Множество шагов

Рома все чаще стал ловить себя на мысли, что идет в школу если не с улыбкой, то, по крайней мере, в хорошем расположении духа. Вся последняя неделя выдалась сумбурной и спокойной одновременно. Рома барыжил за школой сигаретами, что придавало суеты и вносило легкую нотку раздражения, — больше всего Пятифану не нравился гомон младшеклассников, когда они толпились вокруг него и пытались посчитать свою мелочь. На самом деле, Рома не раз мысленно отблагодарил новую продавщицу за ее желание блюсти закон и за поставки «клиентов», ведь раньше мелкие могли покупать сигареты поштучно, и Пятифан им с целой пачкой даром бы не сдался. А теперь ни того, ни другого, вот и приходилось довольствоваться куревом с наценкой. После своеобразного рынка Ромку ждали целых сорок минут умиротворения с Антоном за одной партой. Сорок непрерывных минут наблюдения взглядом искоса и вслушивания в чужое дыхание. А если повезет — крестики-нолики на последней странице тетради или тихие перешептывания о том о сем. Очередной понедельник встретил Ромку более мягким холодом, чем до этого. Чувствовалось, что в понедельник наступит март, хотя морозы еще не отступали, пусть и стали более щадящими. У Пятифана по дороге в школу даже уши не покраснели до состояния вареного рака, а лишь слегка порозовели, что и было признаком совсем скорого потепления. Он проделал свой привычный ритуал — кинул куртку в гардероб, прошел в класс, обменялся с парнями своей банды парой слов для виду и сел за парту. Однако в этот ритуал в последнее время вписался еще один пункт, ранее Ромке незнакомый. Перед классом он обязательно заходил в ближайший толчок и поправлял отросшую челку, которую все никак не мог собраться постричь. Каждый раз, глядя в отражение в зеркале и пытаясь привести в порядок непослушные жесткие локоны, Рома фыркал, бубнил себе под нос что-то в стиле «че я, телка что ли», но все равно наводил минимальный марафет и только потом шел в класс. Даже пытался бороться с развитием этой привычки, но потом понял, что чувствует себя слишком беспокойно, ибо все равно начинал насиловать свои волосы пальцами, стоило Антону только взгляд на него кинуть. Сегодняшнюю пятницу Рома планировал провести плодотворно — отсидеть два урока с горем пополам и, вместо того чтобы пойти в столовую, снова торговать за школой. Он не особо понимал, сколько именно денег нужно для полароидного картриджа, но уже сейчас собралась приличная сумма, так что Пятифан не переживал. Точнее, конкретно сейчас переживал, но не по этому поводу. Почему-то каждый раз, когда он приходил в класс раньше Антона, ожидание давило на мозг и заставляло нервничать. Будто Тоша либо будет вести себя как-то не так, либо вообще не придет. После их — хотелось бы сказать «небольшой», но не тут-то было — ссоры, тревожность Пятифана слегка повысилась. Он все время думал, что вот-вот все испортит и снова увидит в глазах Петрова холод. Однако все оставалось неизменным — Антон приходил, с легкой улыбкой на лице здоровался и садился за парту, начиная утреннюю суету с учебниками и тетрадями, Ромке отныне чуждую. Он вообще перестал таскать в школу учебники, и даже не потому, что ему было плевать. Просто таким образом Антону приходилось делиться с ним книгами, класть их на середину парты и придвигаться ближе, и Рома этим очень активно пользовался. Да, нечестно, но Пятифана это волновало в последнюю очередь — он даже не анализировал свои действия, просто следовал желаниям. Сейчас все было в том же порядке — приветствие, шуршание рюкзака, трель звонка и затихающие в классе ученики. Только сегодня Антон выглядел более взволнованным и улыбался куда шире. — Ты чего такой? — тихо спросил Ромка, заражаясь этой улыбкой с легкими ямочками на красных после улицы щеках. Учительница уже начала вводную часть урока, так что Антон коротко мотнул головой, намекая, чтобы Пятифан склонился ближе. Рома с большой охотой положил локти на парту и наклонил голову к соседу. В нос тут же ударил запах холода и леса, которым Антон пах всегда. Пятифан аккуратно вдохнул носом поглубже. — Разрешили, — чуть хрипло прошептал Петров, немного щурясь. — Чего? — В город поехать. — Мне? — Ну не мне же. Ну, то есть, мне тоже, но это и так понятно, — Антон чуть запутался языком и на мгновение сморщил лицо, — Тфу, кароче, ты понял. — Че, внатуре можно?.. — протянул Ромка, медленно скользя взглядом по лицу Петрова. В данный момент он забыл о том, что нельзя так пристально смотреть, но и мыслей о том, чтобы остановиться, не появилось. Их лица были так близко, что Рома почти чувствовал, как локоны Антоновой челки касаются его лба. Смог рассмотреть маленькие капельки от растаявших снежинок на стеклах очков и ресницах. Немного вздернутый кончик носа c отблеском лампы учебного класса. Тонкая трещинка от долгих морозов на нижней губе… Рому понесло, и он успел осечься как минимум на губах. Отвел глаза куда-то на щеки, потом на переносицу, затем — глаза. «Блять, да куда смотреть-то?» — возмутился он про себя, понимая, что куда бы он ни глянул, голову все равно начинало кружить. В итоге он просто уронил взгляд на парту, сдирая ногтем облупленную советскую краску. Но даже так не смог себя успокоить, так как Антон занимался тем же самым, только краску не сдирал, а просто гладил трещинки. «Никуда от тебя, Антоха, не денешься», — подумал Рома то ли с досадой, то ли с радостью. — Да. Поедем в воскресенье, утром, — тихонько констатировал Петров, и его рука под чутким взглядом Ромы скользнула на край парты, чтобы подцепить страницу учебника и найти нужное упражнение, — Ты опять ничего с собой не взял? — Неа, — с глупой улыбкой буркнул Рома и бесстыже захлопал ресницами, — Зачем? — Антон в ответ на это лишь обессиленно выдохнул, и Пятифан было подумал, что на этом все. — Давай составим расписание. — Какое? — По учебникам. Я задолбался таскать по семь штук каждый день. Давай разделим хотя бы пополам, — произнес Антон, а Рома тут же внутренне обрадовался не только тому, что друг предложил отличную альтернативу по разделению труда, а еще и тому, что эта альтернатива не исключала их сближения. В течение следующих пяти минут в Ромкиной тетради — это был огрызок листка, который Антон вырвал из своей со словами: «Рома, ты надоел забывать тетрадки» еще пару дней назад — парни составляли таблицу. В левой колонке были учебники Пятифана, в правой — Петрова. Но, конечно, их распределение не проходило гладко. Сначала у Антона получилось, что он все равно таскает почти каждый день на два учебника больше. Потом друзья решили, что каждый должен носить только те предметы, которые ему нравятся, но и это не прошло без перепалки. — Это нечестно, потому что у меня математика делится на геометрию и алгебру, а у тебя литература и зарубежная, и отечественная в одной книге! — пробурчал Ромка и, прежде чем Антон успел возразить, добавил: — Что то хуйня, что это хуйня. — Прогуляйся нахуй, — почти обиженно протянул Петров, — Или мне график функций начертить, чтобы ты понял, где это находится? — фыркнул он, чем заставил Пятифана уронить лицо в ладони и сдавленно засмеяться. — Математический юмор — это явно не твое, — выдохнул он спустя мгновение и раздвинул пальцы как раз в тот момент, когда Антон схватил ручку с Ромкиной половины парты, задел его локтем под ребрами и начал что-то активно писать, приговаривая: «Тут — вот так, это — тебе, это — мне». Пятифан почти не слушал. Он почему-то снова завис на руках Антона. На том, как двигалась его кисть во время письма, как он придерживал край листочка, чтобы тот не плавал по парте, как пальцы сжимали стержень ручки — крепко, но не с такой силой, чтобы белели суставы. Впервые в отношении друга у Ромы родилась до боли неприличная мысль, потому что его подростковый мозг зачем-то стал подкидывать идеи, что еще Антон мог бы держать в руке с такой же силой. Испугавшись самого себя, Пятифан отвернулся в сторону прохода между партами и покраснел до такой степени, что перед глазами поплыло. На секунду ему даже показалось, будто он озвучил все свои мысли вслух и сейчас весь класс на него обернется. Но ничего не поменялось, из-за плеча все еще доносились звуки шкрябающей о бумагу ручки, а откуда-то спереди, словно через пелену воды, вещала учительница. — Вот так. Тебя устраивает? — вопрос Антона окатил Рому неприятными мурашками. Он даже не посмотрел на таблицу, кивнул и махнул рукой, мол, я согласен, играем по твоим правилам. Лишь бы не оборачиваться и не смотреть Петрову в глаза.

* * *

На секунду Рома задумался, что он будет делать с мелкими, которых уже успел «приручить» в течение недели — ему ведь скоро будет не нужно торговать куревом, примерная нужная сумма денег и так почти набралась. Вручая предпоследнюю сигарету из своей пачки компашке трех парней, с которой весь этот бизнес и начался, Ромка кинул небрежное: — Больше не продаю, лавочка прикрыта. Как и ожидалось, началось нытье и расспросы: почему, как, зачем, а сразу следом уговоры продолжить продажу, но Пятифан остановил все это, громко гаркнув. — Надоели вы мне, мелкие! И вообще, раз такие взрослые, чтобы курить, то сами найдете способ достать, — подытожил он, тут же вгоняя мальчиков в заметную по их лицам тоску. — Придется снова у деда «Донской табак» таскать… — протянул один, когда компания стала удаляться. — Фу… Он без фильтра… — донеслось до Ромки, когда он уже оборачивался к Семе и Бяше, наблюдавшими за всем этим со стороны. Пятифан довольно выдохнул и сунул руку в потяжелевший карман куртки, ощупывая кучу монет — купюрами мелкие не располагали. «Надо будет в сельпо обменять», — подумал Рома и в приподнятом настроении шагнул к друзьям. Один из которых тут же испортил всю малину очередным допросом. — Зачем тебе столько денег? — спросил Семен, передав общую сигарету Роме. Тот затянулся и пошевелил губами в попытке придумать какую-нибудь отговорку, но Бабурин его опередил новым вопросом: — Не легче ли было просто их всех… — Сема кивнул в сторону удалявшихся школьников, — …обнести. Как в старые добрые. Рома вздохнул, теперь разочарованно и устало, потер висок костяшкой и поправил шапку. Он уже почти привык к тому, что Семен относится к нему скептически и не доверяет. «И правильно делает», — даже думал Рома, ведь для их компании с установленными правилами он и правда нечист. А ведь еще и лидер! Но порой вербальные перепалки с Семой утомляли, благо последний был все еще достаточно недалек, чтобы им можно было манипулировать и втирать ему то, что нужно. — Нет, не легче, — наконец сказал Пятифан, передав сигарету уже Бяшке, — Когда у мелких есть перспектива быть ободранными в школе, они стараются прятать бабки или вообще не брать их с собой, как и любые ценные вещи. А если замотивировать их, то они сами будут вытряхивать все свои запасы. — Да ты прям настоящий барыга, на! — усмехнулся Бяша, одобрительно приподняв брови. Рома глянул на него с немой благодарностью, как делал в последнее время довольно часто, ведь Будаев был прямой противоположностью Семену: не спрашивал ничего лишнего, а если и спрашивал, то без претензии. — Да нет. Простейшая рыночная экономика, — Рома пожал плечами и снова перевел взгляд на Семена, словно пытаясь понять, удовлетворил ли его этот ответ. Тот, кажется, немного стушевался, но потом словно попытался себя реабилитировать: — Так для чего это все? Для подарка очередной барышне? Пятифан ехидно ухмыльнулся. «Да если бы барышне», — чуть не сорвалось с его языка, но вместо этого он решил ответить по-другому. На удивление, тоже правдой, пусть и частичной: — В город еду на выходных. Хочу че-нибудь прикупить. Рома все утро думал, как бы преподнести этот факт своим друзьям, потому что в воскресенье у них намечался совместный досуг. Просто сказать «я не могу» или «я не хочу» казалось Ромке слишком ненадежным, ибо парни, особенно Бяша, ставший особенно внимательным к другу после небольшой Пятифановской апатии, все равно могли припереться к нему домой и попробовать вытащить того на улицу. И какого было бы их удивление, если бы мать открыла дверь и сказала: «А Ромы нету». Это породило бы множество лишних вопросов и подозрений, со стороны Бабурина так точно. Так что Пятифан в содружестве со своей развившейся тревожностью придумал, по его мнению, идеальный план-капкан. — Отцу шабашку предложили, — он продумал и это, ведь у отца как раз будет вахта в эти дни и случайно увидеть его в поселке не получится, — Он меня с собой берет, — добавил Ромка, когда увидел на лицах друзей непонимание. У Бяши это непонимание было с оттенками восторга, а у Семена — недоверия. Как и всегда. — Фига се! Круть, на, — Бяшка откинул окурок и хлопнул Рому по спине, — Притащишь каких-нибудь новых дисков? — Постараюсь, — Рома искренне улыбнулся и попытался игнорировать недовольное лицо Бабурина. Хотя, тот, кажется, тоже заинтересовался. — И какого-нибудь пиздатого курева, — буркнул он, все-таки не удержавшись и подхватив общее восхищение от рассказанной Ромкой новости.

* * *

Всю субботу Рома был как на иголках. С Антоном он не виделся, зато слонялся по поселку с Бяшей и Семой взамен пропущенной прогулке в воскресенье. Было ожидаемо, что мысли его все равно будут летать где-то далеко и не здесь, но Пятифан уже научился имитировать вовлеченность в разговоры и прогулку. Вечером его буквально трясло от нетерпения, и в попытке хоть как-то отвлечься он начал собираться. Откинув мысли, что такому раздолбаю, как он, это в принципе несвойственно, он достал рюкзак, раскрыл его на кровати и стал думать, что брать с собой. По сути, ему ничего, кроме паспорта, в котором лежали деньги, — уже в обменянном на бумажный вариант виде, — и не нужно было. Но будто бы просилось еще что-то. Тогда Рома стал ходить по комнате и пихать разное: книгу — а вдруг в поездке захочется почитать или Антон возьмет; расческу, утащенный у отца дезик, кофту, игральные карты. На утро все, кроме расчески, было вытащено, а потом Рома и вовсе забыл рюкзак на кровати, так как паспорт все равно держался в куртке. «Ну и пофиг. Все равно я при Тохе расчесываться не буду. Че я, телка?» — думал Пятифан, когда выходил утром из дома с пустыми плечами. И совсем неважно, что перед выходом он все равно намарафетился, как в последний раз, даже свитер постирал. Встать в шесть утра в выходной день, кстати, оказалось вообще не проблемой. Рома проснулся даже раньше будильника, так он был взбудоражен. Он преодолел лесную тропу очень быстро и пришел на десять минут раньше, чем было нужно. Выглядеть слишком заинтересованным не хотелось, так что Пятифан остановился на границе леса и закурил с мыслями о том, что, наверное, перед отцом Антона курить ему будет стыдно, тем более поездка будет длиться около трех часов, как предупредил Тоша. С тем, чтобы отпроситься у родителей, проблем тоже не возникло — матери Ромка сказал лишь то, что «пошел шляться, когда вернется — не знает». Женщина не возражала. Рома прижался плечом к ближайшему дереву, неторопливо втягивал дым и смотрел в сторону дома Петровых. Из-за отсутствия фонарей и утренней темноты четко разглядеть что-то было сложно. Однако с окон кухни на улицу пробивался желтый свет лампы, который позволил увидеть машину возле крыльца, снующего вокруг нее Бориса и Олю, которая казалась темным, прыгающим вокруг отца пятном. Рома искал глазами Антона, но потом перевел взгляд на второй этаж и увидел, что свет в его комнате еще горит. Он гипнотизировал оконные рамы, покусывал край губы и представлял, что же там делает Антон. Когда свет окна погас, Рома понял, что Петров спускается, и тоже двинулся по тропинке к забору. Приближаясь к дому, он сразу увидел у лица Бориса знакомый красно-оранжевый огонек. «Тоже курит. Может, и мне можно будет», — подумал Ромка и потянул на себя скрипучую калитку. Оля тут же налетела на него, обнимая поперек талии, так что Пятифан даже не успел поздороваться. Он кое-как отодвинул от себя радостную мелкую, для которой, похоже, каждая такая поездка была, как праздник. Скромно пожав руку Борису, Рома нахохлился и сунул руки в карманы, так как утром снова было довольно морозно. — Па-а-ап! А можно на переднем? — канючила Оля, дергая отца за рукав дубленки. — А тебе с прошлой поездки успело исполниться двенадцать? — вяло ответил он, сбивая носком ботинка снег с шины. — Ну па-а-а-ап… Ну никто не увидит… — Я штраф за тебя платить не хочу, — строго отрезал мужчина, чем заставил Олю обиженно выпятить губу. Рома наблюдал за этим с легкой усмешкой, но все время поглядывал на входную дверь. Когда та наконец скрипнула, Пятифан вторил ей скрипом снега под своими ногами, который раздался при его развороте. Антон выглядел сонным. Видимо, его поездка в город не впечатляла так же сильно как сестру или друга. Он подошел к Роме, лениво пожелал доброго утра и протянул руку. Пятифан, коснувшись ладони Антона в рукопожатии, чуть не поплыл. Кожа была все еще теплая после дома, даже горячая. Может, чашку с чаем держал? Рома обвил вокруг ладони пальцы, сжал несильно — совсем не так, как делал раньше — и медленно потряс. Даже не медленно, а тягуче медленно, чтобы получилось подольше. Антон не сопротивлялся, руку не вырывал, но Роме все равно пришлось отпустить. Он сжал кулак, словно пытаясь удержать тепло чужой кожи, и спустил с губ не очень ровный выдох. Со стороны послышался мужской голос. — Что? — словно пьяный переспросил Ромка, поворачивая голову в сторону машины. — Сзади поедешь? — поинтересовался Борис, выкидывая сигарету. Пятифан встрепенулся, но когда Антон направился к задней двери машины, ответил твердо: — Сзади. Все уселись. Антон — у левого окна, Рома — у правого, а Оля посередине, что немного расстроило Ромку. На коленях Оля держала пакет, из которого торчал край упаковки с сушками, кулек конфет — пока что в фантиках — и термос. Борис завел двигатель и стал отъезжать задом, а мама Антона лишь на миг мелькнула в окне кухни и лично провожать не стала. Рома откинулся на сиденье, тяжело выдыхая. Он и сам не понимал, чего он так волнуется. То ли нахождение рядом с Антоном и осознание того, что они проведут вместе почти весь день, так на него влияло, то ли еще что-то. Когда машина выехала с тропы в поселок, Рома особо в окно не смотрел — ему все еще был интересен салон, иконка на приборной панели, четки из деревянных бусин на зеркале заднего вида, обтянутый потрепанной кожей руль, прожженный сигаретой край заднего сиденья и рычажок стеклоподъемника на двери. Потом Пятифан стал украдкой следить, как себя ведут Оля с Антоном. Они не выглядели так же напряженно, как Ромка: Антон снял шапку, расстегнул куртку и просто откинулся на спинку кресла, сонно и медленно моргая. Оля ерзала, как с шилом в пятой точке, и придвигалась все ближе к краю кресла, будто пытаясь сильнее просунуть голову в проем между передних сидений. Рома повел плечом, тоже снял шапку и все-таки повернулся к окну, когда машина выехала за пределы поселка. Чего-то экстраординарного Ромка не увидел — лишь темные стены деревьев, сугробы еще выше, чем в самом поселке и… все. И тогда Пятифан понял Олю и ее рвение сидеть посередине, ведь ей был доступен вид через лобовое стекло, где хотя бы видно изгибы дороги, траншеи от колес и свет фар. Рома чуть сполз по креслу и прижался виском к стеклу окна, но быстро отодвинулся, так как пока дорога оставляла желать лучшего и машину кидало в стороны на нерасчищенных кочках снега. Пятифан испугался, что станет скучно, и дорога будет совсем уж унылой, но потом завелась Оля, и почему-то ее было интересно слушать. — А это что это означает? — спрашивала она каждый раз, когда машина проезжала мимо дорожного поблескивающего знака. Борис бормотал ей ответы на вопросы, но звучал незаинтересованно. Тогда спустя минут двадцать Оля принялась копаться в мешке на своих коленях. Она рассматривала фантики от конфет, но кидала их обратно в пакет, приговаривая: «Это у меня уже есть». Рома слушал ее вполуха и продолжал смотреть в окно, замечая, как медленно сереет снаружи. А потом словно очухался от тычка локтем. — Ты будешь? Я такие не люблю, и Тоша тоже, но мама все равно кладет, — спросила Оля, протягивая на ладошке конфету в зеленой упаковке с красными вкраплениями. «Барбариска», — подумал Ромка радостно и тут же забрал ее себе. — Буду. Я вообще всеядный. С конфетой во рту стало интереснее. Потом стало еще интереснее, когда Борис смог поймать магнитолой сигнал ближайшей станции радио и заиграла музыка. Ну а совсем прочувствовать атмосферу поездок Рома смог, когда лесные пейзажи сменились белыми полями, над которыми неожиданно стало восходить солнце — редкое для февраля явление. Борис тут же начал бубнить свои взрослые мысли вслух про то, что оно мешает вести машину, что скоро снова будет гололед, что все дороги размоет, но Пятифан едва его слушал, лишь смотрел в окно и перекатывал по зубам почти закончившийся леденец. Чего-то сильно удивляющего все еще не было, но ландшафт все равно разнообразился. Вдалеке виднелись дома соседних деревень по ту сторону поля, старые прогнившие заборы, неубранные вовремя и усыпанные снегом стоги сена. Наверняка летом тут гуляют коровы или козы. Снег приятно поблескивал в свете солнца, которое все равно было тускловатым, и создавал над полями легкую дымку. Волнение наконец отступило, Рома просто растекся по сиденью, рассматривая проплывающие бледно-желтые рассветные облака и болтая коленом в такт словам какой-то песни. Но тут, видимо, стало скучно уже Оле. — Может, в города? — предложила она, убрав пакет с колен под ноги. — Мы в прошлые разы уже все города назвали, — отозвался Антон, и Рома перевел на него взгляд. Тот устроил затылок на спинке кресла и пытался, видимо, спать. Но солнце будто специально пробивалось через окна спереди и отскакивало прямо в глаза Петрова, заставляя того морщиться и жмуриться. — Тогда в… в съедобное-несъедобное? — Мяча нет. — Будем фантиками кидаться. — Не будете, — отрезал Борис с переднего сиденья, вызвав у дочери очередной недовольный вздох. — Ну тогда… в дракончики! — Оля съехала с края кресла назад, чтобы освободить место перед собой. Рома стал вспоминать, что это за игра — он видел, как девчонки занимались этим на переменах раньше, но к старшим классам перестали таким увлекаться. — Оля, может… — начал Антон, протирая глаза под очками. Пятифан, когда вспомнил, что в этой игре нужно держать руки прижатыми к ладоням оппонентов, вдруг перебил: — Да ладно, Тох. Давай поиграем, — наткнувшись на непонимающий взгляд Антона, он невинно улыбнулся и добавил: — Все равно ехать еще долго. — Ну ладно, — тихо произнес Петров, сел более прямо и слегка развернулся к сестре. Рома сделал то же самое. — Правила знаешь? — спросила Оля, посмотрев на Пятифана. — Смутно. — Тогда смотри, — Оля взяла его руки в свои и расположила так, как если бы Рома нес коробку шириной в полметра. Антон присоединился, образовывая замкнутый круг между ними тремя, так что правая рука Ромы оказалась прижата к тыльной стороне ладони Петрова, а левая — к ручке поменьше. Вот. Это то, чего Пятифан и хотел — можно лапать Антона, прикрываясь игрой. От этой мысли Ромка чуть не засмеялся сам над собой, — Вот, и надо говорить слова, но я за вас с Тошей буду говорить. И потом хлопаем друг друга по рукам по очереди, и когда закончатся слова, надо назвать число, если это на тебя выпало. И потом мы все это повторяем, но уже с цифрами, но на названном числе ты должен не дать ударить себя по руке, — затараторила Оля дальше и тяжело вздохнула, так как забывала дышать между словами, — Во-о-о-от… — Понял, — чуть севшим голосом ответил Рома и посмотрел на Антона. Тот вел себя обычно, только слегка устало посматривал на сестру. Видимо, не выспался. — Тогда начали. Летели… — хлопок руки Оли по ладони Ромы, — дракончики… — хлопок руки Ромы по ладони Антона… Пятифан довольно быстро понял суть игры и вообще преуспел в ней, потому что обладал хорошей реакцией и успевал вовремя прихлопнуть руку Антона, если счет заканчивался на нем. Петров по началу был немного вялый, но Роме это было неважно, потому что подушечками пальцев он постоянно ощущал тыльную сторону Антоновой ладони, иногда даже как бы случайно ерзал пальцами, чтобы посильнее почувствовать слегка обветренную кожу. Но потом, спустя пару побед Ромки, Петров начал оживляться и, кажется, почувствовал желание все-таки одолеть друга. Тогда между ним и Ромой началась какая-то отдельная игра. Если Антону нужно было увернуться от ладони Ромы, они сцеплялись взглядами, ухмылялись и одновременно азартно напрягались. Пятифан обманывал Петрова тем, что дергал своей левой ладонью совсем немного, а Антон пугался и быстро убирал свою руку, чем заставлял Олю хохотать, а Рому — по-дружески злорадствовать. И совсем не по-дружески радоваться, когда Антону приходилось снова прижимать свою руку к его ладони. Они смеялись, шутили, перекидывались взаимными подколами — безматерными, к Ромкиному сожалению — и, похоже, раздражали своим шумом Бориса, но до этого никому не было дела. Оля тоже втянулась в эту игру между друзьями, так что увлеченно следила за тем, как ее брат тщетно пытается переиграть Ромкину реакцию. Кажется, мелкая была готова оставить их в игре одних и просто смотреть, как на футбольный матч по телеку, жуя сушки. В одной из игр Рома вообще позволил себе некоторую наглость, схватил Антонову руку и хлопнул по ней, чем заставил Петрова почти серьезно возмущаться, ведь «это нечестно!» А потом, даже после своего выигрыша, не отпустил его кисть и стал шутливо выворачивать, что перешло бы в небольшую несерьезную потасовку с Олей посередине, если бы Борис не кинул громкое: — Мальчики, поспокойней! Тогда оба затихли и осунулись, но Рома еще какое-то время, словно забывшись, держал руку Антона и напоследок даже провел большим пальцем по костяшкам. Настроение поднялось у всех, по крайней мере, на заднем сиденье. — Во что еще поиграем? — спросила Оля, почти подпрыгивая на кресле от восторга, но Антон вдруг сказал: — Похоже, ни во что. Мы почти приехали. Рома удивленно припал к окну со своей стороны, потому что из-за всех этих игр не заметил, как пролетело время. И правда, на улице начала мелькать промзона, линии и столбы электропередач, гаражи и рекламные билборды, а под колесами тянулся асфальт. Пятифан жадно рассматривал каждую деталь и почти не дышал, словно боялся пропустить что-то удивительное. И первым незнакомым для Ромки стала заправка на въезде в город, на которую Борис завернул машину…