Kitty Go!

Тело Хисоки покрыто шрамами. Поздно ночью Гон не обратил на это внимания, но с восходом, когда в комнату пробрались первые солнечные лучи, это стало заметно. К утру Хисока перестал так сильно сжимать его в объятиях и теперь просто лежит на животе. Гону удаётся аккуратно повернуться на бок и, пока Хисока спит, получше разглядеть его. Несколько бледных шрамов на плече, совсем крохотный и незаметный за ухом, большой и страшный на боку. Гон пытается так же тихо приподняться и посмотреть на спину, это одновременно интересно и немного пугает — что он найдёт там? Но стоит ему опереться на локоть, как просыпается Хисока и перекатывается на бок, пресекая попытки заглянуть дальше. — Доброе утро, зайка, — хрипло посмеивается он, замечая пристальный взгляд Гона. — Как спалось? — Хорошо, — кивает Гон. — Ты очень тёплый. Было приятно спать… вместе, — он с трудом отводит взгляд от глаз Хисоки, лениво прищуренных и таких ярких, словно расплавленное золото, которое показывали на передаче по телевизору. — А почему у тебя… Но Хисока не даёт ему закончить — со смехом он прижимает его к себе, щекочет рёбра, коварно запустив руку под его футболку, и Гону остаётся лишь шумно фырчать в ответ на игривое нападение. Когда Хисока наконец отпускает его и встаёт с кровати, Гону удаётся мельком разглядеть его спину. От одного ее вида у него подкатывает ком к горлу, но Хисока быстро накидывает на себя тонкий халат, закрывая старые шрамы. Полы халата не прикрывают ноги ниже колен, и Гон замечает, что правая лодыжка и часть голени исполосованы розовыми рубцами, словно ногу пытались оторвать. Всё это время Хисока скрывал это от него. У него оказалось гораздо больше тайн, чем думал Гон. И теперь ему невероятно горько, что такой хороший человек когда-то испытал столько боли. Он вертится вокруг Хисоки весь день, вызывается самостоятельно приготовить что-нибудь простое на завтрак, пытается быть полезным и не тратить время на сожаления о чужом прошлом. Но мысли так и возвращаются к увиденному утром — пока они с Хисокой гуляют вместе, пока занимаются чтением и пока он ждёт Хисоку с важной встречи. Пусть просить о чем-то всё ещё неловко, а навязчивые мысли в голове твердят, что ему обязательно запретят, Гон всё же спрашивает Хисоку после его возвращения: можно ли вновь поспать с ним. Как и в прошлый раз, ему не отказывают, и он выдыхает с облегчением. Теперь эта комната действительно открыта для него, его друг пустил его на свою территорию и, кажется, так же сильно рад возможности засыпать вместе. Пока Хисока принимает душ, Гон расстилает постель и долго крутится на кровати. Он пытается устроиться поудобнее, тщательно взбивает лапками подушки, как делал для него Хисока, но отвлечься не получается. Лёгкое волнение никак не проходит. Когда Хисока входит в комнату, на нём лишь полотенце, обёрнутое вокруг бёдер, и Гон уже предвкушает возможность рассмотреть спину получше. Но свет тут же гаснет. В полной темноте Хисока садится на край кровати и клацает ногтями по экрану тускло светящегося телефона, чуть наклонившись вперёд для удобства. Глаза Гона достаточно быстро привыкают — хватает пары секунд, чтобы вновь заметить паутинку шрамов, которую он видел с утра. Мягкий матрас немного прогибается под его весом, когда Гон тихо подползает ближе. Хисока никак не реагирует на его приближение и не оборачивается, даже когда в него почти упираются коленями. Он не напрягается от первого любопытного прикосновения, не возражает, только тянет вопросительное "мм-м?" в ответ на неловкое поглаживание. Сначала Гон изучает шрамы пальцами — ведёт подушечками по замысловатому страшному узору. Темный широкий шрам, идущий от бока выше и назад, до самого позвоночника. Несколько небольших круглых ранений — на ребре и чуть выше поясницы. Тонкие симметричные полосы на лопатке, а под ней — выпуклый неровный рубец. Вся эта картина отпечатывается в сознании во всех подробностях, и Гон наклоняется, чтобы лизнуть шрамированную чистую кожу. Это меньшее, что он может сделать. Это всё, что он может сделать. Он не уверен, что хочет слышать историю этих шрамов, и он понимает, что ничем уже не поможет — всё давно зажило и без его вмешательства. Но Гон всё равно ведёт языком по выпуклым линиям затянувшихся ран, будто это избавит от прошлой боли. Хисока охает, тихо стонет, но не отстраняется и не просит прекратить, и Гон продолжает вылизывать его шершавым языком, пока не доходит до шеи. Ещё чуть выше — маленький шрам за ухом, который Гон мягко и коротко лижет, прежде чем положить голову на чужое плечо. — Было очень больно? — переполненным сочувствием голосом осторожно спрашивает Гон. Ответ очевиден даже ему, но промолчать кажется невозможным. — Это всё уже в прошлом, — коротко шепчет Хисока и хрустит шеей, разминая позвонки. Уклончивый ответ не оставляет сомнений, отчего утешить его хочется только сильнее. Когда Гону грустно или страшно, Хисока каждый раз его успокаивает. Он прижимается губами к щеке или лбу, и от этого всегда становится легче. Так что Гон подаётся чуть вперёд, проводит языком по скуле Хисоки и неумело прислоняется губами, затем тянется дальше и задевает самый краешек чужого рта. Хисока поворачивает голову с шумным вздохом, и теперь Гон может полностью прижаться к его губам, поймать почти беззвучный стон, приобняв Хисоку за плечи. Когда Гон по привычке выпускает язык, чтобы вновь мягко лизнуть Хисоку, тот приоткрывает рот, подаётся навстречу… и Гон тут же отстраняется. На него смотрят абсолютно неверящим взглядом со смесью шока и той эмоции, которую понять пока не получается. Гон хотел утешить Хисоку, но что если вместо этого он сделал что-то странное или плохое? Почему тот так удивлён? — Прости! Я просто видел в парке, — начинает оправдываться Гон, — люди делали так. И я подумал… Хотел попробовать… Так нельзя делать? Хисока заторможенно подносит руку к губам, касается их подушечками пальцев, а затем его взгляд приобретает больше ясности, и он едва уловимо улыбается. — Ты хотел меня поцеловать, лапочка? — уточняет он так тихо, будто это какой-то секрет. — ...поцеловать, — эхом тянет Гон, наконец укладывая в памяти нужное слово. Когда он пристыженно кивает, Хисока похлопывает рукой по своим коленям и уже громче зовёт его устроиться поудобнее: — Давай научу, как это делать. Осторожно Гон заползает к нему, садится лицом к лицу и ждёт. Хисока явно о чём-то думает, пока обхватывает своей широкой ладонью его лицо, гладит большим пальцем щёку. В конце концов его улыбка становится шире, он наклоняется ближе и осторожно целует губы Гона. Это ощущается очень странно, от переполняющих эмоций невозможно перестать вилять хвостом. Движения Хисоки забавные, из-за них становится смешно, и Гон хихикает, на секунду отстраняясь, пытается успокоиться и пробует снова. И так раз за разом, даже Хисока отвлекается на короткий смешок. Когда Гону наконец удаётся поймать ритм, по его губам скользит гладкий язык. Совсем не такой, как его, он настойчиво проходится раз, потом другой… Гон не сразу понимает, что от него требуется приоткрыть рот. Куда девать руки немного не ясно. Хисока продолжает согревать его лицо жаром ладони, а второй рукой теперь придерживает за талию, и Гон кладет лапки ему на плечи, чтобы покрепче ухватиться. Это так волнительно, что не получается усидеть на месте! Заметив, что Хисока прикрыл глаза, Гон тоже жмурится и начинает лизаться в ответ с таким рвением, какого он сам от себя не ожидал, вкладывая в это всю признательность за заботу, полезные угощения, за книжки и знания, которыми с ним делится его лучший друг. И за этим он не замечает, как подскакивает сильнее, изгибает хвост и наваливается всем весом на Хисоку. Махровое полотенце чудом не слетает, но всё же остаётся на прежнем месте. — Ой! — Гон тут же отрывается от своего занятия, когда Хисока падает спиной на кровать. Его лицо — не только губы, но и подбородок и немного щёки — мокрое от слюны, за что сразу становится стыдно. Наверное, так не должно быть, и Гон сильно перестарался. Хорошо, что хотя бы не задел его клыками. Прежде чем он успевает перевести дыхание, чтобы извиниться за неряшливость, Хисока хрипло смеётся и перекатывается на кровати, меняя их местами. Гон снова сдавленно ойкает. Теперь Хисока нависает над ним, полностью накрывает своим телом и смотрит жадным, горящим взглядом. Он опять целует его, влажно и жарко, и у Гона перехватывает дыхание. Коротко подпиленные коготки впиваются в бока Хисоки, но тот даже не обращает на это внимания. Теперь вся инициатива в его руках. Очень скоро влажные поцелуи переходят на щёки, шею — от этого шерсть встаёт дыбом, пусть от происходящего совсем-совсем не страшно… Ещё один поцелуй — в ключицу, следующий — в плечо, где бледнеет старый шрам от ожога. Это так щекотно и забавно, что Гон не сдерживает тихого смеха. Теперь Хисока целует его рёбра и живот, задрав быстрым движением домашнюю футболку. Он ведёт языком от грудины до пупка, и Гон невольно извивается, чувствуя, как стремительно колотится сердце в груди. Хисока — человек и не должен вот так вылизывать его, но Гон не хочет отказываться от этих жестов доверия и симпатии, пусть в теле и зарождается странное, слишком жаркое ощущение. Хисока опускает руку, поглаживает открытое бедро, а затем подцепляет пальцами резинку шорт. Длинные ногти так щекотно проходятся по бокам, что Гон крупно вздрагивает, фыркнув — а в следующее мгновение Хисока резко отдёргивает руки, чтобы расставить их по бокам от его тела. Он больше не целует его и не вылизывает, только упирается лбом в его грудь и шумно дышит, сжимая простыню в руках — Гон замечает это боковым зрением. Руки Хисоки дрожат от напряжения, и он протяжно мычит на особенно тяжёлом выдохе. — Тебе теперь даже мыться не надо, — он не поднимает головы, голос его звучит шутливо, хоть и немного отстранённо. Раздается короткий смешок, а после Хисока бодает живот Гона носом, щекочет бока и, наконец, смотрит на него из-под ресниц. Его глаза больше не отблескивают так ярко в темноте. — Я тебя хорошенько вычистил. — А вот и нет, это странно и мокро, — обиженно фыркает Гон в ответ. — Ты ведь постоянно вылизываешь свои лапки, чем я хуже? — Это не то! Это другое! Пусти-пусти-пусти, щекотно! — заливисто смеётся Гон, выворачиваясь из хватки чужих рук. Неловкая возня продолжается ещё какое-то время, и Хисока дурачится до последнего, пока Гону не удаётся скатиться с кровати. Напоследок Хисока цепляется за его хвост, но не дёргает, и Гон, ловко извернувшись, убегает в ванную. Включив душ под небольшим напором, он снимает с себя одежду и забирается в ванну, садясь на резиновый коврик — его Хисока купил специально, чтобы лапки не скользили по гладкой поверхности и было удобнее купаться. Всё тело горит от влажных поцелуев, и больше всего пылают щёки и низ живота. Вновь возвращается то странное, непонятное ощущение, и Гон долго трёт ладонями лицо, пока не успокаивается полностью. Тем временем Хисока тоже пытается привести себя в порядок. Возбуждение никак не проходит, приходится надеть самые свободные штаны на случай, если Гон скоро вернётся. Такого сюрприза от своего необычного друга Хисока точно не ожидал. Но сюрприз оказался приятным, просто восхитительным. Гон совсем не понимает или же не чувствует границ. И самое главное — не боится нового опыта. Восстанавливая дыхание и трезвый рассудок, Хисока напоминает себе о самоконтроле. Именно Гон сделал первый шаг и, кажется, воспринял всё как странную, но забавную игру. Только вот нельзя взять всё и сразу и желательно вообще не доводить их отношения до крайностей — это явно не сыграет на руку, когда придёт время отдавать Гона в новый дом.

***

Глупо было думать, что Гон утолит свой интерес после первого раза. И так же наивно было считать, что они не зайдут дальше после того, как Гон начал регулярно забираться на ночь в его постель. Любопытный котёнок стал частенько просить поцеловать его и даже припомнил обещание “приласкать”, которое Хисока однажды необдуманно обронил (и о котором, честно говоря, теперь не помнит). Весь вечер был посвящён почёсыванию за ушком и гулкому урчанию в ответ. Под конец этого "сеанса" Хисока познакомился с новой забавной кошачьей особенностью — мягкими движениями лапок, которые словно месят что-то под собой. В его случае — так удобно подставленную грудь. Целыми днями Гон продолжает просить внимания, искать прикосновений и крутиться рядом, предлагая помощь со всем подряд. Чего Хисока не ожидает — это того, что вскоре к нему тихо и неуверенно обратятся с весьма смущающим вопросом. — Ты говорил… у тебя можно спрашивать обо всём, — начинает издалека Гон. Вместо того чтобы как обычно убежать в ванную перед сном, он продолжает сидеть на кровати и утирает рот руками, неловко ёрзая на месте. Хисока лишь кивает и ждёт самого вопроса. — Нет, точно? Ты не будешь злиться? Честно-честно? — взволнованно уточняет он. — Конечно, Гон. Почему я должен злиться на такого замечательного котёнка? — Другие злились. Говорили, что нельзя спрашивать или показывать, — после небольшой паузы произносит Гон. — Но ты же знаешь, что я не буду так делать, — напоминает ему Хисока, и этого хватает, чтобы Гон перешёл к делу. — Я чувствую себя… странно. Очень жарко, а внизу… — он запинается, видно, что старается подобрать слова, но Хисока, кажется, и так прекрасно понимает, о чём он пытается сказать. — Так было утром, несколько раз. А ещё рядом с тобой. Как сейчас. Неловкое признание оседает в животе вспышкой жара, эхом разносится в голове. Конечно, нет ничего удивительного в том, что у Гона произошла подобная реакция и что он предпочел спросить, а не исследовать своё тело самостоятельно. Если его ругали, делали из этого табу, не удивительно, что он скорее доверит себя кому-то, чем нарушит сидящие в голове запреты. Но, возможно, ему хватит только одного маленького шажка, чтобы невидимая заслонка упала. — Покажешь мне? Хисока готов поклясться, что видит, как ломаются выстроенные годами хрупкие стены, в которых сам Гон, судя по всему, не видел смысла. Он быстро кивает и стягивает с себя шорты с бельем до середины бедра, не отрывая несколько озадаченного взгляда от Хисоки. Такой открытый, но его поджатые губы выдают лёгкое волнение. Гон не прячется и не смущается своей наготы, только пристально следит за реакцией Хисоки. — Это плохо? — выдавливает Гон, когда Хисока невольно вскидывает брови. — Так… не должно быть? Удивляться здесь действительно есть чему, но Хисока старается поскорее придать лицу нейтральное выражение, чтобы не спугнуть Гона. — Нет, что ты, это не плохо. Это совершенно нормально, — на выдохе отвечает он, с трудом отрывая взгляд от небольшого твёрдого члена, чтобы посмотреть Гону в глаза. Какой же он гладкий там, ни намека на пушок или шёрстку, как он представлял… Гон взволнован своим состоянием, это очевидно, но ему, видимо, нет дела до того, что его так открыто разглядывают. — Просто ты возбужден, — начинает объяснять Хисока, — это происходит, когда ты взрослеешь. И когда тебе очень нравится какой-нибудь человек. Так что в этом нет абсолютно ничего страшного. — Ты мне нравишься, — честно признается Гон, заметно оживляясь от этого простого открытия. — Ты самый добрый, и интересный, и… самый лучший! Но внизу неудобно, оно… оно мешается… Похвала заставляет Хисоку по-идиотски улыбаться. Эта искренность, эта радость, с которой Гон говорит подобные вещи, только сильнее подогревают интерес. Он доверяет Хисоке. Настолько доверяет, что набрался смелости и сам задал такой интимный, волнующий его вопрос. Сам обратился к Хисоке, сам потянулся ближе, и от этого голова идёт кругом, а душа рвётся к ответным признаниям. — Знаешь, Гон, такое происходит у многих, если человек для тебя самый-самый особенный, — Хисока переходит практически на шепот, склоняется ближе к озадаченному Гону. — И, скажу по секрету, ты делаешь меня точно таким же. — Особенный? У т-тебя тоже?! Когда Гон радостно подпрыгивает, его член немного подрагивает в воздухе. С любопытством и надеждой он косится на свободные штаны Хисоки в попытках разглядеть там доказательство его слов. — Да, прямо сейчас, потому что мне очень приятно быть рядом с тобой. Рядом с Гоном даже не приходится врать, его открытость неизбежно притягивает откровенность. Да и к тому же это может немного успокоить Гона, если он поймёт, что не одинок в этих чувствах. Когда тот тянется к нему, едва не запутываясь в спущенных шортах, Хисока сам берёт его ладонь и кладёт на стремительно твердеющий член. Гон охает. — Я уже видел это у тебя, кажется. Но… Это правда потому, что я… особенный? — неверяще переспрашивает он и, получив положительный ответ, с любопытством сжимает член через ткань. Хисока стонет. Гортанно, и прерывисто, и так несдержанно, что пушистые ушки Гона прижимаются к голове. Тот отдёргивает руку, но очень быстро тянется назад, цепляясь за резинку штанов. Хисока останавливает его прежде, чем он успевает стянуть с него одежду. Будет скверно, если Гон испугается его — тогда он действительно может закрыться, что сразу прекратит их маленький урок полового воспитания. Подцепив его подбородок пальцем, Хисока вынуждает его поднять голову и жарко шепчет: — Ты уверен, что хочешь посмотреть? Подумай сначала, лапочка. — Я уверен, очень уверен! Мне ведь интересно… Покажи, пожалуйста! — молит Гон, подаваясь вперёд всем телом, и его хвост размашисто извивается за спиной. Ну и как можно отказать такому восторженному, инициативному котёнку? Хисока приспускает штаны, медленно, скользя большими пальцами по косым мышцам живота и жадно наблюдая за реакцией Гона. Понравится ли ему маленькое шоу? Удовлетворит ли он свой интерес или пойдёт дальше? Но тот лишь смотрит, словно в ступоре, молчит и хмурится. А следом и вовсе закрывает пах руками, будто его не разглядывали всё это время. — Ну вот, — вздыхает Хисока. — Я же говорил, чтобы ты хорошенько подумал, прежде чем просить. Испугался? — Нет! Просто они... Такие разные… — напряженно отвечает Гон и продолжает коситься вниз. — Ах? Ну и что, Гон, это же здорово. Это не плохо, наоборот, очень интересно, — пытается успокоить его Хисока. Они и правда разные, но это лишь больше подогревает его желание разглядеть, пристально изучить очередную чужую особенность. — Давай, тебе же наверняка любопытно, что с этим делать, чтобы не мешало. Я покажу тебе, — мягко тянет он и подтаскивает Гона ближе. Его котёнок всё ещё скован и зажат, но тем не менее не сопротивляется, пока его укладывают на спину и стягивают болтающиеся на бёдрах шорты. В его глазах нет страха, только взволнованный вопрос — правда ли это, что Хисоку совсем не смущают их различия. Хвост елозит рядом по покрывалу, и Гон поджимает губы, уходя глубоко в размышления. Наверняка даже не замечает, как Хисока мягко убирает его руки от паха. Гон едва касался себя, пока пытался скрыть свой член от посторонних глаз, и ни разу до этого так и не рискнул самостоятельно избавиться от напряжения. Он предоставляет Хисоке право первого касания. Сегодня Гон обратился к нему не как к другу, о нет… По серьёзности вопроса Хисока чувствует, что вопрос был задан ему как хозяину, человеку, у которого, как ни крути, есть все права на него. А значит — все “неполадки”, все странности, происходящие с его телом, должен исправлять именно он. Хисока поглаживает Гона по животу, скользит руками ниже, осторожно проводит пальцем по набухшему небольшому члену и охает. Вблизи можно разглядеть эту особенность, из-за которой так переживал Гон. По всей длине его ствола, не считая головки, выступают многочисленные шипы. Они оказываются довольно мягкими на ощупь, упругими и совсем не острыми. Очень скоро Хисока открывает, что если посильнее провести по ним рукой, они послушно прижимаются к стволу. От этой восхитительной детали невозможно просто так оторваться — Хисока поглаживает их, проводит по ним подушечкой указательного пальца, наслаждаясь необычными ощущениями, и придерживает бедро Гона свободной рукой. Тот елозит на месте, тихо скулит, но Хисока почти не обращает на это внимания. Только когда Гон шумно всхлипывает и толкается в его руку, разум немного проясняется. Он ещё успеет наиграться, а пока нужно помочь его котёнку сбросить напряжение. Член Гона жарко и требовательно пульсирует, когда Хисока наконец обхватывает его рукой, предварительно смочив её слюной. Реакция Гона как всегда восхитительна — он выгибается, стонет громко, почти что с надрывом, и даже немного расставляет бёдра. Открывается ему ещё больше... — Знаешь, какой ты красивый сейчас? — шепчет Хисока, нависнув над ним. — Такой удивительный, горячий, совершенно податливый… От похвалы Гон совсем растекается под его прикосновениями. Его почти подбрасывает на месте, когда Хисока чуть крепче сжимает его рукой и потирает головку большим пальцем. Он так возбужден и чувствителен сейчас, и, к тому же, это его первый раз — наверняка ему хватит считанных секунд, чтобы кончить. Именно поэтому Хисока растягивает удовольствие — проведя по стволу ещё пару раз, он разжимает руку и добивается скулящего стона. — Видишь, как надо делать, — с придыханием объясняет он. — А теперь попробуй сам, давай, потрогай свой член. Сейчас станет очень-очень приятно… Как способный и ответственный ученик, Гон послушно выполняет просьбу, эхом повторяет новое слово, и по спине Хисоки бегут мурашки от того, как горячо звучит его лепет. Есть что-то будоражащее в том, как Гон, задушено всхлипывая, произносит скомканное "член". С его небольшим акцентом… Лёгкий щелкающий звук выдаёт — внимание Гона сейчас приковано к совершенно другим вещам, и ему некогда заморачиваться с произношением. В его движениях нет уверенности и видна неуклюжесть. И интерес, да — это та сторона его личности, которая украшает любое его действие. Гон внимательно смотрит на себя, пробует сжать так же, как делал это Хисока, и его бёдра немного дёргаются, когда ему удаётся сделать особенно приятное движение. Хисока накрывает его руку своей и помогает подобрать ритм. Гон поднимает взгляд и тут же жмурится. Его стоны становятся более короткими, рваными, словно обрываются из-за нехватки воздуха. Но последний — самый протяжный и ломаный, Хисока ловит ртом, пока Гон испытывает первый в своей жизни оргазм. Вся ситуация настолько заводит, что в собственном паху возбуждение пульсирует яркими вспышками. Хисока сжимает свой член в крепкой хватке, продолжая целовать Гона, который едва отвечает ему, дрейфуя в новом для себя состоянии. Их различия несколько… интригуют. Сейчас Гон растекается под его прикосновениями, но Хисока уже представляет, что может ожидать его в будущем, какие непередаваемые ощущения удастся получить. Однажды тело Гона окрепнет, и тогда он даже сможет взять Хисоку. Мысли о том, как эти мягкие шипы будут ощущаться внутри, когда станут крупнее, подводят Хисоку к краю. Раньше он не особо рассматривал этот вариант, но с такой интересной особенностью Гона будет жалко упускать подобную возможность. Тянущимся стоном по комнате растекается удовольствие, когда Хисока кончает на испачканный живот Гона. Позже он всё равно отправит его купаться, так что даже такая вольность может остаться незамеченной. Для Гона новых ощущений оказывается слишком много, и несколько минут он просто лежит плашмя, постепенно приходя в себя. Хисока не делал ничего лишнего, только показал способ доставить себе удовольствие и снять напряжение, не навязывая Гону лишних касаний. Его выдержке можно позавидовать, но эта жертва не напрасна как минимум потому, что так этот вечер не оставит его котёнку никаких травм. Они лишь хорошо провели время, не более того. — Приятно… — тянет чуть позже Гон и расплывается в улыбке, не открывая глаз. В полумраке комнаты раздаётся тихое урчание. Кажется, этим вечером он уже не захочет подниматься с кровати. Хисока берёт салфетки и убирает беспорядок, который они устроили. Душ можно перенести на завтра, а пока разморенного Гона совсем не хочется тревожить по таким пустякам. Он хороший мальчик и заслужил отдых.