Whenever, Wherever

Пара минут превратилась в пятнадцать или даже больше: за окном почти успело стемнеть. Не то чтобы Вульфвуд возражал. Боль за это время совсем отступила, а стены и пол занялись, чем положено: стояли спокойно. Было ещё кое-что (самое лучшее, но в этом Николас бы не за что не признался): раскрасневшиеся от поцелуев губы совсем ожившего Вэша, его улыбка и взгляд. Волосы, нежно скользящие между пальцами, когда Вульфвуд тянулся, чтобы заправить прядь за ухо — через пару минут она упрямо падала обратно. Где-то в глубине души Николас чувствовал искорки... счастья? И больше не стал спорить, когда Вэш напомнил, что хорошо бы уже возвращаться. Только послушно потопал за ним и весь оставшийся вечер старался вести себя насколько возможно прилично. Не потому, что его попросили, а просто... что-то новое проснулось внутри и не позволяло зазря хамить людям. Тем более тем, которым Вульфвуд, вроде как, обязан, и которые нравятся Вэшу. Охуеть. Ебануться. Раздумывая над этим откровением, Николас проглотил ужин, даже не заметив. Запомнил только, что было вкусно (и он даже какого-то хрена об этом к общей радости объявил), и то, как Вэш смотрел на него иногда, будто опасаясь, что Вульфвуд сейчас что-нибудь выкинет. Вульфвуд, может, и выкинул бы, но не мог. Сука. Через пару часов совсем стало тошно, и Николас позорно сбежал на улицу «покурить». Лина проводила его подколкой: «Если вам так нужно что-то держать во рту — могу отсыпать леденцов», но Николас не стал оборачиваться. Бог с ней. Снаружи было хорошо: тихо, безлюдно и темно. Можно было сидеть у ещё теплой стены и ни о чём не думать: если получится, будет отлично. Прохладный ветер трепал волосы, забирался под рубашку — пиджак остался в доме, — и успокаивал. Совсем как Вэш, когда он стоит в радужном ореоле станций. Стукнувшись затылком о стену, Николас закурил третью. Чтобы отвлечься, прислушался к возне в доме: звону посуды и тому, как хозяйка дома собирается постелить ему на диване, а «Эрикс» ей в этом радостно помогает. Желание хамить пропало с концами. *** — Вот ты где. — Вэш присел на корточки рядом и взволнованно заглянул в лицо. — Как ты себя чувствуешь? Тебя снова...? — Нет. Дышу свежим воздухом. — С сигаретой в руке это звучало бы даже забавно, не будь Вульфвуд Вульфвудом. — Это хорошо. Некоторое время Вэш молчал, наслаждаясь тишиной вместе с Ником. Смотрел, как медленно наливаются бледным светом луны, заливая пески серебром. Николас успел задремать, прежде чем Вэш мягко коснулся его плеча. — Пойдём в дом? Тебе не помешало бы отдохнуть. Вульфвуд в ответ молча кивнул и... машинально принялся собирать окурки в карман, намереваясь выбросить позже. ...чего? Вэш пружинисто поднялся и, дождавшись Николаса, пошёл в дом. Тихонько прикрыл за ними дверь, опустив щеколду. Внутри было темно и тихо. Только маленькая керосиновая лампа, заботливо оставленная на столе, освещала кусок кухни. Подхватив её, Вэш жестами попросил Ника не шуметь и двинул на второй этаж. Вульфвуд взвалил на плечо Каратель и потопал следом. Там, почти в самом центре небольшой гостиной, уже знакомой Николасу, обнаружился длинный белый диван, застеленый весёленькими простынями в цветочек. — Начинаю привыкать к этой комнате, — шепнул Ник, устраивая Каратель у стены, и вспомнил. Прислушавшись к ночной тишине, отцепил от креста кейс и повернулся к Вэшу. — Надо отдать тебе кое-что. Где твоя комната? Вэш кивнул на ещё одну лесенку, ведущую под самую крышу к маленькой чердачной комнате. И первым двинулся в её сторону. Керосинка в его руке покачивалась. — Заходи, — шепнул Вэш, пропуская Николаса вперёд и шагнул следом. Прикрыл за собой дверь и кивнул на одинокий стул возле небольшого стола в углу. Судя по обстановке, раньше эту комнату использовали под кладовку, но позже немного разобрали. Вульфвуд прошёлся до окна, машинально открыл его и... — Ты что-то хотел мне отдать, — напомнил Вэш и поставил лампу на стол. — Я привёз тебе новую руку. — Что...? — Ты меня слышал, — тихо рявкнул Вульфвуд, не желая повторять очевидное. Не желая признаваться в... Обойдётся. Шея и уши и так уже вспыхнули. Под пристальным взглядом Вэша Николас бросил кейс на стол и толкнул вперёд. Исцарапанный и покрытый отметинами от пуль пластик противно зашуршал по дереву. Вульфвуд отвернулся к распахнутому окну и закурил, глядя в темноту. Умудрялся демонстрировать раздражение даже спиной. Вэш рефлекторно поймал кейс, остановив на самом краю. Удивлённо посмотрел на хмурую спину Ника и снова на потрёпанный тяжёлой жизнью странствующего похоронщика — священника — кейс. Тот выглядел так, будто Вульфвуд использовал его вместо щита вместе с Карателем. Скорее всего, так и было, и Вэш с опасением начал открывать защёлки: те выходили из пазов на удивление легко. Внутри тоже всё было в порядке: плотный ложемент обнимал искусственную руку. Кольца серого металла тесно примыкали друг к другу, темнея только в районе локтя. Кисть тоже была серой — должна была выглядеть человеческой. Вэш охнул: он уже знал, что скрыто внутри. — Как ты...? Это...? Это же не моя... — Я знал, что тебе пригодится, — голос Ника надломился и дрогнул. — Чувствовал, помнил... Называй как хочешь. Просил сделать лучше, чем было. Претензии меня не еб... волнуют. — ...лучше, чем было? — переспросил Вэш, и от внезапной хрипоты в его голосе Вульфвуд стремительно обернулся. И уставился на кейс, цепенея от ужаса. Сигарета, взорвавшись красными искрами, раскрошилась в пальцах, но Николас этого совсем не заметил. По загривку пулемётной очередью пробежали мурашки, под черепом зачесалось: впервые в жизни Вульфвуд понял, что это такое, когда волосы встают дыбом. Он же не на этом настаивал, когда предлагал улучшить бесполезную железяку. ...или на этом? — ...что за? Вэш осторожно вытащил новый — старый — протез из кейса и проследил пальцами шарнирные стыки «суставов». Коснулся какой-то точки — Ник не смог рассмотреть какой — и запястье откинулось вниз, раскладываясь в... пулемёт? Что, чёрт возьми, они сделали?! — Я не... Я н-не... Н-не знаю.... — Ник даже не понял, что сказал это вслух. Боль набросилась стаей разъярённых собак, вгрызлась в горло, вырывая кадык. Вульфвуд подавился словами, вцепился пальцами в волосы, сгибаясь пополам — давясь иллюзорной кровью, сталью и болью — невыносимо громоздкими воспоминаниями о том, что случилось — случится? — когда Вэш вернул себе похожую руку. Мир качался — или качался сам Николас? — и тошнотворный пороховой запах стекал между зубов. Вэш рывком подсоединил протез. Зашипел от боли, но спасибо, Господи, что порты подключения не успели окислиться. Рванулся навстречу, не запомнив, как обогнул стол, как оказался рядом — осознал это, только когда подхватил Николаса за мгновение раньше, чем тот со сдавленным стоном упал на колени. — Тш-ш-ш... Что бы ты ни видел — оно уже было не здесь. Случилось и прошло в той жизни, которую жил не ты. Дыши, Нико. Всё закончится... — Это... Е... Его слишком... Мн... — Вульфвуд снова вцепился в чужие плечи: пальцы дрожали, на ресницах проступили слёзы. Образы, чужие и собственные, смешались, взорвались крыльями и решётками — целой стаей неоновых бабочек. Действуя по наитию, Вэш обхватил искажённое болью лицо Николаса ладонями и прижался лбом к его лбу, закрывая глаза — так, как всегда успокаивал сестёр. Так, как казалось правильным сейчас. Вульфвуд дёрнулся, но замер, не в силах сопротивляться чему-то... тоже новому. Блаженной прохладой ложащемуся на израненное сознание. — Его слишком много... — всё-таки смог прошептать Николас, глядя на проступающие на лице Вэша узоры: они тоже успокаивали, замедляли пульс — и танец ржавых острых обломков в мозгу. — Я... Я не... «Я не справляюсь». — Ты сильный, Нико. У тебя получится. Я помогу тебе, — прошептал Вэш, не открывая глаз. Узоры на его коже вспыхнули ярче, освещая маленькую комнату намного лучше слабо трепещущего огонька в узкой колбе. Ладони на висках медленно холодели, словно Вэш обнимал не пылающее лицо Вульфвуда, а кусок льда. Почувствовав, как замедляется пульс, Николас испуганно дёрнулся, хотел вырваться, но... замер, утонув в свечении галактик в глазах Вэша. Доверился. Позволил целительному холоду растекаться по измученному разуму и уставшему телу. — Ты столько вынес, столько вспомнил... Станет легче, — бормотал Вэш, поглаживая пульсирующие виски Николаса кончиками пальцев. — Я... Мало что вспомнил. — Казалось, что глаза Вэша мерцают, гипнотизируя, и Вульфвуд шептал, не в силах остановиться. Плакал бы, если бы мог, за все недели безумия, одиночества и призрачной боли. — Только... Обрывки. Куски. Смерти... Тебя. Себя. Лучших себя. Тех, которые тебя не... не предавали? — Ты не предавал меня, Нико. Ты и есть все лучшие версии тебя. Просто ты ещё не понял этого. Ты справишься, ты обязательно справишься... — Вэш тихо и медленно говорил, успокаивал, утешал, поддерживал. Старался изо всех сил облегчить страдания. Если бы мог — забрал бы всю его боль себе, чтобы только Николаса перестало ломать тяжестью сразу трёх крестов. Шрамы мучительно пульсировали в такт замедляющемуся всё сильнее пульсу. А в мозгу билось предательское: «Это из-за меня, это из-за меня, это из-за меня...». — Только если ты... Мы... — Голодные собаки взвыли в душе, отвергая двух... — трёхголосое откровение, но то, что сейчас делал Вэш, было несоизмеримо сильнее. — Если мы будем вместе. Вульфвуд не узнал собственный голос: тихий, мягкий, неторопливый... как долгий, слишком долгий для человека стук сердца. Показалось, что на щеке Вэша появилось несколько перьев. В глазах потемнело и мир обрушился в черноту. — Мы уже вместе, — шепнул Вэш, крепко обнимая провалившегося в беспамятство Николаса. Одинокая — мучительная — мысль беспощадно вгрызалась в висок: «Он снова страдает из-за меня».