Призрак в конце коридора

Double, double toil and trouble

Fire burn and cauldron bubble

Double, double toil and trouble

Something wicked this way comes.

«Double Trouble» из фильма «Гарри Поттер и Узник Азкабана»

      — Ты уверен, что все в порядке? — Барти, сидящий на краю своего стола и болтающий ногами, подтянул темные джинсы и внимательно посмотрел на Ремуса. Тот пожал плечами.       — Разумеется. Все нормально.       Он не до конца понимал, зачем Барти вообще вызвал его, если не собирался наказывать за организацию опасного для здоровья остальных мероприятия. А Барти, что удивительно, похоже, впрямь не собирался. Он ущипнул себя за переносицу, задумчиво посмотрел в камин, где трещали дрова.       — Я вчера, наверное, произвел неверное впечатление, — криво усмехнулся он. — Сам понимаешь, нервы… Для нас все это стало неприятной неожиданностью. Когда прибежала Нимфадора и начала звать на помощь, мы страшно испугались. Если бы она не вела нас, вас бы очень долго искали. Я не обвиняю тебя, я хочу, чтобы ты это понял. Это было… в какой-то мере правильно, дать вам немного свободы. Но в следующий раз, если вы задумаете что-то такое, предупредите нас хотя бы, где вас искать.       По правде говоря, Ремус очень сомневался, что у кого-то из них еще хватит смелости на подобную затею, но кивнул:       — Да, конечно.       — Хорошо, хорошо… Ладно, иди. И не дергайся так каждый раз, когда я с тобой говорю, ладно? Мы не враги, Ремус.       Определенная доля правды в его словах была. Барти вообще с момента приезда Амбридж меньше цеплялся к ним и все чаще казался совершенно адекватным, и, хотя Ремус не особенно рассчитывал, что это состояние продержится долго, было приятно немного выдохнуть.       Он заглянул в медпункт, отдал Регулусу тетрадки и книжку и даже получил в ответ нечто похожее на благодарную улыбку. Делать было решительно нечего — начались рождественские каникулы. Не зная, куда приткнуться, Ремус побрел в библиотеку, рассеянно взял с полки первую попавшуюся книгу и упал в кресло. За окном низкое, почти графитового цвета небо навалилось на деревья, устроив сумерки посреди бела дня, и из туч сыпался крупный снег. Картина была крайне удручающая. Ремус раскрыл книгу, но чтение не ладилось: взгляд скользил по строчкам, ни за что не цепляясь, прыгал от абзаца к абзацу, и понять, о чем текст, не было ни единой возможности. С раздосадованным вздохом Ремус откинулся в кресле и, закинув ноги на подлокотник, хмуро уставился в окно, на метель.       Послышались приглушенные толстым ковром шаги, и кто-то легонько тронул его за плечо. Дора быстро улыбнулась ему краешками губ:       — Не помешаю? — она села, прислонившись к оконной раме, и поежилась от вида сада. — Дома столько снега никогда не бывает…       — Скучаешь по дому?       — Конечно. Кажется, все на свете отдала бы, чтобы позвонить им. А ты?       — Если бы я мог, съездил бы к ним на каникулы, но… — Ремус развел руками.       Разговор не клеился и впервые — не потому, что он смущался или нервничал. Наоборот, сейчас он был абсолютно спокоен. Даже почти равнодушен. Остатки эмоций закончились у него где-то после разговора с Сириусом; сейчас Ремус не чувствовал ничего. Он взглянул на Дору, и ему показалось, что в ее заострившихся чертах скользит то же безразличие.       — Ты… молодец, — сказала она негромко, дергая нитку, вылезшую из шва на джинсах. — Я про вчера. Если бы ты не сообразил, кто-то мог бы пострадать.       Ремус только рукой махнул:       — Я просто делал то, что должен был. Тут нет ничего такого. Ты тоже молодец — Барти сказал, они долго бы нас искали, если бы не ты. Могло бы случиться… ну, ты понимаешь, Питер…       — Да, конечно.       Заполонившая небо серость покрывала сад и, казалось, пробиралась в библиотеку. Дора зевнула и подтянула к себе колени. Ремус поежился. Он лениво прокручивал в голове события вчерашнего вечера, но всепоглощающего чувства вины тоже больше не ощущал — лишь легкую досаду, что не успел признаться Доре. Идеальный момент был упущен.       И что теперь? Просто сдашься и сложишь лапки?       Ремус поморщился и даже не стал спорить: впервые ему было совершенно наплевать на мнение своего внутреннего голоса. Хорошо, почти наплевать. Потому что сдаваться в планы Ремуса не входило. Где-то в глубине души, под толщей равнодушия, его миниатюрная и очень упрямая копия топала ножкой и гордо вопила: «Люпины не сдаются!» — а Ремус никогда не был сторонником нарушения семейных традиций.       — Дора, хочешь, в следующие выходные сходим в город вместе? Я имею в виду, — Ремус не думал, что будет скучать по своим краснеющим щекам и дрожащему голосу, но без них все казалось каким-то… искусственным. На секунду он даже усомнился в том, что действительно влюблен в Дору, — только ты и я? Погуляем.       Дора медленно оторвалась от окна, в которое смотрела как загипнотизированная, и подняла бровь.       — Ты имеешь в виду?..       — Ага…       — Ну, можно… но у меня на субботу были планы, на утро…       — Я подожду…       — И тогда где-то около…       — Да, отличное время, я тебя буду ждать…       — Договорились, там и встретимся…       Они посмотрели друг на друга — и слабо рассмеялись.       — Ты хоть сам-то понял, что сказал? — поинтересовалась Дора.       — А ты? — хмыкнул Ремус.       — Тушé, — она убрала волосы за ухо, и ее сережка, украшенная разноцветными перьями, затрепыхалась. — Где-то в два у начала Виктория-стрит?       — Я буду ждать, — пообещал Ремус.       Она снова улыбнулась краешками губ и беззвучно удалилась, оставив Ремуса дальше умирать от скуки. Легкое оживление длилось недолго, почти сразу же навалилась такая тоска, что хоть волком вой. Мысли ворочались в голове трудно и неохотно, как набитые снегом тучи. Ремус еще раз попробовал было глянуть в книгу, но устало захлопнул ее.       На ум как-то сам собой пришел Грей. Ремус скучал по нему: они с Греем дружили с самой середины шестого класса, когда Грей только пришел в школу. В истории, которую Ремус рассказал Сириусу, был один нюанс, оставшийся за пределами их внимания. Именно Грей тогда спас Ремуса от смерти в бочке с дождевой водой — ну или, что более вероятно, от воспаления легких.       В тот момент, когда Мальсибер уже почти окунул Ремуса второй раз, раздался громкий окрик:       — Какого черта?!       По лужам захлюпали чьи-то ботинки, и мгновение спустя обладатель голоса подбежал к Розье. Им оказался кудрявый и светловолосый, как одуванчик, загорелый мальчишка, прикрывавшийся от дождя своим портфелем. В его глазах пылало благородное негодование, сам он раскраснелся от бега и возмущения.       — Вы что творите? Хотите, чтобы он захлебнулся? А ну-ка выпустите его!       Ремус в ужасе представил себе, как паренек вслед за ним тоже попадет в железные лапы Мальсибера, попытался предостеречь его — и не сумел даже рта раскрыть, горло сдавило спазмом. К счастью, Розье на гневную тираду новенького лишь расхохотался:       — Что я вижу: у нашего полоумного волчонка завелся маленький дружок. Как это мило, право слово! Тебе чего, малыш?       — Выпустите его, вы, изверги! — потребовал паренек. — Люди вам не котята, чтобы топить их в каждой бочке!       В этот момент Ремусу наконец удалось пересилить себя, и, отчаянно рванувшись из рук Мальсибера, он прохрипел севшим от холода голосом:       — Беги, дурак, беги отсюда!       — Ты слышал, малыш? Наш волчонок, конечно, полоумный, но иногда даже он умные вещи говорит, — Розье кончиками пальцев потрепал Ремуса по голове, словно собаку, и снисходительно добавил: — Ты, кажется, новенький, Грей? Слышал, учителя о тебе говорили. Шел бы ты отсюда, право слово. Будешь общаться с такими грязными на язык типами, как наш Люпин, — сам запачкаешься.       Ремуса от этих слов передернуло, он почувствовал, как заливается краской, и виновато глянул исподлобья на Грея. Тот не удостоил его взглядом — он, прожигая негодующими очами дыру в Розье, надменно молвил:       — Судя по тому, как плотно с ним общаешься ты, тебе эта опасность давно не грозит. А теперь отпустите его — иначе я пойду к учителям и скажу им, что вы пытаетесь утопить своего одноклассника. Вряд ли им понравится то, как вы решаете проблему перенаселения в стране.       Розье даже рот приоткрыл от такой неслыханной наглости. Ремус мысленно простился с храбрым новеньким и зажмурился, чтобы не видеть худшего. Но прошла секунда, другая, ничего не происходило. Вот наконец Розье фыркнул — но вышло у него не надменно, как всегда, а словно бы неуверенно:       — А ты за словом в карман не полезешь. Мне такие нравятся. На первый раз я тебя, так и быть, отпущу. Но не думай, что мы с тобой в расчете, я обид не забываю. Ладно, пошли, ребята. Мальсибер с явным удовольствием разжал руки, и Ремусу, чтобы не рухнуть в грязь, пришлось обеими руками схватиться за скользкую бочку. Он поглядел вслед быстро удаляющейся компании, потом на Грея, приплясывавшего с портфелем над головой под порывами холодного ветра, и тихо заметил:       — Зря ты во все это ввязался. Теперь они и тебя будут со свету сживать. Ну зачем ты полез — ты же новенький, тебе надо друзей заводить, а не врагов наживать.       — Мои друзья — моя забота, — гордо ответил Грей, приглаживая одуванчиковые вихры. — А ты в следующий раз, если тебя спасать не надо, так и скажи, я не буду надрываться.       Он выглядел таким серьезным и важным, что Ремус не выдержал и расхохотался. Новенький укоризненно и недоумевающе посмотрел на него:       — Ты чего это? Тебе голову после купания застудило, что ли?       — Н-нет-нет, что ты, — со смехом заверил его Ремус. — Спасибо тебе большое… ох, прости, я не знаю, как тебя зовут.       — Абрахам Уильям Эндрю Грей к вашим услугам, господин.       Грей чопорно протянул Ремусу ладонь, вызвав у него новый приступ смеха.       — А… а коротко как?       — Коротко? — Грей хмыкнул и внезапно растерял всю свою чопорность, глянув просто и задорно. — Эйбом зови.       Эйб Грей был смешным и неугомонным, словно в одном месте у него было шило — Ремусу он сразу понравился (вспоминая о Грее, он совсем не удивлялся тому, что в итоге подружился с Джеймсом и Сириусом). Тоже валлиец, причем совершенно чистокровный, Грей презирал Розье с его шайкой и никогда не упускал повода высказать им все, что он думает об их «мерзком сборище трусливых англичашек». После этого Ремусу обычно приходилось сгребать его за шиворот и тащить прочь, пока их не успели побить. Ну, или отбиваться, если убежать не получалось. Самого Грея он никогда не позволял трогать — тот был танцором, и любая травма могла стать для него фатальной. К тому же, его отец был жутко строгим человеком, не переносившим драк — если бы он хоть раз увидел у сына синяк или ссадину, Грею пришлось бы несладко.       Впрочем, ему и без того не жилось легко: хрупкий, кудрявый, любящий танцы и музыку, Грей мгновенно был записан всеми недоброжелателями (то есть почти всеми вокруг) в разряд голубых — причем, кажется, даже учителями. Как следствие, издевки и насмешки на него тоже сыпались градом. Они с Ремусом сражались вдвоем против всего мира. Ремус защищал его от Розье и его банды, помогал маскировать синяки и нагонять уроки, которые Грею приходилось пропускать из-за занятий танцами. А Грей таскал его к себе домой, когда из-за безденежья у Люпинов отключали отопление, делился с ним школьными завтраками и приучал слушать хорошую музыку. Сейчас Ремусу особенно остро не хватало своего старого друга, чтобы пересказать ему все сплетни, пожаловаться на чувства к Доре, услышать пару его обычных шуточек, пока он красит ногти. На Рождество Ремус вместе с письмом послал ему флакончик изумрудного лака и надеялся, что Грей оценит. Может, эта привычка и была слегка гейской, но они слишком многое прошли вместе и чуть не потеряли дружбу, чтобы придавать значение подобным мелочам.       Трагедия, чуть все не испортившая, случилась в конце весны, на самой границе с летними каникулами. По случаю завершения учебного года было решено провести в школе праздничный вечер талантов. Грею, который влезал в любую щель, разумеется, все это было очень надо. Он загорелся идеей поставить танцевальный номер и даже уломал на это девочку из параллельного класса, Сэнди, по которой тогда сох. Ремус собирался пожелать им всяческой удачи и тихо-мирно отсидеться в зрительном зале, но как будто он плохо знал Грея: тот настаивал на том, что для их номера просто необходима живая фортепианная музыка, а никто, кроме Ремуса, так сыграть «Королеву танца» не сможет. Ремус долго отнекивался и отпирался, но в конце концов пал, сраженный умоляющими глазками Грея — и, возможно, немного обещанием записать на кассету новые песни Скорпионс. Пианино спрятали в кулисах, за занавесом, чтобы Ремуса никто не видел, хотя Грей потом все равно вытащил его на поклон. Кланяясь вместе с ним и Сэнди со сцены, Ремус увидел среди зрителей Розье, а в его глазах — жажду убийства. Которая только усилилась, когда номер ребят занял первое место. Убедив ни в чем не подозревающую Сэнди довериться им, мальчишки смылись из школы так быстро, как только могли. Ее они утащили с собой, на всякий случай, и, чтобы точно спрятаться от преследователей, Грей поволок их в кино на первый попавшийся фильм. Это оказались американские «Звездные войны». Пока Сэнди тихо попискивала от каждого выстрела на экране, вцепившись в Грея обеими руками, Ремус краем глаза наблюдал за ним и пытался понять, на кого Грей в итоге запал — на принцессу Лею или на Хана Соло. Вопрос, кстати, так и остался без ответа.       Они вдвоем проводили Сэнди домой и возвращались к своему кварталу — жили они близко, буквально в пятнадцати минутах ходьбы друг от друга, — когда навстречу им попалась команда Розье. Эта стычка, может быть, прошла бы так же, как все предыдущие, если бы в Грее не взыграла гордость. Распаленный победой, он заявил, что и Розье с его драгоценным мнением, и все остальные могут «убираться в свою сраную Англию, потому что сюда их никто не звал». Это было слишком.       Они побежали прочь, как всегда делали, Грей стал отставать, а потом подвернул ногу и упал. Его тут же обступили. Ремус не видел, что происходит, но слышал звуки пинков и крики Грея о помощи. Он почти бросился в самую гущу, и тут Волк внутри вдруг оскалился с такой лютостью, что Ремус похолодел, чувствуя: если он сейчас кого-то ударит, он не остановится, пока все не станет слишком плохо. Второй раз историю с вывихнутой рукой Розье ему не спустили бы. Ремус развернулся и помчался к углу улиц, где должен был дежурить констебль. При виде полиции шайка мигом разбежалась — но дело свое сделала: у Грея была сломана нога в двух местах. Его срочно отвезли в больницу; Ремус несколько часов дежурил в коридоре, пока медсестра не сжалилась и не впустила его, несмотря на то, что он не был родственником.       И вот тогда Грей высказал ему все, что рвалось у него с языка. Он клял Ремуса на все лады, называя его трусом и предателем, заявлял, что больше знать его не желает. Ремус слушал его молча до тех пор, пока Грей не выдохся. Тогда он тихо извинился, попрощался и быстро ушел. Больше они не виделись, а Ремус ничего не знал о друге, пока осенью не получил письмо с извинениями. Он слишком любил Грея и слишком хорошо знал, что такое терять контроль над собой, чтобы не простить его.       В гостиной совсем потемнело. Стало как-то неуютно, словно бы холодновато. Ремус потер себя по плечам — тонкая рубашка Сириуса почти не грела, — но ему было слишком лень шевелиться, чтобы топать к себе в комнату за свитером. Он подтянул к себе колени и обнял их в попытке немного согреться. На плечи навалилась сонливость; зевнув раз-другой, Ремус не стал с ней бороться и уткнулся носом в колени.       — …Если пойти обходными коридорами, никто ничего не заметит, — рассуждал Джеймс, развалившись на своей кровати и потирая макушку о столбик: после того, как он научился превращаться в оленя, у него постоянно чесались рожки, даже в человеческой форме. — Да и к тому же, мы будем в мантии-невидимке!       — Хвоста посадим к тебе в карман, — кивнул Сириус, который расположился на полу их общей спальни и рылся в полосатой коробке с желейными бобами. Найдя зеленый, он куснул его: — О, мята. На жвачку похоже… Значит так, еще раз план: мы дожидаемся, пока Лунатик скроется, накидываем мантию и ползем потихоньку следом. Потом ждем неподалеку от Гремучей Ивы, когда наступит подходящее время…       — Да уж, вы ни за что не ошибетесь, — несколько мрачно усмехнулся Ремус. Он обнимал подушку, цепляясь за нее своим значком старосты, приколотым к свитеру, и поглядывал в окно, откуда светила почти полная луна. По коже пробегал неприятный холодок в преддверии полнолуния. Хотя Ремус превращался в волка уже Мерлин знает сколько раз, спокойнее ждать свои трансформации он не научился. — Этот вой слышно даже в деревне у школы.       — Ничего, в этот раз долго выть тебе не придется, Лунатик, — Джеймс потянулся и похлопал его по плечу. — Итак, когда мы поймем, что пора, Хвост откроет для нас проход… Хвост, покажи еще раз!       Питер, сидевший над разостланной у него на коленях гигантской картой, по которой сновали туда-сюда маленькие точки, зажмурился, наморщил лоб и принялся стремительно уменьшаться в размерах. Спустя пару секунд на его месте уже сидела гладенькая упитанная крыса. Джеймс не слишком-то любезно поднял крысу за голый хвост, но та вывернулась, пробежалась по его руке до самого плеча и сиганула на подушку к Ремусу с недовольным писком. Ремус рассмеялся и погладил ее маленькую головку большим пальцем.       — Хватит поднимать его за хвост, наверное, это больно, — пожурил он Джеймса, и крыса громко и согласно пискнула. Чинно вернувшись на свое место, он снова превратился в Питера. Питер потрогал языком чуть выступающие передние зубы и закончил:       — И тогда мы втроем пробираемся в Визжащую Хижину! А там уже будешь ты!       Ремус рассеянно кивнул. Ему все еще было не по себе от этой затеи. Конечно, все исследования, которые они нашли, в один голос (или вернее будет сказать — в одни буквы?) заявляли, что оборотни, как Ремус, хоть и бросаются на людей, совершенно безобидны для животных. А тренировки ребят по анимагии закончились полным успехом — они свободно обращались каждый в определенного зверя, так что, технически, должны были быть вне опасности. И все же Ремус тревожился. Когда его принимали в Хогвартс, он пообещал прилагать все меры для того, чтобы окружающие его люди были в безопасности.       — Ребята, вы… вы же помните, что вы не обязаны? Я имею в виду, — он потупился, — это может оказаться опасно. Да что там, это и есть опасно.       — Лунатик, это наш единственный шанс тебе помочь, — твердо сказал Джеймс. — Ты больше не будешь проводить полнолуния один в этом жутком доме. Мы будем с тобой. И это не обсуждается.       Сириус вместо слов потянулся, встряхнулся и легко обернулся огромным черным волкодавом. Прыгнув на кровать Ремуса и повалив его на спину, пес серьезно тявкнул — а потом вывалил из пасти розовый язык и принялся пытаться лизнуть хохочущего и отбивающегося Ремуса в лицо. Когда ему наконец это удалось, он снова тявкнул, уже довольно, прошествовал на свое место и превратился обратно в человека:       — Кажется, на этом наши прения закончены, господа Мародеры, — подытожил он ухмыляясь. — А раз такое дело, почему бы нам немного не поразвлечься и не навестить, скажем, слизеринцев? Где они там, Хвост?       — На третьем этаже, — с готовностью отозвался Питер и захихикал. Джеймс закатал рукава и схватил свою волшебную палочку:       — Великолепно, у меня давно руки чешутся проучить их за то, что они сделали с нашей командой во время последнего матча!       Он ткнул волшебной палочкой в карту и воскликнул:       — Шалость удалась!       Сон, несмотря на всю свою фантастичность, был таким реальным и правдоподобно точным, что Ремус понял, что это был сон, только проснувшись. За окном уже темнело — неужели он проспал весь день? Тело затекло от неудобной позы, и он со стоном выпрямил ноги. Двигаться по-прежнему не хотелось. От нечего делать Ремус принялся рассматривать свои кеды и нашивки на них, поражаясь умелым рукам Лили. Он не сразу заметил, что лампы в библиотеке как-то странно мигают, а по полу потянуло холодным сквозняком. Сквозняк стал сильнее, поднялся и заполз в уютное кресло, где еще оставалось немного тепла. Спину обдало каким-то необычным холодом: мерзла только поясница и немного ниже, словно кто-то ледяной рукой залез Ремусу в задний карман. Тут ему и вправду почудилось какое-то шевеление; он вскочил и сунул в карман руку. Там был платок Сириуса, белоснежный, с монограммой в углу. Правда раньше он весь целиком был в кармане, а теперь наполовину высунулся. Ремус удивленно повертел платок в руках, сложил и сунул его назад. Раздался звук, очень похожий на те, которые издают недовольно дующиеся девочки. Ремус помотал головой и ущипнул себя, но звук не исчез, напротив, стал громче. Потом к нему прибавился тихий-тихий шепот.       — Крошка Ви-и-илли-Винки хо-о-одит и глядит, — выводил шепчущий голос, — кто-о не снял боти-инки, кто-о еще не спит…       В этот момент Ремус понял, что сон оказался намного глубже, чем он подозревал. Он попытался вспомнить способы проснуться в таких ситуациях, но ему порядком мешал шепчущий голос:       — Спя-ят в конюшне ко-они, на-ачал пес дремать — то-олько мальчик Ба-арти не ложи-ится спать…       — Джонни, — заметил Ремус, оглядываясь в поисках источника этого бесплотного голоса. — Там не Барти, а Джонни — иначе рифмы не будет.       Голос фыркнул где-то у него над ухом, и, судя по звуку, его обладатель — или, вернее, обладательница, — должна была быть дюймов на пять-шесть выше него самого.       — Какой ты зануда. Вечно занудничаешь — тебе не надоело?       Воздух рядом с Ремусом вдруг начал… сгущаться. Ремус испуганно попятился, не отрывая глаз, и молча наблюдал, как из воздуха перед ним материализуется девочка в балахонистом платье, круглых толстых очках и с очень унылым лицом. Девочка была синеватая и полупрозрачная, а ноги ее не доставали до земли, и она парила в воздухе без какой-либо видимой опоры. В том, что Ремус до сих пор спит, не осталось никаких сомнений. Потому что все знают, что привидений не бывает.       — Да нет, не особо, — отозвался Ремус, решивший, что раз он до сих пор спит, можно не паниковать и не пытаться убедить себя, что ему все это просто мерещится. — Ты кто? И, прости за нескромный вопрос, зачем ты совала руки в мой задний карман? — неприличную шутку, почти сорвавшуюся у него с языка, Ремус в последний момент проглотил. Девочка продолжала таращиться на него с неприязнью.       — Это же очевидно, — сказала она капризным тоном. — Я хочу сделать петлю и повеситься, чтобы мои мучения в этом мире наконец прекратились!       Интересно, а бывают призраки, которые не знают, что они призраки?       — Извини, не хочу показаться грубым, но, разве… ты уже не мертва?       Если бы призраки умели краснеть от злости, эта девочка уже была бы похожа на помидор.       — И что? — взвизгнула она и топнула по воздуху ногой. — Если я мертва, нужно постоянно мне об этом напоминать и все портить?! Уже и помечтать нельзя! Давайте, смейтесь над несчастной Плаксой Миртл, разрушайте последнее, что осталось ей в этом унылом мире!       Закрыв лицо руками и всхлипывая, Плакса Миртл нырнула в воздух перед собой и пролетела прямо сквозь Ремуса. Ощущение было неприятное, как от холодного душа. Ремус передернул плечами. Девочка оказалось на редкость нервной — любопытно, откуда его подсознание ее вытащило… Впрочем, не все ли равно? Она ему снится, все это сон. И лучше бы ему проснуться. Не обращая внимания на всхлипы и подвывания Плаксы Миртл, Ремус вернулся обратно к креслу и забрался в него так же, как и раньше. Миртл еще какое-то время поскуливала, но, поняв, что на нее не реагируют, последний раз шмыгнула носом и подплыла к Ремусу.       — Дашь платок?       — Все еще хочешь повеситься? — уточнил Ремус, приоткрыв один глаз.       — Нет, задушу этой петлей Барти, — буркнула Миртл. Она уперлась в спинку кресла, и ее полупрозрачные локти слегка утонули в бархатной обивке.       Не думал, что у меня такое кровожадное подсознание…       — Что тебе сделал Барти?       — Раздражает.       — Не поспоришь, весомый повод, — пожал плечами Ремус. Немного подумав, он все же вытащил платок из кармана и протянул наверх. Платок плавно уполз из его пальцев. Он как раз успел найти странным то, что призрак так спокойно держит осязаемый предмет, хотя должен бы вообще-то пропускать руку сквозь него, когда Миртл снова заворчала:       — Ты какой-то странный.       — Да? — на этот раз Ремус открыл оба глаза и уставился на нее снизу вверх. — Это еще почему?       — Ты слишком спокойный для того, кто общается с призраком. — Миртл, теперь присевшая на спинку его кресла, выудила откуда-то еще несколько платков, среди которых Ремус узнал и свои. Она неторопливо принялась увязывать платки между собой. — Нормальные люди так себя не ведут.       — Не вижу смысла кричать и поднимать панику, — пожал плечами Ремус. — Если ты мне снишься, я рано или поздно проснусь.       Миртл уронила платки на ковер и снова топнула ножкой:       — Эй! Я тебе не снюсь! Я настоящая!       — Ну конечно, — пожал плечами Ремус, — если бы я был плодом чьего-то больного воображения, я бы тоже вовсю доказывал, что я существую.       — Я никакой не плод, хватит так говорить! — она оттолкнулась от спинки и свалилась вниз, пройдя сквозь кресло вместе с Ремусом, и тот снова содрогнулся. — Ты же чувствуешь, я вижу, ты все чувствуешь! Во сне так не бывает!       — Во сне-то как раз может быть что угодно, — спокойно возразил Ремус. — То, что он правдоподобен до жути, еще ничего не значит.       — Ну и как мне доказать тебе, что я настоящая? — сердито спросила Миртл. Ее настойчивость даже слегка раздражала.       Подсознание, из всех вещей в мире — почему капризная девочка-призрак? Просто почему?       — Да зачем тебе это? — непонимающе посмотрел на нее Ремус. Она надулась и скрестила руки на груди:       — Это оскорбительно, знаешь ли. Тебе понравилось бы, если бы тебя обозвали чужим сном?       Для неуравновешенной и весьма скандальной девочки лет четырнадцати-пятнадцати на вид она была достаточно рассудительной. Ремус сперва удивился этому, но потом вспомнил, что она все еще снится ему: он сам всегда полагался прежде всего на разум.       — Честно, не знаю, как тебе помочь, — развел он руками. — Ты призрак. Призраков не бывает. Хотя я даже знаю, откуда мое подсознание тебя вытащило: у нас в коридоре к душевым вечные сквозняки, и в том конце, где окно, постоянно шевелятся занавески…       — Правильно, потому что я их двигаю! Оттуда самый удобный вид на душевые, — Миртл неожиданно хихикнула, прикрыв рот полупрозрачной ладонью. — Если дверь приоткрывается, иногда тако-о-ое видно…       — А можно избавить меня от подробностей, которых ты все равно не знаешь и знать не можешь?       — Еще как знаю! А еще я знаю, что в этом доме куча тайных ходов — один буквально рядом с женским общежитием, ты вечно ходишь мимо него и даже не замечаешь!       — Ага, в ход пошли детективные романы, полезла в мою память, умно, — закивал Ремус. — Значит, ты плохо слушала мистера Реддла, когда он вчера говорил, что никаких ходов в доме нет.       — Да ну тебя! — совсем разобиделась Миртл, чья голова теперь торчала над ковром точно гриб. — С тобой совершенно невозможно разговаривать! Какой же ты зануда!       Еще немного посверлив Ремуса осуждающим взглядом, она погрузилась куда-то под пол и затихла. Ремус успокоенно закрыл глаза в надежде вскоре проснуться. Подтянув колени еще ближе, он сквозь дремоту (так вообще бывает — дремать во сне?) думал, почему Миртл такая странная. Ну он же сам себя не считает занудой? И вообще, он не зануда! Он просто любит точность, что в этом плохого?       Какое-то время вокруг стояла непроницаемая тишина — но когда Ремус уже начал беспокоиться, кто-то подбежал к нему и потряс за плечо:       — Лунатик! Эй, Луни, проснись!       Ремус протер глаза и с облегчением увидел склонившегося над ним Джеймса. Тот выдохнул:       — Ну наконец-то… Мы тебя несколько часов не могли добудиться. Приходим, а ты все спишь и спишь…       Что только подтверждает мою правоту. Призраков не существует, а эта девочка просто мне приснилась.       — Ты обед пропустил, — сообщил Джеймс. Ремус поглядел в окно, где уже стемнело, и прикусил губу.       — А ужин?       — Еще нет, но пропустишь, если не поторопимся. Ты серьезно проспал весь день? — спросил он, когда они выбрались из библиотеки.       — Да что-то усталость такая… — Ремус подавил зевок и потер глаза. — Весь день хожу как в воду опущенный.       — Не ты один, — без особой радости согласился Джеймс. — Я себя даже на зарядку подняться не заставил. Впервые в жизни, по-моему… Нехило нас вчера приложили.       И действительно, попало по всем — за ужином дети были еще более подавленные, чем за завтраком. Младшие не болтали и не шумели, ели через силу, кто-то и вовсе сидел перед пустой тарелкой. Ремус и сам чувствовал, что аппетита нет совсем. Он потянулся за хлебом, столкнулся с рукой Снейпа — и тот просто проигнорировал его. Даже, кажется, не посмотрел в его сторону. Лили, правда, пыталась бодриться, но было видно, что и она истощена — даже ее рыжие волосы словно бы выцвели и поблекли. Ремус подпер голову рукой и равнодушно водил пальцем по скатерти; даже когда он переглянулся с Дорой, внутри у него что-то лишь слабо затрепыхалось. Он чувствовал себя пустым, как выпотрошенная рыба.       — Что-то душновато… — вяло пробормотал Джеймс. Он встал, собираясь приоткрыть окно, но Дора слабо проворчала:       — Ничего не душновато, не надо пускать сквозняк, вам, англичанам, лишь бы открыть все окна.       Джеймс что-то недовольно пробормотал — должно быть, протестовал против звания англичанина, — но тоже не очень-то бурно. Вскоре он поднялся из-за стола и тихо ушел. Это наконец расшевелило Ремуса: в нем заворочалась тревога. Уж не обиделся ли?.. Он почти торопливо выбрался из столовой и увидел Джеймса стоящим возле приоткрытой входной двери. Снег заносило внутрь, на коврик, но Джеймс почти блаженно улыбался. Ремус подошел поближе:       — Что ты делаешь?       — Нюхаю, — отозвался Джеймс с полуприкрытыми глазами. — Ты сам понюхай.       — Что именно?       — Ночь, — Джеймс положил ладонь ему на макушку и подтолкнул к щели. — Чуешь, как пахнет?       Ремус сперва и не понял, о чем он болтает, но потом случайно повел носом — и глаза у него распахнулись сами собой от шока. Ночь действительно пахла. Легкий морозец был на запах словно бы слегка щиплющий нос, как пузырьки газировки или ментоловая резинка, а к нему примешивался тонкий и влажный аромат укутанных снегом кустов и замшелых кирпичей. Ремус принюхался лучше, даже заглотнул воздуха, точно мог попробовать его на вкус. В тяжелой голове прояснилось, он выпрямился и задышал глубже, понимая, почему Джеймсу было душно. Стены не давали вдохнуть полной грудью, ограничивали — а за дверью была свобода, была искристая холодная ночь, где не было рамок и запретов. Ремусу на секунду захотелось сбежать туда прямо так, без куртки, потеряться в бесконечном лесу и дышать, дышать, дышать… дышать свободно.       — Чего это вы тут делаете? — к ним, лениво переставляя ноги, приблизился Сириус, и Ремус с Джеймсом чуть ли не вытолкали его из дома на крыльцо. После первого же вдоха глаза у Сириуса заблестели знакомым проказливым блеском. Он привалился к стене с наружной стороны и мечтательно уставился в лес.       — Нам ждать экспромта, господин поэт? — шутливо поинтересовался Джеймс, на что Сириус хмыкнул:       — Только не говори, что тебе не хочется побродить в такую погоду по ночному лесу. Или что, испугался волков? — тут он обернулся на Ремуса, но Ремус усмехнулся:       — Тогда мне надо пойти с тобой, чтобы они увидели вот это, — он ткнул пальцем в самый широкий шрам, пересекавший его переносицу, — и в страхе разбежались. А еще нам надо закрывать дверь и сваливать отсюда, потому что, судя по звукам, сюда идет Барти.       Они втроем прикрыли дверь и тихонько направились в сторону лестницы, чему-то глупо посмеиваясь. Теперь Ремус узнавал своих друзей и самого себя — с него наконец свалилось мерзкое оцепенение, не выпускавшее из своих лап весь день, и он мог расправить плечи.       — Ты был прав, — обратился он к Джеймсу, когда они вышли на площадку их общежития, — в доме и правда душно. Воздух словно давит.       — Не знаю, как вы, а я сегодня сплю с открытым окном, — заявил Джеймс. — И вам советую, в такой духоте не уснешь.       Ремус невесело рассмеялся:       — Тогда я ночую в твоей комнате. У меня невозможно открыть окна — ветер заносит запах серебра от решетки.       — Тебе все еще так плохо от него? — на лице Джеймса мелькнула обеспокоенность. — А может, сейчас уже легче?       Как выяснилось спустя минуту, легче было ненамного. Едва Ремус распахнул окно, в нос ему ударил ледяной и острый запах, от которого тут же захотелось чихнуть.       — А может, у тебя просто аллергия на серебро? — предположил Сириус.       — Это очевидно аллергия, — проворчал Ремус, поворачивая оконные задвижки, — только из-за моего диагноза она принимает очень извращенные формы. И она есть у всех оборотней, мне не одному так повезло.       Джеймс задумчиво посмотрел на окно, переглянулся с Сириусом, но ничего не ответил. Когда они ушли, Ремус в порыве вернувшихся эмоций забрался на кровать с книжкой, заданной на каникулы мисс Синистрой. Он зачитался и не заметил, что уже давно миновало время отбоя. В доме не было слышно ни шороха, тишина была почти торжественная. Стараясь двигаться бесшумно, чтоб не разбудить спящих соседей, Ремус разобрал постель и достал пижаму. Какой-то предмет в заднем кармане сдвинулся и неудобно упирался в кожу; Ремус вытащил из него свой мятый клетчатый платок и сунул его в шкаф, чтобы не потерять снова. Тут за дверью раздались шаги, и он с досадой цокнул языком. Наверное, все-таки кого-то разбудил. Хотя, может, этому кому-то просто не спится?..       Шаги замерли у его комнаты. Ремус насторожился и тихо подкрался к двери. Послышался скрип замка. Он был подозрительно знакомым. Дверь без единого звука повернулась на петлях, и Ремус увидел Сириуса и Джеймса, а за их спинами — еще и Питера. Все трое были одеты по-уличному, Джеймс держал в руках его куртку и ботинки, которые немедленно пихнул Ремусу с шепотом:       — Одевайся, быстрее!       — Что за… — Ремус от неожиданности едва сумел поймать ботинки. — Сохатый, что происходит?       — Мы идем гулять в лес, — ухмыльнулся Сириус.       — В с ума сошли?! — зашипел на них Ремус. — Так же нельзя, это же полное безумие!       — Ну-ну, мистер Важный Староста, не ворчи, — Сириус успокаивающе похлопал его по плечу, чем только больше распалил. — Давай, натягивай свой самый теплый свитер, и топаем, а то мы сейчас сваримся.       — Кажется, тебе хотелось в лес? — Джеймс приподнял бровь, глядя на Ремуса. Тот нерешительно посмотрел на забранное решеткой окно и вытер пот со лба. В комнате было невыносимо душно.       — Как мы выйдем? — спросил он, вытаскивая из шкафа свитер и теплые брюки. — Входная дверь на ночь заперта.       — Зато наши окна — нет! — Сириус так и сиял от предвкушения.       — Спустимся по дереву, — пояснил Джеймс. Он вытащил из кармана кепку Ремуса и протянул ему. — Готов, Лунатик?       Ремус надвинул кепку на затылок:       — Готов, Сохатый.       Он страшно боялся, что их поймают: сперва Сириус долго копался в замке его двери, закрывая ее снаружи, потом они не могли подсадить Питера, чтобы тот ухватился за правильную ветку и не обломил ее. Но их не поймали. Когда Джеймс, шедший последним, с ловкостью кошки прополз по веткам и мягко спрыгнул в снег, Ремус почувствовал, что все время до этого он почти не дышал.       Они медленно, держась в тенях, добрались до закрытых на ночь ворот, по очереди перебрались через решетку и сразу свернули с дороги в лес, теряясь среди деревьев. Шли молча — говорить все будто бы боялись. Воздух в лесу звенел от мороза и тишины. Ремус стащил перчатку, наклонился и голой ладонью набрал пригоршню снега. Снег пах ночью, немного мхом и прелыми слежавшимися листьями. Он таял в пальцах, принимая форму полукруглого комочка, и Ремус, взвесив его, запустил этот импровизированный снежок прямо в шапку Сириуса.       — Эй! — громко возмутился Сириус, и его голос словно бы разрушил какие-то чары, наложенные на лес. Внезапно его стало слышно. Потрескивали от холода ветки деревьев — скр-р-р, скр-р-р, — с шорохом осыпался с них снег — шурх-шурх-шурх, — вполголоса переговаривались над головами ночные птицы — чив-чив, чив-чив… Лес тоже дышал полной грудью, свободный, никем не ограниченный. Слушая это размеренное спокойное дыхание, Ремус поднял голову и уставился на небо, на котором россыпью бледных точек виднелись звезды. Ему показалось, что лес его тоже слышит и дышат они в одном ритме. Он так и видел, как лес застывает на бумаге стройным переплетением линий и штрихов и решил, что обязательно, обязательно-обязательно зарисует его, когда вернется — даже достанет по такому поводу тушь.       Где-то рядом Сириус, выудив весь снег, попавший ему за шиворот, огляделся и, недолго поразмыслив, избрал объектом своей страшной мести Джеймса. Джеймс избежал прямого попадания снегом в очки только благодаря своей быстрой реакции. И в долгу не остался. Битва закипела не на жизнь, а на смерть. Ремуса моментально в нее втянули, и ему пришлось расплачиваться за первый снежок. Прячась за дерево и заталкивая туда же неуклюжего Питера, он принялся вытряхивать снег из карманов куртки и между делом спросил:       — Тебе не страшно?       Питер, держащий у груди руки с переплетенными пальцами, посмотрел на него, выглянул из-за дерева и моментально получил по носу. От неожиданности он вздрогнул и шлепнулся на землю, но тут же неуверенно улыбнулся:       — Да нет… с вами не страшно. После панков-то.       Ремус усмехнулся и протянул ему руку, помогая подняться.       — Ты очень смелый, Питер, ты знаешь? Я… я, наверное, никогда не встречал настолько храбрых людей.       Питер неловко покраснел — но тут же округлил свои и без того круглые голубые глаза и пропищал:       — Берегись!       — Пр-рямой наводкой по врагу пли! — провозгласил в ответ Джеймс, и два снежка почти одновременно врезались обернувшемуся Ремусу в живот. Ремус ощутил, как распаляется от азарта. Метким броском он сбил с головы Сириуса шапку — и бросился бежать вглубь леса. Снег оглушительно хрустел под ногами, слабо подсвеченные луной деревья выплывали навстречу из мрака и скрывались за спиной. Ремус бежал и бежал, подставляя лицо холодному воздуху. Он вдруг засмеялся — и его смех частой дробью рассыпался по голубому от теней снегу и тоже заискрился как этот снег.       Ремус чувствовал, что эта радость, внезапная и легкая, бурлит и пузырится у него внутри как газировка. Он снова ощущал себя самим собой — Ремусом, Лунатиком, у которого были самые замечательные, самые сумасшедшие друзья на свете, снова рисковавшие ради него. Он не просил их, но они взломали его клетку и вытащили его на свободу — и теперь он смеялся, запрокинув голову к бездонному звездному небу, глубоко дыша в такт спящему лесу, и был абсолютно, совершенно счастлив.       Друзья нагнали его, Джеймс не успел затормозить, и они вчетвером повалились в снег. Ремуса придавило сразу Сириусом и Питером, и пока он со смехом пытался выползти из-под них, Сириус и Джеймс уже успели затеять потасовку. К тому моменту, когда они из одной шумящей, визжащей, ругающейся и хохочущей кучи разделились на четырех отдельных человек, каждый нахватал себе снегу и в рукава, и за шиворот, и в ботинки. Джеймс просмеялся и заметил, оглядываясь:       — Похоже, мы заблудились.       — Да ладно, — беспечно отмахнулся Сириус, — по следам найдем дорогу. Сомневаюсь, что тут бродит кто-то кроме нас.       Он подскочил и, порывшись в карманах, вытащил маленький фонарик. Желтый луч разрезал темноту, выхватив на снегу их следы, теряющиеся в темноте, а в противоположной стороне — какую-то большую черную тень. Сириус потер руки:       — Кто готов к приключениям?       Питер неуверенно изучал темную громаду, привстав на носки, и уточнил:       — А если это лось?       — Давно зашевелился бы от криков и света, — тоном знатока возразил Джеймс. — Скорей всего, это какой-то брошеный охотничий домик или навроде того.       У них впереди была вся ночь. Они переглянулись. Сириус с фонариком двинулся первым. Ремус шел замыкающим и поглядывал по сторонам. Просто на всякий случай. Теперь деревья двигались им навстречу медленно и оттого казались почти угрожающими. Показавшийся за ними огромный дом и правда походил на притаившегося в чаще чудовищного зверя: разбитые стекла в ослепших глазницах окон, ощерившееся выломанными досками-зубами крыльцо. На свет фонарика внутри никто не зашевелился; очевидно, дом давно запустел. Кое-как перебравшись через крыльцо, мальчишки совместными усилиями распахнули дверь.       На втором этаже были выбиты почти все окна, но здесь их сохранилось больше, а дыры и щели были заткнуты. В огромном камине, где, вероятно, можно было бы разместить маленький оркестр, под снегом еще виднелись давно размокшие угли. Даже осталась какая-то насквозь пыльная грязная мебель, вроде дивана и пары стульев. Сириус посветил фонариком по комнате, выхватил сбившуюся в угол грустную стайку пустых бутылок и заметил:       — Видимо, в теплое время тут прятались бездомные.       — Или наркоманы… — неуверенно протянул Питер, поддев носком сапога пустой шприц. Джеймс тут же строго предупредил его:       — Не трогай, он может быть спидозный.       Угроза подействовала так хорошо, что Питер попятился и прижался к Ремусу. Тот, задрав голову, изучал потолок: на нем были какие-то следы живописи или фрески, в темноте хорошенько не разглядишь. Дом, несомненно, раньше принадлежал кому-то богатому. Он вспомнил, что услышал от миссис Руквуд о Гонтах, родственниках матери мистера Реддла — они жили в лесу. Может, это их дом?       Сириус между тем продолжал рыскать по большой комнате, в которой они оказались, освещая фонариком какие-то мелкие подробности. Высунувшись из окна, он сообщил:       — С той стороны озеро, смотрите!       Заключенное в плоские берега, на которых высилось несколько занесенных снегом валунов, озеро было неправильной формы и напоминало какое-то животное, однако, как бы Ремус ни старался, угадать, какое именно, он не мог.       — На волчью голову похоже! — вдруг выдал Питер. Ремус присмотрелся и протер глаза:       — Да ну, вовсе нет.       — И правда похоже, — хмыкнул Сириус. — А-а-у-у-у!       Он шутливо завыл, тоненько и скуляще, чем знатно повеселил Джеймса и Питера. Ремус закатил глаза:       — Волки не так воют.       Не став дожидаться ответной реакции, он поднял голову и издал громкий глухой вой: уж что-что, а выть его внутренний Волчище умел просто превосходно. Друзья уставились на него с уважением.       — Ты где так научился? — спросил Джеймс, когда Ремус закончил. Тот усмехнулся.       — Мастера не раскрывают своих секретов.       Джеймс и Сириус попробовали ему подражать, но у Джеймса вскоре захрипело в горле, а Сириус все равно сбивался на какой-то визг.       — Вы бы потише, — нервно заметил Питер, — а то в городе еще услышат.       — Ага, они подумают, что тут завелись завывающие призраки, — хихикнул Сириус. — Название выдумают какое-нибудь зага-а-адочное, вроде Пугающего поместья или…       — Визжащей хижины, — тихо сказал Ремус. Только сейчас его чуднóй сон начал обретать какой-то почти пророческий смысл.       — Визжащая Хижина? — переспросил Сириус, а потом покачал головой. — А мне нравится! Пусть они думают, что тут воют привидения, а это будем мы! Да, Сохатый? Сохатый?       Джеймс отвлекся и уже вовсю отдирал со стены расслоившиеся обои.       — Тут какая-то щель, — пробормотал он увлеченно. — Интересно, что там… Бродяга, мой нож еще у тебя?       Когда Сириус вытащил нож из кармана куртки, у Ремуса на секунду остановилось сердце. Он смотрел, как Джеймс раскрывает лезвие, и мысленно готовил себя к тому, что ничего не произойдет.       Но когда ничего не произошло, и нож остался обычным перочинным ножом, Ремус ощутил себя словно бы обманутым. И, как тут же оказалось, не он один.       — А как же… как же меч? — спросил Питер растерянно, и Сириус от него отмахнулся:       — Боже, Хвост, успокойся уже, не было никакого меча, нам все привиделось!       — Ну сам подумай, Питер, — терпеливо сказал Джеймс, — не может же такого быть, верно? Мы просто начали шуметь, кричать, панки решили, что мы чокнутые, и убрались.       — Я держал его в руках! — спорил Питер, весь побелев от волнения, но не отступаясь. — Мне не могло привидеться такое!       — Лунатик, ты же у нас разумный, ну объясни ему ты, а?       Питер уставился на Ремуса с надеждой. Ремус ощутил болезненный укол совести.       — Ну, Пит… ты же понимаешь, что так не бывает, правда? — спросил он мягко. — Нож не может за секунду превратиться в огромный меч…       Не может, да — но в том-то и дело, что этот смог. Ремус ведь сам держал меч, он помнил, какой он был тяжелый и скользкий от снега. Он знал, что так не может быть — и однако помнил, что оно было. И, поскольку он всегда руководствовался здравым смыслом, рациональное объяснение было одно: это действительно была просто массовая галлюцинация. Или они все просто рехнулись.       Питер вздохнул и принялся пальцем на запотевшем стекле уныло чертить что-то похожее на меч. Ремус ощутил новый укол, посильнее, и отвернулся. Джеймс с преувеличенной энергией стал ковыряться в щели и вытащил оттуда слипшуюся и поплывшую газету. Страницы в середине, только каким-то чудом не слипшиеся от влаги, он, несмотря на ворчание Сириуса, сунул себе в карман. Стрелки часов перевалили за половину четвертого, и решено было потихоньку двигаться домой. Обратно шли куда медленней, проверяли следы. Лес все не кончался. Несколько раз им казалось, что за деревьями мелькает что-то похожее на поместье, но стоило приблизиться, и все оказывалось игрой лунного света. Питер уже начинал нервничать, но Сириус, упрямо сминая снег, топал вперед с фонариком в вытянутой руке. Ремус придерживал запыхавшегося Питера за плечо: тот проваливался в снег глубже всех вяз в нем.       Впереди снова что-то мелькнуло, еще ярче чем раньше. Сириус ускорил шаг. Ребята поспешили за ним. Они почти бегом выбрались на полянку и заозирались по сторонам в поисках света.       — Так-так-так, — раздался вдруг тихий голос из-за ближайшей сосны. Под лунный свет вышел Барти, держащий в руках большой старинный фонарь. — Воем на луну, джентльмены?       «Джентльмены» переглянулись, и Джеймс бодро отрапортовал:       — Никак нет, сэр!       — Зря, — Барти покачал головой, — очень зря. Советую начинать.       Он развернулся и молча направился в ту же сторону, куда шли ребята. До самого дома он не произнес ни слова. Следя, как они расходятся по спальням, Барти почти ласково пожелал им спокойной ночи и удалился.       Утром наказания не последовало. Ребята ждали выговора, порки, криков, игнорирования — да чего угодно. Но Барти делал вид, что все в порядке.       — Может, он ждет, что мы не выдержим и сами к нему прибежим с воплями: «Да накажите нас уже»? — предположил Джеймс за обедом, когда Барти как ни в чем не бывало пожелал всем приятного аппетита, глядя прямо на него.       — Если так, ему придется очень долго ждать, — ухмыльнулся Сириус и увел у Ремуса из-под носа самый аппетитный кусок печенки с блюда. Тот закатил глаза:       — Не обольщайтесь. Он просто оттягивает момент своего торжества.       И снова оказался прав. Вечером, перед самым отбоем, Барти отловил их. Дружески улыбаясь, он сообщил:       — Давайте быстренько в душ и возвращайтесь сюда. Даю вам десять минут.       Ремус ощутил в животе недовольное ворочанье, и посмотрел на остальных. Они выглядели не лучше. Джеймс все же рискнул спросить:       — А зачем?       — Ну как же! — Барти всплеснул руками. — Раз вам так не хватает прогулок на свежем воздухе, этого нельзя так оставлять! После вечернего душа пройдемся с вами как есть, в пижамах, босиком, по лесочку. Будем оздоровляться!       — А я сплю голышом! — моментально вывернулся Сириус.       — Так и быть, разрешаю прикрыться полотенцем. Давайте, время пошло!       В глазах у него была такая лютая стужа, что спорить никто не решился. Мальчишки все вместе двинулись к душевым. Питер выглядел сильно напуганным.       — Не бойся так, — Ремус похлопал его по плечу, — он не настолько безумен… наверное.       Питер кивнул, но крайне неуверенно.       Даже в длинной пижаме было холодновато, и Ремусу было больно смотреть на Джеймса, спавшего в трусах и футболке. А вот Барти — крайне радостно. Бойко, как мама-наседка, ведущая цыпляток на прогулку, он прошествовал по лестнице и распахнул входную дверь:       — Прошу! Все вперед, на снежок!       С лестницы на мальчишек таращились остальные. Лили одергивала халатик и нервно кусала губу, а Дора выглядел так, словно сейчас лично свернет Барти шею. Зато Снейп явно наслаждался происходящим. Ремус одернул рукава своей пижамной куртки, из которой давно вырос, посмотрел на Барти, и решительно зашагал к дверям. В лес их Барти не загонит, верно же? Ну, поводит вокруг дома, поунижает, и все. Ничего страшного… Он вышел на крыльцо, и босые ноги тут же закололо от мороза. Барти приподнял бровь, все так же улыбаясь. Ремус на валлийском тихо послал его в места, где никогда не светит солнце, спустился по ступенькам и замер на последней. Ничего, ничего, это не смертельно, Барти первый пострадает, если они схватят воспаление легких…       — Мистер Крауч, что вы делаете?! — взвизгнули у него за спиной. На крыльцо вылетела Чарити, чуть не сбившая Барти в сугроб. — Вы сошли с ума!       Барти закатил глаза:       — Миссис Бербидж, вы правда думаете, что я вывел бы детей босиком на снег?       Вообще-то… да. Потому что именно это ты сейчас делаешь.       — Я проводил воспитательный момент, который вы мне безнадежно испортили, — важным тоном заявил Барти и посмотрел на Чарити с упреком. Потом не без досады махнул рукой, давая Ремусу знак вернуться в дом. — Что ж, мальчики, надеюсь, это заставит вас сделать выводы. Смотрите, чтоб я на ваши окна не поставил решетки, Джеймс…       Его очень неприлично не стали дослушивать и рванули наверх, Ремус первым влетел в свою комнату и принялся рыться в чемодане в поисках теплых носков.       — Да он совсем крышей поплыл! — ругался Сириус, ежась и запахивая свой халат. — У него просто шарики за ролики уже заезжают!       — Если после такого у Лунатика завтра подскочит температура, я лично пойду жаловаться Реддлу, — Джеймс натянул свитер и мрачно уставился в сторону лестницы. — Мы, может, и начудили, но он не имеет права выкидывать такое…       — Н-да… — Сириус сунул руки в подмышки. — Кажется, я понимаю, почему мадам Помфри от нас свалила.       Ремус, слушая их, наконец отыскал носки и поднялся.       — Это все, конечно, очень грустно, — согласился он и пожал плечами, — но я лично ни о чем не жалею. Я бы все повторил, а вы?       Да, то непередаваемое чувство свободы в лесу, когда он смотрел в бездонный колодец ночного неба и смеялся, однозначно стоило того, чтобы пройти через все это снова. Джеймс и Сириус посмотрели на него как на идиота.       — Спрашиваешь еще, — фыркнул Сириус, — конечно!       — Тогда, — Ремус улыбнулся, — я считаю, что шалость удалась.