Уникальный

Заглянув в кухню, Джен так и ахнула: — Бог ты мой, чистота да порядок! – она провела пальцем по поверхности гарнитура и одарила мужа благодарной улыбкой: – Не терял времени зря. Прошла-таки твоя хандра? — Прошла, – натянуто лыбился Эмили. Они с Афтоном обменялись потерянными неловкими взглядами. Чарли и Сэм отнесли наверх сумки и рюкзаки, а взрослые тем временем засели в гостиной, в которой, соответственно кухне, тщательно прибрались. Джен необязательно знать о том, что Уильям гостит в доме Эмили не первый день. Тот, пока Дженнифер болтала о своей тётке, культурно устроился в кресле поодаль и не встревал, не внедрялся в идеальную картину счастливой семейки лишней уродливой кляксой. Генри переключал внимание на жену и на друга сразу, что было, на самом-то деле, отнюдь не просто. Он был искренне увлечён подробностями поездки, но не смел забывать о присутствии Уилла, бросая на него подбадривающие взоры. Товарищ взирал в ответ отрешённо и подавленно, догадываясь, что портит вечер объединения родни. На диван успели усесться и соскучившиеся по отцу взбудораженные дети, которых он поочерёдно трепал по голове. Семья в сборе, дочь и сын жаждут сами обо всём рассказать, супруги хотят насладиться компанией друг друга и, возможно, побыть наедине. А Афтона никто не ждёт. Ни здесь, ни в собственном доме. "Шёл бы ты отсюда, дядя Уилл, – поглумился Дэйв. – Им и без тебя прекрасно." — Уильям, ты как поживаешь? – поинтересовалась Дженнифер, обернувшись к нему. Вопреки личной предвзятости в отношении своеобразного приятеля её мужа, открытого презрения она не проявляла. – От тебя неделю ни слуха ни духа. Генри на взводе по дому бродил. Растерявшись, Уильям закашлялся и забегал глазами по всему помещению, чтобы отвести взгляд в любую противоположную сидящим на диване Эмили точку. — Ему нездоровилось, – выпалил Генри заместо него. – И с кровати встать не мог, а о тех злополучных новостях узнал, считай, на пике их огласки. — Угу, – поперхнулся Афтон. – Но мне уже лучше. — Кстати, дядя Уилл, а вы с папой откроете в связи с этим ещё один ресторан? А новых аниматроников? Сделаете? – воодушевлённо спросила Чарли. Сэмми заявил: – Откроют, конечно. Но не сразу же, с размаху. Это долгий процесс. — Разумеется. Очень долгий. Просто я достаточно повзрослела, чтобы собирать с тобой сложные эндоскелеты, да, пап? Я хочу. И экзоскелеты. И не роботов даже. Что-нибудь другое, если понадобится. — Вы всё решили за папку своего, я правильно поняла? – рассмеялась Джен. – Хен, после этого кошмара ты хоть на секунду задумывался о такой идее? Я что-то сомневаюсь. — Скоро задумаюсь. Может, и рискну, – надтреснуто хихикнул Генри. М-да, новая пиццерия? Наверное, смерть бедолаги Эвана и инцидент "У Фредди" ясно намекали, что удачи в основании крутых заведений с аниматрониками ему не светит. Возможно ли вообще теперь восстановить репутацию? Сомнительно... — Я пойду, – бросил Уильям, подскакивая. — Всё в норме, Уилл? Ты что-то бледный, – заметила женщина. — А-а, да-да. Я не до конца поправился. Не хочу, чтоб вы болели. — Его автомобиль остался дома, – вдруг от себя добавил Эмили. – Так что я подвезу. Это недолго. — Приготовлю тогда торжественный ужин, – согласилась жена. – А ты не задерживайся. И тебе, Уильям, хорошего вечера. Генри вышел в коридор и поспешно нагнал Уилла, который шустро надевал верхнюю одежду и взвинченно возился с ботинками. Голос в его голове издевательски рокотал: "Мы с тобой сами свою пиццерию возведём. Хотя, прикрытие в виде твоего рыжего любимчика мне бы не помешало, хм-м-м... Что думаешь по поводу кровавой резни посреди трапезы? Представь: свет гаснет, а через полчаса половины посетителей нет в живых! Это представление детишкам бы запомнилось!" — Уильям, – прошептал Генри, хватая вырывавшегося Афтона за плечо. – Уильям, посмотри на меня. Уилл вздёрнул подбородок. Губы его дрожали, зрачки сузились, будто он ходячих трупов увидел, а не знакомых близких людей. Взъерошив себе волосы, Уильям поднялся, собираясь обрубить приглушённое: "До дома я дойду сам." Эмили смягчился и осторожно похлопал приятеля по спине. — Игнорируй. Не отвечай на то, что он тебе говорит. Ни эмоциями, ни словами. Хорошо? — Легко сказать, – гневно прошипел Афтон. – Ты не слышишь, и тебе плевать. Ты знать не знаешь, что это такое: когда в ухо изнутри нашёптывают дрянь. — Не истери. Жди меня. Я оденусь, и мы поедем. Дыши глубже и потерпи, договорились? Засунув руки в карманы куртки, Уильям насупился, видимо, старательно пропуская мимо себя болтовню Дэйва (а тот и не думал затыкаться), и разгорячённо вздохнул: — Договорились.

***

Если Афтон и Эмили чувствовали себя по окончанию дня хуже некуда, то вот у Элизабет и Майкла всё складывалось вполне неплохо. Весёлые, задорные, энергичные – такие, какими и должны быть счастливые дети, – Афтоны встретили Уильяма и Генри на пороге, а на первом этаже вкусно пахло приготовленной пастой, салатом, соусами и выпечкой. Они шутили и посмеивались, а отношения их за недолгий промежуток точно улучшились: подколы, не обидные, дружеские; взаимопонимание и поддержка. За неделю, проведённую в одиночестве, им, судя по всему, пришлось пересмотреть приоритеты, но то было к лучшему. Не передать словами, как был рад за этих юнцов Генри. Выходит, он поступил правильно, дав ребятам возможность передохнуть от тревог и забот, расставить точки над и насчёт семейного положения, только сильнее сблизиться, вместе провести минувшие два дня. Это... это здорово. Оглянуться не успеваешь, а юные умы начинают стремительно расти. Поразительно. Уильям хоть и не помирал от лихорадки, однако, как и прежде, кашлял, к тому же и уморился за день. Слёзы, рыдания (они были долгими, и Афтон словно не собирался отлипать от Генри, тепло того обнимавшего. Потребовалось полчаса, чтобы всего-навсего утихомирить его) и вмешательство Дэйва, повлёкшее за собой погром на кухне, высосали из Уилла абсолютно все имевшиеся в убытке силы. Домой он приехал никакущим. Понимая, что дело так не пойдёт и что друга надо срочно приводить в порядок, Генри рассчитал время и собрал волю в кулак, ибо придётся ещё попотеть. Задерживаться не стоит, Джен и дети соскучились, плохо будет забывать об этом. У него не больше часа в запасе, и то потому, что до имений Афтонов они добрались быстрей, чем обычно. Первым делом Уильяма погнали в душ. Он противился, не хотел и жаловался на усталость, но на подмогу мягкому и вымотанному Эмили пришёл Майк, нелестно отозвавшийся об отце так, что, мол, в хлеву со скотом пахнет лучше, чем от него. Минут двадцать Афтон-старший пытался нормально помыться, не особо преуспевая в этом – порезы и царапины отдавали жгучей болью, когда плечи и предплечья окатывала горячая вода. Помыв себе голову, с горем пополам отмывшись от ненавистных восьми дней, Уилл, наконец, переоделся в синюю свежую футболку и светлые ночные штаны, недавно постиранные и поглаженные. Его заставили как следует побриться, хорошенько почистить зубы и умыть лицо, чтоб освежиться. Через минут тридцать перед Генри, выйдя из душа, предстал совершенно другой человек, такой же угрюмый и грустный, но как минимум не в край потрёпанный и убогий. Следующую четверть часа потратили на то, чтобы накормить нытика-Афтона всем, что нашлось на кухне и в столовой. По инициативе Генри Уильяму наложили щедрую сытную порцию пасты с куском стейка, тарелку потрясающего салата, а в качестве десерта были предложены кексы и бутерброды, приготовленные умелой Элизабет. Эмили заверил, что Уильям может есть сколько захочет и что захочет, не пихать в себя еду силком. Всё-таки неделю Уилл ел что попало. Уговаривать того вовсе не пришлось. Он пихал в рот пищу так, словно был готов за раз поглотить взрослого слона. Опустошил тарелки и с главным блюдом, и с салатом, и с ещё одной порцией в виде зелени. Сам себя не понимал, растерянно пожаловавшись на то, что не чувствует полноценной сытости. Обошёлся одним кексом ради дочери, а то уж больно сладкой выпечка оказалась, зато насытился тремя бутербродами, напившись чаем. В конце концов он щекой прислонился к столу, полно-неполно довольствовавшись, едва ли не мурлыча как кот. Наевшегося Уильяма Генри привёл в спальню и уложил в кровать. Не накрываясь одеялом, Афтон устроился на подушке, вторую просто взял в руки и тут же закрыл глаза, планируя сразу уснуть и не медлить. Эмили это его умиротворение непреднамеренно нарушил, ибо вынужден был уйти побыстрее. Заодно виновато сообщил: — Наверное, я не приеду завтра, Уилл. Тебе придётся продержаться самому и вынести все его издевательства без моего соучастия. — Почему ты не приедешь? – Уильям часто-часто заморгал, и не впервые это поведение напоминало Генри маленького брошенного ребёнка. — Шарлотта соскучилась жутко... Да и Сэм, они... В смысле, я не должен отдаляться от членов своей семьи, верно? – слыша себя, он заливался краской. Быстро как-то подрасслабился и разучился красиво выбирать фразы. – Джен завтра поедет к своему отцу в первую половину дня. И... Я думаю поехать с ней. Может, и ребята захотят навестить деда. Майкл сказал, что будет завтра сидеть дома, присмотрит за тобой. — Тебе туда зачем? – сипло спросил товарищ, потирая плечи. – Это ведь её отец, не твой. — Из уважения. Ты бы тоже ездил к родителям... к родителям Мии, будь они нормальными, да? И своих родителей если бы навещал, то не всегда в одиночку. Во-вторых, ты не знаешь, но у Джен был старший брат Стэнли. Он психиатром стать хотел, – Уилл нахмурился слову "психиатр". Генри понимающе кивнул: – В доме могли сохраниться книги. Хоть какие-нибудь. Я бы... э, постарался найти... что-то, связанное с тем. Как у тебя. – конечно, сложно было нормально преподнести информацию. Брякнуть: "Найти в книгах о серийных убийцах, которые сидят в теле человека и пользуются им периодически." – язык не поворачивался. Изрядный кретинизм. — Мы сами. Можем разобраться, – отчаянно выдавил Уильям. – Н-неужели нельзя... — Нельзя, – оборвал Генри, на что Афтон разочарованно отвернулся на правый бок. – Я не знаю, что это за херня в твоих мозгах. Честно тебе говорю. Я в душе не чаю, как с ней бороться. Я всю жизнь полагался на себя, думал, моих познаний и взаимовыручки хватит, чтобы помочь тебе. Что большего и не потребуется. Видишь итог? – задал вопрос он, обводя спальную рукой, будто перемены произошли не в самой их жизни, а в этой комнатушке. – Это серьёзное дело, Уилл, понимаешь? Я разберусь с ним и найду важные сведения, которые могут нам пригодиться. Уильям неразборчиво пробормотал: – Ты пообещал, что не бросишь меня. Ты обещал. А я завтра буду один весь день. Майк никак не повлияет... И н-начнётся заново. Я не контрол-лир-рую. Я даже предугадать не в силах, когда он отпихивает меня и делает отвратительные вещи! Он запросто от меня избавится и п-п-при-... — Эй, эй! Успокойся. Он не помешает нам, верь в это. Не раскисай, всё будет нормально. Ты сейчас слышишь его? – Уильям отрицательно помотал головой. – Я без понятия, как устроена природа, м-м-м, Дэйва, но, если ты будешь паниковать и теряться, полагаю, он получит преимущество над тобой и телом, – от такого предъявления мурашки по спине бегали. – Да, а-эм... Давай-ка ты мне лучше побольше расскажешь о том, как вы... ну, связаны? Как он с тобой контактирует? Только разговаривая? — Н-не знаю... не знаю. То есть. Он, – голос Уилла осел, кровь застучала в ушах. Эмили, сообразив, что сам Афтон со стрессом не справляется и вот-вот расплачется, подвинулся к нему и, облокотившись на локоть, взял худющую бледную кисть, порезанную стёклами, перебинтованную. — Его нет сейчас здесь. Никого нет, кроме нас с тобой. Не бойся. Смотри на меня и не давай слабину. Ну же, Уилл. Ты можешь. Соберись. — В основном он р-разговаривает, – после глубокого вдоха продолжил Уильям. – И-и обычно, именно в момент разговора с ним я и ис-счез-заю. Раньше было по-другому. Р-раньше он пользовался тем, что я сплю. Когда я засыпал, он брал вверх. Я обязательно должен был спать. Теперь он... как будто теперь он сильней и в любой момент способен навредить. — Ты ради того, чтобы не позволять ему выбираться на свободу... ты поэтому пренебрегал здоровым сном, что ли?? – осенило Генри. Сердце прихватило, ибо Уильям подтвердил несмелое предположение. Господи. Господи, боже. Он боролся с Дэйвом Миллером ещё в 60-ом. И до 60-го года. Генри думал, что в те их юношеские годы Афтон не подозревал, что за чертовщина происходила внутри него. Почему события забывались, почему страдал организм и нарушалась работа мозга. А на деле Уильям знал. Изначально знал и издевался над собой, чтобы лишить монстра возможности выбраться. Глупо. Безрассудно, наивно, жалко, но и максимально горестно. Поборов приступ удушения, сглотнув, Генри тихо заговорил: – Молчал? Все двадцать четыре года? Что ж ты... скрывал-то?.. Столько лет, дурак? Сваливал на никудышные мелочи? — А ты бы как отреагировал? – отозвался Уильям. – Если бы я сознался, как бы ты ответил мне? "Бывает у всех." "Это норма, я понимаю тебя, сам, порой, этим страдаю." Так?! Неужто не посчитал бы м-меня психом и зверем, которого нужно запереть и изолировать навсегда? — Ну что ты... Не утрируй зря. Я... – начал было возражать Генри, да осёкся. Румянец на щеках разбавили краски светло-серого оттенка. Пришлось прочистить горло. – Может, реакция вышла бы бурной, я бы испугался, признаюсь. Но тогда не пошло бы всё по одному месту, понимаешь? Мы бы придумали что-нибудь. Я уверен, что есть варианты, как избавиться от этой штуки внутри тебя. Надо всего лишь поискать. Потому я и поеду в дом Джен, чтобы попробовать покопаться в книжках. Отец её, вроде, промышлял интересом к психиатрии и психологии. И Стэн. Они помогут. — Ты что, – запаниковал Уильям. – В-выдашь им меня?.. — Само собой, нет, – поспешил объяснить Генри. – Я попрошу почитать. Любопытства ради, и они не будут против, они люди добродушные. Не загоняй себя, пожалуйста, особенно без всякого на то повода. Тебе важны отдых и поддержание стабильного состояния. Раньше времени не бей тревогу, не изводись. Ага, Уилл? У того не бить тревогу не получалось. Он беспокойно сжимал и разжимал кулак в руке друга, поджимая всё ещё дрожащие при любом внутреннем напряжении губы. Эмили выпустил его ладонь и, не мешкаясь, ловко переплёл их мизинцы вместе, приободряющим и ласковым тоном переспрашивая: – Обещаешь? На мизинцах? Уильям взглянул ему в глаза. Через несколько заторможенных мгновений слабенько приулыбнулся. — Л-ладно. Ладно, обещаю. — Славно. Мы услышали друг друга, да? Тогда я уже, думаю, поеду... — П-полчаса! – Генри аж дёрнулся от испуга. Возглас Уилла прозвучал в тишине громковато, мягко говоря. Этим вырвался наружу сдерживаемый Афтоном трепет. – Можно полчаса? Ты побудешь со мной? нет...? Двадцать м-минут. Немножко совсем, Генри. Двадцать. Или пятнадцать?.. Чуть-чуть...? — Что-то не так? – осведомился тот. – Чего ты, дружище? Дети и Джен ждут меня дома и, честно... Эй, не пугай, Уильям. – тот теперь самостоятельно держал его запястье и отпускать не спешил, судя по всему. – Что с тобой, а? Он что... Он здесь, Уилл? — Нет... Н-нет, он не здесь. Но как только ты уйдёшь, опять начнётся. Он п-появ-вится, я уверен! И я н-нич-чего не смогу сделать! И в-всё... Всё будет плохо, – истерический приступ продолжал настигать, эмоции плескались за края, сверкая в затуманенном отчаянием умоляющем взоре. Если Генри сейчас не придумает средство успокоения, Уильям запсихует, и обоим крышка. Дэйв не заставит себя долго ждать. Будучи человеком эмоций, Генри полагался на чуткость. Иной раз рассудок не выручал, а спасало чистое, откровенное сочувствие. Что требуется в данном случае? Нежность и сентиментальность, либо же обычная твёрдость духа, которая внушает и убеждает? Ведь подбирать манеру поведения отныне нужно бдительней, Эмили неизвестна реакция монстра в разуме Уильяма на обострение негатива. Может, ему это передаётся, и таким образом он заполучает контроль? Пользуется слабостями? У них же нервная система на двоих работает? Или как вообще? Что уймёт психику одного, не пробудив второго?.. Чёрт возьми. Бред. Просто бред, который только на смех выставлять. Серьёзно, началась грёбаная паранойя, лишняя здесь и сейчас. Здесь и сейчас. Потому что здесь и сейчас он не с Дэйвом М. Дэйва Миллера нет и не должно быть. Генри врезал Дэйву Миллеру сахарницей по башке, так что тот, опозоренный донельзя, пускай постыдится высовываться. Страшиться его – потакать кровопролитным развлечениям. Генри не с Дэйвом. Он с Уиллом, и Эмили ни в коем случае не смеет забывать о том, что Уилл значит для него гораздо больше, чем давний лучший друг. И Афтон не заслуживает этого сверх осторожного поведения со стороны Генри. — Не будет, – всё же ответил он. И в его словах всего было понемногу: нежности, заботы, уверенности, надежды. То, что нужно. – Мы справимся. Мы поставим выродка в твоей голове на место. — Честно? – тихонечко спросил Уильям. — Сомневаешься? – Генри обнадёживающе улыбнулся. – Поверь: он не настолько всемогущ, как ты полагаешь. У него наверняка есть слабости. Узнаем об этом что-нибудь и расправимся с ним. И всё будет хорошо. Ты запомнил? Хо-ро-шо. — Запомнил, – Афтон унял беспорядочную дрожь. Неохотно выпустил запястье товарища и пробубнил: – Всё будет хорошо. Я поверю. Отлегло. Генри облегчённо вдохнул полной грудью. Как он был тронут. Тронут тем, что Уилл доверяет ему, несмотря на все казусы и конфликты прошлого. Он надеялся на Генри, признавал его, нуждался в нём. Это и беспокоило, и расслабляло одновременно. Наконец они могут вместе выбираться из получившейся глубокой ямы, покончить с бедами в Харрикейне. Наконец они рядом друг с другом, и Эмили был готов открыться Уильяму в любую минуту, но упорно выжидал, когда тот рискнёт это сделать. Чтобы не существовало секретов и недосказанностей. Чтобы вынюхивать не пришлось, и правда была прозрачнее чистейшей воды. Осталось докопаться до истины. — Ты побудешь здесь? – Афтон взялся запевать заново. – П-полчаса? Ладно-ладно... Пятнадцать минут...? — Двадцать. – Генри не раздражала его навязчивость. Улёгшись рядом, он вытянул руки и улыбнулся уголком рта. Смущённый до румянца на истощённых щеках, Уильям, приглушая тень радости, но не пряча детского желания, дал укутать себя объятиями. Сначала осторожными, затем более крепкими. Приобняв сперва совсем-совсем слабо, Генри почувствовал, что тот самый давний старый друг, о котором он ещё ни черта не знает, свернулся и прильнул ближе. Он как ребёнок. Он стесняется, как стесняются ласки мальчишки, которых воспитывали чрезмерной строгостью, и те не привыкли испытывать на себе любящие прикосновения. Он был сейчас таким маленьким и беспомощным, что сердце кровью обливалось. Некому было обнять его раньше, в 1983-ем, в 1960-ом, в 1953-ем. Некому. Он искал надобное количество любви и терял её из-за монстра, который не желал ему таких жизненных прелестей. Хотел, чтобы Уильям умер в этом теле навсегда, кинутый когда-то, одинокий мальчик, кнут для которого был особенно жгучим, а пряник в качестве польщения – жёстким, чёрствым и дрянным на вкус. Генри укрыл его от гнетущих раздумий, аккуратно сжимал руки на спине. Не доводилось ему ранее в полной мере познать, какая же ничтожная оболочка находилась сейчас в его хватке. Генри мог пересчитать рёбра, грудью уловить ритм стучавшего чужого сердца. Уилл положил голову на плечо Эмили, и когда тот попросил прикрыть глаза, он их прикрыл. Кукла. Потрёпанная кукла, которую придётся собрать заново. Морщась своим мыслям, Генри зарылся лицом в волосы на тёмной макушке Афтона, переместил одну ладонь тому на загривок. Он понятия не имел, что сделать, чтобы защитить его как-то иначе, ощутить надёжность и в себе самом. Сколько всего Генри упустил, а теперь тех ошибок не исправить и прошлого не вернуть. Теперь начинать всё заново. Собирать и себя, и друга по частям, строить судьбу по-новому. Эмили вдохнул: волосы Уилла, просушенные прежде пушистым полотенцем, пахли шампунем и свежестью, совершенно чистые. Он уже казался собранным заново, умытым, накормленным, выздоравливающим. Но это обман. Уильям в наихудшем состоянии внутренне. Он не в том пребывании духа, чтобы рассуждать здраво, контролировать себя, противостоять безумию. Уильям ведь даже не знает, откуда взялось у него это безумие, пользующееся его телом, как дряхлым костюмом. "Безумие во плоти." Или... Или знает? — С-слишком близко, – проскрипел Уилл, ворочаясь. — Что такое? – Генри выпустил его из объятий, хоть и с досадой. – Неприятно сделал? Прости, пожалуйста. Я не думал, что ты будешь против. — Я вовсе не против, – успокоил Афтон, подкладывая под щеку вторую подушку. – Мне это нравится. Н-ну, когда ты обнимаешь, – у него уши покраснели. – Просто это было слишком близко. Я с детства не люблю, когда с моими волосами возятся. И трогают их. Вот так назойливо. Не очень успокаивает. — Прости, не буду больше, – во второй раз извинился Эмили. – Тебе надо уснуть. Достаточно позднее время, и ты вымотался за сегодня. — Забавно, – поникшим бесчувственным тоном пробормотал Уильям. – Разгромил тебе кухню и не помню этого. Меня, п-порой, это неведение вымораживает... — Сколько тебе лет было, когда это началось? – поинтересовался Генри, наклоняясь к Уильяму лбом. – В двенадцать. В Ла-Веркине. Дэйв уже был? — Был, – опустив верхние веки, товарищ в слепую попытался нашарить одеяло в нижней части постели. Слишком измотано двигался и всё откидывался на подушку бессильный, поэтому Генри накинул на Афтона одеяло сам, скромным движением немного стянув его с носа. Уильям помолчал и неуверенно договорил: – Не вспомню. Наверное. Б-ближе к десяти годам, скорее всего... — Чертовщина какая, – тревожно оглядывая любимого приятеля, цокнул Эмили. – С чего он появился? — Просто взялся не пойми откуда. Разве на это обычно имеются причины? — Конечно, – уверялся Эмили. – Этот психопат из пустоты же не возник! Он стал следствием чего-то, а чего... я знать не знаю, – посмотрев на Уильяма куда пристальней, чем до этого, он вскинул брови: – Возможно, знаешь ты, Уилл? У тебя есть предположения? — Я не строил теории по поводу него, – обрубил Афтон, не распахивая глаз. Зажмурился сильнее. — Но ты можешь вспомнить, после чего конкретно он начал разговаривать с тобой? После чего начал регулярно спихивать тебя с главной роли и творить твоими руками беспредел? — В том-то и дело, что не могу, – с чувством высказал Уильям и мученически промычал, будто перенапрягся до такой степени, что мозги загудели. – Я же... Я н-не помню. Я вспоминаю что-то из прошлого в рандомный момент и забываю почти сразу. А лет двадцать своей ж-жизни, а то и больше, я вообще... вообще запамятовал... Пиздец, блять... Он был обречён, доведён до кипения и психически не восстановлен.       А ещё он не договаривал. Генри пока не в курсе был, что Уильям скрывал от него, но прекрасно это чувствовал. Чувствовал кожей чужой страх. ...но пока он умолчит об этом. На сегодняшний день с Уильяма хватит. Проблематик успел натерпеться. Так что Генри не будет навязываться. — Засыпай и не терзайся, – мягко посоветовал Эмили. – Обсудим это послезавтра. Тебе следует отоспаться и набраться сил, хорошо? — Я просто так, кажется, не усну, – беззвучно пожаловался Уилл, но друг распознал недовольное бурчание. — Чего-то хочешь? У нас в запасе двенадцать с лишним минут. Давай чай тебе сделаю? С ягодами, м? — Лучше не надо, спасибо. Э-э, я бы... – Уильям запнулся и, бегло покосившись на входную дверь, промолвил даже как-то стыдливо: – Можно попросить кое-что... кое-что глупое? — Ну? – Генри затаил дыхание, неспособный предугадать просьбу. Аж сердце ёкнуло. — Знаешь... Я-я бы так хотел услышать историю своей жизни... Не совсем то, о чём ты сейчас подумал. П-понимаешь... такую историю, где я всегда был с-собой... и никаких чудовищных преступлений не случалось. И всё было хорошо с того шестидесятого года. Звучит странно, но, по крайней мере, безопасно и необычно. Ты не мог бы мне р-рассказать? О чём-то подобном? Слегка ошеломлённый, Эмили надсадно хихикнул, потирая щеку, на которой чесалась зажившая полоса от лезвия. Ухмыльнулся: – Это непросто. Вот так сразу... Хотя, в принципе, я не прочь попробовать. Уилл просиял, словно мальчонка, которому согласились перечитать любимую сказку перед сном. Устроившись поудобнее, Генри подставил локоть под свою голову и, зачарованно глядя на Уильяма в упор, предусмотрительно осведомился: — Не будешь возмущаться, если какие-то события я прям чересчур преукрашу? Будни колледжа? Результаты парного проекта?.. Как всё было потом? — Если б я помнил о чём-то из этого, я бы и то не расстроился, – фыркнул Афтон, и оба тихонько просмеялись. – Просто рассказывай. Мне понравится любая чушь, какую ты выдашь. Она... так или иначе, она б-будет звучать потрясающе. Из твоих уст. — Не льсти, Уилл, – брякнул Генри и шире заулыбался. – Расскажу всё, что помню. И в наилучшем свете. Без этих встрявших куда не попадя проблем. Ты слушаешь? — А как же, – зевая, отозвался Уильям, давно не выглядевший таким счастливым. – Только действительно без всего произошедшего дерьма, ладно? Всё-всё, я слушаю... — Ну, слушай. Не знаю, правда, с чего начать, но, наверное, расскажу в паре слов о рыжем парне, чудом поступившем на специальность своей мечты. Он был тем ещё затворником. За свои лет девятнадцать ни разу не попробовал прикурить и не узнал бы благодаря стараниям матери, откуда берутся дети, если бы не подростки, обменявшиеся с ним как-то раз ради шутки журналами разных возрастов. Так вот... а-ам, крепкую дружбу он мало с кем поддерживал, у него за всю его жизнь было чертовски нещадное количество людей, кого он хоть раз осмеливался назвать настоящим другом, а лучшим другом – и подавно... И лишь однажды, летом, повстречал, будучи ребёнком, мальчика, который показался ему поистине удивительным, интересным и приятным в общении. Они в самом деле звали себя друзьями, но, к сожалению, судьба их развела, и парень много-много лет совсем не виделся с тем мальчиком и успел позабыть о том изумительном знакомстве. И кто бы мог подумать, что спустя семь лет, в колледже...

***

—...я хвасталась, что Дэн будет в будущем брать интервью у знаменитостей и разъезжать по Штатам, а Стэнли станет вторым Фрейдом, издаст собственную книгу и сделает нашу семейку ещё богаче, – Джен повествовала находящимся в гостиной мужу, детям и родному отцу. Рассмеявшись, она съязвила: – Очевидно, их ждало великое будущее. — А что с ними сейчас? – поинтересовался Сэмми у старика, восседавшего в кресле. Дед, отец Дженнифер, был в возрасте, однако как и когда-то выглядел по-деловому любезным и добродушным. Морщины его не портили, и поседевшие волосы, прежде светло-русые, придавали по-особенному выделявшуюся зрелость характера и сознания. Будучи таким взрослым для детей на вид и пылкость рассуждений, он вызывал уважение и восторг и у стоявшего поодаль Генри, который периодически озирался на коридор старенькой квартиры Ливз. Впервые Эмили был здесь гостем в девятнадцать, с Джен и Уиллом. К собственному удивлению, визит ему помнился замечательно, ни одна деталь не ускользала сквозь пелену пространства канувших в небытие лет. Прошло кучу времени, Генри бывал в этой квартире ещё несколько раз, и ничего в ней никогда, даже сейчас, не менялось. Лишь пыли делалось больше, и стены четырёхэтажного жилого дома постепенно бледнели и снаружи, и в подъезде, на этажах с квартирами. Уходило прошлое, а светлое будущее в столь забытое всеми место заглядывать не торопилось. Возможно, чем старше и обшарпанней в Харрикейне здания в пять-шесть этажей, где доживают свой век пожилые люди, тем туманней для горожан представляется жизнь внутри них. Словно это совершенно другой мир, населённый другой цивилизацией. Пока Генри над этим думал, Сэмми интересовался подробностями о судьбе братьев его матери. Шарлотта рассматривала фотографии на стене, на некоторых была изображена семья Джен в полном составе, даже её мать, такая же тёмноволосая и голубоглазая, тяжело заболевшая к тридцати годам и протянувшая ноги. Дженнифер вразнобой с отцом шутила о старших своих родственничках: — Мы со Стэном хихикали, мол, единственными, кто согласится дать для интервью комментарии Дэну, будут переевшие полуспящие крокодилы. Не помню, почему именно они, кажется, просто потому, что братцу Даниэлю нравились эти рептилии. И знаешь, куда слетал этот болван первым делом, когда готовил важную занимательную статью, Сэм? В Нью-Йорк, где по слухам в канализациях обитали крокодилы! Представляешь? Он намылился туда исключительно ради этой давней легенды! Генри хмыкнул под нос и двинулся в коридор, вполуха слушая многочисленные возгласы и вопросы детей. Вместо туалета он зашёл в спальную комнату, где когда-то вдвоём жили просто-Дэн и забияка-Стэн (оказывается, у него в детстве тоже было недо-прозвище из-за скверного поведения). Помещение было пустым, кровати без постельного белья, всего-навсего укрытые лёгкими покрывалами, пыльный пол, раньше спрятанный под ковром, широкий стол, и только книжные полки над имениями Стэнли остались по его же просьбе нетронутыми. Журналы и энциклопедии уложены стопками, плотно прижатые друг к другу. Много чего можно было выудить: и детективы, и психологию, и что-то неприкосновенное, гораздо серьёзнее. Генри наобум ткнул в рандомную книжку с замызганным корешком, расположенную в центре средней полки, и осторожно вытащил ту из тесной стопки. Что-то про бредни самотерапии. Он бегло пролистал первые двадцать страниц, но сверхполезных советов в строчках не нашёл. Конечно, помочь себе самому – это информация нужная. К сожалению, в случае с Афтоном она, скорее всего, бесполезна. Запихнув книжонку обратно, Эмили потянулся в противоположную сторону и достал следующую, выглядевшую наилучшим образом, вероятно, новейшую из всех остальных книг. Сперва показалось, что ни Стэнли, ни его отец не прикасались к этому чтиву, ибо оно не содержало в себе чего-то стоящего. Ошибочное предположение. Открыв книгу, Генри обнаружил, что страницы вдоль и поперёк были исписаны простым карандашом: пометки, примечания и подчёркнутые надобные определения, цитаты. Говорилось обо снах, о чём-то обыденном, но при этом и замудрённом. Пробежавшись глазами по содержанию, Эмили досадно вздохнул, потому что нужных сведений тут тоже нет. Ничего нет, интересно, а о такой херне, какая имеется у Уильяма, вообще пишут в книгах? Или это настолько неизведанная тема, что ответов на вопросы искать не стоит? Вдруг исследований подобных феноменов нет ещё в психиатрии и где-либо? Выйдет паршиво, если это так. Он, полюбопытствовав, перечитал парочку цитат, выделенных Стэном, оттого не расслышал, как в спальню за ним вошла Джен. Когда она, подкравшись сзади, хлопнула его по спине, Генри подпрыгнул на месте, а Дженнифер хитро улыбнулась. — Ты чем занимаешься, неприкаянный такой? — Да я... Просто. Интересно было. – промямлил Генри, неловко розовея. Ушёл куда-то, в чужой комнате роется, естественно, ситуация не из приличных. — Оу, втихаря выясняешь предпочтения Стэна? Забавно. – женщина заглянула через плечо мужа и заговорщически усмехнулась: – Вот оно что. Я видела эту книженцию много-о-много раз. Угадай, кто автор. Генри закрыл книгу, перевернул её, и уголки его губ мгновенно растянулись. – Я и не сомневался, – прыснул он, видя на обложке: "Зигмунд Фрейд. Толкование сновидений." — Он был помешан на нём в один из периодов жизни, – Джен обвела взглядом все книжные полки. – Я уже рассказывала, как брат набрёл на одну из книг Фрейда в папином кабинете? — Было дело. Ты рассказываешь об этом всегда, когда ищешь повод посмеяться над ним. — Хах, ну, вообще вышло всё действительно комично. Литература, с какой Стэнли начал ознакомление с этим знатоком психоаналитики и психологии, была точно не для подростка. – заметив отклик недопонимания, она вставила: – "Табу девственности", случаем, не намекает тебе ни на что? — Что именно его в этом завлекало? – покраснев, спросил Генри. – Были определённые темы в психиатрии, которые казались Стэну интереснее других? — Не знаю. Я не вдавалась в подробности его познаний. А тебе зачем? Пожав плечами, Генри сунул книжку между двумя журналами в книжную полку и, подперев голову кулаком, задал незамысловатый вопрос: – О чём он у него читал? Там есть что-то про, м-м, своеобразные отклонения? Про нервную систему, поведение психики?.. — Там всякое есть, – отозвалась Джен, ловким движением схватила сразу две книги в левую руку и одну толстенную в правую. Выдернула их и плюхнула на постель. – Это Фрейд. И вот это, – вслед за ними рухнули на матрас два трактата невесть про что. – И даже это. Пожалуйста. Учитывайся. Это не столько книги моего брата, сколько папы. Он не будет против – перечитывал уже. Предупреди его, если найдёшь что-то по душе и решишь одолжить. — Х-хорошо, – ошарашенный объёмом страниц, проговорил Эмили. – Э-э, да. Спасибо. Славно. Первый вопрос касательно источника информации решён. Главное сообразить, что к чему в этой психиатрии. Это... Вряд ли это будет сделать прям невыносимо сложно, да?..

***

На часах десять вечера. Эмили вернулись домой три с половиной часа назад, и всё это время Генри провёл в гостиной у телевизора, напихав подушек себе под спину. Чарли была под впечатлением от прошедшего визита и донимала мать расспросами о её далёком-далёком детстве, а Джен нарочито тоскливо вздыхала, горюя по тому, что нельзя вернуть, и выуживала из памяти яркие обрывки своей юности. Несдержанно этому улыбаясь, Генри изредка вслушивался в диалог дочери и жены и между тем воротил взятую у отца Дженнифер книгу от конца к началу, от оглавления до примечаний на последних страницах. Башка его взрывалась, поток информации, которую было крайне трудно воспринимать, сводил с ума. Мало того, что осмысление содержание трактата давалось проблематично в связи со сложными терминами, так ещё и попытка, собственно, постигнуть понятие психиатрии невероятно усыпляло. Слова психоаналитики, длинные предложения, выложенные, будто каменная дорожка в просвещение, каверзными цепочками взаимосвязей, смешивались вязкой неразличимой жижей где-то в сознании с беззаботными вопросами Шарлотты и безмятежными откровениями Дженнифер. Рассуждения начинали своё копотливое развитие в точке А, что несёт идею об устройстве человеческого "Я", а завершались в точке Б, в пучине засевшей внутри горечи по молодости, студенчеству, детству... М-да, детство было хорошим, благоприятным, оно сулило наивному Генри только удачу и счастье на будущее. Он отложил чтиво, уставившись на пламя камина, и комок переживаний забурлил, зашевелился в груди, в бойко забившемся сердце: как там Уилл? У него всё в порядке? Не вмешивался ли сегодня Дэйв? Следовало бы позвонить, убедиться, что непредвиденные трагедии теперь уж точно позади, и Уильям в силах совладать со своими пылкими эмоциями. И почему Генри не навестил его за эти три часа? Почему не примчался при первой же возможности, не побыл рядом хотя бы минут пятнадцать, не проверил его предплечья – а то вдруг покалечился опять нарочно? Сон будет невмоготу, Генри не вынесет проклятого неведения. Детство, детство, детство... А вот в детстве эдаких забот у Эмили не было. Эта мысль не содержала ничего здравого, мозг просто отвлёкся от терзаний и от Уилла Афтона, не покидавшего Генри даже сейчас. Кто такой Уилл Афтон? Генри подозревает, что большую часть жизни знал человека по имени Дэйв Миллер. А Уильяма Афтона он видел перед собой редко-редко. Когда тому позволяли высовываться. И что делать Генри с ним, несчастным? Он его друг. Не Дэйв, а он. Он пожал Эмили руку, дважды. Будучи двенадцатилетним ребёнком и девятнадцатилетним юношей. Уильям стал тем, кого зовут другом или, как минимум, приятелем, а Генри толком не знаком с его личностными качествами, не имеет представления об этой странной персоне. Не знает о его мечтах, о его желаниях, о его и ещё раз его тягостных думах. Даже о прошлом ни черта не знает, и как в этом случае искать выход из положения? Как выяснить, что нужно Уильяму? Что помогло бы им избавиться от Дэйва? Что, что помогло бы собрать поломанное на две части "Я" воедино? — Ты меня настораживаешь, Генри, – выпалила Джен, проходя мимо кресла, в котором Эмили и расположился. — В каком смысле? – осведомился тот оклемавшись. Трактат Фрейда чуть не упал с его колен. Перебрав три кассеты о психотерапии и лекциях какого-то психиатра-знатока, которые Генри также забрал из квартиры Ливз, Джен вскинула брови: – На старости лет решил увлечься подобным? Сорок три годика и бабах. Что-то на тебя не похоже. — Всё бывает в первый раз, – невзначай вкинул Эмили. Жена его кивнула, выпячивая нижнюю губу: мол, разумеется, но я всё-таки чую неладное. Представление о громоздких идеях, подчерпываемых когда-то её братцем, она имела, пускай и размытое, поэтому сомневалась, что Генри от нечего делать этим занялся. Он же решил использовать это в свою пользу, бегло пролистнул книгу и приостановился на конкретной странице: – Э-э, это, ну... Джен, тебе доводилось это читать когда-нибудь? Или, может, Стэнли рассказывал? Тут нечто вроде раздела... "Расщепление... — Фрейд. Том 3. Психология бессознательного. "Расщепление Я в процессе защиты" ? Я не помню, о чём оно. Последовательность грёбаного трактата я выучила благодаря своему фанатичному брату. Говорить спасибо за это не буду, – буркнула Джен и задорно хмыкнула. – Вряд ли найдёшь что-то подходящее твоему восприятию, если ты не извращенец, конечно, – её лицо в следующую секунду выразило сомнение. – Ты же не извращенец? — Ты живёшь со мной около двадцати лет. — Ну-у, знаешь ли, никогда не предугадаешь, сколько скелетов в шкафу и прочих секретиков хранит твой близкий человек. Ох, это точно. — Если что, я пошутила. — Ага-ага, – усмехнулся Генри, согнув брови домиком. За шутливую манеру расплата в виде лёгкого подзатыльника последовала сию минуту. — Иди-ка спать, дорогой. А то время позднее. — Десять часов. Разве это поздно? — Конечно. В твоём случае, – настаивала женщина. – Тебе режим советовали соблюдать. И спать без задних ног по восемь-девять часов е-же-дне-вно! – продиктовав завершающую фразу, которую ей говорил неделю назад специалист в клинике, она взяла у мужа с колен книжку и шумно бросила ту на столик. — Боже упаси, Джен, и Чарли-то всё ещё не спит. Хоть она и выматывается больше всех и засыпает быстро, она до сих пор бодра. Если я сейчас лягу, я унижусь, – Генри нарочито трагически положил ладонь себе на лоб и развалился в кресле. — Ты мне тут не воображай. Иди на боковую, и чтоб я пришла, а ты наслаждённо сопел в кроватке. Иначе вынудишь меня петь колыбельку. — Это в сто крат хуже. — Потому не ёрничай. – постучав по плечу Эмили, Джен взлохматила ему волосы и жестом призвала встать. – Баю-бай, милый, пойди отоспись. Встал ни свет ни заря. Генри рассмеялся настойчивости супруги, покорно поднимаясь. Пока женщина бубнила что-то насчёт того, что неделю назад был он – "настоящий муженёк-засранец" – не таким весёлым и саркастичным, Генри раздумывал: оттого ли Дженнифер полна твёрдости, что он измывается над собой литературой, которую нихера не понимает? Скорее всего, это способ спасти его хрупкую нервную систему от разрушения. Так-то за это Джен можно приравнивать к истинному благодетелю. У Эмили появился повод забыться и уснуть, не предъявляя себе укора, ибо ослушаться наигранно-раздражённых заботливых повелений он не позволит – это было бы сверхневежество. А где же ему доведётся отхватить настолько доброжелательных и смешных подзатыльников? Джен и с юмором, и с любовью относилась к нему. Не как мама, которая контролировала строго-настрого режим сна (который, честно говоря, Генри и в начальной школе не особо-то соблюдал). Приятно и вполне замечательно, что любое их воздействие друг на друга всегда проходило в разбавленной обстановке, и забаве, и умеренной нравственности находилось место. Расслабленная улыбка, правда, снизошла до слабо приподнятых уголков рта, без намёка на счастье, когда Генри подумал о том, что в семье Афтонов такого никогда не было и не будет. Он боялся представить, какие взаимоотношения складывались у супругов. Вероятнее всего, ничуть не лучше, чем с детьми. Не было ни забав, ни нравственности, ни заботы и понимания, а был контроль. Над порядком, поведением членов семьи, личными границами, над каждым из Афтонов в целом. Поразительно и то, что не Уильям это всё контролировал. Контролировали его в том числе, и это вызывало такое негодование и чувство гнева, что тяжкой задачей стало его подавить. Контроль. Бесконечный контроль. Дэйв выстроил свою собственную жизнь и свои собственные установки, которые Афтона мало чем тешили. Каково вообще осознание: твоя якобы семья страдает, а ты сделать для них ничего не в состоянии?.. Ты боишься. Ты презираешь. Ты отвергаешь правду. Но ты ничего не можешь.

***

Утро было шикарным. Постель – чертовски мягкой. Тишина и покой обступили Генри, и он завернулся в одеяло, зарывая голову в воздушную по ощущениям подушку. Он по-человечески поспал, мать вашу. Это необходимо отметить в календаре: "День, когда придурок-Генри реально выспался". Несмотря на то, что Эмили до сих пор находился погружённым в сладкий пленительный сон, уверенность в том, что пробуждение не составит труда, и денёк выдастся неплохим, была с ним в прекрасный период цепкого забытья. Так хорошо и легко на душе. Ничто не нагрянет на него, как поднявшийся в одинокой степи буран. Всё будет хорошо. Хо-ро-шо...     ...уверенность не покидала всю лениво тянувшуюся вечность сновидений. А потом взяла и сгинула. И он непонимающе распахнул глаза, резко проснувшись. Оказывается, Джен сначала трясла его за локоть, затем осторожно похлопала по щеке. Взглянув на неё, Генри поспешил облокотиться на изголовье кровати, спросонья разлипая веки. Жена не будила попусту. Если Дженнифер просыпалась раньше Генри, она уходила либо в гостиную, либо на кухню заниматься своими делами, а ему позволялось беспечно спать часов до одиннадцати дня. Он сонно пробормотал: – Что такое?.. Доброе... — Тебя Майки к телефону просит, – сообщила супруга, чмокая Эмили в лоб. – Хотел, чтоб ты ему перезвонил. Надо было что-то. — Угу, – приободряясь, Генри скинул одеяло в ноги. Всё волшебство воздушной постели исчерпало магические чары. Минута, потребовавшаяся на путь в сторону телефона, показалась слишком непонятной, а стены дома неизвестно почему отдавали холодом. Поёживаясь, Генри спустился на первый этаж, добрался до прихожей, обращая незначительное внимание на телевизионную передачу и болтовню детей, и, набрав нужный номер, прижал телефонную трубку к уху. Посторонние звуки на другом конце провода раздались уже через считанные мгновения. Эмили прочистил горло, окончательно вытаскивая себя из дрёмы. — Дядя Генри. Это ты? – донеслось в его адрес. Голос Майкла был взбудораженным. — Это я, Майк. Как у вас там дела? Всё хорошо? – в первую очередь спросил парня Генри, опираясь о шкафчик с выдвижными ящичками. Ответ Майка сперва был похож на выдумку мозга, постепенно приступающего к продуктивной работе. Словно почудившийся, не требующий волнения. Но нет. Ответ в самом деле был произнесён Майком Афтоном. Дурной ответ, вынудивший съёжиться от пробежавшего под кожей мороза: — Не сказал бы. Паренёк надтреснуто хихикнул и, излишне колеблясь, подавился. Эмили подобрался и посерьёзнел. — В чём дело? Что стряслось? – дёрнулся глаз, и Генри, удерживая себя между преждевременной паникой и неосознанностью, попытался сглотнуть и собраться с мыслями. – Майк, скажи. Как твой отец?.. Ему хуже? — Да, ему хуже. Ему плохо, дядя Генри.            Кажется, он чутка психанул...                ...ты приедешь?