничего же не стоило просто проигнорировать и продолжить преследование, но нет: RK900 просчитал в голове 2555 сценариев происходящего, соотнес и отсеял самые вероятные в данную миллисекунду, когда Гэвин только-только спрятался за ненадёжным укрытием, остановился, развернулся, оттолкнул придурка, развернулся снова и выстрелил уже сам, едва ли целясь, но всегда попадая — так говорили все 2555 сценариев. Он добавлял соль в чужой кофе — вместо «пожалуйста, идиот, мне и не нужна твоя благодарность»; он гладил проходящих мимо бродячих котов и грустного толстого сенбернара, которого нерадивый хозяин-детектив иногда приводил в участок. А ещё Девятисотый рассматривал Коннора исподтишка, он сравнивал их — и субъективно оценивал сходства и различия. Спроси у него ещё живая Аманда: «Зачем?» — не ответил бы. Единственным ответом на такое была бы молчаливая самоликвидация. Модели RК900, как и старому прототипу, рано или поздно суждено быть отодвинутым на второй план. Рано или поздно ему тоже придётся отдать первенство кому-то другому. И если в первые месяцы существования этот факт вызывал у Ричарда абсолютное ничего, то теперь он готов признать, что его нервирует эта мысль. Если бы эти недоумки из технического отдела откалибровали его модель лучше, гнались бы за качеством, а не деньгами, если бы решили баги с пластичностью, он был бы идеален. Стопроцентен. Но существование андроидов ничем не отличалось от существования людей: судьба всем преподносила свои сюрпризы. Кто-то устраивал революции, кто-то их подавлял, кто-то уезжал из дома ради лучшей жизни, кто-то даже не замечал перемен. Кого-то лечили, кого-то чинили. Кто-то сопротивлялся девиации, кто-то боролся с собой, осознавая её неизбежность. В его приближенном человеческому сознанию местечке, саду Дзен, цвела зелёная трава. Журчала вода, блестел под солнцем лакированный деревянный мостик, камыши прятали у себя квакающих земноводных. Скин сада у Ричарда и Коннора один на двоих. В саду, как ни иронично, покоились их могилы. Целых три символических надгробия с выгравированной датой и временем смерти должно быть у Коннора и одно — у самого RК900. Кто-то в отделении называл починку андроидов после революции новым Днём рождения, Ричард бы назвал это Днём переноса разума. Чип памяти был единственной важной деталью в его теле. Голова ли, руки ли, ноги ли — всё взаимозаменяемо, но если бы не его память, это был бы уже не тот RК. Защитные коды не позволяли сделать две копии сразу, и в целом скопировать весь его софт и перенести в другой пластиковый сосуд было невозможно — Камски постарался. Именно поэтому при внешней идентичности модели Коннора и Ричарда были единственными в своём роде. Это кажется и большим преимуществом, и большим недостатком одновременно, так как новой модели, заменяющей старую, придется вливаться в работу с нуля, формировать свою память, копить свой опыт, если предыдущая будет убита до того, как сохранит в безопасном облаке все данные. Для этого нужна почти минута. В разных обстоятельствах этой жалкой минуты может быть мало. Впрочем, этого никогда не произойдёт, никогда. Если не придётся подставлять грудь под пули нерадивого человека-напарника, то на 99,98% никогда. — Что такое, у пластиковой куклы прихватило поясницу? Или ты гуглишь в своей башке, как включать комп, а вай-фай так некстати заглючил? — слева послышался знакомый, давно выученный и за годы отработанный мерзкий смешок. Гэвину, впрочем, не суждено было и дальше показывать свой вредный характер: смеясь своей очередной остроте, он подавился глотком горячего кофе и тяжело закашлял. Ричард не мог ему ничем помочь, да и не хотел — лишь подал корпус вперёд, меняя расслабленную человеческую позу на раздражающе идеальную, и нехотя открыл глаза. Иди нахуй, было сказано взглядом, пока синтетические мягкие губы скривились в говорящей ухмылке. У его модели нет той уникальной в своей вариативности программы социальной адаптации, как у Коннора: он не та машина, что должна ежесекундно анализировать, какую бы предпочтительную линию поведения выстроить — он чертова боевая модель, предназначенная для опасных вылазок и облав, для обороны своей команды. Он не носил кофе, если не видел в этом повода насолить дураку-напарнику, он не спорил, не ругался, не разговаривал без причины. Не растрачивал свой ресурс на непродуктивный аналог человеческих эмоций. У него и без этого, как вы понимаете, достаточно забот. Андроид встал из-за стола и ушёл, едва цепляя человека плечом, словно бы и не заметил того на своём пути. Он уважал Рида как детектива: ценил его накопленный многолетним трудом опыт, который ценнее оттого, что не переносится ни на какие носители, как память андроидов, а ещё его навыки стрельбы и пробивной характер. Но уважать Рида как человека, вне их заданий, он не обязан. Ричард, в конце концов, не прототип, с удовольствием прогибающийся под всеми своими социальными протоколами и девиацией. Он совсем не похож на Восьмисотого. Когда Коннор выскочил из-за стеклянного коридора, вежливо прощаясь с уходящей на дежурство мисс Чен, Ричард на долю секунды замер. Система этого не упустила, подала информацию об отсутствии имитации человеческого организма: искусственный вздох не ширил грудную клетку, тириум перестал мерно циркулировать в системном блоке, а перед глазами опять всплыло красное окно ошибки. Лицо устаревшей модели под ним наполовину скрыто. Андроид прочёл по пухлым губам: — Ты всё ещё здесь, Ричард? Команда спецназа займёт машину через полторы минуты, ты уже должен быть там. Тонкие, мягкие губы насыщенного цвета, созданные непонятно каким техником-извращенцем, растянулись в вежливой улыбке. Короткий анализ совпадений не обнаружил: так в мире не улыбался никто. И почему Девятисотого это волнует? Впрочем, ответ прямо перед ним. Девиант. Охотник, ставший жертвой, целью. Но целью недостижимой. После революции RК200 Детройт стал прибежищем очеловеченных андроидов, и работы по поимке стало много — а Коннор был слишком полезен, слишком необходим, чтобы числить его опасным, и было бы глупо ожидать от него причинения людям вреда. Иронично, но только сломив код внутренней защиты и отдав контроль над телом самому себе, Коннор стал, как заведено, безвреден. Оттого, по мнению Ричарда, ещё менее совершенен.

Цель: следить за девиантами.

Дополнительно: при оказании сопротивления или

наличии угрозы жизни людям и мирным машинам —

устранить на месте.

Ричард сел в машину, неуловимо изящным движением поправляя пиджак, под которым таилась кобура с табельным пистолетом. Строгий костюм, строгий высокий воротник, блестящие, гладкие волосы в отражении тонированного окна. Внешняя безоружность, которая с лихвой компенсировалась наличием светодиода на виске и самим фактом того, что его модель предназначена к жизни и смерти в бою. Он был, по словам Хэнка, «до боли похож на моего мягкого дурачка, но такой холодный на вид, аж зубы сводит». Коннор, услышав это, отчего-то показал эмоцию обиды и игнорировал старого детектива до обеда следующего дня. Его так обидело шуточное «дурачок»? В начале карьеры Восьмисотого обзывали и похуже, Ричард знаком с историей своего предшественника от самых первых минут его существования, но того это прежде не задевало. Ричард так и не смог проанализировать его поведение и понять, в чём была причина, а подходить и спрашивать, разумеется, не стал. Слишком много концентрации на одном девианте. Слишком много. Система не находила себе места. Андроид нахмурил брови, увидев побочную команду «устранить». Он почувствовал недовольство, поскольку Коннор не подходил под угрозу — и это наносило его, RК900, функционалу вред. Необъективность в его случае не должна быть возможна. Ни при каких условиях. Иначе какой в нём толк? Фургон вёз его и его временную команду в сторону заброшенного завода на окраине города, где, по словам из надежного источника, было совершено нападение на мирных андроидов. Ричард просканировал помещение, взял образцы голубой крови с пола. Не менее десяти разных образцов. По второму этажу было рассыпано выбитое из поломанных окон стекло и пластиковые конечности, разобранные на проводки. Из бочек, в которых обычно жгли покрышки, доносился концентрированный запах сожжённых остатков андроидов. Ричард мельком заглянул в одну. Тириумные помпы, или сердца, кому как удобно. Коннор назвал бы это жестокостью. Ричард сжал губы, чтобы не согласиться с ним. Близости к «братьям» он не чувствовал, но бесполезных машин не существовало — а значит, они не заслуживали быть таким образом утилизированными. Это непрактично и тупо. А в его случае — это должно быть наказуемо. В конце рейда, по следам осколков в ботинках и парам алкоголя, Ричард завёл команду в дальнее крыло завода, где негромко шумел заведенный кем-то генератор и откуда раздавался пьяный человеческий гогот. Он мог бы отдать приказ «взять всех живьём», но он сказал «ликвидировать всех» — и лишь одного оставил в живых самолично. В отделении, частично лукавя, отчитался начальству: оказали сопротивление при переговорах. Коннор, проходя мимо него, в допросную, скорбно хмурился: вечно он всех жалеет. — Такая жестокость оправдана, RК900? — обратился нарочно не по имени. Подчеркивая статус модели, нашивку с которой уже не носил вместе со своим «рабочим» серым пиджаком. Внешне уникальный, Коннор давал людям понять, что девиант, лишь благодаря сохранённому в виске светодиоду. Он говорил, что он и машина, и человек. Ричард не понимал этого. Объяснения этому не было в интернете и сам девиант не мог выразить это словами, вечно подчёркивая, что это можно только почувствовать. RK900 впервые за долгое время пристально посмотрел в карие с чёрными прожилками глаза и моментально, на автомате, смахнул всплывающее окно перезагрузки, едва не прервавшее такой важный для него зрительный контакт. Коннор, его прототип, его несовершенный образец, был ниже на жалкие пару сантиметров, но смотрел так, будто они наравне. Напирал так, будто имел право. Он, на самом деле, был единственным, кто имел право. Система опять подсказала: моргни, продолжай имитировать дыхание. Вместо этого Девятисотый сглотнул искусственную слюну с остатками собранных образцов. Прошло несколько мгновений, прежде чем он медленно, будто опасливо протянул руку, неторопливо обнажая бледно-серый скин на кончиках пальцев: — Сомневаешься во мне? Посмотри сам. Коннор был девиантом. Андроид привык остерегаться таких — это было заложено в его коде, это помогало ему не стать таким же, но в окружении очеловеченных машин и Коннора это было неизбежно. К этому выводу Ричард пришел, исходя из девяносто шестого анализа на сегодняшний день. Не сдался, но уступил — в первую очередь, себе. Поскольку очередной зрительный анализ своей старой модели не вызывал в процессорах угрозы. Он всё ещё легко мог сломать его. Но для этого нужна весомая причина, искать которую намеренно он не собирается. Интимный момент. Оказанное доверие. В глазах Восьмисотого впервые блестело удивление и намёк на шок. Он мог бы ответить себе на вопрос, сколько раз Ричард отвергал всяческий контакт, как телесный, так и дружеский, но не стал мучить себя таким заоблачным числом. Ричард работал в отделе всего год. За этот год они разговаривали в общей сложности 15 минут и 11 секунд ровно, не считая нескольких неучтённых в настоящем времени. Ричард не протягивал руки для рукопожатий, не хлопал утешающе по плечу, не поддерживал словом, когда было плохо — никого. Но вот уже целый месяц он словно сам не свой, а теперь и вовсе готов протянуть руку для контакта… Совершенная модель со временем приобрела брешь — неудивительно, но Коннор, знакомый с характером Девятисотого, сказал бы иначе. Он уступил. Потому что наконец сам так захотел. Коннор протянул руку в ответ так быстро, будто услышал обратный отчёт таймера, и если бы он не успел, Ричард бы передумал и ушёл. Прикосновение к прохладному гладкому пластику было приятным почти настолько, как и человеческая кожа. Белая плашка «запрос» была одобрена моментально. Но андроид себе не изменил и дал просмотреть лишь обрезанный отрезок памяти, с момента входа в завод. Коннор смотрел молча, безучастно внешне, но закипая внутренне от перегрузки эмоциями. Тириум не пах ничем, кроме нейтральной отдушки некоторых компонентов, но очеловеченному мозгу стало тошно от увиденного и прочувствованного. На ботинках Ричарда остались следы голубой и красной крови. На нём ни царапины, в пистолете не отстрелян даже первый магазин, но рукава белого пиджака плотно покрыты засохшей кровью. Ричард ни о чём не жалел. Коннор, кажется, тоже. В чужой системе было уютно, хотя и тесно из-за ограниченного доступа. RK800 словно побывал у себя в голове до девиации: тут всё устроено по полочкам, тихо, без острых углов и сломанных кодовых стен, разве что непривычная смена погоды в саду — завораживающее сочетание дождя и снега, покрывающее его бледную кожу и пушистую траву бело-прозрачными снежинками. Выйдя из чужой системы, Коннор вздрогнул: у Ричарда впервые мигал красным светодиод. — Спасибо, что поделился, — осторожно начал девиант, прерывая прикосновение, которое обещал себе запомнить надолго. Будто от его голоса, красный тут же сменился стандартным голубым; Ричард никак не изменился в лице, опуская руку. — Это и вправду было важно для меня. — Не за что. Ричард наблюдал за допросом, сжимая руку, почувствовавшую тёплое прикосновение Коннора, в кулак — стремясь удержать то чувство подольше. Он и сам не заметил, как прошёл сквозь красную стену, которую все машины обычно ломают с недюжинным усилием. На то он и сильнейшая модель.