С днем святой Валентины!

— Бэтс… — столь беспомощный шепот, обжигая мужественные скулы, вырывался с тонких уст, — Бэтс, Бэтс… Толчок за толчком и внезапное осознание, что пакостить в такой интимный миг и не хотелось, чтобы не прерывать ненасытную, неугомонную щекотку в животе, повествующую о неимоверном наслаждении. Джокер проходился робкими поцелуями по всему лицу, уделяя особое внимание шраму, который теперь Тёмный Рыцарь и тот, кто находится в его костюме, вынужден носить столько времени, сколько позволит организм, преспокойно меняя красноватый цвет на слегка белый и невзрачный, чуть светлее основного кожного оттенка. Джей и не помнил, когда в последний раз чувствовал настолько хрупкую нежность, но впредь это его не раздражало — даже здесь оказался бессилен, но почему? Потому что разрешил играть с собою. Сквозь язычные танцы он, прерываясь, прикрывал глаза и ритмично стонал, запрокидывая голову. Чувствовать назойливые толчки напористого Бэтмена было так приятно и чарующе, что скрывать истинные эмоции просто не хотелось — пускай герой полностью ощутит на себе вожделение своего заклятого врага. Пускай насладится этой зависимостью, разрастающейся годами, если не десятилетиями, заполоняя каждую щель хрупкого организма без остатка. Пальцы щупали пухлые приоткрытые губы, закаменелый металлический торс и твердые плечи, желая упиться всяким сантиметром замученного тела, пока предоставлена возможность — в периодах затишья перед «детскими» преступлениями (Так он их называл. Что уж говорить, если, по его скромному мнению, преступление без убийств — не преступление?) Джокер так скучал. И эта тоска усиливалась, заставляя идти наперекор планам и рисковать — когда он вообще не рисковал? Но здесь подставляется не только Джей, но и Бэтмен, помогая догадаться людям о том, что их обманывают. Какой-то сжатый писк, вслед за продолжительным мычанием, вылетел так же неожиданно, как произошло очередное грубое, глубокое проникновение. Джей никогда не был заинтересован в сексе так сильно, что хотелось ещё и ещё, как дозу. Как долгожданное убийство, выброс адреналина, шорох плаща — встреча с грозным мессией грешного Готэма, затхлого и сырого. Но связь с Бэтменом — это что-то на вселенском уровне. Что-то, что нельзя не хотеть. В любой позе, при любых условиях, с любой силой, да хоть сверху — если его рыцарь предложит, отказаться будет просто невозможно. Неожиданно, но большую часть времени Бэтс был нежен. По крайней мере, всё, что не вызывало болезненный дискомфорт, считалось для Джокера чем-то пересчур осторожным, чему он, естественно, не препятствовал, довольствуюсь любым действием, о котором раньше не мог и мечтать. Его рыбки подобны пчелке, остановившейся на распустившимся цветочке — пока не соберет всю пыльцу, не улетит, а цветок, не в состоянии защититься хрупкими лепесточками, разрешает забирать частичку себя, разворовывая самое ценное, что есть, и в этом поле Джокер был каждым медоносом, предоставленным только одной своей трудолюбивой летучке. Это чувство незащищенности и уязвимости было настолько личным, что руки машинально тянулись прикрыть, как ни крути, смущенное лицо — несвойственное Джокеру — отчего тотчас же морщился и хмурился, но стоило крестоносцу словить эту неловкость внимательным взором «величайшего детектива», как запястья тотчас оказывались прижатыми к постели, совсем как в глупых романтических фильмах. — Ах. Хах, Бэтс, — протяжно и зыбко скулил Джокер, не отдавая себе отчет о действиях. Голос слегка ломался сквозь стоны и растерянную усмешку. Быть прижатым к постели оказалось даже более соблазнительным, чем представлялось во влажных снах. — Я хочу тебя, — прозвучало вполне себе очевидно, но так искренне, что скрипело сердце. — Я уже твой, Джей, — спокойно и ласково ответил Тёмный Рыцарь. Не скрывая безграничного удивления, Джокер моментально почувствовал наплыв, сравнимый лишь с одинокой волной бескрайнего моря, цунами, пенистым началом водного язычка, сбивающего на пути своих же союзников — утопая в себе же, расплываясь, как во мгле, а после игриво появляясь вновь, и эта картина, окрашенная в мрачный синий оттенок, на самом деле не несла в себе ничего негативного, а даже наоборот, эта теплая, буйная волна окутывала не только того, кто не смог ее оседлать, но и своего содрогающегося Посейдона в мятой одре, в которой, казалось, они оба едва не оставят свои жизни. Какая мучительно забавная противоположность — пока герой из своего защитного костюма так и не вылезал, Джей был полностью оголен, оттого уязвим больше, чем хотелось бы, но какие должны быть претензии, если приоритет в этом заключался в бесконечных ласках со стороны Бэтмена? Зубы, оставляя свой след, пятнали кожу, окрашивая синевато-лиловыми пятнами, где-то красноватыми, слегка розоватыми, вплоть до слюняво-прозрачных линий, растягивающихся в самых неожиданных местах. Поэтому теперь, глядя в потолок, оба и поверить не могли, что сотворили вместе что-то настолько химически страстное и открыто нуждающееся друг в друге, как что-то одно, без чего не существует второе — союз, раскрывающий потенциал только в мраке ночи. Симбиоз. Синергия! И поверить не моглось, что удовольствие настигло так быстро из-за одной лишь тихой фразы. «Я уже твой» — ясно только Господу, как можно было сказать что-то подобное настолько умиротворенно, словно что-то абсолютно повседневное, но чувственно так, что хотелось верить. Сердце обливалось третьим ручьем крови, болезненно пульсируя. Восстановить дыхание в этом мыслительном бедламе было просто невозможно. Истомно, со всей своей изнеможденной, наивной привязанностью, Джокер, как бездомный кот, притулился к железной груди, обнимая тяжелое тело трясущимися конечностями. Только с одним единственным человеком жестокий психопат с ярко выраженным эгоцентризмом, перерастающим в нарциссизм, мог показать себя с настолько хрупкой, невинной стороны, когда касания — не хладнокровные удары, пускающие кровь, а любовные поцелуи и поглаживания — вызывали такую бурю эмоций, что всё, что оставалось, это прижаться, прикрыв глаза, и в этой чарующей ласке раствориться. Непонимание в изумрудных глазах мешалось с приятной истомой, и их владелец, не желая скрывать истину, ответно взглянул в два по прежнему сенсорных, бесчувственных жемчуга, прежде чем перелезть, упираясь в вырисованный силуэт летучей мыши, чтобы дотянуться до заветной пачки сигарет, лежащей подле пепельницы на деревянной тумбе. Не сказать, что его прямо бесило наличие костюма, но иногда, признаться, особенно во время уединения, хотелось заглянуть под бронированную кожу, касаясь язвимой оболочки — в этом заключалась страсть ненормального, пускай вменяемого, человека — трогать волосы, царапать спину до прорезающихся сквозь слоев капелек крови. Так тяжело, когда всего, чего хотелось, это оказаться ближе и прочувствовать партнера сполна, но сделать это без раскрытия личности невозможно… Не затрудняя при этом ситуацию и не ограничивая себя в чем-либо. Щелчок, и в губы в момент впился пресный запах табака: привычный, дешевый, старомодный. Без фильтра и пародийной вишни, которую, как под копирку, так любят добавлять в сигареты, чтобы сделать их не такими скучными — кустарщина! Вновь разместившись рядышком с Бэтсом, Джей мечтательно осматривал окружение, но, как ни странно, красоты, по его мнению, больше не было нигде, кроме их произошедшего только что уединения. — Может в следующий раз взять другой номер? — А что не так с этим? — перебирая зеленые локоны, Уэйн наконец соизволил обратить внимание на интерьер, на который предпочитал не осматриваться, чтобы не брезговать взглядом миллиардера-эстета, потому что героя, каждую ночь шляющегося по затхлым, мусорным переулкам, всё вполне устраивало. — Да всё так, — вякнул Джокер, махнув рукой с сигаретой так, что посыпался пепел, — просто… Скучный какой-то! Ну ты посмотри, как безвкусно стоит стол. Кто придумал поставить его посреди номера на этом странном ковре? Брюс немо согласился, изучающе всматриваясь в простецкий стол, но нельзя же выдать свою натуру сибарита так просто? Поэтому вопрос, хотел Джокер этого или нет, стал риторическим. — А тут можно курить? — теперь синева под пенной белизной зыркнула на тлеющую сигарету. — Даже если нельзя, мне всё равно. Какая вообще разница? — Джокер, приподнявшись, в очередной раз потянулся к пепельнице, чтобы оставить там свою медленно угасающую вредность, — да и, к тому же, если бы было нельзя, тогда зачем здесь пепельницы, величайший в мире детектив? Тонко. Точно*. Брюс, видать, пока ритмично бил бедрами по бледным ягодицам, отбил себе и мозг. — Тоже верно. Усевшись сверху, как наглый наездник на свою кобылку, Джей с игривой безнаказанностью плавно прошелся языком по рисунку мышки, который так полюбился за столь длительный срок вражды. — Он грязный, — без поучения, а с некоторой смущенностью и отрешенностью сказал Бэтс. — И что? Я хоть весь его языком тебе вылизать могу, глупый, — поглаживая ладонями мужественные плечи и талию, Джокер, закатив глаза, прижался к месту, которое только что покрыл своими слюнями, обнимая. И стоило ли повторять, что ему нравилась такая безнаказанность за действия, которые хотел опробовать со своим заклятым врагом так давно? Что-то в качестве внезапной мысли, что-то как цикличная, не отпускающая сознание, влажная фантазия. — Я уйду, когда догорит сигарета. Тотчас переменившись в лице, Джокер печально взглянул на тлеющую бестию, которой так и не смог насладиться — половина её отсутствовала. Объятие исчезло, перелившись в руки: окутав ладонями выраженные скулы, Джей с несвойственной лаской подарил осторожнейшее касание пухлым губам, создавая ощущение, словно этот миг, как и приятная встреча, последний. Словно они больше никогда не свидятся. Тоскливо перебегая глазками с одного идентичного сенсора вместо глаза на другой, Джокер искал хотя бы отголосок души в этих зеркалах без отражения. Он не хотел, чтобы Рыцарь ночи уходил так быстро. Ну неужели вся страсть, которая у них есть, вынуждена выливаться в простыни пошарпанных мотелей и ни в чем другом? Почему его мужчина просто не может сделать хоть что-то взаимно добродушное по отношению к нему, кроме как лежать, прикованный к подушке, и командовать, когда ему стоит уйти, а когда нет, хотя все, казалось бы, шло так хорошо? — Если думаешь о плохом, попробуй закрыть глаза и сосредоточиться на чем-то другом, — абсолютно неуместно посоветовал Бэтмен, не понимая, что источником всего плохого в сумасшедшей голове был именно он сам. — Сладкий, не обижайся, но мне даже в Аркхэме психологии советы давали более эффективные, — язвительность в этой ситуации — самый компромиссный ответ, — если я тебя послушаю, то всю жизнь проведу с закрытыми глазами. Тишина. Визави в ожидании смотрит на Джея, эгоистично ожидая послушания. А что Джей? Закатил глаза, цыкнул, но послушался. Если это поможет на время задержать Бэтса, то почему бы и нет? Снова прильнув к железной грудке, он закрыл глаза, даже не стараясь думать о чем-то другом… Скорее, конечно же, о ком-то другом, кроме своего Готэмского властителя в устрашающем плаще. Как хотелось бы провести больше времени в таком, пускай неудобном физически, но уединенном и близком положении. — Сосредоточься на моих касаниях. Тяжелые пальцы, бережно распределяя волоски, разделяя, а после снова соединяя, опустились ниже, слегка массируя плечи, поглаживая спину, покуда дотягивался. Кончиками перчаточных подушечек коснулся ушного завитка, потирая тонкую кожицу за ним. Джокер, как кот, засыпающий под дыханием отдыхающего хозяина, хмурился. Сосредоточиться было тяжело. Можно даже сказать, что мысли усугубились, больше потопая в печали, чем прежде, от осознания, что это первое проявление такой тактильности у Тёмного Рыцаря — как бы не спугнуть? Сердце забилось чаще — поверить было трудно, насколько этот гребанный наркотик уязвил и без того смертное тело. Джей никогда не был неравнодушен к касаниям, чтобы сейчас, боясь вздохнуть, нацеливать всё внимание до шума в ушах на фарфоровые касания, медленно тая в грязную лужицу, обтекая массивный силуэт и впитываясь в простынь. Но что с мыслями? Стало легче. Так работает усиление искренних чувств, создаваемое Валентининым проклятьем? Или это тот трепет, который Джокер столько лет старался в себе унять, не разрешая даже своей услужливой Харли касаться там, где не ждут? Открывая глаза в невыносимом томлении — любовном и мучительном — Джокер, получив заботливый поцелуй в нос, совсем растерялся. — Помогло? — умильно улыбнулся Бэтс, в последний раз погладив уже лохматую макушку. Но Джей никогда не признает, что совет сработал, считая всё произошедшее только наихитрейшей манипуляцией, которая, как ни крути, сработала, успокоила и убаюкала бдительность. Серьезно глянув на сигарету, он увидел то, что ожидал. — Догорела, — интонация звучала мрачно, но в привычной для Джокера манере — обозленно всего на пару мгновений, чтобы впредь, улыбнувшись, свести все в шутку или саркастичную улыбку. Тот ли это случай? Приподнявшись так юрко, будто ждал этого всю ночь, Бэтмен вернул достоинство туда, где ему место, прежде чем уйти, и кинул многозначительный взгляд меж щелью отельной двери. Откинувшись, Джокер нерадостно смотрел в потолок, вглядываясь в него, как в небесные звезды, чтобы расплыться в наидовольнейшей, чеширской улыбке, закинув руки за голову. Бэтс ушел, но он вернется. С театральным перерывом, но это не конец. И, поверить только, этот раз был словно даже приятнее, чем прошлый. Дело привычки или отсутствия кровопролитного финала, которого партнер удостоился в прошлый раз? Неважно! Мурлыкая под нос чистое, мелодично джазовое соло — что-то из дискографии Фрэнка Синатра — он дотянулся до второй сигаретки, чтобы снова закурить, играясь с дымом: овалы, кольцевидные кружки (чуть ли не сердечки, как в старых диснеевских мультфильмах) и резко вывалившийся следом остаток, как от паровоза, топливом которого стало бревно потолще тех дров, что кидают в русскую печь. Хихикая от своих же мыслей, преисполнившийся от приятной встречи, он даже включил телевизор (поразительно!), чтобы сыскать музыкальный канал. Сил хватало, чтобы станцевать что-то прямо в постели, дрыгая ножками, но коснуться пола, а вследствие земли, чтобы дойти до дома, было попросту лень, поэтому почему бы не переночевать в отеле? Стоило лишь посетить горячий душ для более крепкого сна (интересно, сможет ли когда-нибудь Джокер согреться ночной дремой в объятьях своего любимого мужчины…) Спустя недолгое время он долистал до канала, что с первых секунд поразил своим броским изяществом: знакомая джазовая мелодия из живых инструментов, завывающие саксофоны с игривым пианино, по клавишам которого ритмично ударяли стертые подушечки, басовая гитара — БЛЕСК, одним словом! Пульт, легший отдохнуть возле оголенного бедра, подкрадывался к краю, как канатоходец, балансирующий на тросе. Из-за занавеса не выделяющейся походкой выскочил какой-то знакомый мужчина в элитном костюме, воняющий одеколоном через плоский экран мотельной плазмы. Это тот, кто есть повсюду, но настолько скучен и нелеп, что ничем не запоминается. Ассоциируется с Готэмом, но словно и не имеет к нему никакого прямого отношения, живя поодаль от цивилизации и всей настоящей грязи суровых улиц. «Как его там…» «♫~ Брюс Уэйн! Поприветствуем Брюса Уэйна в нашей студии!» Да, точно. Этот зажравшийся пижон, только твердящий свою правду, но ее не выполняющий. Какая же может быть от него польза в Готэме, если сам он, подкрадись в его офис, наверняка будет молить о пощаде — подставь ты к нему нож, нацель пистолет — как некогда умершие его родители, абсолютно точно ничего не принесшие этому безнадежному городишке. Аж настроение испортилось. Блядские, глупые политики, которые сами не понимают, чего хотят и что делают. Его шаблонная улыбка ослепила Джокера, заставив в омерзении поморщиться — ну прям с рекламы стоматологии и зубных паст. — Всю малину испортил! — Вякнул он, раздраженно жестикулируя. Только потянулся к пульту, как ВДРУГ тот, сорвавшись с «каната», пал на ковролин, закатившись под кровать. Непристойно ругнувшись, Джей продолжал вспоминать самые потаенные свои знания в искусстве матершины, стараясь нащупать руками в кривой позе свою цель и периодически поглядывая на гостя глупого шоу. Но, остановившись и оторопев, он всё вглядывался в телевизор, продолжая выискивать глазами то, что успел словить. Ну же! Покажите крупный кадр с этим надоевшим лицом, иначе нестабильный рассудок помешается окончательно! В перерыве между кадрами подлетев к углу постели, Джокер в смятении надеялся понять, что просчитался, но… Нет. Всматриваясь в мужественные скулы, он снова опознал то, что портит совершенство — красноватый, блеклый от тонального крема, наверняка нанесенного гримерами-дилетантами, знакомый шрамик. Да нет, это просто совпадение… И в этот миг, чувствуя осуждение на помеченной точке через время и расстояние, Уэйн потирает заживающий шрамик, немного стерев с него маскировку. Еще охотнее, чем некоторое время назад, Джокер наконец поднимает пульт — кто ищет, тот всегда найдет — чтобы сделать погромче. — Мистер Уэйн, простите, не по теме, но я заметил на вашем идеальном лице изъян. Я бы не стал спрашивать, если бы не интересующаяся в перерывах аудитория… — неловко хмыкает ведущий, бескультурно указывая на интересующее место пальцем. — Ничего необычного, — в секунду недоумевающе, но вполне собранно ответил Уэйн, — просто я предпочитаю бриться не машинкой, а станком. Как видите, не всегда удачно. Не во всем я идеален. Закадровый смех, звучащий вполне натурально, разбавляемый более громким, передним смешком ведущего и миллиардера, узнаваемо морщившего в ухмылке подбородок. Что происходило дальше, Джокеру уже не было интересно. Он моментально выключил телевизор, размышляя, штраф в каком размере придется платить за разгромленный номер. Черт возьми, этот рубец был именно НА ТОМ месте, которое Джокер целовал минутами раньше, обнимая ногами пояс Бэтмена. Этот идиотский подбородок с ямочкой и маленькие обаятельные складочки в уголках губ при растянутой улыбке… Бархат фальшивого смеха прорезался на низах, напоминая раскаты грома Рыцаря Ночи, который, подталкиваемый ядом Валентины, наконец смог открыться Джокеру лучше. Состроив яростную гримасу, выражая эмоцию вернее, чем театральные маски древней Греции, он с болезненным хрустом разломал пульт на две ровные половины, кинув одну из них в невиновный телевизор, а второй куда-то в угол, отправив на наказание. — «Я такой же, как вы! Ха-ха! Бедный, станком бреюсь, поранился, ха-ха-ха!» Правда глаза колет?! — истерически вскочив с постели, он кинул первую попавшуюся вазу в тонкую стену, — Интрига нарушена, поздравляю! Ебучий миллиардер, который решил отомстить за убийство родителей. Просто супер! Идеально сходится, так держать, БэтУэйн. Грохот внезапно перевернутого стола вызвал у соседей всплеск взаимно истеричных стуков с молящими криками быть тише. — Перетрахал одну половину Готэма в мозг, другую в вагину, чтобы теперь выеживаться передо мной: «ой, я не должен был тебя спасать», «нас никто не должен видеть», «и бла-бла-бла». Филантроп, блять, ушастый. Скрестив руки на груди, Джокер, задыхаясь, зачесал растрепанные волосы и закинул ногу на ногу, словно только что его обидела вся планета. Очевидно, он увидел то, чего не должен был. Прямого доказательства причастности завсегдатая высокосортных заведений к тягостной работе ночной мессии не было, но неописуемым шестым чувством Джокер знал, что прав, пускай это еще стоило проверить. И принц преступного мира пообещал себе перебрать, как возможный план, все самые отвратительные методы.