Остров в тумане

Над сегунатом сверкали молнии. Яркие вспышки света рвали темное тяжёлое небо на куски, озаряя фиолетовым блеском стремительно пустеющий под собой город. Торговцы закрывали лавки и магазины, прохожие спешили скорее домой, запирая за собой все окна и двери. Стекла зданий отражали грозные фиолетовые плети молний и дрожали от раскатистого грома. Свободно гуляющий по пустым улицам ветер игрался и перепинывал с места на место листья красных деревьев, срывал лепестки с сакур, сбивая их вперемешку с листьями, создавая небольшие вихри, и тихо выл на тупиковых, вымощенных камнем улочках. Всего каких-то пару месяцев назад закончилась война с оборотнями. Они были изгнаны из Инадзумы и спрятались где-то за ее пределами, но даже этого оказалось достаточно чтобы весь вампирский двор сёгуната с размахом праздновал свою победу. Народ почти на неделю забыл о недавних раздорах и развернул широкие гулянья с песнями и танцами, веселая музыка не смолкала днями напролет, отовсюду слышались голоса детей, играющих в салочки, и неразборчивые речи пьяных гуляк, что решили пофилософствовать о жизни и политике в стране и за ее пределами. Сакэ лилось рекой, а столы от чайного дома Коморэ до самой бедной забегаловки ломились от изобилия закусок. Наконец-то в строгой и всегда сдержанной традициями Инадзуме наступил настоящий праздник и люди вздохнули с облегчением от изнуряющей, разорвавшей на клочья страну войны! Однако неделю назад в здании правительства прогремел взрыв. Диверсанта так и не нашли, а полиция разводила руками и смахивала на оборотней, затаившихся где-то на острове Ватацуми, который до сих пор не принял власть сёгуна, покрывал бунтовщиков и сам выглядел как один сплошной протест сёгунату. По дворцу поползли слухи, будто в стенах завелся нюхач, а гниль ползет от гудзи Яэ, придворной дамы и главного советника сёгуна, что было не беспочвенным обвинением в сторону женщины. Ее уже не раз подозревали в темных делах за спиной правителя, однако все, кто так неосторожно высказывались в сторону гудзи, к вечеру обнаруживались мертвыми или в собственных покоях или за стеной дворца, только правда это или очередная болтовня двух неосторожных дам, не нашедших о чем поговорить за вечерним сакэ, большой вопрос. Впрочем эта сплетня, выросшая из низов народного сознания и дошедшая до самого сёгуната, была очередным грязным пятном на из без того не лучшей репутации Яэ. По разговорам сбежавших из ее личного печатного двора девиц, она была гениальным писателем толстенных романов, но жестокой и очень придирчивой к мелочам, вплоть до шрифта в тексте, не говоря уж об оформлении и дизайне обложки, и тем более о внешнем виде работниц. Она позволяла себе многое, била работниц за малейшие ошибки в тексте, могла ударить толстенной книгой задремавшую машинистку, или вылить чай на одежду собственного секретаря, если сегодняшний наряд ей пришелся не по нраву. Из-под ее пера выходили шедевры, не имевшие цензурных ограничений, конечно происходящие события недавнего прошлого в книгах были ловко завуалированы, однако такая политическая осведомленность о ситуации у оппонентов создала почву для подозрений не только у лордов трикомиссии, которые пытались в буквальном смысле достучаться до сёгуна и предложить рассмотреть на кандидатуру главного советника кого-нибудь другого. Только правительница Инадзумы их не слышала. Она давно заперлась в собственной комнате, погруженная в себя и свои мысли, находясь в вечной медитации, и даже не показалась народу после объявленной победы над оборотнями, а документы, попадавшие к ней в комнату через щель в двери скопились огромной горой так, что при величайшем желании дверь невозможно было открыть. В народе гуляли самые разные толки о причинах отшельничества сёгуна, иногда превращаясь в абсурдное месиво из правды и откровенного вымысла. Одни говорили, будто сегун давно мертва, а сама трикомиссия скрывает правду от народа, чтобы править страной самостоятельно. Кто-то считал, что вся власть в руках Яэ и никакого сёгуна нет, но такие мысли высказывались с оглядкой и только на ухо. Но все мы знаем, сколько людей, столько и мнений, столько и небылиц о правительственных заговорах, но разрастись им не давали ни сёгунат, ни трикомиссия – это грозило подрывом авторитета или чем хуже восстаниями, а в стране и без того не спокойно. Распускание сплетен и слухов– верный признак, что народу нечем заняться. Любая мысль, любая выдумка мигом проносилась по домам, цепляя на себя, как снежный ком, больше и больше несуразицы, обсасывалась и обсуждалась на всех углах города, иногда переходя в такую запутанную ересь, что сами люди начинали смеяться, не веря в собственные выдумки. Инадзума являлась островным государством, и была отделена от большого мира океаном. Это добавляло ей таинственности и особого антуража, так что от туристов, желающих посетить остров цветущих сакур и посмотреть на невиданные диковинки страны-одиночки не было отбоя. Но с разгоревшейся внутри гражданской войной въезд в страну были закрыт. Инадзуму стало не узнать– вечно цветущая сакура с многочисленными, будто искусственно украшенная, розовыми цветами осыпалась и увядала в холодном, молчаливом тумане одиночества и затворничества, стремительно теряя свою красоту– красивая метафора, чтобы обозначить полноту трагедии одной страны. Военные отряды комиссии Тенрю по нескольку раз в день прочесывали город и окрестности, подслушивали разговоры людей в лавках и небольших забегаловках, задерживали подозрительных личностей. При появлении в городе людей в военной форме город будто погружался в сон: все разговоры разом прекращались, перешептывания не допускались и вовсе- могли счесть за шпиона или диверсанта. В воздухе чувствовалось напряжение и запах электричества: от последнего чесался нос, а от первого становилось тяжело дышать и тревожность захватывала душу словно те плети фиолетовых молний в небе. Подчинённые комиссии Кандзи, ответственные за финансы страны и ее безопасность на границе, день и ночь патрулировали морское пространство по периметру всей Иназумы и принадлежащих ей окрестных островов. Особенно хорошо они следили за островом Ватацуми, приближались опасно близко, но остров будто вымер. Прекрасный дворец принцессы Кокоми был зловеще пуст, от чего под кожу пробирался холодок и мурашки ползали-ползали по всему телу, гуляя от макушки, поднимая волосы на затылке дыбом, до пяток, что аж ноги подкашивались, и тогда военные разворачивали лодки и скорее убирались восвояси. Что случилось с островом, куда подевались все жрицы, обслуга и сама хозяйка- был открытый вопрос, недавно поставленный на обсуждение трикомиссии, но никто так и не дал на него точного ответа, а приближаться к острову все сочли опасной затеей. И только члены комиссии Ясиро, ответственные за безопасность проведения праздников и охрану святынь острова, откровенно “бездельничали”, что выводило из себя подчинённую комиссии Тенрё генерала клана Кузде Сару. Она открыто вступала в перепалку с лордом Аято и при любой возможности, будь то заседание трикомиссии или случайная встреча в придворном парке, обвиняла его в бездействии и безучастности к народу Иназумы и проблемам сёгуната, на что лорд с искренней издевкой ухмылялся на щедрые оскорбления и с издевательским выражением лица молчал, что ещё больше злило генерала, приводя ее в ярость. До дуэли или откровенного рукоприкладства сложившаяся между членами комиссии ситуация точно бы не дошла, но и глава комиссии Ясиро был не промах и не упускал возможности прилюдно остудить пыл генерала, надавив на ее больную рану колким ярлыком грязнокровки, и все заслуги женщины тут же меркли перед ликом чистокровных вампиров, а сама она, затаив жестокую обиду, смалчивала, точа зуб на лорда. Однако ярлыком грязнокровки люди наградили генерала Сару из-за боязни. Было в ней что-то такое демоническое, что смогли разглядеть опытные любители почесать языком и пообсуждать всех и всë на свете. На улицах ее обходили стороной, прятались в домах и магазинах, отворачивались, боялись встретиться глазами. Все верили, что во время войны ее укусил оборотень и якобы она с тех пор может превращаться в черную ворону, что сидит на плече у сëгуна, а по ночам летает над всей Инадзумой и следит за каждым ее жителем. Доказать оное, как и обратное, у генерала Кудзё не было возможности, поэтому она продолжала злиться на распускающих о себе такие слухи и устраивать прилюдные казни, отрубая сплетникам языки, что только больше подрывало ее авторитет в народе и высших слоях общества, нагоняя страха на ее личность. Сплетню о допущении гряснокровства в исконно вампирском правительстве подхватил и Аято, используя новость в корыстных целях, только вряд ли считал генерала настоящей угрозой для себя. У него не было врагов. Потому что он знал их лично, каждого в лицо, и при встрече радушно улыбался, что приводило в замешательство даже опытных наемных убийц, приходивших к своим заказчикам ни с чем. Один такой раз к нему в спальню проникла малышка-ниндзя. Девочка притворилась енотом, случайно попавшим в поместье, но Камисато был слишком умен, чтобы не понять, что настоящий енот не смог бы забраться к нему в комнату на третий этаж дворца даже если бы уставшие слуги забыли закрыть входную дверь. Снисходительным смехом оценив старания малышки оборотня, он наградил ее спуском с того самого третьего этажа, выбросив за шкирку с окна своей спальни и даже проследил за той взглядом, как енот превращается маленькую девочку, убеждаясь в своей правоте. Об этом странном происшествии никто бы и не узнал, если бы на следующее же утро лорд не назначил встречу главному советнику сёгуна Яэ Мико в западном парке при дворце. О чем уж они вели беседу, знает один Бог, но в этот же вечер Аято почти на месяц спешно вывез из поместья свою сестру с ее телохранителем и по совместительству управляющим кланом Камисато. Сестра лорда Аяка была придворной дамой, сведущей во внутренней и внешней политике, отчасти знавшей все главные сплетни дворца, но никогда не участвовала в них напрямую. После смерти родителей, ей пришлось взять на себя все тяжести управления кланом и стать во главу комиссии Ясиро, пока брат не вернулся из долгого путешествия. Проходя мимо строгих и напыщенных женщин, желавших любым способом забраться на место сёгуна, она позволяла себе, прикрываясь веером, язвительно хихикать за их спиной, а ее большие голубые глаза суживались до едва заметных щелок, из которых, как из печки угольки, сверкали ехидные искорки. И всë же оставалась девушкой утонченной и очень интеллигентной от кончиков волос до подошвы на изящных туфельках. Одним словом настоящая леди. Проходя мимо нее можно было почувствовать приятный освежающих холодок, мягким шлейфом следующий за ней. Девушка активно принимала участие в жизни народа, ведь комиссия Ясиро отвечала за охрану городских праздников, кому как не ей быть ближе к людям и чувствовать их волнения. В отличие от своего брата, занятого вечными перипетиями комиссии, она чаще появлялась во дворце, была в курсе всех сплетен и дрязг и обязательно передавала информацию брату, который почему-то всегда знал что делать. Так брат проворачивал свои делишки в правительстве руками собственной сестры, которая в свою очередь хотела простого человеческого мира и спокойствия в стране, процветания и ясного неба над головой, без угрожающих молний. Ей не нравилась жизнь, наполненная постоянными запретами, ограничениями и сковывающим по рукам и ногам этикетом, и вечерами девушка сбегала на гору Югоу, наслаждаться тишиной и умиротворением природы, отдыхать вдали от шума и дворцовых скандалов. Или проводила вечера в чайном доме Коморэ, где заведующим был хороший друг леди и верный управляющий клана Камисато Тома. Тома был славным добрым парнем, без улыбки его не возможно было встретить, но стоило лорду появиться в зоне видимости управляющего, и последний моментально становился тише воды, ниже травы. Однажды Аято пригласил управляющего в свой кабинет на важный разговор, в котором открыто признался, что знает причину, по которой Тома находится в поместье Камисато, на что в ответ бедняга сначала густо покраснел, затем резко сделался бледным точно простыня в спальне сёгуна, а после удивленного взгляда Аято на цветопредставление в одном лице, глаза которого стали больше одной монеты моры, выбежал в ужасе из поместья, подумав, что лорд сейчас вцепится ему в шею. Тома стал идеальным управляющим для поместья Камисато: дом блестел чистотой, сад был ухожен и прекрасно цвëл, господа, да и сами слуги всегда ходили в чистых одеждах. Он успевал следить за всем хозяйством, что было ему вверено, зачастую и сам принимался за работу, а не только раздавал указания. А до дворцовых интриг и самых разных сплетен на любой вкус, обсуждаемых в его чайном заведении, ему не было никакого дела, но когда речь заходила об оборотнях, и новости обсуждались высокопоставленными лицами, а не торговцами, сцепившимися языками, то парень старался остаться подольше и послушать, делая вид, что сервирует чайный столик, расставляет чашки и элегантно преподносит чай и кушанья по всем правилам этикета и традиций Иназумы. А когда господа обнаруживали лишние уши, то скорее удалялся из комнаты, оставляя важных гостей наедине. Иногда сама леди Аяка, расчувствовавшись от тяжести бытия дворцовой дамы, рассказывала что-нибудь интересное, и тогда он понимающе кивал головой, делал удивленное лицо, приговаривая “Кошмар, что творится”, но на деле очень переживал из-за сложившейся ситуации в стране, и беспокоился о собственном, крайне невыгодном положении. Особенно он беспокоился в присутствии лорда Камисато: всячески избегал его, а при встрече, если уж так случалось, не смотрел в глаза, краснел, неловко мямлил себе под нос и старался скорее уйти. В свою очередь Аято, подходя даже с самым банальнейшим вопросом “Что сегодня на завтрак?”, удивленно выгибал бровь на такое странное поведение в свой адрес. А тем более замечая как Тома близок с его сестрой, совсем терялся в догадках. Причина была лишь в том, что лорду Аято было уже всë давным-давно известно, и только Тома не знал, что хозяин поместья всë знает, поэтому так старательно его избегал. Но до поры до времени. Пока сам лорд не рассказал ему, а эту историю вы уже знаете. И даже после еще одного разговора, на котором Аято четко дал понять, что не желает своему управляющему зла, последний только поклонился и попросил разрешения продолжить занятие хозяйственными делами, как только Тома покинул кабинет, Камисато от досады хлопнул ладонью по столу. –Он просто тебя боится, – однажды мягко, но прямо сказала ему леди, от чего её брат пришел в еще большее недоумение. После нескольких безуспешных попыток дать понять управляющему, что в поместье он в большей безопасности чем где либо, и что здесь его никто не считает слугой, лорд оставил Тому в покое, от чего последний стал куда счастливее, а Камисато переключился на расплетение клубка дворцовых интриг. Так например он узнал что главу комиссии Кандзи, ответственную за таможню и финансы страны – Хиираги Чисато– хотят выдать за одного главу клана Кудзё, дабы объединить две комиссии воедино родственными узами, а в будущем и все три. Проигнорировать такое событие Аято конечно не мог и сразу же поспешил на остров Рито дабы вразумить госпожу Хиираги и открыть ее затуманенный взор на козни комиссии. Лорд поспешил обвинить и генерала Кудзё, но та не признала обвинений, аргументировав занятостью “другими делами”. Подтвердить, как и опровергнуть ее утверждение никто не смог, на том и разошлись. А после раскрытия козней комиссии Тенрю в сёгунате начался сущий ад. Начались масштабные проверки и чистки рядов, главу клана отстранили от дел, посадив его в темницу, а на его место было решено выдвинуть Сару, чему женщина была очень довольна и выглядела как кошка, досыта наевшись сметаной. Теперь она была на равных с Аято и старалась каждый раз козырнуть своим положением, что плохо получалось, ведь “титул” грязнокровки все еще на ней оставался. Однако терпеть и дальше выходки лорда, позволявшего своим языком чернить репутацию в глазах всего народа, комиссии и даже сёгуна, она долго не смогла, и в этот раз, после очередного своего язвительного смешка, в землю у ног Аято вонзилась стрела. Язвительный смех исчез с хорошенького личика как молния в небе, лорд изменился в лице, почернел от злости, смешанного с оскорбленным удивлением. Зрители сего поступка конечно ахнули и обомлели. Давно, да и практически никогда такого не было, чтобы кто-то кому-то из высокопоставленных лиц вот так прилюдно назначал дуэль! Аято принял вызов и этой же ночью оба встретились на острове Цуруми – отдаленном уголке государства, полностью погруженным в туман – странное место для дуэли, ведь туман может сгуститься и помешать дуэли или вовсе превратить ее в грызню двух собак, и кто знает что на этом острове водится, но так как это было обоюдное решение, никто спорить не стал. Дуэлянтом выступил Сиканоин Хэйдзо – известный детектив Иназумы, имеющий безупречную репутацию как честный и очень принципиальный человек, опытный расследователь сложных и неоднозначных преступлений, с острым умом и проницательным взглядом из-за хитрых зауженных глазок. О нем знала вся Инадзума, и кое-где за ее пределами. Но то, что детектив решил добровольно выступить дуэлянтом и судьёй для решения конфликта двух аристократов, внезапно схватившихся за оружия, удивило сливки общества, что обсуждения и разговоры не смолкали еще неделю после поединка. Погода была отвратительная. Холодный ветер нещадно бил в лицо, трепал волосы и одежду, пронизывая все вокруг своим ледяным холодом, словно невидимая рука, вытягивающая тепло из тел, заставляя чувствовать себя неуютно, создавая ощущение изоляции, проникал в кожу, заставляя мурашки бегать по всему телу, а мышцы словно сковывались в кошмарном ожидании. Над морем клубился зловещий туман, заползая на остров, скатывался и поднимался из низин, окутывая все вокруг в своих объятиях, вставая перед глазами серой пеленой. Из тумана поднимались засохшие ветви деревьев, их изломанные формы казались руками, тянущимися к тяжелому свинцовому небу, и жаждущими схватить каждого, кто осмелится оступиться в тумане и упасть в случайную яму, тут же будучи схвачен и навсегда затянут в саму преисподнюю. Туман вместе с ветром создавали зловещую симфонию пустоты, в которой даже шорохи были поглощены. Каждый уголок этого мрачного пейзажа таил в себе напряжение, скрытую угрозу, как будто сама смерть ожидала момента, чтобы выбраться на свободу и забрать с собой тех, кто осмелился пересечь её границы. Но дуэлянтов и их секунданта не страшили ни воющий ветер, путавшийся в ветвях деревьев, ни туман под ногами, ни жуткий холод. Они молча, с суровыми лицами готовились к дуэли. – А что это Вы, госпожа Кудзё? Лорд провел пальцем по лезвию голубого меча, выкованного в одной из стран во время своего долгого путешествия, проверяя оружие на остроту и отсутствие зазубрин. – Собираетесь драться со мной луком и стрелами, когда я приготовил меч? Это не честно. Как считаете, господин Хейдзо? С довольной улыбкой Аято обратился к хмуро стоявшему поодаль детективу, ожидая его одобрения. Хейдзо свел брови, держа взгляд с лордом, затем переведя на не менее хмурую Сару. Выходило, что одна лучница, а другой - мечник, каждый является профессионалом в своем деле, и даже если поменять их оружия местами, или поставить на равных, то несправедливость всë равно будет присутствовать, а детектив здесь как раз чтобы установить обратное. – Вам нужно взять оружие, которым вы не владеете. Заключил детектив, прервав завывания ветра. Видимо в его одинокой песне, приправленной морской солью, услышал светлую мысль. Непримиримые враги сошлись в мыслях, уж не сошел ли с ума их секундант, если дает такие странные указания, недоуменно посмотрев друг на друга, однако спорить не стали и подошли к стоявшему рядом с Хейдзо оружейнику, каждый взяв себе копье. Ветер чуть успокоился, тела привыкли к холоду и уже почти не замечали его. Дуэлянты подошли друг к другу очень близко, смотря в глаза. Это была их последняя возможность остановить поединок. – Вы можете не делать этого, обменявшись взаимными извинениями. – Мне его извинения ни к чему, если после он продолжит чернить своим языком меня и мой клан. Аято ухмыльнулся, этим было всë сказано. На лице Хейдзо выразилась некое подобие печали. –Расходитесь. Детектив громко вёл отсчёт до десяти, пока дуэлянты повернувшись друг к другу спиной, разошлись на десять шагов друг от друга, затем встав в боевую стойку. Ветер еще раз прошелся по щекам, нежным касанием потревожив волосы и одежду всех участников, будто благословляя на дуэль. Сара крепко сжала рукоять копья. Едва слышно заскрипели кожаные перчатки Аято. Нет. Извинения совершенно точно ничего не решат. Лишь пролитая на землю кровь этого зазнавшегося вельможи сможет отрезвить его от собственных деяний. Сколько оскорблений и боли доставил этот чёрный язык, так бессовестно болтающий всякую чушь! Сколько косых взглядов и ненависти он принес на голову этой женщины! Нет. Никаких извинений. Только смерть. Или одного или другой… – Начинайте! Из глубокий раздумий Сару вырвал строгий голос детектива, а уже через секунду воздух рядом с лицом рассекло остриё копья. Женщина успела только сделать шаг назад, но в следующее мгновение оружия встретились, скрестившись с глухим звуком. Аято крутанул копьё, освободив из ловушки, и в этот раз воздух засвистел рядом с ухом женщины, однако та не растерялась: оружие руках мужчины ловким движением было опущено книзу, кончик глубоко вошёл в песок и прижат туфлей соперницы, а хруст остальной конструкции дал знать – оружие сломано. Дуэль была окончена. Хэйдзо приказал бросить орудия на песок и разойтись в стороны. Голубоволосый аристократ с досадой швырнул сломаный кусок копья и повиновался. Он проиграл, и уже сегодня скорее всего вся Инадзума будет знать об этом позоре! Тонкие бледные пальцы сжались в кулаки. Однако его голову не покидала одна мысль – физиономия женщины осталась неизменной. Она не радовалась победе, хотя может это она так притворяется искусно и скрывает своë ликование? Кто знает, что у этой чертовки на уме. – Всë же Ваши извинения не будут лишними, – произнёс детектив после долгого молчания, сопровождаемого завыванием ветра. Сара нахмурила брови и стала выжидающе смотреть на аристократа, который в свою очередь тоже нахмурил брови. – Пока она не докажет обратного… – Должна ли я доказывать всякую чушь, вылетающую из твоего рта?! Дело шло к явной драке. Ступая по песку, смешанному с крошками древесины от сломанного копья, Сара подходила всë ближе к мужчине с явно не добрыми намерениями, с каждым словом повышая голос. – Что в следующий раз ты попросишь? Доказать, что я не вода? Не песок? Не молния?! – Хейдзо осторожно влез между конфликтующими, дабы не допустить драки или чего хуже самосуда. – Почему бы тебе просто не закрыть свой рот и не заняться чем-то полезным для своего народа!? Или ты, страдая от скуки, выдумываешь любую чушь, а потом разносишь её по всему городу для своей потехи!? Тогда знай, что ты, червяк, ни чем не лучше тех пьяных баб, что на площади в базарный день, дерутся за хлопок по три моры! Быстрый, словно молния, и громкий шлепок заставил крики замолчать в ту же секунду, а женщину – чуть пригнуться к земле. На лице осталось красное пятно, что выходило за границы ладони самой женщины,придерживавшей щëку. Удивление и шок сменились рокочущим гневом, что вот-вот вырвется пламенем из груди и сожжëт весь остров дотла. – Как ты смеешь… – прошептала Сара словно в бреду. Она подняла потемневшие от гнева глаза на лорда, затем сама медленно выпрямилась и снова произнесла тем же угрожающим шёпотом– Как ты смеешь, червяк… – Господа, я прошу Вас держать себя в руках, а не распускать их на других! – строго произнёс детектив, посмотрев на Аято. Да, эти слова предназначались лично ему. И ведь как неприятно слышать оскорбления в свой адрес, но совсем другое дело бросаться ими в других, не задумываясь о последствиях своих слов. Ведь лорд был уверен, что эта безнаказанность будет продолжаться во веки веков и только ему можно отпускать колкости, а все остальные конечно будут терпеть. Он же лорд Трикомиссии! Но на каждый роток найдётся свой платок и вечно говорить гадости не получится. – Ходи и оглядывайся теперь… Задерживаться здесь и терпеть ещё больше безосновательных поруганий генерал не была намерена, поэтому, просаживая в песок высокие платформы красных туфель, она направилась к лодке. – Кудзë, Вы мне угрожаете? Кажется, этот молодой франт все ещё не понял, с кем имеет дело, поэтому женщина решила вернуться. Она холодно уставилась на Аято большими глазами и, ткнув его указательным пальцем в грудь, твëрдо и отчётливо произнесла: –Я убью тебя. Глаза детектива, неизменно насмешливо узкие и хитрые, расширились от удивления. Он первый раз в жизни участвовал судьёй на дуэли и сразу ссора, сломанные оружия и угрозы убийства. Саре стоило бы сохранить свой прежде ясный и трезвый ум, ведь теперь если Аято убьют или он сам решит наложить на себя руки, она станет первым подозреваемым. Тем временем, Лорд поднял руки к небу, изображая безвинного страдальца, и громко застонал. За что его убивать? За насмешки над генералом и поругание ее клана? За распространение сплетен и ложных слухов? За пощёчину на дуэли? *** Сара вернулась домой за полночь, уставшая от всех событий дня. Здесь её никто не ждал, только нерешенные дела комиссии и бесконечные бумаги. Стопки документов не радовали, требуя внимания: их нужно было сортировать, просматривать, подписывать или отклонять. Но заниматься ими сейчас генералу не хотелось. Через открытое окно попадал свежий ночной воздух, смешанный с запахом растущей неподалёку сакуры, слышалось далёкое стрекотание цикад, что создавало умиротворяющий фон для спокойного сна. Она ещё недолго хотела полюбоваться на звёздное небо и луну в облаках, однако ночной покой прервал настойчивый стук в дверь. Кому она могла понадобиться среди ночи? Женщина быстро оделась в генеральскую униформу, а уже меньше чем через полчаса стояла на колене посреди тронного зала. Украшенный изящными драпировками и дорогими коврами, с витающей в воздухе аурой власти, внезапно он стал местом, где её жизнь могла измениться навсегда. Понурив голову перед розоволосой советницей сëгуна, что хитро щурила глаза и таинственно улыбалась, одновременно читая бумагув её руках. Сара невесело смотрела в пол. В Инадзуме слухи разлетаются быстрее ветра, и сейчас генералу точно достанется за устроенную на острове дуэль. Возможно, понизят в ранге или лишат сана, выгонят из трикомиссии, а может и вовсе из Инадзумы... Её мысли метались от страха до осознания своей ответственности и совершенного преступления. – Ты знаешь, что дуэли в нашей стране запрещены и строго караются по закону, Сара. Наконец произнесла Яэ, ее голос звуча мягко и шелково, но не достаточно после оглушающей тишины. Она, не торопясь, свернула бумагу и передала её рядом стоящей служащей. В ответ генерал молча кивнула. Хитрое лицо гудзи выдавало азарт в наблюдении за генералом, её внутренними волнениями и едва заметной дрожью в теле. – Присягнешь мне на верность, и я дам тебе жало вечности. То, что позволит тебе без труда сокрушать твоих врагов, служить на благо нашему государству и мне. Ты принимаешь мою волю? Сердце учащенно забилось от удивления и страха. Слова о верности звучали как заклинание, приковывая внимание Сары, но только она в удивлении подняла лицо, дабы убедитлся, не шутит ли гудзи, прежде чем отправить свою подчинённую на казнь, та уже стояла перед генералом, с грацией и уверенной осанкой, держа в руках изящную коробку, обитую дорогим фиолетовым бархатом, подчеркивающим важность момента. Когда коробка открылась, Саре предстала удивительная картина: внутри лежал сверкающий камень в тонком серебряном обрамлении, украшенном символикой сёгуна. Внутри камня золотом были выведены три молнии — знак силы, исключительности и способности к разрушению. Этот камень, несомненно, символизировал не только власть, но и излучал ореол опасности как для окружающих так и для своего хозяина. Выбор был очевиден: присягнув на верность главной советнице сëгуна, она получала возможность изменить свою судьбу, но и рисковала потерять свою свободу. Мысли о всевластии и служении своему государству переплетались с внутренними сомнениями. Чувство ответственности и страха накатывало на неё, и в момент, когда взгляд встретился с холодными глазами сёгуна, сердце подсказало: этот выбор больше не позволит вернуться к прежней жизни.