Самое настоящее проклятие

      — Ну? — Римус похлопал Джеймса по вытянутой руке. — Выкладывай уже. Сколько можно нагнетать? Конечно, моё внимание было приковано к виднеющейся в проёме открытой двери гостиной, однако я не мог не подумать: Сохатый, сукин сын, и правда кого угодно достанет. «Скажи, что ты шутишь!» Помнится, Римус и слышать ничего не хотел о планах перевернуть школу верх дном? А теперь, смотри-ка, сам ими интересуется...       — А что я, по-твоему, пытаюсь сделать?! — хмыкнул Джеймс (совершенно точно в тон моему секундному размышлению), посмотрел на натянуто улыбающегося Римуса и опустил руку. — Если бы меня ещё не перебивали постоянно... О чём то бишь я? Короткого взгляда хватило бы чтобы понять: лицо у Римуса, на самом деле, вовсе не заинтересованное. Скорее обречённое — как у человека который смирился с тем, что ему отрубят ногу, и который не хочет с этим затягивать. В другое время я как следует потрунил бы над ним, но сейчас... Пока Джеймс восстанавливал порядок своих мыслей, я нырнул ему за спину и двинулся к двери. Питер быстро попятился — ему сегодня «везло» оказываться у меня на пути — хотя в моих руках уже не было ни подушки, ни противного мокрого полотенца. Сзади слышался самодовольный голос Джеймса:       — ...А! Здесь я обращаюсь к Питеру. Точнее, к мистеру Хвосту! Отступающий Питер потерял равновесие, поскользнувшись на брошенном кем-то на пол глянцевом журнале. Я затормозил и придержал Хвоста за ворот мантии. А затем... предпринял попытку выглядеть в глазах друзей, как выразился недавно Джеймс, «в здравом рассудке». Когда последний обернулся, надменно, сквозь зубы бросил ему:       — Прежде, чем языком чесать, обувь свою зашнуруй! Первую и единственную попытку: в следующую секунду мантия Питера выскользнула из моих пальцев, и я сделал стремительный шаг вперёд — скрипнув петлями, дверь чуть не захлопнулась перед моим носом. Думаю, Питеру хотелось спросить, какого драккла я подскочил к нему — уж не затем, чтобы уберечь его тощий зад от падения на твердый пол. Он знатно вылупился на меня, однако требовательный окрик Джеймса: «Ну же, Хвост, иди сюда!» — заставил его забыть о моём чудаковатом поведении. Оставшись стоять у двери, я выглянул в общую гостиную. Мне, надо сказать, повезло — со своего места рядом с Джеймсом я сумел разглядеть только волосы, а Флинт, например, тоже рыжая... Эванс повернула голову, рассеянно посмотрела на спускающегося по лестнице Гилла. Потом запихнула книгу в сумку и сказала Мэри МакДональд что-то вроде «да, конечно, Мэри!». В тусклых отблесках камина лицо Эванс не казалось ни возмущённым, ни утомлённо-скучающим (каким оно было вчера, когда огонь в камине полыхал вовсю). Не уверен, правда, что ситуация не изменится — к худшему — если перед Эванс вместо тихой скромной МакДональд предстану я. А уж если осмелиться снова заговорить о вечеринке. О том, что Снейпу могло бы обломиться там, среди когтевранцев и, особенно, когтевранок... Я прикусил губу и на несколько долгих секунд погрузился в смутные, не очень приятные видения (пусть, как справедливо заметил вчера Римус, они никогда не станут реальностью...). Затем резко тряхнул головой и едва удержался, чтобы с безумно выпученными глазами не выскочить вперёд и не крикнуть: «Эй, Лилз! А что если...» У камина, протягивая руки к огню, стояла одна только Мэри. От теплого воздуха её пушистые волосы слабо шевелились. А Эванс тем временем спешила к выходу из гостиной, где её ждала, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, Анджела Бредли с двумя шарфами и стопкой писем в руках — девушки, по всей видимости, собирались в совятню. Пара мгновений, и стена за Полной Дамой снова стала сплошной. Я непроизвольно коснулся манжеты, провёл пальцем по краю, потёр шершавую пуговицу... «Человек, который смирился с тем, что ему отрубят ногу». Пальцы покалывало. Губа чуть ныла, но в будущем я планировал, как следует поржать над всеми обременительными усилиями, что прилагал сейчас. Когда, в конце концов, почувствую себя вознаграждённым за них. Я стиснул руку в кулак. Потом кинул взгляд через плечо на шушукающуюся компанию, разыскал слегка отвыкшими от полумрака глазами Римуса и протянул (по правде сказать, ещё не вполне твёрдо):       — Слушай, Лунатик, насчёт этого твоего совета, как её...       — ...сымпрозизирует! — уверенно заявил Джеймс и, чтобы убедить в своей правоте остальных, сделал большие глаза. — Так ведь, Хвост? Кажется, он всё-таки последовал моему замечанию о шнурках: во всяком случае, ни один ботинок не слетел и не остался в спальне, когда Сохатый, ухмыляясь во весь рот и обнимая Питера за плечи, пружинисто перешагнул через порог. Питер задышал чаще, беспомощным чемоданом волочась за Джеймсом вниз по лестнице. На ступеньках сразу стало тесно и шумно.       — Я хочу сказать, что многие боятся их, — возразил Римус, протискиваясь следом. — Прими это во внимание, да? Я, конечно, имею в виду обычных и диких... О том, что это именно возражение, я догадался по интонации и выражению промелькнувшего мимо меня Лунатикова лица. Интересно, что я пропустил? Притормозив, Джеймс, как выдрессированный верховой гиппогриф, качнул зависшей в воздухе ногой и кинул на Хвоста быстрый взгляд.       — Неужели?       — Напомню: в состав некоторых зелий входят, хм, шерсть, хвосты или лапы... Я не очень-то понимал, о чём эти двое толкуют, но небольшая растерянность не помешала мне фыркнуть: заливать воодушевленческий огонь Джеймса водопадом сомнений и критики? Наверняка, Римусу это жуть как нравится!       — Не говоря уже о отработке заклинаний трансфигурации. О, такое происходит постоянно, — завершил Лунатик мысль, прислонился спиной к перилам и принялся поправлять значок с видом, будто насколько ровно приколот этот символ школьной власти — единственное, что его сейчас интересует.       — Здесь ты хватил лишнего, Лунатик... — пробормотал Джеймс, топчась на середине лестницы. — Я прекрасно тебя понял ещё в начале. И, конечно, оказался прав, потому что стоило ему замолчать, как Хвост заскулил, воспользовавшись паузой:       — Ты шутишь, Джеймс? Шутишь, да? Серьёзная физиономия и вовсе не наигранная дрожь в голосе... От Римуса похожая фраза звучала патетично, от Питера же — просто жалко.       — Я ведь... я не смогу! Я не придумаю! Ничего! И меня... меня сварят в котле-е-е... Джеймс замотал головой и решительным жестом велел Питеру заткнуться прежде, чем тот начал бы рвать на себе волосы.       — Я всё придумаю, не кипишуй! Да точно! Я почти уже всё... Внезапно Сохатый подался вперёд, как клещами, схватил Хвоста за плечи и, словно девчонку в танце, принялся крутить его перед собой. Это продолжалось какое-то время. Не слишком долгое, но Римус успел разобраться со значком. Пряча довольную ухмылку в уголках губ, он уже спускался, когда Джеймс наконец углядел в Питере то, что искал. С выражением «ну, в целом, сойдёт» на лице он бросил всем нам вполголоса:       — Надо будет кое-что прикупить... Сгоняем в Хогсмид после завтрака? — потом снова обратился к Питеру — тоном, которому, я знал, хер откажешь: — И чего ты расклеился, Хвост, придурок мелкий? Посмотри на меня. Никто ничего тебе не сделает! Не ссы, ладно? Замотанный, пристыжённый, с розовыми пятнами на щеках Питер — вот стойкость-то! — не отвечал и таращился на перила, ступеньки, на собственные руки и высовывающиеся из-под мантии ботинки... Джеймс досадливо цыкнул и, отпустив Питера, ударил себя кулаком в грудь.       — Да блин, Хвост! Пальцем не тронут, метлой клянусь! И если что... Я сказал «если». Какого хера ты собрался хлопаться в обморок? Так вот, если что — мы с Бродягой, конечно, будем поблизости, наготове, — он вскинул лицо, глазами нашёл меня, всё ещё стоящего наверху. — Ты чего, кстати, как воды в рот набрал? Как тебе... Отвечать, однако, я не спешил, рассеянно барабаня пальцами по перилам. Мистер Хвост, да? Перспектива оказаться сваренным в котле?       — Сириус, ну? Джеймс нетерпеливо вытянул губы. И опять, сам того не подозревая, на помощь мне пришёл Римус, одолевший к этому моменту предпоследнюю ступеньку.       — После завтрака? — переспросил он. Обернулся и смерил Джеймса подозрительным взглядом. — Подушкой в лоб получил, помнится, Сириус, а не ты, но... Да ладно. Вряд ли ты и правда позабыл, что после завтрака мы и пуффендуцы кормим лукотрусов на уроке у профессора...       — Я, как ты прекрасно знаешь, предпочитаю Запретный лес безо всяких там профессоров, — отрезал Джеймс. — И без лукотрусов с пуффендуйцами. О, с твоего позволения, я положу на всех выше перечисленных во-о-от такенный хер. Он широко развёл руками, наконец перестав сверлить меня взглядом — он, странный, начал здорово действовать мне на нервы.       — Твои нереалистичные представления о собственном теле... без комментариев, но ничего, что ты говоришь это старосте в лицо? — полушутя возмутился Римус, затем, быстро оглядевшись, несколько сконфуженно и укоризненно понизил тон: — И здесь ещё достаточно людей, чтобы услышать...       — В самом деле? — вскинул брови Джеймс, чопорно поправил воротник рубашки. — Прошу прощения, я сейчас... Отвернувшись от Римуса, он художественно продемонстрировал процесс «хероположения» — во имя цензуры с некоторыми условностями, естественно. Я отвлёкся от мимолётной мысли: мог ли Джеймс, болтая с Римусом и Питером в спальне, и правда упустить из виду то, что я ни драккла его не слушаю? — и бессовестно захихикал. Питер, успевший предусмотрительно слинять куда подальше от загребущих рук Джеймса — тоже затрясся, прикрыв рот ладонью. Римус же стоял неподвижно, с запрокинутой головой и, кажется, не знал смеяться ему или продолжать возмущаться: яснее ясного, что всем, кроме него, было плевать на профессора, пуффендуйцев и занятие! Пантомима Джеймса на лестнице незамеченной не осталась. Невозмутимо завязывая воображаемые кальсоны, Сохатый стрельнул глазами по сторонам и заявил, повысив голос:       — Улиточная слизь и живые мокрицы. Что за полумеры, профессор? На месте Кеттлберна я бы точно придумал что-нибудь поинтереснее, если б моей целью было сделать урок сущим кошмаром. В первую очередь запретил бы перчатки...       — Кажется, единственной целью, — хмыкнул Фрэнк, отрываясь от пергамента, — эй, помнишь, как... Он пихнул коленом Оуэна, сидящего рядом с пером, заткнутым за ухо, и чернильным пятном на щеке, и тот с полным воспоминаний вздохом зажал себе нос. Кётллбёрн может поплакать в подушку, если хочет, но факт есть факт: школьники не обрадовались его возвращению из Мунго. Между тем Джеймс, приободрённый откликом публики, расставил ноги пошире, задрал подбородок повыше, смахнул с мантии несуществующую соринку и открыл было рот, будто планировал сказать что-то ещё. Наверное, про тяготы УЗМС и — наверняка — что-то уморительно смешное... Возможно, я ошибся, и мне только показалось, что он собирался продолжить выступление. Потому что уже через мгновение Джеймс отвёл от меня глаза и быстрым шагом направился по лестнице вниз. Поравнявшись с Римусом, он усмехнулся и небрежно потрепал того по плечу.       — Почему бы мистеру Занудные Ягодицы не сделать вид, что это ему подушка отшибла память? Так невтерпёж провонять тухлыми яйцами докси? Если нет, сделай милость, смахни пыль со своих актёрских навыков! Кое-кто ещё поглядывал на нас, но большинство, осознав, что изобличительных речей против УЗМС и Кеттлберна больше не предвидится, потеряло к лестнице интерес. Спугнув Мэри подмигиванием, Джеймс устроил локоть на спинке одного из кресел (зачарованная каким-то умником обивка каждые несколько секунд меняла цвет), стоящих у камина. Питер последовал за Джеймсом, однако в нерешительности остановился рядом с Римусом, вздохнул и спросил:       — Как думаешь, нормально будет, если я скажу Имаго, что мой дневник сновидений случайно упал в камин? Или что его утащили совы?       — Я так понимаю, перепутав с совиным печеньем, — вставил я со смешком. Питер на секунду замялся, пожал плечами.       — Ну, Имаго ведь учит заглядывать в будущее, а не в прошлое, так что я подумал... Римус буркнул себе под нос что-то тихое, но резкое. Хвост осёкся и повернулся к нему с удивлённо вытянутым лицом.       — Твоя «разборчивость» касается одних только запахов, да? — чуть громче продолжил Лунатик, не дав паузе затянуться. — Проще говоря, ты предлагаешь соврать, снова, и, конечно же, не можешь... Как будто вовсе не слышал Питера. Думаю, и в самом деле — не слышал. Должно быть, всё это время Римус не сводил с Джеймса взгляда. Он ещё не закончил фразу — Джеймс со стоном закатил глаза.       — Надоел! И чего...       — ...подождать пару часов хотя бы до перерыва.       — ...привязался, как в первый раз?! Староста он! Блюститель правил! Не сдашь же ты меня, в самом деле?!       — Я? Я-то? — Римус покачал головой. — Я никогда не сдаю тебя. Незачем и напо... Под моей ногой скрипнула ступенька. Римус вздрогнул, машинально повернулся на этот звук, и то ли свет от тусклого камина так упал на его лицо, то ли...       — ...Не зачем и спрашивать.       — Хочешь, для большей достоверности стукну тебя по лбу подушкой, транфигурированной из вон той шахматной доски? — раздражённо поинтересовался Джеймс. — Ради всего магического, Римус, не раздувай из садового гнома взрывопотама. На секунду снова воцарилась тишина, и в ней отчётливо были слышны мои неторопливые шаги. Но прежде, чем я успел спуститься, Джеймс покосился на каминную полку, на которой стояла пресловутая шахматная доска, поднял руку, словно хотел взлохматить волосы, но передумал...       — Зануда грёбаный... пару часов, говоришь?       ...и слегка потёр верхнюю губу. Римус ни на жест Сохатого, ни на его последние слова не отреагировал. Он неотрывно пялился в камин, будто упорно старался разжечь слабое пламя невербальным и беспалочковым заклятием. Но, едва почувствовав меня за спиной — очнулся и поспешил вперёд, суя на ходу руки в рукава мантии.       — Ничего и не раздуваю. Сам знаешь, что у тебя будут проблемы. У нас у всех будут проблемы. Я имею в виду...       — Надоел, — твёрдо прервал его Джеймс. — Вот я и говорю, Лунатик!       — ...если нас вдруг поймают во время урока... Наверное, когда Римус в спальне обращался к Нейтану и Питеру, у него было такое же лицо, как сейчас, в свете камина — слегка ошалевшее и извиняющееся за то, что префект в кои-то веки имел наглость повести себя как префект. Идиотское, честно говоря, лицо.       — Так... О чём ты...       — О том самом, представляешь?! Встав прямо, Джеймс резко опустил руку и хлопнул по спинке кресла, отчего обивка стала обычной, тёмно-красной — похоже, что вместе с пылью он выбил из неё и чары. Его лицо в свою очередь казалось каким-то уязвлённым и в то же время задумчивым. Секунды две он молчал, а потом выдал, в упор глядя на Римуса:       — Думаю, мы отлично прогуляемся за покупками и после урока, — опередив вопросы, выставил ладонь и пояснил: — На хера нервировать попусту мистера Занудные ягодицы, да? Слышите... Слышишь, Питер? Пойдём в перерыв.       — Пойдете и отлично прогуляетесь, — кивая, наконец подал голос я и с определённой долей злорадства врезал Джеймсу по загривку, прервав их с Римусом странные переглядывания. — Вы. В мгновение ока Джеймс вынырнул из своей непонятной задумчивости и быстро повернулся ко мне.       — А? В смысле? Ты что, не... Римус с Питером тоже посмотрели на меня с некоторым недоумением (несмотря на то, что первый, кажется, с трудом отвёл взгляд от Сохатого). В театральном возведении глаз к потолку, боюсь, я был бы не столь выразителен, как Джеймс, поэтому всего лишь снисходительно усмехнулся и подтвердил:       — Я — не. Я буду занят сегодня. Удивление в лице Джеймса сменилось возмущением. Одномоментно, как сменяется в конце года герб Хогвартса на висящем в Большом Зале большом флаге гербом одного единственного факультета, набравшего больше всех очков. Он вскинулся:       — Но ведь...       — Вопрос жизни и смерти, помнишь? Я хочу успеть сегодня поговорить с Эванс. Ещё раз, — я покачал головой и добавил в мыслях «в последний». Хотя, правду сказать, не очень-то на это надеялся.       — Ну и мерзкая улыбочка, — через секунду вымученно отозвался Джеймс. — Но ты же не будешь болтать с ней полдня! И вообще... Почему бы не поговорить с ней прямо сейчас, на завтраке? Разделаться с этим побыстрее и... — он изобразил рукой человечка и зашевелил указательным и средним пальцем — «человечек» резво дал по съёбам. — Чего тянуть-то? Отличная идея, я считаю! Я выслушал Джеймса до конца, убрал улыбку, а затем и ладонь с его шеи. Пусть вот от Лунатика с его лукотрусами и пуффендуйцами он отмахивается, как от назойливой мухи — к своим делам хотелось бы увидеть больше уважения. А уж касаемо моей борьбы за ядовитое сердце и девственную жопу... в идеале — благоговейный трепет перед охуевшей смелостью мечтаний (на грани, честно говоря, священного ужаса). Увы, падать передо мной на колени и орать «о, великий...» Сохатый как-то не спешил. Зато на словах «отличная идея» его лицо так просияло, что я, ей-Мерлин, почувствовал укол совести, когда сложил руки на груди и произнёс прохладным тоном:       — Испортить ей аппетит и настроение с самого утра? Ну уж нет, Сохатый, пусть твоя малышка поест нормально... Может, подобреет и не будет обвинять меня во всякой непонятной херне... Меня прервал донёсшийся со стороны Римуса невнятный звук: не то кашель, не то... Римус тут же повернулся к Питеру.       — Извини. Дневник сновидений, да? Я открыл рот, закрыл и искоса скептично глянул на Лунатика. И чего, спрашивается, такого удивительного? Да, я признаю: моя компания не всегда и не всем приятна! Потому что отрицать это, когда уже, гм... пожалуй, не один десяток тех, кому я не нравился, прошёл через заботливые руки Помфри — с раздувшейся до размеров гимнастического шара башкой, там, или с щупальцами вместо ног... Римус меня совсем дурачком, оторванным от реальности, считает?! Питер скорее растерялся от неожиданного вопроса, чем обрадовался ему, ковырнул пол носком ботинка и сбивчиво забормотал про камин и сов во второй раз. Джеймс же полюбопытствовал, не нужно ли сердобольным дружеским кулаком (больше похожим на кувалду) постучать Римусу по спине? Но заметил мой взгляд и бросил угрожать Лунатику под видом сочувствия.       — Ну и ну, назвал меня подкаблучником, а сам говоришь так, будто очень даже паришься, что подумает о тебе Эванс, — пихнув меня локтем, заметил он и глубокомысленно потёр подбородок. — Даже больше, чем я... С трудом удержавшись от ещё одной «мерзкой» усмешки, я сделал «сложное» лицо, как если бы в душе меня раздирали противоречия. Улыбка была бы тут совсем ни к чему. Потом, убедившись, что Джеймс заметил это и уставился на меня с напряжённым ожиданием (так же, как смотришь на приоткрытую дверь класса, когда из коридора слышны шаги возвращающегося профессора), я заговорил медленно и значительно:       — Понимаешь, Джейми... даже если б Эванс думала обо мне только самое лучшее, что, увы, не так... сколько-нибудь времени перед нашей беседой мне бы всё равно понадобилось. Чтобы собраться с мыслями, подобрать слова... — я доверительно положил руку Джеймсу на плечо и, плавно склонившись к его уху, понизил голос до вкрадчивого горячего шёпота. — О таких вещах ведь с бухты-барахты языками не чешут. А ты, дружище, конечно, в курсе, о чём я буду говорить с Эванс. Вернее, о ком: о нашем с ней ненаглядном... Сохатый шумно втянул носом воздух, отодвинулся от меня и, как Дракучая Ива — ветками, замахал руками.       — Я понял, понял! Я выпрямился и отпустил плечо Сохатого. Шалость удалась: в его лице, как и в прошлый раз, в спальне, определённо мелькнуло то самое выражение — смесь досады, смущения и чего-то ещё, чего я не смог определить. В любом случае, эта его реакция показалась мне забавной. Пожалуй, именно поэтому мой полный самодовольства голос прозвучал чуть громче, чем это было необходимо для болтовни «про себя»... Выбравшись следом за Джеймсом из проёма Полной Дамы (стать завтраком для голодного оборотня, естественно, никому не хотелось), я проговорил:       — ...о Северусе, да. К тому же, я уверен, умаслить Эванс будет легче в каком-нибудь тихом местечке, без посторонних глаз и ушей. Джеймс едва зубами не заскрипел, хотя и сделал вид, что не расслышал или что ему плевать. Кому, спрашивается, он пытается мозги задурить? Очевидно, что затаил обиду! И так же очевидно было, что долго держать обиду при себе у него бы не получилось. На полпути до Большого Зала, у портрета дамы с веером из страусиных перьев он бросил перечислять хогмидские покупки, которые предстояло совершить в неохраняемые бдительным Лунатиком часы (между драже-вонючками, невидимыми чернилами и полиролем для мётел непринуждённо затесалось «что-нибудь для грызунов, там посмотрим»). И, подчёркнуто в сторону, произнёс:       — «Пусть поест нормально». Какая замечательная забота. А вчера, заметьте, о нашем обеде он так не пёкся, когда портил аппетит разговорами... Не договорив, Джеймс пнул воздух. Питер и Римус неуверенно переглянулись.       — Если тебе есть, что сказать, то прекрати бормотать себе под нос, Сохатый, — надменно растягивая слова, напомнил я. — Где твои манеры? И вместо ответа чуть не получил заклинание ослиных ушей между глаз, в последний момент увернулся. Джеймс выругался (с безупречной, надо сказать, дикцией), а нарисованная дама уронила веер. Так мы шли перебрасываясь, как квоффлом, дурацкими заклятиями и шутками, которые звучали бы ужасными оскорблениями, будь их автором кто-то не имеющий отношения к нашему кругу. В какой-то момент краем глаза я увидел: Питер плотно сжимает губы и заламывает пальцы. Его буквально распирало. У мраморной, ведущей в вестибюль лестницы, он наконец не выдержал и, дёрнув Джеймса за мантию, заканючил:       — Послушай... Почему именно я? Наверняка, напрашивался на новую порцию утешений и уговоров.       — Эй, ты ведь крыса, а не мышь, Хвост! — возмутился Джеймс, пряча волшебную палочку. Они с Питером охотно вернулись к таинственному обсуждению и первыми зашагали по мраморным ступеням. Я же, задержавшись, взглянул на оказавшегося рядом Римуса. Признаться, то, чему я стал свидетелем у камина нельзя было назвать обычным делом: Римус и спорил-то редко. А что бы Джеймс ещё и уступил ему в итоге... Я неопределённо хмыкнул и, не дожидаясь, пока Лунатик посмотрит на меня в ответ, поспешил вниз по лестнице. Изначально, чтобы наверстать упущенное и не остаться единственным, кто не в курсе, я хотел послушать, о чём болтают Джеймс и Питер. Проявить, так сказать, прилежность. Но с прилежностью не срослось: мысли бесконтрольно перескакивали с одно на другое — под невнятную возню и бубнёж впереди я думал о своём спонтанном наблюдении за Эванс, о предстоящем разговоре и о прочих вещах... Явится ли Снейп сегодня на завтрак? И если б я, как советовал Джеймс, заговорил бы с Эванс сразу, в Большом зале... Вдруг представил: загадочный и многозначительный, я останавливаюсь возле сидящей за столом Лилз и, не обращая внимания на звенящих вилками и ложками соседей, склоняюсь к самому её уху (так же, как с Джеймсом, когда хотел поддразнить его). Продолжая тихо говорить, касаюсь её плеча, ладонью веду по мантии на спине.       ...Северуса это зрелище заинтересовало бы? Ну хоть немного-то — да?       — Действительно, почему не Бродяга?! — словно разъярённая МакГонагалл между драчунами, в мои размышления, вклинилось хихиканье Джеймса, сообразившего (я так полагаю, после нескольких секунд весьма неловкой тишины), что сам я на вопрос Питера отвечать не собираюсь: — брось, Хвост! Ему чтобы выглядеть домашним нужно нечто большее, чем пилочка для когтей и парочка флакончиков собачьего шампуня... — с хитрым прищуром он оглянулся на меня через плечо. — Вот превращался бы ты в болонку или пуделя, тогда... Я громко фыркнул. Вполне себе адекватный и ухоженный пёс, разве что очень крупный. Особенно для незаметного проникновения на запретную территорию — кое о чём я, конечно, уже догадался, учитывая с чего мы начали разговор... А касаемо того, чего я не понял — честно говоря, мне было лень играть в загадки. Уж точно не сегодня, когда мысли крутились вокруг другого.       — Всё равно не понимаю, зачем тебе срочно понадобился шампунь для, хм, крыс, — признался я. — Что? Я не записывал всё, что ты говоришь. Хотелось бы мне сказать, что Джеймс выпучил глаза и потерял нижнюю челюсть, но, повернувшись ко мне всем телом, слишком удивлённым он всё же не выглядел. Он поднял указательный палец.       — Ты...       — Отвлёкся, — пояснил я, небрежно пожал плечами и заложил руки за спину — Немного задумался. Джеймс сделал полшага мне навстречу, хотел ещё что-то спросить или сказать, но вдруг его лицо снова изменилось. Он закусил губу. И вместе с этим какая-то неясная мысль мелькнула в моём сознании. Это было словно озарение — Джеймс не произнёс ни слова, недоверчиво разглядывая меня, а я уже невольно подумал: может, и в самом деле немного перегнул палку, когда пошутил про «достоинства» Эванс?       — Задумался? То есть снова замечтался? — наконец, уточнил Джеймс недовольно и даже обиженно, — Да неужели. Ты вообще решил забить на все наши традиции?       — Сохатый, не нуди. Да и суть я уловил...       — Прослушал самое главное. Как это называется? Кинул меня как последний...       — У тебя появилось внезапное желание научиться танцу живота? — прервал я его холодным тоном.       — Ладно, ладно — пошёл на попятную Джеймс, поднимая руки, бросил Римусу: — Объяснишь ему, да? А мы с Питом пока обсудим какие аксессуары лучше подойдут к образу домашнего любимца, — и он снова схватил беднягу Питера, прибавил шагу, буквально скатываясь с лестницы. Интересно — пришла в голову запоздалая мысль — не проследил ли он как-нибудь за моим взглядом, когда я придержал дверь за Гиллом? Если проследил, то...       — Лента или ошейник, Хвост? Лента как будто симпатичнее, зато ошейник основательнее, да и тебе к лицу... Как бы не обещал Джеймс защитить Хвоста от всяких «если что», сам он явно не собирался щадить его чувства. Я ещё немного полюбовался отдаляющейся спиной, а потом тихо хмыкнул:       — Какова вероятность, что его бесят мои планы провести с Эванс время наедине? С насмешкой посмотрел на Римуса — прежде, чем он успел справиться с лицом — и чуть не поперхнулся.       — Только не говори, что ты тоже от этого не в восторге!       — Возможно, ты слишком на неё давишь, — пробормотал Римус, пряча глаза. — Я хочу сказать, что если она ещё не отошла от твоей первой попытки? Возможно... То есть, будь готов, что она не захочет с тобой говорить...       — У-у, засунь свои «возможно» куда подальше! Лунатик смешался от моего резкого тона, сунул руки в рукава и замолчал. Но всё-таки, спускаясь по лестнице, я подумал с некоторым раздражением: что он предлагает? Ждать, пока Эванс надоест злиться из-за каких-то высосанных из пальца обид?! Если у меня было бы полмесяца на это. Или хотя бы галлон терпения, чтобы выдержать такой срок. А насчёт того, что Эванс относилась к числу тех людей, которым моё общество активно не нравится... Хлюпающая снеговая каша под ногами. Блеск разбитого стекла. Прикосновение к мантии, как ответ на мою «маленькую дерзость». «Ты вроде... тащился к выходу? Ну так давай, вали!» И всё же из нас двоих Снейп пытался прогнать с террасы... Я слегка тряхнул головой, не без усилия приходя в себя, однако крепко сцепленные за спиной пальцы помнили прикосновение к щеке, как будто всего минуту назад я касался тёплой кожи. И жжение досады в груди никуда не делось.       ...ничего страшного не случится, если Лилз немного пострадает, так ведь? Во всяком случае, она всегда может со мной согласиться и тогда я перестану докучать ей своей «неприятной» компанией. Чем не выход? Когда лестница почти осталась позади, я бросил на Римуса мимолетный взгляд. Потом ещё один, пристальный. Молчание затягивалось. Но разве Джеймс не попросил его ввести меня в курс дела? Он ведь не забыл об этом? Сперва я хотел окликнуть Римуса или махнуть ладонью перед его лицом. И уже поднял руку, как мне пришло на ум ещё кое-что... Я кашлянул в кулак и быстро уточнил:       — Так всё дело в Эванс? Правда? Или всё-таки... Или ты сейчас нагло соврал мне в глаза, Лунатик? Римус замер на мраморной ступеньке, словно напоролся на невидимую стену.       — Если ты беспокоишься насчёт... сохранности твоей пушистой проблемы, то, прошу тебя, не беги впереди метлы, — негромко продолжил я, сделал шаг и закинул руку ему на плечи (рука словно о камень ударилась, и чего он так напрягся?). — Разберемся. А может и разбираться ни с чем не придётся, так что послушай мудрый совет Джеймса: не ссы.       — Послушать Джеймса... Ну да, он ведь всегда обещает, что всё будет «просто отлично»... — тут Римус, наконец, оторвал взгляд от пола, посмотрел на меня и через силу улыбнулся, — Не... Не бери в голову. Так насчёт этой его идеи...       — Да, — покладисто кивнул я, — Хвост?       — Хвост, ага... — Лунатик усмехнулся, уже куда естественней. — Видишь ли, Джеймс считает, что слизеринцы — тоже люди... своего рода, и сострадание к братьям нашим меньшим должно быть им не чуждо... Вот что заставило Сохатого проснуться ни свет ни заря... Правда, план проникновения в святую святых Слизерина, как и мысль, что надо бы выпытать у Джеймса, чего они с Римусом не поделили сегодня — всё это в один миг вылетело у меня из головы, едва до моих ушей донеслось:       — ...вежливый?! Завали ебальник!