American horny story

🎶 Adele — Skyfall

«This is the end.

Это конец.

Hold your breath and count to ten.

Задержи дыхание и досчитай до десяти.

Feel the Earth move and then

Почувствуй вращение Земли, а затем

Hear my heart burst again.

Услышь, как мое сердце взрывается вновь.»

      Когда Мори снова оказывается около стола, брови Дазая удивлённо ползут вверх, и он тут же снова начинает злиться, потому что родной отец его подвёл, несмотря на то, что ему всё объяснили.  — Пап, я же попросил! — вопит он. — Почему ты здесь?!  — Осаму, поверь, тебе не о чем беспокоиться, — отвечает Мори, садясь за стол. — Это совсем не тот разговор, о котором ты думаешь.  — Ты в этом так уверен? — спрашивает Дазай, прищуриваясь. — Или тебе тоже мозги промыли?  — Дазай, угомонись, — встревает Чуя, у которого уже голова болит от его психов.  — И ты туда же?! Я один тут в себе что ли?  — Это ты не в себе, — отвечает он. — И если сейчас же не перестанешь шуметь, то я тебя ударю. Сказано человеческим языком: не лезь. Что не понятно?!       Фрэнсис молча вздыхает, поднося свой стакан виски к бокалу Мори, и они выпивают, в очередной раз наслаждаясь тем, как прекрасно себя ведут их дети. Вскоре возвращаются Достоевские, и Михаил извиняется за то, что они были вынуждены отлучиться, а Фёдор слегка кланяется, обращаясь к Дазаю: — Я виноват перед тобой. Я не должен был так поступать, но твоя интуиция была слишком хорошим инструментом, чтобы ей не воспользоваться в ситуации, — он переводит взгляд на Чую. — И ты тоже меня извини, я обошёлся с тобой грубо. Очень хочу выстраивать с вами хорошие отношения, поэтому признаю, что был не прав.  — Нормально всё. Как комарик укусил, — отвечает рыжий, а Дазай снова рисует в своей голове страшные картины с сюжетами о том, что же сказали Фёдору за его историю. И он, дурак такой, ещё и спровоцировал лишнее рассказать. — Думаю, все здесь хотят начать с чистого листа, да? — спрашивает Чуя, глядя на Фрэнсиса. — Заключить перемирие и попробовать начать доверятьдруг другу?  — Да, это и было нашей целью, — отвечает за него Мори, пока Фёдор с Михаилом садятся на свои места. — Мы не хотим с вами воевать, как бы вам ни казалось. И вы всегда будете нашими любимыми детьми, что бы ни делали и ни думали.  — Ладно. Попробуем, — вздыхает Дазай, сканируя взглядом своего парня и теперь видя там уже отсутствие каких-либо эмоций. Что же он опять пытается скрыть?  — Что вы думаете по поводу университета? У нас в Америке очень качественное образование, с которым можно работать в любом месте в мире, — начинает новую тему Фрэнсис. — Заявки нужно было подавать раньше, но мы можем урегулировать этот вопрос.  — Я всё ещё не понимаю, как ты видишь совмещение учёбы с работой в организации, — говорит Чуя. — Это ведь так важно и ответственно, как я буду получать диплом с пропусками?  — Мы с твоей мамой обсудили этот вопрос и решили, что ты можешь не работать на Гильдию. Никогда в жизни, если захочешь, — отвечает он. — И как только ты станешь совершеннолетним, можешь переехать, но школа должна быть окончена.  — Что? — ахает он. — Нет, подожди, про переезд и свободу я помню, но чтоб… Ты выгоняешь меня?! Блять, так и скажи, что я тебе не нужен!  «Ну да, это я шумный и неадекватный» — смеётся про себя Дазай, глядя, как его отец теряется от такого выпада.  — Чуя, я тебя не понимаю. То ты не хочешь иметь с нами ничего общего, то недоволен тем, что мы позволяем тебе это сделать?  — Маму не приплетай! Это касается только нас!  Мори тихо и незаметно посмеивается с последней реплики. Чуя не выглядит глупым, но неужели им удаётся настолько долго обводить его вокруг пальца и держать в неведении прямого участия Коё в семейной деятельности? Очень занятно.  — Думаю, ты не так понял, Чуя, — говорит Михаил, разрушая воздух своим ледяным спокойствием. — Твой отец даёт тебе собственный выбор, потому что наоборот признаёт твой опыт, осознанность и интеллект. Это освобождение от обязанностей не ради освобождения, а ради того, чтобы ты занимался тем, что действительно хочешь.  — Как красиво вы говорите для человека, который ничего не разрешает Фёдору! — встревает Дазай. — Вы вообще в курсе, чего он хочет?!  — Осаму! — говорит Мори.  — Дазай, пожалуйста, — шёпотом говорит Фёдор, пытаясь его остановить.  — Я должен молчать, потому что и ты молчишь? — спрашивает Дазай, и он кивает в ответ. — Прости, но это ужасно несправедливо, если тебя после выпускного заберут обратно в Россию, где ты будешь пахать на благо мафии, пока твой отец рассуждает о чужой свободе, ясно?! — Дазай поворачивается к Михаилу, — Вы просто лживый лицемер. — Осаму, прекрати! — повторяет Мори. — О да, я прекращу, — отвечает он, вставая из-за стола и кидая на него салфетку с колен. — Прекрасного вам вечера, больше я в этом цирке участвовать не собираюсь! — Дазай агрессивно и очень быстро уходит. Его с самого начала вечера всё раздражает, и обещанный час уже давно прошёл, поэтому он имеет все причины сбежать отсюда подальше в гордом одиночестве. Пусть все сами решают свои проблемы, раз только и умеют, что его затыкать. Фёдор виновато смотрит на своего отца, а затем вскакивает следом за ним, чтобы догнать его и попытаться поговорить.  — Ой, мне без друзей будет скучно, так что… Эй, подождите меня! — смеётся Чуя, тоже убегая.        Родители остаются втроём, единогласно решив, что возвращать никого не будут, потому что предполагали такой вариант развития событий, но гораздо раньше. Их сыновья ещё долго продержались. Фрэнсис молча заливает виски очередные психи рыжего, пока Мори виновато пытается объяснить Михаилу, что Осаму просто слишком сильно переживает за его сына, потому что они дружат. — Расслабься, Мори-сан, — улыбается он. — Мне всегда было интересно, каково это, когда тебя оскорбляет подросток. Пусть это был и не мой сын, но я свою порцию интересного опыта получил. Далеко твой пойдёт с отсутствием инстинкта самосохранения и таким мощным внутренним стержнем.  — И теперь мы знаем, что он тоже захочет пойти в университет, если там будет Фёдор, — говорит Фрэнсис. — А Чуя… весь в свою мать. Ни дня без красивого скандала с поводом и без. Все слова мои перевернул.  — Да, в нём очень много от Коё. Она в молодости тоже всех вокруг строила, — соглашается Мори, делая глоток из своего бокала. — Часик спокойствия перед Вегасом нам не помешает, так что всё не так уж и плохо. — Меня всегда восхищало, как ты умеешь находить во всём возможности, — говорит Михаил, и их вечер продолжается уже втроём, пока на улице около ресторана разворачивается сцена новых военных действий.  — Остановись сейчас же! — кричит Фёдор, но Дазай продолжает игнорировать его, возвращая ему бумеранг реакций на все попытки помочь. — Какое право ты имел оскорблять моего отца?!  — Я не сказал ни слова лжи! — кричит он, даже не оборачиваясь, а Чуя злится, что надел каблуки, поэтому не может догнать его и дать по щам.  — Отлично, Дазай! Ну и проваливай, раз такой умный! — останавливается Фёдор.  — А ты только и умеешь, что меня посылать! — фыркает он, продолжая уходить.        Дазай ненавидит свою интуицию. И не потому что его парень нашёл её привлекательным инструментом. Он видит ложь в его глазах. Он чувствует ложь в его словах. Но эта небольшая история-откровение о том, что им всё же воспользовались, не дала ровно никаких ответов. Одна часть Дазая искренне хочет быть хорошим — узнать Достоевского, погрузиться в новые грани его личности и души, что уже очень хорошо удалось, но вторая… жаждет сломать его так сильно, чтобы кости затрещали. Хочет добраться до самой сути и увидеть настоящую тьму, скрывающуюся за показной вежливостью и улыбками.        Чуя молча стоит рядом с Фёдором в своём пальто и держит в руке его пиджак, наблюдая вместе с ним за тем, как японский психопат рассекает улицу своими размашистыми шагами.  — Я с водителем, — говорит рыжий, как только фигура Дазая пропадает из виду. — Куда тебя подвезти?  — Домой. Спасибо, — отвечает Фёдор, забирая у него свой пиджак.  — Без проблем. 

***

      Оставшись наконец-то втроём, отцы согласились на том, что нет смысла терять больше времени в ресторане, поэтому вскоре завершили ужин и поехали в аэропорт. Да, было не совсем удобно снимать номера в Нью-Йорке всего на один день, но где-то нужно было оставить вещи, чтобы встретиться с детьми.        Михаил Достоевский вызывает к себе пару вопросов, когда оплачивает не только своё короткое пребывание в отеле, но и Мори-сана, потому что так быстрее, а брови японца медленно ползут вверх в приятном удивлении. Странный русский.        Всё началось чуть меньше двадцати лет назад, когда они только познакомились. Оба молодые, недавно женатые и ужасно амбициозные они управляли такими похожими, но в то же время очень контрастными организациями на разных концах света.        Мори Огай и Михаил Достоевский не могли назвать свои отношения дружескими, скорее считая друг друга деловыми партнёрам, но между ними всегда была особая связь. Возможно из-за неё первый поставил себе часы на стол с русским часовым поясом, а второй решил выучить японский. Но, возможно, на это были и другие причины.        Они ни разу не встречались за эти годы, за исключением видеозвонков, ведь задачи мафии всегда находятся на первом месте и требуют личного присутствия, а с какими-то разногласиями, вынуждающими говорить с глазу на глаз, не сталкивались. Иногда они общались совсем не по делу или задерживались после того, как отключался Фрэнсис, поэтому были в курсе подробностей жизней друг друга, мыслей, эмоций и таких одинаковых ситуаций, что в работе, что в семейной жизни.        Мори мог уверенно сказать, что его коллега был заботливым. Михаил всегда интересовался, всё ли в порядке с делами и настроением прежде, чем приступить обсуждению рабочих вопросов. Он предлагал помощь, точно угадывая нужные ситуации для этого без прямой просьбы, был прекрасным слушателем и очень интересным собеседником. Иногда он звонил, чтобы наоборот отвлечь от работы и обсудить дурацкие мировые новости. Однажды они даже вместе смотрели фильм.        Было приятно, когда Мори прилетел и узнал, что его специально ждали в аэропорту. Было приятно, когда его угостили завтраком. Было приятно, когда ему подарили кашемировый шарф кроваво-красного цвета с его инициалами, вышитыми золотом. Он видел все краткие знаки внимания в ресторане и до глубины души оценил секрет, который ему доверили. И это было много, потому что…        Достоевский красивый.        Мори никогда не заглядывался на мужчин в таком плане, но этот был достоин его внимания просто по факту существования. Его красота не виделась, а чувствовалась. Каким-то особенным едва уловимым шармом Михаил окутывал пространство вокруг себя, и это ощущалось даже через экран. Кто-то мог бы посчитать его энергию тёмной и устрашающей, но не тот человек, который обладал чем-то очень похожим сам. Его харизма нравилась, а японский с почти незаметным акцентом ласкал слух вне зависимости от того, что именно он говорил.       И сейчас он делает это снова. Проявляет заботу и внимание, несравнимые с теми, что получаешь от женщин. Он так правильно накидывает ему на плечи своё пальто, переживая, что Мори-сан может замёрзнуть, пока дойдёт до автомобиля Фрэнсиса, ожидающего их у входа.  — Знал бы ты, как я не хочу никуда ехать, — вздыхает Михаил, открывая ему дверь.  — Знаю. Я тоже очень устал с дороги, — отвечает он. — Но у нас всего два дня, так что… — Да.        Они садятся в лимузин и едут в аэропорт. До Вегаса лететь около шести часов, поэтому оба надеятся, что удастся немного вздремнуть. От вина разморило, а стресса сегодня выдалось приличное количество, поэтому организм нуждается хотя бы в небольшой паузе.        Американский папаша к их удаче быстро увлекается работой в другой части своего небольшого самолёта. Фитцджеральд был достаточно гостеприимный для человека, который предложил приехать в страну максимально спонтанно, но когда речь шла о возможности заработать больше денег, все приоритеты мгновенно сдвигались, поэтому у Мори и Михаила была возможность наслаждаться полётом на джете наедине.        Наедине с мягким диваном.  — Подожди, он точно раскладывается, — говорит Достоевский, разглядывая мебельное чудо со всех сторон в поисках какой-то ручки или петельки, за которую можно потянуть. — Если нет, то кресла должны, — продолжает он.        Мори всё равно, если честно. Он бы и на полу прекрасно поспал. Ковролин выглядит довольно мягко и удобно, но это будет не очень выглядеть со стороны, да? Он усаживается в одно из кресел, наблюдая за его действиями, но когда Михаил немного разочарованно поднимает вверх голову, всё становится понятным.  — Я посплю здесь, — говорит Мори. — Нет, ложись на диван, — отвечает он, взбивая подушку и укладывая на подлокотник с левой стороны. — Я здесь не помещусь, — продолжает Михаил, и этот аргумент звучит очень забавно.  — Но мы же одного роста. — Я сплю в позе звезды, — пожимает плечами он, приводя ещё более странный аргумент, с которым спорить уже тяжелее, но Мори-сан попытается.  — Тогда ты и на кресле не поместишься, — смеётся он.  — Может, мне лечь у твоих ног на полу? — спрашивает Михаил так спокойно и непринуждённо, будто это не звучит горячо. И не будоражит фантазию, которой очень хочется представить такую картинку. Но лучше бы он сидел на коленях.  — Ладно, — кивает Мори, вставая со своего кресла и указывая на него рукой. В этом есть смысл, он ведь немного его нагрел.        Они меняются местами, и укладываются по разные стороны, приглушая основной свет. Кресло медленно раскладывается, позволяя Михаилу в нём утонуть, и Мори желает спокойных снов после того, как удостоверился, что он тоже удобно лёг.        Не поделили диван. Забавно.  — И сов, — тихо говорит Достоевский, слегка улыбаясь.  — Что? — переспрашивает он. — Сов?  — У меня на территории особняка живут несколько сов. Они бывают шумными ночью, знаешь? — отвечает он. — И в русском языке слова «снов» и «сов» созвучные, поэтому я обычно говорю что-то вроде «Добрых сов» или «Спокойных сов», чтобы они не мешали спать.  — Добрые тихие совы, охраняющие сон?  — Да. — Это очень нежно.  Совы… Мори не знал, что у него есть какие-то домашние животные птицы. Михаил ему ни разу их не показывал, хотя пару раз проводил мини-экскурсию по своему жилищу, когда звонил с телефона. Должно быть, они очень грозные, если живут в самом сердце мафии. Он кормит их сырым мясом, да? Интересно было бы посмотреть.        Безмятежный сон очень крепкий, сопровождаемый лишь тихим шумом воздуха за бортом самолёта. Фрэнсис решил не беспокоить их, даже когда закончил со всеми своими делами, очень правильно подумав, что гости отдыхают. Он сам не любил перелёты. В них было прекрасным лишь одно — долгожданная встреча с женой или мешок денег в конце. Сам процесс путешествий доставлял слишком мало удовольствия. В Америке хватало интересных мест, где можно провести время качественно, поэтому во всех случаях он бы предпочёл остаться внутри страны и поездить на машине. Лас-Вегас был одним из таких мест, и на этот вечер у него была запланирована чудная программа «максимум». 

***

      Дазай, обиженно сидя в своей комнате на Манхэттене, даже не подозревает, что его парень (в очередной раз бывший) уже собирает чемоданы, хоть до каникул ещё больше недели. Фёдора это удивительно успокаивает — понимание, что у всего в жизни есть конец. Он знает, что не вернётся в Америку, потому что здесь у него ничего не получилось.        Планы родителей были хороши, и они добились некоторого успеха, если главной целью был действительно обмен взглядами и обучение взаимодействию с разными людьми. Все трое получили просто великолепный опыт.        Отношения закончены, и им не суждено продолжиться после того, как Дазай показал себя во всей красе. Если неоправданные наезды на себя с хамством и повышением голоса Фёдор может простить, то покушаться на единственное поистине важное в его жизни — семью, категорически нельзя. За такое можно получить пулю в лоб или нож в глотку.  А что именно это будет — зависит от его поведения.  Достоевский понаблюдает, но его чувства и мотивы перешли на противоположную сторону. Теперь Дазай и правда стал его врагом.

И он заряжает пистолет.