Миска с молочными хлопьями

Когда Ушко проснулась, ласковое полуденное солнце уже висело высоко в небе, всевидящим оком разглядывая сонный подножный мир, разомлевший от тепла его нежных прикосновений. Лукаво прищурившись золотыми ресницами длинных лучей, оно словно переглядывалось с заспанной Ушко, лениво отвернувшейся от окна в тенистую прохладу нагревшейся наволочки. Комната вокруг была ей практически незнакома. Ушко не смогла смотреть на солнце долго, проигрывая эту нечестную игру в гляделки, и попыталась приподняться на локтях, чтобы осмотреться, но тотчас упала вниз, под давлением чего-то тяжелого. Вынужденная беспомощность, на сей раз, в ее планы не входила. Ушко недовольно повернула голову, полагая обнаружить себя завязанной в одеяле, или доверху закиданной мягкими вещами: плюшевыми игрушками, вперемешку с пледами и одеждой, но вместо этого, ее руки нащупали кое-то иное. Ушко перевела взгляд ниже, задержав дыхание, обводя глазами силуэт белого халата рядом с собой, сознавая, что находилась в объятиях мирно спящего доктора, приютившего непривычно растрепанную голову на ее плече. В тот момент, когда минутой ранее Ушко попыталась дернуться, Масакрик объял ее лишь крепче, прижимая к себе сквозь сон, и вяло промурлыкал что-то неразборчивое, утыкаясь глубже в теплую шею. Ушко оцепенела от счастья и ужаса, ощущая доктора непростительно близко, и залилась багровым румянцем смятения, слегка поднявшем ее температуру изнутри. Масакрик здесь, рядом, так близко, она чувствует его спокойное дыхание на груди, чувствует его щеку у себя на ключице, чувствует руку, что крепко, почти болезненно сжимает ее талию. Такое вряд ли можно было представить даже в самых сладких снах. Ушко снова закрыла глаза, желая только, чтобы этот полдень никогда не заканчивался, желая как можно дольше ощущать нежное, приятное тепло. Жаль, что от того, чтобы просто уснуть обратно, Ушко останавливало сразу несколько факторов, которые она начала замечать даже сквозь радушие, обуявшее разум. Во-первых, Ушко чувствовала, как на самом деле сильно затекло ее тело, и это ощущалось совершенно не так, как могут ощущаться приятные тяжести на нем. Все ее кости, казалось, молили о пощаде, надламываясь по оси горизонтальной симметрии, а в одной ноге и вовсе слегка нарушилось кровообращение, заставляя мышцы и суставы неприятно онеметь. Также, абсолютно на физическом уровне, Ушко различила стреляющую головную боль, намертво парализовавшую лоб, правый висок и затылок, что с каждой секундой становилась все невыносимее и невыносимее. Задумываясь о таблетках, Ушко медленно вспомнила, что еще не меняла бинты на локтях и коленях. А сделать это, к сожалению, было также необходимо, как и прийти в себя, может и не по собственному желанию, но точно по наставлению доктора. Известно, какая из этих соломинок быстрее остальных сломит спину верблюду, Ушко понимает это ввиду ноющего ощущения нетерпимости по отношению к собственным суставам, но что она может сделать, будучи накрепко прижатой к кровати? Разбудить Масакрика, увеличив шансы на то, что он проснется озлобленным, из-за чего их хрупкая идиллия тотчас падет, сложится, как карточный домик? Попробовать как-нибудь выбраться из объятий без подобного исхода? Ну, может, попробовать и стоило; Ушко снова делает отчаянную попытку перевернуться на бок, однако, спустя несколько напрасных усилий, остается ни с чем. Виновато шмыгнув носом, Ушко цепляется за его рукав похолодевшими пальцами, болезненно улыбается, прикрывая глаза, и остается в прежнем безвыходном положении, наедине с несознательной нежностью и физической болью, за которую, в кои-то веки, был ответственен не Масакрик. По крайней мере, почти. Какая разница, что чувствовало собственное тело? Она ведь была полезна доктору, а значит, у нее был смысл сжимать веки крепче, стараясь игнорировать происходящее, стараясь подчиняться чужой воле. Ушко нервно прикрыла горячо пульсирующие веки, закатив повыше глаза, изо всех сил умоляя себя снова потерять сознание. До пробуждения Масакрика осталось несколько часов. Иногда мысли были материальными. Ушко и не надеялась, как действительно лишилась чувств по требованию, вопреки ожиданиям собственного организма. Обыденно он поступал иначе, концентрируя все силы на получаемой боли, и в этот момент Ушко могла делать что угодно, но только не спать. Тем не менее, сегодня в полдень, уткнувшись лицом в пушистые волосы доктора, Ушко сама не заметила, как время на циферблате старого будильника перескочило через три часа, и теперь уныло отбивало начало следующего, четвертого часа. Масакрика рядом не было. Странно. Был ли он вообще? Если да, как он смог выйти отсюда незамеченным? А если нет... Значит, объятия с ним прошли всего лишь милой, приятной грезой, опьянившей печальный разум, заставившей поверить в неведение. К сожалению, здесь никто не мог дать ответа на этот вопрос. Ушко потянулась к подушке доктора, робко принюхалась к наволочке, чувствуя запах его волос, и нежно покраснела, представляя Масакрика рядом. Но вскоре пришла в себя. Ушко еще немного посидела на кровати, чувствуя, как затекшее тело медленно начинает подавать признаки жизни, и оперлась ногами на холодный пол, нащупывая под кроватью белые ботиночки. Кажется, только их она успела скинуть с себя, до тех пор, пока ее не затащили в кровать силой, или, быть может, она сама забралась туда. Все, что помнила Ушко в то раннее утро — вкус восхитительного мясного пирога и широкую улыбку красивого доктора, а далее, лишь поврежденные воспоминания смутно мелькали затухающими искорками в обрывках памяти, навечно обезличивая случившееся вчера - сегодня после рассвета. Но теперь, это уже не было важно. Одна мысль о том, что Масакрик, возможно, обнимал ее все это время, дурманила ее голову. Ушко медленно поднялась с кровати, натягивая обратно на бедра длинные полосатые чулки, сползшие куда-то на уровень коленей, пошатываясь, сделала первый неуверенный шаг, добираясь до ближайшей стены, и осторожно пошла вглубь комнаты, направляясь к выходу. Только сейчас она поняла, что ей и не требуется дополнительная точка опоры, когда бледная маленькая рука просто повела по стене, переставая за нее держаться. Что, в принципе, было не удивительно. Ушко хорошо выспалась и отдохнула, координация движений восстановилась, позволяя сохранять равновесие и без дополнительных мер. Шаг за шагом, медленно приближаясь к цели, Ушко мягко переступает через наполовину разлитую бутылку с бесцветной жидкостью внутри, аккуратно обходя аморфную лужу на полу, и спешит далее, внимательно смотря под ноги, чтобы, не дай бог, снова не упасть. Тем более... вот в это, чем бы оно ни было. И все же, упорство, которое подгоняло Ушко к цели, являлось вполне обоснованным. Ей сильно хотелось разыскать Масакрика, и, если не получить от него ответов, то хотя бы просто посмотреть на него. Даже если доктор сегодня не в духе, даже если он начнет ругаться и бить ее, находиться рядом с ним всегда было так спокойно... Возможно, потому что он всегда знает что делает. Также, Масакрик всегда знал что лучше делать Ушко, а Ушко, бесконечно благодарная за то, что кто-то взял на себя ответственность за ее цели, жила только ради его прикосновений, в ожидании нового распоряжения. По крайней мере, ей хотелось думать так. Ушко проходит еще немного, как вдруг нерешительно замирает в преддверии шага, на границе периферического зрения уловив какое-то резкое, неестественное движение. В ином случае, она бы охотно списала бы это на усталость, игнорируя странные игры спящего на ходу разума, но после столь славного отдыха во что-то подобное верилось с трудом. Это не галлюцинации. Оно могло ей навредить. Ушко нерешительно остановилась, ощущая, как страх обостряет чувства, прислушалась, переводя сбившееся дыхание. В спальне Масакрика по прежнему было тихо; лишь ветер одиноко пел за окном, печально гуляя в вентиляционных трубах, пушистая пыль вяло каталась по ковру, да слепящее солнце, лаская дощатый карниз, словно шелестело в рассохшемся дереве. И все же, что-то в этой комнате было не так. Там определенно кто-то был, кто-то прятался под кроватью, кто-то стоял за шторой, кто-то повис под потолком, кто-то следил за ней, разглядывая каждый шов на ровной, синеватой коже. Ушко постояла в безмолвии еще немного, пытаясь понять, что именно могло ее так напугать, как вдруг посмотрела перед собой и в ужасе отпрыгнула, зажав руками рот. Прямо перед ней, на расстоянии чуть большем вытянутой руки, на бледную, со сна растрепанную Ушко смотрело огромное, прозрачное, стеклянное зеркало.       — Ах! — Тихо проронила она, испуганно отворачиваясь от увиденного и закрывая лицо руками. — Как плохо... Но ужаснувшееся отражение не ответило ее мольбам, в панике сделав то же самое, что сделала фигура по ту сторону стекла. Прошло немало времени, пока Ушко смогла взять себя в руки, подобрав в кулак выступившие слезы. Она молча обернулась на незнакомку в зеркале большими мокрыми глазами, расстроенно потупилась под ноги, и вышла в холл, понимая, что другой одежды у просто нее не было. Не нравится, но придется идти. Главное, быстрее. Жить было намного проще, когда Ушко не видела себя со стороны. Созерцала, по частям, свое тело, обращая внимание на руки, на ноги, на туловище, но не зацикливаясь на целой, явственно неприятной картинке, созданной из этих слагаемых. Ушко любила разглядывать глазами этот мир, ведя наблюдение от первого лица, но не тогда, когда между нею и увиденным стояла убийственная призма зеркала, не позволяющая не думать о себе, не позволяющая просто об этом забыть. Отвратительно. Существование в собственных мыслях было для нее немного лучше. А теперь, благодаря случившемуся, она еще не скоро вернется туда. Разве мог кого-то испортить белый халат доктора, заботливо расшитый его нежной рукой? Разве могла хоть кому-нибудь не подойти его восхитительная рубашка? Разве мог хоть кто-нибудь выглядеть в его вещах настолько плохо..? Однако то, что Ушко увидела там, собирательно и кратко отвечало на все эти вопросы, притом, с особыми признаками жестокости: да, может. Да, вполне. Ушко брезгливо поморщилась, запахивая халат на все существующие пуговицы и скрепила его поясом, будто это могло повлиять хоть на что-нибудь. С этими мыслями Ушко прошлась до порога лестницы, наступая на первую ступеньку, с этими мыслями вышла наверх, в знакомый широкий коридор, облитый солнечным светом, и встала у стенки, успокаивая печальное сердце. Непривычность ситуации усиливала сгущающуюся паранойю, навязчиво вторящую что за Ушко следят, но сколько бы она не пыталась обнаружить в окнах глаза, в доме было тихо. Это придало ей несколько более уверенный вид. Она смело пошла вперед, к своей комнате, постепенно выпрямляя спину и стараясь не упасть. Там-то она точно будет в безопасности. Там некуда прятаться, и некуда прятать, там все столы светлые, а все кровати низкие, лишь бы дойти до туда скорее, и приодеться в более нарядный вид. И цель ее казалась непростительно близко, - только метафорические двери всегда лишь отдалась по прошествии пройденных к ним шагов, - Ушко уверенно преодолевает существенное расстояние в несколько считанных метров, но проходя мимо палаты Матиаса невольно останавливается, замечая, что здесь что-то было не так. И верно: дверь в его покои была заперта. Поначалу, Ушко не придала этому никакого значения: мало ли, чем может хлопнуть сквозняк, обитающий в застенках просторной лечебницы? Но стоило ей только остановиться и постоять так еще немного, не вслушиваясь в топот собственных шагов, она едва разборчиво различила за дверью тихий, гулкий, равномерный стук. Там, внутри, что-то капало. На первый взгляд, в этом не было ничего удивительного, вероятно, это просто потолок протекал в каком-нибудь углу, протекал, потому что, верно, вчера ночью разыгрался жуткий ливень, который она по какой-то причине не заметила. А было ли странным подобное, если, по словам Масакрика, она всегда замечала что-нибудь неправильно? Конечно, по этой причине, доверять можно было только доктору. Глубоко задумавшись, Ушко с тяжелым сердцем пошла к себе, надеясь по пути до обители не услышать чьих-то истошных криков о спасении. Но нет, все, что преследовало Ушко до двери в ее комнату, было навязчивым капаньем воды, снова и снова звоном отдающимся в памяти, а когда Ушко зашла в свои покои, смолкло и это. Ушко еще немного постояла, пытаясь собраться с мыслями. Но как назло, ничего дельного на ум не приходило, очевидные вещи не складывались пазлом, разум не мог истолковать их самому себе. Конечно, сначала она попыталась подумать над этим, однако совсем скоро смирилась с тем, что ей не остается ничего, кроме как просто пожать плечами, пытаясь выбросить из готовы то, что так и так не имело никакого смысла. Дождь, душ, галлюцинации — вариантов масса. А что до того, чтобы просто попробовать дверную ручку? Ушко виновато морщится, чувствуя, что ей становится страшно. Тем более, палата наверняка и так заперта, так чего пытаться..? В утренние планы подобное никак не вписывалось. Ушко мягко прошлась по ковру, осматривая знакомое место, выдвинула длинный ящик в письменном столе, нащупывая на дне небольшую сумочку. К счастью, здесь нашлись маникюрные ножницы, при помощи которых Ушко смогла деликатно избавиться от старых повязок, но сохранить наклеечку, несколько новых пластырей и таблетки от головной боли, устойчивые к повышенной влажности и перепадам высоких температур. Стараясь не смотреть в завешанное полупрозрачной шалью зеркало, которую она экспрессивно откинула на него во время вчерашней работы, Ушко отошла к высокому платяному шкафу, и, перебирая вешалки, достала оттуда старый темный свитер, на пять размеров больше нее. Он полностью пропах нафталином и ванилью, и в целом выглядел уродливо, однако Ушко словно не заметила этого, вытаскивая следом длинное бесформенное платье, неприятное, но тяжелое, полностью закрывающее тело. Ушко никогда не одевалась в подобное, но пока ее вещи все еще были развешаны по бельевым веревкам, это стало самым приемлемым вариантом для нее. Нервно сглотнув, Ушко обернулась в темные недра гардероба, на остальные, ужасно открытые вещи, более не представляя их на себе, вне контекста ночных кошмаров. Действительно, самым приемлемым. Ушко просидела бы за столом еще немного, пришла бы в себя, выражая беспокойство через импульсивные каракули нервного, желтого цвета, однако довольно скоро она вышла обратно под давлением усиливающегося чувства голода. Да и восковые мелки куда-то пропали. Ушко медленно вышла вон, чувствуя, как все нервные окончания ее тела обострились, ожидая или обратить Ушко в бегство, или принять на себя удар. Но рядом с нею не было буквально ничего, что могло бы хоть как-то навредить ей, лишь жаркое солнце гладило холодный пол, да недовольно скрипела хлипкая дверь, покачиваясь на старых железных суставах. Именно. Та самая. Ушко настороженно перевела взгляд на единственный источник движения; она ведь точно помнила, что палата юноши была закрыта. Но это было раньше, а сейчас, сейчас... Ушко осторожно высовывается из-за угла, нехотя заглядывая внутрь, и остается безмолвной, созерцая внутри только доктора Масакрика, замершего с перманентной улыбкой на лице подле опустевшей больничной кровати. Его невидящий взгляд был устремлен на смятую, замусоленную кожным салом подушку, словно на ней все еще что-то лежало, его пальцы несознательно шевелились, переплетаясь друг с другом, но так и не выказывая никакого логического движения. Доктор будто... Замер в моменте, снова и снова переживая одно и то же мгновение, пытаясь исправить, или больше никогда не исправлять. Ушко неуверенно приблизилась к нему, слегка дотронувшись до его локтя, и тихо назвала доктора по имени, предусмотрительно отходя на один шаг. В этот момент Масакрик точно опомнился: перевел стеклянные глаза на источник внешнего раздражения, возвращая лицу привычное, спокойное выражение, и вот, спустя мгновение, в нем уже не осталось ничего, что могло бы как-то напоминать его прежнее тревожное состояние.       — Ушко! — Приветственно подозвал доктор ассистента к себе, радуясь ее возвращению. — Ну наконец-то ты здесь. У меня есть небольшое дело для тебя, но не переживай, ты обязательно справишься.       — Ох... — Вздохнула Ушко, медленно кивая Масакрику, будто того, что она только что видела, и правда не произошло. — Д-да, конечно. Ч.что сл-л...       — Вот это настрой. — Саркастично улыбнулся доктор, и как ни в чем не бывало, подманил ассистента пальцем к себе. — Сюда. Ушко послушно сделала несколько шагов вперед. Бледная теплая ладонь Масакрика нежно приземлилась ей на голову и доверительно погладила ее по волосам, тотчас располагая к себе.       — Вот умница. — Не переставая гладить Ушко, похвалил покорность ассистента доктор, наблюдая за неподдельным удовольствием. — А теперь, не отвезешь кое-что для меня в палату около лестницы? Там единственная открытая слева, ты сразу найдешь. А я пока приберусь тут, мне еще столько всего сделать... Ну и пылища, да? Ушко по инерции кивнула ему, забыв поднять голову, и недоверчиво уставилась на койку впереди себя. Она ведь точно помнила, точно помнила, что...       — М-мальчик... — Еле слышно прошептала Ушко, переводя большие мокрые глаза на Масакрика. — Г-где мальчик... Т-тут был... м-м...       — Что ты там бормочешь? — Невинно переспросил доктор, складывая пополам чистые белые наволочки, рядочком разложенные в ногах, у ограничительного бортика. Это не было похоже на раздражение, скорее, Масакрик действительно не расслышал ее.       — М-мальчик... — Пролепетала Ушко чуть громче, недоверчиво рассматривая опустевшую кровать.       — Что? — Вопросительно приподнял бровь Масакрик, удивленный не меньше, чем его собеседница. — Я, что ли? Да, технически, но лучше называй меня папочкой. Не в смысле родства, а...       — Ох. — Ушко медленно огляделась по сторонам, пытаясь изобличить из тени худощавый связанный силуэт незнакомца. Но тщетно, кроме нее и Масакрика в этой комнате действительно никого не было. — Н-нет. Я... Им-мею ввиду... Масакрик заботливо заглянул Ушко в глаза, искренне не понимая, о чем она говорила. И это так красноречиво читалось на его лице, что Ушко стало перед ним совсем совестно.       — Какой мальчик? — Переспросил доктор, глядя на Ушко не то с насмешкой, не то с сожалением. — Тут никаких мальчиков и в помине не было. Здесь только ты, и только я. Но судя по твоему беспокойству, ты действительно в это веришь. Пожалуйста, поосторожнее с этим, пока я не выписал тебе нейролептики.       — Н-но Мас...сакрик... — Всхлипывала Ушко, чувствуя, как болезненно сжимается ее сердце. — Он тут был. Его звали Мат-тиас, и он...       — Как интересно. — Прозаически кивнул доктор, обернувшись на ассистента легким наклоном головы. — Расскажи подробнее, чтобы я мог точнее поставить тебе диагноз. Этот Матиас сейчас здесь, с нами, в этой комнате?       — Но Масакрик... — Вздохнула она, не желая верить в собственное безумие.       — О, не переживай, все нормально. Лучше восстанови дыхание, пока не убедишься, что ты можешь говорить так, чтобы я понимал тебя. — Доктор аккуратно поднял с простыни подушку, немного повертел ее в руках, расправляя замятые углы, и положил обратно, но уже другой стороной. — Ты ведь часто страдаешь от галлюцинаций, если ты не помнишь. Однако в твоем случае, это более, чем естественно.       — Н-но...       — Сейчас, я просто выпишу тебе таблеточки, и все мальчики сразу уйдут. — Усмехнулся доктор, наклоняясь к скомканному одеялу, чтобы ровнее заправить замятые углы. — Расскажи подробнее, кто тут собирался конкурировать со мной. Ушко уязвленно вздрогнула, сжимаясь у стены под мелодичный хохот Масакрика.       — Да шучу я! — Весело откликнулся он, нежно потрепав ассистента по волосам. — Я же знаю, ты ни на кого меня не променяешь. Тем более на мальчика, которого никогда и не существовало.       — М... — Растерянно протянула Ушко, мучаясь среди расстроенных чувств. — С-спасибо... ч-что веришь... м.м...       — Не стоит, — Доктор обернулся к ассистенту, садясь на подготовленное место, по всей видимости, подготовленное для себя. — я ведь хочу помочь. Ну? Каким он был, этот твой -мальчик- ? Он угрожал тебе? Обзывался? Пытался навредить тебе?       — Н-нет. Лежал... здесь... зав-вязанный...       — Это все?       — Да, но... О-он правда был..!       — Тише, тише, — Масакрик уверенно взял Ушко за руку, сжимая пальцы на ее ладони, и обеспокоенно посмотрел в печальные глаза с долей сфабрикованной заботливости. — Сейчас я введу тебе транквилизаторы, и тебе сразу станет лучше.       — Ох... Т-таблетки... — Послушно констатировала Ушко, спокойно смирившись со своей участью.       — Почти. — Улыбнулся доктор, бесчувственно поглаживая ассистента по руке. — Можно и в таблетках, но... так ведь гораздо эффективнее.       — Что..?       — Ничего. — Масакрик коротко кивнул на каталку, плотно прижатую к стене, у которой стояла Ушко. Она встрепенулась, удивленная новым образом. Ранее, ее мозг скорее воспринимал это как декорацию. — Потом покажу. А сейчас, возьми вот это и делай что тебе говорят. Ушко виновато кивнула ему, хватаясь за высокую, резиновую ручку двумя ладонями, и потянула больничную каталку на себя, ощущая, как на ней вяло перевалилось что-то тяжелое, и... живое. Или что-то, что когда-то было живым. Ушко не стала задавать лишних вопросов, когда беспрекословно принялась за порученное ей дело, чувствуя себя действительно полезной для любимого доктора, но все же, нервное дребезжание маленьких колесиков по полу словно пыталось сказать ей о чем-то, о чем сама она не помнила, или хотела забыть. "Ма-ти-ас..." — Глухо отдалось в памяти, но так там и осталось, Ушко ведь даже не знала его. "Ма-ти-ас..." — Ласково прошелестел ветер, едва поспевая за медленным шествием во главе с больничной кушеткой на колесиках, но Ушко только сильнее нахмурилась, не желая верить в этот страшный сон. Масакрик не мог быть не правым. Ушко знает это, однако болезненно сжимается, всякий раз, когда каталка подпрыгнет на камешке, и что-то на ней с тяжелым тучным звуком плюхнется обратно, под покровом плотного холщевого мешка. Он был настолько толстым, что скрывал все очертания под собой, будто эта грубая серая ткань забыла что значит быть тканью и застыла поверх сокрытого небольшими накрахмаленными волнами. Ушко покорно довезла ношу до указанного места, вводя катафалк в чистую светлую комнату и паркуя его рядом с передвижным хирургическим столиком, на котором уже лежали заботливо приготовленные инструменты. Что-то неприятное свернулось в ее животе. Тяжелое чувство тошноты перевешивало тело. Ушко несознательно потянулась к своей шапочке, стягивая ее с головы, и прижав ее к себе, еще немного постояла в безмолвии, тихо смотря в пол. Тяжелое предчувствие ласково шептало на ухо о том, что случилось что-то очень, очень плохое, но так или иначе, был всего один способ это узнать. Глубоко выдохнув, Ушко, мелко дрожа от волнения, хватает покрывало за уголок и держится за него, неловко повиснув рукой. Всего одно движение, и оно слетит прочь, обнажая сокрытые тайны, вот только хотела ли она этого? Лучше ли было убедиться воочию, или остаться в неведении, слепо доверившись заботливым рукам ее любимого, лечащего врача? Ушко нервно мнется, то сжимая пальцы на балахоне, то отпуская его, выпрямляясь и отряхиваясь. Она уже ничего не хотела знать.