Лекарство от скуки

В голову врезался грохочущий звук, и Хёнджин не сразу понял, где находится. Разлепив сонные глаза, поёрзал — под задницей чуть поскрипывает диван, громче него поскрипывает спина. Гостиная Минхо. В комнате ослепительно — будь прокляты огромные окна. Проморгавшись, уселся, скидывая плед. Со сна жарко и хочется пить после вчерашнего виски. Заботливо поставленный на стол, очевидно, Минхо, стакан воды пришёлся кстати, и Хёнджин сделал несколько жадных глотков, стягивая силой разъезжающиеся в улыбке губы.   Он не слишком запомнил, как заснул. Помнился долгий вечер, куча улыбок, прикосновения и разговоры о всяком.   Минхо обезоруживающе много касался вчера, больше, чем в первую ночь. Тогда сидели поодаль и прикасались, разве что когда передавали бутылку с вином, а вчера — близко-близко, постоянно глаза в глаза и бедро к бедру. Любопытно. И приятно до зуда по всему телу. Минхо не то чтобы бы был другим, если сравнивать с первой ночью, но словно бы более откровенным. Более близким. Костедробительно близким, будто между ним и Хёнджином что-то сильно большее. Хуй с ним, Хёнджину, кажется, теперь есть дело до большего, и в том, как Минхо нежен и открыт, определённо оно есть.   Большее.   Большее, чем что? Большее, чем случайный секс с эскортником? Пожалуй, что угодно больше, чем это, так что обольщаться — лишнее, но слова вышились на органах вперёд иголкой — значит, нравишься. Это значительно больше, если правда, и Хёнджина не тянет сомневаться. После этой ночи точно. Тянет быть с Минхо рядом столько, сколько возможно, брать всё, что можно получить.   Смертельная авантюра, однако азарт сильнее страха.   Сильнее настолько, что тянет говорить искренние глупости, только бы ещё ближе. Только бы ещё теснее и головокружительнее.   Хёнджин ночью наговорил, и это, вероятно, лишнее, но, вообще-то, честно — за откровение платят откровением. Минхо вдруг рассказал об отце. Чёрт знает, как до того дошёл разговор (может, пятый стакан виски приложил руку), но не ощущалось инородным. Чуть странно, тем более для второй встречи, но не сильнее, чем всё, что связано с Минхо. Он рассказал о рыбалке по выходным, поддерживающих похлопываниях по тыльной стороне запястья, улыбке отца на одну сторону, будто вечно ухмыляется. У них были славные отношения, с любовью и искренним интересом, с заботой не потому что обязан, а потому что хочешь.   Хёнджину таким похвастаться не вышло — у него только семейная драма в десятке плохо срежиссированных актов. Но Минхо не привередничал.   С ним легко. Даже говорить о личном, чем Хёнджин в целом никогда не имел привычки заниматься. То ли во взгляде дело, этом понимающем и всезнающем, то ли в прикосновениях, до того трепетных, что потряхивает. Что-то в Минхо удивительно располагающее нести сокровенную околесицу, и даже не тянет сопротивляться.   Хёнджин выложил, кажется, на одной порции воздуха о родительском желании слепить из него франкенштейна-экономиста, о провальных попытках матери в иллюзию идеальной семьи, о большом скандале в маленьком доме после решения пойти в эскорт и даже о ещё более масштабном — возле маленького гроба отца. Говорил, пока говорилось, а Минхо слушал в своей, видимо, привычной, но жутко удивительной для Хёнджина — честно.   Редко доводилось встречать людей, которые слушают честно. Кажется, последнего — в прошлой жизни, до эскорта и погружения в мир покупаемого и подающегося. Справедливости ради, Хёнджин и сам едва ли в этой жизни прежде кого-то слушал честно, так что оправданно.   Тем поразительнее с Минхо.   Его будто нет варианта слушать нечестно. И не отвечать липкой искренностью тоже. Его увлечённость горит на кончиках ушей, но от неё не воротит. От неё не хочется спрятаться, потому что живая. Не такая, как у Феликса — заинтересованность с целью насытиться сплетнями. Не такая, как у Сынмина — дежурная. Не такая, как была у Чана — пусто-влюблённая. Минхо говорит и слушает не ради, а потому что. Он, кажется, всё делает не ради, и Хёнджин уже начинает привыкать, но всё ещё удивлён.   И удивлён, что на душещипательную не получил дежурного ожидаемого ответа, вроде «Мне жаль» или «Я понимаю». Не получил, вообще-то, никакого — только руку на бедре и кивки с частым морганием. Минхо слушает честно и честно молчит, когда нечего сказать. Это, пожалуй, довольно особенный аспект его обыкновенности — люди обычно так не делают. Людям обычно надо вербализовать поддержку, даже фальшивую, потому что так надёжнее. Так точно знаешь, что проявил участие, пусть и наигранное. Хёнджин знает наверняка: он делает так всегда. Однако Минхо не надо говорить и убеждаться — он молча отдаёт. И это ошеломляюще.   Хёнджин подсел без шансов.   С кухни потянуло съедобным. Понятно, что гремело — случайная неуклюжесть Минхо. До́лжно недовольничать, что разбудили, недовольничать, что проснулся не дома — это обычно гарант плохого настроения, — но Хёнджин непозволительно радостный, и щёки тянет, хоть строительным степлером прибивай губы друг к другу. Ужасно странно, но уже, кажется, и к странностям не привыкать.   Оттянув от спины прилипшую футболку Минхо (тот вчера щедро поделился одеждой, после того как Хёнджин случайно облил пиджак ужасно дорогим виски и лишь отчасти случайно испачкал брюки спермой), поднялся и достал из сумки телефон. Ожидаемые десятки пропущенных и непрочитанных от Сынмина терпеливо ждали на экране блокировки — он начал атаку ещё вчера вечером, но Хёнджин был слишком занят Минхо, чтобы слушать, потому отправил телефон в беззвук. Последнее присланное сообщение дребезжало в голове надменным Сынминовым голосом: «Нахуй тебе телефон, Хван?» Вероятно, появилась работа — иначе ему незачем быть столь неоригинально настойчивым. Что ж, ждал и подождёт ещё немного: его недовольство сносно слушать только после душа и сытым.   Хёнджин глянул на себя в заблокированный экран. Увиденное не удовлетворило, но Минхо вчера его, растрёпанным и с потёкшим мэйком после минета, называл красивым, так что, пожалуй, ему заспанное лицо придётся по вкусу. В любом случае, проскочить в чужую ванную, ничего не сказав, будет странно. Чёрт с ним.   — У тебя жутко неудобный диван, ты в курсе? — войдя на кухню и несколько секунд понаблюдав за тем, как Минхо спиной к двери у тумбы орудует ножом (у него восхитительные руки), Хёнджин подал голос. Ну, как голос — больше похоже на предсмертное хрипение. Пришлось прочистить горло. Минхо вздрогнул и обернулся:   — Быть неожиданным в комнате с человеком, у которого в руках нож, — плохая примета, — он нервно ухмыльнулся и выдохнул испуг. — Доброе утро. Разбудил?   Хёнджин угукнул, подошёл к барной стойке и упёрся в столешницу локтями:   — Тебя контузило сковородой?   — Скорее её контузило, — Минхо кивнул на сковороду на плите с обрубком вместо ручки. — Извини, что не дал поспать.   Хёнджин опустил вопросы о том, что стало причиной драки с кухонной утварью с утра пораньше (главное, что победил Минхо), и качнул головой:   — Приму извинения массажем, — и стрельнул взглядом, вероятно, довольно жалко, если учитывать утренний отёкший вид. — Твой диван меня покалечил.   — После моего массажа ты вообще ходить не сможешь, — Минхо не выглядел жалостливым — игривым. И жутко горячим в футболке с закатанными рукавами, особенно когда говорит грязное так беззаботно. Он отвернулся к кухонной тумбе и, продолжив что-то нарезать, добавил тише: — И сидеть.   Хёнджин облизал губы и прикусил нижнюю. Эта игра принимает всё более странные обороты, и обстоятельства до ужаса непривычные, но хорошо. Хёнджин в этом чувствует себя непозволительно хорошо.   — Значит, придётся стоять на коленях, — азарт щекотно вертится в животе.   Лица Минхо не видно, но напрягшиеся плечи и вдох громче привычного красноречивы.    — Это у тебя получается хорошо, — в голосе слышно ухмылку, и Хёнджин в восторге.   — Насколько хорошо? — проговорил игриво и метнул в спину вызывающий взгляд.   Минхо остановил движения руками, звянькнул ножом о тумбу и поймал, снова повернувшись. Прошёлся остриём собственного от губ до ключиц и обратно, а после подошёл в несколько уверенных шагов и, склонившись, тоже упёрся локтями в столешницу, чтобы быть лицом к лицу. Хёнджин не двинулся, изображая беззаботность, хотя внутренне пару раз взорвался. Ему чертовски нравится эта игра. Ему чертовски нравится Минхо.    — Очень хорошо, — тот смотрит в глаза с вызовом и нежностью — странное сочетание. Как у него это выходит — постоянно совмещать в себе несовместимое и быть особенным в любой обыкновенности?   От него пахнет свежестью и интересом, а во взгляде мерцает ярко до слепоты. Невозможно красивый, и Хёнджину чуть не по себе, поскольку сам, вероятно, этим утром сильно уступает в вопросе внешней прелести, однако больше всё же похуй — за серыми радужками бликует что-то очень похожее на восхищение.   — Так сильно понравилось? — вопрос не слишком честный, провокационный, а ответ очевидный и был озвучен ещё вчера, но сложно удержаться, когда Минхо так близко и такой невероятный.   — Да, — он опустил взгляд на губы на пару мгновений и снова поднял, — понравилось.   Хёнджин задышал с усилием, ловя кожей брызги жара, а сознанием — картинки прошедшей ночи. «Значит, нравишься». До дрожи потрясающе быть тем, в чьих руках Минхо такой: чувственный, рассыпающийся на кристаллы удовольствия, жадный, искренний; тем, кто что-то для него значит; тем, кто ему нравится; тем, на кого он смотрит с теплом и нежностью. Смотрит долго и не пытается отвести взгляд. Держит. Будто бы нуждается. Едва ли нуждается так же сильно, как Хёнджин в нём, однако и этого с головой. Уже это значит, что у Хёнджина есть валюта, за которую удастся купить новую дозу лекарства, когда пройдёт действие этой.   — Позавтракаешь со мной? — спросил Минхо после продолжительной немой битвы многозначительными взглядами, филигранно вывернув атмосферу из пошлой в почти будничную. Хотя тон у него всё ещё игривый. — Я отлично варю кофе и жарю яичницу на покалеченной сковороде.   — Не верю, что у такого богатого человека, как ты, в хозяйстве всего одна сковорода, — Хёнджин дёрнул уголком губ. — Нравится издеваться над контуженными?   — Это моя любимая сковорода, — Минхо повёл плечом. Тёмная волна волос упала ему на лоб, и Хёнджин протянул руку, чтобы заправить за ухо. Сопротивления, ожидаемо, никакого — только маленький блик в серых глазах и от него приятное тепло в животе. — На ней всегда вкуснее.   — Проверю после душа, если ты не против.   Минхо мягко кивнул, но с места не сдвинулся — смотрел в глаза. Хёнджин тоже не особенно спешил ретироваться. Ему, конечно, стоило — Сынмин всё ещё ждёт от него ответ, однако сейчас мозг занят другим: пытается осмыслить очередное новое, связанное с Минхо.   Утро вместе.   Это для прочих, вероятно, обыденное, но Хёнджину чувствуется весьма особенным — он не проводит утро с кем-то. Даже те случаи, когда доводилось вынужденно остаться где-то на ночь, заканчивались ранним побегом от греха подальше. Если удавалось проснуться раньше партнёра, без особых оправданий, если нет — с не слишком вменяемыми. Всегда хотелось уйти, и Хёнджин уходил. Однако этим утром о том, чтобы сбежать, не было ни одной мысли. От Минхо не хочется уходить, даже наутро не хочется — хочется остаться.   И особенно приятно, что Минхо, кажется, хочет этого тоже. Хочет даже утром, а это очередной нонсенс: Хёнджина хотят обычно, как истинное развлечение, вечером и ночью — самое для потехи время. Дольше — неинтересно. Больше — не нужно. Хёнджину и самому, справедливости ради, прежде было не нужно, но с Минхо всё наперекосяк.   И осечь бы себя, что предложение завтрака — до жути банальная вежливость и больше ничего, но не ощущается убедительным, когда Минхо смотрит так. Снова долго, пристально, с теплом и жгучей искренностью. Будто рад просто находиться рядом. Не ради — просто так.   Чем дольше Минхо рядом, чем дольше смотрит, тем меньше в Хёнджине настороженности, и это дурной знак — очередной дурной знак, — но плевать всё ещё больше, чем не плевать. Это лекарство потрясающее. Это лекарство стоит даже смерти от передоза. Но прежде, чем она настигнет, Хёнджин намерен испытать всё. Тем более границ, кажется, нет совсем, если судить по прошедшим дням, так что руки развязаны. И грех этим не пользоваться.   Хёнджин без слов уложил ладонь на щёку Минхо и погладил кожу большим пальцем, а после потянулся, чтобы клюнуть в губы. Это довольное странное секундное желание, тем более с нечищеными зубами, и осознать его удалось уже после, когда напротив заблестела улыбка.   Хёнджину и глубокие поцелуи без продолжения раньше были чужды, но от них хотя бы можно получить удовольствие, а от просто прикосновения губ к губам... странно, что это приятно. Однако всё, что для Хёнджина странно, Минхо воспринимает самим собой разумеющимся, так что, вероятно, дело в Хёнджиновой неосведомлённости в тонкостях другой стороны жизни. Той стороны, где ему раньше не удавалось побывать (не то чтобы он вообще когда-то всерьёз о ней задумывался или хотел постичь). С Минхо туда вдруг окунуло, и это удивительно новое, в совершенно неожиданном новое, вероятно, потому так хорошо помогает от скуки.   Любопытно, сколько это будет длиться.   В душе планировалось провести максимум минут пятнадцать, однако вышло застрять на все двадцать пять. Мылся Хёнджин только десять из них — остальное время слушал недовольный голос Сынмина. Чёрт дёрнул всё же перезвонить ему до завтрака — одна ошибка, и ты ошибся.   — Ким Сынмин, — проговорил Хёнджин вместо приветствия, промакивая волосы полотенцем.   — Хван Хёнджин, — донеслось с того конца снисходительное. — Я вот никак, блять, не пойму: ты заделался в королевы, и на аудиенцию надо записываться за месяц? Или работа больше не нужна?   — Не бурчи, я был занят, — Хёнджин закатил глаза, усаживаясь на край ванны.   — А я сейчас занят.   Сынмин в прямом смысле не обидчивый, но любит гнуть пальцы каждый раз, когда ему не отвечают больше нескольких часов. Отчасти из вредности, отчасти от того, что человек он уважаемый — очень себя уважает. Катастрофически плохо переносит опоздания и игнорирование своей персоны — сразу начинает не чередом выёбываться. А если встал не с той ноги, то и поводы не нужны — равыёбывается просто так, и хуй остановишь. Гадский у него характер. Благо, Хёнджин за годы бок о бок привык и перестал обращать внимание. Тем более сейчас, когда у самого настроение норовит пробить потолок, такое хорошее.   — Ну и чего ответил тогда? — поддел, ухмыляясь.   — О, даже не знаю, — нарочито саркастичный тон его любимый, — может, потому что у меня есть ответственность? Тебе бы тоже обзавестись, полезная штука.   — Приму к сведению, — Хёнджин упёрся локтем в край раковины и подпёр кулаком подбородок. Жаль, что Сынмин не видит его скучающий снисходительный вид. Или не жаль. За прошедшие годы так и не удалось для себя решить, веселит его вечное недовольство или бесит. — Так что там с работой?   — Удивительно, что ты вообще о ней помнишь, — финальный акт выебонов Сынмина всегда легко различить по тону: снисхождение и саркастичность органично перетекают к концу фразы в спокойную серьёзность, и Хёнджин сразу понял — это он. Сегодня довольно быстро. Следующие слова прозвучали уже обычным рабочим Сынминовым голосом: — Есть твой клиент. Одноразовый, нужно сопровождение на неформальное сборище денежных мешков в загородном коттедже. Женщина, владелица модного дома. Готова заплатить по двойному.     — Покатит. Когда?   — Сегодня. Я свяжу тебя с её секретарём, — Сынмин прочистил горло и чем-то шабаркнул на том конце, вероятно, своим блокнотом. У него странная на вкус Хёнджина привычка вести рабочие дела от руки. — И есть ещё один заказ на следующую неделю.   При всех выебонах, Сынмин безукоризненно хорош в работе и, когда дело доходил до дела, всегда точен, спокоен, собран. За это Хёнджин его очень уважает и потому терпит иное. Ну, и из благодарности, конечно. Если бы не он, Хёнджин, вероятно, никогда собой нынешним не стал. В мире покупаемого и продающегося ему, как ни крути, оказалось лучше, чем в душной клетке родительской нелюбви и мнимой заботы о будущем. Хуёвый из него был бы финансист, зато эскортник вышел отличный. Чуть дивно, что Сынмин это тогда разглядел, однако у него острый глаз на людей, склонных к дурному, но хорошо оплачиваемому, если уж начистоту.   Второй заказ Хёнджин тоже взял — деньги лишними не бывают, да и тот клиент, по словам Сынмина, очень хотел именно его. Такое обычно значит, что после официальной части последует предложение о продолжении, но Хёнджин к этому привыкший и красиво отшивать пока, хотелось верить, не разучился.   Напоследок Сынмин ещё раз с немаленькой концентрацией яда в голосе отметил, что очень славно отвечать на звонки вовремя, и положил трубку раньше, чем Хёнджин успел плюнуть ядом в ответ. Последнее слово всегда за ним, собственно, никто и не против.   Когда Хёнджин вернулся на кухню, на барной стойке уже дымился кофе в чашках и две пустые тарелки ждали, что в них выложат завтрак. Минхо как раз для того шёл от плиты с покалеченной сковородой и лопаткой в руках.   — Ты как раз вовремя, — улыбнулся, подцепляя еду и перекладывая.   Хёнджин забрался на стул, чуть скрипнув ножками по полу, и уложил руки под подбородок:   — А если бы опоздал? — игра должна продолжаться.   Минхо воздержался от словесных комментариев — стрельнул взглядом и ухмыльнулся. Что бы он не имел этим в виду, Хёнджину понравилось. И смотреть, как он орудует лопаткой, тоже. Минхо ненормально идёт готовка. И эта чёртова футболка с закатанными рукавами. И улыбка.   — Когда я заснул? — спросил Хёнджин, когда Минхо уселся напротив.   — М-м-м, — он взял вилку и нож, — около четырёх, наверное. Пока я ходил за второй бутылкой на кухню.   Хёнджин кивнул и подцепил на вилку кусок яичницы. Последнюю ночную историю он уже слушал в полудрёме — нет лучше снотворного, чем секс и виски, — так что похоже на правду. Конечно, он держал глаза изо всех сил, потому что терять время с Минхо во имя сна хотелось в последнюю очередь, и собирался даже пойти умыться-взбодриться, однако скверно спал прошлой ночью и весь день маялся на отходах — до взбадривания организм не дожил.   — Думал отнести в спальню, но боялся разбудить, — продолжил Минхо. — Ты милый, когда спишь. И когда не спишь, тоже, — и отправил первую вилку в рот.   — Милый? — ухмылка вышла неловкая.   Минхо кивнул, пережёвывая, и улыбнулся одним уголком.   Хёнджина редко называли милым. Красивым, эпатажным, сексуальным, горячим, но не милым. Чан как-то раз обронил похожее между делом, и тогда стало не по себе, потому что это слово про котят, щенков, очкастых смазливых мальчиков и воздушных девочек в розовых платьях. Хёнджин в кожаных штанах, с подведёнными чёрным глазами, должностью эскортника и пожизненным пропуском в Чонинов притон ему не подходит совершенно.   Но из уст Минхо не звучит странно. Почему-то даже приятно.   Необъективно, конечно: он как раз сильно противоречащих слову «мило» вещей не знает — откровенные разговоры до увлечения эйфоретиками не доходили. Знай Минхо, чем Хёнджин склонен временами на досуге промышлять, точно подобрал бы другое слово. Или выставил за дверь сразу. Ни того, ни другого не хотелось, потому эту сторону жизни раскрывать тоже. Сейчас точно нет. Пока эффект от лекарства такой славный, ставить на кон возможность его получать — глупость. А потом, может, и не придётся, если снова станет скучно. Может, даже и не Хёнджину.   Не хочется об этом думать.   — Пробуй, — Минхо взял кружку и кивнул на еду. — Сказал, что проверишь, насколько хороша моя сковорода.   Хёнджин сморгнул размышления, с вызовом дёрнул бровями и отправил в рот яичницу, а следом овощи и мясо. Минхо смотрел испытующе, мол, давай, скажи, что это прекрасно.   — М-м-м, — проглотив, Хёнджин задумчиво закусил губу. Соблазн в шутку раскритиковать велик, но соблазн поддаться сильнее. — Это прекрасно.   Вообще-то, это и правда очень вкусно. Может, в сковороде дело, может, в голоде, может, в руках Минхо, а может в том, что Хёнджин уже и не припомнит, когда завтракал чем-то, что приготовили специально для него. Не повара ресторанов за его собственные деньги, а кто-то просто так. Это приятно. Пожалуй, даже очень.   — Но, вообще, это против правил, — Хёнджин подцепил ещё кусочек мяса и бросил в Минхо коварную ухмылку. — Ты говорил про просто яичницу, а тут целое блюдо: и мясо, и овощи. Это читерство.   — Правила не были озвучены, значит правил не было, — Минхо просиял и будто бы даже кокетливо опустил глаза. Он очаровательный. — Так что всё честно.   — Нам нужно установить правила в следующий раз, — хихикнул Хёнджин и отправил мясо в рот.    — Ненавижу правила, — искры в серых глазах головокружительные.   Хёнджин подсел без шансов.   Под звон вилок о тарелки и обмен редкими содержательно скудными репликами отчего-то вспомнились завтраки в родительском доме. Они внешне были похожи: тоже яичница, негромкие редкие разговоры, стук посуды и улыбки. Но улыбки только от матери и отца, и такие приторные, что вот-вот полопаются зубы — попытки в мнимую семейную идиллию; стук посуды напряжённый и оглушительный; разговоры, замаскированные под заботу, о том, что Хёнджин опять где-то поступил неправильно. «Сын должен быть гордостью семьи», — как-то так говорил отец, поддакивая материнским упрёкам, и тянул губы якобы поддерживающе. Что ж, не срослось.   Забавно, что Хёнджин никогда не чувствовал себя в порядке, завтракая за одним столом с людьми, что его вырастили, но сейчас, сидя напротив человека, с которым знаком неделю, чувствует.   Глупые бестолковые мысли. Их как-то в последнее время много — побочный эффект от лекарства, вероятно. Чёрт с ним, Хёнджин умеет с побочками справляться.   Работа в этом неплохо всегда помогала, и славно, что Сынмин подкинул заказ. От Минхо уезжать, конечно, жутко не хотелось, однако бесконечно догоняться — верный путь к склифу или гипердозу, так что стоит сделать паузу. Ненадолго. Хёнджин намерен не ждать третью дозу столько, сколько ждал вторую.   А пока загородный дом привычных немыслимых размеров, куча дорогой мебели, еды, выпивки и дешёвых людей, способных всё это оплатить.   Хёнджин привычно приехал на место за час до начала, дабы успеть пообщаться с этой владелицей модного дома и понять тонкости сегодняшней работы. Её секретарь, конечно, многое объяснил по телефону и в переписке, но без хотя бы поверхностного личного общения с клиентом до всегда сложнее. Тем более когда, как сегодня, нужно играть очарованного спутника. Хёнджин сам себе сложности в работе создавать не любит, потому провёл добрых полчаса в кабинете этой Мин Досон. Сам он представился привычным рабочим Джи и вдруг задумался, что Минхо сразу почему-то назвал настоящее имя, ещё тогда по телефону перед первой встречей. Он редко забывается, когда дело касается работы, но, видимо, с Минхо всё с самого начала наперекосяк.   Сегодняшняя клиентка оказалась до смешного обычной, если не сказать стандартной: одинокая, жутко богатая и столь же неудовлетворённая. С порога начала облизывать взглядом и неприкрыто флиртовать, и было бы противно, если бы не было привычно. Хёнджин флирт из рабочего дресс-кода поддержал, пусть нехотя, и спросил базовое: детали легенды их якобы крепких отношений, пару мелочей о её предпочтениях. На деловых встречах такое не нужно: никто не станет даже статус отношений с красивым личиком уточнять — пускай сидит себе молча рядом, однако на неформальных вечерах, вроде этого, — празднование успешной презентации новой коллекции модного дома «Досон» — подружки точно будут обхаживать и задавать вопросы. Всегда можно уйти от ответа или спихнуть ответ на клиента (а тот всегда рад похвастаться игрушкой), но Хёнджин любит делать работу хорошо — впечатлённые платят больше. Игрушки, презентующие себя самостоятельно, всегда впечатляют.   Гости начали собираться, зазвенели бокалы welcome drink, музыка, свет, суета. Хёнджин привычно внутренне скучающе, а внешне донельзя заинтересованно ходил об руку с Досон и знакомился с приходящими. Шутил, улыбался во все зубы, болтал ни о чём, принимал и раздавал комплименты. Ничего нового, в целом, но будто...сегодня что-то не так. Будто бы неприятно.   Голоса, отвратительнее обычного, отдаются в голове скрипом; громкие слова о любви и уважении гостей по отношению друг к другу кажутся ещё более фальшивыми, чем всегда; а слащавые улыбки ощущаются острыми, будто готовы вспороть глотку.   Хёнджин для таких мест сделан, под них заточен и, как правило, чувствует себя уместно. За годы работы привык к лицемерию, коим тут дышит каждый первый, бессмыслице вместо разговоров, показушничеству, и на это всегда просто плевать. Просто скучно. А сегодня все словно бы чрезмерно противны. Подхалимничество и лживость сегодня пахнут особенно мерзко.   В голову лезут воспоминания о времени с Минхо, где пахнет искренностью и не нужно наигранно улыбаться. Где не скучно, и для этого не нужны допинги (за исключением, может быть, глаз Минхо). Где приятно. Хёнджин, вероятно, — лицемер и приспособленец покруче всех гостей здесь, раз так скоро почувствовал себя причастным к той, другой жизни, и теперь от этой начинает вдруг воротить. Ещё одна побочка лекарства, выходит. Чёрт и с ней, Хёнджин всё ещё умеет с побочками справляться.   Досон липла к плечу и заливисто хохотала, болтая с то и дело подходящими поздравить подругами — каждая со спутником, и Хёнджин минимум в троих узнал своих коллег. Не потому что знаком с ними или встречал прежде, а потому что знающему всегда видно больше. Эскортник может быть хорош в работе, и по нему не заметишь, что фальшивка, но вот по взгляду клиента — без исключений. На игрушки смотрят иначе, со смесью гордости и пренебрежения. Несведущие могут спутать этот взгляд с восхищённым или влюблённым, но Хёнджин, пожалуй, даже слишком много об этом мире знает и всегда способен отличить. Не то чтобы это слишком полезный навык.   Спустя минут сорок, когда уже, казалось, все гости собрались, подоспела пара опоздавших: женщина средних лет довольно приятной внешности и её молодой кавалер. И вот в нём Хёнджин узнал коллегу уже не благодаря своему таланту, а потому что знаком.   — Феликс, — он поклонился после представления Хёнджина и слащавого вопроса Досон «А как зовут твоего очаровательного мужчину, Сухёк?», адресованного опоздавшей. — Рад поздравить вас! — и протянул невероятно дорогой букет.   Хозяйка рассыпалась в благодарностях, приняв цветы, а Хёнджин закусил ухмылку, протягивая руку для рукопожатия.   Им с Феликсом нечасто выдаётся работать на одном мероприятии, но пару раз случалось. Это всегда игра в незнакомцев, и забавного в ней немного, если по сути, однако в общей скуке таких вечеров — хоть какое-то развлечение.   — Рад знакомству! — Феликс кивнул с многозначительной улыбкой, и Хёнджин отзеркалил.   Вечер продолжился в той же тональности: разговоры, выпивка, еда. Досон спустя ещё полчаса попросила внимания и сказала пафосную речь о том, как она много работала и как благодарна каждому, кто был рядом с ней на пути к этому моменту. После её облепили друзья и начали наперебой повторно поздравлять. Хёнджин отошёл в угол. Прикладывался к бокалу, дабы побочки от лекарства ощущались не так остро. Помогало относительно.   Феликс стоял в другом углу и болтал с кем-то из гостей, искоса поглядывая в сторону Хёнджина время от времени. Он всегда держит своих в поле зрения, если доводится работать вместе, и это хорошая привычка, бывало, помогала даже, однако иногда его постоянные взгляды не чередом раздражают.   Скоро заболела голова и защипало глаза — то ли от запаха чьих-то духов, то ли от цитрусовых на столах. Хёнджин мысленно посчитал, когда пил таблетку — давно, — и отправился в уборную на втором этаже, прихватив с собой бутылку воды.   В туалете значительно тише: не так бьёт по ушам гвалт голосов и музыка. Лучше бы провести остаток вечера здесь, жаль, невыполнимо. Хёнджин водрузил сумку на тумбу с двойной раковиной, выпил таблетки и достал телефон. От Минхо ожидаемо ни одного сообщения, а вот от Исыль пришло письмо с несколькими уточнениями. Она, пожалуй, слишком ответственная — уточняет буквально всё. И работает удивительно быстро: прошла всего неделя, а она уже отправила первые черновые макеты. Пожалуй, это хорошие черты для дизайнера, но Хёнджину от них пользы немного: чем дольше она работает, тем дольше будет официальная причина быть ближе с Минхо. Чёрт знает, продолжится ли это после того, как работа будет закончена. Может, они играют ровно до тех пор, пока проект в процессе. Минхо, конечно, недвусмысленно намекнул, что заинтересован отнюдь не из-за работы, однако нельзя знать наверняка, что случится, когда она подойдёт к концу.   Только Хёнджин начал печатать ответ Исыль, пришла весточка от Феликса с незамысловатым: «Открой дверь». В доме не один туалет, очевидно, значит хочет поговорить. Он нередко таким балуется во время совместной работы: ловит в туалете или где-то подальше от толпы, чтобы собрать свежие сплетни. Хёнджин не то чтобы фанат этого, но, отправив «Преследование уголовно наказуемо», щёлкнул замком — хоть какое-то развлечение.   — Носик припудрить вышел? — проскользнув внутрь и закрыв дверь, Феликс ехидно улыбнулся.   Он о склонностях Хёнджина к нелегальному знает: как-то раз искал в его сумочке таблетки от головы, и нашёл, собственно, но те, что только по рецепту от Чонина. Они довольно неприметные, однако едва ли кто-то носит обычную фармацевтику в зип-пакете, так что вопрос от него был обоснованный. И взгляд очень проницательный. Хёнджин не стал утруждаться врать: просто не захотел. Феликс сплетни любит, но преимущественно коллекционировать, а не разносить, так что пускай знает. Его неоспоримый плюс в том, что использовать это знание против своих не станет — максимум подшучивать временами. А Хёнджина он совершенно без причины сразу посчитал своим.   — Ты слишком часто об этом шутишь для того, кто ни разу не пробовал, — Хёнджин ухмыльнулся и опёрся бёдрами о раковину, сложив руки на груди. — Хочется?   Феликс в мире эскорта выделяется: не пьёт, не курит, не юзает — прям образцовый хороший мальчик. И вечно счастливый и улыбчивый, что удивительно. Эта работа не отличается положительным влиянием на нервную систему, прямо скажем, и редко встретишь того, кто способен выдерживать без допингов, да ещё сохранять жизнерадостность. Даже те, кто приходят чистыми, спустя время, как правило, на что-то подсаживаются (если по памяти Хёнджина): иначе переживать некоторые заказы кажется абсолютно немыслимым. А Феликс умудряется. Солнечный мальчик, ранимый и милый, а уже больше двух лет в профессии, и она его будто совсем не ломает. Даже Хёнджина временами потрошит, а у него с похуизмом всё в порядке. Феликс значительно чувствительнее, если по тому впечатлению, какое сложилось за время общения, так что любопытно, конечно, как у него выходит. Как его Сынмин вообще в эту яму заволок — тайна, покрытая мраком. Хёнджин особенно не интересовался, потому что, в целом, похуй, однако пару раз между делом спрашивал Феликса и в ответ получал только улыбки и общие фразы. Он не такой простой, очевидно, каким всеми силами пытается казаться, но лезть нет причин, и Хёнджин не лезет. Слушает время от времени его болтовню, но без лишнего. В конце концов, они не подружки, пускай Феликс и ведёт себя так, будто лучшие сотню лет.   — Нет лучше наркотика, чем хороший секс, — он подошёл к унитазу, бросил рядом сумку, уселся на крышку и закинул ногу на ногу, похабно толкнувшись языком в щёку, а после очаровательно рассмеялся.   Его умение говорить непотребства с милейшим невинным видом, вероятно, и привлекает клиентов. Хёнджин умеет похоже, но не так искусно. Его внешность не такая кукольная, как у Феликса, а голос не такой нежный. Хотя, справедливости ради, эта нежность наигранная: Хёнджин пару раз слышал обратную сторону его тембра — будто заговорили из преисподней. Образ пай-мальчика требует скрывать такие черты, и Феликс идеален в его рамках.   — Не могу спорить, — Хёнджин качнул головой, силясь не слишком увлекаться воспоминаниями о прошедшей ночи, но улыбка всё равно наползла на губы.   — Так-так, у каменного принца Джи сияют глаза, — Феликс заинтересованно наклонился вперёд и прошёлся языком по ряду верхних зубов. — Неужели, ночка была жаркой?   Он весьма проницателен, когда дело касается эмоций других, и даже Хёнджина, талантливого до сокрытия чувств, читает неплохо. Однако сейчас это едва ли проницательность — он просто пытается беззастенчиво выспросить о личном, как делает всегда. Иногда вопросы попадают в цель, иногда нет. Сегодня вот попал, и Хёнджин даже не то чтобы слишком против чуть позабавиться его бессмысленной болтовнёй.   — Завидуешь или грустишь, что не пригласил присоединиться? — он чуть вздёрнул подбородок.   — И то, и другое, — Феликс нарочито расстроенно свёл брови и, вскочив с крышки унитаза, зашагал к раковине. — Чанбин уехал по работе на несколько дней, так что мне довольно скучно, — он остановился в полуметре от зеркала и оценивающе поглядел на своё отражение.   — И Чанбин не против, чтобы ты развлекался без него?   — Если я буду только смотреть, — поправив причёску, Феликс повернулся к Хёнджину и сощурился. — А я бы с удовольствием посмотрел.   Конечно, это несерьёзно, однако даже так мысль о том, что кто-то будет видеть Минхо таким, каким видит Хёнджин, неприятная. Жадностью никогда не страдал, но здесь делиться не хочется. Внутри как-то неприятно потянуло холодом.   — Учту, — Хёнджин склонил голову, насильно вытягивая улыбку.   — Тот, с кем ты проводишь время, вероятно, очень хорош, раз ты его выбрал, — протянул Феликс задумчиво, вглядываясь в глаза. — Зрелище должно быть что надо.   Вызов в его взгляде странно яркий, однако провокации всегда были коронным номером — Феликс отлично знает, как играть на людских слабостях, чтобы получить то, чего хочет. Эмоции, информацию, расположение. С Хёнджином редко работает: он тоже отличный игрок, а слабости едва ли можно откопать, но Феликс не оставляет попытки. Его это забавляет. Ему, думается, эта игра приносит неподдельное удовольствие самим фактом, без цели. А если цель и имеется, то чёрт знает какая: Хёнджин не особенно задумывался — просто всегда поддерживает игру, пока не наскучит.   Феликс смотрел в глаза ещё несколько мгновений весьма выразительно, а после облизал губы и улыбнулся:   — Любопытно, — и снова зашагал к унитазу, довольно расправив плечи.   — Что именно?   — Твой взгляд, — Феликс уселся на крышку, закинул ногу на ногу и обхватил колено сплетёнными пальцами. — Я не видел такого.   — Какого? — Хёнджин качнул головой в любопытстве.   Феликс помолчал, вглядываясь в лицо, и пожал плечами:   — Если бы я не знал тебя, назвал бы его... влюблённым.   Едва Хёнджин успел вскинуть брови, раздалась вибрация. Феликс достал телефон из кармана и, глянув на экран, поднялся:   — Упс, пора идти, — он прихватил сумку, сунул телефон обратно и сощурился, нарочито расстроенно сведя брови: — На самом интересном месте, — и вышел, оставив шлейф парфюма.   Хёнджин остался стоять без движения, слушая скрежет внезапно завертевшихся шестерёнок в собственной голове. Влюблённый.   Влюблённый.