Надеюсь, что ты мне напишешь

                  2011 год. 9 марта. Прошло пять дней с момента, как семейство О’Ши покинуло Японию.

      Новенькая BMW 5 серии колесит по Техассу. Девушка сидит за водительским сидением в позе лотоса, скинув босоножки. За закрытыми глазами то и дело появляются солнечные отголоски в попытках её разбудить. Только она и не спит: пока за окнами автомобиля стоит отменная погода, по салону мечутся молнии. То, что Стефани должна называть «мама», пытается перегрызть глотку её отцу.        «И когда до людей дойдёт, что трогать водителей во время движения — не лучшая идея?».       На встречную полосу вылетает какая-то расхлебайка, заставляет тут же Джона свернуть влево.       Мужчина выруливает на обочину, начинает тормозить, слышатся удары камней о металл. Джон с дочерью, чуть не попрощавшейся и так с не самым маленьким носом, обнявшись с креслом отца от резкого торможения, вылетают из машины и начинают осматривать, чтобы не приведи что-либо, да появилась хоть одна царапина.        За закрытыми дверьми BMW слышатся крики:         — Джон! Почему ты меня не слушаешь?! — голос женщины почти срывается на писк, настолько мерзкой она была.       «Никогда».          Вся семья О’Ши сейчас чуть не погибла в автокатастрофе, но да какая же Ребекке разница, ведь осталось это малое «чуть», к сожалению девушки.        Стефани лишь устало смотрит на отца, качает головой в знак несогласия, что он терпит это существо по сей день, а сейчас едет навещать ещё и тёщу по её прихоти. Но ведь должен быть на конференции, а она играть в волейбол в последнем тренировочном лагере средней школы. Такахаси-сенсей выслушивала тысячу извинений от неё несколько дней, но да что толку? Всё равно по макушке прилетит, стоит самолёту вместе со школьницей и её родителями только приземлиться в Токио.                                                             

***

                                          

                              10 марта. Техас.

      Престижная вилла бабули Джу в Сан-Антонио радует Стефани рано утром солнечной погодой. И какая разница, что уже обед?        Девушка лениво тянется, переворачивается на живот и делает Бхуджангасану. Следующим утренним ритуалом было распахнуть шторы, впустить дневной свет в огромных размеров комнату, а потом уютно примоститься ко всем плюшевым игрушкам, с которыми Стефани всегда спит. Плевать, что ей будет шестнадцать через несколько дней. Будто так никто не делает. Девушка тянет руку к прикроватной тумбочке, на которой только вчера оставила телефон перед тем, как лечь спать и…       — Какого?!       Его там не оказывается. Вот незадача!        Стефани подскакивает, практически выносит дверь в собственную комнату с петель, несётся вниз по лестнице в гостиную и видит всю семью в сборе: бабуля щёлкает пультом, переключая каналы на телевизоре, отец читает газету, и только драгоценнейшая маман сидит, попивая чаёк с хищной улыбкой, да смотрит на дочь, к сожалению последней.        Ребекка небрежно пальцем толкает коробку по стеклянному журнальному столику, и та летит по нему прямо в сторону самой младшей из семейства. Джон пытается поймать предмет, но не успевает. Он оказывается в руках распластавшейся на ковре его дочери.        Старший О’Ши ухмыляется. Его жена столько раз пыталась лишить дочь занятий по волейболу, да только сам вид спорта никакой силой не выйдет из головы её. Дельфинчик ( или ласточка, он не помнит, как же это называется в игре ), совершённый рыжеволосой на уровне рефлексов, тому доказательство. Джон смотрит на Джулию, они кивают друг другу и улыбаются, переводят взгляд на Ребекку. Эта мегера задрала голову к потолку и с вызовом смотрит на дочь.        «И как я могла только воспитать тебя такой?» — думает хозяйка дома, наблюдая за уже взрослой, но абсолютно глупой женщиной, когда-то бегавшей по этой вилле маленькой девчушкой.       Стефани встаёт. Ненавидит, когда на неё смотрят сверху вниз, так ещё и с вызовом во взгляде.        — Это чё?       Ребекка скалится, когда дочь бросает белую коробку с изображением телефона обратно на журнальный столик.           — Я бы не кидала свой новый телефон куда попало.        — У меня есть телефон, — Стефани стоит с непробиваемым выражением лица, но уже понимает, что происходит. Этой гадине зачем-то понадобился её телефон. И она видит его. Видит, когда Ребекка достаёт его из кармана брюк и встаёт, поднимает высоко руку, а потом кидает в пол со всей силы.        — Ты рехнулась! — кричит бабушка, вскакивая с кресла. Её дочь плевала на эти слова. Она смотрит на телефон, удачно упавший прямо под её новенькие туфли, начинает топтать его каблуком. Джон подскакивает и огромными глазами смотрит на жену. Он не понимает, что происходит. Зачем разбивать старый телефон дочери? Джулии хватает секунды, чтобы дать Ребекке затрещины:       — Дура! Ты что делаешь! — кричит мать на совсем уже взрослую дочь. Да только та будто не видит и не слышит никого вокруг. Будто не чувствует удара, после которого остался на её щеке след от тяжёлой руки.       Ребекка вновь смотрит на Стефани.        — Забыла ещё кое-что, — женщина снимает блокировку на своём телефоне и разворачивает его экраном к дочери. На нём горит контакт «Тварь Аземи» и его номер. Стефани успевает запомнить только первые пять цифр, в начале которых неизменное для Японии +81, когда Ребекка удаляет контакт прямо на её глазах.        Никто не шевелится. Для каждого застыло время. Смеётся только чокнутая мегера истерическим смехом. Сквозь шум в ушах девушка слышит:       — Никакой Аземи, никакой Аки и никакого милашки Джейкоба. Никаких. Больше. Друзей. Из Хорикоши. Мы переводим тебя в другую школу. И уж поверь, там твои старания в волейболе мало кто заметит, — Ребекка улыбается. — Узнаю, что хоть кто-то, — окидывает взглядом всех присутствующих в комнате, — попытается разыскать эту Такахаси, я переломаю ей крылышки! — смех.        Этот смех оглушает, словно гром. Земля трескается от него, литосферные плиты начинают движение разом и во всём мире. От него трещит каждая некогда сломанная на волейболе за девять лет кость Стефани. Каждая её золотая и серебряная медаль складывается от него пополам. Рвётся каждый журнал, в котором напечатана её фотка с подписью «Ирландка Стефани О’Ши — волейболистка национального уровня. Следующий игрок сборной Японии».       Она радуется победе. Победе над собственной дочерью. Она уходит в туалет поправить макияж. Скоро ведь встреча со старыми подругами, нельзя плохо выглядеть. И плевать ей на всех. Абсолютно. И без исключения.       А Стефани стоит и не понимает. До неё не доходит всё никак. Почему отец не сказал ей о переезде раньше? Почему молчала даже бабушка?       За что мать её так не любит?                                                             

***

                                                      2 апреля. Химедзи. Частный сектор

у реки Юмезаки.

      Длинные пальцы лезут в коробку и достают очередное фото в рамке. Здесь она с Аки, Такахаси-сэнсэем и всей женской волейбольной командой Хорикоши, включая игроков старшей школы. Они тогда взяли долгожданное первое место среди всех школ Нагано.       Ещё одно фото, где Стефани играет в гольф на отдыхе, а на другом они с одноклассницами устроили ночёвку в квартире семейства О’Ши в Нагано. Их жилплощадь была на три этажа с панорамными окнами. Весь третий принадлежал рыжеволосой, так что её друзья и подруги вместе с ней развлекались как могли, а родители самой школьницы им никак не препятствовали. Иногда могли и по бокалу вина ребятам налить.          И ведь никто и никогда не догадывался, что эти бокалы были для них далеко не первыми в такие дни.       Каждую фотографию Стефани ставит на полку, где уже стоят её любимые книги, привезённые из Америки. Вновь лезет в коробку и достаёт альбом. Долго смотрит на него, проводит рукой по буквам, что она выводила чёрным маркером, когда ей было лет шесть. Она писала слово «семья». А рядом мама в тот же день нарисовала сердечко.         Её мама.        Стефани прижимается спиной к стене, поджимает к себе поближе ноги и открывает альбом.                                                                   

***

      Ребекка случайно оказалась на мотоцикле в свои шестнадцать лет. Также случайно влюбилась в Harley-Davidson XR1000, как и в его владельца. В восемнадцать она уже обрела любовь — Harley-Davidson Sportster XL1200. Он был черней вороньего крыла. Да и по сей день заходит к нему в Богом забытый гараж, когда приезжает к матери на виллу.       И вот, ей стукнуло двадцать три года, через несколько месяцев у неё в кармане степень Бакалавра, но они с матерью узнают о смерти самого близкого им человека — отца Ребекки, мужа Джулии и дедушки Стефани, которой тогда и не было в помине.       Пять лет минуло в тот роковой год, как дедушка Стефани переехал в Белфаст и решил строить с нуля компанию SportsIreland. Да только умер, когда его махина начала приносить доход.        Ребекка забыла про «собственную свободу», не до того было, и уехала в Северную Ирландию приводить дела отца в порядок, пока всё его добро, над которым он столько трудился, не развалилось.        Она стала преемницей Джеральда Баркли, директором его компании и той, под чьим чутким руководством ( а также друзей её отца, ведь Ребекка была абсолютно неопытной ) SportsIreland разросся, открывая свои магазины во многих уголках мира.       Джон О’Ши — молодой накаченный красавчик ирландец, только-только устраивающийся в жизни, там ей и подвернулся. Он очень скоро стал её заместителем, а потом и мужем, и главой всех дочерних компаний.        У них родилась дочь — Стефани О’Ши, что с возрастом всё больше и больше начала походить на отца. Рыжие волосы, пухлые бледные губки, зелёные глаза цвета хвойного леса, высокие скулы, квадратная форма лица и широкие бровки. Но сам Джон больше всего восхищался чуть великоватым прямым носом своей дочери. Вечно говорил и будет говорить всю свою жизнь: «Вид птицы по клюву определить можно, а породу человека по носу. Сразу видно — ирландка О’Ши».       Семья переехала в Японию с открытием первого магазина в этой стране. Стефани тогда было пять. И в тот же год Ребекка вспомнила.        Вспомнила, что когда-то полюбила двухколёсный транспорт и скорость. Вспомнила и про чувство свободы, когда ты поднимаешь руки вверх, вдыхаешь воздух полной грудью, шлёшь к чертям людей, что говорят не ездить без шлема. А потом кричишь так, что вся Земля роется в догадках, кто же настолько счастливый человек.        Тогда она сказала себе ещё: «В десять отдам её в мотокросс».       В свои шесть Стефани пошла в первый класс младшей школы, где познакомилась с волейболом и начала им увлекаться. Уже тогда высокий рост для малышки её возраста и европейское лицо дали о себе знать. Она столкнулась с тем, что сейчас называют словом «буллинг». Оскорбления начали перерастать в избиения и полное отречение общества от неё. Она молчала. Но побои скрыть от Ребекки и Джона не удалось.       Хулиганом досталось, как и их родителям. Ребекка смогла всё устроить.       В восемь её перевели в частную школу Хорикоши. Там же семейство познакомилось с Аземи Такахаси — бывшей волейболисткой сборной Японии и нынешнем на тот момент тренером женского волейбольного клуба младшей школы. Она разглядела талант в Стефани и больше не отпускала её от себя ни на шаг, как и Аки Ватанабэ — связка, вместе с которой рыжеволосая построили за следующие семь лет крепкую дружбу.        Стефани больше не сталкивалась с буллингом от сверстников, но первые два года младшей школы оставили свой отпечаток.       Наступили те десять лет. Ребекка вспомнила обещание самой себе и сдержала его. Стефани пошла на занятия по мотокроссу. По выходным мама брала её с собой, чтобы покататься на спортивном мотоцикле, который успела когда-то прикупить.        Джон был поражён, когда на дороге впервые встретил свою дочь с женой, сидящих на YAMAHA R6, который только вышел. Так глава семейства ещё и купить его хотел! А тут подарок. Правда, он на нём так и не покатался в роли водителя, но его и пассажирское сидение устраивало.        Пришла пора средней школы, где, помимо Аки, Стефани нашла друга. Джейкоб Браун был, как и она, англоговорящим парнем. Из-за отца, работающим дипломатом, их семейство переехало в Японию. И как же славно, когда хоть с кем-то из подростков ты можешь поговорить на родном языке!       Аки с Джеем не были так близки, как по отдельности со Стефани, но могли друг друга терпеть. Только на общих тусовках под алкоголем они забывали про собственные причуды и болтали, как самые настоящие друзья.        А тусовки в средней школе никогда и никто из учившихся там не забудет. Школьные балы, дискотеки, постоянные поездки в театры, на балет или оперу. Там учились дети богатеньких родителей, так что совместные поездки в другие страны считались обычным явлением, как походы по ресторанам и остальные празднества обычной светской жизни людей с чрезмерным достатком денег.       На втором году средней школы пришлось выбирать из-из нехватки времени: мотокросс или волейбол. И Стефани выбрала.       Волейбол.       В тот год Ребекка продала два мотоцикла разом: свой и дочер, и слетела с катушек, что заметили как коллеги по работе, так семья и друзья семьи. Случилось это не только потому, что Стефани не выбрала мечту матери. Хотя это также усугубило ситуацию.       Джон слишком много времени уделял дочери. Он бросал работу ради каждой её игры, присутствовал на половине тренировок и брал с собой в спортзал. Ребекка забыла, что такое романтические свидания. Начала выпивать, потихоньку сходя с ума и держа проблему в себе, пока всё не довелось до абсурда и её будто начали не замечать дома.        Из семьи с прекрасными взаимоотношениями, где каждый помогал друг другу без всяких просьб, где не было ссор вовсе, где каждый вечер родители и дочь вместе проводили за кружкой чая, а родители по вечерам катались на мотоцикле — любимце всей семьи, они превратились в самых рьяных противников.        Третий класс средней школы Стефани запомнила как год ссор. Вечных. Не умолкающих ни на секунду. Ребекке становилось всё хуже. Отец перестал приходить к дочери на игры, вечно выполнял работу за себя и мать, а потом ходил с ней по психологам. Но ничто не помогало.                                                                         

***

      Стефани практически закончила распаковывать свои вещи. Открывает последнюю коробку. Тут же закрывает её.        В ней лежат каждый выпуск спортивного журнала, где есть хоть малейшее упоминание о ней, и медали.        Она вылезает на крышу. Мансардное окно позволяет то сделать. «Залезть бы обратно ещё», — единственное, о чём она задумывается, покидая комнату.       Они переехали в Хиого, городок под названием Химедзи. По сравнению с Нагано — ничто.        Стефани шарится по карманам спортивок и чувствует зажигалку. Достаёт её вместе с сигаретой, торчащей из-за уха. Поджигает. Chapman Cherry, которые сам чёрт не достанет в Японии, О’Ши могла легко найти в неродной стране.       Место, где они купили дом, похоже на захолустье. Ещё и за садом придётся ухаживать. Хотя плюсы тоже определённо есть. Семейству теперь принадлежит огромный участок земли; с холма, где стоит дом, видна река Юмесаки; частный сектор окружает лес, а из этого следует, что и воздух чистый; теперь у Стефани имеется собственная волейбольная площадка, хотя странно, что мать одобрила это; сам дом чем-то напоминает огромную бабушкину виллу, наверное, своим размером. Но выполнен он не в японском стиле, что может раздражать соседей, но да всем всё равно на их мнения.       Только вот голову рыжеволосой занимают другие мысли.         Что ей делать с волейболом? Она ведь ни за что не бросит этот спорт. Не будет волейбольного клуба в новой школе — найдёт вне школьных кружков его, не найдёт — будет заниматься дома самостоятельно.        Но играть-то охота. Слушать упрёки Такахаси-сэнсэя тоже хочется. Не видеть знаки, которые показывает Аки ей каждый раз перед пасом, она тоже не может.       Она скучает по всем. По ребятам из компании, Аки, Джею, тренеру Такахаси.       Слеза бежит по щеке. Стефани стирает её кулаком. Обнимает свои колени и прижимает к ним голову.       Сейчас не тренировка, так что можно и пожалеть саму себя.       Знает, что путь в Нагано теперь ей закрыт. Мать узнает, стоит ей только двинуться в ту сторону. Стефани не хочется собственными руками переломать карьеру Такахаси-сэнсэя, которую та строила кровью, потом и многочисленными переломами.        «А если сказать, что я к Джею и Аки? Им то она ничего не сделает, чтобы там не говорила!».       Пятиминутное молчание в мыслях. Стефани смотрит на восходящую полную луну и ощущает себя гением, нашедшим выход из безвыходной ситуации.         Но она вновь утыкается носом в колени.       «Ей будет плевать. Посчитает, что я с тренером встречи искала, и тогда Такахаси-сенсею не поздоровится».       Облака скрывают луну. Они краснеют по краям. Просвет между ними теперь похож на кровавую дорогу. Кажется, будто кто-то пишет свою картину. Стеф про себя называет её мёртвой. Делает затяжку.       Сигаретный дым заполняет лёгкие. И плевать ей, что она спортсмен. Плевать, что сигареты ей никак не помогают. Помогает самовнушение, что после них станет легче.       И ведь действительно становится легче.       Ветер разгоняет облака, и глаза цвета хвои смотрят на диск сыра, который никому так и не удастся попробовать. Слишком далеко находится. Да и теперь картину, на которую падает её взгляд, не хочется назвать мёртвой. Что это за мысль такая глупая вообще? Картина не может быть мёртвой.       Стефани прыскает с собственной глупости. Её совсем отпустила грусть, преследовавшая который день.       «Дура же ты».       — Рыжик Ниа, ты где? — слышится голос.        Стефани чуть не давится от очередной затяжки и пытается не закашлять. Ищет, куда запрятать окурок и засовывает его под черепицу, запрыгивает обратно в комнату. Как хорошо, что окно прямо над кроватью, и колени приземляются мягче, чем могли бы.       — Ух ты, — удивляется бабуля. — В моей комнате такое же. Буду знать теперь, куда лазить.        Джулия садится рядом с внучкой и видит мокрые дорожки на её щёчках после слёз. Она прижимает свою дорогую Нию к себе и начинает легонечко покачиваться. Бабуля целует внучку в лоб.       Принюхивается. Аромат вишни и табака врезается в нос. Баркли знает, что Ниа всегда пользуется Miss Dior Chérie, и никак в названии духов не присутствует слово «Tobacco».       Джулия решает не лезть в это дело. Чем только она сама не баловалась в своё время.       «Подурачится да бросит».