Охота на солнце

Много пролито слёз, и ещё будет,

но важно одно — что мы лить их способны,

и звёзды на небе пополнятся новыми —

пусть не будет ничего громче ночной тишины под ними,

пусть не будет темнее неба, чтобы видеть их над собой,

пусть будет память, звездою горящая в сердце.

I.

      Над термитниками висела луна. Она была идеально круглой и мертвенно-бледным светом освещала бесплодные земли и спящие худые туши. Бока львов-отщепенцев вздымались в такт тяжёлому сопению, кто-то ворочался во сне, а кто-то стонал. Зире не спалось. Она лежала на своём любимом месте — широкой вершине одного из мёртвых термитников — и бестолково смотрела вдаль, под луну, положив голову на лапы. Ничто не нарушало мёртвого покоя вокруг; бесплодные земли мало чем хороши, но вот тишиной — да. Здесь нет ни стрекота ночных насекомых, ни клёкота ночных птиц, не шуршит трава под ногами не спящих по ночам мелких зверюшек. Зира любила тишину. Мало кто бы мог представить такое, глядя на её суровую длинную морду, но это было правдой. Тишина была вторым из того, что она любила по-настоящему. Первым была власть.       Мало-помалу Зира задремала с полуоткрытыми глазами, но недостаточно глубоко для того, чтобы перестать слышать сопение и стоны спящих сородичей. Они давно стали для неё такой же тишиной, слились с ней, и она не обращала на них никакого внимания. Она бы скорее удивилась, если бы однажды проснулась посреди ночи и не услышала их. Она бы даже испугалась. В первую очередь, конечно, за себя, ведь одной здесь, на мёртвых землях, не выжить. А во вторую, она бы испугалась куда сильнее — ведь в случае потери сородичей она потеряла бы и власть над ними. Зира не была вожаком, но ни у кого из отщепенцев никогда не возникало даже тени сомнения в подчинении ей. Она гордилась собой и любила свою власть, и гораздо больше, чем всё остальное на свете, включая и тишину. Но всё же, эта тишина, полная знакомых звуков, была знаком, гарантом того, что её власть продолжается, и Зира любила и её, как напоминание об этом. Это была её тишина.       Она уже почти уснула, и в голове её даже мелькнул образ вчерашнего ворчавшего Нуки, недовольного, что его вновь посылают на нелюбимую охоту, а это было явным предвестником сна, но всё же одна маленькая деталь вдруг заставила этот образ замедлить своё движение и вдруг, как маленький взрыв, распасться. А следом за этим Зира уже подняла голову и внимательно вгляделась туда же, куда смотрела до этого полусонным взглядом. Ведь тишина, её спокойная и властная, любимая тишина, внезапно кончилась.       Камни шуршали под чьими-то лапами ещё далеко, наверное в ста прыжках, но Зира уже ощетинилась, ведь ветра не было, и она не могла понять, чьи это шаги и кто так быстро направляется в её сторону. В сторону её прайда. Прошло ещё несколько мгновений, и она резко встала с места и тихо смахнула вниз, перескочив через пару уступов, на холодную каменистую землю. Львица сделала пару неслышных прыжков в сторону гостя и замерла, поджавшись, за камнем. Краем глаза она увидела, как шевелится во сне, а потом поднимает голову её дочь Витани, спавшая по соседству. Через пару мгновений она вжалась в землю рядом с матерью. Порыв ветра с родным запахом обдал Зиру.       — Чужак? — чуть слышно спросила молодая львица.       — Не знаю. — Зира всё ещё была ощетиненной и сосредоточенной. — Не знаю.       — Хочешь, я разбужу остальных?       — Погоди.       И они ждали долгие секунды, выглядывая из-за плоского камня в темноту скал, откуда двигался гость. Он словно знал, откуда нужно наступать, чтобы остаться незамеченным на как можно долгий срок, и мысль эта приводила Зиру в беззвучно-исступленную ярость. Одна лишь была надежда — гость, каким бы недружелюбным он ни был, двигался один, а значит, в случае чего справиться с ним было бы проще простого. Можно было бы даже отправиться ему навстречу вдвоём с Витани, не беспокоя остальных, и напасть в движении — Зира хоть и любила власть, была невероятно отважной, предпочитала вступить в бой первой и рисковать своей собственной шкурой. Но львица медлила. Что-то держало её на месте. Ах, как же плохо, что нет ветра!       Пятьдесят, сорок пять прыжков…       — Давай я разбужу остальных, — уже настаивала Витани. — Мама.       — Нет. Стой.       Времени уже не оставалось, надо было действовать, но Зира, всё такая же ощетиненная, лежала за камнем, и твёрдые её, как камень, слова пригвоздили к месту уже порывавшуюся шмыгнуть к прайду Витани. Если бы у Зиры была хоть секунда отвлечься, она бы непременно снова усмехнулась своему чувству безграничной власти.       В десяти прыжках скалы кончились, и гость, наконец, показался под мертвенно-бледным светом луны. Он неслышно нёсся широкими длинными прыжками. Махири. Морда раскрыта от частого, но почти неслышного дыхания.       Зира, вне себя от злобы, метнулась к ней так же беззвучно и резво. Секунда — и обе покатились в пыли под лунным светом. Витани, больше не скрываясь, подняла шею над камнем, но не сдвинулась с места. Она знала, что лучше не вмешиваться. Краем глаза она видела, что ещё пара львиц поднимают головы, очнувшись от множества лишних в ночной тишине звуков.       — Стервятница!.. Я же сказала не появляться вблизи прайда без сигнала!.. Я же сказала!.. Вонючая стервятница!.. Вонючая… гадкая… стервятница!.. — Зира в исступлении била передними лапами с острыми когтями провинившуюся дозорную, которая лежала в пыли перед ней, изодранная, избитая, но молча терпевшая наказание. И наказание заслуженное — весь прайд знал, что горе потревожившему без повода Зиру, которая всегда начеку. Которая владеет, но охраняет, которая любит власть, но готова отдать жизнь за неё. И которая никогда бы не наказала без повода.       Остыв так же быстро, как и придя до этого в ярость, Зира отошла, осоловев от нахлынувших на неё ощущений. В наказании, как бы она не пыталась противиться ему ссохшимися, жалкими остатками когда-то присущей ей совести, была своя прелесть, отличная от простого исполнения своих властных обязанностей. В нём была своя невероятная, ни с чем не сравнимая красота.       — Говори. — Зира старалась скрыть своё частое тяжёлое дыхание от переполнявшего её удовольствия. — У тебя же был повод вернуться без сигнала, верно?       Махири, тяжело дыша от быстрого бега и жестокого наказания, и не скрывая этого, в отличие от своей насильницы, лежала и даже не пыталась встать — от боли из изодранных боков и спины и боязни новой порции боли. Она откашлялась, как была, лёжа, и тихим низким голосом сказала:       — Мы видели свет. Много света. Как днём. Как солнце.       — Что за бред ты несёшь? — бросила, не глядя на неё, Зира. — Что ещё за свет? Где?       — У дальнего ущелья на восходе. На Порожистой реке. Там, где цветёт…       — Я же сказала вам не спускаться к реке! — Зира вновь ощетинилась и шагнула к дозорной. Махири съёжилась, ожидая новых ударов, но она не знала, что старшая львица не может наказывать чаще одного раза в полчаса. — Там бродит дикая стая, они могли сесть вам на хвост!..       — Мы увидели свет сразу после захода солнца. Бусара сказала, нам надо проверить. Ты назначила её старшей, Зира. А старших нужно слушаться.       На это возразить было нечего. Зира знала, что скоро хорошенько отведёт душу на буке Бусаре — не поглядит, что та лучшая охотница в прайде и в одиночку валит здоровенных гну. Но старших действительно всегда нужно слушаться.       Она оглянулась — прайд бодрствовал в полном составе. Львицы жадно вглядывались в их сторону, подняв головы, но никто не осмеливался встать и подойти из любопытства, даже Витани, всё ещё лежавшая на животе за камнем. Для тех, кто не охотился и не был в дозоре, ночь была временем сна, и это было таким же законом, как и то, что нужно подавать сигнал, прежде чем приблизиться к спящему прайду со стороны скал в безветренную погоду.       — Живо всем спать!!! — рявкнула Зира, её голос отразился от скал и был таким неестественным, что некоторые львицы даже помедлили, прежде чем вновь улечься на лапы и закрыть глаза. Даже Витани, приняв приказ матери и на свой счёт, встала с места и отправилась на свой участок для сна — хотя и не так резво, как сделала бы любая другая львица в прайде — такие мелочи Зира прощала родной дочери. — Витани, сюда, — гораздо тише добавила старшая львица, глядя на её грациозные движения.       Через две секунды та уже была подле неё и вопросительно смотрела в глаза. Зира отвела взор, в который раз наслаждаясь невероятным ощущением своей власти. Она вновь обратилась к лежавшей в бессилии Махири.       — Встань, — совсем тихо сказала она ей. Когда та поднялась, всё ещё на трясущихся от боли лапах, изодранная и помятая, кое-как зализавшая самые больные и глубокие царапины, и выпрямилась, Зира продолжила: — Теперь расскажи всё по порядку, не упуская ничего, ни одной детали. Поняла, Махири?

***

      — Что это, Зира? — избежавшая, казалось бы, неотвратимого наказания Бусара, всегда бука и молчунья, но сегодня смотревшая на невероятное широкими от страха и любопытства глазами, поинтересовалась у своей старшей, лежавшей с ней бок о бок.       — Не знаю, — мрачно отозвалась та. Ей хотелось бы избить Бусару, от души хотелось, потому что она никогда её раньше не била, ибо не за что — Бусара была прекрасна и послушна во всём — и старшей львице страсть как хотелось новых ощущений, ощущения власти над самой верной своей подданной. Даже Витани, её Витани, охотнице отменной, и отличной дозорной, всё же перепадало иногда тяжёлой лапы матери — правда, без когтей — были поводы, особенно когда она была помладше. Но вот Бусару, свою верную молчунью Бусару Зира не била никогда, и вдруг ей показалось, что было бы даже странно избить её на глазах у всех. Витани — нет, а её — да. Конечно, ещё был совершенно нетронутый Кову, но он был таким сияющим исключением, он был принцем и будущим, в том числе и её, Королём, и тронуть его было бы совершеннейшим богохульством и полностью отвратительным её натуре действом. Но вот Бусара… Неужели она в её глазах сравнилась с Кову, неужели за ней нельзя было найти ни одного грешка, достойного хотя бы слабой доли её гнева? Зира поняла это вдруг так отчётливо, что это осознание на пару мгновений даже застлало в её разуме самое главное, то, за чем она пришла сюда за тысячи прыжков от прайда. Большое круглое белое солнце.       Да, солнце. Оно сияло ярко, но как-то на удивление не ослепительно, так, что на него даже можно было смотреть без опасения потерять зрение — а кто такой хищник без зрения? Жалкая полёвка.       — На такое солнце все сбегутся посмотреть, — вдруг подала голос худосочная Мвенъе, лежавшая чуть поодаль — третья дозорная отряда. На её боках и морде красовались яркие полосы — и розовые, и более тёмные. — Хорошо, что сейчас сухой сезон и река обмелела. А то бы тут было копытных до самого горизонта. Да и эти Симбины чудилы бы явились, без всякого сомнения. Тут до их территории четверть дня пути.       — Не умничай, — рыкнула на неё Зира. Перевоспитать Мвенъе было невозможно, и царапины и синяки на её шкуре обновлялись с очевидной регулярностью. Наверное однажды всё-таки следовало бы откусить ей язык. Но сейчас было не время и не место об этом думать.       — Висит, и в воздухе висит… — прошептала заворожённая Бусара, не отводя взгляд от чуда. — Даже ни на что не опирается. А разве так бывает? Всё же должно на что-то опираться.       — Но солнце на небе и луна не опираются, висят, — прервала её Махири, вернувшаяся вместе с Зирой, и лежавшая сейчас с другого её бока.       — Ну так это же солнце и луна, — парировала умница Бусара. — А это… это вообще непонятно что. И появилось из ничего, из одного места. Взяло и появилось. Как же это?..       Зира оскалилась. Она не помнила, чтобы раньше львицы вели такие глупые и ненужные рассуждения при ней. Неужто боялись? А теперь что — неведомое солнце развязало им языки? Взяло и появилось из одного места… Вот же незадача какая.       — Утихомирьтесь сейчас же и не мешайте мне думать, — сказала она твёрдо, как всегда, и дозорные умолкли, не переставая, однако, смотреть на солнце, которое, не мерцая, ровно светило в воздухе в двадцати прыжках от них, лежащих в укрытии в траве, и в одном — от земли, одной своей половиной над травами, а другой — над рекой, в это время года текущей спокойно и мирно и совсем не оправдывающей своей название Порожистой. Размером оно было, наверное с четырёх слонов, поставленных двое на двоих, то есть, гораздо большим, чем солнце на небе. И Зира, глядя на него, совершенно не понимала, что ей делать. Минута шла за минутой, а хозяйка прайда не могла придумать ничего путного и только отчётливее осознавала одну вещь — что ей всё-таки следует поколотить Бусару за то, что та первой увидела и решила проверить это странное солнце далеко за пределами охотничьих угодий её прайда, в обычном шпионском дозоре, из которого самое большое раньше приносили — это весть о проходящем мимо льве-изгое, который мог бы позариться на территории отщепенцев. А тут — это, непонятно что, ни на что не похожее, ненужное, неправильное, висящее в воздухе нечто похожее на солнце, но не солнце, или луна, но не луна, потому что не такое щербатое. Словом, большая и ненужная проблема, а такого Зира всю свою жизнь старалась избегать. Больно бы она поколотила и исцарапала Бусару, если бы та случайно потеряла след желанного для прайда стада, и пришлось бы искать новое? Больно. Так чем же это отличается от того?       — Зира. — Это была Мвенъе, и голос её не был таким заумным, как в прошлый раз. Он был взволнован. — Рядом чужаки.       Только сейчас старшая львица поняла, что тоже чувствует чужой львиный запах. И это было плохо. Очень плохо. Однако, как ни странно, не хуже того глупого солнца, висевшего перед ними в двадцати прыжках.       — Всем лежать, — сказала она, заметив движения бывших по бокам дозорных. — Они не нападут. Они тоже увидели это солнце и они боятся. Даже если уже заметили нас — не нападут.       Львицы промолчали и вновь застыли в своей напряжённой лежачей позе. Они смотрели на солнце, но уши их двигались, силясь поймать хоть какую-то информацию о положении врага, кроме слабого запаха, казалось бы, доносившегося отовсюду.       «Окружают», думала напряжённо Зира, «окружают. Ну ничего. Не посмеют. Не посмеют».       Прошла ещё одна напряжённая минута, и ничего не изменилось вокруг, только запах стал отчётливее, и Мвенъе перестала смотреть на солнце и стала оглядываться по сторонам. Нервная она всё-таки, смогла сквозь тяжкое напряжение подумать Зира, нельзя быть такой. Нельзя.       Она даже забыла, что скоро рассвет, и непозволительно сильно вздрогнула, услышав далёкий птичий крик — стаи цапель поднимались над озером в тысяче прыжков от них. Других звуков не было слышно всё это время. То ли чудное солнце, то ли львиный запах заставил спасаться бегством всех потенциальных нарушителей тишины в округе. Даже звуков подкрадывания врагов, шелеста травы под их лапами, не было. Их враги были мастерами своего дела. В их разрушительных намерениях сомневаться не приходилось, однако, сколько их, откуда в точности они наступают, и есть ли шанс уйти без боя при вражеском численном перевесе, Зира не понимала, и эта мысль глодала её с каждой секундой всё больнее. Звук крика цапель на мгновение вывел её из этого состояния, она отвлеклась совершенно непозволительно, и через ровно такое же мгновение солнце перед её глазами вдруг взорвалось, вспыхнуло, погасло без следа, и из его нутра прямо на берег шлёпнулась непонятная большая туша.       Дозорных и Зиру обдало порывом странного свистящего ветра, громко ударившего по барабанным перепонкам, так, что старшая львица с трудом не взвыла от неожиданной и неизвестной ей ранее боли. Справа негромко рыкнула Махири, видимо, от того же самого, Бусара и Мвенъе сдержались, но по их мордам было видно, чего им это стоило. Зира ощутимо пихнула Махири под бок. Но без когтей. Молодой львице на сегодня было достаточно.       — Тихо, — почти беззвучно, но отчетливо прошелестела старшая львица, ещё чувствуя пульсацию странной боли в ушах. — Всем тихо. Лежим.       Когда боль отступила ещё немного, Зира вдруг ощутила другое. Чужой запах исчезал. Враги уходили, растворялись в дрожащей предрассветной мгле. Через несколько мгновений ветерок уже не доносил до её носа ничего. Их больше не было. От осознания этого она еле заметно осклабилась. Испугались. Да, всё-таки испугались. А она и её дозорные — нет. Она знала, она всегда знала, что дикари — трусы. Конечно, это не означало, что они не могли просто перегруппироваться и занять наблюдение издалека, но всё равно — они больше не угрожали непосредственной безопасности её и дозорных. И львицам можно было сосредоточиться на гораздо более важной вещи. Туши.       Туша, странная, распластанная, лежавшая половиной своей в воде, половиной на песчаном берегу, не шевелилась. Шло время, а Зира с подопечными, как и в начале, неотрывно следили за ней, поминутно втягивая доносящиеся от реки запахи. Занимался рассвет, горизонт стал светлеть и краснеть. Вновь стали доноситься обыденные для этого места и времени звуки — шуршала трава, кто-то ухал, квакал и щёлкал, то тише, то громче — местные обитатели привыкли к запаху львов, ведь угрозой от них не веяло. А туша всё не шевелилась.       — Ничем не пахнет, — заключила умница Бусара. — Нет запаха. Совсем нет. Только сыростью и тиной от реки.       — Знаю, — сказала Зира, уже не так злобно, как обычно она обрывала осмелившихся подать голос без разрешения львиц. Она сама была удивлена. Действительно, от туши не пахло. Ничем не пахло. Но разве так может быть? Ах, умница Бусара, почему же ты такая обязательная, почему такая глазастая!       — Мвенъе. — Зира глянула на исполосованную морду тощей львицы. — Подходи ближе слева. Махири — справа. — Ту она не удосужила взглядом, просто тронула хвостом. — Бусара — со мной здесь.       Зира наблюдала, как две её дозорные тихонько ползут на низко согнутых лапах сквозь траву, огибая тушу с двух сторон. Рассвет вступал в свои права, светлая часть неба ширилась, алела на концах. Когда Мвенъе и Махири заняли свои места в пяти прыжках от туши по обе её стороны, кромка солнца, истинного, настоящего солнца показалась наконец над горизонтом, заставив вершинки травинок светиться.       И тут туша зашевелилась.

***

             Всё произошло так быстро, что Зира, наверное, впервые в жизни ощутила дикое замешательство. Она широко раскрыла глаза, зашевелила ушами, подняла голову и сразу же поднялась сама, лихорадочно оглядываясь по сторонам.       — Где оно? Где???       Дозорные, поражённые не меньше, тоже мотали головами из стороны в сторону, силясь понять, что произошло. Зира вдруг почувствовала невероятное — ужас. Она сделала высокий прыжок на месте, крутанулась, как загнанный гну и припала к земле, словно ожидая, что неведомая туша, так внезапно пропавшая со странной зеленоватой вспышкой, вдруг появится снова и рубанёт львицу своей огромной когтистой лапой, и упасть было надо, иначе от такого удара не снести головы. Зира даже затряслась, но буквально на мгновение. Нельзя. Она открыла глаза и опять бесстрашно, как могла, подняла голову — её дозорные жались к траве, повторяя её былые действия. Власть… власть…       — Встать!!! — рявкнула старшая львица и с удовлетворением услышала, что голос её так же твёрд, как и раньше. — Смотреть во все глаза! Не упустить! Смотреть, куда делось, куда!       Четыре львицы, как по команде, встали крестом, хвост к хвосту и каждая стала внимательно изучать свой участок саванны, над которой уже взошло наполовину горячее жёлтое солнце, опуская на неё пока ещё тёплые, а не жаркие косые лучи. Воздух над горизонтом дрожал.       — Вон там! — громко сказала Бусара и мотнула мордой. Глазастая умница Бусара.       Зира посмотрела туда. Что-то светлое мелькало на заходе, в тени далеко, прыжках в трёхста, стоявшего баобаба — единственного дерева во всей округе.       — Это оно?       — Да, оно.       — Вперёд, за мной! — скомандовала хозяйка прайда и галопом устремилась к цели.       Если раньше, разглядывая бесполезное глупое солнце, найденное так некстати глазастой Бусарой, она не понимала, что ей делать, то теперь осознала свою цель чётко и ясно: тушу надо было добыть во что бы то ни стало, кем бы она ни была. Не добыть — хотя бы найти и посмотреть вблизи. Если живая и будет возможность — убить. Если неживая — оставить метку. В Зире клокотало и бурлило хорошо знакомое, взращённое и лелеемое чувство — месть. Она собиралась убить коварного Симбу и освободить место для своего сына, законного правителя Великих Земель. Она вынашивала этот план уже столько лун. Она отучила себя от всего, что могло бы помешать ей достичь цели и воплотить давнюю мечту. Она превратилась в совершенную хищницу, совершенную убийцу, совершенного лидера. И простая туша, упавшая из глупого никчёмного солнца, заставила её припасть к земле в мимолётном, но смертельном ужасе?.. Никакой пощады! Зира не прощала такого, она просто не могла. Она слишком изменилась за эти годы. Это было нужно. Никакой пощады унизившему, никакой пощады врагу! Никакой!

II.

      Высокая трава кончилась, началась низкая, с редкими проплешинами голой земли, и четыре львицы пригнулись сильнее, стараясь не выдавать себя. До баобаба оставалось немного, он приближался и рос в размерах. Зира всё отчётливее видела свою цель. Туша сидела. Она сидела спиной к ним, в тени от восходящего всё выше солнца и мордой к стволу баобаба, то ли уперевшись о него, то ли просто ткнувшись. Большая туша. Зира никогда не видела таких животных.       — Как зебра, — на ходу выпалила языкастая Мвенъе, быстро перебирая лапами, и так же, как своя старшая, безотрывно вглядываясь в тушу. — Только без полос.       Зира промолчала. Да, действительно, похожа на зебру, и размером тоже, только будто бы покрупнее, уже как гну. А что у неё с боков? Тень, в которой сидела туша, была слишком тёмной в это время суток, и львица всё никак не могла понять, что видит.       Крылья. Это сложенные птичьи крылья, вдруг поняла она.       — Не упустить её, — быстро проговорила Зира, не оглядываясь на своих подопечных. Львицы начали дальний заход, рассыпавшись в шеренгу, постепенно удаляясь друг от друга и закругляя свой строй вокруг дерева. Зира шла крайней справа, спиной к взошедшему солнцу, для лучшего обзора. В пятидесяти прыжках от цели львицы стали замедляться и пригибаться всё ниже, избегая поднимать голову выше собственных плеч. В тридцати, как по команде, остановились, описав вокруг дерева почти полный круг, и замерли в траве. Это был самая обычная охота и все знали, как себя вести. Самая обычная, кроме того, что создание, на которое они охотились, их бесполосая зебра с птичьими крыльями, упершаяся своей длинной зебриной мордой в ствол дерева и сидевшая неподвижно, была самым необычным объектом не только для львиной охоты, но и вообще самым странным, удивительным и одновременно отторгающим существом, которое только видели львиные глаза. Зира смотрела на него с не меньшей ненавистью, как тогда, когда бежала сюда, но теперь и с некоторым любопытством, правда, смешанным с пренебрежением. Вот бывают же в саванне странные животные… Неправильные животные, животные ненужные. Животные, которые должны будут умереть. И она нанесёт первый удар, она пустит этому животному кровь из шеи своими клыками. Она. Она.       Зира, в давно разученной синхронности со своими львицами, стала красться вперёд. Расстояние сокращалось шаг за шагом. Они должны были наброситься разом, с четырёх сторон, как обычно поступали с крупной добычей. Зира чувствовала, что даже ветер на их стороне — совсем замер, несмотря на рассвет, а добыча сидит совсем неподвижно, так же как и сидела, в тени, и словно бы дрожит. Внезапно Зира увидела у неё на рёбрах и шее тёмные пятна, похожие на ожоги, а на крупе ещё одно — какое-то большое, жёлтое, странной формы. Сразу после этого туша тяжело вздохнула, всем корпусом подалась назад, оторвав морду от коры дерева, и только сейчас Зира увидела, что у неё прямо изо лба торчит то ли острая палка, то ли странный прямой газелий рог того же белого цвета, что и её шкура. Зира остановилась и почувствовала, как по её телу проходит противный холодок. Знакомый холодок. На кончике этой острой палки ярко мерцали и переливались зеленоватые искры, как в тот раз, вокруг всей туши, когда та испарилась перед глазами Зиры, заставив её почувствовать незабываемый роковой ужас.       Зира не успела осознать, что остальные львицы не видели её остановки. Как по команде, Мвенъе, Махири и Бусара, зашумев крошащейся под лапами суховатой землёй, бросились вперёд, на баобаб, на тушу. Зира, почувствовав сильный укол где-то внутри, с опозданием бросилась тоже. Но не успела.       Всё произошло стремительно. Глазастая умница Бусара, бывшая самой быстрой в прайде, обогнала подруг и… врезалась в воздух в двух прыжках от туши. Не в препятствие, не в камень или ствол дерева — в сам воздух. Отвратительно хрустнули кости. Остальные львицы, даром что прекрасные охотницы — других Зира и не держала в своём прайде — увидев произошедшее, узрев в секунду, как сотрясся и засветился воздух в месте удара несчастной Бусары, среагировали в тот же миг — втянули головы в плечи, стали тормозить лапами о сухую землю. Мвенъе влетела в твёрдый воздух передними лапами, но успела перегруппироваться, проехалась по прозрачной стене покалеченным боком и упала навзничь. А Махири влетела задними, сломала вытянутые когти и по инерции ударилась о невидимое препятствие грудью и носом. Сразу же брызнула кровь, оставаясь тёмными вспышками прямо на застывшем воздухе. Но это не шло ни в какое сравнение с тем, что случилось с Бусарой. Она даже не успела вскрикнуть, крик застрял у неё в сломанном горле. Её шея неестественно изогнулась, львица завалилась вперёд, опираясь искалеченной головой на твёрдый воздух, почти перекувырнулась на него спиной, и скорее всего бы полетела ещё выше, но тут твёрдый воздух пропал, брызги крови на нём — слабые Махири и потоки из головы Бусары — шлёпнулись на сухую землю, а тело несчастной львицы, дрожащее в судорогах, упало на них сверху и затряслось ещё сильнее. Зира шумно выдохнула и, так же резко затормозив и не успев соприкоснуться с убивающим твёрдым воздухом, пролетела внутрь заповедной территории, очерченной им ещё секунду назад, и на мгновение увидела, что туша смотрит на неё. По ушам ударил гром.       …Зира очнулась со страшным гудением в голове и сначала не поняла, где находится. Она попыталась встать и поняла, что под лапами и телом мокрый и зыбкий песок, а над ним — тонкий слой воды. Капли падали с её острой морды. Она потрясла головой, желая прогнать противное гудение под черепом, но оно стало только сильнее. Львица вдруг ощутила, что хочет пить. Она ткнулась мордой в кромку воды и начала жадно лакать. Жажда не проходила, Зира всё лакала, а потом вновь повалилась головой на воду и тяжело задышала. Что же это? Как? Когда?.. Зира закрыла глаза и сквозь веки увидела Нуку, всё такого же недовольного нелюбимой охотой, а потом Кову, разъярённого, каким она никогда его раньше не видела. В тот день он сказал, что сам завалит вожака гну — здоровенного бычину, наверное, с полслона размером. И завалил. Долго висел у него на шее, мотался из стороны в сторону под могучими движениями самца, чудом не попадая ему на нелепые, но опасные рога. Очень долго висел. И оказался сильнее — бык, измотанный, всё-таки рухнул в траву, захрипел, пал. Зира видела окровавленную, торжествующую, прекраснейшую морду сына и чувствовала что-то совершенно необыкновенное. Она склонилась перед ним, и в тот же миг остальные львицы прайда, как одна, тоже склонили головы перед своим будущим Королём.       — Кову… — прошептала вслух Зира, всё ещё без сил лёжа в обмелевшей реке. — Мой Король… Мой… мой…

***

      Она нашла Мвенъе по запаху. Львица лежала в сотне шагов от неё, на боку, в высокой траве, совсем рядом с тем местом, где ещё несколько минут назад висело в воздухе отвратительное белое солнце. Глаза её были закрыты.       — Мвенъе, — позвала Зира, глядя на неё. — Мвенъе.       Она, прихрамывая на больную переднюю лапу, обошла свою львицу, чтобы не светило в глаза взошедшее солнце, и потрогала её за худой, грязный, весь в полосах шрамов, бок.       — Мвенъе.       Болтливая спорщица Мвенъе… Её Мвенъе.       Зира увидела, как у дозорной поднялся в глубоком вдохе бок. Жива.       — Бусара… — проговорила она еле слышно. — Бусара…       Зира вспомнила Бусару. Её сломанную шею, брызги крови, плеснувшие на затвердевший смертоносный воздух. Её судороги.       — Надо найти её. И Махири. — Зира отступила от Мвенъе и огляделась по сторонам. Голова жутко гудела. Но надо, надо найти остальных… — Вставай, Мвенъе, вставай.       Бок дозорной вновь поднялся в тяжёлом вздохе.       — Не могу… Зира… — просипела она. — Я… ничего… не чувствую… Тела нет… Ничего нет…       Зира видела, что львица не обманывает её. Несчастную Мвенъе хорошо протащило после удара о землю, это было видно по дорожке измятой травы от баобаба сюда и взрытой ее телом сухой земле. Зира вдруг заметила, как из-под её худой груди струйкой сочится тёмная кровь. Она отвела взор и огляделась по сторонам.       — Лежи, Мвенъе, лежи. — Зира вновь тронула лапой исцарапанный ей же когда-то бок и посмотрела в её полузакрытые глаза. — Я буду искать Бусару и Махири. А ты наберёшься сил и найдёшь нас. Поняла? Мвенъе…       Она провела лапой по её худому телу. Языкастая Мвенъе, спорщица Мвенъе, всегда по собственной воле оставлявшая кусок мяса для слабых и больных…       — Набирайся сил. Не засыпай.       — Хо… хорошо… — чуть слышно ответила Мвенъе.       — Найдёшь нас. Найдёшь.       — Да…       Зира наклонилась к ней мордой, на которой ещё блестели капли речной воды. Она прижалась губами к холке Мвенъе.       — Мы — одно целое…       — Мы… одно… целое… — повторила дозорная и окончательно закрыла глаза.       Зира отпрянула от неё и, больше не оглядываясь, побрела сквозь высокую траву прочь. «Махири», думала она, «Махири».

***

      Но первой она увидела Бусару. Свою глазастую охотницу, которая на погибель свою увидела над рекой проклятое солнце. Свою умницу, молчунью и буку. Которая валила гну и не радовалась своей силе. Которая ни разу не упустила ни одного стада и всегда приносила в прайд добычу. Которая всегда была ей отчаянно верна. На боках которой не было ни единой отметины. Шкура которой была шелковиста и мягка, когда Зира гладила её лапами, от самой изуродованной шеи и до хвоста. Зира смотрела на неё сверху вниз, только на бок, на шкуру, видя как шерстинки рядками следуют за движениями её пальцев.       — Моя красавица, — сказала Зира ей, словно живой. — Ты устала. Поспи. Поспи, Бусара. Мы встретимся с тобой. Обязательно встретимся.       Она опустилась перед ней на живот и положила голову ей на ещё тёплый бок. Ткнулась носом и втянула запах её шерсти и кожи. Ещё раз погладила, протянув лапу, по спине.       — Бусара… — проговорила она ей прямо в шерсть и прижалась к ней губами, в каком-то внезапном и нестерпимом исступлении сжав веки. А потом почувствовала на них невероятное… слёзы. Что же это… Как… Она сделала движение мордой, и две слезинки светящимися маленькими стёклышками остались на тёмно-песочной шерсти. Зира посмотрела на них, помедлив, а потом резко встала на все четыре лапы. Она взглянула на баобаб. Солнце полностью вышло из-за горизонта, утро начинало вступать в свои права, долина осветилась и теперь даже она, Зира, видела как в тени одинокого, единственного на всю округу дерева, мелькает в дрожащем утреннем воздухе белый силуэт. Он всё ещё был там. Он ждал её.       Потом она увидела Махири. Молодая львица медленно хромала к ней через траву, и Зира ждала, стоя над трупом, пока та не подойдёт ближе. У Махири шла носом кровь, окрасившая её светлую шерсть на морде, шее и груди в темно-алый цвет. Зира вспомнила окровавленную шею Бусары. Она так и не осмелилась, не сумела, не смогла заставить себя посмотреть вблизи на то, что было искалечено выше её шеи — её умную голову.       — Зира, — сказала Махири с двадцати шагов. Её голос был искажён из-за сломанного носа. Львица шмыгала им и тёрла о плечо, окрашивая его алыми пятнами, щурилась от боли и взошедшего солнца. Потом она увидела Бусару. Остановилась, не дойдя до неё нескольких шагов, посмотрела недолго и молча. Наконец, перевела взгляд на старшую.       — Я здесь, Зира. Я пришла.       Зира вдруг вспомнила, что мать Махири погибла на охоте, когда та была ещё сосунком, и её кормила Бусара, родившая тогда своего первого львёнка, слабого, не дожившего и до первой луны. Бусара кормила её, потому что ни у одной львицы в прайде не было для неё молока. Это была Бусара… Бусара…       — Махири, — отозвалась, наконец, старшая львица. — Тебе больно?       — Нет.       Кровь капала из её разбитого носа, она шмыгала им и снова, морщась, вытирала о плечо. Потом вновь смотрела на Бусару. И опять шмыгала.       — Дай я остановлю кровь. — Какой-то порыв сдёрнул Зиру с места. Она почтительно обошла труп Бусары и встала перед молодой львицей, будто бы желая загородить её от него. — Твоя кровь нужна в тебе самой. Стой на месте. Не отворачивай голову. Вот так.       Зира начисто вылизала грязный окровавленный нос своей подопечной, а та, оцепенев от нежданной процедуры, стояла перед ней, только иногда морщась, когда Зира задевала языком особенно больные места. Потом, когда кровь уже перестала идти и спеклась, и Махири больше нечем было шмыгать, Зира вдруг пронзительно посмотрела ей прямо в глаза — коричневые, с жёлтой склерой, как и у неё самой, как у всех отщепенцев. Молодая львица вздрогнула, расширила глаза, но не отвела взор. Смелая Махири. Смелая. Уставшая, избитая, отброшенная, вернувшаяся. Верная.       — Пойдём на охоту, — просто сказала ей Зира.

***

      А дальше — тишина…       — Зира, — сказала Махири.       Голос её, низкий и сипловатый от искалеченного носа, не нарушил собой внутренней тишины в душе Зиры, только подернул её еле заметной тонкой рябью. Потому что голос Махири, её Махири, тоже был частью этой тишины. Её тишины.       — Что мы сделаем, когда задерем её? — продолжил голос.       Зира смотрела на белую тушу, прислонившуюся мордой к стволу дерева, как и в прошлый раз. Казалось, она сплелась с деревом единым корнем и вытягивает им из земли живительную силу. Туша дышала медленно и глубоко, распластав свои глупые, ненужные, большие крылья по низкой траве, откинув задние зебриные ноги без полос, её хвост странных ярких цветов не шевелился, пытаясь отогнать назойливую мошкару, потому что мошкары не было рядом с ней. Зира знала, что твердый воздух вновь окружает тушу со всех сторон и за ним нет никого живого, кроме самой туши. Это было естественно. Туша хотела жить и оборонялась от всего опасного ей так, как могла. Видимо, ноги её, эти на вид тяжелые копыта розоватого цвета не могли дать ей той защиты, как давали зебрам или гну, а прямые, как у зебры, зубы не давали нужной силы укуса. Да и её газелий рог, прямой, торчащий у неё изо лба, видимо, не служил оружием — что странно… Или те зеленые искры на его конце и были им? Возможно, с их помощью туша и сделала этот странный твердый воздух вокруг себя, как панголин сворачивается шаром, чтобы защититься от хищников. С их помощью она грянула отбросившим напавших львиц громом. Умная туша. Умная. Сильная.       Умная и сильная туша смотрела на них исподлобья, не отрывая взора, как не отрывали от неё взора и обе львицы, лёжа перед ней в двадцати прыжках, вроде бы скрываясь в траве, но зная, что их присутствие замечено. Туша видела их и смотрела прямо на них.       — Ничего, — ответила, наконец, Зира. — Ничего не сделаем, когда задерём.       — Ничего?       Зира не видела, как Махири посмотрела на неё расширенными в удивлении глазами с жёлтыми склерами. Зира видела только тушу.       — Ничего, — ответила она снова. Она была спокойна. — Её смерти будет достаточно.       — Бусары нет из-за неё, — помолчав, вдруг сказала Махири, и в голосе её, пусть и искажённом, прозвучали горечь и упрёк. Тишина вдруг распалась перед ушами Зиры. Она посмотрела на Махири. Внизу жёлтых склер её глаз маленькими прозрачными стёклышками висели слезинки.       Зира ничего не смогла ответить. Она легла головой на лапы, чтобы проницательная Махири не увидела, не поняла, о чём она думает. Она закрыла глаза. Она увидела, как взметнулась над землёй её Бусара, как она была жива ещё пару мгновений, как она была решительна и серьёзна. И как в этот же самый миг сама Зира, задумавшаяся, непозволительно рассеянная в такой момент, Зира, старшая, главная, покровительница и властительница, которая должна была прыгнуть первой, которая должна была бежать первой, чтобы первой, как и полагается старшей, схватить желанную добычу — остановилась, смалодушничала, и пустила этим вперёд свою Бусару. Это она, Зира, должна была сейчас лежать в траве со сломанной шеей и изуродованной головой в крови; это она, Бусара, должна была закончить за свою старшую эту охоту по праву, переходящему к ней. Всё должно было быть именно так, именно так, если бы Зира была настоящей старшей, настоящим вожаком, тем, которым она когда-то лелеяла мечту стать до окончательного возмужания истинного Короля, и которым ещё вчера думала, что всё-таки стала, была в этом абсолютно, несомненно, истинно уверена.       Но сегодня она пропустила Бусару вперёд и убила. Не сберегла, как должна была. Убила. Убила свою самую верную, самую преданную подданную. Свою умницу, свою молчунью. Ту, над нетронутым красивым боком которой она впервые за долгие годы своей жизни проронила две маленькие слезинки. Впервые.       — Бусары нет из-за меня, — всё же сказала Зира, ещё с закрытыми глазами, и помолчала, прежде чем добавить: — Не будем жестоки, когда этого не требуется.       Она открыла глаза, и взор её упал на тёмные пятна, проплешинами маячившие на боку и крупе туши. Туша сидела неподвижно и всё так же смотрела в их сторону. Порыв слабого ветра затрепыхал в куцых ветвях баобаба, зашелестел жухлой листвой. Туша оторвала свой взор от врагов и посмотрела на своё дерево, а потом — в другую сторону, туда, где кончалась тень от него, видя, как она трепещет по низкой сухой траве.       Солнце и так совершит над ней жестокость в скором времени, внезапно поняла львица.

III.

      — Жарко, — сказала Махири.       — Река рядом, — ответила Зира, — сходи, попей. Нам нужны силы.       Махири нехотя поднялась и, оглянувшись еще раз на свою старшую, вышла из тени кустарника на солнце, зашагала к воде. Зира не смотрела на неё. Туша. Туша. Она тоже хочет пить. Но она никуда не уйдет.       Туша уже ни на кого не смотрела. Она уже не сидела, прислонившись мордой к баобабу, она лежала вдоль тени, как самая обычная зебра, уставшая зебра, смертельно уставшая. Сначала она легла на живот, поджав ноги, а спустя время, видимо, совсем обессилив, повалилась на бок, протянув их и почти доставая розовыми копытами до кромки тени. Её белые птичьи крылья лежали, распластанные, на земле за её спиной. Она дышала тяжело и медленно, и глаза её были закрыты. Только еле заметные зеленые искорки на конце её странного рога давали понять, что туша еще жива. Но долго ли?       Слишком жарко, чтоб ползти ближе. И какой толк? Она умрёт, её даже не надо будет задирать. В полдень солнце окажется точно над баобабом, и тень пропадет совсем, оголив тушу под его лучами, беспощадными, невыносимо жгучими для её нежной шкуры. Именно они, первые его лучи, упавшие на бока и круп лежавшей ничком на речном берегу туши, и заставили появиться те черные отметины — ожоги. Именно из-за них, от боли, которые они причинили, она и пропала в один момент из вида, приведя этим в ужас львиц, а больше всех — Зиру. Но сейчас старшая львица понимала, что туша испугалась тогда куда сильнее. Туша была умна и поняла, что оказалась в западне. Не было для неё другого места во всей долине, только здесь, под широким, старым, почти сухим баобабом с маленькими веточками и жухлой листвой, только оно могло дать ей тень от страшного жгучего солнца. Но солнце отбирало пространство у тени, наступало, угрожало обжечь страшным болезненным пламенем, от которого у туши не было спасения, приближало её агонию, приближало смерть. Солнце убивало солнце.       Зира напряженно размышляла. Туша сильна и умна, она умеет создавать твердый воздух, который делает её слабое тело неуязвимым. Туша смогла пропасть с глаз врагов и появиться за триста прыжков под тенью баобаба. Туша ударила их громом, отбросила всех четверых, словно шквалом, словно бурным потоком вышедшей из берегов реки. И… раз туша сумела сделать всё это, то почему она не может спасти свое тело от жгучего солнца? Туша должна была это уметь, как умеет лев зализывать раны, полученные от разъяренного гну, как лечит себя и сородичей целебными травами и мазями мандрил. Так почему же она, туша, умеющая так много, лежит ничком и ничего не делает? Неужели потратила все свои силы на твердый воздух и то, чтобы спастись под тень и отбросить подальше врагов? Быть может, это умение отняло у неё последние силы? Но почему их осталось так мало? Что же могло случиться с этим невероятным, могущественным зверем, чтобы отнять их у него?       Ответа Зира знать не могла, да и не мог он дать ей ясности и породил бы лишь новые, ненужные вопросы. Она понимала лишь единственное и главное — туша скоро умрёт. И, скорее всего, от жажды даже быстрее, чем от солнца. Перед мысленным взором Зиры сменяли друг друга образы: как гаснут зеленые искры на её газельем роге, пропадает невидимый твердый воздух, как она, Зира, подходит к туше вплотную без боязни нового удара громом или другой неизвестной, непонятной защиты. И… что она должна сделать дальше? Вцепиться ей в мертвую шею? Почувствовать во рту вкус её крови? Измазать ей свою морду? Показать, что она, туша, неведомый зверь, повержена, как повержен был бы любой другой её, Зиры, личный враг?..       Это был солнце. Белое, яркое, но не ослепляющее. Тёмно-песочного цвета шкура, целая, прекрасная, как ничья другая, чистая, неповторимая. Голос, низкий, сиплый от редкого использования, глубокий, задумчивый голос молчуньи: «Висит, и в воздухе висит»… «Вон там!», «Да, оно!» — и речь о том же белом, не ослепляющем солнце, прячущимся в тени баобаба от солнца желтого, яркого, опасного, убивающего. Смелая отчаянная прыть охотничьего галопа. Удар. И снова. И снова он. Резкий, незабываемый звук ломающихся костей, ломающейся жизни, пылающей, жаркой жизни под жарким убивающим солнцем. Сломанная шея с редкой темноватой гривкой. Полёт, судороги, падение, саванная пыль, тёмная кровь. Твёрдый воздух, засветившийся в мгновение удара. Кову, которому когда-то кланялась сломанная шея с темноватой редкой гривой. Взгляд туши. Взгляд её странных больших глаз. Тонкий слой воды, гудение в голове, страшное гудение, жуткое, невыносимое. Вздымающийся во вздохе бок. «Бусара…», «Нет тела… ничего нет…». Одно прекрасное тело, мёртвое тело, лежащее ничком, испачканное кровью и грязью, нетронутая шкура в пыли, рядки шерсти под пальцами. Нука, ворчащий, не любящий охоту, не любящий ничего, кроме своей жалкой потрёпанной головы. И голова… А какой была голова? Какой? Та, на которую она не смогла посмотреть — изуродованная, сломанная, мёртвая голова, сломанная шея, вся в крови. Так же, как не позволяла себе глядеть на твою здоровую голову, полную жизни и разума, полную жаркой красоты. Ни единой секунды. Ни единого раза. Нося в своей душе месть и любовь. Месть без любви. Месть без сердца. Берегущая, вездесущая, но не сумевшая, живущая ради высшей цели, но не сберегшая даже самое простое, близкое и верное; которая брала на себя слишком, непосильно много, которая всегда была начеку и которая промахнулась лишь раз. Лишь однажды. И ты, истерзанная, несчастная, прекрасная, недостойная, задушенная в зародыше, раздавленная как термит любовь, ты стала тем разом.       Ты одна…       Ты...       ТЫ!!       Зира широко распахнула глаза от этого слова, прозвучавшего в её сознании громче любых иных слышимых ей за всю жизнь звуков, и в тот же миг яростно, сама для себя неожиданно, ударила когтистой лапой по земле, по пучкам жухлой травы в тени своего укрытия. Ударила больно, и лапа эта была больная, ушибленная падением в обмелевшую реку; Зира ощутила боль, но она только сильнее раззадорила её. Она била землю снова и снова, словно в помешательстве, вызывая своими ударами тучи пыли, уже обеими лапами, наотмашь, как по бокам своих провинившихся львиц, с когтями, не осознавая, что может их сломать. Она била землю и чувствовала, как неудержимыми потоками льются из её глаз слёзы, накопившиеся за всю тяжкую, несправедливую жизнь, она рычала, не задумываясь, что это может потревожить тушу и наверняка заставит уставшую Махири, принявшую её рык за сигнал о помощи или опасности, бежать обратно на больных покалеченных лапах. Её когти уже были сломаны, подушечки лап набухли и вот-вот бы закровоточили, не выдержав неожиданных издевательств хозяйки, а та вдруг перестала их мучить, рухнула мордой в пыль, в ошметки жухлой травы, и тряслась, и плакала, первый раз в жизни плакала громко, в голос, полностью, до последней шерстинки отдавшись своей боли, закрыв больными, грязными лапами голову, уши, отгородив себя и мир своих эмоций от мира, окружающего её шкуру, бившего её нещадно, битому самому, несправедливому, жестокому миру, в котором есть только месть, боль и смерть любимых.       Она не знала, сколько прошло времени, но почувствовала, как её трогает за лапу Махири. Вернувшаяся Махири. Почтительная, знавшая, что иначе нельзя беспокоить свою старшую, и не знавшая, что произошло с её старшей за тот недолгий срок, пока она ходила на водопой.       — Зира. — Голос её, низкий и бархатистый, пусть и искажённый от покалеченного носа, вдруг показался старшей львице похожим на голос Бусары. — Сходи к реке. Попей. Скоро полдень. Скоро пропадёт тень.       Зира убрала с головы лапы со сломанными когтями и подняла на неё взор, уже сухие глаза с жёлтыми склерами. Потом глянула вперёд. Туша лежала всё в той же позе. К её рогатой голове, распластанной по земле длинной морде роковым пламенем надвигалось беспощадное солнце. Оно было ещё достаточно далеко, но уже так близко.       — Идём вместе, Махири. Ты должна будешь мне помочь, — сказала Зира, посмотрев вновь в недоумевающие глаза своей дозорной.

***

      Зенит наступал. Стоял невыносимый жар, воздух был раскалён и дрожал, земля на редких оголённых участках ощутимо горяча. Львицы возвращались с реки. Они молчали и как могли быстро, но осторожно шли сквозь высокую и низкую траву, через которую несколько часов назад бежали рысью — одна в невообразимой и потому бессильной ярости, вторая — потому что была верна первой. И были с ними ещё двое, взиравшие теперь с самых вершин голубого неба и которые будут отныне взирать на них по ночам, сверкая, мерцая белыми мельчайшими огоньками звёзд.       Зира думала о них и знала, что теперь всё будет хорошо. Несмотря на всё, что было. Теперь — точно.       Туша лежала точно так же, как и когда львицы оставили её. Но теперь она, вдруг открывшая глаза и повернувшая к ним усталую белую морду, снова на секунду ввела Зиру в странное замешательство. Львица сбавила шаг, прихрамывая на избитую лапу и чуть было не раскрыла пасть, выпустив из неё драгоценное содержимое. Но сдержалась и через секунду вновь твёрдым и быстрым шагом двинулась к цели. Махири была с ней. Зира не оглядывалась на неё, но почувствовала однажды, как та тронула её хвостом, поддерживая, успокаивая. Всё будет хорошо, думала Зира. Всё станет хорошо.       Ещё сто шагов, пятьдесят, двадцать…       Твёрдый воздух был невидим даже под прямыми лучами солнца. Но Зира знала, что он начнётся через два шага. Они стояли перед своей былой жертвой, перед загнанным в ловушку диковинным зверем, и смотрели на него, как в былое время. А зверь смотрел на них снизу вверх. Он смотрел странно, без гнева, без страха или паники, без трепета, без желания бороться. Равнодушно, как на уже давно принятую участь, неотвратимую, роковую, а потому не стоящей движения ни одного мускула на морде. Зира медлила. Она вдруг поняла, что не знает, как поступить дальше. Что делать, как быть. Ведь бесполосая зебра не поймёт, что они хотят. Не примет их, не опустит свой невидимый панцирь. Не даст им помочь себе.       Но Зира всё-таки сделала этот шаг. Медленный, но спокойный и уверенный шаг вперёд, на твёрдый воздух. Зебра не шевелилась и смотрела на неё. Зира сделала ещё один шаг, уже не такой уверенный, боясь соприкоснуться мордой с опасной, таинственной защитой удивительного животного, защитой, на её глазах и по её вине совершившей непоправимое. И… не почувствовала ничего.       Неужели зебра убрала свой панцирь? Или уже не может его держать?.. Зира видела её совсем близко, видела, как зеленоватые искорки на кончике её рога мигают всё тусклее, как её верескового цвета глаза покрывает белая пелена, как они закрываются. Прошло несколько мгновений, и они закрылись совсем, и в тот же миг на кончике её рога пропали искры, погасли, умерли.       Зира расширила глаза. Нет. Нельзя.       Она сделала ещё два быстрых шага к зебре. Остановилась в шаге от её морды, на всякий случай, почувствовав прилив никуда не девшейся осторожности. И сделала ещё один шаг, села перед ней на хвост. Зебра не шевелилась. И медлить теперь было совершенно невозможно.       Зира оглянулась на Махири — подходи, не стой. Послушная львица вскоре стояла рядом и удивлёнными глазами, немного даже испуганными, смотрела вблизи на чудо природы. Зира тронула её за лапу, привлекая внимание, и показала сломанным саднящим когтем на её закрытую пасть, а потом на морду зебры. Махири знала, что это значит. Ведь ещё у реки Зира объяснила ей свой план до последней детали.       Махири почему-то зажмурилась и раскрыла пасть, наклонившись над зеброй. Поток воды, вязкой от львиной слюны, дождящимся шлепком рухнул на белую, в саванной пыли, морду зебры. И Зира увидела, что у той, ещё лежавшей с закрытыми глазами, шевельнулось её странное большое птичье крыло, а веки больших глаз дрогнули.       Старшая львица поднесла лапу со сломанными когтями к драгоценной шее зебры, к самому сакральному месту на теле любой жертвы, где проходят все нити жизни. Она дотронулась до её тела — упруго-твердого, как у самой обыкновенной зебры — и, помедлив ещё секунду, повернула её шею и голову сомкнутыми морщинистыми зебриными губами и большими ноздрями к себе. Махири была рядом и без напоминаний подставила свой исцарапанный бок под голову и шею зверя, приподняв, чтобы потоки живительной влаги не попали ему не в то горло.       Зебра дёргала веками, но была податливой, как любое живое существо, утратившее последние силы, и Зира без труда открыла ей лапами пасть — обычную узкую зебриную пасть с прямыми зебриными зубами. И, не зажмуриваясь, как Махири, и даже не подумав об этом, просто приоткрыла свою, нависая над зеброй, и стала наблюдать, как струйка воды с плеском льётся из неё той на запрокинутый язык и дальше — в горло. Это было опасно, зебра всё-таки могла захлебнуться, и Зира не понимала, как ей помочь, ведь лапами язык не сдвинуть, не достать — но тут бесполосое чудо природы шевельнулось сильнее, приоткрыло вересковые глаза с белыми склерами, само сдвинуло свой язык и начало глотать.       Зира чувствовала, как дрожит её тонкий львиный хвост, как расслаблен от испуга круп — зебра была на последнем издыхании, и она сама оживляет её, помогает той, кто уже показывал силу, той, которая запросто откидывала их на триста прыжков. Она слышала своё дыхание — нечастое, но напряжённое, словно перед неминуемым, роковым событием. И продолжала поить свою бывшую жертву — ненавистную ещё пару часов назад и исцеляющую её душу прямо сейчас.       «Пожалуйста, дай мне закончить», — думала она, смотря прямо в приоткрытые глаза зебры, пока что ничего не выражающие, слабые, сухие. — «Дай мне сделать это, прошу, дай».       Зебра глотала. Тянулись секунды. Вода кончалась.       Когда это произошло, Зира медленно опустила голову зебры, которую держала покалеченными лапами, обратно на землю. Махири помогала ей. Зира убрала лапы. Медлила, не зная, нужно ли вставать. Смотрела в полуоткрытые глаза зебры, на то, как лёгкий ветерок колышет разноцветные волоски её гривы. Секунды длились. Ничего не происходило. А что должно было произойти?       Зира даже не испугалась своего голоса. А, наверное, должна была, после стольких минут вынужденной тишины, из-за того, что находится рядом со странным и удивительным созданием, которое могло испепелить их за любой резкий звук.       — Надо принести ещё, — сказала она Махири, мельком взглянув на ту. — Пойдём. Этого мало.       Когда всё повторилось до конца, когда сначала Зира, а потом Махири напоили зебру тем, что снова принесли в своих пастях, когда солнце придвинулось вплотную и было в одном прыжке от зебриной головы, когда старшая львица, оскалившись на своё бессилие, уже готова была на своей спине тащить зебру ближе к дереву, чтобы хоть немного отсрочить неизбежное, — чудо природы, наконец, открыло глаза. Полностью открыло. Глубоко вздохнуло и посмотрело на львиц, которые осторожно и испуганно взирали на неё сверху вниз, сидя над душой. Аккуратно подвинуло морду по земле, чтобы лучше видеть, и немного приподняло затёкшее птичье крыло. На её высохших от духоты губах, на всём её длинном лице не было никакого выражения, и Зира, растерявшись вконец, поджала, сидя на хвосте, больную лапу к больной груди. Зебра смотрела на них как раньше — равнодушно, без боли, отчаяния или гнева. И без благодарности.       Ещё долгие секунды прошли, и зебра, перестав смотреть, вдруг зашевелилась сильнее, задёргала крыльями, и львицы, не переглядываясь, отступили. Зебра хотела встать. Зира не думала ни о чём. Она просто отступила, и Махири, послушная, повторила её действия. Никто, кроме зебры, не знал, что будет дальше. Теперь всё зависело от неё одной. Впервые в жизни Зиры что-то происходящее с ней, что-то, к чему она имела непосредственное отношение, не подчинялось её воле.       Зебра встала, точнее, попыталась сразу встать на все четыре ноги, но не смогла устоять, села на круп. Опустила крылья и голову к земле, пытаясь набраться сил. Ещё несколько долгих мгновений смотрела в землю и не шевелилась. Потом вновь подняла голову, посмотрела на львиц. Зира вдруг, не задумываясь, опустила поджатую лапу и подняла повыше голову, демонстрируя отсутствие агрессии. Она осторожно покивала, как подсказывал ей львиный инстинкт, и, глядя на это, Махири закивала тоже, молча, осторожно, мягко.       И бесстрастно внимавшая этому зебра вдруг сделала то же самое — она подняла, как смогла, медленно, устало, свою длинную морду, показывая длинную, мощную зебриную шею без полос, и тяжело кивнула. Так же, как и они — три раза.

***

      В коричневатой закатной темноте мягким тёплым светом горело белое солнце. Зира смотрела на него, не боясь потерять зрение — ведь горело оно не так ярко, чтобы это произошло хоть с кем-то даже в самой непроглядной тьме, а уж в недолгих здешних сумерках — и подавно.       Махири была с ней, лежала под боком, прижималась к своей старшей и дремала, положив голову ей на спину. А Зира смотрела на солнце, почему-то не думая ни о чём. Её сознание было пусто, словно чистое голубое небо, которое она завтра увидит вновь. Стрекот ночных насекомых, шум вышедших на волю после жаркого дня, шуршащих в траве повсюду зверюшек вновь слышался Зире настоящей, а оттого прекрасной тишиной.       — Пошли, — привстав, прошептала она дремавшей на ней молодой львице.       — Куда? — Махири, боясь потревожить раненый нос, тихо сползла головой с неё в траву и потянулась.       — Надо закончить важное.       Изодранная когтями успевших поживиться за день падальщиков, прекрасная шкура Бусары больше не была настолько прекрасной. Но Зира взирала на изглоданные, мёртвые останки своей любимой львицы с не меньшим трепетом, как и сегодня утром на её ещё целое, ещё тёплое тело.       — Я всё сделала, Бусара. Всё, что смогла. Ты была бы довольна мной, — сказала она вслух, глядя под светом взошедшей луны на её искалеченную, разбитую, но нетронутую голову. Она смотрела прямо на неё, взирала на неё спокойно и говорила спокойно. А потом подняла взор к чёрному небу, к звёздам. — Теперь ты всегда будешь довольна мной, Бусара.       Махири была с ней и не сказала ничего. То ли не желая прерывать тишину своей старшей, то ли от боли, которую ещё не смогла преодолеть, как та.       — Найдём Мвенъе? — лишь произнесла она, когда Зира отошла от останков Бусары на пару шагов.       Зира глянула на неё. Молочная дочь своей молочной матери была так не похожа на неё внешне, но души их были светом одних и тех же звёзд.       В шуршащей тишине за ними сверкнуло и погасло забытое, незабвенное белое солнце. Но Зира не увидела этого. Она смотрела на Махири. Она видела звёзды.       Потом кивнула ей.       — Найдём.