Уникальный

В восьмом часу вечера почти весь свет в доме Эмили был погашен. На кухне горела тусклая лампа над плитой, лениво гудел холодильник, и двое напряжённо молчали, сидя друг напротив друга. Сэм постукивал ложкой по поверхности стола, а его сестра, сцепив пальцы в замок, думала о ранее оглашенной ею же догадке. — То есть, ты считаешь, — медленно начал Сэмми. — он что-то от нас скрывает? — Я не уверена, — Чарли помотала головой. — Мне просто так кажется. Ты разве не замечал, как он косится на нас время от времени? Может, лезть не в наших правах, но, понимаешь, его молчание порой звучит слишком уж многозначительно. Есть причины подозревать, что Майк знает что-то, чего не знаем мы. — Ну-у, молчит он всегда. И всё-таки он старше нас — естественно он в курсе, как, например, получить деньги за отцовские сигареты и где их удачнее продать, — Сэм сдержанно прыснул. Шарлотта предпочла проигнорировать саркастичные замечания братца и вместо этого продолжила: — Вчера я допоздна засиделась за чертежом тем, с которым еще папа мне чуть-чуть помог. И я видела, как Майк после полуночи взял и уехал на велосипеде своём. Куда-то. — Прогуляться, наверное, — пожал плечами мальчик. — Он не любит выходить на улицу днём, поэтому навёрстывает упущенное ночью. Разве нет? Чарли вздохнула: — Нет, Сэм. Майк ехал куда-то целенаправленно. Я об заклад бьюсь! Постоянно торчит в комнате, не вылазит, если кто-то заходит без стука, подрывается с места, прячет бумаги какие-то. Это было не раз! Он затевает нечто странное! — Хорошо, допустим, Майк что-то задумал. Но всё-таки нам следует спросить у него напрямую, Чарли. А то выяснится, что надумаем себе что-нибудь скверное, да без повода… Как в подтверждение правоты его мнения со стороны лестницы донеслись шаги, и ребята притихли. Сэм выронил чайную ложечку, Чарли нарочито подпёрла кулаком подбородок. Вошедший в кухню Афтон выглядел сонным и унылым, потирая слипающиеся веки. В гробовом молчании Эмили наблюдали за Майклом, который возился с чайником на плите. Напряжение повисло в воздухе, и Чарли заметила, что её брату отчётливо хотелось нарушить тишину и выпалить убогий анекдот. Ничего нового. Вечера наедине с Майком Афтоном были как на подбор абсолютно идентичны. Молчанка, неловкость и вязкая смесь замешательства и раздражения. Если в присутствии мамы гробовое затишье прерывалось её же колкими комментариями, то теперь, уживаясь друг с другом без родителей уже как второй день их отъезда, дети напрочь отказываются выстраивать цивилизованные отношения с юношей. Да и тот не горел особым желанием контактировать с кем-либо, кроме тараканов в своей башке. Поставив кружку с крепким чаем, Майк уселся за стол, от скуки массируя висок. Сэмми смущённо скосил глаза сначала на Майкла, потом на сестру. Опомнился и кинулся к кухонной стойке, отливая горячий чай себе и Чарли в две чашки. — Погодка сегодня зачёт, — ляпнул он, с шумом хлебнув. — Сходили б хоть в парк прогуляться, а то дома торчим целый день! — Угу, — без энтузиазма промычала Шарлотта, не сводя подозрительного взгляда с Афтона. Майк постукивал по кружке ложкой и отчего-то хмурился. Между тем Сэм не унимался: — Слушайте, так пока предков нет, давайте себе ночной киносеанс устроим? Я ужастик один про оборотня в журнале нашёл, описание до мурашек! — Как бы ты потом не обмочился в постель, — буркнула Чарли и чуть не ойкнула: глупость редкостную сморозила. Она не собиралась усмешками разбрасываться, правда. Особенно такими. — Я посмотрю, как ты смелостью блеснёшь, — съехидничал мальчишка, но в глазах сестра уловила нехорошо мелькнувшую искру. Чёрт, кто ж её просил? Неужели минувшие полгода были сказочно беспечными, чтоб подобным образом шутками подкалывать? — Ну что, Майк? Не хочешь присоединиться? У меня есть попкорн. Майкл вздёрнул бровь с немым вопросом: «Откуда?». Сэм не поскупился на лукавую ухмылочку: «Откуда надо». — Ты ж от такого не откажешься, м? — Полагаю, у него есть иные планы, — выразительно вставила Чарли, сама себе поражаясь. Красноречива же она сегодня! — Ему не до твоих ужастиков, верно? — девочка зыркнула на Афтона с тревожным ожиданием того, что юноша только лишь равнодушно хмыкнет, встанет и уйдёт. Однако Майк спешил её разочаровать. Он не сдвинулся с места и не возразил, вдобавок к прочему неоднозначно дёрнув уголком тонких губ. Действие, казалось бы, совершенно обыкновенное, но, внимательно изучив выражение лица парня, Чарли умудрилась заключить, что Майк был с ней согласен — у него и вправду имелись другие дела. Сэм невозмутимо брякнул: — Занятые вы мои! Ваша продуктивная деятельность не подождёт, что ли, до завтрашнего утра? — Да ну тебя с твоими ужасами, — сказала Шарлотта. — Мне они удовольствия не доставляют. Отныне. — Значит, ты боишься? — Не боюсь я. Мне неинтересно. И всё. — Ну блин, ты серьёзно, Чарли? Папа с мамой вернутся утром послезавтра! Снова в доме будет в почёте этот долбанный режим сна! Давай дураков поваляем, раз шанс есть, а? — Ведёшь себя как маленький, — проговорила Чарли, беспокойно вздохнув: Майк осилил остатки чая за единственный большой глоток и уже споласкивал кружку водой, чтобы поставить её и уйти. «Мы его опять упустим!» — девочка подобралась. — Хочешь — наслаждайся на здоровье, — не задумываясь, произнесла она, резво поднявшись со стула. — Я смотреть не буду. Нельзя спускать с него глаз. Как иначе разобраться, какие домыслы таятся у Майкла в голове? — Да понятно, что не будешь! Ещё б ты отвлеклась на такую мелочь, — недовольно изрёк Сэмми, сощурив брови и сцепив нервно руки. — Вот следить за сожителем — это да! Это занятие важное! — Дурак?! — Кстати, Майки, ей не плевать на твои ночные прогулки! Ты бы для приличия брал нас с собой! Перед в замешательстве обернувшимся на сие высказывание Майком предстала картина того, как Чарли хладнокровно зажимает болтливому братцу рот, а тот, невнятно крича и отплёвываясь, что-то Майку кричит, пребывая в ярко выраженном негодовании. —…-очвемшу я должвен молча-…?! — раздалось из-под руки Чарли злобное неразборчивое восклицание. Физиономию Афтона перекосило в одолевшем его смятении. Сэм небрежным движением задел чашку, свалив ту на пол, и её содержимое разлилось. — Значит, он нарушает запрет по ночам не покидать дом… а нам не-…?! — Кто тебя просил так нефильтрованно выражаться?! Фрукт недоспелый! — ругалась девчонка, заливаясь краской. Стыдно было до безобразия. Перед братом, перед Майклом, перед собой же. Вечно у неё всё идёт не так! — Я поделилась с тобой тем, что волнует, чтоб ты это сразу растрепал?! — А если б не я, ты бы и не осмелилась спросить напрямую! — ввернул мальчик. — Вообще, о чём с вами разговаривать? Вы как дети малые, не готовые культурно коммуницировать. Долго я буду вашей совой?! — рассердился он, отталкивая сестру. — «Передай Майку то, передай это…» И просьбы этого придурка, — ткнул Сэм оттопыренным пальцем в коридор, в темноте которого растворилась фигура Афтона. — излагать тебе, Чарли, в письменной форме! Я люблю необычности, но далеко не такие вот! — Что ж ты их исполняешь тогда? Я с ним часто не пересекаюсь, поэтому и прошу тебя что-либо ему передать. Что не устраивает? — А как же те сорок минут, что вы провели в подсобке буквально в мёртвой тишине, пока дверь отпереть не могли? Я под ней полчаса сидел, а вы ни словом, ни вздохом друг с другом не обмолвились! — Так ты нас запер?! — Оба завалите. В повисшем безмолвии часы затикали особенно громко. Эмили замерли, оцепенели. Сэм застыл в нерешительной позе, в которой намеревался спихнуть Чарли со стула. Они вытаращились на Майка, а он бесцеремонно поставил около лужицы чая пустое ведро и сухую тряпку, указывая ребятам взглядом: мол, вперёд. Брат Шарлотты возмущённо фыркнул: — Ты что это, возомнил себя старшим? — Он и есть старший, — произнесла Чарли, сползая на пол. И не сводя с Афтона изумлённого восторженного взгляда. Она не разобрала того, что Майк сказал хрипло и едва не шёпотом, с отчётливым дефектом речи, но то, что он сказал что-то — это было наверняка. Это не почудилось ей одной. До Сэма доходило значительно дольше. — Ох… — ойкнул Эмили спустя полминуты. — Слушай, то, что ты слышал, играет немного не в том ключе, как тебе кажется, — принялась распинаться Чарли перед Майклом, с угрюмой миной шмякнув тряпку в лужу. — Не так, абсолютно. А Сэма, видимо, горячка сразила. — Тебе б в адвокаты, — проворковал Сэмми, так же стекая на пол и вытирая «мазком» пролитый чай. — Оправдания ищешь как в воду плюёшь. — Майк. Не злись, хорошо? — осторожно обратилась к парню девочка. — Мы не из злобных побуждений. «Без проблем» — жестом ответил на это Майк, затем отодвинув стул подальше и плюхнувшись на него, с превеликим наслаждением созерцая, как ребята возятся с лужицей на полу и подозрительно перешёптываются. — И как теперь? — шепнула Чарли, со злобой взирая на братца. — Что? — Он не проколится уже однозначно. — Тебя не смущает, что он сидит буквально за моей спиной, а мы ведём о нём секретную беседу? — Секретную? — Чарли едва себя сдерживала, чтоб не ткнуть мальчугана носом в валявшуюся проклятую тряпку. Молодец какой, нарушил бывшую «тайну», создал конфуз и ещё отшучивается! Зря она рассказала Сэму о своих догадках. Ему четырнадцать, как и Шарлотте, но ведёт он себя совершенно не как взрослый и осознанный человек. Негоже с этим индивидом всякие серьёзные темы обсуждать — себе дороже. — Майк! — позвал Эмили, только укрепив тем убеждения сестрицы. — Майк, ты простил мою непутёвую Шарлотту за шпионаж за тобой? — Угу, — промычал Майкл, отвлёкшийся на какой-то журнал, взятый с гарнитура. Этому полудурку вовсе до лампочки! — Он простил, — сообщил Сэм Чарли. — Поэтому твоя очередь простить ему его крутость и излишнюю загадочность. «Да ты просто-напросто стебёшься!» — Обязательно, — пробурчала Чарли. Какая там следующая стадия принятия? Смирение? Или всё же депрессия? Какой-никакой плюс таки присутствовал в вытворенной братом дурости: неловко каждому из присутствующих, соответственно, главный повод для окончательного пресечения Майклом общения с Чарли утратил повышенный градус беспредела. И на неё не злятся, вроде бы как. Ситуацию они разрулили… вполне себе сносно? Сэм идиот, но методы его, пожалуй, довольно-таки рабочие. — Майкл, а что за карты Харрикейна лежали в твоей комнате? — этого вопроса не ожидал ни Сэмми, ни Афтон. И Чарли в том числе не ручалась за то, что выдала. Лучшая защита — нападение? Что-то типа того? Нужно попробовать. Да, пусть она знает практически на сто — сто двести — процентов, что Майк не признается ей ни в чём. Он и не обязан в принципе. Однако, быть может, если удача улыбнётся Чарли, а настроение у Афтона этим вечером будет располагающим, юноша не поскупится на некоторые откровения? — Поговоришь с нами об этом? — невпопад выплеснула Шарлотта. Полистав глянцевые странички журнала, Майк озадаченно повёл бровью, даже не посмотрев на неё: «Насчёт чего?» — …Ты, скорее всего, в курсе, чего именно, — аккуратно подступила к нему Эмили. Не дай Бог он заупрямится. Не ляпнуть лишнего, ни в коем случае не ляпнуть… — Мы утаивать не умеем, это уж точно. Но, знаешь, — она ощутила на щеках колющий стеснением румянец, не избавившись от чувства стыда перед младшим Афтоном. — Не то чтобы я хочу утаивать. Я хочу не слухи распускать, не сплетничать, а как-то… ну, — «Ну, шевели извилинами, Чарли! Договаривай!» — Разобраться. Понять тебя. Чтоб ты рассказал нам сам. А не замалчивал. Вообще-то я считаю, что нам троим — каждому — пора прекратить крыть, замалчивать и-и остерегаться какого-то осуждения. Вот, в общем. — Мне определённо следует доводить тебя почаще. Такие мысли умные излагать начинаешь, — изрёк самодовольно Сэм, рассевшись на полу и скрестив ноги. Чарли и Майк многозначительно переглянулись. Не говоря ни слова больше, девчонка подняла железное пустое ведро с пола и нахлобучила брату на голову. — Дурья твоя башка. Нечего умного сказать — не возникай, ей-богу! — под ведром мальчишка залился хохотом, свалившись телом на пол и долбанувшись о него головой, благо защищённой. — Ну идиот же, скажи? — обратилась она с немой мольбой во взгляде к Афтону, прикрывшему рот рукой в попытке спрятать растянувшуюся на губах ухмылку. — Ё-моё, я даже не надеялся, что обоюдная ненависть ко мне вас настолько сдружит, — стащив с себя рыцарский шлем, Сэм горделиво разулыбался. — У вас новый уровень общения, мои поздравления! — Спасибо. И мы тебя не ненавидим, — заявила Чарли, своевременно уточнив у Майкла: — Не ненавидим же, да? — в ответ он лишь прыснул. Отложил журнал и под бубнёж Сэма, свернувшего и засунувшего мокрую тряпку в ведро, выскользнул в коридор до того неожиданно, что Эмили не сразу сообразили. Как по команде, они ринулись вслед за ним, позабыв и про перепалку, и про чай с вафлями. Удивительным образом Сэм и Чарли без надобности обсудить сиксиллион причин «за», почему им ни в коем разе не стоит оставлять вопрос открытым, пришли к совместному решению, что, если они не постараются выведать у Майка ответ сейчас, пока подвернулась возможность убедить его признаться, это не выйдет попробовать сделать уже никогда. Чарли нагнала Майкла гораздо быстрее брата, перекрыв Афтону, неспешно поднимавшемуся на второй этаж, проход на лестнице. — И всё же, Майк, давай поговорим. — Я шутки шучу, конечно, но твои скелеты в шкафу и меня немало волнуют, — добавил вторым голосом Сэм, встав позади Афтона. — Неужели и папа не в курсе, что ты затеваешь в тайне от нас? По виду юноши можно было сказать, что тот вряд ли горит нестерпимым желанием так взять и проколоться. Он собирался своим внезапным уходом закончить разговор и по-тихому соскочить с темы ночных вылазок, да план этот у Майка провалился, что омрачало его хмурую физиономию. — Тебя что-то кошмарит, правда ведь? — не унималась Шарлотта. — Ты как музыкальный инструмент, а этот твой секрет — как расстроенная струна. Не надо скрывать. — Ну дружище, ну расскажи-и-и… — Сэм перешёл на умоляющий тон. — Мы никому, никому не разболтаем, честно тебе говорю! — Должны же мы быть в курсе того, что замышляет человек, живущий с нами под одной крышей, разве нет? — гнула Чарли на настырное молчание допрашиваемого. — Если это важно… Если это не опасно ни для кого из нас. И для тебя. Мы тогда поддержим. Мы тебе поможем! — Точно! — поддакнул её брат. — Если для тебя это важно. А если и опасно — это ничего! Я люблю приключения. «Тебе зимой не хватило?» — норовила спросить у него Чарли, да воздержалась. И Майк, судя по всему, не пребывал в восторге от вдруг охотно привалившей помощи. — Мы не будем говорить родителям, — заверила Эмили Афтона совершенно честно. Она в самом деле была готова умолчать. Неважно, что там такое парень задумал. — Даже если это что-то запретное. — Даже если это что-то связано с ним, — выкинул Сэм, вынудив двух своих собеседников подпрыгнуть на месте. У Майкла вытянулось и побледнело лицо. Чарли поражало до глубины души умение брата ляпнуть в нужный момент нечто обескураживающее. Попадающее в цель. Сменившийся настрой Майка твердил: Сэм угодил в яблочко. Афтон обвёл двух Эмили внимательным сосредоточенным взглядом. «Только попробуйте проболтаться», — искрилось в его глазах предостережение. Шарлотта смекнула и уверенно кивнула. Сэмми поднял правую руку. — Майк, я — могила.

***

Прошёл час. Или больше, намного больше. Он не различал временного промежутка между тепершним положением Майкла и тем, минувшим, когда Дэйв повторно истязал его и убрался. Дом замер, Майк никогда не слышал такой ужасной тишины, которую рассекают разве что измученные хрипы и стоны, им издаваемые. Тишина, означавшая, что никого, кроме Майкла Афтона, нет в этом доме. Никого живого. Парень кинут здесь, запертый и связанный, из последних сил вынуждающий себя не закрывать глаза. Не закрывать. А противиться сдавливающему его изнеможению становилось тяжело, практически невозможно. Болели конечности, болело туловище, болело всё. Он заполнен этой болью до краёв. Невникающий, отречённый от происходящего, которое словно замерло, канув в безвремье, откуда нет выхода. Майк не думал, не успокаивал себя, не молился, не плакал, но на подсознательном уровне осознавал, что бездействие поспособстует тому, чтобы Темница, в которой Афтон-младший был кинут, стала его концом. В полуприкрытые глаза просачивался белый яркий свет. Не несущий ничего. Не освещающий ничего. Потому что является ничем. В реальном времени Майк лежал связанным в тёмном помещении, где рассмотреть что-либо было крайне проблематично, особенно тогда, когда перед тобой окружение плывёт, крутится волчком и двоится. А белый свет был исключительно для Майка. Больные фантазии сломанного пережитыми событиями мозга подарили ему бесконечное количество возможностей, как мило. Ибо к чему ещё он стремился после злосчастного 1983-го года? Объять необъятное, не быть сыном отца, не быть предателем мамы, не быть братом-убийцей, не быть Майком Афтоном. Этот белый свет, представляющий собой лишь пустоту, предоставил не-Майку-Афтону это необъятное, где нет 1983-го года, где нет ни дней, ни часов; где нет неба, куда отправляются души усопших, и нет земли, где трупы их гниют, разлагаются и сохнут. В этом белом свете не было ничего. Майку вдруг почудилось на грани между белым и чёрным, между светом в конце туннеля и изнурительными последними минутами существования в мрачной Темнице, что он отнюдь не здесь. Он в той комнате, где после того, как попадёшь в неё, забивают гвоздями дверь. Что он в той комнате, куда бросили Эвана и отрезали его от жизни слоями земли. Отрезал Майк. Почему-то он совсем не помнит, какое этой комнате название. Ком-на-та. На-на-над-над чем — над — сверху — над тобой дверь — дверь над тобой, на которую сверху давят влажные комья сырой земли. Он так и представлял себе свои похороны. Он ощутил этот запах, бессвязно бормоча, изводясь в бреду и дрожа. Элизабет тоже запрут в этой комнате и заколотят, и отрежут. Потому что трупы не ходят по земле. Потому что они под ней — под — под тобой — под землёй — под домом Афтонов и под нынешней Темницей Майкла Афтона — они там, где и комнаты, в которых нет дверей (почему ты не там)       Под

Где

Что

Почему так холодно (почему ты не под землёй) Холодно,                                           как внизу,                                                                          но почему                         почему

Почему?

(почему ты не под землёй?) Хочется пить хочется кричать хочется                               спать неспатьнеспатьнеспатьнеспатьнеспать ему жарко и холодно. Жарко и холодно. Во рту всё болит. Жарко холодно (?почему ты не под землёй?) В его комнате есть дверь. (?если ты мёртв, почему ты не под землёй?)

                  Труп

И нет света. Да, он отныне в темноте. Не в черноте конца, а в Темнице, в которую он помещён. Он не понял, в какой миг перед ним расступилась плотная материя пустоты. Когда кроме боли появились мысли. Мысли, которые, словно опарыши, закопошились внутри его головы. Если бы Майк Афтон был трупом, он бы не ощутил этих опарышей внутри своего неисправного мозга. (?почему ты не под землёй?)       Потому что он не труп. «Дэйв у Фредди». Первое осознание, смысл которого дошёл до Майка. Оно отвернуло его от горизонта смерти, к которому Майк Афтон неспешно подбирался. Он не заметил, как руки и ноги более не были связаны тесными верёвками и прочным шнуром. Сколько времени потребовалось на освобождение, Майк не знал. Он не понял, как выбрался из Темницы, но потом, позже, много-много дней спустя, отдавал себе отчёт в том, что не отпёр бы дверь, будь она заперта. Это было невозможно сделать в том состоянии, в котором Майк находился. Тем не менее он покинул Темницу. И вместо того, чтобы а) кинуться к телефону и позвонить в полицию, чтобы попытаться позвать на помощь своим собственным изувеченным языком б) выбежать на улицу и истошно заорать от испытываемого ужаса в) броситься к соседям, чтобы бешено долбиться в их дверь и обессиленно упасть на пороге их прихожей, — опарыши в его мозге приказали ему спуститься в подвал. А в подвале он уже увидел это: …огромного аниматроника в ярко-красных одеяниях, с огненно-рыжими хвостиками на роботизированной голове, из живота которого торчало нечто, походившее на гигантскую жуткую клешню. И Лиззи, его несчастная Лиззи, тело которой она пронзила. На полу растекалась отвратно пахнущая бордовая лужа крови, с металлической ручки клешни свисали тёмно-красные куски плоти, зелёные глаза его младшей сестры стеклянным взором устремились вверх — Туда, Где Есть Небеса. Девица-аниматроник бесстрастно взирала на Майка без каких-либо эмоций на своём нечеловеческом лике. Поодаль, в другом конце мастерской отца, стояли несколько иных аниматроников. Их облик расплывался перед глазами Майка из-за подступивших слёз, их было не различить, они смазались в единое мутное пятно, но отчего же… Отчего опарыши в голове подсказывали, что аниматроников должно быть гораздо больше? Что их, кроме робо-девушки, тут двое,

      а должно быть четверо?..

— Ты хочешь сказать, — после очень длительной паузы проскрипела Чарли, смотря на бледного Майка, сидевшего напротив неё. — Что полиция, когда проникла в ваш дом, не нашла их? — В п-подвале была только та?.. С клешнёй к-которая? — боязливо уточнил Сэм, позеленевший от предоставленных ему фактов. — И-и Элизабет. Верно? Майк неуверенно качнулся. Начеркал чего-то в блокноте, а потом демонстративно протянул тот ребятам. «Кроме той так называемой «Бэйби» полиция никаких аниматроников не обнаружила в доме. Ни тех, которых не было тем днём, ни тех, которых я видел тогда. Никаких больше не было». Эмили напряжённо выпрямились, испуская тяжёлый вздох. Сэм схватился за рукав свитера, Чарли хлебнула остывшего чая из чашки, в отвращении сморщившись. Чаи распивать после рассказанной Майклом в письменной форме истории не было ровным счётом никакого желания. — П-почему… — еле выплюнула она, чувствуя в груди бешено колотившееся сердце. — Почему они ничего не нашли? Сэм отчаянно пытался совладать с охватившими его эмоциями. Сбивчиво задавал Афтону многочисленные вопросы: — А после того как ты увидел… это, — мальчишка передёрнулся. — Ты потом как раз побежал к нашему отцу, да? Ты больше не заходил в подвал? Майк снова кивнул. — Чертовщина… — Значит, вот, что тебе взбрело, — догадалась Шарлотта, покрывшись мурашками. — Ты собрался найти то место, где они спрятаны? Ты же так думаешь, да? Что они именно спрятаны? — Твой отец позаботился о том, чтоб полиция их не нашла, — проговорил Сэм, явно обалдевший от этаких новостей. — Наверняка. — Получается, что да… — Чарли нахмурила брови, чуть не жмурясь от сковывающего её мороза. — У него имелись на то причины, мне кажется, — девочка обернулась на Майка, кусавшего губы. — Это были определённо не те аниматроники, которые дядя Уильям делал с нашим папой. — Тебе кажется, что отец к этому не причастен? — не догоняя, что к чему, поинтересовался Сэмми. — Не, это понятно, я его не подозреваю! Но м-мало ли… — У нашего отца нет чертежей тех аниматроников, которых Майк описал. Даже этой Бэйби. Если бы были, то вполне можно было бы скинуть на то, что это прототипы для будущей третьей пиццерии, к примеру. — А-а! Они мало того, что не строили вместе каких-то машин после Фредди, Чикки, Бонни и Фокси, так и в принципе третью пиццерию открывать пока не планировали! — сообразив, напомнил брат Чарли. — С такими роботами пиццерии и не откроешь, — передёрнулась Шарлотта. — Они неправильные. Он создал их явно не из благих побуждений. Эта клешня… эта функция подсчёта… для чего они нужны обычному маскоту какого-то заведения? Не для крутости же! — Значит, ты ищешь их, — вернулся Сэм к тому, с чего они с Майком и начали. — И как успехи? Растерянно пожав плечами, Майк судорожно размышлял над чем-то, а затем схватился за собственный блокнот и полистал пару-тройку страниц. Найдя то, что ему было необходимо, он опять аккуратно уложил записную книжку на стол, чтобы Эмили могли прочесть её содержимое. На странице ими обнаружились записи. Много хаотичных записей и списков: Дом —? Задний двор —? Парк —? /// Чертежи — (кабинет дяди Генри?) Гараж —? Старая папина мастерская на окраине города —? Дом в шесть этажей у того-самого-колледжа —? Свалка —? Заброшенный склад —? «Дом призраков» —? Лесополоса —? И так далее. — Фига ты обыскал, — просвистел Сэм. Чарли обомлела, ненадолго лишившись дара речи. Этим Майкл Афтон занимался ночь от ночи? — М-да. На лесополосу не рассчитывай, — сказала она Майку. — Твой отец больной урод, но не настолько же. Он не будет прятать своих чудовищ в местах столь отдалённых, где, плюс, сам их потом может не отыскать. — Выходит, он вывез тех махин, которых видел Майк, — пробормотал Сэмми. — Вывез за то время, пока мы, видимо, были там. — У Фредди? — тошнота от накативших воспоминаний подступила к горлу. — Ага. Пока я был с Карлом, — начал брат Чарли дрогнувшим голосом. — Знаете, дядя Уильям, — или некий Дэйв М., как ты его называешь, Майк, — не всегда был рядом. Мы периодически оставались одни. А он уходил. Возможно, и ресторан покидал, кто ж его разберёт. Он мог вывезти аниматроников куда-то именно тогда, пока Майк был с папой, а мы с тобой — у Фредди. Ух и гадина паршивая! Прости, дружище, — попросил мальчишка Афтона, и тот на прямые оскорбления в адрес своего отца издал слабый едкий смешок. У Чарли в ушах зашумело от бьющих ключом мыслей, стало в конец худо на душе. Продирался к груди непонятный страх, от которого так нестерпимо хотелось спрятаться. И то, что мама с отцом находились в Прово, так далеко, показалось младшей Эмили здесь и сейчас настоящей катастрофой. — А-… Какова вероятность того, что они могут быть там? — спросила Чарли то, чего особенно страшилась. Она боялась ввязываться в авантюру Майкла Афтона. Панически боялась. «Зачем ты спросила, дура?» — задала девочка себе же вопрос. Мальчишки недоумевающе покосились на неё. — Где — там? — полюбопытствовал брат, поведя бровью. И понял намного раньше, чем Шарлотта ему ответила. — Что, у Фредди? — Н-ну… — Майк, а у Фредди ты не искал? «Не искал», — читалось у Афтона во взгляде. — Это глупая гипотеза, — поспешила вставить Чарли. — Полиция неоднократно обыскивала здание. Они ведь ни черта не нашли. — Не нашли, — согласно кивнул Сэмми. — Страшил-аниматроников не нашли. А что насчёт чего-то, к ним относящегося? Включите извилины, народ, — призвал он ребят. — Майки, твой папаша смышленный паршивец. Он точно не хранит все свои кошмарные секретики в одном месте. Если дядя Уильям долгие годы работал над теми роботами, сведения о них могут быть им спрятаны буквально где угодно. И сто процентов в ресторане есть всякие лазейки, о которых лишь дядя Уилл был в курсе. — М-м-м… — боязливо промычала Чарли, подперев ладонью щеку. — Не знаю… А вот судя по мине Майкла, он всё уже знал. Знал, на что намерен потратить эту ночь. Чарли размышляла, что, пожалуй, пока не поздно, надобно обмолвиться словом: она ни в чём участвовать не будет. Ни за что. Чёрта с два! Однако совесть отчего-то не позволяла сказать ребятам что-то такое. Тотчас девчонку охватывал стыд, что был, похоже, в сто крат невыносимей страхов. — Как считаете, хоть что-то могло остаться нетронутым в пиццерии после копов? — обратился Сэм к сестре и Афтону, что отвёл взор куда-то в сторону, томясь в отрадных переживаниях. — Всякие журналы, чертежи… Дневники, быть может? Дядя Уилл мог спрятать какие-нибудь дневники вне своего дома? Без как таковой необходимости старший подтвердил его теории. Чарли во все очи глядела на братца — он боялся, кажется, ничуть не меньше, чем она, о чём свидетельствовала лёгкая дрожь в его теле и подёргивающиеся ресницы. Но Сэм Эмили горел неистовым нетерпением, едва не срываясь на решителное и бескромпромиссное: «Я иду с ним». А Чарли не хотела. Категорически не хотела. Ни того, чтобы они трое ввязывались в это, ни того, чтобы Сэм так старательно переступал через себя. И Майкл. Разве не правильней будет отпустить прошлое и не держаться за него? Да и зачем вновь судьбу испытывать? Ответ был. Ясный, очевидный ответ в пользу Майка. Сэму действительно просто не хватает приключений на задницу, что накладывается на желание помочь близкому. А Афтон-младший подходит к тому, что происходит, со всей, как заметила Чарли, ответственностью. Она понимала, какова причина. Полиция не нашла, а он, Майкл Афтон, сын монстра Юты, может попробовать найти. И что будет, если у него получится? Похвала, ликование, поддержка, прощение. За 83-ий год. За то, что он Майкл Афтон, сын Уильяма Афтона. Майк искал в этом некое искупление. Похоже, как раз-таки это заставило её еле слышно выпалить, при том совершенно убеждённо и заинтригованно: — Ну, не проверим — не узнаем, ага?

***

Снаружи угрожающе нарастал гул. Вечерние новости сообщали: гроза в эту ночь разразится страшная. Гудящие люминесцентные лампы создавали в узком коридоре гнетущую атмосферу. Разум беснуется, когда протянутое в длину или обширное по площади пространство, которому присуща безусловная наполненность духом человеческого присутствия, оказывается таким уединенным и бездушным, что спирает дыхание. Людей нет, хотя они должны быть, и это вводит тебя в заблуждение, сдавливает, стесняет. Выбивает из колеи фальшивым умиротворением. Забудешься и не поймёшь, как нарвёшься на блуждающую в пустынном мёртвом коридоре неприятность. Завернув за последний перед мрачной безмолвной столовой угол, Стэнли не сумел удержать в груди протяжного зевка. Уже как девять вечера, а засесть в кабинете за нудным заполнением бумаг по-прежнему не дают. Постоянно что-то кому-то надо, и никуда от кучки надоедливых остолопов ему не деться. Стэн уважал каждого из них, но в такие моменты его дружелюбный тон слишком быстро приобретал дурные, ломающиеся раздражением нотки. Он привык к непреклонному Денбро, методы лечения которого зачастую были чересчур радикальными. Квентин вёл себя по-детски мстительно, словно консультируемые у него психичечки нездоровые горемыки виноваты в том, что восседает Денбро за столом психотерапевтического кабинета, а не на посте статного предпринимателя. Ничуть не потрясением стала новость о том, что, к слову, на стезю психиатрии здешнего квалифицированного специалиста надоумили члены семьи, а не он сам. Спрашивается — на кой ляд припёрся, если ни черта не нравится? Если дяденька походит скорее на инфальтильное обиженное дитё? О его невежестве свидетельствуют и отношения с молодыми специалистами, и внешние признаки — неряшливая копна каштановых волос, мятый халат, некоторая рассеянность. Зато крепкий Тони, широкий в плечах «усмиритель» особенно буйных подопечных, был создан для своей работы и горел стремлением видеть, что делает он то, чего никто не может сделать. Оба, включая своих коллег, — затычки в каждой бочке. Стэнли они порядком надоели, но нарушать нейтральные отношения он не спешит: и без того дни насыщенные. И сегодня, когда поступил звонок от Квентина с придурочным повелением заявиться в столовую, Стэн не послал его счастливой дорогой примерно на тысячи миль, а посчитал нужным прийти и помочь — такая добросердечная душа. Если Денбро потом не порекомендует ближайшему своему окружению кандидатуру Стэнли для надлежащей консультации, тот ненарочно проболтается прелестной Барбаре о до сих пор не наскучевшей страсти Квентина шляться по борделям. Нет, Стэнли не мстителен. Стэнли убеждён, что знает себе цену — seulement et tout. Безликий, гудящий моргающими лампами коридор привёл мужчину к двойным дверям в безмолвную обшарпанную столовую. Второе вечернее питание подавали к восьми, и помещение в данную минуту, когда Стэнли с пронзительным скрипом дверей зашёл внутрь, было непривычно пустым, как и все остальные места в этой больничке в столь поздний для пациентов час. За окнами приглушённо ревел стихийный рёв, небо утопало в густой черноте, периодически живописно мерцая. По центру столовой за одним из столов Стэнли с нетерпением поджидали. Дурачье-Квентин, «усмирители» Ал и Тони. Даже медсестра Саманта, которая чёрт пойми зачем тут существует. Во многих смыслах. Стэн правда не понимал, почему она работает в таком «райском уголке», не испытывая никакого удовольствия. Поди родители заставили бедняжку. Мало кто сюда сунется по собственной воле, кроме добрых душой спасателей, желающих помочь бедным больным. Стэнли тоже не жаловался на своё жизненное благо, но он идиот, и ему свойственно питать интерес к своеобразной деятельности. Присутствующие, столпившись у скамьи, на которой сгорбленно сидел человек, обернулись на объявившегося. — Тише едешь — дальше будешь? — цокнула языком Саманта. — Ты этим руководствовался, Вашингтон? — Заставил тебя по мне соскучиться? Извини, — слащаво улыбнулся Стэнли. — Не дождёшься. — Разлаживайте свои распри вне госпиталя, — вмешался Денбро. — Это начинает надоедать. — Во многом нужна стабильность, дорогой коллега, — возразил Стэн. — В деятельности госпиталя она, вероятно, проявляется исключительно в ненависти этой презамечательной дамочки ко мне. Ибо стабильности где-либо ещё, в том числе в работе персонала, я пока не замечаю. — Ну, позже поделишься, какие нарушения заприметил твой орлиный взор. Сейчас совсем не до того. Стэнли наконец отвлёкся от нервирующего цоканья медсестры и обнаружил, что — точнее выразиться, кто — было истоком насущной проблемы. — Мне по горло хватило возни с твоим, ставшим им с недавних пор, подопечным, — фыркнул Квентин, обратив гневный взгляд на молчаливого Афтона. Бегло осмотрев того, медленно покачивающегося вперёд-назад, Стэнли нахмурился. — С чего я выполняю твои обязанности, Ливз? — Мистер Денбро, сэр, вы… — начал было один из «усмирителей», да врач преждевременно его заткнул. — Мои обязанности — консультировать пациента и регулировать процесс терапии. А в чём, собственно, problème? — игнорируя пренебрежение в голосе коллеги, осведомился Стэн. — Он. Не. Ест, — вытащил с отвращением тот из себя объяснение, словно отравленное ядом. — Сделай что-нибудь, чтоб сие недееспособный антропоморфный образец съел это! — мужчина небрежно указал на возню в тарелке, отдаленно напоминающую жидкую водянистую кашу. — Полегче. Я понимаю, что бумаги, с которыми вы беседуете гораздо чаще, чем с людьми, слышат ваши бредни не с первого раза, — чуть не ухмыляясь, произнёс Стэнли. — Но на данный момент никто из присутствующих не являет собой человека с некоторого рода отклонениями слухового аппарата. Так что можете не орать. Денбро в ответ неприязненно фыркнул, но в спор не вступил. По его мнению, эти самые присутствующие не достойны были услышать единственную верную позицию здешнего гения. Что за puérilité? — Вас более тут никто не держит, — любезно проинформировал Стэн Квентина, присев на скамью напротив вялого пациента. — Я же теперь здесь. — Нет уж. Я постою, погляжу, как ты будешь его тормошить. Возьму пару методов на заметку. — Comme voulez, — проговорил мужчина нарочито безразлично. Остальные разбрелись по помещению, отчего-то также не намереваясь покинуть столовую. Любопытство так и прёт. — Мистер Афтон? — аккуратно позвал Стэнли, приступая спрягать течение мыслей собственных и сидевшего напротив. — Мистер Афтон, вы слышите меня? Ему неохотно кивнули. Чужое тело слегка пошевелилось. — Слышу. Стэнли обратил запоздалое внимание на болезненно опухшие покрасневшие веки со складчатыми морщинами, словно после длительных бессонных ночей. Или наоборот — после суточного отруба. Вид его нездоровый, несмотря на то что в обед и первое вечернее питание он выглядел значительно лучше. Уильям приподнял подбородок, позволяя детально изучить состояние отёкшего лица. — Вы принимали что-либо из препаратов вечером? — осведомился Стэн у больного, обращаясь не столь к нему, сколь к персонам, бесстрастно греющим уши. Денбро почесал затылок. — Седативные, — безразлично изрекла медсестра. — Средней тяжести. — Следующий приём лекарств должен был быть перед отбоем, Саманта. — Он трепал санитарам нервы, — вставил Денбро возражением. — Опять свиг по фазе, предлагаешь рабочему персоналу в тряпку молчать и терпеть его? — Какой была доза? — Да что за вопросы?! — возмутился мужчина. — Ты пришёл привести его в чувства или отчитывать нас? — Лицо не должно так опухать. Причина может быть разве что в побочках реакции организма на новые лекарства. Что это было за успокоительное? — Тобою же прописанное, Ливз, не кипятись, — Квентин презрительно оглядывал сутулого мужчину в больничном тряпье, который горбился над тарелкой с несъедобной жижей. — Оно имеет блестящее воздействие, отдам должное. — Но его принимают согласно строго обозначенному рецепту, и ты в курсе этого, — холодно отрубил Стэнли. — Оно даёт яркий эффект и предолагает сильную ответную реакцию организма: нельзя злоупотреблять этим лекарством. Губы нависшего над столом Денбро в отвращении скривились. — На вот это, — скосил он взгляд на пациента. — Можно. — Вы превысили необходимую дозу, сэр, — вполголоса проговорил Стэн, в какой-то степени жалея, что профессионализм изъял у него право треснуть коллеге по челюсти. — Это же вы велели дать пациенту лекарства? — Таких паразитов обычным доносом не извести из организма госпиталя. Чрезмерно хорошо они присасываются к важной составляющей его системы, в которой без них бесспорно произойдёт сбой. — Не жалей чудотворных пилюль на своих пациентов. — прыская ядом, отозвался Денбро. Удар грома за пределами больницы последовал как предостерегающая угроза. — Алекс, не проводишь мистера Афтона в палату? — А что насчёт еды? — стушевавшись, кивнул тот на тарелку с кашей. — Первый ужин прошёл сносно. Если не может съесть, не вижу смысла сегодня заставлять. — Барбара тебе спасибо не скажет, Стэнли, — добавил Квентин. — Она предупреждала, что диете, ему назначенной, надо следовать. — Я вам тоже спасибо не скажу, мистер Денбро, — процедил Стэнли. — за то, что за моей спиной раздавали приказы по лечению моего с недавних пор подопечного. — Мистер Харрингтон, вы нам здесь понадобитесь, — переключился Квентин на Алекса, который повёл было пациента на выход из столовой. — Пускай доктор Ливз самостоятельно обслужит своего с недавних пор подопечного. — Ничего себе стихийное бедствие за окном, — невпопад произнесла медсестра, дабы разрядить обстановку. На улице ослепительно сверкнула молния. — Ночью будет громко. Не отвечая на лаконичный комментарий Саманты, Стэнли поспешил убраться, перебросившись парой фраз с Тони и поволочив Афтона за собой. Задерживаться с ним без повода, тратить драгоценные минуты на глупости — ещё чего. Особенно в эдаком коллективе. Ну Денбро и заноза в заднице. — Как вы, Уильям? — кратко спросил Стэнли. Пациент усилием воли заставил себя привскинуть макушку. Придерживаясь за стену под надёжной хваткой врача, он волочил непослушные ноги, кое-как разлепивши веки. — Как годовалый ребёнок, доктор, — произнёс Уильям, и Стэнли внутренне восхитился тому, что в столь отстойном состоянии Афтон умудрялся подбирать подходящие выражения: — Годовалый ребёнок, толком не научившийся ходить. — Скоро сможете отдохнуть, — приободрил его попечитель. — Наберитесь, пожалуйста, терпения. Миновав два поворота влево, они выбрались в обширный вытянутый коридор, за которым располагается вход в обитель душевно-больных. Которые ютятся в холодных чуждых комнатушках, из стен которых сочится патока безысходности, точно сладкая пряность из пчелиных сот. Ощутив на языке терпкий вкус, Стэнли на долю секунды дал тени настороженности проступить на безэмоциональной мине. Мышцы лица дёрнулись. Это самовнушение. Что-что, а бродить по коридорам отделения палат он ненавидел. Уильям поддерживал обоюдное молчание, под руку ковыляя, словно дряхлый немощный старик. Весьма плачевная картина. В работе с пациентами, кем бы те ни были, специалист обязан проявлять умеренное сострадание, смешанное с охлаждённой непоколебимостью. Потому что нянчиться с отчаявшимися, поехавшими бедолагами и лелеять их больную голову — не та направленность его деятельности. Он лечит и чинит. Он тоже своего рода инженер, да только для вправки мозгов недостаточно будет лишь смазать шестерёнки. Нет, их надо осмотреть, прочистить, протереть как следует. Собрать крупицы пазла болезни так же сложно, как и не позволить собственной черепушке развалиться на части; или вырваться наружу потоку эмоций — та ещё загвоздка. Стэнли давным-давно научился контролировать раздражение, гнев и чрезмерную эмпатию к пациентам (к слову, по-настоящему мешала она редко), однако всякому обязательству положены исключения. Сейчас, например, глядя на Афтона, Стэн впервые сошёл с нейтрального восприятия этой персоны на уровень дружелюбней и человечней. И повод тому грёбаный Денбро с обступившим его сбродом этого дурдома. — Хлопот со мной… — промычал тем временем Уильям. — Пруд пруди. — По секрету, проблем от «здоровых» и «адекватных» бывает ничуть не меньше, чем от так называемых «больных». Не терзайтесь, — радушно призвал Стэнли подопечного. — Вы отнюдь не единственный субъект, волнующий мирное течение дел в госпитале. На вас отыщется куча психованных упрямцев, которые заместо больничных сорочек носят медицинские халаты. — Пожалуй, меня это обнадёживает, — любопытно, что пациент потихоньку двинулся из-под его хватки, пошёл стойко, медленно и переминаясь, но темп шагов постепенно установил чётким и размеренным, что, быть может, было лишним поводом для радости. Стэну не пришлось волочить Уильяма на себе до конца пути, тот ступал самостоятельно, спокойный и отрешённо развеселённый. То ли утешениями врача, то ли личными думами. Это его умиротворение — последствие лёгкого передоза? Побочный эффект №4.1 — апатия, слабость                               №4.2 — эйфория, понижение мозговой активности. Палка о двух концах, и у принимающих эти лекарства всё индивидуально. Та или иная реакция организма и нервной системы последует, и отчего-то нутру Афтона упёрто не хотелось впадать в безнадёжное состояние, ранее так привычное ему. — Пока мы неспешно прогуливаемся, — запел Стэнли с непримечательным видом, ноткой беспечности. — Не поделитесь чем-нибудь, что беспокоит? Или чем-нибудь, связанным с самочувствием? — Мне легче, чем месяц назад, — отозвался Уильям с дымкой сомнения в глазах. Он смущённо отвернулся, поняв, что доктор словил его на очевидной утайке. — Какие-нибудь жалобы? — как ни в чём не бывало говорил Стэн. — Сон? Питание? — Иногда снится сюрреалистичная хрень. Хотя, боюсь, это не то чтобы новаторские выступления организма для меня. Я к подобному привык. — Это из-за препаратов, которые вы принимаете четырежды в день, смею предположить. Мозгу требуется время на толковую перезагрузку. — И сколько он будет… перезагружаться? — Не в моих силах спрогнозировать, увы, — Стэнли пожал плечами. — Так или иначе, чем раньше — тем лучше для нас, верно? — Верно, — Афтон на долю секунды приложился боком о стену, передыхая и плотно зажмуриваясь. — Голова кругом идёт, и сердце колотится. Как бешеное. Это же таблетки?.. — Таблетки. Погода, боюсь, тоже способствует, — Звуки извне, где приглушённо гремел гром, предвещали критичную паршивость грядущих осадков и грозы. Стэнли участливо придержал пациента со стеклянным мутным взглядом за локоть. — Вы плохо чувствуете себя? — Н-наверное… Да. Наверное. — Как долго это продолжается? — Не знаю. Коридорная гудящая тишина приостановила их шествие. — Мистер Афтон, сэр, — Стэн терпеть не мог прибегать к тесному физическому контакту с подопечными, но Уильяма по предплечью потрепал, осторожно возвращая того из полузабытья. — Постарайтесь не теряться, хорошо? Мы почти пришли. — Ага. Ага… Хорошо. Просто. Я… Я уже не знаю, когда мне хорошо, а когда мне плохо, — мрачно изрёк Уильям, поглядев на попечителя. — Не знаю, сэр. Стэнли с сочувствием качнул головой: — Это поправимо, не морите себя переживаниями. — Я не, м-м, поправим, — Уильям отстранился в сторону, сонно, но вынужденно моргая, словно отпихивая желание уснуть. — Я не исправим. — Никто не собирается исправлять вас, — сказал Стэн, наклонившись к пациенту. — Я, по крайней мере, не собираюсь. Другие не планируют и подавно. Моя задача — помочь. И для её исполнения я ни в коем разе не намерен идти на меры радикальные, вредящие вам или кому бы то ни было. Вы можете на меня положиться. Слово за слово, секунда к секунде, будто момент был рассчитан и намечен кем-то свыше — стоило Стэнли произнести это, на глаза налегла чернота, чужое лицо растворилось перед ним. Оба очутились в кромешной темноте. Тотчас зашевелилось воображение. — Что… — раздалось по правую руку от Стэна. Уильям резво схватился за стену. — Это гроза? Мужчина сделал два шага вперёд, пытаясь продраться через густую, вязкую тьму. «Выбило пробки?» — Перенапряжение в системе электропитания, — вразумил Стэнли, влив в интонацию достаточную порцию спокойствия. — Похоже, действительно из-за грозы. Вашу ж мать, ну замечательно. Позади гулко донеслись возгласы перепуганных пациентов и выяснения персонала насчёт произошедшего и оперативного устранения неполадок. Темнота извивалась, нехотя пропуская через себя силуэты людей, проходящих мимо, мельтешащих то тут, то там. По дверям палат застучали изнутри. Прежнего затишья как не бывало. — Не надо паники. Глаза привыкнут к темноте, и мы соориентируемся. И проблему, вероятнее всего, совсем скоро решат. — Это же не затянется? На ночь? — поровнявшись с врачом, спросил Уильям. — Идите за мной. Будем двигаться вдоль стены, чтоб на что-либо не напороться. Вот-вот ситуация образуется. — Чёрт, как они не доследили? Он столкнулся с третьей возникшей фигурой, и изначальная цель не шибануться об кого-нибудь уже с треском провалилась. Человек перед ним охнул, уцепиться за внешние черты во мраке было невозможно. Стэнли узнал проходимца исключительно по дребезжащему голосу. — О, Джерри, старина, что за трудности с подачей электричества? — Доктор Ливз, вы, что ли? Боже, не пугайте, — молодой человек, чью встревоженную веснусчатую физиономию не рассмотреть и впритык, со свистом выдохнул. — Ох и суматоха! Мистер Людвиг сказал, мол, минут через десять-пятнадцать врубят назад, но это под большим вопросом, как мне кажется. Да-а, раз Людвиг сказал, значит, указанное им время следует умножить вдвое. Любит он приукрасить. — Пойди успокой народ в приёмном отделении, — призвал Стэн коллегу. — А то наводят страху и без дела шатаются. — Ага-а… Не заплутать бы. — Главное за шеей своей следи, а найтись найдёшься, — оптимистично крикнул он Джерри в спину — или не в спину, но, если ему не изменяла координация, смотрел он ровно в затылок удаляющемуся юноше. — Врач?.. — не скрывая любопытства, поинтересовался Уильям. — Врач-стажёр, — поправил Стэнли. — Фактически новичок здешний. — Такое себе выбрал место для стажировки. — У всех разные причуды. — он понятия не имел, куда смотрел в данный момент пациент, но неизвестного происхождения чувство прожгло его затылок. Кожу засаднило, — Я в студенческие годы пару раз был в морге. — В морге? — тихо изумился Уильям. — И как? — Понравилось, — ощущение внимательного взора на себе было не из приятных. Стэнли уловил движение слева, выяснив, где стоял в этот миг застывший подопечный. — Понравилось. — повторил мужчина, неловко прочистив горло. — Тамошняя атмосфера ничуть не угнетала. Уж не вспомню, как занесло меня туда, учитывая, что я изначально ориентировался явно не в ту стезю, чтобы созерцать содержимое трупов, но могу даже при этом заявить, кладя руку на сердце, — практика в морге для меня была едва ли не удовольствием, — Он оборвал себя, наконец обратив собственное внимание на том, что ведёт беседу не с давним приятелем, а с душевно-больным, которого вовсе необязательно просвещать в эдаких подробностях его молодости. Тем более такого душевно-больного. — Впрочем, как я и сказал ранее, у всех нас свои странные причуды. Натянуто улыбнувшись куда-то в пустоту, Стэнли надеялся, что в этой темноте Уильям не улыбается ему в ответ. — Не будем об этом больше. — Почему удовольствием? — вопросили у него из-за спины. Мужчина порядком растерялся, ведь был убеждён, что подопечный находится прямо перед ним. —… электрогенератор! — раздавалось где-то очень далеко. — С ним разберитесь! — от стен отразилась возня. И больные в палатах закопошились активней, резче, проворней. Стэнли распознал это копошение, стоя посреди коридора один на один со своим спутником. За пределами госпиталя вновь приглушённо прогремел гром. — Который в подвале!.. Да…! Да… О чём они трепятся? — Врубите свет уже хоть как-нибудь!.. Темно как в заднице! — разнеслось эхом по этажу. — Потому что они молчат? — Что-что? Стэн обернулся на заданный вопрос, оперевшись о стену. Видимо, страх заплутать сейчас правда имел место быть. Ибо, оказывается, Стэнли вообще не умел ориентироваться в пространстве без света. Решив не переспрашивать повторно, он шагнул вперёд. Во всяком случае, для него это было именно «вперёд». — Идёмте, Уильям. — Простите, — промямлил за ним мужчина себе под нос. — Порядок, не волнуйтесь. Я завёл этот разговор. Не вы. Потому — моя оплошность, признаю. — Простите, — хрипким полушёпотом донеслось искреннее сожаление. Затем — скрип обуви по плитке — шуршание — вялый медленный шаг к замеревшему Стэну. — Вы не виноваты, сэр. — Не берите в голову, — произнёс он значительно тише — шорох позади — и подался в это самое «вперёд», поворачиваясь лицом к собеседнику. Шаг. — Нам чуть-чуть осталось пройти. Поторопимся, — шорох. — Вы в порядке, Уильям? — Я в порядке, — пробормотал тот. — Это не ваша вина, хорошо? Знайте, не ваша… Прищурившись, Стэнли посторонился — из предосторожности, — выискивая опору выставленной вбок ладонью. Взгляд забегал туда-сюда в надежде уловить движение перед собой. И да. Он засёк это движение. Засёк и ощутил. Стэнли запоздало ощутил, как в карман медицинского халата влезла чужая рука. — Не ваша вина, док. Последовавший удар по лицу — и сознание прояснилось. В попытках пресечь наглую неожиданную кражу, Стэн вцепился в плечо человека перед собой и вновь провалился — вторая затрещина прилетела ему немедля. Афтон, напичканный успокоительным, накаченный всевозможными седативными, валящийся с ног, врезал на удивление метко и сильно — прямо-таки от души. Рывком Стэнли отпрянул, Афтон выхватил из его кармана звенящую связку из нескольких ключей. Уловка удалась на славу — врач в панике отклонился, и мужчина удержал того еле цепляющимися пальцами за локоть — рыбка на крючке, — буквально кинулся на него, всем весом впечатав в стену. Стэн с дури шарахнулся о неё затылком, из-под век градом посыпались искры. Он издал неразличимый хрип, не успев выдавить ни единого вскрика: воздух выбило из лёгких вследствие очередного удара. Цветные крапинки заплясали перед глазами. — Мне откровенно жаль, что под руку сегодня попались именно вы. Сердечно жаль, честно, — сказал цепко державший Стэна человек. Тот задёргался, так и не узрев в облипившей темноте физиономию переигравшего его психа. «Дерьмо», — затрещало в ушах в решительный миг. Видать, для надёжности, чтоб не рыпался и не геройствовал, Афтон потянул единожды брыкнувшегося мужчину на себя и грубым рывком, на который ушли остатки прилившего в кровь адреналина, приложил Стэнли головой о твёрдую поверхность стены. Чужое тело обмякло, и врач рухнул навзничь, распластавшись по полу. Всё померкло.

***

Споткнувшись, Дэйв стиснул в сжатом кулаке небольшую связку ключей и брелок с пропуском, измождённо переводя дух. Голоса врачей, санитаров и пациентов слышались где-то совсем не рядом, что предполагало, наверное, повышение шансов на успешное ретирование. Острой болью свело челюсть: и ему в итоге прилетело, докторишка ухитрился треснуть локтем. Миллер с трудом заставил ноги выпрямиться, спину — разогнуться, и, боязливо озираясь, отступил в черноту. Кости после выдавшейся перепалки ломило втрое пуще, словно их старательно перемололи в блендере (опустим, что в блендере их не перемолоть. В башку поехавшего и не такие бредни заползают) и собрали по крупицам заново — вуаля, пользуйтесь!.. На кой ляд этот треклятый идиот сопротивлялся, а? Ещё и в ёбанной темноте. Оцепенел бы — и дело в шляпе. Удара хватило бы, без лишних заморочек. Нет, нельзя же. Шаг назад. Первый. Второй. Он подозревал, что ходить без поддержки, нажравшись успокоительного, будет сложно, но, чтоб настолько. Желудок выворачивало наизнанку, сердце билось о стенки рёбер, ноги подкашивало. Прислонив к груди кулак с ключами, Дэйв бросился — заковылял — в распростёртые объятия мрака, не ведая, куда вообще ему податься. Он не привык спускать животный страх с цепи, особенно тогда, когда нужно действовать незамедлительно. Однако в этот раз по какой-то неведомой Миллеру причине паника не поддалась хладнокровному рассудку. Паника нарастала, кипела, ревела и обжигала изнутри. «Я сделал это, — вдруг налегло осознание, и Дэйв приостановился, чувствуя, что если не переждёт который приступ тошноты, то ноги и желудок его подведут. — Я сделал это». Сделал. Чёрт. Чёрт возьми… Бежать. Шаг… Шаг. Второй. Третий… Четвёртый… Шаг. Следующий. Колени подгибались, кости горели, болтались под кожей как желе, расплавленное, жидковатое, растёкшееся. Шаг, шаг, раз-два — он контролировал шаг за шагом, чтобы не подкоситься и не оступиться. Упадёт — не встанет. Тело ватное, чужое. Оно никогда не было таким чужим и непослушным. Оно не подчинялось его воли. Мозги в кашу. Тьма плыла перед глазами, словно море чернил, в котором он погрязнет, утонет, захлебнётся. Словно эта чернота материальна. Шаг — второй — третий. «Соглашаться на побег под мощными усмиряющими пилюлями — это ли не безрассудство?! Уильям, мы покойники». Начиная с того, что они вовсе не собирались удирать так рано, не продумав пути к отступлению, заканчивая тем, что сегодня условия для побега — хуже некуда. Позорники… Они облажаются как никогда. «Но нет смысла поворачивать назад», — заключил Дэйв. И вразумел, что не только он так считает. «Не подведи нас…» — ударив себя по бедру, Миллер продолжил шаткое движение. Умоляя тело хоть куда-нибудь дотащиться… Вокруг хаос, эхом режущий грохот с другого конца госпиталя, стук натирающей ступни обуви звенел в ушах, но отрезвлял разум, отодвигая на фон белый шум настигающей отключки. Надо идти. Надо идти, быстрее. Быстрее… Его чудом вынесло на крутую лестницу, ступени которой исчезали в разомкнутой пасти мрака. Сколько времени потребуется этим полудуркам догадаться, что кое-что сегодняшним ничем непримечательным вечером пошло не так? Что кое-что надломило пласт покоя, приклонило его, сдвинуло? Как скоро до них дойдёт? Путь вниз по лестнице казался мучительно бесконечным, кровь журчала в голове, стучала в висках; поскальзываясь и через шаг прислоняясь к перилам, чтобы не упасть от бессилия, Дэйв миновал этаж и очутился на первом. Он понятия не имел, где расположен кабинет дока. Если не удастся тот найти, то придётся переться лишь в единственном направлении — к выходу. И, вероятно, ему пора отчаливать. Времени нет на поиски, а сверху людишки уже во всю суетятся по коридорам. Либо здесь и сейчас, либо нигде и никогда. Дыхание от томительных передвижений спёрло, кашель беспощадно драл горло. Сраные лекарства. О каком самообладании речь, когда ты под наркотой? Как в старые-добрые окунулся… Скопившаяся в воздухе духота жгла веки и шею, буквально сводя с ума. Ещё чуть-чуть. Немного осталось. Дэйв подтянул себя к ручке тяжёлой железной двери, кое-как распахивая ту и проталкиваясь к следующей, что, по идее, открывалась по пропуску. Нет электричества. Было бы комично, если б дверь оказалась наглухо запертой. Но нет. Он проскочил. Проскочил «нелегально», какая удача… Спасибо системе безопасности сие заведения, спасибо за гостеприимство, господа, право, благодарствуем. Он, блять, ни разу в жизни более не допустит повода сюда загреметь. Поднять крюк! Узкий коридорчик — живее, — за ним — просторный зал — живее!.. Очертания высокой стойки регистратуры вырисовывались в темноте не благодаря привыкшим к отсутствию света глазам, а благодаря сиянию уличного фонаря, рассекающему черноту через стеклянные двери выхода. Выход. Миллер встал как истукан, и ноги отказались идти дальше. Тело подвело его у блядских дверей проклятого выхода, и стало ясно, что вот-вот сбрендивший пациент этой прекрасной больнички бухнется на плитку без сознания. Что, проигрыш? Опять? Из ступора вывел человек из темноты, врезавшийся в Дэйва словно с силой разъярённого красной тряпкой быка. Оклемавшийся Дэйв попятился, задев скамью позади. Некто, санитар, по-видимому, уже умчался прочь и был таков. Будучи озабоченным вырубленным электричеством и прочими хлопотами с убогими пациентами, он не заострял внимание на том, в кого врезался. Дэйв ошарашенно взирал ему вслед, с пульсацией вырывающегося из грудной клетки сердца в висках. Пиздец… Трясущаяся рука взмыла вверх, онемевшая вторая цеплялась за связку ключей. Откуда-то снова разразились крики про электропитание в подвале, и сверкнувшая вдруг на улице за стеклянными дверьми молния была призывом к действию. Шаг. Живее. Второй, третий… Он никогда не срывался с места с такой яркой смесью шока, гнева и потрясения, как здесь. В груди постепенно вздымалось воодушевление. Дэйв Миллер не проиграет. Не сегодня. Это нонсенс. Рывок ледяной ручки от себя — и прохладный ночной воздух обдал его грубую кожу живительной свежестью. Дэйв не сразу осознал, что произошло. Но ему тут же явился облик внешнего мира. Будто сняли с очей серую плёнку с блёклыми размазанными пятнами. Чёрное, но всё же небо. Улица. Парковка, забор, машины, проезжая часть, живые разговоры где-то за оградой. За изломанным чётким контуром гор на заднем фоне городской картины сквозь тучи вновь прорезалось ослепительное сияние, и над сбежавшим из клетки зверем пронёсся нарастающий гул. Свобода. Нет.       Пока нет. Слетев со ступеней, ободрав ладони об асфальт, Дэйв в панике огляделся по сторонам. Людей поблизости нет, только стоят машины некоторых персоналий лечебного госпиталя для полоумных. Тачка, ещё одна… Миллер бегло изучил их внешний вид, дрожащей рукой норовя выронить ключи. Какие… Что, что за ключи? От чего они? Четыре ключа. От кабинета, допустим. Остальные? От особенного ящичка, например? С личным дневником внутри, почему нет? Два есть. Другие два… Шкафчик… Что-то… Какой-нибудь иной кабинет, иная комната, подсобка для самобичеваний? Даже, скажем, каморка для швабр. Эти чёртовы ключи могут быть от чего угодно! Ох и засада… Почему не придумал чего-нибудь получше, чем просто-напросто влезть к докторишке в рандомный карман?! Соображай, придурок. Бдительность покидала, но он держался за неё из последних сил, чтобы та не ускользнула. Расслабляться рано. Тачки. Ему нужна особенная, определённая тарантайка. Хромая, Дэйв дотащился до скромно припаркованного у ограды кадиллака цвета орехово-коричневого. Перебрал болтавшиеся звенящие варианты на связке, дико озираясь то на госпиталь, то на внешний мир, что простирается за пределами этого, ненастного и паршивого.«Кто хранит ключи от тачки вместе с ключами от личных хором в госпитале? Какой-либо из них вряд ли подойдёт хоть к одной из машин. Я просто имбицил». Чёрт, не легче ли свалить? Не испытывать удачу? Дойдёт как-нибудь на своих двоих. Спрячется, переждёт, будет двигаться дальше от больницы, дальше от Прово, удерёт из Юты к ёбанной матери. Дэйв способен провернуть это и без необходимости (отчаянной попытки) угнать чужой автомобиль, разве нет? Однако пока он выстраивал хлипко думающими мозгами главные приоритеты, тело ему подсказывало. Подсказывало: хрен дойдёт. Дай бог случится не вырубиться за рулём машины от изнеможения, а уж пешком бежать из Прово в его-то состояние будет чистой воды идиотизм. В принципе, жизнь представляла собой этот идиотизм, как и сегодняшний безрассудный шаг, но, коли выбрал действовать быстро, надо оставаться верным собственному выбору. На ногах не доплетётся однозначно. «Мрази, сволочи, — злобно щебетал разум, пока Миллер лихорадочно скользил пальцами по ключам. — Не соблюдали общепринятые приличия в отношении пациентов, так отобедайте моим отбытием…» Вцепившись в маленький ключик, мимоходом осмотрев машины рядом, Дэйв воткнул тот в замок на двери автомобиля — боже, пожалуйста, — судорожно провернув. Пожалуйста. Поддался не сразу. Но поддался. сраный ключ подошёл «Нахвастался ты той мадемуазель насчёт тачки своей, док? — изводился Миллер злорадными мыслями, на которые в идеале нельзя было реагировать, дабы не отвлекаться. — Ты такой же чудак как и я. Кадиллак. Вы все недоумки. Блять. Фортуна до сих пор со мной. Господи, пиздец… — изрёк про себя, нащупывая вслепую замок зажигания и захлопывая с треском за собой дверцу машины. — Это пиздец!» Заведись, пожалуйста… Гром и глухое гудение двигателя раздались в унисон. Знал ли кто, что произошло, не знал ли… Сейчас, отныне, Дэйву Миллеру было категорически насрать. Тот вжал до упора педаль газа, немо поражаясь тому, что после стольких кормёжек отупляющей медикаментной ересью помнит, как управлять машиной и какие грёбаные педали нажимать. Пиздец Это трусливое бегство достойно отдельной статьи в газете. Выпуска вечерних новостей, чтоб слаще спалось. Дьявол, он чувствовал себя таким тупым, сумасшедшим и невероятным одновременно, что хотелось кричать, орать, плакать или визжать с дури. Хотелось всего вместе. Автомобиль выехал с территории мрачного заведения психиатрического госпиталя, помчавшись в никуда. По главной дороге, мимо живого окружения, под рёв грома и сверкание молний. Миллеру казалось, что он сбрендил. Ну не может это быть реальным. Он еле держался за проклятый руль, стискивая левой рукой, а правой хватался за лицо, за рот, старательно подавляя приступ удушливого хохота. От приложенных усилий и высшего градуса кипения глаза заслезились, смех вырвался наружу, протяжный и осиплый, походивший скорее на сухие всхлипы. Стало так душно, что пришлось приоткрыть окно, и ночной воздух струйкой свежести понежил воспалённые щёки. Автомобиль убирался прочь. Дэйв Миллер отчаливал с треклятого острова безумия. Феерично. Жаль, конечно, что этого мало: безумие не обрывается за оградой госпиталя, за границей Прово или Харрикейна. Оно везде, потому что Дэйв Миллер безумен. Уильям Афтон безумен. Сука, почему бесполезные угнетения так не к месту? Почему они портят незабываемые впечатления, короткий миг его превосходства над судьбой? Смиряют истерику психа, ликующие крики души? Почему Дэйв вообще об этом думает? Ветер лохматил спутанные волосы, а мимо проносились низенькие здания. Дэйв длительное время таращился на проезжую часть, косясь периодически на зеркало заднего вида. Сохраняя серьёзное молчание. Опасения не оправдались — никакой погони в пять полицейских машин с орущими сиренами. Ничего в скользившем по стеклу окна окружении, кроме свинцовых туч, далёких грома и молний, не говорило о преследовании или неспокойном настроении городской жизни. Когда за сбежавшим устремятся патрули стражей закона? Он трепещущим сердцем надеялся и верил, что произойдёт это уже тогда, когда его в Прово и след простынет. Тело потряхивало, выплеск адреналина оказывал положительное воздействие первые пятнадцать минут, что Дэйв плутал на автомобиле меж незнакомых улиц, однако то медленно сходило на нет. Усталость, истощение и неведомо отчего взревевший внутри голод выбивали из равновесия. Не так уж радовали безграничные просторы долгожданной свободы. Новые заботы неумолимо сопутствовали его неопределённому маршруту. Куда ехать?.. Где прятаться? Он ни черта не знал о Прово, о ближайших окрестностях. Куда ему податься? Провал, боже. Боже милосердный. За последние полчаса он произнёс слово «боже» раза втрое больше, чем за всю свою жизнь относительного скептика в плане веры. Обстоятельства влияли на него кардинально. Надо переждать. Надо ехать в укромное место, но хер то отыщешь. Он угнал чужой автомобиль, попал как минимум на пару-тройку уличных камер видеонаблюдения, полиции несложно будет вычислить его в кратчайшие сроки. Неплохо бы поспешить. Машина выехала в квартал Прово, идентичный предыдущим, и у Дэйва от напряжения, страха и кропотливых размышлений закружилась голова. Неважно как, но выбраться из города нужно в срочном порядке, а там сообразит по ходу дела. Частные и жилые дома исчезали из его поля зрения, ларьки с лавками остались позади. Дэйв не успел прийти в себя, как автомобиль окружили угрожающие зеленоватые тени деревьев, верхушки которых дотягивались до чёрного неба, до ярких молний. Когда гроза прекратится, интересно? По идее, им она даёт некое преимущество: полиции будет тяжелей отыскать беглеца, но, с другой стороны, её уничтожающие сияющие ветви электрического разряда и устрашающее громыхание Дэйву откровенно не нравились. Ненастная погода — последнее, что ему нужно этой злополучной ночью. Внезапно и для себя в том числе Миллер съехал с проезжей части на щебневую дорогу, в тьму плотно обступивших друг друга деревьев. Перекручивая руль, втащил машину на маленький бугор, скрытый мраком и густой растительностью, затем заглушив двигатель. Прекрасно. Решил укрыться от копов и грозы в лесу? Отличная идея, гений. Дэйв приклонился лбом к рулю, испуская лихорадочный вздох. Колбасило не по-детски. Раскалывалась голова. Сосредоточиться было нереально. — Твою мать, — просипел Дэйв, согнувшись едва не пополам. Муть в желудке. Едкая, ядовитая, плавно подступающая к груди. Он ощутил резкий толчок со своей изнаночной стороны, слабое тело подвело, разум затуманился, и сознание нехотя, но покорно уступило дряхлый изношенный костюм второму владельцу. Уильям со свистом втянул влажный воздух. — Ты придурок, — изрёк, стискивая зубы и срываясь на полукрик. — Зачем?.. Если ты убил его?! «Успокойся, я явно не в том расцвете сил, чтобы кого-то убивать, — проворчал Миллер с недовольством. — И вообще. Эти пару оплеух по роже и животу — меньшее, что док мог себе нажить. Наверняка он просто отключился». — А вдруг нет? Вдруг ты перестарался?! — Уильям облокотился на спинку сидения, подавляя дрожь в руках и плечах, пытаясь собраться. Их от чьих-либо любопытных очей спрятала завеса густой ароматной листвы. Наверху коротко вспыхнула молния. — Чёрт, — помассировав запястья и сглотнув ком тошноты, Уильям убрал волосы, слипшиеся на лбу. — Скажи, без машины никак нельзя было обойтись?! «Лучше бы поблагодарил, — деловито фыркнул Дэйв. Под бубнёж насупленного Уилла голос в башке капризно запричитал: — Свалил на меня грязную работёнку, как обычно и бывало, а ещё воображает. Эй, я вытащил нас оттуда. Где моё «спасибо?» — Сперва попробуй переживи эту ночь, а потом получишь благодарностей с лихвой. На нас сто процентов вышла полиция. Предупреждающего выстрела не будет. «Да ну, не нагнетай, — Уильям невесело хмыкнул и полез на заднее сидение, где свалено было барахло доктора. — Мы оторвались. Не настолько они в преимуществе, как тебе кажется. Об заклад бьюсь, что до них даже не дошло ещё, что мы отчалили. Что ты ищешь?» — Замёрзнем в этом тряпье, — пояснил Афтон, теребя на себе тонкую больничную рубаху. На заднем сидении он приметил летнюю куртку бурого цвета и поторопился натянуть ту на трясущиеся плечи. — Плюс, рубашка слишком светлая. Нельзя быть на виду. «Резонно». Уильям пошарил в бардачке, не откопав чего-то полезного кроме несчастного шоколадного батончика в салатовой обёртке, который тут же жадно запихнул себе в рот. Надо уходить. Как бы ни хотелось засесть в салоне не своего автомобиля и переждать здесь, в безопасности, но именно в густой роще деревьев правильней будет укрыться. Вероятность того, что их найдут там, гораздо ниже, чем если Уильям струсит покидать машину. Гром над ним последовал за очередной вспышкой в небе, отчего мурашки россыпью покрыли спину. Убираясь прочь от запрятанного кадиллака, Уилл спешно побрёл прямиком по щебневой дороге, уходящей вглубь леса. Который, как выяснилось, был не совсем-то и лесом. У представшей перед беглецом развилки протоптанных людским сбродом троп Афтоном обнаружилась деревянная фасадная табличка с потёртой годами надписью: «ПАРК ОЗЕРА ЮТА 1970» Восточная часть «Озеро Юта?» — уточнил Дэйв. — Прово стоит на его побережье, — рассказал Уильям, проведя ладонью по поверхности таблички. — Вычитал в учебнике в детстве, когда мы только-только приехали в Штаты. «Удивительно, что ты помнишь». — усмешкой выдал Миллер. — Помолчи, ей-богу. — то есть, они в парке? Блеск. Шанс нарваться на любителей прогуляться по лесной местности вряд ли велик, учитывая гадкую погоду. Но мало ли… Уилл, спотыкаясь о сучья и отмахиваясь от мелких насекомых, шёл по тропе в неизвестном ему направлении. Небо секли грубыми линиями верхушки деревьев, тёмные грозовые тучи тонули в листве, и башка шла кругом от всевозможных ароматов. Хруст под ногами, а вокруг — ти-ши-на. Птицы не поют, сверчки тоже. Непривычно тихо для места, кишащего разной живностью. «Ты смотри не сойди с тропы, — предостерёг Дэйв ничуть не глумясь. — А то потеряемся». — Мозги у тебя потерялись, — буркнул Афтон. — Лучше не найтись никогда, чем наткнуться на людей, которые рады нас прикончить. «И с каких это пор ты питаешь такую страсть к жизни? — поинтересовался Дэйв, пренебрежительно фыркнув. — Если тебе не насрать, то вставлю от себя: я не горю неистовым желанием жить отшельником и дикарём, потому будь добр не упустить ёбанную тропу». — Это же парк, — примирительным тоном произнёс Уилл, шагнув на невысокий выступ, под которым торчали многочисленные сучья, кусты и молодые деревца. — Как ты собрался потеряться в парке? Мы же ненадолго здесь, верно? «Разумеется. На ночь — не дольше. Мы должны всё время менять своё местоположение, — гром был главным нагнетателем атмосферы. — Пешком придётся переться. Общественный транспорт — рискованно. На крайний случай, можно идти к горам». — К горам? Ты серьёзно?.. «Куда ты предлагаешь? — взвинтился Миллер. — У нас не то что документов — ни цента в блядском кармане нет. Нам некуда деваться. А искать нас будут. И будут тщательно, поверь». Что-то зашуршало позади. Уильям резво обернулся, осознавая, что у них нет даже подобия оружия для самообороны. У них ни черта, блять, нет. Они утомлены и беспомощны до безобразия. Перед Уиллом возник зверёк, похожий на маленького барсука, который перебежал тропинку и ловко юркнул в листву, с глаз прочь. «Не медли, — зашевелился Дэйв, невольно чувствующий, что сокамерник затаил дыхание, после чего, содрогаясь, зашёлся в приступе одышливого кашля. — Пойдём. Нельзя тормозить. Необходимо быть в постоянном движении. Засечь могут». Афтон попытался ступать ровно. Идти дальше. Поблизости никого, но то и к лучшему. Одиночество, что, пожалуй, не столь и правдиво, Уильяма не угнетало. На душе неустанно зудила тревога о предполагаемой слежке, моральной и физической негодности и о странном, но при том отчётливо ясном чувстве де-жа-вю. Проворный червь страха закопошился в сердце. Поднявшись на небольшой холм, Уильям опёрся о толстый ствол дерева, вдохнув запах древесины. К сожалению, это не помогло избавиться от бурлившей в желудке тошноты. Некуда идти. Некуда. Он старался не пугаться этому факту. Но не пугаться не выходило. Он пересёк черту, зайдя за которую невозможно повернуть назад. Точка невозврата. Молния. Гром. «Эй, ты надоел психовать, — одёрнул Дэйв от переживаний, в которых его товарищ по несчастью был готов захлебнуться. — Возьми себя в руки. Нам нельзя…» —…теряться. Я в курсе! — ненавидяще отрезал Афтон под рёв грома, надломив уперевшийся в голень прутик. Капля дождевой воды смешалась с потом на щеке. Вторая, третья… Уилл поднял взгляд к чёрному небу. — Дождь, — Молния. Гром. Ритмичный «кап-кап-кап» по листьям и земле. — Дождь… «Влипли мы, — заключил Миллер, ощутив, как задрожала его-не-его оболочка. Уильям провёл дрожащей кистью по лицу. — Мальчик, тебя родители не учили, что опасно стоять в грозу под крупным деревом на вершине холма? Давай вниз спустимся, пожалуйста». — Сейчас. Я спущусь, — пробормотал он бледными губами, царапаясь о кору. Хруст, хруст, хруст, хру-… Нет, чёрт, нет. Уилл обернулся. В одну, в другую сторону, выискивая кого-либо во тьме. И шатко двинулся к спуску. Никого нет. Хруст. Никого нет. Оступился, ринувшись вниз, скользя, карябаясь, натыкаясь на ветки. Молния, гром, хруст — нет, нет! Нет, пожалуйста… «Уильям, — позвал Дэйв. — Прекрати немедленно». — Д-… Дай мне минуту, — сбивчиво попросил Афтон у подножия холма, хватаясь за куртку, за грудь, отпрянув. Вокруг нет никого, ни-ко-го. Надо… Проклятье, ему просто надо подышать. Вот так. Вдох-выдох, вдох-выдох — выдох-вдох. Надо успокоиться. За спиной отчётливо послышался щелчок спускового крючка. Уилл застыл как вкопанный. «Давай-ка я, — услыхал он вместо привычных насмешек. Его отпихнули. Дэйв возвратился с такой лёгкостью, что поразился сам себе: казалось, в больничке совсем уж разучился. — Олух». Быстрым шагом, намного энергичнее Уильяма он двинулся по тропе. Рёв периодически выбивал из потока размышлений, но хотя бы молнии не было видно из-за сгрудившейся над беглецом пышной мокрой листвы. Дождь расслабляюще шумел на фоне. Дэйв шёл, шёл… Затем свернул с тропы. Уилл прав, как-никак. Это не лес, это обыкновенный парк с разнообразной растительностью, в котором крайне проблематично будет заблудиться. Повсюду в глаза бросаются указательные знаки. «Кафе», «Администрация»… А сойти с тропинки, пожалуй, окажется надёжней, чем продолжать по ней шествие. Можно встретить нежелательных персон даже поздним вечером, даже в такую превратную погоду. Опять знак: «Озеро». Дэйв нахмурился и, помедлив, повернул к нему. Дурацкое решение, но что уж… Дойдёт хоть куда-то. Соориентируется там и снова занырнёт в зелёную рощу. Ему потребовалось минут семь, чтобы добраться до него. Листва кустов расступилась, пропуская к широкому берегу. Открывшийся глазам вид заставил тихонько охнуть, вытянуться и расправить сгорбленные плечи под сразившим ударом потрясения. Живописно сверкающие молнии, грохот и бескрайнее в темноте ночи и дождя озеро. Берег просторен, поверхность воды идёт рябью от капель воды, сначала редких, позже — более частых, интенсивных, крупных. Сколько пришлось простоять, созерцая эту обворожительную картину — Дэйв понятия не имел. Скверный вопрос «сколько», будто заевший на репите, вымораживал его до тряски, однако встрявшая преградой нервозность почти мгновенно уступила волнам спокойствия и удовлетворения. Влажный, сырой воздух насытил грудную клетку блаженной свежестью. Волосы и одежда взмокли, проступивший к телу холод обволок иссохшую оболочку. Словно наконец политый цветок, Миллер полностью выпрямился. То, что предстало на берегу. Это было…красиво. Если честно, он знать не знал, называл ли что-либо кроме разорванной плоти, крови и изувеченных внутренностей таким словом. Он не помнил. Уильяма вырвало из черноты заблуждений резко и без прелюдий. Собираясь было вернуться к животному ужасу, панике, одолевшему его чувству дежавю, Уилл покачнулся и обмер. Так и встал как истукан, взирая на завораживающий пейзаж. Мрачный и при этом прекрасный. «Сомневаюсь, что ты правильно поступаешь, — сказал сокамернику Дэйв. — Зачем томиться прошлым, а? Уилл, нам нет смысла страдать из-за него. Мы потратили на это чересчур много времени, тебе не кажется?» —… Кажется, — ответил Уильям, что никак не мог надышаться дождевой влагой. При порывистом ветре, при шуме внешней стихии внутренняя сделалась беззвучным, равномерным колыханием, которое убаюкивало Афтона, точно качающаяся колыбель. Влево-вправо. Влево-вправо. Покрытое чернотой озеро смешалось на холсте со сверкающим небом. Окружение пошло пятнами из-за воды на глазах и ресницах. Он сел на мокрую землю под давлением явного переизбытка эмоций и чудотворного воздействия принятых вечером пилюль. Отойти от их эффекта — сплошная мука. Под рёбрами Миллер, будто тусклый красноватый огонёк, практически потухший, грел своим ощутимым присутствием. — Мы с Мией иногда всё же делились друг с другом своими чувствами, — начал Уилл, прикрыв веки и приподняв повыше подбородок. Дождевая вода стекала по огрубевшей коже. — Говорили о всяком там… Она призналась однажды… она ненавидела ту жизнь, которой жила до встречи, м-м, как-бы-со-мной, — Дэйв издал слабый смешок. — Она пыталась бороться с ней, с теми гнусными воспоминаниями. Мия любила проводить ассоциации. «Помню это. Если в дурном эпизоде её жизни была деталь, которая отныне без конца напоминала о нём, она пробовала найти эту деталь в иных своих воспоминаниях, более светлых и гармоничных. Чтобы ассоциации были приятнее. У неё здорово получалось». — Угу. — тоскливо промычал Уильям и прилёг изнурённо всем телом на сырую землю, приложив к груди левую ладонь, а правой сжав под собой влажную траву. «Хочешь позаимствовать эту крутую технику?» — поинтересовался Миллер у Афтона. — Наверное. Он прислушался к грозе, сосредоточился на каплях дождя, стучавших по воде и стекающих по тощим щекам, смешиваясь с потом и со слезами. Молния, гром, дождь. Молния, — хруст — гром, — хруст — дождь. Хруста нет. Никого нет. Он здесь, а не там. Он не в том кельтском лесу. Ничего этого нет. — В Ла-Веркине как-то раз летом тоже был дождь, — проговорил Уилл, отстранённо улыбаясь с прикрытыми глазами. — Ливень. И гром, и молнии. Мы с Генри в тот день ходили разбирать старую брошенную тачку на запчасти. Вот попали под дождь. Бежали к Генри домой, дрались, визжали, смеялись, — ухмыльнулся он. — Сидели под дверью на крыльце, ждали, когда гроза утихнет. Было зябко и холодно. Но классно. И свежо, прям как сейчас. И почти не страшно. «Скучаешь?» — Скучаю, — на границе между полудрёмой и бодростью прошептал Афтон; на языке загорчило. — …А я, честно, никогда особо не задумывался, насколько происходящее вокруг меня может быть красивым. Замечай я такие же грозы, как сегодня, наверное, этого вполне бы хватило, чтоб полюбить возможность дышать. «Уильям, мне жаль». — Да ну. «Ну да». — Ты, что ли, знаешь значение этого слова? «Не утрируй. Разве мне не может быть жаль? Да, пускай не совсем. Да, пускай чуть-чуть, капельку. Самую малость. Но жаль же!» — Прогресс, поздравляю. Делаешь успехи, — иронично изрёк Уилл, хрипло рассмеявшись. — А мне не жаль. Мне уже ничего не жаль. Ни себя, ни тебя. Я хочу уснуть. «Такая себе идея спать под ливнем в грозу, м?» — Какая разница? Никакой. Меня мутит от этих проклятых таблеток… Я просто хочу уснуть. «Ближе к утру полегче станет, — предположил Дэйв. — Терпи». — Дэв, ты хочешь жить? Собеседник смутился. «Что за вопросы? Хочу, вроде бы как. А что?» — Ничего. Это я так… «Так» у тебя не бывает, — возразил сокамерник. — Зачем ты спросил меня об этом?» Неуверенные порывы Уильяма рассказать прервал далёкий хруст, услышанный им на удивление чётко. Он не отреагировал, продолжил лежать с закрытыми глазами на мокрой земле под дождём и приподнялся с неё лишь тогда, когда треск веток раздался в четвёртый раз. И тяжёлый, громкий треск. Уилл медленно сел. «Обычное зверьё?» Дэйв промолчал. Хруст. Треск. Молния.                   Гром.

                  Хруст.

«Не знаю, — сказал Миллер, заставив своим ответом Уильяма напрячься. — Я не знаю…»