Новая жизнь майора Краузера

— Леон… — этот голос, спокойный и размеренный, переплетался с смутными видениями сна. Его сны этой ночью не были тревожным месивом пугающих образов, наоборот, впервые за долгое время Леон увидел во сне свой старый дом, свою уютную комнату с мягкой кроватью и стенами, увешанными плакатиками с героями мультиков, он будто чувствовал запах тех вкусных тостов с вареньем, что готовила на завтрак мама. Он тогда по-детски хитрил — не поднимался сам, лежал с закрытыми глазами, ведь ему очень нравилось, когда отец приходил к нему в комнату и будил сына. Это было всегда весело, хотя папа и делал строгий голос: Леон, время! Подъем! но потом ласково целовал его в лоб и… — Леон, подъем! Привычка. Вставай, сучонок, какого хера ты разлегся? Привычка. Леон очнулся, вновь с оглушительно колотящимся сердцем. Он всегда спал в полглаза, старался подняться раньше и убежать из дома, пока пьяный отчим отсыпается, час-два до школы болтался по улицам, лишь бы не встречаться с ним, а сегодня… Он подскочил, толком не открыв глаз. Он должен защитить себя. Он размахнулся и… — Молодец, — четкость зрения наконец вернулась к нему, а ней и ощущения. На краю кровати сидел Джек. Кулак Леона был в тисках большой ладони, а позже, несмотря на инстинктивное сопротивление, легко прижат к матрасу. Какой он сильный. Это было не больно. Приятно. — Враг не пройдет, даже если рекрут Кеннеди заснул на посту, — прокомментировал майор Краузер. Леона накрыла волна стыда. Вчерашний день и сейчас. Твою мать, Джек подумает, что он полный псих. — Извини, — он запнулся, когда горячие пальцы легко погладили его запястье. — Не извиняйся перед человеком, который с десяти лет спал с ножом под подушкой, — это признание прозвучало так легко. Значит, и у Джека тоже… Чувство стыда превратилось в легкое смущение где-то на самом краю сознания, а позже и вовсе исчезло. — Двадцать минут на ванную. Завтрак, — Джек легко поднялся. — Время пошло. Леон, сам не узнавая себя, вскочил с кровати без душных мыслей, преследующих его день за днем. Ему просто нужно выполнить приказ, отданный эти властным голосом, верно? В ванной его ждали аккуратно сложенные, выстиранные вещи. Новая зубная щетка в упаковке. Новое полотенце. Все это так отличалось от его обычной жизни, что… Леон захотел сбежать.        Желание побега усилилось позже, когда он сидел за столом и смотрел на тарелку с кашей, тосты с ветчиной и чашку кофе. Он уже забыл, когда ему кто-то делал завтрак. Обычно он перекусывал на ходу, ближе к обеду. — На завтрак полчаса, котенок, — Джек сидел напротив, постукивая пальцами по столу. Котенок… Это резало слух. Не тем, что было слишком интимно для людей, которые едва знакомы, а тем что… это слишком приятно. Интимно? Ты спал в его кровати, Кеннеди, в его футболке и трусах. Леон почувствовал, что у него горят уши. — Спасибо, — прошептал он. Его горло сжалось в нервном спазме. Казалось, он не сможет съесть ни кусочка, но все было так вкусно, даже нелюбимая Леоном каша, так что… Он пил маленькими глотками кофе, настоящий, не растворимый из пакетика, в идеально чистой кухне и вспоминал бесконечную череду других дней, серых и безысходных…        — Держи, — Джек видимо заметил, что Леон оглядывается в поисках телефона. Он выдавил из себя еще одно «спасибо» и быстро просмотрел сообщения. Работа. Не подхватишь заказ, возьмет кто-то другой. От отчима по-прежнему ничего. — Странно, — пробормотал он. — Ждешь звонка?        Леон не любил лишние вопросы. Клэр на него дулась за молчание в ответ на простое: Как ты будешь встречать рождество, Леон? или Что будешь делать сегодня вечером? Леон понимал, что его реакции неадекватны, но ничего не мог с собой поделать, молчал или отшучивался-огрызался в стиле: Улечу на Луну, Клэр. Ну что за вопросы? То же, что и все… То же, что и все. Леон не мог сказать правду. Иногда пытка повседневной жестокостью становилась столь невыносима, что он убежал в инспекцию по делам несовершеннолетних и просил забрать его в детский дом. Глупый мальчик. Отчим был хитер. Явился на вызов, помывшись и побрившись, обдал равнодушные лица запахом ментоловой жвачки, поправил лацканы костюма, взятого напрокат у соседей, поблестел начищенными ботинками и повздыхал: — Переходный возраст. Подросток. Я стараюсь, а он… Леона обвинили во лжи. Возможно, если бы он был младше, получилось бы, но… кому хочется возиться с бумажками ради трех-четырех лет? Для них — ничто, для Леона — вечность. То была последняя попытка Леона обратиться за помощью к чужим. Вечером отчим наглядно показал — никто тебе не поможет, Леон. Леон остался выживать и ждать своего совершеннолетия как осужденный ждет конца срока в застенках инквизиции.        Леон посмотрел в спокойные серые глаза в сетке морщин. Джек терпеливо ждет ответ и врать ему не хотелось. В конце концов Леон достаточно распустил язык вчера, верно? — Знае… — он все никак не мог перейти окончательно на «ты», — знаешь, — с усилием продолжил он, — я думал, что когда перееду от отчима, забуду все это как страшный сон. Джек склонил голову в понимании: — Но не можешь вытряхнуть это дерьмо из головы, да? — хриплый голос договорил за него. Он понимает. Стало легче. — Да, — признался Леон. — Он мне постоянно пишет и звонит, а тут тишина. Может, что-то случилось? Джек поднял разрезанную шрамом бровь и стальной взгляд стал вдруг очень цепким. — Будешь переживать, если с этим мудилой что-то случится? Хороший вопрос. Леон задумался и, вновь не узнавая себя, начал говорить: — Было время, когда я хотел его убить… Бросил осторожный взгляд из-под челки на хищное лицо напротив. Лишь спокойное внимание и понимание. — Причина? — негромко спросил Джек. — Из-за мамы… — его ладони сжались в кулаки, бессильно, как тогда. — Из-за мамы… — ответило ему хриплое эхо, — не из-за себя… — Я в порядке, — автоматически ответил Леон, уставившись в чашку с подтеками кофе. — Знаешь, Джек… он из нее словно жизнь высосал… как вампир… Лицо матери, поблекшее, серое, вновь встало перед глазами. — За месяц до смерти она лежала… у нее постоянно что-то болело, по-настоящему или нет, не знаю. Может, просто депрессия. А он… он бродил по дому, громыхал посудой, орал, что она не выполняет свои обязанности… Дескать «все засрано!» С той стороны стола донесся ироничный смешок. Леон вспомнил место, где жил последние годы, и сам не смог сдержать горькую усмешку. — «Вставай, сука!» Я даже пытался не пускать его в комнату, но… — отвратительное чувство собственного бессилия затопило его. — Ты был маленьким, Леон, — бессилие сменилось злостью на самого себя. И почему-то на Джека. — Я знаю, — резко ответил он, а потом пожалел. Но лицо напротив не изменилось. Все то же понимание. Понимание того, что Леон все равно винит себя. — У ее оторвался тромб. Она все-таки поднялась. Хотела приготовить обед… я нашел ее в кухне… Его голос окончательно сел, он откашлялся, а потом он будто слышал себя со стороны — резкие слова о том, что он не рассказывал никому и никогда: — Я придумал с десяток способов убийства, от растворителя в бухле до банального, типа перерезать ему горло, когда он спал, нажратый, как ебаная сука, после самых дешевых похорон, которые мог устроить. Этот пидарас буквально экономил на всем, хотя это были не его деньги. Вечером после ее смерти он перерыл весь дом, искал наличку. Находил, считал и улыбался. Подходил ко мне и притворно ласково спрашивал: Леон, малыш, ты не знаешь, где у мамы лежат денежки? Де-не-ж-ки. Леон резко выдохнул, скрипнув зубами. — Я разбил свою копилку. Фарфоровая свинка. Классика. Папа и мама давали мне карманные деньги, а я копил, на подарки им же. В похоронном бюро я вывалил эту мелочь на стол, чтобы купить маме красивые цветы. Я понимаю, что ей это уже неважно, но тогда все казалось иначе. «Ты меня позоришь, маленькая тварь!» Леон спросил себя, куда его несет, но не мог остановить себя, как и изгнать злость из голоса. — А дома получил пиздюлей? — голос Джека не изменился ни на йоту. Ни жалости, ни осуждения. — Ага, — это вышло уже спокойнее. — А потом… не знаю. Я за него не волнуюсь, но… Я знаю, что не хочу, чтобы он нашел себе, как он умеет, женщину с ребенком, и испортил им жизнь. Он, конечно, совсем спился, но он умеет прикинуться. Леон замялся. Он до сих пор не понимал, почему его мама не ушла тогда. — Но сейчас я не могу сказать, что хочу его смерти или что-то подобное. — Я понял, — а вот Леон не понял, погруженный глубоко в себя, как Джек оказался у него за спиной. На плечи легли тяжелые ладони. — Скажи-ка мне, котенок, — это прозвучало так, что Леон вновь захотел убежать. — Помимо побоев, он ничего не делал с тобой? — В смысле… — Леон не понял, а потом услышал спокойное пояснение: — Ты симпатичный мальчик. Эта мразь не пыталась залезть тебе в штанишки? Леон дернулся от этой откровенности, но тяжелые ладони буквально прижали его к месту. Сидеть. Говорить. — Нет, боже, то есть… ну кроме пьяных намеков торговать лицом и жопой, ничего такого. — Ты не врешь мне, Леон? — его плечи потянуло болью. Что-то мелькнуло в этом голосе, нечто очень темное и опасное. — Нет, сэр, — он попытался обернуться, заглянуть в глаза, но тяжелая ладонь легла на его затылок. Майор Краузер помолчал. — Давай так. Мы съездим к дому этого обмудка и принюхаемся, не пахнет ли там мертвечиной. Спросим соседей. Ты узнаешь, что оно живое, и успокоишься. Договорились? Странно, это именно то, что хотел бы Леон. — Да, сэр. По позвонкам пробежала приятная щекотка, когда твердые пальцы прошлись по его волосам. — Итак, — Джек вновь сидит перед ним, спокойный и уверенный в себе. — Возвращаемся к твоему вопросу. Леон собрался, отвлекая себя от странного тепла в теле. Он хотел быть нормальным. — И к нашей игре. Ты слушаешь, подчиняешься и не ведешь долгие диалоги в своей слишком умной и симпатичной голове, — Леон предательски покраснел. Нет, он не считал себя умным или симпатичным, просто… этот тяжелый взгляд, этот голос, он… — Сейчас мы едем на стрельбище и оформляем тебя на работу. Парни давно ищут помощника. Журналы, учет, уход за оружием. Привыкнешь, освоишься, проникнешься атмосферой. Будешь спать ночами, а не болтаться черт знает где за три копейки. Леон все же нарушил правила. Он смог промычать лишь беспомощное «ааа», но Джек нахмурился. — Молчать, рекрут, — наклонился через стол, и подрагивающие пальцы Леона оказались в плену горячих ладоней. — После рабочего дня ты принадлежишь мне. Будем стрелять. — Но… — Джек надавил ему на какое-то место между пальцами и Леон зашипел от мгновенного укола боли. — Мне не нравится твоя работа, Леон. Ты мало спишь и рискуешь нарваться на мудачье, типа твоего отчима. Стало обидно. Леон сам нашел эту работу. А еще он любил гонять ночами по пустым улицам. А еще они не настолько близки, чтобы майор решал за него. Но обида быстро прошла, когда он услышал тепло к себе в низком голосе: — Я знаю, что ты самостоятельный мальчик. Привык бороться в одиночку и справляешься лучше, чем многие. Но сейчас ты подчинишься и сделаешь так, как говорю я. Беги, Леон, настырно звучало в голове. Его бедра и икры напряглись, но он просто не мог заставить себя открыть рот. Он вдруг почувствовал усталость. Нет, не физическую, ведь он отлично выспался, впервые за долгое время, но он действительно устал от борьбы и от одиночества. Просто согласись. Не думай. А сбежать ты всегда у… — Диалоги, Леон, — Джек отпустил его взмокшие ладони, протянул руку через стол и аккуратно постучал по виску с намеком — не думай, — а после быстрым жестом заправил выбившуюся прядь за ухо. Приятно. Это приятно. Тебя так никто не трогал годы. Они с Клэр были неловкими подростками, стеснявшимися друг друга, а прикосновение Джека — отточенное, уверенное, властное… Он мог лишь послушно кивнуть головой, а позже, в машине, вновь удивил себя: — Моя работа не так плоха. Бывают и приятные встречи… Тихо, скомканно, но он смог это сказать, сам не зная, зачем. Все ты знаешь, Кеннеди. Просто боишься признаться самому себе. Решил пококетничать? А потом сердце беспокойной птахой стукнулось о ребра, ведь Леон увидел одобрительный взгляд в зеркале над лобовым и услышал абсолютно уверенное: — Свою основную задачу твоя работа выполнила. Остальное оставь мне, котенок.        — Что вы имеете в виду, майор Краузер? Какая — основная задача? Остальное — это что? — А что ты имел в виду под приятной встречей, Леон? Этот диалог, конечно, остался лишь в воображении Леона.        Еще через полчаса Леон молча стоял в маленьком офисе и разглядывал стены, увешанные агитплакатами — от Первой мировой до Вьетнама, от Второй Мировой до Афганистана, флагами, фотографиями и прочей военной атрибутикой вплоть до прострелянного в двух местах шлема. — Можешь ковырнуть пальчиком в дырочку, Леон. Так все делают, — Леон положительно устал краснеть. Во-первых, майор угадал его детское желание сунуть палец в пулевое отверстие. Во-вторых, в низком голосе звучала странная смесь — словно Джек разговаривал с ребенком и в то же время в отливающих сталью глазах было нечто, что заставляло его то поправить волосы, то потупить взгляд, то переступить внезапно ослабевшими ногами. Леон прикусил губу и отвлек себя тем самым ковырянием в шлеме.        А после Леон терпел, как терпит любой молодой человек, оказавшийся в кругу людей много старше себя. Это было несложно. Даже приятно. Наверное, он действительно рано повзрослел, а с Джеком расслабился и позволил себе просто отдохнуть. Он лишь охнул, когда Джек подхватил его за плечи и поставил, как игрушку, в центр офиса перед плотным человеком лет сорока. — Мистер Бертон, — прорычал Джек над ухом. — Это мистер Кеннеди. — Пожми дяде Барри руку, Леон, — его запястье оказалось в плену теплых пальцев. Он не стал сопротивляться и позволил Джеку поиграть — поднять свою руку для рукопожатия. — Добрый день, сэр, — мама с папой учили его вежливости со старшими. Мистер Бертон оглядел его с ног до головы, деловито тряхнул за ладонь и: — Ишь ты. Сэ-эр. Привет, мистер Кеннеди. Это было… уютно? Леону показалось, что он очутился в кругу не друзей, нет, но товарищей. Хороших знакомых, сто лет знающих друг друга. Далее беседа шла по цепочке. Мужчины развлекались. — Мистеру Кеннеди есть восемнадцать лет, майор? — Тебе есть восемнадцать, Леон? Скажи дяде Барри. Леон вздохнул, но послушно ответил: — Да, сэр. — У мистера Кеннеди есть судимости? — У тебя есть судимости, Леон? — Джек уютно устроился подбородком на затылке Леона и тискал его за плечи. — Нет, сэр, — странно, эта близость казалось естественной, хотя Леон едва знает майора Краузера. — Мистер Кеннеди умеет писать? — Леон призвал себя к терпению и ответил «дяде Барри» по требованию «дяди Джека»: — Умею, сэр. Мистер Бертон патетически всплеснул руками. — Прекрасно. Мистер Кеннеди не склонен к головным болям? У нас, знаете ли, шумновато. Леон проговорил свое «нет, сэр!» и его ладонь вновь оказалась в плену. Мистер Бертон долго тряс его руку, приговаривая: — Находка, просто находка. Вы приняты на работу, мистер Кеннеди. Из крепких рукопожатий его спас майор Краузер резким: — Хорош его лапать, Барри. Леона отставили в сторонку, дали ему ручку и анкету. — Садись и пиши, Леон. Леон действительно почувствовал себя новичком в армии, автоматически, без сомнений и тяжких дум, уселся на скрипучий стул и принялся писать. Но натуру не скроешь и он, острым чутьем сотню раз битого ребенка, чутко прислушивался к голосам за спиной. Джек и мистер Бертон отошли подальше, но даже сквозь треск выстрелов снаружи Леон различал деловой разговор. Тем более, говорили о нем. Тон, тембр — иные, и Леон снова насторожился. — Майор, ему можно доверять? — Леон сидел спиной, но подумал, что Бертон скорее всего кивнул на него. — Барри, — голос Джека был совсем-совсем другим. Низкий, прохладный, даже надменный, как у человека, знающего себе цену и не стесняющегося показать это публике. — Ты хочешь подтвердить теорию, что наш брат на гражданке тупеет? Возмущенно-смущенное ворчание. — Я бы не привел его сюда, если бы не был уверен, — а это звучало пощечиной, дескать «ты заставляешь меня тратить время на очевидное». Мужчины понизили голос, а Леон, вписывая свои данные в анкету, давил в себе желание оглянуться и хотя бы посмотреть на лица. Доверяй, Леон, — мелькнуло в голове голосом Джека. Ты всегда сможешь сбежать, — а это его собственное, ученое горьким опытом многолетней боли. А потом он снова навострил уши: — Не хочу лезть к тебе в личное, Джек… — голос Бертона стал немного неуверенным. — Но тем не менее ты это делаешь, гандон, — а майор Краузер ни капли не смущен. Покашливание. — Кто тебе этот мальчик? Это твой… — вопросительная интонация повисла в воздухе. А сердце Леона отчего-то замерло. Действительно, кто? Они едва знакомы. Почему… — Мой, — резко и хлестко. — Мой племянник, мой сын, мой младший брат, мой любовник, моя чертова мамаша. Так вот каким может быть Джек, даже с хорошими знакомыми? Даже спиной Леон почувствовал опасность, не ту, рыхлую, воняющую дешевым пивом и брагой, способную лишь обижать маленьких и слабых, а истинную, острую, как лезвие ножа, угрозу. — Из всего этого тебе нужно запомнить лишь одно слово — мой. И донести это другим. Ты меня понял, товарищ? Смех Бертона прозвучал почти естественно. А Леон… Леон спокойно дописал анкету и поставил подпись. Ведь было в Леоне Кеннеди еще кое-что, помимо желания сбежать. То, что толкало его, совсем мальчишкой, забираться на самые верхние этажи заброшенного здания и прыгать на головокружительной высоте с балки на балку, то, что заставляло его разгоняться на пустых ночных улицах до свиста в ушах, без шлема, то, что заставляло его кидать прямо в горящие пьяной злобой отчима резкие слова и не отводить взгляд, то, что заставило его и сейчас — почувствовать непреодолимую тягу к большому человеку с хищным лицом и ледяными глазами. — Я закончил, сэр, — он протянул исписанный лист Джеку, не Барри. Просто слабенькое эхо, инстинктивное признание того слова — «мой». — Молодец, Леон, — Джек не глядя сунул бумагу Барри. Оба мужчины были вновь спокойны, ухмылялись друг другу и шутили, как ни в чем не бывало. — Дай мне сбрую, Барри, и любую пукалку на полчасика. Леон вновь стал куклой. Джек надел на него бронежилет, ловко затянул все ремни, общупал, похлопал по бокам, и это вновь было очень близко, так, что Леон почувствовал шероховатый шрам на скуле, когда Джек склонился над его плечом и задел обнаженную шею. — Котелок? Джек окинул Леона придирчивым взглядом и кивнул. — Давай. «Сферу», — Леон потерялся в армейском жаргоне и понял, что такое «сфера» лишь когда позвонки на шее жалобно хрустнули под весом настоящего шлема. Джек сунул ему в руки пистолет. — Теплак? Глушак? — Теплак нет, глушак — да, — к стволу за секунду прикрутили глушитель. Далее Леон вновь терпел, будто маленький ребенок, которого поставили на табуретку перед взрослыми. Только стишка не хватает. — Огонь, — заключил Барри, закончив осмотр. — Настоящий солдат. Леон напряженно ждал приговора от майора Краузера. Тот высился хмурой скалой, сложив мощные предплечья на груди, и смотрел на него истинно волчьим взглядом. — Не тяжело, Кеннеди? — Леон почуял в вопросе подвох и не повелся. На самом деле ему было тяжело. Казалось, что бронежилет весит тонну, а тяжелый шлем вот-вот сломает ему шею. Теперь понятно, отчего эти мужчины такие здоровые. — Нет, сэр, — коротко ответил он. В серых глазах мелькнула ирония, дескать, а я знаю, что ты пиздишь мне, ко-те-нок. — Ну что же. Пошли.        Следующие пятнадцать минут Леон, изнемогая под весом навешанных на него цацек, думал лишь о том, чтобы не упасть. Майор Краузер все ускорял и ускорял шаг, а Леон видел радужные пятна перед глазами и бездумно тащился, стиснув зубы, за широкой спиной без единой мысли — куда и зачем. — Это облегченный вариант. В этом бронике нет половины плит. Каждая плита весит… — слова долетали до Леона словно сквозь вату. — Стандартный вес бронежилета — десять килограмм. Усиленная модель — восемнадцать килограмм. Каска-сфера — до четырех килограмм… Он не мог даже сказать угу. — Добавь к эту вес автомата, винтовки, рюкзака… Леон очнулся лишь тогда, когда они вновь оказались на том же месте, где и вчера. Он покрутил головой и понял, что майор водил его кругами, специально, чтобы у него задрожали колени и заломило спину. И вышибло ненужные мысли из головы? — Заряжай, — в его руки сунули обойму. Он замер. Он не хотел повторения вчерашнего, он не был готов, он… — Кеннеди, — его пальцы моментально справились с обоймой. Бездумно. Видимо, этого и добивался майор. — Меня снова накроет… — пробормотал он под нос. — Если ты так будешь думать — обязательно, — майор Краузер тоже отличался отменным слухом. — Поэтому я тебя буду отвлекать. Джек встал за его спиной. — Опять игра, сэр? Да. Опять.        — Ты в армии, рекрут, — к невыносимой тяжести бронежилета прибавились тяжелые ладони на плечах. Странно, но Леону стало легче. — Ты сбежал от дерьмодемона, отравлявшего твою жизнь с детства. — Как вы сбежали, сэр? — Леон не удержался и получил звучный шлепок по шлему, а потом едва сдержал наивно-горделивую улыбку, услышав тихое: — Эти умные детишки… Джек легко тряхнул его за плечи и скомандовал уже громко и четко: — Молчать, Кеннеди. Иначе после стрельб отправлю бегать кросс в полной снаряге, на время. — И живые позавидуют мертвым, сэр, — Леон действительно отвлекся от своих страхов и наслаждался игрой, несмотря на то, что пот уже стекал по виску извилистой змейкой. Не от страха, нет, не от паники, просто в бронежилете, в шлеме и от притирающейся к его спине груди было очень жарко. — Итак. Твои первые стрельбы. В прошлый раз ты был неудачником, Кеннеди. Но ты не можешь позвонить себе сдаться и вернуться в сраное болото, откуда ты свалил. Да, все верно. Леон не мог позволить себе сдаться. Никогда. — Тебя волнует лишь результат, — тяжелая рука легла ему на локоть, мягко ставя в нужную стойку. — И еще кое-что… Леон получил два резких толчка ботинком по лодыжкам и поставил ноги правильно. — Вернее, тебя волнует кое-кто. Чертов майор Краузер. Ты не понимаешь, какого хера он цепляется именно к тебе. На каждом занятии, на каждом ебучем построении этот человек смотрит на тебя, отчитывает за каждую мелочь… ты не знаешь, ненавидишь ты его или хочешь угодить… Леон был очарован низким голосом и тонкой вуалью полунамеков. Джек будто читал его мысли. — Ты гадаешь, смотрит ли майор Краузер на тебя в столовой или его взгляд просто гуляет, от скуки, по рядам таких же новичков… — Ты не знаешь, должен ли этот майор подходить к тебе так близко, обучая стрельбе, или в этом скрыто нечто большее, — влажную от пота кожу стянуло мурашками, когда Джек выдохнул ему прямо в ухо эти смущающие слова. — Но ты знаешь лишь одно, Кеннеди, — его пальцы, сжимающие рукоять, накрыла широкая ладонь в мелких шрамах. — Лишь одно… — Леон сфокусировал взгляд на мишени где-то очень далеко впереди. Лишь одно. — Ты должен справиться, новичок, говоришь ты себе. Ты хочешь, чтобы майор Краузер похвалил тебя… Леон жмет на курок.        — Молодец, — Леон выдохнул. Его плечи тянуло вниз, плечо дергало короткими вспышками боли, а пальцы еще подрагивали от напряжения. Джек осторожно забрал у него пистолет и вальяжной походкой прошелся вперед. Через минуту Леон, растерянно моргая, смотрел на мишень. Конечно, ни разу не в десятку, но и не мимо. Средненько, но для него — потрясающе, ведь сумел не утонуть в бездушном ничто, не выпал из реальности, не потерял себя. Он все помнил. Короткие резкие команды. Выше. Ниже. Кисть, Кеннеди. Плечо вниз — и удар тяжелой ладонью. Пальцы, Леон. Перезаряжай. Начали… — Спасибо, сэр, — Леон не знал, что сказать, кроме этого дурацкого спасибо. Ему давно никто не помогал. — Вы… то есть ты… — Джек кивал, усмехаясь своей фирменной однобокой улыбкой, скинул с него шлем на траву, усеянную стрелянными гильзами, и быстрыми движениями расчесал растрепанные влажные волосы, убрав за уши. Обнял за плечи. Вгляделся в лицо пристальным звериным взглядом. — Не шевелись, Леон. И не меняй выражения лица. — Что… Джек прижимается к нему, закидывает руку на шею и шепчет, едва ли не касаясь сухими губами уха: — Фото на память. Ты улыбаешься, Леон. Наконец-то. И Леон сам пристроился под крепкий бок, склонил голову на чужое плечо, а Джек, вытянув руку, сфотографировал их обоих. — Пойдем вернем Барри цацки. Завтра к девяти, котенок. Да, сэр. Джек был большим и надежным. От него приятно пахло. По пути назад Леон несколько раз провел рукой по скуле, пытаясь то ли стереть, то ли запечатлеть на кончиках пальцах призрачное касание чужих губ.        — Я не знаю, как вас благодарить… то есть тебя, Джек, — его горло вновь сжалось от бушующих в душе эмоций, которым он не умел давать выход. Джек оперся о руль мотоцикла и усмехнулся. — Не знаешь? Я тебе подскажу. Итак… Леон просто слушал и кивал. Он совсем не хотел спорить. — Сегодня отдыхай. Сходи в магазин. Приготовь на завтра жратву. Забегаловок тут нет. Поспи днем. Ночью — не вздумай хватать подработку. Ты должен быть со свежей головой. Да, сэр.        — Кстати, — они с Джеком простояли у стрельбища битый час, словно не могли расстаться. Обсуждали мелочи — поболтали об оружии, о брониках, о армии, о школе. Под конец майор щелкнул пальцами, будто забыл нечто важное. — Не сразу, но Барри тебе покажет. Здесь есть не только легальные стволы, но и оружие, запрещенное к гражданскому обороту. Ничего серьезного, — Джек как-то особенно изогнул губы, что намекнуло Леону как раз на обратное. — Руки скучают по стоящему. Снайперки, полностью автоматическое оружие новейшей модификации. То, что запрещает иметь гражданским федеральный закон. Леон лишь кивнул. — Ты умный мальчик и наверняка не болтал в подготовительной школе о папиных делах, верно? Леон снова кивнул. Конечно, не болтал. А сейчас доверие майора Краузера было для него неимоверно важно. — Не подведи меня, котенок, — выделил тоном Джек. Никогда. Они помолчали еще немного, будто каждый не находил в себе достаточного желания попрощаться, а потом Джек снова растрепал ему волосы и легко толкнул в плечо: — До завтра, Леон, — но тяжелая ладонь оставалась на плече. — До завтра, Джек… После Леона отчитали за езду без шлема, напомнили о правильном питании, вновь похвалили… Когда они наконец разъехались, Леон был словно опьянен темным очарованием этого человека. Он никогда не испытывал ничего подобного. Он ехал к дому медленно, не доверяя самому себе. Его чувства к Клэр были ломкими и неуверенными, как робко проглянувшая сквозь мерзлую землю молодая весенняя травка, которую прибило первыми заморозками до того, как она окрепла и расцвела. Его чувства к Джеку были глубокими, запутанными, искаженными тяжелой властной аурой… Какого черта ты сравниваешь этого мужчину и Клэр, Леон? Ты его видел три раза. У тебя нет к нему никаких чувств, кроме благодарности. Майор Краузер любит играть. Ему просто скучно и не более того. Ты для него мальчишка и ничего иного.        Леон мог бы прийти в себя, успокоиться и сбежать, повинуясь инстинкту, но Джек не оставил ему и шанса.        Он выполнил все, что обещал. Магазин. Пара сендвичей на свою новую работу. Уборка. Он наконец смог разобрать последний рюкзак с пожитками, после попытался сделать жилье чуть поуютнее — подвигал нехитрую мебель, помыл окно, но… Комнатка все равно выглядела необжитой безликой норой. Вечером он устало рухнул в кровать, скрутился в комок и задремал, предварительно поставив будильник пораньше. Он не может подвести Джека, опоздав в первый день, верно? Короткий писк телефона. Он инстинктивно съежился. Неужели отчим? Причуды травмированной психики. Ты не хочешь видеть своего мучителя, но гадаешь, что с ним, а потом боишься заглянуть в телефон. Нет. Это Джек. Леон долгую минуту смотрел на фото — Джек скинул ему их селфи на стрельбище. Его лицо выглядело странным. Не то чтобы Леон часто фотографировался, но в той же школе он слышал постоянное, когда учеников выстраивали для общего фото: Мальчик с светлыми волосами, средний ряд. Улыбнись. Улыбнись. Бесконечное улыбнись, а потом раздраженное — хотя бы смотри в камеру. А тут… Он действительно улыбался, пусть смущенно, не на все тридцать два зуба, но улыбался. Он даже выглядел моложе. А Джек… Леон увеличил фото и долго смотрел в холодные, отливающие сталью глаза. От созерцания его отвлекла подпись к сообщению. «Красавица и чудовище». Покраснел, увидев постскриптум: «Естественно, красавица — это ты, котенок». Леон совершенно не считал майора Краузера чудовищем. Рассеянный свет смазал шрамы, смягчил широкие скулы и хищный изгиб губ. Мужественное, резкое, четко вылепленное лицо. «Не напрашивайтесь на комплименты, сэр». Через минуту Леон получил еще одно сообщение. «Красавица отдыхает, как обещала?» Честно говоря, Леон допускал мысль подхватить пару-тройку заказов и подзаработать. Джек бы не узнал, но он не хотел нарушать обещание. Но его непослушные пальцы отстучали, за каким-то чертом, идиотское: «Отдыхает. На вечеринке у соседей». Просто у соседей за стеной действительно стоял дым столбом, так, что у Леона от басов качалась лампочка под потолком. Ответ пришел незамедлительно: «Номер квартиры?» И ничего более. Ни смайла, ни чертовых скобочек. Возможно, что у Леона разболтаны нервишки, но он вспомнил то властное «мой» и… он не успел додумать, как увидел входящий видеозвонок. Тупо посмотрел на экран, а потом заметался. Ты дурачок, Леон, — думал он в прыжке к маленькому зеркалу. Пригладил волосы. Просто придурок, — когда рыскал в поисках футболки, ведь он уже разделся ко сну. Он едва успел втиснуться в тряпку, сведя на нет свою игру с волосами, и принял звонок. — Котенок… — ни вопроса, ни продолжения фразы. Дескать, догадайся сам, Леон. Что ты считаешь в низкой хрипотце и холодном взгляде? Джек футболку натягивать не стал. Ракурс позволял и Леон видел глубокие ямки над мощными ключицами, шрамы на широченных плечах и вздувшийся бицепс — Джек лежал, заложив руку под голову. Леон видел край подушки и вспомнил, как уютно спал в этой кровати. — Я дома, — отчитался он, надеясь, что его голос не слишком плещет виной, смущением и желанием оправдаться черт пойми за что. Джек молча смотрел на него — Леон видел, как черные точки зрачков гуляют по его растрепанным волосам и порозовевшим скулам. — Вот, — нечто толкнуло его развернуть камеру и показать свою комнатушку, хотя он совсем не обязан отчитываться… но ведь он обещал… Леон запутался. — Соседи гуляют. Слышно? Джек склонил голову, словно действительно прислушивался к топоту и хохоту, прорывающемуся сквозь ритмичный бум-бум. Наконец тонкие губы разомкнулись: — Они мешают тебе спать? Леон напрягся. Он внезапно понял, что Джек способен, услышав «да», подняться, одеться, приехать, пойти к соседям и… — Нет, все в порядке, сэр. Они не засиживаются допоздна. Я привык, — ты только сдал своих соседей с потрохами, Леон. Джек сощурил глаза: — Ложись спать, котенок. Да, сэр.        Первую неделю на новом месте Леон уставал так, что вечером отрубался без лишних мыслей и тревог. Он заполнял журналы и отчеты, он бегал по всему стрельбищу с коробками патронов, он сидел за кассой и принимал наличку, он был обвешан кучей ключей от оружейных шкафов и сейфов, он выдавал и принимал оружие, он… Это было классно. На кассу его посадили в первый же день, отпустить дочку Барри на обед. Леон понимал, что так доверяют не ему. Так доверяют майору Краузеру. Джека он видел каждый вечер. После семи на стрельбище оставались лишь свои. Мистер Бертон включал лампы дневного света по периметру и Джек показывал Леону удивительные вещи. Он мог лишь открыть рот в изумлении, когда огромная фигура бесшумно переворачивалась в воздухе, перекатывалась по земле и в неуловимую для глаза секунду звучал выстрел. — Стрельба с переката, в движении, — в десятку. — Стрельба от бедра, — в десятку. — Стрельба через жопу, — смеялся Джек, рассматривая результаты Леона. Это было не обидно, нет, потому что далее звучало короткое — уже лучше. После Джек одевал на него бронежилет и да, Леон, изнемогая, бегал пару кругов вокруг стрельбища. Впрочем, Джек присутствовал в его жизни не только вечерами. Весь день. «Доброе утро, котенок» — встречало его коротким писком телефона. «Спокойной ночи, красавица» — провожало его ко сну вечером. На второй день работы Леон уселся прямо на траву и старательно заполнял очередной журнал. — Леон. Иди на обед, — мистер Бертон. — Еще минуточку, — пробормотал Леон. Журналы у Барри были в отвратительном состоянии. — Иди сейчас, — Барри вздохнул. — Джек поручил мне следить. Сказал, что ты — трудоголик, который забывает поесть и пописать на работе. Леон покраснел. Это было правдой. — Вот, — говорил Барри, протягивая ему термос с кофе или яблоко, или контейнер с парой кусков мяса. — Джек закинул. А еще Леон как-то подслушал разговор мистера Бертона по телефону — Все прекрасно… Думаю, в этом квартале меня впервые не оштрафуют за журналы… Леон все заполнил… — вздох… — да, поел, я проследил… — вздох, — нет, ни с кем… только работает и работает отлично… В дальнейшем Леон понял, что мистер Бертон отчитывается по нему каждый день. Надо было бы насторожиться или разозлиться, но Леон не мог. Отчиму было на него абсолютно насрать, лишь бы появлялся в школе и не попадал копам ночами, а майору Краузеру было не все равно. Погонять на мотоцикле не получалось. Леон скучал по скорости и пустым ночным улицам, но его единственный друг все чаще оставался на стоянке у стрельбища. Просто так получалось. — А давай прокатимся в торговый центр, котенок. Поможешь мне выбрать… И Джек вез его в торговый центр, а когда Леон просил подкинуть его поближе к окраине города, где было стрельбище, забрать мотоцикл, слышал: — Зачем? Я подкину тебя на работу с утра. Заберешь завтра. А завтра Джек снова усаживал его в свою машину — прокатиться до парка подышать воздухом, например. А с утра Леон получал свое «Доброе утро, котенок» и «Буду через десять минут». Они много разговаривали. Вернее, разговаривал Джек, а Леон слушал. Эту неделю он совсем забыл об отчиме, не думал и не вспоминал. Джек вытеснил чудовище его детства из сознания своей животной силой, и это было пугающе хорошо.        — Итак, — они стояли у подъезда Леона. Вечер воскресенья. Понедельник–вторник — выходные Леона, и мистер Бертон уже горестно вздыхал, сетуя, что «вновь остался один как перст». — Я был прав? — Джек прищурил глаза, рассматривая его лицо. Эти взгляды будили в Леоне нечто горячее и пряное, от чего его колени слабели, а дыхание становилось частым и сбивчивым. Можно было лишь надеяться, что майору Краузеру на это плевать. — Не жалеешь, что послушался меня? Леон покачал головой. Конечно, нет. Он маялся — наверное, он должен пригласить Джека на чашку кофе сейчас? Домой? Но он стеснялся своего скромного жилья. Наверное, это глупо, ведь Джек уже понял, что Леон нищеброд с низким стартом в жизни… — Что будешь делать завтра? — тихо поинтересовался Джек. Они стояли совсем близко, и здоровая рука упиралась в стену, рядом с головой Леона. Он вдруг захотел упереться лбом в вздувшийся под тонкой курткой бицепс и постоять так немного. — Завтра… — его вдруг кольнуло воспоминание, липкое, воняющее потом и перегаром, бесформенная рука с обвисшими мышцами, но все равно — достаточно сильная, чтобы сделать больно. — Думаю, все же надо прокатиться к дому отчима. Он все также молчит, — черт, а мотоцикл-то снова на стоянке. Ничего, Леон съездит на такси, заберет — у него теперь есть деньги. В конце смены Барри выплатил ему недельную зарплату и сумма равнялась прежнему заработку Леона за полмесяца так точно. — Во сколько тебя забрать? — он захлопал глазами. — Мы собирались прокатиться в помойку вместе, Леон, — а, точно. Леон вновь почувствовал стеснение. Он не хотел бы, что Джек видел, из какой дыры он вылез. Рассказывать это одно, а показывать — совсем другое. — Котенок… — вновь негромкое и продравшее холодком по позвоночнику. — Джек, ты и так тратишь на меня время… — робкая попытка соскочить закончилась фиаско. — Во сколько тебя забрать, Леон? — медленно и холодно повторил майор Краузер. Хищное лицо с прищуренными глазами слишком близко. Леон машинально облизнул пересохшие губы и не мог не заметить пристальный взгляд, отмечающий каждое его движение. — Часа в два, если ты будешь свободен, — он моментально сдался, утонув в ощущении силы и власти. — Молодец, — Джек улыбнулся ему, сверкнув льдом в глазах. — До завтра, котенок. До завтра, сэр.