Жертва Танатоса

Лекс

             Из-за душа, прилегающего к высоченному окну, неуютно: создается впечатление, что за тобой кто-то наблюдает. Хотя Блэквуду не привыкать выносить на себе масляные, бесстыжие взгляды. Только в доме Монро — все иначе. Словно у стен есть глаза.       Точно логово Аргуса.       Приведя себя в порядок, Александр решил, что теперь его виду можно поставить отметку «В».       Покинув ванную, Лекс по привычке не стал оборачивать бедра полотенцем (чего ему стесняться, в конце-то концов), а накрыл им вьющиеся пряди, сбегающие разноуровневыми волнами до мочек с простенькими позолоченными сережками в форме небольших колечек. Минуя необъятную кровать, Блэквуд замер напротив окон, замещающих стену.       Совершенно очарованный, он вглядывался в чащобу, сотканную из смеси темно-зеленой хвои и ароматной листвы, кое-где налившейся осенними соками. Даже здесь, за стеной, будто слышен аромат леса. Аромат безмятежности, свободы.       Ночь уже опустилась на горы бархатной переливчатой шкурой и сминала своими лапами раскидистые деревья, любовно обволакивая их крепкие тела. Туманная поволока парила над землей, тянулась к особняку.       Столько света… Природного, естественного. Лес дышит вместе с уединенным домом, укрытым в утробе обособленного мира, далекого от надоедливого городского ада, полного взмыленных горластых чертей.       Блэквуд сконфуженно оторвал взгляд от магической картины и еще раз осмотрелся, выискивая шкаф, о котором говорил Аргус. В стенной нише – гардеробная. Полки, шкафчики, ящики, вешалки. Щелкнув выключателем, Лекс, не разглядывая чужих вещей, рассеянно вытянул первые попавшиеся тряпки. Вспомнив о белье, все же порылся в ящиках. Носки, галстуки, боксеры… Все четко систематизировано, сложено с пугающей придирчивостью. Александр не из тех, кто живет в бардаке, но и такого перфекционизма не понимает.       Пожав плечами, парень подцепил белье и сразу натянул на задницу, а то после горячего душа начало конкретно так поддувать.       Все село как влитое. Даже странно. Не сказать чтобы Монро здоровый, но все же – немного крупнее самого Лекса. Его накаченные ляжки точно бы не влезли в такие джинсы. Впрочем, какая разница. Может, у него есть брат, которому и предназначалась вся одежда. Блэквуд решил, что его это точно не касается. Надо не забыть вернуть вещички.       Руки интуитивно полезли в карман за телефоном. Пусто. Ну конечно, джинсы же новые. Если так подумать, железки не было и в грязных штанах. Александр задумался и пришел к выводу, что Монро держит гаджет у себя, чтобы потом, когда «спящая красавица» наконец-то очухается, вернуть в целости и сохранности. Очень в его духе – беречь все, контролировать. Так было не раз.       Лекс ничего не мог с собой поделать: он проникся наивным доверием к этому парню, Эрику Монро. Сердцу не прикажешь, вроде так говорят.       

Хантер

             Лекс спустился в гостиную — Хантер заранее услышал тихий щелчок двери на втором этаже и звуки мягко шлепающих по лестнице босых ног — спустя пятьдесят семь минут, когда нехитрый супчик из домашнего цыпленка почти приготовился.       Дубовые поленья в камине успели как следует прогореть и теперь, мягко потрескивая, алели на дне очага горячими углями, распространяя вокруг тепло и приятный глазу мягкий оранжевато-охристый свет. На лес давно опустилась ясная и звездная горная ночь, но Хантер решил не включать дополнительных источников освещения, оставив гореть лишь тусклую диодную лампу над плитой, благодаря чему помещение утонуло в интимном полумраке. Такая спокойная, «домашняя» обстановка, как отмечают психологи, помогает расслабиться и располагает к сближению...       Когда Александр показался в боковом поле зрения, Хантер лишь метнул в его сторону мимолетный взгляд и продолжил отточенными движениями мелко нарезать свежую зелень — последний штрих в приготовлении супа.       Лекс задержался у лестницы всего на какое-то мгновение, чтобы окинуть взором обстановку, тихонько зевнул (Хантеру не нужно смотреть на парня, чтобы различать каждый вдох или же любое другое движение) и направился к высокой барной стойке прямо за спиной хозяина дома.       Вольф успел заметить, что выглядит Александр гораздо лучше, а дышит и двигается — легче. Значит, чудодейственный лекарственный порошок от похмелья, состоящий в основном из ацетилсалициловой кислоты и растворимого абсорбента, справился со своей задачей на ура...              

Лекс

             «Парящая» лестница без перил. Первый этаж. Громадная студия. Камин с кроваво-красными обугленными дровами, трещавшими настолько уютно, что хотелось растянуться на полу, в жаре костра, и по-звериному нежиться. Никаких лишних перегородок, стен, бетонных коробов. В этом доме дышится легче.       Хочется жить. В духовном смысле.       Монро что-то готовит. Со стороны кухни тянется запах домашней пищи и кофе. Дрова трещат и вспыхивают, нагоняя сонливость. Блэквуд бодро расправил плечи, подошел к стойке и запрыгнул на высокий стул; сложив руки на столешнице, подался вперед, всматриваясь в затылок Аргуса.       Он без своей выходной укладки, но все такой же вылизанный, по-деловому щеголеватый. Юрист до мозга костей. Хотя при первой встрече Лекс подумал, что Эрик – член какой-то банды. Уж больно сдержанный для успешного юриста, хоть и брутально-лощеный. Странно сидеть вот так и наблюдать, как он готовит… для него, Александра. Как-то… по-семейному, что ли?       Монро двигается точно, по-армейски и в то же время – грациозно. Удивительное сочетание. И сам по себе он удивительный…       Лекс потупился, прогоняя те самые паскудные мысли, скручивающие кишки морским узлом и заставляющие сердце пропускать удар за ударом; кашлянул и расслабленно откинулся на низенькую спинку барного стула.       – Спасибо за все, старик. Видать, знатно я тебя доконал. – Губы тронула виноватая улыбка.       В светло-карих глазах плясали отблески камина, мерцали огненные искры. И отображался Эрик. Старина Эрик, славный Монро, надежный страж Аргус.       Наблюдая за хозяином логова, Блэквуд забыл о телефоне, о своих вещах, о том, что было прошлым вечером. Сейчас, в этот ускользающий момент, важен лишь он.       Александр выдержал паузу. Его голос снова окрасил шутливый тон:       – Мой долг все растет, а платить нечем. Может, на работу возьмешь, а? Чтоб я возместил все убытки.       

Хантер

      Не успел Хантер ничего сказать, как Лекс первым подал голос и в своей привычной простодушной, но цепляющей манере огорошил своего похитителя искренней благодарностью...       Конечно же, он и не понимает, что происходит на самом деле. Как всегда искренний и нестерпимо очаровательный в своей этой честной, открытой простоте: он не знает, насколько хорош собой и какое губительное, но необыкновенное влияние оказывает на хладнокровного убийцу-психопата, которого считает своим другом. Признателен за «помощь» и даже не подозревает, что помощь эта ему бы и не потребовалась, если б не его «добрый друг Эрик Монро»...       Аккуратно наливая источающий вкусные ароматы суп в супницу, Хантер попытался непринужденно, будничным тоном — так, словно говорил о погоде — отшутиться, но даже не улыбнулся:       — Ничего, отработаешь мои труды натурой.              

Лекс

      Ноздри распирал густой аромат свежей зелени, куриной грудки, каких-то приправ и аппетитного пара. Живот невольно скрутило, приклеивая желудок к позвоночнику. Поймав физиологическую вибрацию голода в брюхе, Лекс наконец осознал, что не прочь полакомиться чем-то сытным и легким. Такова хилая человеческая природа, что поделать…       Только парень раскрыл рот, чтобы заявить, что он дико голоден, как голосовые связки заморозило оцепенение. Слова сдавили горло вплоть до назойливого першения. Пока нос щекотал запах пищи, в виски ритмично ударяла картечь мутного опьянения.       Отработка… натура… Отработать натурой? Гейские шуточки – привычная дружеская практика. Можно сказать, неотъемлемая часть непринужденного контакта, характеризующего мужскую дружбу.       До тех пор пока это просто дружба.       В самом начале знакомства с Монро Александр бы хохотнул в ответ, растянул губы в широкой добродушной улыбке, похлопал по плечу и сказал что-то вроде: «губа у тебя не дура» или «у меня очередь, старик, но по дружбе запишу тебя на понедельник».       Однако сейчас отчего-то не тянуло отшучиваться. Да хотя бы потому, что Блэквуд банально не мог и пискнуть. Сердцебиение участилось. В щеки просочился невыносимый жар (после Лекс решил, что всему виной огонь в камине). Сознание смазало волнительное головокружение, шарахнувшее внезапной молнией. Ничего не предвещало беды. Если бы не эта шутка… шутка ли? Эрик говорил так серьезно, словно... Голова кружится из-за голода, да и о похмелье не стоит забывать: оно так легко не сдается, держит оборону до последнего.       Чувство юмора у Аргуса и впрямь необычное, хотя Александру это даже нравится: иногда его шуточки окрашиваются деловитой или отчужденной невозмутимостью, поэтому тяжело различать оттенки речи Монро. Сперва Лекс вовсе терялся, подозрительно щурился, пристально всматриваясь в расслабленного и погруженного в себя приятеля, жадно считывая его эмоции-ребусы. Но это продолжалось недолго: очень скоро парень, полагаясь на чутье, научился расшифровывать эмоциональные шарады друга. Его хотелось «читать» с упрямством, смакуя уже раскрытое и вновь продираясь в недра потаенного.       Правда, как бы Блэквуд ни старался, сколько бы ни упорствовал, его не покидало ощущение, что Эрик Монро – все тот же непостижимый и далекий звездный небосвод, неизведанная галактика. Оборотная сторона Луны, если угодно.       Такой близкий, осязаемый, но в то же время – недосягаемый, ускользающий. Совсем как мираж.       Лекса это злило. К непониманию причины такого необузданного душевного влечения пристраивалась какая-то охерительная тайна аргусовской натуры. Прям загадка мироздания! И это выводило из себя настолько, что влекло, очаровывало, распаляло и возбуждало дикий интерес.       Александр чувствовал себя недоумком Икаром, подставившимся под огненный меч Солнца и прославившимся поистине глупой смертью. Такой же беспечный, неосмотрительный, безрассудный пацан, устремившийся к чему-то губительному.       Нехорошее предчувствие, тревожное. Крылья уже подпалил беспощадный солнечный жар. Внизу бушевало пенистое море, обдающее тело соленым дыханием… Воск плавится, стекая по перьям…       

Хантер

      Стоит сказать, что шутил Вольф всегда довольно специфично, от природы обладая чувством юмора настолько черным и тонким, что его редко когда понимали. Он мог бы, конечно, и притворяться, как раньше; просто мимикрировать, как с другими людьми, и шутить так, как «нужно», чтобы расположить к себе.       Однако с этим особенным человеком Хантеру все сильнее хотелось быть собой настоящим. А настоящий Хантер, как ни крути, отличался от того, каким он был в повседневной социальной жизни под личиной «нормальности». И у этого имеются свои последствия...       Когда мужчина после своей «искрометной» шутки повернулся к Александру, чтобы поставить перед ним приготовленную еду, до него с некоторым опозданием дошло: шутка, очевидно, не совсем удалась. Лекс уставился на него расширенными от удивления глазами и с таким лицом, будто Хантер всерьез предложил ему секс.       Он... покраснел?       Вольфу даже пришлось немного напрячься, чтобы при таком слабом освещении рассмотреть как следует. И правда: щеки парня залил очаровательный румянец... Просто прелесть. Но какой бы заманчивой ни была мысль трахнуть Лекса — прямо здесь и сейчас, такого удивленного и мило смущенного, — Хантер поспешил исправить ситуацию и, не забыв теперь мягко усмехнуться, добавил:       — Расслабься, я всего лишь пошутил. Достаточно простого «спасибо». — Хмыкнув, мужчина на секунду отвернулся, потянулся за слегка поджаренными до румяной корочки тостами, положил их перед гостем и кивнул на исходящую паром супницу: — Осторожно, суп еще очень горячий, не обожгись.              

Лекс

      Из забытья выдернул тихий стук тарелки, соприкоснувшейся со столешницей, а вместе с тем и новая убойная волна жара, отлившего к скулам и ушам: теперь Монро стоял лицом к лицу с уязвимым и потерянным глупцом; смотрел будто бы в насильно разорванную душу, нагую и перепуганную, не оставляя возможности отвернуться, приковывая намертво свирепым теплом синевы.       По хребту пробежали мурашки, когда Эрик подал голос, разнесшийся по округе звуком выстрела (по крайней мере, Александр воспринял мягкое «расслабься» именно так).       Лекс рассеянно подцепил ложку и заглянул в супницу. Там, в золотистом бульоне, среди маслянистых пятнышек и молодой намокшей зелени, упокоился кусок розовато-белесой курятины. Вот они, останки того самого утонувшего Икара, пустоголового мальчишки.       Лекс мрачно усмехнулся, погрузил ложку в тарелку и, монотонно помешивая сытную жижу, вместе с бульоном запустил ленивый водоворот свалявшихся, неповоротливых мыслей.              

Хантер

             Александр вроде бы отошел от шока, что-то пробубнил в ответ, еще раз добавил неловкое «спасибо». Хантер тем временем спокойно убрал со стола все, что осталось после готовки, — он терпеть не мог любой беспорядок.       Лекс же то ли слишком сосредоточился на еде, то ли глубоко задумался о чем-то своем, и в комнате повисла полная тишина. Только прогоревшие дрова время от времени тихо потрескивали в камине, да ложка с едва слышным звяканьем то и дело билась о края тарелки.       Хантер, неспешно протирая кухонную столешницу, физически чувствовал затылком взгляд своего подневольного гостя — будто парень хотел что-то сказать, но не решался. Интересно, что за мысли роятся в его хорошенькой головке? И каким в его глазах Хантер выглядит сейчас?..       Какими бы обширными познаниями, гениальным умом и разнообразными талантами Вольф ни обладал, телепатия, к сожалению, в их число не входила. А знать, о чем думает малыш Александр — как Хантер любил называть его про себя, — порой хотелось до дрожи. Забавно, в который раз подумал он, что с человеком способна сделать химия...       В конце концов, мужчина не выдержал и в этот раз нарушил молчание первым. Следуя общепринятым законам гостеприимства, решил начать с самого простого — обернулся через плечо, окинул Блэквуда проницательным взглядом и мягко спросил:       — Что будешь: кофе или чай?       И, получив в ответ негромкое «чай», вновь отвернулся, чтобы поставить на огонь чайник и приготовить нужную заварку в чашке (внимательный к мелочам Хантер успел выучить, какой именно сорт предпочитает Лекс, и купил такой заранее). Все это отняло от силы минуты три. Потом, сняв с перчаток различные крошки чуть влажным полотенцем, Хантер наконец повернулся к гостю: вальяжно прислонился спиной к краю кухонной тумбы и по привычке сложил руки на груди.       Александр вряд ли успел заметить за такой короткий срок, но здесь, на законной территории, наедине с тем, перед кем он желал открыть свое истинное Я, движения мужчины стали более резкими, грубыми; сохранили животную пластику, но в то же время — налились некоторой твердой тяжеловесностью. Настоящий Вольф отличался от удобной персоны Эрика Монро именно этим: стальной жесткостью, расчетливостью, резкостью и грубостью свирепого охотника.       Хантер Вольф не обладал и толикой какой-либо мягкости ни в характере, ни в поведении. Он не идет на уступки, не дает поблажек, не приемлет компромиссов и не подвержен влиянию жалости или слабости; знает, что во всем превосходит большинство людей — но это не дает им права ждать от него какой-либо снисходительности. Он уважает мнения авторитетных — в основном в мире науки и искусства — умов, а в остальном главным авторитетом считает самого себя, прекрасно осознавая, что стоит на ступень выше многих, кто кричит о своей «гениальности» на каждом углу.       Все это Александру Блэквуду только предстояло увидеть и узнать, ну а пока... Пока перед ним всего лишь добрый и надежный «друг Эрик Монро», который тепло улыбнулся парню и мягким тоном приятного, велюрового голоса участливо поинтересовался:       — Как ты себя чувствуешь? Надеюсь, получше?              

Лекс

      На вопрос о самочувствии Александр глянул на Монро как-то исподлобья, по привычке пытливо сузив глаза, чтобы разгадать шараду плавких, мелодичных интонаций.       Склонив голову набок, гость помешивал до сих пор не опробованный супец. Древесный треск в глубине камина сглаживал тишину пленительным чародейством. Жиденькие теплые отсветы пламени ласкали лицо невозмутимо выжидающего Эрика, в полутьме кажущегося опасным, непредсказуемым… Лексу нравилась эта игра в гляделки: Монро никогда не проигрывал, и тогда парню удавалось засечь в немигающем орлином взоре интересные искорки, отзывающиеся в сердце томительной компрессией.       – Не выношу твоего заискивающего тона, – Лекс говорил полушепотом, не нарушая трещащей поленьями безмятежности, в минуты таких вот «гляделок» дрожавшей адреналиновой беззвучной аритмией. – Ты как зверюга, который по определенным причинам не хочет оглушать окружающих своим рыком.       Блэквуд поднял ложку, с которой сорвалось несколько капель, и театрально ткнул ею в сторону будто бы изменившегося в лице друга. Плутовато усмехнувшись, парень жадно хватал малейшие изменения в мимике, в глазах, на мгновение вспыхнувших голубовато-стальными огоньками, и развязно протянул:       – А рычать ты умеешь… Я ведь слышал и видел, как ты, к примеру, морды начищаешь.

Хантер

      Ты как зверюга, который по определенным причинам не хочет оглушать окружающих своим рыком.       Пытливый взгляд карих глаз, скрытых полутенью, внезапно отозвался в теле волной холоднвх мурашек, сбежавших вниз по позвоночнику. Неужели... Лекс что-то знает? Подозревает? Или это всего лишь одна из его поразительно точных метафор?       Хантер напрягся всем телом — невольно, инстинктивно, — высматривая в лице парня ответ, пытаясь уловить и прочесть его эмоции. На секунду показалось, что Александр и правда может...       Нет. Уже мгновение спустя его красивое лицо озарила столь знакомая Хантеру лукавая усмешка, а взор заискрился озорными смешинками. Шутка, всего лишь шутка... Но знал бы малыш Александр, насколько же попал в точку этим своим сравнением. Порой сдерживать зверюгу внутри себя рядом с этим парнем Вольфу становится просто невыносимо.       Когда-то в юности, от одного из своих наставников по «ремеслу», Хантер услышал слова, глубоко засевшие в глубинах сознания: «кто контролирует себя самого — контролирует весь мир вокруг». С тех пор начинающий убийца долго и упорно, на протяжении многих лет, тренировал и совершенствовал не только разум и тело, но и свой дух. Способность обуздать собственные эмоции не раз спасала Хантера от провала — провала, что при его работе означал бы не просто неудачу в деле, но и потерю абсолютно всего, возможно, даже жизни. Самоконтролем он овладел в совершенстве. Однако, как известно, даже совершенное орудие время от времени дает осечку.       Лекс каким-то неизвестным образом пробуждал внутри Хантера ощущения и порывы, прежде опытному убийце неведомые. Животные, страшные, неконтролируемые.       И чем сильнее они сближались, тем чаще мужчина, привыкший контролировать все в своей жизни, опасался, что это новое, неведомое — необузданное и дикое, как сорвавшийся с привязи свирепый зверь — однажды вырвется на волю, разрушив их странную, зыбкую, необъяснимую, но отчего-то столь необходимую ему связь.       Покажи Хантер вот так сразу, без какой-либо подготовки, кем и чем он является на самом деле — Александр сбежал бы от него без оглядки, как и любой другой нормальный человек. И правильно бы сделал. По крайней мере, так было раньше...       Теперь-то бежать некуда — уж об этом Вольф позаботился как следует.       Тем не менее, пугать Лекса своими жуткими по своей сути откровениями — мужчина пока что не собирался. Доверие — вещь хрупкая и ценная, добываемая немалыми усилиями. Доверие Александра — и вовсе исключительно редкий и опасливый зверек. Пока Блэквуд доверяет своему «доброму знакомому Эрику Монро» и между ними сохраняется подобие так называемой «дружбы» — пускай так и остается. Как можно дольше.       Время для раскрытия всей шокирующей правды еще настанет.              

Лекс

      Александр рассеянно осмотрел напряженно подобравшийся стан Монро, его жестко сцепленные на груди руки; уловил секундный нервный перекат желваков.       – Все путем. Твоими стараниями. – Вынырнув из внезапно накатившей вялой задумчивости, Лекс наконец принялся за еду, черпая и с удовольствием заглатывая остывший суп.       Спустя какое-то время Блэквуд восхищенно присвистнул, удивленно вскинул брови, взглянул на Эрика и с улыбкой сытого, удовлетворенного мальчишки выдал:       – Так ты еще и поваренок. Сколько талантов, сколько талантов… Завидую твоей подружке, брат. Серьезно, без обиняков. Я б душу продал, если б меня ежедневно кормили вот так. Кстати… ты мобилы моей не видел? Если она потерялась, это смерть – меня на работе с потрохами сожрут.              

Хантер

      Расслаблено наблюдая, как парень с аппетитом уничтожает суп, Хантер выудил из кармана брюк пачку сигарет с зажигалкой и закурил.       Тишина, разбавляемая мерным потрескиванием камина, приятно баюкала слух и возвращала ненадолго пошатнувшееся внутреннее равновесие. Густой сигаретный дым от глубокой затяжки жгучей горечью прошелся по горлу и насытил никотином легкие. Выпустив остатки сизого смога куда-то под потолок, Хантер небрежно бросил пачку с куревом и зажигалку на барную стойку, в пределах досягаемости Александра. Все-таки его сигареты вместе с одеждой и прочим имуществом, так любезно изъятым хозяином дома, надежно и безвозвратно заперты под замок в кабинете Вольфа.       Провокационную фразочку о своей предположительно существующей «подружке» Хантер проигнорировал, хоть и отметил в отсвечивающих хитрецой лисьих глазах Александра оттенки некого искреннего любопытства. Или это лишь показалось? Черт бы побрал этого мальчишку: с ним даже способность Вольфа «читать» людей, как открытые, простые и понятные до откровенной скукоты книги — время от времени давала сбои...       На похвалу своей незатейливой стряпни мужчина отреагировал привычной снисходительной усмешкой и великодушно решил подкинуть парню некоторую пищу для размышлений:       — Когда долгое время живешь один — и не такими кулинарными способностями обзаведешься.       В конце концов, это — чистая правда.       Лекс пока не знал, что Хантер никогда не обладал склонностью заводить «подружек», способных разделить с ним что-либо, кроме постели, и то — только на одну ночь. По понятным причинам.       Блэквуд же в этом плане наверняка преуспел гораздо больше... Впрочем, об этом Хантеру думать не хотелось. Пускай последние отношения парня — по словам самого Александра — и остались в прошлом, где им самое место. Так будет безопаснее для всех.       Однако в любой бочке меда всегда найдется ложка дегтя. Хантер знал, что рано или поздно — а в данном случае, скорее, именно рано — что-то да нарушит эту ненадолго образовавшуюся здесь и сейчас, в уютном полумраке гостиной, беззаботную идиллию, и Александр начнет задавать вопросы, вполне логичные и естественные для человека в его ситуации. А лгать парню о чем-либо — на этот раз Вольф не собирался, с самого начала решив, что это было бы затеей абсолютно бессмысленной.       Чем раньше Лекс осознает свое истинное положение, тем лучше — быстрее придет в себя после первоначального неминуемого потрясения. Потрясение неизбежного, непременно последующего за пониманием, что Александра похитил его «хороший приятель» — тот самый, которого он столь опрометчиво и доверчиво посчитал своим другом.       Зажав сигарету между средним и указательным пальцами правой руки, Хантер глубоко, на полные легкие и до яростного шипения тлеющей папиросной бумаги, затянулся. Немного подался вперед, аккуратно стряхнул пепел в квадратную стеклянную пепельницу на столешнице и отвел задумчивый взгляд к темному пейзажу за окнами.       На несколько долгих минут пространство утонуло в густой тишине, заглушающей даже тяжеловесные мысли, вяло копошившиеся в голове. Затем в камине вдруг оглушительно треснуло съедаемое жаром пламени полено, — и Хантеру невольно показалось, что именно с таким оглушительным треском рушится все то, что выстроилось между ним и Лексом за последние месяцы.       Но пути назад уже нет, и Вольф это знает.       — Боюсь, Александр, своего телефона ты больше не увидишь, — теперь, на контрасте с какими-то минутами ранее, голос Хантера звучал ровно, жестко и глухо, точно низкий утробный рокот.       Колкий, помрачневший и заледеневший взгляд мужчины насквозь пронзил Александра, только уже не с радушным теплом доброго друга, а с хищной свирепостью охотника, настигшего свою добычу — Хантер впервые за все время их знакомства смотрел на Лекса вот так. Бездонную синеву радужек заволокла парализующая жертву, жуткая в своей истинной сути тьма.       Сейчас Вольф был готов к любой реакции со стороны своего пленника, к любому исходу сложившейся ситуации.       Он знал, что при любом раскладе выйдет победителем. Ведь в этой игре, затеянной им же самим, он уже победил.