Лик

             В воздухе стоял тяжёлый запах пыли, автомобильных выхлопов и травы, сожжённой солнцем. От его палящих лучей негде было укрыться на территории школы: они проникали сквозь закрытые окна. Чтобы открыть окна, нужно было искать охранника, но кто захочет бродить по всему зданию за стариком, который плохо слышит? Через несколько дней должен был состояться выпускной вечер, и это не могло не радовать. Больше не нужно будет терпеть неприятные лица одноклассников и сочувствующие взгляды учителей, которые старательно делали вид, что всё происходящее нормально.       Единственный грех, который нельзя простить, — это лицемерие. Оно раскрывает тёмную сторону человеческой натуры, показывает, насколько лживы и лицемерны могут быть те, кого мы считали близкими людьми, друзьями или возлюбленными, кому доверяли свои секреты. Учителя лгали моей матери, улыбаясь ей в лицо, а за её спиной отмахивались от моих просьб о помощи. Они говорили: «Вы всего лишь дети, ваши ссоры — это просто недопонимания. Повзрослеете — и всё пройдёт само собой». Но от этой лжи и притворства мне становилось только хуже. Я хотел, чтобы этот кошмар скорее закончился.       Вечер, а жара и не думает спадать. Я собираю волосы в небрежный пучок, чтобы они не липли к спине. Вода в рюкзаке наверняка нагрелась, нужно дойти до автомата и купить ещё одну бутылку. Вряд ли я освобожусь в ближайшее время, а страдать от жажды не хочется. Какаши-сенсей попросил меня и ещё нескольких одноклассников помочь с уборкой класса и приготовлением украшений для нашего последнего дня в школе. В воздухе витала атмосфера праздника, радости и одновременно грусти по ушедшим школьным дням. Для многих это время прощания с первой любовью, улыбкой друга и последними мгновениями детства. Впереди взрослая жизнь с её испытаниями, предстоящими экзаменами и неизвестностью. Но думать об этом никому не хочется.        Мне чужды их чувства, и я буду скучать лишь по своему прежнему классу и старой школе. Однако это ощущение скоро пройдёт, и я всё забуду.       Из кабинета доносились приглушённые голоса, в которых чувствовалась напряжённость. Внезапно раздался чей-то смех, в котором слышались злоба и презрение. Меня передёрнуло, но я собрал волю в кулак и вошёл в кабинет. Девочки, которые были ответственны за украшения, куда-то ушли: возможно не хватало подручных материалов и они побежали до ближайшего канцелярского магазина, а может спрятались в закутке между спортивным залом и главным зданием, чтобы учителя не поймали их за курением. Райга Сакаи, главный заводила оскорблений и выпадов в мою сторону, сидел прямо на парте, разведя широко ноги. Указательным пальцем он стучал по коленке, а второй придерживал леденец за тонкую палочку. Он неплохо учился, хорошо ладил с учителями и всегда выполнял их просьбы, но все это ради собственной выгоды, дабы они закрывали глаза на его ужасные поступки. Завидя меня, Райга удивленно дернул бровями вверх и что-то шепнул одному из друзей, стоявшему рядом.       — Какаши-сэнсэй, должно быть, не в своём уме, раз позвал такого человека, как ты, — сказал он, вынув леденец изо рта. — Ты только мешаешь и путаешься под ногами.       Я не стал подходить ближе, предпочитая держаться от них на расстоянии. Скрестив руки на груди, я сделал глубокий вдох и резко выдохнул.       — Нельзя ли просто молча выполнить его просьбу? Я тоже не горю желанием быть здесь с вами.       Боковым зрением замечаю, как один из парней задвигает дверь в класс, а затем закрывает её изнутри, пряча ключ в карман потертых джинс. Он подходит ко мне, закидывает руку на мое плечо, от чего я дергаюсь в отвращении, но его хватка сильнее. Крупные, длинные пальцы неприятно впиваются, и я уверен, что даже сквозь одежду на коже выступят синяки.       — О, поверь, он бы пережил твой отказ, — Райга небрежно слезает с парты и подходит ко мне. — Зачем же тогда явился сюда? Помнится, не в твоих правилах участвовать в жизни школы и класса.       — Знай я изначально, что предстоит торчать тут несколько часов с ублюдками, и носа бы не казал. Но, увы, нам придется терпеть общество друг друга.       — Ну почему же терпеть? — его глаза блуждают по моему лицу, он наклоняет голову на бок и гадко ухмыляется. — Говоря откровенно, уже поднаскучило задевать тебя: ты перестал реагировать на слова, не обращаешь внимания на толчки в спину и подножки, а после уроков так быстро сбегаешь домой, что мы не успеваем подловить тебя, чтобы распотрошить сумку или хорошенько так побить.       — Ваши действия — это просто ребячество. Возможно, в первые дни здесь мне и было не по себе, но сейчас… — я пожимаю плечами. — Мне всё равно на вас. Вы просто неразумные дети.       Я лгал, и меня охватывал страх. Он медленно, но верно подступал, вызывая неприятное ощущение в горле. Сейчас самое важное — успокоиться и прогнать его. Райга и его верные прихвостни не сделают мне ничего плохого, лишь немного поколотят, как это обычно случалось, а затем, скрипя зубами, мы вместе станем выполнять поручение Какаши-сенсея.              Руки, липкие от пота и крови, покрытые царапинами и мозолями от постоянных драк, касались каждого участка моего тела. Свитер, если его можно было так назвать, едва прикрывал моё тело, а между пальцев путались клочки белых волос. Я уже не могу отличить, какие из них наносили удары и проникали под одежду, а какие — держали мои запястья. Это произошло уже очень давно. Поясница болела невыносимо, а остальные травмы уже казались незначительными, в будущем они пройдут очень быстро.       А существует ли это самое будущее?       Глаза застилает пелена, слёзы смешались с кровью и пылью на моём лице. Ещё немного и я потеряю сознание, и может быть тогда они остановятся? Хотя, наверное, будет лучше, если меня убьют быстро, а не оставят мучиться. Кто-то хлопает меня по щекам, чтобы привлечь внимание. Лицо Райги расплывается, но я знаю, что он сейчас улыбается. Он грубо хватает меня за волосы и тянет вниз, прямо к ширинке.       Моя жизнь однообразна: школа, кафе, дом – вот и все мои маршруты. Я хорошо учусь, получаю высокие оценки за знания и выполненные домашние задания, но у меня низкая посещаемость. Кроме того, у меня проблемы в отношениях с матерью и трудности с социализацией. Разве это не набор характеристик среднестатистического подростка, который ничем не выделяется? Я не совершил ничего плохого, да и хорошего, в общем-то, тоже. Всё вокруг кажется мне серым, и даже мысль о том, чтобы выйти из дома, вызывает у меня отторжение. Мне плохо. Это не физическое заболевание, которое можно вылечить с помощью врача. Это состояние, которое я ощущаю внутри себя, в груди. Там пустота, словно мне вырвали сердце.       Разве то, что я обычный человек, даёт кому-то право причинять мне боль и страдания? Впрочем, это уже совершенно не важно.       Я не заметил, как Райга закончил и встал позади меня, присоединившись к своим дружкам. Лишь почувствовал, как он провёл большим пальцем по моим опухшим и израненным губам. В ушах стоял неприятный звон, а смех и шлепки слились в однообразный гул. Я не мог разобрать, о чём они говорили. Мамуль, обретешь ли ты счастье, если главная причина твоих бед, вдруг исчезнет? В глазах темнеет, за окном сгущались сумерки. Света лампы в коридоре не хватало, чтобы осветить кабинет. Я потерял себя, свою уверенность и желание жить, когда вошёл в это ужасное место. Когда мы поддаёмся слабости, наш разум оказывается во власти пустоты. Она подобна чёрной дыре, которая поглощает всё на своём пути. Пустота не появляется сама по себе. Она возникает как результат утраченной надежды.        Крупная мужская рука крепко сжала тонкий корешок книги. От напряжения побелели костяшки пальцев, а на кистях проступили рельефные вены. Кто этот мужчина? Как давно он там стоит? Почему бездействует?       Я не испытывал злости на своих обидчиков и не чувствовал обиды по отношению к ним. В какой-то момент мне стало абсолютно безразлично, что с ними произойдёт после того, что они сделали. Я склонен держать всё в себе и не умею выражать гнев. Это мой недостаток. Вместо того чтобы справиться с негативными эмоциями, я переживаю их внутри себя. в конце концов мертвые не помнят обид.       Нет! НЕТ! Не уходите, молю!! Помогите кто-нибудь!                    Мне стало трудно дышать, и в глазах окончательно потемнело. Последнее, что я помню, – это резкая боль в области виска.

***

      Я беззвучно плакал, прикрыв ладонью рот. Вокруг стояла такая тишина, словно я оказался в вакууме. И эта тишина рождала волны скрытого страха, который то медленно нарастал, то внезапно охватывал с невероятной силой, пока не превратился в всеобъемлющий ужас. Ужас от этой тишины сковал мои движения. В какой-то момент от этой тишины стало так тяжело дышать, что я начал задыхаться. Моя грудь не могла справиться с давлением, которое оказывала диафрагма. Мои мысли путались, и мне было трудно сосредоточиться на чём-то одном. Я понимал, что должен задать себе какой-то вопрос, но не мог понять, какой именно. Под натиском хаотичных мыслей я вдруг почувствовал солёный привкус на губах и языке. Кажется, я могу двигать языком и открывать губы. Внезапно, как яркая вспышка, в моём сознании вспыхнули чувства! Мой мозг выстроил цепочку событий, и я осознал, что на моих губах застыл солёный пот, а в ушах учащённо стучит моё сердце. Тишина была настолько глубокой, что я слышал даже биение крови в венах. И тут... я открыл глаза.       Мне еще никогда не было так страшно, как сейчас, и одновременно с этим – так отвратительно. Где-то в груди зашевелилась боль, как маленький злой зверёк. Она подступила к горлу, свернулась в комок и затаилась, словно готовясь раствориться в слезах. Хотелось бы запереться в душе и долго стоять под струями воды, чтобы она смыла всю грязь, которая, кажется, впиталась в кожу. Но я все ещё не мог пошевелиться, не мог успокоить своё бешено колотившееся сердце. Почему я был так равнодушен? Почему я не дал выход своей злости и не попытался исправить ситуацию? Почему я не просил о помощи? Единственный человек, который в то время был более дружелюбен ко мне, чем другие, стоял всего в нескольких шагах. Однако, подобно мне, он не предпринимал никаких действий.       Воспоминания лавиной обрушились на меня. Всё плохое, что было после уроков: обидные слова, побои, гадости, нацарапанные на парте, пожелания смерти, гадкие слухи, неприязненные взгляды в мою сторону — всё это вернулось. Я вспомнил, как сильно страдал от одиночества и как отчаянно пытался понять причины своего подавленного состояния и плохого настроения, искал недостатки в самом себе. Вспомнил, почему мы ссорились с матерью и почему сейчас она ведёт себя иначе. Мама отчаянно желала защитить меня, спрятать и уберечь от последствий, и моя потеря памяти оказалась ей на руку. Она отбросила те скандалы, что были раньше, перестала пропадать на работе и стала уделять мне больше внимания, которое я так отчаянно желал получить в год травли.       Иллюзии привлекают нас, потому что позволяют избежать боли и дарят радость. Поэтому мы должны быть готовы к тому, что иногда иллюзии рушатся, вступая в конфликт с реальностью. Мы должны принять это без сожалений. Теперь я понимаю, что значит быть полностью разбитым и уничтоженным, осознал, насколько ужасны ощущения, когда боль возникает там, где её раньше не было... И совершенно не важны новые достижения, и признание других людей, и весёлые буйства с с друзьями по выходным. Каждую ночь я буду мысленно возвращаться к тем событиям и терзать себя вопросом: «А что, если бы я тогда поступил иначе?» И как же могло показаться, что я был так счастлив?» Мне и невдомек было, что можно нанести человеку такую глубокую рану, после которой уже ничего не вернешь, не поправишь.       В темноте я почти ничего не видел, кроме тусклого света, который исходил от часов на прикроватной тумбочке, и размытого очертания лампы рядом с ними. Когда мои глаза привыкли к полутьме, я вытер слёзы с лица и глубоко вздохнул, после этого резко выдохнул и прислушался к тому, как постепенно успокаивается моё сердце. Я прижал колени к груди, обхватывая их руками. Во мне яртно боролись два желания: позвонить Итачи или Гааре и рассказать кому-нибудь все, что меня тревожило, каждую деталь мучительного прошлого, от которого мне приходилось убегать, либо закончить все здесь и сейчас. Кому есть дело до столь ничтожно скучного человека, как я? Будет ли хоть кто-нибудь грустить, если меня вдруг не станет?        Нет! Нужно отбросить эту мысль куда подальше, забыть и больше никогда не вспоминать. Итачи — мой источник тепла и любви, он пленительный свет луны, что освещает мне дорогу поздними ночами, и я знаю, что он всё ещё любит меня так же сильно, как люблю его я.       Медленно поднимаюсь с кровати и тихо выхожу из своей комнаты, бросив секундный взгляд на дверь рядом. Мама обычно спала крепко и мой шум редко мог разбудить её, однако сейчас не помешает осторожность. Документы, различные справки и выписки из больниц и прочие бумажки хранились в нижнем ящике комода в гостинной. Фонарик телефона служил моим освещением, пока я воровато рыскал в поисках нужной мне выписки. Дождаться утра и попросить мать о помощи не вариант – она достаточно настрадалась из-за меня; будет гораздо лучше, если между нами останется всё как прежде. Свои проблемы я в состоянии решить сам, к тому же есть несколько моментов, которые не дают мне покоя, и пока я лично не убежусь в достоверности, говорить ей об этом не буду.       Если верить воспоминаниям, что являлись во снах, то продолжительное время я лежал в больнице под строгим наблюдением доктора. Обстановка палаты, насильное введение лекарств и снотворного через капельницы, запрет на прогулки по территории и боль в глазах матери: все указывает на то, что я был заперт в психиатрической лечебнице. Странный факт, но разговоров с психиатором так и не состоялся, а значит никакой психологической травмы я не испытал, тогда почему я оказался заперт в психушке? Что послужило решению моей изоляции от внешнего мира? Визуальные галлюцинации, пустота на лицах незнакомых мне людей и прочие не поддающиеся объяснению ситуации начали происходить совсем недавно, и никто не знал, и даже не догадывался, о том, что же со мной происходит. Мне все ещё страшно признаться самому себе, тогда что же говорить об окружающих.       Выудив из комода всё, я обессиленно сел на пол, подсвечивая документы. В горле образовался ком, а в глазах снова скопилась влага: я всё еще здесь, но моя тихая гавань постепенно подходит к концу.