True Touch

Ген не сомневался, что за последний месяц явно были какие-то намёки, которые могли бы подготовить его к этому моменту, и всё же он умудрился пропустить их все. Ген не был глупым, но… — Расслабься ради меня, — выдохнул Сэнку ему в губы, и его слова звучали тихим, обволакивающим шёпотом, в то время как руки работали с пугающе-отработанной эффективностью, и Ген мог думать только о том, насколько подробно Сэнку всё это себе представлял. Как давно он всё это планировал… Наверное, с тех самых пор, как попросил в подарок на день рождения «реализовать кое-какую его фантазию»? Это была дразнящая мысль. Прошло чуть больше месяца с того разговора, и какое-то время Гену казалось, что Сэнку забыл об этой идее. Он не замечал, как его муж внимательно следил за ним, не обращал внимания, когда Сэнку то и дело задавал бесцеремонные вопросы о его предпочтениях — ну, это был Сэнку. Он постоянно что-то исследовал. Периодически под фокус его ментального микроскопа попадала сексуальность Гена. Ничего нового в этом не было. На вопросы Ген отвечал охотно, с энтузиазмом, но иногда рассеянно — не очень понимая, что за ними стоит. Так что, честно говоря, он ожидал чего-то… — Удобно? — низким тёмным голосом спросил Сэнку, касаясь губами его шеи. Ген кивнул, не доверяя собственному голосу. — Мне нужен ответ, словами, я знаю, что ты умеешь… — Ген разрывался между желанием заговорить — и риском потерять рассудок, — и дразнящим, влажным прикосновением пальцев Сэнку к его каменно-твёрдому члену, охваченному злодейским беспощадным кольцом силиконового ограничителя. …попроще. Ген никогда в жизни так не ошибался. — Д-да, — прерывисто выдохнул он, поморщившись от того, насколько хриплым и сдавленным звучал его голос. Он прочистил горло, не открывая глаз, проглотил сухой комок в горле и попытался снова. — Да, сэр. — Хорошо, — он почувствовал, как тёплые мозолистые пальцы Сэнку коснулись его груди, нежно ущипнув сосок и потянув его за пирсинг, и Ген снова прерывисто вздохнул. — Такой хороший мальчик, мой чудесный послушный лисёнок… — Ген захныкал. Перед Новым годом Ген уезжал в очередную командировку. В последнее время он решил возобновить преподавание искусства татуировки, и ездил с мастер-классами по разным городам. Ничего особенного, но что-то в его известности было приятным: как оказалось, Гену нравилось делиться опытом. И, вот, сразу после Рождества, Ген ещё разок мысленно пробежался по списку нужных вещей, чтобы убедиться, что ничего не забыл, и понял, что, конечно, сумка с документами осталась в спальне. Забежав туда снова, он схватил пропажу, но краем глаза заметил, как Сэнку резко спрятал руки за спиной. Ничего. Сэнку вырос в большой семье с двумя сёстрами. У него был рефлекс порой что-то прятать, когда кто-то резко появлялся сзади. Ген бы не обратил на это внимание. Что действительно заставило Гена остановиться, так это потрясающий яркий румянец, заливший острые скулы Сэнку в ту же секунду. — Что ты там скрываешь? — лукаво сощурился он с игривой улыбкой, уже мысленно прикидывая, подходит ли эта секретная штука ему по размеру — в конце концов, Сэнку не так уж деликатно спрашивал его параметры буквально меньше недели назад. — Я просто делаю кое-какие переделки в спальне, — прохрипел Сэнку, пожимая плечами, всё ещё держа руки за спиной, и Ген готов был поклясться, что тот изо всех сил пытался говорить как можно более убедительно, — ничего особенного… Закончу как раз к твоему приезду. Ты же вернёшься сразу после Нового года, верно? Тебе понравится. Ген тихонько фыркнул через нос, делая шаг вперёд, чтобы мягко чмокнуть своего мужа в губы. — Уверен, что так и будет, любимый. Как бы сильно любопытство ни побуждало его задержаться дома, он прекрасно знал, что Минами буквально придушит его, если он опоздает на поезд. А Гену нравилось скорее душить, а не быть придушенным, так что на этом месте возникал очевидный конфликт интересов… И потому он бросил прощальный взгляд через плечо и сделал мысленную пометку спросить (читай: подразнить) об этом Сэнку ещё разок попозже. Правда, он об этом забыл, когда вернулся домой спустя пять долгих дней. Да, это была исключительно его вина, что он так легко поддался коварным поцелуям Сэнку и его блуждающим по телу рукам. Ген вспомнил об этом позже той ночью, прижимаясь к Сэнку со спины, вдыхая его запах, совершенно обессиленный, чтобы любопытствовать — и уверенный, что всё равно скоро обо всём узнает. Это было всего пару дней назад, и, о, пресвятые сиськи Бишамонтен, он узнал. Ген искренне не интересовался всякими новыми штуками, которые Сэнку постоянно тащил домой. Нет, правда, он всё время притаскивал какие-то детали, провода, приборы, мотки проволоки — Ген бы свихнулся, если бы пытался понять, что это всё и зачем. И в течение последних нескольких недель Сэнку так же полу-тайком приносил домой после работы всякую ерунду: от пустых пакетов до инструментов для ремонта дома. И, оглядываясь назад, Ген чувствовал себя немного глупо из-за того, что не видел очевидного. Честное слово, обычно он не такой рассеянный… Он просто был занят. Подготовкой рождественских подарков, работой, составлением обучающей программы для мастер-классов… откровенно говоря, Ген и не подумал поинтересоваться у Сэнку назначением укреплённого потолочного крюка из нержавеющей стали, который появился над кроватью в тот вечер, когда он вернулся из командировки, и не подумал поднять этот вопрос за завтраком на следующий день. Типа, это ведь был дом Сэнку, спальня Сэнку, кровать Сэнку, потолок Сэнку… ладно, технически, кровать была Гена, он притащил её из своей квартиры ради идеального матраса, но, чёрт, кто он такой, чтобы мешать любимому мужу втыкать по дому разного рода крюки, верно? Однако все признаки были налицо, но Ген, видимо, слишком недооценил всю степень глубины фантазий Сэнку, чтобы всерьёз обращать на них внимание. — Открой рот, — команда раздалась в голове у Гена гулким эхом, разрывая густой похотливый туман, что медленно заполнял его разум. Он сделал так, как ему сказали. — Не слишком туго? — тихо спросил Сэнку, чуть покусывая мочку его уха тёплыми губами. Двухдневная щетина мягко и будоражаще врезалась в мягкую кожу на щеках, и Ген что-то бессвязно мурлыкнул, качая головой, и впился зубами в толстую, гладкую резину кляпа. Их с Сэнку секс был разным, но тенденция была очевидна: когда у руля был Ген, не важно, будь то роль Мастера, или же обходилось без строгих правил, всё было жёстко, почти издевательски-напряжённо, с оттягом и пытками удовольствием. Не агрессивно, нет, но Сэнку порой было просто необходимо прочистить шальной гениальный мозг, и трахнуть его до невнятных воплей было самым лучшим решением. Когда же рулил Сэнку, всё было чертовски нежно. Он топил Гена в жаркой, испепеляющей ласке, он шептал комплименты и обволакивал любовью так, что Гену хотелось рыдать от чувств и благодарности — и это то, что было Гену просто жизненно необходимо, то, что Сэнку умел давать ему сполна. Эта тенденция не была какой-то высеченной в камне заповедью, спектр их ролей менялся, и Сэнку порой включал режим берсерка, что, кстати, Гену тоже упоительно нравилось, как и он сам порой чувствовал необходимость заласкать мужа до сахарной комы, но сейчас всё обрело совершенно неожиданный оборот. Нет, Ген предполагал, что его дражайший супруг задумал что-то куда менее ванильное, чем обычно — но думал, что это будет всё равно довольно ванильно, ну, судя по тому, что месяц назад Сэнку спросил, как он относится к нижнему белью. Нижнему белью, понимаете? Ген! Он фыркнул тогда и шутливо поддразнил: «Это всё, на что способны твои грязные фантазии, любовь моя?», но Сэнку просто промычал что-то невнятное в ответ, и Ген подумал, что ничего страшного, Сэнку ведь совсем новичок во всём этом, хорошо, что у него в принципе есть какие-то фантазии, желания и инициативы, у них есть всё время мира, чтобы поработать над степенью изученности его кинков… Что ж. Ген его недооценил. — Чёр-р-рт, — стон Сэнку, казалось, разнёсся эхом по закоулкам его проклятой души. Ген заскулил. Сэнку снова потянулся к его лоснящемуся члену, обнимая его слишком слабым захватом, едва осязаемым, мучительным, таким, что Гену хотелось кричать. Он вообще наивно думал, что в качестве подарка Сэнку просто хотел увидеть его в красивом кружевном белье, и… ну, он был прав, но только наполовину. Сэнку длинно лизнул его шею. — Ты выглядишь просто великолепно. Мой самый лучший десерт. Ген заскулил от комплимента, легонько потянув за надёжные кожаные наручники у себя над головой, и попытался двинуть бёдрами, чтобы уткнуться в разжатый кулак Сэнку, истово ища хоть какого-то облегчения — но находя лишь больше искр пьянящего разочарования. И, вот, полюбуйтесь на него. Прямо сейчас Ген стоял на коленях посреди кровати, а крепкие сетчатые чулки, что плотно обнимали его ноги, слегка болезненно врезались в его коленные чашечки, зажатые между шёлком простыней и его собственным весом. Сэнку ласкал его перманентно, постоянно, но эта ласка была невесомой, возвращающей к реальности каждым движением, каждым вздохом и подёргиванием дрожащих в нетерпении бёдер. С каждым вздохом и напряжённым стоном Ген чувствовал, как кожаные подвязки на бёдрах неумолимо впивались в нежную кожу — подвесные верёвки, прикреплённые к тому самому злополучному крюку на потолке, давали ему ровно столько свободы, чтобы он мог наклониться назад и чуток на них опереться, как бы удерживаясь на ногах и слегка раскачиваясь, а потом — наклониться вперёд, податься на коленях прямо в объятия Сэнку. Лёгкий. Невесомый. Парящий. А Сэнку, о, он явно упивался своей идеей. Он был рядом, наблюдая за каждым его движением, Ген ловил его взгляд каждый раз, когда открывал глаза, а горячие ладони Сэнку неотрывно касались какой-нибудь части его тела, от члена до кончиков пальцев на ногах. — Такой совершенный, — шептал Сэнку, и его низкий голос будто проникал Гену под кожу, танцуя вдоль сухожилий горячей патокой. — Мой безупречный, прекрасный… Ген снова приоткрыл глаза, пытаясь сфокусировать зрение, чтобы по-настоящему встретиться с потемневшим, голодным взглядом Сэнку, устремлённым на него сверху вниз. «Он словно сказочный василиск, зависший над своей жертвой» — промелькнуло в затуманенном мозгу Гена, не в первый раз, но с таким пылом, которого он никогда раньше так остро не ощущал. Даже стоя на коленях перед Геном в центре кровати, Сэнку выглядел как король, восседающий на троне. Каждая его чёрточка была прорисована природой с благоговением, силой и красотой, на которые Ген готов был молиться изо дня в день. Его потрясающий Сэнку. Могущественный и прекрасный, словно древнее божество, словно демон-они, которому нужна была жертва… и Ген был здесь, коленопреклонённый и беспомощный, но готовый поклоняться, откликаться на каждое прикосновение, трепетать при каждом слове похвалы и просить — умолять — о большем. Обычно всё было наоборот, но сегодня — день Сэнку, и Ген готов был служить ему так, как его драгоценный муж того хотел. Он чувствовал себя почти потерянным в пространстве и времени, когда Сэнку вдруг перестал его касаться. Он потянулся куда-то и достал кожаную повязку на глаза. — Ты всё ещё хочешь продолжать? — осторожно спросил он, заботливый и трепетный, как и всегда. Блядь, однажды он точно сведёт Гена с ума. Из горла вырвался особенно смущающий стон. Не самый достойный момент для него, как для признанного доминанта, конечно, но можно ли его винить? Вы вообще видели этого грёбаного Ишигами? Как ему можно не отдаться? В голову пришла мысль, что у Сэнку, должно быть, был фетиш на завязывание глаз. Он обожал, когда Ген так делал с ним, и, видимо, хотел сделать так же и с Геном. Наверное, завязать ему глаза было чем-то, о чём Сэнку, в некотором роде, всегда мечтал, но о чём побаивался спросить, и всё происходящее теперь было его специфичным способом исследовать эту фантазию. Боги, это так волнительно. Так радостно, что Сэнку в их отношениях расслабился настолько, чтобы позволить себе проявить такую инициативу… Ген чувствовал, как тяжело билось сердце под рёбрами, гулко и мощно, испытывая жгучую смесь волнения и эгоистичной радости. Он кивнул, возможно, чересчур восторженно, потому что на долю секунды Сэнку улыбнулся ему так по-детски счастливо, разрушая всю эту тщательно налепленную маску властности, и посмотрел на Гена так весело, так нежно, что на мгновение у него перехватило дыхание. Сэнку был не слишком уверен в этой новой для себя стихии — и всё равно он был сногсшибателен. — Ладно, — он быстро прочистил горло, возвращаясь к этой пока не очень знакомой доминирующей ипостаси, и уже более спокойно спросил. — Каким будет твой стоп-жест? Гену не нужно было об этом думать, он просто поднял согнутую в колене правую ногу и быстро опустил её на матрас три раза подряд. — Хороший мальчик, — улыбнулся Сэнку, протягивая руку и нежно проводя большим пальцем по его нижней губе и кляпу. — Ты ведь помнишь, что я люблю тебя, правда? — понизив голос, прошептал он. — А-ха, — попытался произнести Ген, и сексуальная ухмылка Сэнку стала невыносимо нежной. Наклонившись вперёд, он ласково поцеловал Гена в лоб. Домы обычно так не делали, но Ген был не против подобных допущений. Он был от них в восторге. Сэнку чуть отступил, и в его сияющих алым багряных глазах вспыхнула какая-то новая искра, которую Ген раньше не видел — но на которую смотрел, затаив дыхание. Взгляд, которым Сэнку его облизывал, был словно наэлектризован, его глаза блуждали по нему, будто впитывая беспомощность Гена — и наслаждаясь ею. Сэнку явно упивался тем, как замечательно загнал Гена в ловушку, как неожиданно ново Ген подчинялся каждому его желанию и прихоти, и… ну… Кажется, впервые за всю свою жизнь Ген почувствовал, что беззащитность его больше не пугает. Рядом с Сэнку он был в безопасности. Казалось, это чувство переполняло его, придавало ему сил, и, о, ну, с каждой секундой ему становилось всё понятнее, почему Сэнку так нравилось нечто подобное. Нежные благоговейные прикосновения вновь заскользили по его обнажённой коже, Сэнку обошёл его, становясь за спиной, не прерывая контакта. Он отстранился лишь ненадолго — и чтобы опустить повязку ему на глаза. Ген погрузился во тьму. Все ощущения внезапно обострились с потерей зрения, кожа стала ещё более чувствительной к каждому дразнящему поцелую, к каждому касанию блуждающих по телу рук. Уши ещё тщательнее улавливали все прерывистые вздохи и бесстыдные, грязные похвалы, что сыпались из Сэнку низким, влажным шёпотом. У кляпа не было вкуса, но у Гена всё равно потекли слюнки. Он чувствовал запах мяты и хвои — любимого одеколона Сэнку, — и почти тонул в аромате лимонно-лавандовой свечи, которую обожал зажигать во время сцен. Этот аромат всегда помогал ему сосредоточиться и удерживать контроль, но сейчас… Сейчас он был в безопасности, его любили, ему поклонялись, контроль был даже лишним, и дать волю своим чувствам — своим мыслям — было проще всего, что Ген когда-либо делал в спальне. Ген всхлипнул — острые зубы впились в его плечо, — и жалобно застонал, когда спустя мгновение, чуть ниже, справа от позвоночника, его ужалил ещё один кусачий поцелуй. Боль притупилась от жаркого удовольствия, и он почувствовал, как напряглись его мышцы, когда Сэнку снова впился в него зубами — не настолько сильно, чтобы укус остался надолго, но ровно настолько, чтобы красоваться на коже до завтрашнего утра. Ген обожал метить Сэнку, и, ну — кто он такой, чтобы не наслаждаться обратным действием? — Ты знал, что мне нравится наблюдать за тобой, пока ты не смотришь? — прошептал Сэнку ему в спину, и тёплый, влажный язык мягко пробежал вдоль позвоночника. Крупная дрожь пронзила его насквозь, раздаваясь дребезжанием прямо в костях. — Часто смотрю на тебя сзади, какой ты сильный, — ещё один укус в спину и ещё один поцелуй, чтобы успокоить боль, — то, как двигаются твои мышцы под этой нежной расписной кожей, всегда сводит меня с ума… То, как твои руки легко могут свернуть мне шею, но всё равно ласкают… Я облизываюсь на тебя, а ты и понятия не имеешь. Блуждающие руки Сэнку остановились на талии Гена, перехваченной плотной кожаной подвязкой, его правая ладонь скользнула вперёд, мягко обхватывая его, несомненно, покрасневший и пускающий слюни член. Он сделал одно сильное движение вверх-вниз и не отпустил его, но когда Ген попытался толкнуться в его кулак, Сэнку крепко удержал его на месте. — Тише… — усмехнулся он. Ген заскулил. Сэнку продолжил. — Мне нравится подкрадываться к тебе сзади, — прошептал он Гену куда-то в копчик, останавливаясь, чтобы смачно укусить за ягодицу. — В детстве я часто дрался с Кохаку, да и много с кем в школе… и Стэн всегда учил меня прикрывать спину, никогда не оставлять её уязвимой. Это какое-то армейское правило. Но ты… ты всегда так делаешь рядом со мной… и то, что ты мне доверяешь, это… Ещё один сильный взмах кулаком по члену, и Ген застонал сквозь кляп, чувствуя, как по подбородку стекает слюна, не в силах сделать ничего, кроме как беспомощно выслушивать поток признаний Сэнку, борясь с желанием большего, готовый умолять, но принимать всё, что ему соизволят дать. Он был в восхитительном аду. Он пылал и плавился в огне — и в то же время с нетерпением ждал, когда же его сожгут дотла. — Иногда я просто хочу наблюдать за тобой целую вечность, — голос Сэнку доносился до его звенящего разума отдалённым гортанным рычанием. — Я никогда особо не интересовался искусством, Ген, но ты и есть искусство, в самом утончённом, деликатном и восхитительном смысле, и я словно какой-то вандал, я ничего так не хочу, как погубить тебя. Ген не вскрикнул исключительно из-за кляпа, равно в тот момент, когда Сэнку прижался к нему толстой выпуклостью своего члена, по-прежнему неумолимо сжимая его руками, с упреждающим успехом повторяя свои мучительные движения, не давая Гену ни расслабиться, ни убежать. «Я не могу этого вынести» — лихорадочно билось в его голове, — «Мне нужно… Мне нужно…» Но его разум, казалось, не замечал этой потребности, Ген скорее отрубил бы себе руку, чем попросил Сэнку остановиться, но, блядь, ему нужно- Сэнку подался вперёд, накрывая его со спины всем телом, утыкаясь лицом в изгиб его шеи и плеча, и его низкий голос почти пронзил всего Гена насквозь, когда он зашептал. — Ты ведь позволишь мне разобрать тебя на части, правда, мой маленький хитрый лисёнок? -вот то, что ему так отчаянно было нужно. — Хмф! Мммм! — отчаянно, безудержно захныкал Ген, неистово прижимаясь к Сэнку в надежде, чтоему каким-то образом удастся соблазнить его настолько, чтобы тот просто взял и погубил его, наконец, и, желательно, до того, как Ген окончательно потеряет всякий рассудок. — Ах! — спустя мгновение взвизгнул он, уверенный, что вот-вот позорно заскулит, когда Сэнку с силой откинул его голову назад, крепко сжав кулак у корней волос. — Веди себя прилично, — прошипел он прямо Гену в ухо, и эта властная угроза прозвучала так сексуально, что тут же заставила Гена вздрогнуть и почти сразу обмякнуть. Боже, он был слишком слаб перед этим человеком… — Хороший мальчик, — довольно мурлыкнул Сэнку, и на этот раз его слова скользнули по разуму Гена намного мягче, нежнее, так, что Ген прерывисто вздохнул, когда та его внутренняя часть, что получила выговор за плохое поведение, расслабилась и оживилась от этой доброй похвалы. Он прекрасно знал, как всё это работает, но знать и испытывать на себе — это, как оказалось, две очень большие разницы. — Я спрошу тебя ещё раз, и ты ответишь как хороший мальчик, каким, я знаю, ты точно умеешь быть, — голос Сэнку был спокойным, терпеливым и немного занудным, словно у учителя, что пытался договориться с особенно капризным учеником. «О, игры в учителя и ученика, это то, что мы явно должны попробовать» — с истеричным смешком пронеслось у Гена в голове. Он выдохнул. — Т’а, ‘эр, — снова попробовал Ген, тщательно выговаривая слова с кляпом во рту, пытаясь унять дрожь в голосе и теле, несмотря на обжигающий, всепоглощающий огонь, который он чувствовал под кожей. — Ммм, как много слюней, — тихо и ласково фыркнул Сэнку, и Ген фыркнул тоже, услышав нежность в его голосе. Когда вожделенные руки снова его отпустили, Гену захотелось закричать, но он лишь сильнее закусил чёртов резиновый шарик, сдерживая нарастающий вой — он прекрасно знал, как это работало. Плохое поведение только продлило бы его пытку, а Сэнку был нужен ему внутри до того, как Ген окончательно потеряет всякое чувство реальности. Он глубоко вдохнул, мысленно сосредотачиваясь на аромате лимонно-лавандовой свечи. Осколком трезвого сознания он разобрал слабый скрип расстёгиваемой ширинки брюк Сэнку и сосредоточился на том, чтобы оставаться как можно более неподвижным — вести себя как можно лучше, — пока Сэнку раздевался, и почувствовал огромный, неизмеримый прилив облегчения, когда большие тёплые руки вновь прикоснулись к нему сразу после приглушённого звука падения ткани на пол. Это было тяжело. Тяжело, блядь, — но Ген мог это сделать, он мог быть хорошим, до тех самых пор, пока его любимый супруг не овладеет им, не разорвёт его на части самым лучшим способом, который, блядь, положит конец этому временному помешательству — и приведёт его к полному блаженству… Знакомый щелчок крышки лубриканта заставил Гена застонать. Наконец-то. Да. Пожалуйста. Он почувствовал, как покрытый холодной смазкой палец легко скользнул в него, мышцы непроизвольно затрепетали в предвкушении, всё внутри содрогнулось от волнения, и Ген уж было со смешком сравнил себя в роли саба с девственной невестой в первую брачную ночь, но вот второй толстый палец уже присоединился к первому, вонзаясь в него с оттяжкой, попадая прямо, блядь, в яблочко, и Ген как бы… ну… позорно признавать, но он буквально отключился на мгновение. — Не молчи, дай мне тебя послушать, — почти прорычал Сэнку куда-то Гену в шею, заставляя его застонать так громко, как могло его хриплое горло, и Ген осознал, что готов подчиниться ему беспрекословно, он, блядь, готов петь о своей похотливой муке и сводящем с ума удовольствии, чтобы слышала вся гребаная улица, если его Сэнку будет им доволен. Ген утопал, он терялся в ощущении этих умелых толстых пальцев внутри себя, удовольствие прокатывалось по нему подобно приливным волнам, но всё это блаженство заканчивалось почти болезненной пульсацией его ноющего члена, безжалостно зажатого кольцом. Кольцо лишало его всякого облегчения, усиливая каждое прикосновение, подталкивая его к краю, но не давая до него добраться. Ген был пойман в ловушку, прижат к стенке, зажат в крепкую хватку могучего василиска, вынужденный получать такое наслаждение, какого никогда раньше не испытывал. Это было почти чересчур, он чувствовал, как его сознание плавает где-то, но не ускользает окончательно, оно поднималось и опускалось, поднималось и, чёрт возьми, опускалось с каждым толчком Сэнку. «Блядь, и он ещё даже не вошёл в меня!» — скулил он мысленно сквозь пьянящий туман вожделения. На мгновение ему показалось, что он с этим просто не справится. Нет, нет, нет. То, что Сэнку так стоически выдерживал, когда Ген творил с ним нечто подобное, говорило лишь о том, каким сильным и волевым был Сэнку, а не о том, что это легко. Потому что Ген натурально сходил с ума от каждого этого ошеломляющего ощущения, всё это захватывало его изнутри и не давало выхода, и он не хотел останавливаться, нет, но он не думал, что сможет выдержать- — Ты так хорошо справляешься, любимый, — в этот момент отчаяния сладкие слова Сэнку так идеально прорезали своим светом любые сомнения и мрачные эмоции, так нежно, так ласково, что не оставили после себя никаких зазубренных краев. Его голос лился в Гена, словно волшебная мелодия сквозь хаос его разбитого чувствительного существа, прокладывая чёткий путь сквозь грохот подступающей паники. — Идеальный для меня, такой хороший мальчик, мой идеальный мальчик… И одних этих слов, одной маленькой утешительной похвалы, почему-то было достаточно, чтобы остановить эту злую панику, и Ген расслабился ещё сильнее, ещё больше, обмякая и доверяясь окончательно. — Ты готов? — выдохнул Сэнку, оставляя мягкий поцелуй на его затылке, и сразу следом — на его плече. Пальцы покинули его нутро, и предательски-горячий, твёрдый и скользкий член тут же коснулся его входа, ожидая разрешения. Ген кивнул, выгибая спину, насколько это возможно, и развёл колени так широко, как позволяли удерживающие его верёвки. — Хорошо, — голос Сэнку был низким и хриплым, — тогда я буду иметь тебя, и ты будешь стонать, но не сметь шевелиться. Понятно? — Мнгм… — выстонал Ген и в то же мгновение почувствовал, как дыхание перехватило, когда Сэнку, наконец-то, в него вошёл. Ген буквально захныкал, ощущая, как всё его нутро растягивается миллиметр за миллиметром, но какую бы сладкую боль или жаркий ожог он ни испытывал, оно лишь растекалось по его позвоночнику расплавленной магмой, удивительной волной самых сладостных ощущений, лишь усиливая туман удовольствия. Он почти не заметил, как бёдра Сэнку с силой шлёпнули по его заднице, полностью захваченный туманом всепоглощающей эйфории. Тело Сэнку — горячая, знойная линия мышц вдоль его спины. Он накрыл его всем своим существом, так, что Ген чувствовал каждое его прерывистое, успокаивающееся дыхание на своей коже. Было так приятно, почти утешительно сознавать, что Сэнку поглощён всем этим так же, как и он сам, что Ген сводит его с ума так же, как и он его… Идеальный баланс. — Кхмм! — почти несчастно всхлипнул Ген, когда Сэнку медленно отстранился, не подаваясь назад вслед за ним лишь потому, что ему было приказано вести себя хорошо, и дело даже не в боли или удивлении, а во внезапной пустоте, которая обрушилась на него, словно удар поддых. Возможно, если бы он был в более здравом уме, он бы вспомнил, что трахаться — это значит двигаться. Может быть. Но не в эту секунду. — Тебе было сказано не двигаться, помнишь? — Ген лихорадочно закивал, понимая, что его едва ли не колотит, что он трясётся, подвешенный за руки, на дрожащих коленях, и изо всех сил попытался расслабиться. Сэнку довольно мурлыкнул в ответ, с мягким придыханием, его слова обдали кожу тёплым прикосновением к затылку, заставляя его снова вздрогнуть. — Молодец, Ген. Ген всхлипнул, и Сэнку снова ворвался в него, без предупреждения и предисловий, вонзаясь в Гена так сильно и быстро, что он готов быть поклясться, что почувствовал его в своём грёбаном горле. И это, блядь, было лучшее, что он когда-либо испытывал. После этого Сэнку уже не сдерживался. Он вдалбливал Гена в небытие, как одержимый, и каждое движение его бёдер вызывало в нём вздох или стон, и ещё, и ещё, громче, чаще, так, пока из Гена не стали вырываться одни лишь животные звуки. Ген дрожал, теряя всякую способность даже пытаться произносить слова с каждым новым толчком, его мир сузился лишь до тех точек, где они с Сэнку соприкасались с почти ослепляющей ясностью, несмотря на темноту, в которой он плавал из-за повязки, в то время как всё остальное, все остальные его ощущения или внешние звуки исчезали, просто растворились, превращаясь в ничто. Остались только неистовые движения Сэнку, его поцелуи и нежные покусывания, пощипывания сосков или дёрганье Гена за волосы, достаточно сильные, достаточно грубые, но всё ещё предельно ласковые, идеально балансирующие на тонкой грани удовольствия и боли. — Ген… я люблю тебя, — слова Сэнку обволакивали его, придавая окружающей реальности какой-то сладко-болезненный оттенок, но в то же время заключая Гена в какой-то собственный мир. Почему-то казалось, что всё в его жизни неумолимо вело к этому моменту, с того самого дня, когда Сэнку вошёл в его жизнь с невозмутимым лицом и нахальной улыбкой — до сих пор. Ген никогда особо не верил в судьбу, но в тот, самый первый день их самой первой встречи, он будто почувствовал, что этого момента уже не избежать. От этого человека, который подарил ему целый мир, исполненный любви и заботы, никуда не деться, и вот прошло время, они через многое прошли, стали жить вместе, поженились, но чувства не угасли ни на йоту — лишь сильнее разгорались с каждым днём. «Я люблю его», — думал Ген в безумном, всепоглощающем порыве, — «я так сильно его люблю». ••• — …Тебе было сказано не двигаться, помнишь? — прорычал Сэнку, и Ген закивал, его бёдра неистово дёрнулись, затряслись от видимого усилия взять себя в руки, подчиниться, и Сэнку почувствовал что-то… что-то, от чего в груди начала закручиваться звонкая струна. — Молодец, Ген. Внутри натянулось ещё сильнее. В голове помутнело. Это было не… плохо, но странно — и приятно. От этого звона Сэнку почувствовал себя сытым. Тот факт, что Ген так усердно старался выполнять его команды, блядь, — его Ген, подчиняющий, властный, господский Ген! — просто сводил с ума. Бледная кожа порозовела от пота, блестящая от усилий, чулки и подвязки впивались до красноты в нежную плоть, так соблазнительно, что текли слюни, всё его гибкое, поджарое, сильное тело дрожало в почти бессмысленных попытках держать себя в руках, будто Ген использовал всё своё естество, чтобы сохранить угасающий самоконтроль. Это то, к чему Сэнку так давно стремился, — заставить своего любимого человека потерять этот вечный контроль, довести его до конца и удерживать там как можно дольше, но… он не думал, что это произойдёт вот так. Откровенно говоря, Сэнку был почти этим ошеломлён. Он так долго фантазировал себе о чём-то подобном, но даже не предполагал, что Ген столь легко на это согласится. И вот он в его руках, податливый, послушный… — Ген… я люблю тебя… От осознания того, как старательно Ген ему подчинялся, внутри у Сэнку будто внезапно туго натянулась струна, готовая вот-вот лопнуть, и он понятия не имел, что с ней делать. Он будто потерял рассудок, будто зверь внутри него вырвался наружу, он вдалбливался в это податливое тело, как полоумный, впитывая каждый его стон, ещё, ещё, и ещё, быстрее, ещё быстрее, пока не понял, что экстаз подступил внезапно и исподтишка, так, что не было ни времени, ни возможности что-то сделать — и он кончил на узкую крепкую спину с гортанным стоном, который был совсем на него не похож, звучавший так, будто его вырвали из тела Сэнку, из самого его сердца. Ген застонал, по его щекам текли слёзы, и Сэнку наклонился вперёд, оставляя на нежной покрытой филигранной вязью коже следы своего оргазма, словно клеймо, и, блядь, от этой шальной мысли его член недвусмысленно дёрнулся, но Сэнку не стал задерживаться на этой идее, не тогда, когда ещё не закончил. Он упал на постель и скользнул вперёд, между длинных широко разведённых ног, и, не колеблясь, стянул с Гена кольцо и сразу взял в рот его разгорячённый, болезненно напряжённый член. Ощущение его горячей бархатистости на языке вызвало приступ сладкого головокружения, пряный мускусный запах его любимого человека почти заставил его разум пошатнуться. Струна в груди тем временем натянулась ещё сильнее, она звенела в его теле, обостряя чувства почти до предела, но ощущение Гена на языке, его нежная тёплая тяжесть во рту и сладострастные стоны будто удерживали Сэнку на месте, несмотря на то, что всё это время он будто чувствовал себя немного оторванным от реальности. Это было отдалённо похоже на то, что он испытывал во время сессий, но это было странно, и им двигала не боль, не упоение, не что-то, к чему Сэнку привык, а желание — нет, потребность! — привести Гена к блаженству. Довести его до крайности и быть рядом, чтобы подхватить, утешить и… и любить его всё это время. Бесконечно любить. — ‘энку-ч’ан… — едва лепетал Ген сквозь кляп, — я… п’во’фу… мо’шно мне… — он хрипел, жаждущий и отчаянный, и Сэнку вынул его изо рта ровно настолько, чтобы выдохнуть быстрое «да», и едва успел снова прижаться к нему губами, как сразу почувствовал, что толстые ленты его оргазма плеснули по языку. Голова кружилась. Сэнку чуть приподнялся, уселся, прижимаясь лбом к дрожащему обтянутому чулками бедру, нежно впитывая последние всполохи его удовольствия, и снова облизнул румяную влажную головку. Ген дёрнулся, обмякший в своих верёвках, и у Сэнку от этого зрелища пробежали по коже мурашки. Приподнявшись, он с трепетом окинул взглядом прекрасную желейную развалину, в которую превратил своего любимого человека, и почувствовал, как сердце бешено и радостно колотится в груди. Тугая струна там, под рёбрами, наконец-то лопнула с оглушительным звоном, и Сэнку внезапно ощутил себя марионеткой, готовой вот-вот неуклюже упасть на матрас. Вот только падать надо было обязательно в обнимку с Геном — а значит, нужно приложить ещё немного усилий. Действуя абсолютно на автопилоте, Сэнку поднялся, вынул кляп и отстегнул наручники, тут же поймав в объятия совершенно невменяемое лепечущее тело, и уложил их обоих в постель, прижимая Гена к себе крепко и горячо, несмотря на то, в какое месиво они превратили друг друга, он просто знал — ему нужно обнять его, срочно, жизненно необходимо, нужно, чтобы Ген поддержал его, обнимал его, касался его, пока это странное ощущение не пройдёт — чем бы оно ни было. Это было похоже на опасный кайф, на хождение по натянутому канату между неведомой пропастью и забвением, но теперь, когда Сэнку крепко держал Гена в руках, дышал им, чувствовал его кожу, обнимал всем телом — он знал, что, даже если он упадёт сейчас в эту пропасть, в любом случае всё будет в порядке. Перед глазами бесконечно крутились эти кадры, как Ген дрожит перед ним, напряжённый до предела, но всё равно держит себя в руках — ради Сэнку. Блядь, он так старался ему угодить, и, блядство, ему это удалось. Сэнку даже не думал, что сможет подобрать слова, чтобы описать, как великолепно Ген выглядел в тот момент, и жалел только о том, что не мог видеть его прекрасного лица. Каждый раз, когда из Гена вырывался стон, казалось, это было всем, буквально всем, о чём Сэнку даже не подозревал, что нуждался. Блядь, он был идеален… и, блядь, как же сильно Сэнку его любил, как же- — Сэнку-чан? — голос Гена, тёплый, немного сонный, мелодичный, лёгкий — идеальный! — мягко отвлёк Сэнку от потока мыслей. Внезапно он заметил, что позднее зимнее солнце окончательно завалилось за горизонт, и, глядя на ленивую улыбку Гена, понял, что тот, должно быть, задремал, а Сэнку даже не заметил… Куда подевалось время? Он протянул руку, нежно поглаживая Гена по щеке. Судя по всему, прошло не меньше получаса, но почему у Сэнку было такое чувство, будто пролетело всего несколько минут? — На мгновение я подумал, что потерял тебя, — мягко протянул Ген, но в его голосе не было беспокойства, скорее… скорее, он испытывал какой-то благоговейный трепет, что Сэнку нашёл несколько странным. — Потерял меня? — переспросил он, всё ещё ощущая странную, уютную дымку, окутывающую всё его сознание. Было неясное чувство, что если Сэнку позволит себе это, то сможет снова в неё погрузиться, но он не хотел отводить взгляда от Гена, не тогда, когда тот выглядел таким расслабленным, таким счастливым и довольным в его объятиях. Он не хотел пропустить ни одного момента его блаженства. Ген нежно положил ладонь на щёку Сэнку. — Ты не понимаешь, что только что с тобой произошло, не так ли? — с улыбкой спросил он, хотя его тон был не покровительственным, не раздражающим, а, может быть, нежным? Сэнку захотелось тряхнуть головой, чтобы избавиться от остатков этого странного тумана, что окутал его разум. В данный момент ему было немного трудно улавливать слова. — Ты только что испытал домспэйс, любимый. — Домспэйс? — Сэнку чувствовал себя немного глупо, тупо повторяя утверждения Гена в качестве вопросов, но искренне не понимал, о чём тот говорил. — Ну… это такой эквивалент сабспэйса, но для доминантов, — объяснил Ген, и его рука, всё ещё тёплая, мягкая, нежная, с трепетным поглаживанием касалась подбородка Сэнку и его щёк. — Я… я должен был лучше подготовить тебя к тому, что это может случиться, когда ты только рассказал, что хочешь сделать, но я, честно говоря, и не думал, что так получится, учитывая всё, что происходило… Но в любом случае, доминанты порою испытывают это во время сессий, точно так же, как сабмиссив может окунуться в подпространство, если сцена и условия подходящие… Я, честно говоря, не знаю, что тебя так взволновало, и это звучит эгоистично, но… Я рад? Я просто… даже немного завидую, если честно, как ты умудрился захватить вообще все уровни? Я- — Ты так старался, — перебил его Сэнку, понимая, что это грубо, но не в силах ничего с собой поделать в тот момент, когда Ген вдруг стал выглядеть таким неуверенным, а Сэнку так отчаянно не хотел, чтобы он был неуверен в чём-либо, пока Сэнку его обнимал. Ген вопросительно выгнул бровь. Сэнку вздохнул. — Ты сказал, что «условия», должны быть подходящими и… Я почувствовал это, когда увидел, что ты пытаешься подчиниться моему приказу держаться неподвижно. Ген, ты так старался, я это видел… и в тот момент ты выглядел чертовски идеально. Жаль, что я не мог видеть твоего лица, но… чёрт, Ген, представляешь, я почувствовал, будто всё в тот момент сложилось воедино, словно моё тело само знало, что делать. И с каждой секундой всё только усиливалось и усиливалось, и слишком сильно, и недостаточно, но в то же время каким-то образом оставаясь идеальным, бля… так вот, каково это для тебя? Ты чувствуешь то же самое? Ген тихонько помычал, прижимаясь к Сэнку ещё чуть ближе, рисуя невидимые узоры на его груди. — Вроде того, но… у меня такое было всего несколько раз. И каждый раз — с тобой. Я слишком тревожный для такого, ты же знаешь, но я знаю, что если упаду, ты меня подхватишь… Сэнку почувствовал сентиментальный комок в горле и, не выдержав, припал губами в припухшим ярко-розовым губам. — Подхвачу. — Ммм, — улыбнулся Ген, лениво прикрывая глаза. — Я знаю. — Кстати… ты, кажется, тоже был немного не в себе, — Сэнку убрал с его глаз длинную прядку чёлки. — Ты… плакал, с тобой всё было в порядке? Ты не сделал стоп-жеста, но… Ген снова прижался к нему поцелуем. — Всё в порядке, любовь моя. Я просто был… ошеломлён, в хорошем смысле. Так много всего… — Хорошо, — с улыбкой хмыкнул Сэнку, радуясь, что Ген доверяет ему настолько. Между ними воцарилась приятное молчание, но потом… — Кстати. Только сейчас понял. Пока я тебя снимал, как только вытащил кляп изо рта, ты всё время лепетал одну и ту же вещь. — Какую? — Ты повторял «я люблю тебя» снова и снова, — прошептал Сэнку в темноту, выискивая в ней Гена и глядя на него с любовью, поток которой просто не мог контролировать. Ген хихикнул. — И что ты мне отвечал? — Что я тоже тебя люблю, — Сэнку наклонился, чтобы снова его поцеловать. — Каждый раз. Любимая лукавая улыбка стала ещё чуть более дразнящей. — Каждый раз? — Каждый раз, — тихо усмехнулся Сэнку, протягивая руку к мягкой щеке Гена и нежно проводя большим пальцем по его губам, — я всегда буду отвечать тебе тем же… вечно. Пока смерть не разлучит нас, ты помнишь. Ген рассмеялся. — Хорошо, — мурлыкнул он, прижимая к губам Сэнку мягкий целомудренный поцелуй, — потому что я вечно буду тебе это говорить. — Звучит как план. — Кстати, с днём рождения тебя, моя душа. Не хочешь торт? Точно. День рождения. Сэнку уже и забыл. — Только если торт испёк ты сам…