Не то, чем кажется

— Постой, — остановил Драко Поттер, стоило ему покинуть импровизированную камеру допроса. — Мне нужно к мадам Риссалис, насколько ты успел заметить. Драко не контролировал тон — его голос словно жил своей собственной жизнью, превращаясь в субстанцию холодной безразличности. — Мы не хотели делать тебя крайним, Малфой, — сказал Поттер, скрестил на груди руки. — Но ты должен понимать, что мы были обязаны допросить всех. Драко взглянул на того: исподлобья, мельком. Он, разумеется, все понимал, но дело было далеко не в этом. Он на долю секунды прикрыл глаза: жалкая попытка отгородиться от реальности, чтобы не чувствовать изнывающего, исходящего болью чувства глубоко за грудной клеткой. Выдохнул — медленно. Он бы прямо сейчас вышел на воздух, чтобы вдохнуть полной грудью и сбросить с себя липкое ощущения сдавливающих стен. Возможно, ему просто показалось? В конце-концов, чего он ждал? Что Поттер займет его сторону? Какая глупость. — Да, я в курсе, — сухо бросил Драко. — Я пойду? Поттер сощурился в подозрении. Его дотошность сейчас бесила. — В чем дело, Малфой? — Я же сказал, все в норме. — Я вижу, что с тобой что-то не так. — Если ты не прекратишь задавать идиотские вопросы, то со мной что-то точно будет не так. — Тебя задел допрос? — Нет, я понял, почему тоже попал под раздачу. — Тогда в чем дело? Внутри Драко что-то щелкнуло: он развернулся к Поттеру, и в это мгновение его не смогла бы остановить даже окклюменция. Он не хотел ничего говорить — Мерлин свидетель, — но слова вырвались сами по-себе, словно махом высвободившиеся на свободу из-за прутьев решетки. — Мне был неприятен твой взгляд, Поттер. Вот, в чем проблема. — Великий Салазар, это даже звучало по-идиотски! Какие он мог выдвинуть претензии Поттеру? Что его ожидания не совпали с реальностью? Что его задело то, насколько искренне Поттер его подозревал? Тот замер, свел темные брови к переносице — Драко не хотелось сейчас ничего ему объяснять. Но уже начал. Следовало закончить. — Что ты имеешь в виду? — Я уже видел этот гребаный взгляд! — процедил Драко. Необходимо было срочно взять себя в руки, но он ощущал, как магия бурно разгонялась по его венам, как она мешала думать и здраво оценивать ситуацию. Это было опасно. И, судя по пожару, сам Драко внезапно оказался опасным. — Я понимаю: что бы ни происходило, я всегда остаюсь бывшим приспешником Волдеморта и несостоявшимся убийцей Дамблдора, но я полагал, что мои действия на войне покажут тебе истинную суть вещей. Не думал, что в месте, где мы все чувствуем себя чужими, я снова увижу этот взгляд. — Какой взгляд? Сердце тревожно трепыхалось в груди. Там, внутри, слова оставляли тяжелый осадок — и так легко слетали с губ. — Как тогда, на шестом курсе, когда ты преследовал меня до туалета. Он заметил, как в зеленых глазах искрой сверкнула эмоция. Нечто похожее на сожаление. Драко скривился: ему было это не нужно, он давно уже оставил ту ситуацию в прошлом, однако сейчас, когда Поттер смотрел на него в аудитории так, словно готов был лично связать и отдать под суд Визенгамота… Стоило признать, что Драко это полоснуло куда сильнее Сектумсемпры. И никогда в жизни он не сознался бы Поттеру, почему. — Те годы дались нелегко всем нам, — произнес Поттер, шагнув ближе к Драко. Он, вторя этому движению, отдалился. — Моя голова горела от осколка души Риддла, я едва ли мог оценивать уместность своих действий. Мне жаль, что я причинил тебе вред. — Пошел ты, Поттер! — горячо выпалил Драко. — Вместе со Снейпом, своими допросами и извинениями! Поттер выгнул бровь, скрестил руки на груди, и это его спокойствие, контрастирующее сейчас с бурей, бушующей внутри Драко, доводило до зудящего раздражения. — Я понял, — сдержанно сказал тот. — Давай поговорим позже у нас в комнатах, когда ты успокоишься. Возмущение, вмиг всколыхнувшееся в груди от этой реплики, Драко не сумел бы описать ни одними приличными эпитетами. Ему показалось, что Поттеру отвесил пощечину не он, а кто-то другой его рукой — столь быстро и неожиданно для него это произошло. Всего миг — и пальцы уже горячо покалывало жаром. Поттер легко коснулся щеки, удивленно взглянул на Драко. И в момент выплескивания накопившихся эмоций Драко понял, что пришел в себя. Даже обида от подозрений Поттера, казалось, отошла на второй план. Это было что-то личное. Сломать Поттеру нос в поезде — история совершенно иного разряда, но сейчас… О, Мерлин. Ему точно стоило понять, что с ним творится: вся здешняя магия будто вынуждала его терять контроль над своим разумом и высвобождала нечто глубинное. Вытаскивала из недр его души на свет самые потаенные порывы. Поттер молчал — и, пока тот не прокомментировал эту ситуацию, Драко устремился прочь по коридору. Стихийная магия. Ему нужно было в аудиторию профессора по стихийной магии. Драко застал профессора Риссалис за раскладыванием книг по полкам неровного, испещренного руническими узорами, шкафа: дама стояла на лестнице, что самостоятельно ходила от одного угла шкафа к другому деревянными вырезанными чьей-то умелой рукой лапами, крайне похожими на звериные. Буйный разросшийся фиолетовый плющ заполз толстым стеблем на одну из кривых полок. Солнце преломлялось цветными полосами света, стоило ему лишь соприкоснуться с витражами на оконных стеклах. — Профессор? — окликнул Драко. Дама резво повернула к нему голову, едва удержавшись на лестнице, благодушно улыбнулась и, оставив книги на полке, спустилась на пол. Закутанная в легкую шаль, скорее похожую на хрупкое сплетение паутинных нитей, с поблескивающими сталью пуговицами на крапчатом плотном жилете, в вышитых разноцветными камнями и бусинами моджари с изогнутым мысом, профессор производила впечатление леди весьма нестандартных нравов. Драко помнил, как на первой лекции она то снимала, то надевала вновь элегантные овальные очки, то сидела, устремив взгляд вдаль, словно далеко за пределы аудитории, то начинала расхаживать, словно одна только мысль мешала ей сидеть смирно. — Добрый день, мистер Малфой. — Поразительно, что пожилая мисс запомнила фамилию Драко, учитывая, что тот посетил пока лишь одну ее лекцию. — Я могу вам помочь? — Меня заинтересовала стихийная магия, — зашел он издалека, — и я рискнул полюбопытствовать, можно ли узнать свою стихию раньше, чем посредством медитаций на уроках? Профессор Риссалис смерила его оценивающе-заинтересованным взглядом, поправила рукав кардигана. — Полагаю, вы хотели бы узнать о себе больше как можно раньше? Драко даже не пришлось оправдываться: профессор самостоятельно ему подсобила в этом вопросе. —Да, именно так. — Он постарался улыбнуться как можно более естественно. — Я вижу вашу стихию, но, пожалуй, мне хотелось бы поинтересоваться, есть ли у вас какие-то предположения? Драко замешкался, не решаясь поначалу произнести вслух свою теорию, но после неуверенно выдавил: — Огонь? Профессор хмыкнула. — Интересный вариант, но ваш внутренний мир для огня слишком эфемерен, хрупок и легок. Ваша стихия — воздух. Драко застыл, не поверив своим ушам. Воздух? Но как же пожар, им устроенный? Кто-то из них, вероятно, ошибался. Быть может, Лавгуд показалось? — Вы уверены? — Абсолютно, — пожала плечами профессор. — Это видно по вашей ауре. К слову, она слишком встревожена, подернута рябью. Вы не замечали в последние дни за собой непроизвольных всплесков магии? — Я слышал про ауры, — протянул Драко. — Они имеют весомое значение в мире магов? — Каждый волшебник обладает индивидуальной аурой, совершенно уникальной, непохожей на чужие. По ней можно понять разное: например, когда маг испытывает особенно острые эмоциональные переживания, когда он колдует, используя стихийную магию, или когда с его аурой что-то не так. Внезапный акцент на последних словах заставил Драко напрячься. Профессор, словно невзначай, коснулась длинных кистей волшебного дерева, раскинувшегося над ее столом. — А с моей… С моей аурой что-то не так? Профессор Риссалис хмыкнула в задумчивости — словно скорее самой себе, нежели в ответ. — Я обратила на это внимание, стоило вам пересечь порог аудитории, мистер Малфой. Любопытный случай. — Ее протяжная фраза — мелодичное журчание музыки без мотива. — Я впервые вижу подобное у волшебника. — Так в чем дело? — взволнованно поторопил Драко. — На вашей ауре шрамы. Идентичные тем, что исполосовали ваше тело. Весьма, весьма любопытный случай. Драко похолодел. В панике сжал кольцо на указательном пальце — с тех пор, как Северус по возможности залечил его раны от Сектумсемпры, он не снимал его ни перед одной живой душой. — Вы не можете их видеть, — прошептал он. — Я скрываю их чарами. — Я многое могу видеть, — мягко возразила профессор и посмотрела на Драко с завороженным интересом. — И чары не в силах скрыть ничего от моего взгляда. Шрамы на вашей ауре открытые: они исходятся крайне сложной и мощной магией. Похоже, то, что оставило шрамы на вашем теле, затронуло и вашу ауру. Я впервые сталкиваюсь с подобным. А Драко впервые слышал в целом обо всем этом. Он подозревал, что у магов может быть аура, но в программе в Хогвартсе не упоминали о подобных аспектах магии волшебника. Но шрамы на ауре? Неужели Сектумсемпра обладает настолько сильным воздействием? И могло ли это быть связано с его нынешним состоянием? — И любой, к кому было бы применимо это заклинание, щеголял бы со шрамами на ауре? Профессор качнула головой. — Не каждый. Внутри вас, мистер Малфой, с рождения крылась огромная сила, невероятная магия, и шрамы на ауре от заклинания помогли ей найти выход на волю. — А что это за… — Драко помедлил силясь осознать услышанное. — А что это за магия? — Никогда раньше не видела подобную. Что ж, сначала Поцелованный Тьмой, теперь это. Драко не успевал задаваться одними вопросами, как местные аномалии подкидывали ему другие. — С самого первого дня здесь я чувствую себя странно, — с осторожностью сознался он. — Меня словно наизнанку выкручивает. Это как-то связано с тем, что вы только что сказали относительно моих… шрамов на ауре? — Вероятно, ваша магия входит в резонанс со здешней, — профессор приспустила тонкую оправу очков, взглянула на Драко поверх стекол и предостерегающе произнесла: — Я бы посоветовала вам заняться стихийной магией как можно раньше. Возможно, вам это поможет в вопросе давления волшебства в Элемаурене. — А что мне делать с магией, сочащейся из шрамов? Это опасно? Профессор Риссалис отвела взгляд — всего на секунду, но Драко этого хватило, чтобы понять, что она чего-то не договаривала. Казалось, здесь каждый знал о нем то, чего никогда не знал о себе он сам, о чем лично он не подозревал с самого детства и не имел даже малейшего представления. Это вынуждало насторожиться. То, как Драко ощутил себя в Роще, он не смог бы передать словами, имей он хоть энциклопедический словарный запас и умей он несравненно орудовать даже самыми витиеватыми сплетениями речевых конструкций. Это было восхитительно. Там, в тени куп древних деревьев, он впервые испытал то, о чем лишь слышал со слов других людей; то, что — он знал еще с пеленок — ему никогда не предвидится испытать; то, о чем ему, имеющему бессчетное число обязанностей перед семьей, стоило навсегда забыть. Свободу. И Драко не имел ни малейшего представления, почему это чувство окатило его волной, приласкало безмятежными касаниями, согрело невесомым дурманящим шепотом. Но он хотел еще. — Полагаю, что ничего не делать. Не думаю, что это опасно — открытые шрамы могут дать вам свои премущества, мистер Малфой. Скрытая внутри магия, вероятно, поможет вам быстрее освоить стихийную и справиться быстрее многих. Наглая ложь. Драко научился распознавать ее за войну. Но кто он такой, чтобы спорить? Стоило сказать профессору спасибо хотя бы за то, что она ответила на большую часть его вопросов. Он еще мгновение помялся на месте под изучающим взглядом профессора Риссалис, сдержанно поблагодарил и направился к выходу. Как вдруг остановился. — Почему вы видите ауры? Профессор вернулась к шатким ступеням лестницы, искоса взглянула на него. — Некоторые здесь награждены от природы довольно занимательными дарами. Но я оставлю детали этого секрета при себе: все мы хотим скрыть что-то от чужих глаз, верно? И, невзначай лукаво подмигнув Драко, сняла с полки брошенные книги.

***

На Элемаурен опустились вечерние сумерки и сомкнулись плотным пологом вокруг башен, каменных стен и склонов гор. Не успел Северус объявить окончание лекции, а студенты подняться из-за череды парт, как дверь распахнулась и порог аудитории переступила высокая фигура Шредера. Его мантия — длинная струящаяся ткань, инкрустированная вышивкой незнакомых узоров, подобно мантиям других профессоров — тянулась за ним лазурным шлейфом. Всегда светлые мантии — в тон падающим на глаза волнам золота волос. В тон холоду хрусталя серых глаз. Северус не раз заглядывал в глаза волшебников — и редко когда мог бы увидеть в них такую обволакивающую в своей силе энергию, такую сокрытую внутри мощь, что видел в глазах Иоганна Шредера. В последний раз столь же самозабвенно полыхала алым неиссякаемая жажда в глазах Тома Риддла. Но Риддл и Шредер были разными. Совершенно. На фундаментальном уровне — и Северус, будучи приближенным когда-то к Лорду, научившийся тончайше распознавать все подоплеки в высказанных смыслах и улавливать мельчайшие изменения в мимических складках, не мог этого не заметить. — А, мистер Айфельд, — улыбнулся Шредер направлявшемуся к дверям студенту. — Как здоровье вашей достопочтенной бабули? — Она идет на поправку, благодарю, господин Шредер, — склонил голову Айфельд. — Передавайте ей от меня нижайший поклон и сердечные пожелания скорейшего выздоровления. После, перебросившись еще парой фраз со студентами — насколько мог расслышать Северус, то касательно успеваемости, то касательно родни, то касательно дикорастущих грибов из Рощи — Шредер, наконец, добрался до преподавательского стола. Северус как раз спустил кафедру к полу. Они остались в аудитории одни. Янтарная смола еще более золотила волосы Шредера, превращая их вид в настоящую драгоценность. Последний разговор оставил у Северуса неприятный осадок, и он не мог бы сказать, что испытывал особое желание вновь говорить с директором. — Добрый вечер, мистер Снейп. К слову, вечер и впрямь хорош, — тот качнул головой в сторону арочного окна, и Северус последовал его примеру лишь мельком, скорее для вида. Шредер, похоже, был отъявленным любителем заходить издалека. — Ручаюсь, если выйти сейчас во двор и вскинуть голову, то можно будет сосчитать каждую звезду на небе. — Пожалуй. — Вы провели допрос студентов, присутствующих утром на лекции профессора Грейнджер в Восточном дуэльном зале? — Доскональный. — Выяснили, кто виновен в инциденте? — Нет, — соврал Северус — и, он был уверен, ни единый мускул на его лице не выдал этой лжи. Однако Шредер улыбнулся в ответ — странной ласковой улыбкой — и отбил пальцами по столу неизвестную мелодию. Несколько колец на его пальцах блеснули в свете смолы, но внимание Северуса привлекло только одно: не настолько вычурное, как другие, и лоснящееся серебряной окантовкой, в отличие от множества золотых, вокруг темного камня. Темного почти полностью, словно почерневшего со временем — лишь с одного края вкрапление фиолетового свечения. Миг замер.Свечение, уже так знакомое Северусу. — Отдел Тайн может положиться лишь на вашу помощь, мистер Снейп. — С чего вдруг я должен соглашаться на столь сложные черномагические ритуалы? — Если все пойдет как нужно, клянемся именем Мерлина: вы не пострадаете. Совпадение? Слишком явное. Слишком остро бросающееся в глаза. Северус незаметно всмотрелся: на кольце не было ни надписей, ни символов. — Очень жаль, — протянул Шредер. — И вы решили замять это дело? — Никто из студентов не причастен. В остальном я не представляю, кто мог приложить руку к пожару. — Какая неимоверная сила нужна, чтобы стихийной магией создать столь буйное и непокорное пламя. — Шредер посмотрел Северусу в глаза — удивительно доверчиво и открыто, но не использовал ни легилименции, ни других способов проникновения в разум. На долю секунды у Снейпа возникло непреодолимое желание незаметно скользнуть тому в сознание, но он вовремя остановил себя. Это могло бы стать фатальной ошибкой. — Думаю, вы меня поймете, мистер Снейп: иногда ответственность кажется безмерно тяжелой ношей. На мне висит целая школа, и я ответственен за безопасность каждого студента, но когда случается нечто подобное… — Тот выдержал паузу. Качнул головой. — Когда студент становится опасен не только для окружающих, но и для себя, это не просто создает проблему. Это сеет хаос. И такой студент в первую очередь создает угрозу для самого себя — создает угрозу, не побоюсь выразиться излишне пафосно, во всепожирающей силе. Я надеюсь, что тот, кто сотворил этот пожар, сделал это осознанно, поскольку если нет — это означает полную потерю контроля. И неизвестно, к чему она приведет в следующий раз. Северус не был впечатлен проникновенной речью Шредера — однако по спине сполз холод. Драко не понимал, что делал, когда сотворил пламя, но так ли это опасно, как заверял директор? Не было ли это напускным утрированием со стороны того? Шредер, вопреки всем убеждения Северуса относительно своих шпионских навыков, оставался неизвестной фигурой на этой шахматной доске. Козырем в рукаве в карточной партии. С одной стороны, Северус не знал всех хитростей Шредера. С другой — тот давно варился в тонкостях этого мира. Знал нюансы стихийной магии. Говорил, казалось, совершенно искренне. Голова шла кругом. — Не могу поспорить ни с одним вашим словом, — промолвил Северус. — Это крайне опасно и имеет непредсказуемые последствия. Я осознаю это и полностью разделяю ваши опасения. Действительно жаль, что мне так и не удалось найти виновника. Мог ли Шредер помочь Драко? Нет. Северус не станет проверять это, пока не удостоверится в том, что директору и впрямь можно верить. — Приятно встретить понимающего человека. — Шредер расслабленно провел рукой по волосам. — Должно быть, служба обезумевшему Тому Маволо Риддлу наложила на вас несмываемый отпечаток. О да. Этот отпечаток прожег его насквозь. — Так и есть. — Я слыхал о нем, когда он только начинал продвигать свою систему взглядов и затеивал революцию. Среди множества идей имелись бриллианты, но в большинстве своем, как по мне, он был слишком склонен к радикальности и диктатуре. — Излишне. — Почему вы присоединились к нему? Северус откинулся на спинку кресла, коснулся в задумчивости подбородка. Шредер оставался стоять, отбрасывая длинную тень на заставленный колбами и исписанными пергаментами рабочий стол. — Я был слишком юн, чтобы суметь отличить свои идеалистические фантазии от беспощадной реальности. — Значит, реальность пришлась вам не по вкусу? — Реальность оказалась неожиданно жестока для неопытного юношеского ума. Шредер хмыкнул, сощурил серые глаза. — Значит, полагаю, находиться на стороне Дамблдора оказалось надежнее? — Откровенно говоря, сейчас я придерживаюсь мнения, что ни в одной из сторон не было привилегий и надежности. Что Волдеморт, что Дамблдор были волшебниками, которым важно было доиграть партию до конца вне зависимости от того, сколькими пешками придется пожертвовать во имя великой цели. Они оба были безумцами: в той или иной степени. Лицо Шредера озарилось интересом: он разглядывал Северуса в открытую, словно бы даже с детским любопытством, что невозможно было спрятать ни за одной из масок. И восхищением. Северус на мгновение испугался эмоции, так беззастенчиво выставленной напоказ чужим человеком. — Но по итогу война закончилась победой армии Дамблдора. Северус фыркнул. — В моих глазах это не совсем так. — Ничья? — Обоюдный проигрыш. Никто из них не сумел добиться того, к чему шел. — Я следил за событиями в Англии и полагал, что Альбус Дамблдор хотел завершения войны. Хотел мира. — Шредер развел руками: — Так вот он — долгожданный мир. Северус посмотрел на директора: долго, пытливо, силясь понять, действительно тот так полагал или выводил Снейпа на откровения. — Мира не существует. Это бред, — бросил он низким вкрадчивым голосом. — Буря приходит и уходит. Предводители волшебников, маглов — без разницы — всегда хотят войны за собственное видение идеального мира. Никто никогда не сможет успокоиться и никто никогда не будет доволен. Сейчас закончилась одна война, но, я уверен, позже — может, многим позже, может, меньшим — разверзнется новая. Шредер улыбнулся. — Вы и впрямь крайне интересный человек, мистер Снейп. Что ж, надеюсь, мы сумеем избежать нового трагичного инцидента. Затем тот развернулся — махом, на каблуках своих белых туфель — и, принявшись насвистывать мелодию, мотива которой Северус никогда раньше не слышал, покинул аудиторию. Снейп, желая стряхнуть с себя странный разговор, взял мазь от ожогов и решил зайти в их с Грейнджер покои, чтобы принять душ, и встретился там с ней, читающий за чашечкой чая на кухне. Она бросила на него быстрый взгляд. Вспыхнули, ошпарили жаром воспоминания — лаборатория; мисс Грейнджер, слишком пылко спорящая; он, оказавшийся слишком близко. Недопустимо близко. Сегодня она активно вела лекции: Северус слышал, как она вновь выгнала из аудитории студента. — Как ваша рука? — невзначай спросил он, остановившись в коридоре у двери в ванную. — Гораздо лучше, благодарю. Ее тон был прохладен — ничего нового. Обижаться Грейнджер умела основательно. — Я бы осмотрел ожог. Грейнджер пожала плечами — слишком безразлично. Эта отрешенность, как бы ни хотел признавать того Северус, задевала его. — Хорошо. Он прошел на кухню, занял стул напротив и размотал оставшиеся со вчерашнего дня бинты на ее руке, пропитанные зельем. Очаг воспаления и впрямь начал сходить на нет: кожные покровы восстанавливались быстро. — Почему вы не приходите сюда есть? — внезапно спросила Грейнджер. — Мне хватает еды во время потчеваний с остальными преподавателями. — Сегодня вы были только на обеде. Северус искоса взглянул на нее, и Грейнджер с излишним интересом принялась помешивать чай. Интересно. Похоже, она замечала, присутствовал ли он в зале. Он нашел это неожиданно приятной деталью. — Но, разумеется, это не мое дело, — поспешно пояснила она. Северус ухмыльнулся, и Грейнджер, заметив это, нахмурилась: — Почему вы ухмыляетесь? — И с каких пор вы следите за частотой моего питания? Она на секунду замерла над чашкой, затем посмотрела на него в возмущении и вызывающе вздернула подбородок. — Я не слежу за вашим питанием! Мне что, заняться больше нечем? Вся ее оборонительная позиция выглядела до смехотворного смущенной, и Северус ощутил, как его ухмылка ярче расцвела на губах. Грейнджер вскинулась еще больше: — Прекратите так ухмыляться! — Как? — Так самодовольно! — Это не самодовольная ухмылка, мисс Грейнджер. Вам стоило бы походить на курсы распознавания эмоций. Похоже, это вывело ее из себя. Она совершила попытку — жалкую, без сомнения — выдернуть руку, но Северус сжал ее крепче. Хорошо, что он прихватил с собой мазь. — Прекратите сопротивляться. — Прекратите ехидничать, — в тон ответила она. — И спать в нашем кабинете. Северус сделал вид, что его нисколько не удивила эта просьба. — Это наши общие покои и, вне зависимости от каких-то наших недомолвок, они продолжают таковыми оставаться, — продолжила она. — Если вы считаете, будто смущаете меня своим присутствием из-за моей обиды или будто я не хочу вас видеть, то это не так. Я была бы рада, если бы вы вернулись ночевать сюда. Ее просьба — хрупкий росток, что ненароком зацвел на загнившей почве души Северуса. Теплый ночлег промозглой лютой зимней ночью. Полноводный ручей для умирающего от жажды. Он посмотрел на нее. Глаза в глаза. И всего на миг — это больше, чем слова, громче, чем крик, касание без прикосновения. Они цеплялись друг за друга — и с самого первого дня перед гнетущей войной, когда их сердца оказались слишком обнажены друг перед другом, тогда, во время очередной встречи в библиотеке, когда они невольно заговорили друг с другом так, будто за них говорили их души, Северус не мог объяснить себе, почему его так сильно к ней тянуло. Почему только рядом с ней он ощущал, словно извечная тьма, живущая внутри него, наконец разгонялась светом. Чувства, которые Северус отвергал, вонзились в него заточенным острием. И действие этого яда достигло апогея. — Я боюсь темноты, — неловко улыбнулась Грейнджер. Миг рассыпался на осколки. — Не бойтесь, — язвительно произнес Северус, — монстры примут вас за свою. Она в возмущении все же выдернула ладонь из его рук. — Вы ужасный хам! Похоже, она неправильно его поняла. — Я про ваш характер, а не про визуальную составляющую! — постарался объясниться Северус. Пыл мисс Грейнджер слегка поутих, но она не сводила с него оскорбленного взгляда. — Идите, куда вы там шли, — обиженно пробормотала она. — С рукой я закончу сама. Но, несмотря на ваше хамство, я все же хотела бы, чтобы вы остались на ночь тут.

***

После уроков Драко допоздна задержался в библиотеке и перерыл там бессчетное число книг в попытках найти хоть какие-то крохи информации о шрамах на ауре. Теперь же у него появилось отчетливое ощущение, что все здесь настроено против него: библиотека была бессильна в том, чтобы ответить на его вопросы, и ни одна из книг не могла поведать, что с ним не так. Все, что он узнавал о себе, невозможно было отыскать среди древних томов, и ни единая живая душа не желала объяснять, почему его называют Поцелованным Тьмой и по какой причине шрамы с его тела перекочевали на ауру. Унылое времяпрепровождение, сопровождающееся несколькими накатами потери смысла существования и возникающим без конца вопросом «За что мне все это?», скрасило новое знакомство. Ее звали Эмма, это была девчонка с седьмого курса Элемаурена (в эту школу, в отличие от Хогвартса, дети поступали в девять лет и обучались аж до двадцати). За час общения Драко узнал, что ее стихия — растения, что ее отец занимается благотворительностью в фонд магических детских домов, что у нее есть домашнее животное — волшебный летающий кайман по имени Мюнхаузен, что когда-то она ездила на Карибы и познакомилась с настоящей русалкой, связавшей ей ожерелье из ракушек, что однокурсницы не понимают ее и многое-многое другое. Она была веселой разговорчивой волшебницей с длинными черными волосами, заплетенными в несколько тугих кос, золотистой смуглой кожей и невероятной насыщенностью зелени глаз. Поначалу Драко не слишком был расположен к навязанной компании, но Эмма оказалась полезной: сравнительными оборотами речи она помогла ему быстро запомнить разделы в огромной библиотеке Элемаурена и разобраться в нескончаемых книжных лабиринтах. А потом ему даже показалось приятным ее общество. Несмотря на то, что под конец истечения часа у него раскалывалась голова от беспрерывной болтовни Эммы, ему понравилось, что участия в ее монологе не требовалось. Кажется, она получала удовольствие просто от возможности воспроизводить мысли в речь — и Драко не было необходимости отвечать. В этом имелись свои преимущества. Однако в покои Драко вернулся ни с чем и поздно — когда вечер уже с концами проглотил огромной разинутой пастью местность в непроглядную тьму. Поттер занял кухню: тот склонился над столом, вычерчивая что-то на бесчисленных свертках пергаментов. Драко прошел мимо него, поставил магический чайник греть воду (отсутствие домовиков все еще казалось ему вопиющим издевательством), мельком глянул на стол. На каждом из пергаментов был изображен дракон: вот он разевал пасть с чередой заостренных клыков; вот он пригибал голову близко-близко к земле, и ноздри его по-охотничьему раздувались, словно принюхиваясь к следу потенциальной добычи. На другом была изображена лишь голова: две пары массивных рогов были подписаны как «движения, запах, слух. Предположительно — управление» и «выяснить». Сейчас Поттер изображал фигуру дракона в полный рост: раскинутые по разные стороны туловища мощные крылья, стройный ряд шипов вдоль линии позвоночника. Под кучей пергаментов едва ли не на весь стол была разложена карта — очевидно, местности, пролегающей в округе школы. И кто, интереса ради, Поттеру ее только выдал? По другую руку того сгибалась в переплете записная книжка: страницы пестрели исписанными записями, изобилием восклицательных и вопросительных знаков, пометками «выяснить» и набросками на скорую руку. Драко увидел заметку насчет скрутки травы. — Неуловимый охотник на драконов снова пойдет совершать попытку быть сожранным летающим ящером? — выплюнул Драко. Это, разумеется, было не его дело. Поттер имел свою голову на плечах и наверняка здраво оценивал риск для жизни. И все же Драко это бесило. Неужели Поттеру не хватило опасностей на век вперед во время войны? Тот бросил на него полный скептицизма взгляд. — У него занятная природа поведения. В прошлый раз тот съел принесенную мною траву. Не знал, что драконы могут питаться чем-то подобным. Драко снова взглянул на пергаменты. Ему не были интересны подобные игры наперегонки со смертью, его не пленило чувство опасности, которое, очевидно, дарила Поттеру эта слежка — и все же где-то глубоко внутри Драко таилось чувство интереса. Он ощущал его и осознавал со всей ясностью. Ему до жгучего нетерпения было любопытно взглянуть на дракона и тоже поучаствовать в его изучении, однако слишком высок был риск для жизни. Ко всему прочему, Поттер преследовал дракона на метле. А Драко… Пожар неизбежно поедал все и был неумолим. И языки огня, до черноты ласкающие дерево балок, ворочали уже нераспознаваемые вещи и бросали их в глубокую жаркую пасть. Гойл погиб. Был сожран заживо беспощадным пламенем. И от этого жуткого зрелища внезапной жатвы смерти сложно было отвести глаз. А Драко не мог сесть на метлу. Пожалуй, это было достаточно веской причиной, чтобы убедить самого себя в абсолютной глупости затеи Поттера с драконом. — Очень увлекательно, — нарочито небрежно бросил Драко. Он все еще ощущал обиду за внеплановый допрос, хоть и в меньшей степени, чем будучи на эмоциях на выходе из аудитории. — Ну разумеется, — язвительно бросил Поттер. Война того изменила — это было заметно издали, — соткала в личности Поттера свою паутину ожесточенности, заострила черты характера, превратила его для передвижения по полю боя в своего сильнейшего воина. Насколько они с Драко находились по разные стороны этого поля — настолько же они оба оказались выброшены в безжалостную битву. Они оба умирали за прошедшую войну: внутри себя самих. Они помолчали. — Я не стану извиняться за пощечину, — сказал Драко. — Я этого и не ждал. — Я все еще считаю, что это было оскорбительно. — Пожалуй, я и впрямь перегнул палку. Драко осторожно, совершенно недоверчиво покосился на Поттера, но тот говорил всерьез. Короткий мимолетный взгляд — и снова записи на пергаменте. Что это было? Извинение? Схожести мало, однако Драко хорошо помнил, насколько плохо Поттер порой подбирал слова. — Сегодня будешь производить очередную попытку умереть от драконьих зубов? Поттер хмыкнул. — Называй это как хочешь, Малфой. — Я смотрю, ты уже здоров? — Местные травы крайне эффективны. — Местные травы будут эффективны против оторванной головы? — Это угроза или переживания за мое здоровье? — шутливо поинтересовался Поттер. Драко стушевался — всего на секунду, что происходило с ним в редчайших случаях. Похоже, усталость брала свое. Должно быть, ему следовало замолчать и уйти в спальню, не то, небось, он рисковал сказать еще что-нибудь неуместное поневоле. Он заварил чай, и пар взвился, закружив по кухне ароматом персика. — Интересно, когда герой всея Британии и, судя по всему, в скором времени укротитель драконов Австрии, успевает побаловать себя сном? — Это нужно сказать спасибо зельям, восполняющим сон. Драко едва не расплескал чай — настолько резко он развернулся к Поттеру. — Ты осведомлен о побочных эффектах длительного применения? — предостерегающе спросил он. — Ну, таких как потеря аппетита, головные боли, головокружения, повышенная агрессия. В тяжелых случаях галлюцинации и судороги. — Я принимаю их не такой длительный срок. И не на постоянной основе. — Ты идиот, — прошипел Драко. — Ты достаточно часто повторяешь это, я успел понять, — разозлился в ответ Поттер. Вспыхнул, словно спичка — как не раз случалось во время учебы в Хогвартсе. — С чего тебя вообще волнуют мои бессонницы и прием зелий? Это был очевидный вопрос со стороны Поттера, честный ответ на который Драко не собирался озвучивать. — Я живу с тобой в одних покоях, — повел он плечом. — Серьезные побочные эффекты от твоего зелья отразятся и на мне тоже. Поттер одарил его тяжелым мрачным взглядом и вернулся к пергаментам. — Кстати, если бы ты столь неосмотрительно не заработал простуду вчера, то вместе со мной и Грейнджер узнал бы кое-что весьма интересное относительно Лавгуд. — Что? — спросил Поттер — и даже головы не поднял. — Полагаю, тебе придется дождаться встречи непосредственно с ней, чтобы задать ей этот вопрос. Тот снова посмотрел на Драко — теперь в требовательном ожидании. — Рассказывай, Малфой. — Ну я даже не знаю, — плутовато протянул Драко, дразняще подался вперед, облокотился на стол — прямо на листы пергамента и раскинувшиеся широты трудов картографа. — Не хотелось бы лишать тебя возможности самостоятельно наверстать упущенное и допросить Лавгуд. Уверен, она будет рада рассказать это еще раз. В глазах Поттера полыхнул гнев — обдал жаром, забрался под кожу, и Драко сдался. — Помнишь, Лавгуд два раза бесцеремонно уходила с урока? — Да, до этого она никогда не делала ничего подобного. — Наша неповторимая чудачка слышит голоса статуй из оранжереи. Они зовут ее, просят о помощи. Как раз они и дали ей наводку на тебя и дракона: заявили, что якобы спасти она их сможет, только если найдет дракона. — Очень странно, — Поттер опустился на стул, коснулся в задумчивости шрама на лбу. — Может, Луну зовет некая магическая сила, заключенная внутри статуй? Что мы вообще о них знаем? Чьи это статуи? — Грейнджер сказала, что это статуи каких-то нимфир. Якобы дар директору Шредеру за то, что он заключил с древними народами, живущими за пещерой, перемирие. — Я прочел недавно в библиотеке Элемаурена, что бессчетное число лет назад волшебники решили, что существа им что-то должны, и народам пришлось бежать в другие земли в попытках спастись. Драко нахмурился. — Никогда не слышал подобных преданий. — Это не предание, Малфой. Это история. — Об этом не было никаких упоминаний в учебниках по Истории магии. — Неудивительно, — качнул головой Поттер. — Похоже, волшебный мир старательно скрывает свои давние прегрешения. Так вот, я предполагаю, что в статуях, возможно, заключена какая-то сила. Если это дар директору, то зачем им умолять себя спасти? — Ты хочешь сказать, что они могут быть… в какой-то мере живыми? — скривился Драко, сам сомневаясь во вразумительности собственного предположения. Поттер многозначительно посмотрел на него. — Не знаю… — протянул тот. — Неизвестно, что за этим может стоять на самом деле. Драко сел на стол, нечаянно примял край одного из пергаментов. — Это еще не все, Поттер. Лавгуд явилось видение. Вроде как в нем она тонула вместе с кем-то. — С кем? — Этого нашей начинающей провидице понять не довелось. Она описала какие-то силуэты, сказала, что ощущала присутствие еще кого-то — много кого — но все слишком размыто. — Никакой конкретики. — Вот и я о том же. — Зовущие статуи и видения, — подытожил Поттер, а потом вдруг рассмеялся совсем невеселым смехом. — А я надеялся, что хотя бы один гребаный год будет спокойным. Драко стеснило — не сочувствие, но что-то близкое — внезапное, колючее, словно впившееся куда-то под ребра. — Не хорони спокойствие раньше времени, Поттер. — Я готовлюсь к худшему, — сказал тот, и сокровенная горечь неприкрыто обнажилась в его словах. — Глупо было надеяться, что все так скоро наладится. — Волдеморт мертв. Все должно было наладится. Так убеждал себя Драко с момента смерти Темного Лорда каждый день с утра до полудня и с полудня до поздней ночи. Так он твердил себе, когда Рита Скиттер очернила фамилию его семьи в газетах, когда в него тыкали пальцем волшебники Лондона, когда он приходил в остывший мэнор и чувствовал себя расколотым на сотни осколков. Волдеморт мертв. Все должно наладится. Смена обстановки — поездка в школу Австрии на период восстановления Хогвартса — отличное предложение. Начать все сначала в новом обществе, среди несостоявшихся семикурсников, которые так же как и он пострадали на войне. — Надеюсь, что это просто окажутся странности здешней магии, и мне не придется вновь решать эту проблему. Драко поморщился. — Все предыдущие проблемы ты решал не один. У тебя были Уизел и Грейнджер. — Но ощущение, что это преследует именно меня. — Это преследует каждого из нас, Поттер, хватит брать на себя лишнее. Если так уж судить, то все мы прокляты на бесконечные проблемы. Поттер фыркнул. — Ты узнал насчет своей стихийной магии у профессора Риссалис? — Да, — Драко спрыгнул со стола. — Моя стихия воздух. Поттер застыл в замешательстве. — Но что тогда насчет пожара? Драко решил свернуть этот разговор. Ему совсем не хотелось рассказывать Поттеру остальные нюансы разговора с профессором. — Без понятия. Я не спрашивал ее об этом. Как ты себе это представляешь? «Добрый день, я поджег зал и пытался убить сокурсников, не окажете ли вы мне помощь»? Может, Лавгуд ошиблась, и пожар наколдовал вовсе не я? И он скрылся в ванной, оставив Поттера на кухне со своими драконьими исследованиями и безразмерной картой горных хребтов.