Цена счастья

      Она постучалась в дверь и отошла на пару шагов, за дверью послышался торопливый хруст облаков, после чего дверь отворилась. На пороге появилась кобылка-пегас средних лет. Ее салатовые глаза замерли в изумлении, уставившись на незваного гостя, рот слегка приоткрылся, будто она безмолвно вскрикнула. По ее телу прошла волна мурашек, поколебавшая ее шерсть персикового цвета и короткую багрово-фиолетовую гриву. Вид у нее был таким, как будто она увидела перед собой привидение. Это была Санрайз Лили, названая тетя Коузи Глоу. В ее глазах она совсем не изменилась и не постарела ни на год, это согрело её душу. Но ее реакция заставила Артикл поволноваться. "Неужели узнала?" — подумала она, и сердце ее ускорило ритм.       — С вами всё в порядке? — писклявый тон, с которым был произнесен вопрос, заставил кобылку опомниться и помотать головой.       Она не торопилась с ответом. Когда она пришла в себя, то попыталась вновь приглядеться к гостье, но призрачный образ, который она увидела, растворился в воздухе, оставив перед ней незнакомую кобылку, которая ожидала ответ на вопрос.       — Простите, мне показалось, что я вас с кем-то спутала.       — Вот оно что, наверное, с какой-нибудь знаменитостью. — от ее фразы Санрайз передернуло.       — Да, можно и так сказать. — угрюмо проговорила она. — Чем я могу вам помочь?       — Я ученица принцессы Твайлайт Спаркл, меня зовут Эфимерида Артикл. Её высочество направила меня в Клаудсдейл, чтобы я побольше разузнала о жизни преступницы Коузи Глоу и предоставила ей отчет о том, какие уроки из всего этого я смогла усвоить. — весело и непринужденно сказала она, отчего ее собеседница окончательно потеряла остатки хорошего настроения.       — Опомнилась. — буркнула еле слышно кобылка, после чего более звучно добавила. — Простите, но я ничем не могу вам помочь. — Артикл предполагала, что упоминание о принцессе может омрачить тетю. Однако, увидев, какой неприветливой и холодной Санрайз стала после этого, заставило ее закономерно удивиться.       — Но до меня дошли слухи, что вы были близки с ней и ее матерью.       — Да, я была, но в данный момент у меня есть неотложные дела. Приходите в другой день, или лучше не приходите никогда, я все равно не смогу рассказать вам многого. — она попыталась закрыть дверь, но, лишь она взялась за ручку двери, как ее собеседница остановила ее.       — Мне очень нужно узнать подробности. — настойчивым тоном проговорила она.       — Оставьте меня в покое. — также настойчиво было сказано в ответ.       — Пожалуйста! Это очень важно для меня.— в этой мольбе было что-то знакомое для Санрайз. Настолько знакомое, что она перестала сопротивляться. Что-то неведомое из глубины души заставило ее дать собеседнице шанс.       — Хорошо, но при соблюдении некоторых условий. Не использовать прозвища, титулы или приставки к имени в разговоре о ней или принцессе. Просто называйте ее Коузи или Коузи Глоу. Также не стоит упоминать ее поступки. И, конечно, не нужно никого оскорблять в этом доме. Вам ясно?       — Предельно. "Видимо, нужно было придерживаться версии с факультетом журналистики. Кто же знал, что имя принцессы может не только открывать, но и закрывать двери законопослушных граждан?"       Она впустила ее в дом. Проходя по прихожей, она зрительно оценивала обстановку внутри. Ничего не изменилось с того дня, как она была здесь в прошлый раз. Те же фотографии на стенах, та же мебель, столько памяти о прошлом. В воздухе начинал образовываться запах выпечки, похоже, тетя пекла печенье к возвращению своей семьи.       — Хотите чаю? — спросила Санрайз, уже совершенно успокоившись.       — Не отказалась бы.       Усадив Артикл за кухонным столом, Санрайз поставила чайник с водой кипятиться, попутно проверяя состояние печенья в духовке. Их короткий конфликт оставил отпечаток печали на ее лице.       — Значит, вы хотите узнать о Коузи? Удивительно, что принцесса вспомнила о нас спустя столько времени.       — Хотите сказать, она не посещала вас после ее заточения?       — Нет. Зачем ей это? У нее же работы непочатый край. Как найти время в плотном графике для того, чтобы поговорить с опечаленной матерью? «Как я и думала. Всё же ты редкостная тварь, Твайлайт.»       — Думаю, это было большой ошибкой с ее стороны.       — Странно, что вы ее не защищаете. Я думала, вы поддержите ее, как ее ученица. — в голосе ее была нотка удивления и печали.       — К счастью, у нас свобода слова, и я могу спокойно осуждать поступки своего учителя и правителя в одном лице. — после этих слов она выдержала небольшую паузу и продолжила. — Как вы отреагировали на ее побег?       — Сказать, что я была удивлена, - это ничего не сказать. Еще больше меня удивило, что ее не поймали. Сейчас мне больно думать об этом.       — Вы переживаете за нее? — с осторожностью поинтересовалась она.       — А как тут не переживать? Она ведь мне тоже как дочь! Как только представлю, что она слоняется по улицам, голодная, замерзшая и озлобленная на весь мир, — ее вновь передернуло от дурных мыслей.       — Значит не злитесь на нее за ее... поступки?       — Не совсем, но я бы не назвала это ненавистью или злобой, скорее непониманием и печалью. И еще я просто не понимаю, как можно было так с ней поступить? Она же просто запутавшийся жеребенок. — на глаза Санрайз начали накатывать слезы, но она быстро утерла их, когда чайник начал свистеть у нее за спиной. — А вы? Считаете ли вы ее злом? Простите, это неуместный вопрос.       — Нет. — резко и утвердительно ответила она. — Нет, не считаю.       — Трудно поверить в искренность таких слов. Но если вы и вправду так считаете, то я вам благодарна. Приятно знать, что не только близкие и друзья готовы поддержать ее.       — Вы сказали, друзья? У Коузи были друзья в Клаудсдейле?       — Не думаю. В школе она была довольно замкнутой. Но в соседнем городке, в Понивиле, у нее были друзья.       — Она, наверное, писала вам об этом в письмах.       — Как вы узнали? — Санрайз вновь начала приглядываться к ней.       — Просто предположила. — не подавая вида, оправдалась Артикл.       — Ваше предположение верно. Но вообще-то мне довелось лично с ними познакомиться.       — Неужели? — эта информация заставила ее переменить позу на стуле с расслабленной на более собранную. — И как же их звали?       — Ой, я уже и не вспомню. Кажется одну звали... — она попыталась напрячь память. — Нет, простите я не смогу вспомнить.       — Ну хотя бы опишите! — ее нервное поведение заставило Санрайз напрячься.       — Это были земнопони, единорог и пегас, все трое были кобылками. У пегаски была рыжая шерсть и всклокоченная фиолетовая грива. У земнопони желтоватая шерсть и красная грива, кажется, она подвязывала ее бантом. У единорожки белоснежная шерсть и двухцветная пастельно-фиолетовая грива с завивкой. Кажется, как-то так они и выглядели. "Это они!" — подумала, Артикл вновь отклоняясь на стуле. — "Тогда, во сне, Луна говорила правду, у нее все еще были друзья, и этими друзьями были меткоискатели!"       — Вы их что, знаете? — поинтересовалась Санрайз, наблюдая за удовлетворенной реакцией гостьи.       — Да. Две из них - сестры воплощений элементов гармонии.       — Вы шутите?! Тогда то, что они пришли сюда, вдвойне удивительно, учитывая поступки Коузи.       — Это почему же? Зачем они приходили к вам?       — Они заполняли петицию. Разрешение на освобождение Коузи из камня. Сказали, что пришлось приложить немало усилий, чтобы меня отыскать, в школе Дружбы им не дали информации о родных из-за конфиденциальности. Поэтому им пришлось лично обшарить весь Клаудсдейл в поисках меня. Сказали, что потратила на это месяц.       — Они что?! — она не смогла сдержать легкий вскрик счастья, вырвавшийся из ее груди.       — Вы разве не знали? Принцесса не рассказывала вам, как своей ученице? — в Санрайз зарождалось всё больше сомнений.       — Возможно, рассказывала, просто в тот момент я плохо ее слушала или недопоняла. А вы, я так понимаю, подписали петицию? — она попыталась быстро вернуться к предыдущей теме.       — Конечно же, я подписала, и не я одна. В петиции было еще семь имен, когда я подписывала её. Как вы можете догадаться, их я тоже не смогу вспомнить.       — А сколько нужно было?!       — Всего десять.       — Десять имен, и ее бы освободили из камня?! — она схватилась за голову как умалишенная, совершенно позабыв о том, чтобы держать себя в копытах. Ей было непросто придерживаться роли перед тетей, ведь это было равносильно коварному обману родного ей пони. — Но разве не набралось десяти пони, что готовы были ее освободить?       — Не всё так просто, подписавшийся должен был знать ее лично, быть осведомлен о ее поступках и искренне желать ей свободы.       — Неужели не набралось десяти пони, которые готовы были пожалеть ее?! — повторный вопрос был риторическим и направленным в кухонный пол. — Ясно, такой исход следовало ожидать. — мрачно проговорила она, вновь поднимая голову на собеседницу. — Вы не могли бы сказать, сколько всего подписей было собрано?       — Кажется, девять. Девять подписей за три месяца, а потом... ни одной, вплоть до ее побега.       — Девять. — Повторила она за ней, смотря в пустоту. "Одна подпись и мои муки закончились бы за три месяца."       Санрайз хотела добавить небольшую информацию к обсуждению, но, видя реакцию гостей на ее слова, она решила не продолжать, чтобы не усугубить ситуацию.       — Кажется, вы немного меня отвлекли от вопросов, которые я планировала задать вам. — произнесла невозмутимо Артикл, вновь придя в себя после небольшого шока. — Я хотела поговорить о матери Коузи. — от ее слов лицо Санрайз побледнело, а зрачки сузились.       — Может, сделаем перерыв? Печенье готово. Не желаете угоститься? — ее голос дрожал от испытующего взгляда собеседницы.       — Если вы желаете. — сказала Артикл, отводя грустный взгляд от перепуганной тети.       Ей не хотелось пугать ее, и, если быть полностью честными, ей самой тоже требовался отдых, чтобы подготовиться к неутешительным новостям. Она заранее предполагала, что они будут неутешительными. За всё время их разговора Санрайз ни разу не упомянула маму, и ее реакция говорила сама за себя. Артикл подозревала, что Санрайз начала догадываться, кто сидит перед ней, и поэтому не хотела огорчать ее новостями о том, что мать ее разлюбила и бросила.       Перерыв прошел почти в мертвой тишине. Иногда Санрайз пыталась задавать вопросы на отвлеченные темы, чтобы продлить хрупкую атмосферу умиротворения. Но Артикл отвечала односложно и замкнуто, не желая утаивать правду от себя дольше необходимого. Она решила, что сможет принять любое решение матери, даже если та решила оборвать все связи с ней. Она понимала, почему это могло бы произойти, и в этом была только вина Коузи Глоу.       — Давайте вернемся к нашему разговору. — спокойно, но угрюмо попросила Артикл.       Санрайз поначалу ничего не ответила, лишь устало и грустно вздохнула. Лицо ее, вновь начавшее принимать здоровый оттенок во время перерыва, опять стало нездоровым и расстроенным.       — О чем конкретно вы хотели спросить меня?       — Мать Коузи больше не проживает в Клаудсдейле?       — Можно и так сказать. — она горестно усмехнулась с отрешенным взглядом.       — Как она отреагировала на заточение дочери?       — Поначалу не верила. Не хотела верить, что ее дочь постигла такая участь, но фотография в газете доказала ей обратное. Как только это подтвердилось, она хотела сразу же полететь в Кантерлот. Совершенно не подготовившись и не заботясь о себе.       — Очень на нее похоже. — шепотом добавила Артикл.       — Что вы сказали?       — Ничего. Пожалуйста, продолжайте.       — Я отговорила ее от поспешных решений. В то время столица была не в лучшем состоянии, и у принцесс было много работы. Я убедила ее подождать хотя бы месяц, чтобы она могла отложить деньги на поездку, билеты и проживание. Кто знает, сколько ей пришлось бы ждать аудиенции.       Артикл слушала рассказ совершенно неподвижно. Сердце в груди сдавило невидимой преградой.       — Пока мы ждали, я предложила ей писать обращения к принцессам. Она смирилась с моим предложением и каждый день писала и отправляла эти обращения. Но, к сожалению, никаких ответов она не получила.       — Что потом? — ее вопрос заставил Санрайз отвести взгляд и сжать губы. — Ясно. Можете не отвечать. — глаза Артикл намокли. — Она смирилась с тем, что ее дочь оказалась монстром, и захотела оборвать все связи с ней. Возможно, общественное давление или самоосуждение подтолкнули ее к этому, не важно. Суть одна - она разлюбила ее. И в этом нет ничего странного или сверхъестественного. — почти безэмоционально проговорила Артикл.       Она собиралась встать из-за стола и удалиться, пока у нее не начали идти слезы. Перед тем как уходить, она достала одну из визиток и ручку и что-то написала на обратной стороне визитки.       — Спасибо за...       — Это неправда. Она очень, очень любила ее, — прервала ее Санрайз, на ее глазах тоже появились слезы.       — Есть другие причины, почему она пропала из города? — ответом на ее вопрос стали безмолвные кивки головой и прикушенная нижняя губа Санрайз. — Какие?! Какие еще могут быть причины?! — в отчаянном порыве она встала на задние ноги, оперевшись передними на стол.       Она заглянула полными грусти и отрешенности глазами в ее глаза. Санрайз прочитала все ее чувства в этом взгляде и ужаснулась. Все сомнения отпали, перед ней была не Эфимерида Артикл.       — Она... Она...       — Что?!       — Она умерла... — прохрипела еле слышно Санрайз, заливаясь слезами.       Слова невысказанной правды в это мгновение ударили ее в самую душу, словно игла, после чего растворились в безмолвии комнаты. Заполненный слезами глаз дернулся. В ушах пропали какие-либо звуки, уступая свое место сначала полной тишине, а затем раздражительному писку, словно кто-то пытался порвать металлическую струну у нее в ухе. Она потеряла равновесие, упав с задних ног крупом на облачный пол комнаты, перед глазами все плыло и смешивалось в водоворот красок. Лишь изредка в этом водовороте она могла заметить, как Санрайз в панике металась по комнате и пыталась привести в сознание ее сбоящий разум и расфокусированный взгляд.       — Умерла! — разрушающий душу мучительный и полный боли вопль прозвучал из ее уст как сдавленный и еле слышимый хрип. — Н-но как? Когда? — лишь эти слова она смогла выдавить из сжимающегося от чувств горла.       — Через полтора месяца после заключения Коузи в камень. Она загнала себя работой до изнеможения в отчаянной попытке забыться и отстраниться от мучительного ожидания. Внезапно на работе у нее случился разрыв нескольких дыхательных мешков. У нее было наследственное заболевание, из-за которого шанс такого повышался, даже так, если бы ее тело было в лучшем состоянии, она смогла бы продержаться до больницы. Но в итоге она умерла от кислородного голодания и внутреннего кровотечения. — еле держа себя в копытах, проговорила Санрайз, попытавшись приложить намоченную холодной водою тряпку ко лбу Коузи. "Истекла кровью! Захлебнулась в крови!" — мысль об ужасной смерти матери начала выжигать ее мозг изнутри адским пламенем.       — Прости меня! Молю, прости! Я ничего не знала, так как сама тогда лежала в больнице. Я должна была лучше заботиться о ней. Я должна была лучше утешить ее. Я должна была любой ценой помочь ей попасть в Кантерлот в кратчайшие сроки.       Санрайз покорно, в поклоне, легла перед страдающей. Она рыдала и молилась в ожидании кары, которая обрушится на нее за ее ошибки. По ее мнению, она и только она была виновна в том, что Коузи лишилась матери, поэтому для нее было логично принять наказание за свои ошибки. Но кары не последовало.       Подняв голову, она увидела, что ее гостья судорожно собирала вещи и готовилась уходить. Коузи пыталась вновь придерживаться образа, с которым вошла в этот дом, но из глаз ее непрерывно текли слезы, а приветливую улыбку перекосило, будто от инсульта.       — Мне пора, до свидания. — быстро протараторила она.       — Постой! Прошу, остановись, Коузи! — слова Санрайз заставили Коузи сжать челюсть от грусти. "Все-таки узнала! Все потому, что я не смогла держать себя под контролем в ее присутствии."       — Вы с кем-то меня спутали, мне пора.       Уклоняясь от попытки заключить ее в утешающие объятия, она выбежала из дома, громко закрыв за собой дверь. Санрайз побежала за ней следом, но, выбежав на улицу и оглянувшись по сторонам, она не увидела её, будто та растворилась в воздухе. Вновь вернувшись в дом, она начала собираться, написав записку мужу и сыну о том, куда собралась. Положив письмо на кухонный стол, она наткнулась на оставленную Коузи визитку, на обратной стороне было написано: «Прости меня за все, тетя».

***

      Слоняясь по кладбищу Клаудсдейла, она шаталась так, будто осушила бочку крепленого вина. Хаотично шагая, она озиралась на могилы. Бредовое помешательство заставляло ее держаться на ногах и искать могилу матери. Заприметив вдалеке знакомую фигуру, она укрылась от ее взора за массивным постаментом. Это была тетя Санрайз. Она сидела около одной из могил, которая ничем не выделялась на фоне других, и озиралась по сторонам, желая выцепить взглядом хоть одну живую душу в этом мрачном месте. "Она хорошо меня знает. Догадалась, что я приду сюда."       Коузи не хотела вновь встречаться с ней не потому, что ненавидела ее, а потому, что не хотела, чтобы та видела ее в таком состоянии. Прождав так до самого вечера, она наблюдала, медленно сходя с ума от ожидания, как кобылка сидела около могилы, даже не помышляя о том, чтобы уйти. Даже когда поднялся ветер и начался дождь, она не оставила свой пост, смиренно охраняя это сакральное для них двоих место, как древний страж, рассчитывая встретить Коузи. "Умоляю уйди, не мучай себя и меня этим."       Лишь когда муж с фонарем, зонтом и теплой одеждой отыскал Санрайз на кладбище, она переменила позу. Она обняла его, рыдая. Муж утешил ее и отогрел, после недолгого разговора она, склонив голову, на что-то согласилась, и они вместе улетели, оставляя ночное кладбище в полном распоряжении Коузи.       Дождавшись, пока они полностью скроются из вида, Коузи подбежала к могильной плите. Надпись на ней гласила: «Морнинг Глоу; 30.05.3007 — 2.09.3036; прекрасный друг и любящая мать». Всхлип вырвался у нее из груди. Она не хотела верить в то, что это было правдой. Копыта затряслись, когда в нос ударило зловоние, запах, который она не чувствовала несколько лет, вновь начал наполнять воздух. Ненавистный запах смерти, который она перестала чувствовать после побега из Чалквуда, вновь нашел ее. Сжав челюсть с такой силой, что во рту появился вкус металла, и выпучив налитые кровью глаза, переполненные первобытной яростью, она принялась разрывать могильную землю.       Она с остервенением копала землю копытами, та с неохотой поддавалась, размываемая дождем. Коузи рыла и рыдала, не переставая, ее телом и разумом завладел *амок. Яма глубиной почти в два метра была вырыта ею всего за пару часов. Ее конечности ломило от боли и нервной дрожи, все тело было покрыто липким потом и грязью. Ее голова пылала огнем, а тело страдало от холода, но ей хватило сил, чтобы открыть крышку гроба. Сдавленный воздух, пропитанный гнилостным смрадом, ударил ей в лицо, вызывая приступ рвоты, который она подавила. Перед ее взором предстало не тело, но скелет, освещаемый редкими проблесками молний. Она с трепетным ужасом подняла череп, который с легкостью отделился от шеи и нижней челюсти. Присматриваясь к нему в ночном мраке, она, тяжело дыша, разглядывала его на протяжении нескольких минут, изучая каждый изгиб, после чего прижала его к своей груди, приобняв его. Моментально после этого безумного, переполненного любовью и сожалениями жеста привязанности раздался крик ужаса и боли, больше похожий на вопль раненого зверя. Вопль эхом разнесся по кладбищу, колебля могильные плиты и тревожа призраков.       Когда, спустя примерно двадцать минут, в сторону предполагаемого источника этого крика прибежал перепуганный до полусмерти охранник, то ничего не обнаружил. Лишь недавно закопанная могила привлекла его внимание.       — Неужели собаки попытались разрыть? — спросил он самого себя вслух, после чего вернулся на свой пост.

***

      Консьерж небольшой гостиницы на окраине Клаудсдейла скучал поздней ночью за стойкой регистрации. Туристов в Клаудсдейле не предвиделось еще около недели, поэтому заняться, особенно в ночную смену, было нечем. Так ему казалось до того момента, как в гостиницу вошла молодая кобылка, мокрая и с ног до головы перепачканная в черной грязи. На ней была когда-то белоснежная блузка, а на спине в сумке у нее было запрятано нечто объемное, распирающее сумку изнутри. Она выглядела как оживший мертвец, только что выбравшийся из могилы. Еле стоя на ногах и хрипя так, будто она была готова выплюнуть свои легкие, она начала двигаться в его сторону. Ее взгляд был пустым и безжизненным, как у рыбы, выброшенной на берег. Переполненный ужасом, он хотел было попытаться прогнать ее, но та упреждающим действием бросила увесистый кошель с монетами на стойку регистрации. Этот жест был для него понятен без слов. Он молча положил ключ от комнаты, после чего наблюдал, как она скрылась с этим ключом в коридоре гостиной.       Остаток ночи прошел для него как кошмарный сон. Единственная посетительница номера вопила и стонала, гремела и рыдала, как банши. Даже облачные стены, славящиеся своими звукоизолирующими свойствами, не могли скрыть всех звуков, доносившихся из ее комнаты. Он хотел бы прервать эти полуслышимые стенания, но боялся того, что может с ним произойти, если он попытается это сделать. К его счастью, ближе к утру все смолкло.

***

      Коузи лежала под дождевым облаком в душевой номера, после всего, что она учинила в номере отеля. Она обнимала череп матери и что-то неразборчиво шептала ему. Дождь смывал с них могильную грязь и нечистоты. В ее теле не осталось сил ни на что. Ее разум потух как выгоревшая спичка. Она истощила все ресурсы своего организма голодом и жаждой.       Комната, в которую она заселилась, была уничтожена ею до основания. Облачный матрас был разорван и парил, как скопление мелких облаков в воздухе. Мебель из плотных облаков и небесной древесины была разбита. В некоторых местах на стенах были вмятины от того, что она безуспешно пыталась раскроить себе череп ударами головы.       Она пыталась наказать себя за то, что позволила такому произойти с самым дорогим для нее пони. Ею была предпринята попытка отравить себя, съев мыло и опустошив пузырек с неизвестным лекарством, который один из предыдущих жильцов номера оставил за комодом. Все это она обильно приправила алкоголем из мини-бара. Но ее раздраженный желудок не оценил такого поступка, опорожнил себя, обжигая ей пищевод и оставляя ее страдать рядом с лужей рвоты.       Выйдя из своего номера, не потрудившись обсушить себя после душа, она, оставляя за собой мокрый след, молча положила ключи на стойку регистрации, сопровождаемая испуганным взглядом консьержа. Коузи, ковыляя, побрела по облачному городу. Шла она недолго, вскоре упершись в край, за границами которого простиралось бескрайнее море серых штормовых туч, которые заполонили собой все пространство под Клаудсдейлом. Достав из сумок и выпив две единственные бутылки со своим тоником, она дала организму обманчивое чувство бодрости для последнего самоубийственного рывка. После чего нырнула вниз, в слой облаков, подгоняемая мышечным тонусом. Ее организм работал на пределе возможностей. Она летела в гуще облаков, не разбирая дороги перед собой. Ей захотелось покончить со всем этим вдали от городской грязи и суеты. Она хотела уединиться с матерью там, где их никто и никогда не побеспокоит.       Неизвестно, сколько продлился этот полет, но, когда она почувствовала, что даже тоник не позволял ее истощенному телу продолжать двигаться дальше, что ее мышцы начали деревенеть от усталости, Коузи достала дозатор со своим снотворным и попыталась в полете опустошить его, но лишь несколько пилюль не были сбиты в полете сильными порывами ветра и угодили к ней в рот. "Ничего, этого будет достаточно. Если не умру от яда, то хотя бы безболезненно сломаю шею или размозжу себе голову от того, что мое бессознательное тело упадет на землю с высоты птичьего полета." — мрачная, но удовлетворительная мысль пронеслась у нее в голове.       Она пролетела еще некоторое расстояние, пока не почувствовала, что ее крылья ослабевают и ее начинает нести ветром в разные стороны. Через мгновение ее веки отяжелели, и она почувствовала, что начинает падать. Но прежде чем ее тело ощутило удар, ее сознание покинуло ее, и она потеряла сознание.