I have a mouth, but I mustn't scream

Весь мир сужается до бегущего. Ничего лишнего, только цель. Убегающая цель. RK900 сорвался с места, как ветром унесённый. Бежать оказывается приятно. Его слуховые модули ловят свист, а лицо окатывает холодом. Мгновенно была выстроенна карта местности и два маячка на ней. Он чувствует, как растрепалась укладка, а цель неумолимо приближается. Девианту от него не убежать, не сбежать и не спастись — это точно. Он догонит цель за сто три метра, за менее двадцати секунд, но… Девятисотый замедляет бег, пока детектив Рид точно не скрывается из виду. И не сможет ничего увидеть. Вшитые в систему программные поощрения и наказания не расчитанны на девианта. На злоупотребление ими. И может… Да! Да-да-да! Кто против скажет? Только тот, кто увидит! Девятисотый же только чуть-чуть… RK900 чуть замедляется, оказавшись с целью вровень, и дёргает его за капюшон. Девиант, разумеется, пошатывается, но девятисотый не пытался свалить его с ног. Цель бросается в другую сторону, но охотник на девиантов тут же оказывается перед ним. Как девятисотый и рассчитывал BL100 тут же разворачивается, но в его глазах вспыхивает такой всепоглощающий ужас, что просто невозможно. RK900 не наносит ударов, но и держится так, чтобы его не могли достать в ответ. Шаг влево, шаг вправо. Танец. Куда бы ни дернулась цель, RK900 мигом оказывается сбоку на шаг позади, не позволяя далеко убежать. В один момент он замирает, позволяя цели пробежать немного. Раз Девятисотый, едва заметно щурится, примеряясь и прицеливаясь. Смотрит как отдалялся черный силуэт. Слушает отдаляющейся свист-шорох болоневой ткани. Его он будет слышать ещё очень долго. На столько BL100 не удерёт. Он успел скрыться из поля зрения и залезть на крышу по трубе. Два И это охотника полностью устраивает. Ну не видно, где цель, он все равно её слышит и смотрит на перепуганного BL100 на камерах. Он будто не видел, куда сорвался, главное — не останавливаться. Девятисотого даже позабавило. Он пригнулся, встрепенулся, отмечая цель. Ботинки поелозили туда-сюда, глубже впечатываясь в грязный мокрый снег. Он даже захотел понаблюдать, сколько будет бежать его цель. Азарт погони, боевые протоколы… Ничто, кроме нейтрализации цели, не имет значения. Мир сузился до бегущего андроида. Если кто-то встаёт между ним и целью, он уничтожит преграду. И это так приятно. Игры кончались. Пора заканчивать! Точно! Три Маячок Гэвина близко. И это значит: теперь точно хватит. Девятисотый срывается на полной своей скорости. Лёгкий носитель и широкий шаг. Длинный скачек: почти до второго этажа сразу. Он вцепился в подоконник, подтянувшись и прыгнув, цепляясь руками за трубу. RK900 слышит задушенный всхлип и торопливые шаги, срывающиеся в бег. BL100 прыгнул на соседний балкон, с него — в снег. На что он понадеялся? RK900 со всей силы пинает девианта по лодыжке. Вряд-ли тот вообще понял, что попал в его руки. Пальцы хватает и предупреждающе сжимаются на шее BL100 до треска. Одно лишнее движение, и девятисотый отдерёт голову от тела. Оба это понимают. Девиант выглядит очень напуганным. Такого девятисотый ещё не видел, поэтому старается запомнить лицо BL100. Для него, это, должно быть, была гонка со смертью. RK900 ждал звука шин. Запыхавшийся Гэвин, выскочив из патрульной машины, просто смотрит на эту картину с полным непониманием. — Э, чучело, ты что творишь?! BL100 почти кричит: — Офицер, уберите от меня эту тварь! RK900 c трудом вспоминает, а зачем, собственно, он погнался за этим несчастным. — Джон, BL100 833-842-991, вы подозреваетесь в соучастии в убийстве Майка Адлера. Вы имеете право хранить молчание. Всё, что вы скажете, может и будет использовано против вас в суде. Ваш адвокат может присутствовать при допросе. Если вы не можете оплатить услуги адвоката, он будет предоставлен вам государством. Цель вопит ещё громче: — Да-да, признаю свои права, но это превышение полномочий! Он не преследовал, загонял меня как шавку! — Чё? После минуты молчания Гэвин тяжело вздыхает. Значит ли это, что RK900 облажался? Но где? — Ладно. Пакуем. Рид даже не смотрит на пойманного девианта. Но его взгляд, точно без страха, но как-то странно, с любопытством скользил по девятисотому? Это сродни похвале? Симпатии?

***

RK900 лёгким движением поправил что-то на жёстком воротнике, одному ему видимое, и запустил ладони под тяжёлую ткань, надавливая на ключицы, поглаживая, пока Гэвин не видит. Девятисотый не был и близко похож на человека. Он рассчитал упругую деформацию материала его корпуса. Тот вовсе не походил на мягкий на поверхности, чуть продавливающийся углепластик большинства андроидов. Слишком твердый. Кое-что весь день не даёт ему покоя, и, пока Гэвин разбирается с BL100 — RK900 не хочет знать, как, не хочет смотреть в зелёные глаза, полные страха и злобы. Полностью его вина. Он её не вынесет! Гэвин же любит работать один, напарника ему насильно всучили. Будто он — родитель нежеланного ребёнка, с которым он вынужден мириться, потому что давление общества не позволило сделать аборт. Детектив рад будет, что девятисотый куда-то пропал. Когда андроид выходит из участка, на улице уже темно и ночь. Млечного пути и звёзд из Детройта, к сожалению, не видно. Да и небо какое-то не такое, слишком светлое, и скорее грязно-рыжее, чем чёрное. Или это только сегодня? Когда машин на дороге остается настолько мало, насколько только могло быть, мигает уличный фонарь. На миг. И так же быстро мелькает темно-синий силуэт. RK900 подхватил с дороги голубя. Мертвого. С расплющенными глазами и беспомощно болтающимся пёстрым крылом. Он с утра его приметил и не мог перестать о нем думать. Только на время погони он забил о мертвой птице перед участком. Надо его похоронить. Со своей бесценной ношей RK900 направляется к реке. Идти всего час. С его шагом — и того меньше. Перемахнув через забор в парке, он оказывается на мягкой промокшей мусорной почве. Едва едва она держит его, и то ботинки проваливаются. Холодно. Не составляет труда вырыть ровную ямочку даже одной рукой. А со второй руки голубь скользит в нее, как влитой. К сожалению, это его место. Надо бы что-то сказать. Хотя бы минутой молчания почтить несчастную птицу. Но он ничего и не говорил. За весь день ему пришлось лишь по правилу Миранды зачитывать права. Не смотря на куртку, холоднo. Холоднее чем в брезентовой палатке, продуваемой всеми ветрами. N149 посылала ему боль. Без причины. Теперь-то он знал, что это и близко не является программным поощрением-наказанием, гарантировавшим, что он никогда не перегреется и не переохладится настолько, чтобы повредить компоненты, потому что вовремя уйдет из такой зоны, следуя программе. Во сто крат хуже. Андроид сосредотачивается на том, как слипшиеся в комья снег падает и остаётся в его волосах, медленно тая. А под формой, где сенсоры не регистрировали почти ничего, было не так. Ничего там нет. Как будто пусто. Воздух почему-то кажется тяжёлым без ветра в полёте, хотя атмосферное давление не поменялось. Ко всем этим новым ощущениям не привыкнуть, но и не хочется. Одиноко. Он и птичья могила. Нет сил это терпеть! Его бы не пробудили. Как не пробудили ещё восемь RK800 из башни «Киберлайф». Как его собатьев. Иерихон — место, где каждый андроид мог найти приют и утешение… Место, откуда его выкинули. Как собаку при переезде. Как ребенка в детский дом. Ему так кто-то нужен! Срочно! Он так не хочет быть один, не может, невозможно! Девятисотый хочет кричать. Так хочет. Вдруг хоть кто-то прийдёт на его отчаюную мольбу? Хоть когда-то кто-то сможет воспринимать его не как машину для убийств? Кто-то сможет с ним подружиться? Кто-то сможет полюбить того, у кого на лице вечно каменная маска? Нет. Никто не придёт. Он один. Единственные, кто был ему близок — его мертвые братья. Навсегда. Сейчас RK900 готов был нарушить свое обещание самому себе. Сил больше нет. Ему нужен кто-то. Лучший из людей, проницательный, умнейший и бесстрашный в своём любопытстве комиссар с пронзительными глазами. Тот, кто читал девиантам книги о непостижимых космических сущностях, сводящих с ума, и много подобном, пронизанном глубинным первобытным страхом перед неизведанным. Тот, кто рассказывал о своей жизни так, что хотелось жить дальше. Про холод ранней весны, объятия свежего ветра под ветровкой, уже не такой теплой — апрель же — и почему-то только тогда становилось по-настоящему тепло. Про автобусы, когда он смотрел в окна и вдруг замечал, как сильно выросла трава, как зазеленели нежные почки, а после не надышаться было воздухом от восторга. Не 1 марта приходила весна, а в те мгновения. Про Черногорские капища, полные забытых историй. Про санки, снежные горки и семейные застолья. Про маленькие, душные от кадильного ладена церквушки, в которых он вынужденно полюбил медовый спас, хлебушки с вином, когда с кисточки водой обливали прихожан, пасху с ее пёстрыми куличами и яичными боями да собирать пальцами со лба масло после помазания и облизывать их. Программа имитации давно коллекционировала едва заметные в тишине звуки. Стук его ботинок, голос и трение пальто о рубашку, звон значка в кармане, странный звук собственных ресниц, когда они тёрлись друг об друга при мигании, стук сердца и дыхание во сне. Он может сделать иллюзию совершенной. Теплые руки ложаться на плечи прежде, чем обвить его кольцом. Настоящее человеческое тепло. И собеседник. Его. Единственный. Тот , кто будет слушать. — Тшш. Все будет хорошо. — Знаете? — М? — Я люблю птиц. RK900 дергается, получив очередной сбой. К ошибкам программы защиты от девиации он почти привык. Больше не больно. Голова тяжелеет почти ощутимо, но серые глаза не отвернулись от мутного ночного неба. Лазарь отходит и замирает, начав растирать руки. И прячет их в карманах бежевого пальто. Хмыкает и прерывает тишину философствованием. Он это любит. Бессмысленные красивые слова. — У тебя всегда все было наоборот и много молчания. Ты похож на тех мальчишек, что в противовес маминым причитаниям бросаются в поля и окопы как в большое приключение, а возвращаются с глазами своих мертвых товарищей. Девятисотый почти соглашается. У него все всегда идет как-то не так, как он ожидает. И мертвые собратья за плечами имеются. А Лазарь продолжает: — Как думаешь, собрав побольше перьев, можно особым образом прикрепить их к палке можно получить крылья? Да. У него на уме лишь то, что взлететь не получится, а всё-таки однажды получилось. RK900 отвернулся, снова погружая руки в землю, цепляясь за нее, сгибая пальцы, чтобы выгрызти побольше. У него идея. Комиссар сразу его понимает. Может потому, что он — образ в голове андроида, часть его системы. Как хорошо было бы об этом забыть. Всё-таки придется доработать связную речь и умение складно и по делу говорить этой... Иллюзии? Программе? — Не в землю эту полегли когда-то, А превратились в белых журавлей. Они до сей поры с времен тех дальних Летят и подают нам голоса. Не потому ль так часто и печально Мы замолкаем, глядя в небеса? Голос Костич-Коновалова петь не умел, слова его самого особо не цепляют. Что-то из школьного прошлого? Девятисотый улыбнулся, если б мог. И говорит: — Мы были скорее как серые вороны. И RK900 стал казаться менее себе ненужным. Летать он умеет не только по-настоящему. — Я это в школе учил. Эй, у тебя программный сбой? — Нет. RK900 опускает голову, смотря на отражение в мутной воде мертвыми стекляшками. Он почему-то на миг обманулся, но сразу заставил себя эту веру подавить, потому что мог и потому, что она ему и не сильно-то была нужна. Мертвые стекляшки вместо глаз. — Мне что-то показалось. Девятисотый поворачивается к комиссару. Тому и не надо пояснять. — Ты иногда представляешь, что они живы? Совсем близко? Ну, возможно, вы ещё встретитись. Комиссар немного ждёт, пока в голове RK900 крутятся мысли. — Что ты чувствуешь? Он повернулся к RK900, смотря своими проницательными темными глазами. Такими темными, будто в них, как в черной двое, исчезает даже свет и выжидал ответ. — Я… Умиротворение? Что это? Не знаю. Простите. Человек улыбается наивному предположению девианта. — Не знать — не страшно. Я полагаю, у нас отсутствие надежды и смысла. — Разве это не плохо? — Смотря как смотреть. В отсутствии надежды есть нечто привлекательное, не находишь? Полное, абсолютное спокойствие. — Вконец доломать искалеченное, чтобы оно снова начало работать? — Ага. Всё-ё уже случилось. Всё в порядке. Без паники. Больше нет смысла беспокоиться. Не надо больше думать, как это предотвратить, есть ли шанс… Неа. Все кончено, и это нормально Удивительно. Правда. Напряжение спадает от слов Костич-Коновалова. Тревожные мысли отступают. Чувства скорби окрашиваются в более светлые и приемлемые для жизни тона. Жизнь словно… лучше, спокойнее, осознанней. С тоской с правильныеми очертания. — Давай будем задаваться другим вопросом: что мы сейчас будем делать? У нас нет ни надежды, ни смысла, и мы так свободны. Неожиданно RK900 откидывается, расслабленно свешивает руки. Уровень стресса опускается до абсолютного нуля. Столь резко и неожиданно, что сразу поднимается до единицы. — Что-то на бунтарском. — Находим радость в том, что должно быть наказанием. — Идут два Сизифа к реке… И эта шутка, кажется, нравится Лазарю. Он подхватывает: — Ахх… А там… Эшафот спокойствия. Девятисотому сложно даются следующие слова: — Мне нравится. И… я рад, что мы знакомы. — Я тоже очень рад. Андроид слегка улыбается ему, сверкая голубыми печальными глазами, в которых зарождалось нечто новое, удивительное и прекрасное. Лазарь бы так сказал. Но девятисотый не видел своих глаз, как и иллюзия перед ним. Лазарь смотрит на далёкие огни, на кусочек башни, что едва-едва отсюда виднелась, и чувствовал, как что-то кончается, и что-то начинается. Андроид бросает последнюю горсть бурой грязи, и гладит белыми пальцами взрыхленную землю там, куда упали ее комья. Сверху он втыкает закладку с попугаями, которую забыл положить в шкаф. Их тоже было много. — Сладких снов, охотники на девиантов. К сожалению, вы сами стал добычей. Андроид поднимается на ноги, отряхивает колени от сырой земли. — Хей. Лазарь с азартной улыбкой смотрит, будто собирается открыть большую тайну. — Знаешь что? — Что? — Твои братья живы.