Дата его смерти

— Ну чё ты, Оливер, поник-то?

      Зип пихнула своего друга в плечо, довольно скалясь. Оливер наконец перестал смотреть на солнечных зайчиков в тёмных уголках помещения, переключая внимание обратно на пространство кабинета. Стоять у первой парты среднего ряда и мирно наблюдать за своими одноклассниками до сих пор являлось чем-то непривычным. В конце концов, на дворе конец мая: давно распустились пышные лилии с голубыми гортензиями, а вместе с тем сверкали на горящем солнышке всевозможные агавы. Сквозь жалюзи в класс вызывающе проникали лучики света, играясь сказочными переливами на полу; Лиззи и Петуния обшикали конец класса духами, из-за чего резкий запах парфюма доходил до всех присутствующих и дурманил разум, играя дуэтом с неизбывной жарой. Тройка друзей махала ладонями, дабы отогнать медоточивость фиф, но по итогу неприятно поморщилась.       — Да потому что тут духов больше, чем кислорода на Земле, — Оливер взял ближайшую тетрадку со стола и затряс ею перед лицом, обдавая мордашку холодком.       — Э, на меня тоже помаши, — Зип подтолкнулась к плечу Оливера и вскинула голову, возвращая шее свежесть.       — А я? — Эдвард потянулся к друзьям и провёл пятернёй по затылку, собирая всю влагу.       — Да куда ж ты денешься, горе луковое.       Лиззи и Петунию, казалось, нимало не волновала травля одноклассников едким и резким запахом приторных сладостей, что они по распродаже раскупили в дорогой парфюмерии. Вместо этого они делали снимки на задних партах, которые позже выложат в сеть с надписью «Сразили всех наповал». Да уж. Оливер, Зип и Эдвард уж точно поражены недуманым нападением, однако всё же попытались отвлечься от смеси химии с тридцатью градусами жары. Несмотря на то, что лёгкие слиплись, Оливер вдохнул побольше воздуха и неспешно пощупал кончики своих коротких волос.       С момента его стрижки прошло не так уж и много времени. Тяжело было привыкнуть к новому имиджу, однако он явно пошёл на пользу. Зип с Эдвардом сразу похвалили Оливера за такое решение, ведь с короткими волосами управиться легче — с особой горячностью это подтвердил Эдвард, что буквально ныл о своих ежедневных колючках вместо превосходных локонов. Оливер понял: длинную причёску он уже никогда не вернёт. Играться с прядкой волос самостоятельно оказывается намного приятнее, чем чужое прикосновение ледяных ладоней по кремовому хвостику с бантом на конце.       Из-за вороха скреплённых бумаг в лавандовой обложке перья на макушке Оливера невольно колыхались. Красное, облитое бежевыми и тёмными красками, оказывалось чуть меньше синего пёрышка, что вмещало в себя оттенки первого элемента цветастых аксессуаров. И знакомых аксессуаров. Интересно, если бы Энгель узнал, что после своей смерти стал настолько важным воспоминанием, что теперь живёт на чужой головушке, был бы он счастлив?       Оливер надеется, что тот видит сдержанное обещание; сдержанную клятву, которую парень будет сохранять до конца своих дней.       — Эй, Оливер, — Зип легонько пнула Эдварда своим здоровенным хвостом, из-за чего тот дёрнулся и вопросительно посмотрел на подругу. Та махнула в него хвостом повторно, и только после этого учёного ярко осенило. Физик подбежал к своей парте, вытаскивая из рюкзака сувенирное нечто, — я тут вспомнила кое-что… Мы для тебя подарок подготовили.       — Подарок?       — Ага.       — А в честь чего?       — Ой, да мы и сами без понятия, — продолжала Зип, пока брала подарочную коробку в руки, что передал ей Эдвард, — просто захотели порадовать тебя после всех тех событий, что ты пережил. Вот, — она протянула синюю упаковку с оранжевым бантиком, — держи.       Оливер поспешно взял коробок в руки и по привычке покрутил. Если провести по картонке пальцем, то поверхность окажется гладкой и атласной; бантик при каждом потягивании становился шероховатым и неровным. Развязывать его оказалось ещё труднее и непосильнее, ибо затянули ленточку туго. Благо, спустя двадцать четыре секунды страданий и помощи двух друзей, гладь открылась, потому парень взял в ладошку… Пурпурное мыло. Нежное, аккуратное и опрятное.       — Это мыло со вкусом фиалки, — пояснил Эдвард, гордо выпрямляясь, — мы тщательно подбирали.       Пока Оливер стоял с кристальными слёзками в уголках глаз, Зип поспешила подойти к столу учителя и взять тройку пластиковых стаканчиков. Их классу посчастливилось урвать кулер с водой ещё парочку лет тому назад, чем ученики активно пользовались. Особенную популярность напиток брал после уроков физкультуры, где из целиком собравшегося девятого класса собиралось большущее столпотворение к святым источникам. Зип тоже часто пользовалось техникой, однако сейчас оно возымело несколько иную причину для питья. Победно укладывая стаканчики в обе руки, девушка вернулась к компании и протянула каждому по напитку, а затем торжественно вознесла стопку к небу.       — За расставание с Алисой! — воскликнула она, отчего тост подхватила и мужская часть компании.       — За расставание с Алисой!

***

      — Оливер, всё будет хорошо, — Зип положила руку на плечо друга, слегка стискивая. Эффекта этот жест не произвёл, поэтому девушка продолжила: — она тебя не разорвёт. А если такое случится, то мы отомстим за тебя и замочим эту бешеную. Ты только громко кричи, чтоб мы точно тебя услышали и на помощь прибежали.       После смерти Энгеля прошло девяносто пять дней — Оливер считал. Дата календаря показывала третье января: каждый в этом мире живущий лежит где-нибудь у подъезда и пытается оклематься после начала нового года, роняя во сне стеклянную бутылку с опустошённым вином. Компания Оливера пьяницами не была, а потому специально пришла в школу на каникулах. Была причина. Парень грезил об этом дне уж слишком долго, однако пора воплотить все мечты в реальность.       Пора расстаться с Алисой.       Эта синяя дверь впереди внушала только ужас. Глаза открывать не хотелось. Было ощущение, что веки налиты свинцом. Шагать к комнате и подавно чудовищная идея, но пора бы, наконец, повзрослеть. Девятый класс уже… Надо ему образумиться; полностью понять, что Алиса являлась омерзительной жутью, на обложку которой купился Оливер, боготворя каждое её действие и хотелку. Вариант реже приходить к Алисе тоже имел место быть, чем Оливер первое время пользовался… Но пользовался до тех пор, пока чудовище не стало выходить из комнаты и самостоятельно ловить бедных школьников на ходу, ломая им кости на глазах маленьких детей. Несмотря на дикое желание убежать от школы в заснеженный лес и больше никогда не видеть Алису, Оливер чувствовал, что обязан приходить к ней хотя бы для того, чтобы первое полугодие обошлось без излишне частых догонялок монстра за учениками бумажной школы.       Ему не хотелось к ней идти, но это был его долг. После смерти Энгеля он стал таким же слабым и никчёмным, самодовольно притворяясь перед Алисой, что кончина возлюбленного никак на него не повлияла. А потом ему доводилось слушать о том, что страх всей школы сумел наткнуться на труп Энгеля в свой день рождения.       Стоит ли говорить о том, что после такой встречи от его тела остались лишь останки?       Она растерзала грудную клетку юноши, выворачивала толстую кишку в кровавый бантик, снимала шкуру и пыталась добраться до разбитого сердца… Но вместо разочарованных ошмётков она лицезрела целый и невредимый орган, что намекал лишь на давние трещины от обиды, тоски и досады, которые, как оказалось, быстро зажили и затянулись более приятными чувствами. Алиса такого поворота не ожидала, склонив голову набок, подобно хищному зверю. Будто она действительно не понимала, что к чему. Будто действительно поддавалась животным и демоническим инстинктам, отрывая и глотая аорту. Как выяснилось позже, от сердца осталась лишь лужа крови, которая до сих пор находится на полу того самого коридора смутным и неотстирываемым пятном.       Как же принцесса благодарила Оливера за долгожданный обед, а парень стоял столбом и не мог шевельнуться, чувствуя, как пропадает смысл его жизни.       Но ведь это поступок слабого человека, да? Самоубийство — не выход. Надо жить. Процветать. Расти. Нужно просто осчастливить.       Ввиду этого Оливер взялся за ручку. Крепкое сжатие не дало ничего, помимо скрипящих звуков старой и трясущейся дверцы. Распахнуть страх каждого школьника и учителя этого заведения было тяжело, туго и тошно, хоть об стенку бейся. Однако парню стоило ловко подавить противные чувства, гложущие его изнутри: методом проб и ошибок Оливер выбрал быть тем, кто прекратит измываться над чужими жизнями. Он побарабанил подушечками пальцев по тёплой и влажной ручке, тревожно проехался ладошкой по поверхности, а затем резко открыл перед собой тёмное пространство.       Зип, вероятнее всего, прямо сейчас грызла и без того короткие ногти, а Эдвард стоял в гнетущем напряжении и надеялся, что от страха волосы не растолкались пуще прежнего, делая из учёного трусливого ёжика. Оливер на друзей в эту минуту не рассчитывал, поэтому если он подохнет вместе с остужающими кровь криками, то запомнится для остальных немыслимым позором. Думать об этом поздно. Парень отогнал инстинктивный приступ страха подальше от желудка и сделал шаг вперёд. Он знал, что Энгель бы восхитился перевоплощению и восхвалял цветастый образ, однако от отражения в зеркале парню хотелось разбить свои костяшки об стекло. Весь его облик напоминал ему самому же моменты, проведённые с Алисой, и данный фактор ударял по каждой клеточке тела, удаляя ядрышко.       Но он следовал правильному решению. Парень шагал навстречу девушке, к которой с недавних пор приходил не слишком часто в целях перестать навещать от слова совсем. Такие провокации резво ударяли лезвием по голодной душе Алисы, вытаскивая тесак из раны при каждом заходе в комнату. Однако порезы от Оливера не доставляли столь ужасной тревоги, сколько мог доставить полный дикости взгляд монстра в запертой комнате.       — Привет, Алиса. Нам… — голос внезапно осип, из-за чего пришлось прокашляться пару разков в кулак, дабы выровнять тон. — Нам нужно поговорить.       Лёгкий наклон головы указывал на то, что девушка слушает. Оторопь заглушила все положительные эмоции, но парень попытался прикрыться фальшивой грустью на лице, затмевая мрак от следующих речей. Парень давно усвоил, что в импровизации он не промах, но ситуация была донельзя важной и требующей тщательной подготовки. Робость, к сожалению, не осталась незамеченной, из-за чего Алиса решила поторопить боязливость возлюбленного.       — О чём, Оливер?       — Я, эм…       — Что?       Ну нет, только не говорите, что в горле снова ком… Сколько времени это будет продолжаться? Месяц? Два? А может год или все десять? Оливеру изрядно надоела стенка в голосовых связках, а потому он молниеносно среагировал на образование препятствия и сглотнул все сомнения и панику. Это, на удивление, отлично помогло, из-за чего Оливер не потерял ни минуты на раздумья: тот стал тараторить Алисе быстро и во всю грудь ту самую правду, которую стоило раскрыть ещё в начале первого полугодия. У парня и так всё отобрали, так разве есть что ещё терять? Движимый скорее тревогой, чем гневом, парень высказал накопленное честным трудом несчастье и горе. Сложно ли это было?       Ну… Как сказать…       — Алиса, мы расстаёмся! Не важно, что ты там хочешь сказать или возразить, это моё окончательное и хорошо взвешенное решение. Я долго думал над этим и не стесняюсь говорить о погасших чувствах, так что пойми меня и остывшую любовь. Ты была хорошей девушкой и всё такое, однако я вынужден уйти, прям как… В общем, не знаю, в закат. Спасибо за время и крутых насекомых, я пошёл, пока-пока!       Дверь вмиг захлопнулась. Алиса скептически изогнула бровь, однако этого Оливер не увидел. Весь в тряске и дрожи, тот вылетел из комнаты пулей, удерживая её спиной и обеими руками, будто монстр прямо сейчас побежит за бывшим возлюбленным и станет молоть в порошок по стенке. Он дышал так, словно пробежал целый марафон, а на финальном выдохе неуверенно произнёс недоумевающим Зип и Эдварду:       — Фух, ну, вроде получи…-       Ага, размечтался. Оливер вроде не в сказке находится, а в ужасной и пытливой правде, что прямо сейчас удерживает его тело щупальцем, отталкивая от двери быстрым открытием комнаты. Тройка друзей враз обрела цвета, а Алиса вытянулась из покоев огромным чёрным силуэтом, глядя на Оливера убийственным взором.       — Повтори, — от такого требования у парня выступил противный жар, дурманя голову болями и мигренью. Просьба из её уст звучала как приказ… Впрочем, это и было самым злокозным приказом, что только мог услышать Оливер за всё своё грязное существование. Почувствовав надлом в чужой интонации, парень страшно поколебался в ответе.       — Я…       — Ты?

Нет.

Он не должен колебаться.

Почему?

Потому что это ради других.

Это ради самого себя.

Это ради Энгеля.

Ради Энгеля он готов на любой кошмар, не так ли?

Так пусть он позволит себе вкусить свою же кровь и увидеть собственное сердце на кафельном полу. Даже если он умрёт, то это было ради Энгеля.

      — Я тебя больше не люблю, — сумел выдавить из себя Оливер вполне уверенным голоском, и уверенным было не только отсутствие застрявшего лепка в горле: его терпение на сжимание грудной клетки тёмным щупальцем поистине удивляло. И хотя было видно, что он изо всех сил себя сдерживает, его стойкости вполне можно было позавидовать. Пойти наперекор Алисе — уже как таковой решительный шаг, а остаться после этого живым — тем более немыслимо.       Алые глазки метались по лицу долго-долго, однако взгляд собрал лишь молчание, наполненное витающим в воздухе напряжением. Оливер не знал ни одной молитвы, но мысленно себе поклялся, что если выживет после длительного зрительного контакта с ныне незнакомой ему девушкой, то станет самым праведным верующим из всех возможных.       — Ты пожалеешь об этом, — девушка смерила его таким осуждением, что кожа должна была сама по себе сползти с тёмной плоти.       — Нет. Я не пожалею.       — Ты ведь не разлюбил меня, — она вновь зарылась пальцами в волосы и слегка сжала, таинственно шепча. Оливер был готов сжаться до размеров спичечного коробка, неприятно кривясь и морщась, однако тот лишь смертельно, но твёрдо и смело витал в воздухе сдавленным подобием не то оружия, не то руки.       — Я разлюбил тебя.       Оливер понял, что Эдвард и Зип дышать перестали. Единственное, что слышал парень — отдалённое тиканье своих же часов и тяжёлое дыхание из-за уверенной хватки. Алиса чего-то выжидала — вероятнее всего, объявления о неудачном и несмешном розыгрыше, что решил устроить возлюбленный под начало нового года, но ответом было лишь протяжное и колючее молчание. Девушка хмыкнула.       И отпустила.       Сказать о том, что парень порадовался чужому самообладанию, было вообще ничего не сказать. Он качнулся на пятках и плюхнулся спиной к друзьям, ведь давление, казалось, поднялось до невиданных высот. Алиса не сводила взгляда с тройки бывших хулиганов и громыхнула дверью так, что гудение отозвалось по всей школе тряской. Нет, землетрясения не случилось — уже хорошо. Оливер понял, что в его душе разнеслись все стихии природного мира, ведь такой ураган эмоций он чувствовал только тогда, когда умирал любимый ему человек.       Он неловко отшагнул от друзей и повернулся к ним. Приметив на их лицах застывшее изумление, парень издал безэмоциональный смешок, хотя в нём, скорее всего, сквозило удивление за содеянное.       — Это значит, что мне хана будет?       Оба друга переглянулись и посмотрели на трясущуюся фигуру Оливера. Девушка слишком долго пыталась унять бушующие в ней эмоции, но все они вырвались с губ ликующими криками:       — Это значит, что ты, мать её, сделал это! — Зип радостно подскочила и заключила друга в крепкие объятия. На лице Эдварда постепенно цвела улыбка, показывая медленное осознание всей ситуации. Спустя пару секунд уразумения он и вовсе радостно засмеялся вместе с подругой, пища и счастливо обнимаясь с Оливером.       Края халата учёного щекотали коленки, а радостные писки подруги жужжали во всё ухо. В любой другой день парень бы оторвал себе уши и убежал от всего мира прочь, дабы совсем не контактировать с окружающими и дать себе загнить с недостижимыми фантазиями, но в данный момент ему ничего не оставалось делать, кроме как принять воплотившуюся в реальность мечту с сияющей улыбкой до ушей.       Он и сам не понял, что по его щекам покатились слёзы счастья, стекая крупными каплями на пол.

***

      Тройка друзей глухо чокнулась стаканчиками и закрепила успех порывистыми глотками никудышного напитка. Ну, по крайней мере, освежает. Чуть-чуть, но эффект есть.       — Фух! — на выдохе произнесла Зип, ставя пластик на парту подобно рюмке. — Ну хоть что-то.       — Я до сих пор не могу отойти от этого запаха… Боже, фу, я всё ещё чувствую это приторное месиво, — Эдвард прикрыл ноздри тыльной стороной руки.       — И не говори. Как насчёт того, чтоб из школы улизнуть? Нас здесь не держат вообще-то.       — Зип, погоди, — Оливер бездумно сжал сосуд, впиваясь в мятый предмет ногтями. Ещё пару секунд он таращился на свою ладошку: помнится, как он принёс пузырёк с горьким тоником и влил в бутылку Эбби. Если бы тонизирующей воды рядом не оказалось, то парень швырнул бы бутылку из окна, тем самым заставляя бедного мальчика плестись за ней к выходу из школы и искать вещицу в густых зарослях кустарников.       Отныне он не такой. Парень бросил быстрое «Секунду» и ринулся к мусорке, кидая подпорченный стаканчик внутрь. Эдвард и Зип так и продолжили вертеть предмет в руках, а Оливер подошёл к парте и развил мысль:       — Я хочу этот день провести продуктивно. Ну, знаете… Хочу извиниться перед всеми и подарить кое-что. Вы подождёте меня?       — Да конечно подождём, бро. Нам и самим с Эдвардом стоило бы оповестить мисс Грейс о том, что это мы однажды разнесли столовую к чертям и не сказали. Так что свистни, когда закончишь, — Зип, казалось, никак не удивилась решительности друга, а Эдвард с гордостью улыбнулся. Перестать наблюдать за страхом Оливера было действительно приятно.       Парень ухмыльнулся в ответ. Двоечка выкинула такие же смятые стаканчики в мусорку и вышла из класса, становясь у стенки в слепой для Оливера зоне. Последний вдохнул побольше воздуха и развернулся в сторону одноклассников. Несмотря на минувшие девять месяцев, дружелюбие Оливера было по сей день непривычным. Но одновременно с этим и приятным. О хулиганской деятельности он забыл с концами, вот только парень не уверен, что то же самое сделали и его приятели. Что ж, первичный шаг он совершил — перестал изгаляться над всей школой, прилежно учась и защищая двоечников из параллели от дикой свирепости педагогов. После спасения тот молча уходил в класс и не желал выслушивать тонны благодарностей. Подобным образом поступил бы Энгель, верно?       Самое время двинуться на следующую ступень. Попросить прощения.

Всё ведь начинается с извинений, верно?

      Оливер положил рюкзак на стул и вжикнул молнией. Сию секунду он взял небольшой наборчик пастельных цветов, сквозь прозрачную крышку которого можно было увидеть содержимое. Парень на этом зацикливаться не стал и подошёл к Баббл, что мирно разговаривала с Кабби и Кевином. Оливер воспользовался моментом и вклинился в диалог.       — Не мешаю? — тот выглянул из-за пенистой макушки, отчего девушка встрепенулась и быстро повернулась к голосу, готовясь ударить одноклассника тяжёлым и плотным учебником; но, завидев знакомую мордашку, та резко остановилась и скептически склонила голову набок.       — А, Оливер это ты… Какими судьбами?       — Ого, вспомнил о том, что хулиган? — подшутил Кевин, презрительно поправляя очки пальцем об оправу.       — Нет, я не за этим пришёл.       — А за чем тогда?       — Пришёл извиниться.       Кабби распахнул глаза в изумлении, а Кевин и глазом не повёл. Тот просто фыркнул и отвернулся, оставляя Оливера наедине с двойкой учеников, пострадавших от парня в начальных и средних классах. Он жалеет об этом.       Жалеет, но хочет измениться и стать хорошим человеком не только в их глазах, но и в глазах всей школы.       — Баббл, хочу передать тебе это, — Оливер протянул подруге пластиковую коробочку. Девушка внимательно оглядела вещь и, не найдя внешне ничего подозрительного, неуверенно взяла мини-набор в ладони. Она смотрела через прозрачную крышку, пытаясь разглядеть содержимое.       — Это губки? Типа, в честь того самого дня?       Дня, когда он кинул в неё неоплаченный товар? Да, он отлично помнит этот самый момент.       — Не только губки.       — А, ещё маленький ягодный шампунь… И… Кондиционер для волос? — она с восхищением открыла коробочку и достала тюбик. — Разве не ты говорил о том, что у меня нет роскошной шевелюры?       — Каюсь, мои слова, — Оливер вскинул ладони, — но… Ты так их разглядывала.       — Ну я же могла купить его за девять месяцев.       — И ты купила, я уверен. Просто пусть конкретно этот кондиционер будет напоминать тебе меня. Если ты не против, конечно… Ведь я правда хочу извиниться за всё то, что сделал.       Баббл отвлеклась от разглядывания чистого водотока и переключила внимание на Оливера. Да, после смерти Энгеля они общались, но совсем мало. Двойка не хотела, чтобы их связывала смерть общего друга — пусть это не единственная причина их ежедневных встреч. Существуют и другие факторы, однако они меркнут на фоне дорогого им обоим юноши.       После того, как по всей школе разнёсся слух о любви Энгеля к парню, Баббл забыла о всём гневе, что хотела выместить на Оливера после известия о смерти друга. Тот заметил этот полный сожаления и тоски взгляд, но подойти и наладить отношения не осмелился. В основном из-за того, что первые месяцы откровенного признания в любви сказались неугасимой тревожностью от насмешливых оскорблений других учеников. Частая язвительность по поводу любви к своему полу проявлялась и обидными надписями чёрным маркером на шкафчике, и простыми унижениями на переменах. Оливер понял, что надел шкуру своих жертв, и осознал, каково было им. И им было значительно хуже. Ведь за них не заступались учителя-садисты и не грозили смертью за колкие издевательства, что и являлось преимуществом Оливера после смерти Энгеля.       И это благодаря Блуми и Тавел. Сёркл будто забыла и о том, что пыталась убить Оливера, и о том, что этот самый Оливер — её любимый ученик.       — Давай не будем заканчивать этот учебный год на плохой ноте, хорошо? Я совершил много плохого и ужасного. И также понимаю, что всё это «плохое и ужасное» не перекрыть обычными словами или дешёвыми подарками. Однако я действительно прошу прощения за всё. Прости меня, Баббл. Я был ужасен, но искренне хотел измениться. И я это сделал.       Девушка молчала с пару секунд. Оливер разглядывал её зрачки-звёздочки, надеясь увидеть признаки перемирия. Спустя пару мгновений Баббл прикрыла веками глаза и выглядела… Ну, сложно понять, как именно, но парень был уверен в её грустном выражении лица. Парень выжидающе смотрел в ответ и сохранял стойкость, пока не услышал то, от чего желудок с печенью либо перевернулись, либо поменялись местами.       — Он бы гордился тобой.       — Я надеюсь на это.       Почему-то сказанное вонзилось по самую душу, из-за чего Оливер изгибом локтя собрал появившиеся из ниоткуда слёзы в уголках глаз. Тот всхлипнул, но не чувствовал за это стыда. Баббл безмолвно кивнула в знак понимания.       Кабби заинтересованно хлопал глазами на каждое словечко и пытался понять иносказательность. Единственное, что он распознал — эмоции Оливера от косвенного упоминания Энгеля.       — Кабби, — парень протёр лицо и повернулся к однокласснику, — и ты меня прости. Ну, знаешь, когда я в шестом классе пытался использовать тебя как точилку…       — А, я помню! Ну, это было давно. Не сказал бы, что держу на тебя зла, особенно последние месяцы. Ты был тих весь учебный год.       — Ага. Ну, над кем-то я издевался все восемь классов… Да, Кевин? — Оливер покосился в сторону приятеля и легонько положил руку на плечо одноклассника. В ответ тот дёрнулся и скинул с себя ладошку. — Нет, Кевин, правда. Прости меня за противные пародии твоего голоса. Это некрасиво, и я это понял.       — Я рад.       — Точно?       — Нет.       — Я правда хочу попросить прощения, Кевин. Прости меня за всё. Я могу представить, как это неприятно. Я понял все свои ошибки: ощутил что-то на себе, и это самое главное. Не следует тебе зацикливаться на одной только речи и шепелявости. Каждый ученик позавидовал бы твоему уму, и это твой главный и отличительный от остальных фактор. Именно это делает тебя особенным, а не дефекты речи, которые ты даже контролировать не в силах.       — Ну… — замялся он, слабо поворачивая голову в сторону Оливера. — Я подумаю.       Парень засиял скромной улыбочкой.       — Я рад.       — Ага. Всё, иди, мы договорить должны.       — До встречи в десятом классе! — воскликнул Оливер напоследок, направляясь к пахучим краям Лиззи и Петунии.       — До встречи в десятом классе.

***

      Паренёк простёр руку над головой. Солнце светило ярко, излучало тепло: Зип, Оливер и Эдвард пытались скрыться от жары хотя бы в холле, но там оказалось душнее всего. После того, как большинство школьников вышли из учебного учреждения, Оливер и сам пошёл к зеленоватому забору, дабы, наконец, огородить спокойную жизнь от вечной учёбы и экзаменов. Зип и Эдвард пошли вместе с ним, то хихикая с какой-то ситуации, то скромно молча. Сзади них радостно плелась тройка грозных учителей.       — Ну наконец мы забудем об этих разгильдяях хотя бы на три месяца, — Сёркл гордо вздёрнула носом, смахивая пот со лба. Женщина перевела взгляд с асфальта на коллегу. Учительница была явно поражена тому, что мисс Тавел продолжает потягивать тёплый кофе в двадцать восемь несчастных градусов жары.       — Ну наконец мне перестанут резать зарплату за обыкновенные шутки, — учительница языков глотнула напиток ещё раз, и Сёркл сморщилась.       — Как ты это пьёшь?       — Со слезами на глазах.       — Да вылей ты эту гадость.       — Ни за что. Я шикую. Ты не понимаешь.       Сёркл фыркнула и закатила глаза на упрямость. Вот они, грозные учителя в одной картинке: не могут согласовать температуру кофе и погоды на улице. Тавел поднесла стаканчик к губам и услышала странное бормотание в правом ухе. Женщина прислушалась к песенке, что беспричинно, но отчётливо пела мисс Блуми:       — Ma armastan sind, Ma armastan sind… Ma armastan sind, kallis Preili Tavel       Вмиг всё прояснилось. Мисс Тавел от осознания перевода резко отвернулась и, поперхнувшись, выплюнула напиток куда-то в сторону, стараясь скрыть потрясение.       — О, выплюнула всё-таки. Ещё б на меня харкнула, леди, — Сёркл хихикнула.       Вместе с ней хихикнул и Оливер, что шёл впереди со своей компанией. Уж слишком интересный диалог у них сложился, что не могло не радовать самого близкого к Блуми ученика.       Как только тройка добралась до ближайшего парка, парень отмахнулся от друзей и сообщил о том, что ему нужно сходить в уже привычное и знакомое ему место. Зип с Эдвардом сразу поняли намёк и, не возражая, провожали Оливера взглядом, пока тот не скрылся в каком-то переулке. Тот дошёл до квартиры.       И вышел с несколькими букетами цветов.       На плечах красовалась красивая синяя кофточка, усыпанная оранжевыми массивными звёздами. На плече болтался рюкзачок: лёгкий и мелкий, дабы не загружать бедного трудягу. Всё тот же загадочный ромб выглядывал на груди рубашки, но парень ничуть не жалел о том, что не поменял школьную форму. Казалось бы, одежда, давно требующая замены, за все годы обучения прохудилась, но Оливер ничегошеньки не сменил — Энгелю же образ нравился.       Спустя парочку минут парень дошёл до места, к которому, как он думал, никогда не станет приходить. Совсем недавно он боялся страшных и неизвестных оттуда звуков, однако сейчас страх выместила лавина горечи и утраты. Кладбище — место таинственное и жадное на слёзы, которыми так делился Оливер весь учебный год.       Парень подошёл к двум рядом находившимся могилам и положил два небольших букета цветов. Никто иной, как Эбби, получил очередную охапку гвоздик, а Лана возымела кучку роз. Спустя пару мысленных прощений и тысячи минут молчания в знак извинений, Оливер встал с колен и подошёл к могиле самой родной сестры.       Парню хотелось отправиться под землю вместе с умершими от осознания, что тот не смог запомнить любимые цветы Клэр. Вина пожирала душу, по которой ранее скреблись кошки, отчего ранам никогда больше не зажить. Горестно, досадно и тоскливо, однако сделать с этим уже ничего нельзя. Оливер, несмотря на незнание любимых цветов сестры, носил ей только одни — прекрасные альстромерии. Хоть он и выбрал их методом тыка, парень обожал красу этих растений: своим внешним видом они напоминали ему Клэр, отчего Оливер принял решение каждый месяц дарить по букету живописных соцветий с мыслями, что желает умершей самых мягких облачков и заслуженного покоя.       Минуя тысячу сомнений и вечное чувство провинности, парень рискнул достать из рюкзачка давно знакомый для него рисунок. Весь в скотче и странных трещинах, Оливер вытянул вещицу и положил у могилы. Размазанные мелки, коими был нарисован главный, но бывший «хулиган всей школы», дополнились небрежными масляными красками. Парень художником себя не считал, однако был уверен в том, что постараться над творением ради сестры обязан. Вместе с силуэтом Оливера стояла весёлая Клэр. Парниша тепло улыбнулся и снова встал с колен, направляясь к последнему погребению.       Бледное воспоминание о случившемся преследовало его всё это время. Было сложно, но Оливер не смел давать заднюю. Парень жил и жил. Жил ради друзей. Жил ради себя. Жил ради Энгеля, ведь тот этого точно хотел.       В нос вдарил запах крови и плоти, однако Оливер почти сразу понял, что вонь ему просто почудилась. Затмевая противные воспоминания, парень пытался вспомнить всё самое хорошее вместо неприятной жути. Настал черёд последнего букета на сегодня — белые гортензии с незабудками. Обёрнутые в оранжевую плёнку, они прекрасно сочетались с целым и невредимым рисунком, на котором красками был изображён Оливер.       Парень почувствовал, как его перья на ветру колыхаются.       Сейчас не было так жарко, как это должно происходить из-за высокой температуры. Сейчас не было так плохо, как было в день рождения Алисы, что являлось по совместительству датой смерти Энгеля. Сейчас Оливер, вероятнее всего, ощущал страх, счастье и лишь небольшую печаль — какое из этих чувств возобладает, он не знал.       Оливер без капли сомнений думает, что Энгель прямо сейчас на него смотрит. Парень и вправду хочет, чтобы Энгель им гордился. Оливер действительно надеется, что смог его осчастливить.       С Алисой он никогда не ощущал тех эмоций, что пережил вместе с Энгелем.       Ведь они всё пережили вместе. И горе, и радость, и новые для Оливера эмоции, совершенно ему несвойственные. Ведь их открыл дорогой ему Энгель, позволяя окунуться в немыслимый трепет и желанное счастье. Такое желанное, что казалось для него чем-то недосягаемым и нереальным, однако с этим юношей возможно всё.       Оливер сжал кофточку сильнее. Быть может, как раз напротив него сидит Энгель, находясь в оранжево-синей накидке, что от всего сердца была вышита Оливером.       Сквозь абсолютно все чувства, что он ощущал в сентябре, сладостной и чистой музыкой разливались заветные слова из его уст, отдавая повторной, дублёвой и, в конце концов, очередной просьбой перед уходом из плакучего места:

— Ты сыграешь мне на флейте в моём следующем сне?