Влюблённые бабочки

      Синдбад волнуется.       Непривычное ему нервирующее ощущение воспламеняет безосновательным беспокойством и заставляет суетливо поправлять торжественный наряд, скроенный по его меркам, приглаживать волосы и натягивать улыбку, крошившуюся под натиском накатившего волнения.       Богатый президентский зал уступает в роскоши разве что усыпальнице джинна. В высокие стрельчатые окна вставлены разноцветные стекла, сквозь которые пробивается свет заходящего солнца. Двойной свод украшен красочными изразцами. Вдоль стен, между колоннами и в простенках, прохаживаются гости: пестрая шумная толпа из наибов, махараджей и королей. Поприветствовать Барбароссу съехался едва ли не весь свет.       И Синдбад — его компания — почетный гость государственного уровня. Нет, мирового. Слава «Синдории» простирается вплоть до ледников Имучакк и пустыни Хелиохапт, как и имя самого Синдбада облетело весь мир.       Покоритель лабиринтов, герой, освободитель. Его избранность воспета многими и не приукрашена. Достойный обретенной славы, Синдбад осознает с новой ясностью: он не менее важен, чем наибы и короли, чем владыки и повелители империй. Волнение притупляется, и он вновь привычно уверен в себе, в собственной необходимости этим людям, которые ради его благосклонности готовы пренебречь принципами и интересами.       — Много гостей, — примечает Джафар.       Выученная в школе ассасинов привычка следить за окружающей обстановкой срослась с ним настолько, что даже на торжественном пиру Джафар осматривает каждого гостя с пристальным вниманием убийцы.       — Это Игнатий, — бормочет Джафар, и в тоне его обычно безучастного голоса прослеживается восхищение. — Верховный Главнокомандующий Рема.       Синдбад вертит головой, стараясь высмотреть Игнатия Алексия — человека еще более легендарного, чем он сам.       — Где?       — Тише, — шикает Джафар и кивает в сторону высокого старика, одетого в тогу с пурпурной каймой; накинутая сверху лацерна крепится фибулой с лавровым венком — бессменным символом Рема.       Флегматичный, молчаливый и будто бы рассеянно-потерянный — Игнатий производит неопределенное впечатление старца, мечтавшего о покое. Подернутый пеленой взгляд безынтересно скользит по окружающим, словно обозревая пустоту, веки дрогнут и закрываются, как у обремененного сном старика.       Желающих перемолвиться с ним словом, отдать честь, отвращает его унылый вид, и обманутые стариковой хитростью гости не замечают, как порой Игнатий обращает к ним цепкий взгляд, подмечая случайные жесты, как проходит мимо, прислушиваясь к разговорам.       Вид его — усталый и рассеянный — заставляет всех забыть о том, что перед ними Верховный главнокомандующий; генерал, подавивший не один бунт; человек, убивающий ради Империи, во славу своей жрицы.       — Хочу с ним поговорить, — мгновенно решает Синдбад.       Привыкший к бездумным выходкам своего директора, Джафар хватает Синдбада за руку останавливая.       — Дурак, — цедит Джафар с особым типом раздражения, которое проявляет исключительно к Синдбаду. — Не забывай о манерах. Хотя бы ради Госпожи Руруму, которая столько времени потратила, чтобы в твою дырявую голову вложить хоть что-то.       Миг промедления дает другим людям подступить к Игнатию.       Молодая пара — чьи лица Синдбад не может рассмотреть, видны только прямые линии их плеч и ровные спины — приветствуют военачальника Рема уважительными кивками. Игнатий принимает их слова с холодной вежливостью, не меняя безучастного выражения лица.       Заводится разговор, и возможность подступиться к военачальнику оказывается потеряна для Синдбада. Но интерес его перетекает в новое направление.       Ярко-красные, как всплеск рассвета, одежды собеседников Игнатия работы столь тонкой, изящной, что вышитые на тканях животные — Синдбад распознает их как пятипальцевого дракона и феникса — кажутся живыми и дышащими.       Синдбад присматривается с расчетливым интересом торговца, заметившего хорошую вещь. Плотный шелк, отливающий глянцевым блеском, достаточно крепкий, чтобы выдержать тяжелую вышивку — вложение перспективное, сулящее выгоду.       — Наследный Принц и Принцесса Империи Ко, — докладывает Джафар, заметив интерес Синдбада.       — Ты всех гостей знаешь? — удивляется Синдбад.       Джафар бросает на Синдбада мрачный взгляд, говоривший красноречивее всяких слов, что на Синдбада — их непутевого директора — в вопросах дипломатии надежды никто не возлагает.       — Я не учил гостей, — поясняет Джафар с важным, едва ли не чванливым, видом. — Госпожа Руруму, преподавая нам географию, объясняла особенности других стран.       Даже напрягшись, Синдбад с трудом припоминает уроки Руруму про историю Ко. Больше знает из слухов, продававшихся наравне с финиками и охрой на рынках Балбадда.       — Их наряды, — объясняет Джафар. — Исключительно императорская семья имеет право носить символы дракона и феникса, как и только у Принца может находиться часть имперской печати.       Империя востока, значит. Далекая огромная страна, чья история написана кровью умерших в войне Трех Государств солдат. Править подобной страной — сложно; вечное удерживание от конфликта. И ему до любознательного жжения интересно, как действующий император примирил стороны? Как смог обуздать врагов?       — И сразу донесу тебе, что в Империи строго относятся к прикосновениям к членам императорской семьи, — предупреждает Джафар. — Чтобы ни произошло, не смей касаться их. Особенно Принцессы.       Синдбад рассеянно кивает ему, прослеживая, как члены императорской семьи Ко прощаются с Игнатием слабыми наклонами головы. Не поворачиваются лицами, даже профиль их углядеть не удается — только темные макушки волос.       — Хочу и с ними поговорить, — решает Синдбад.       Подобные союзники ему — его компании, его будущей стране — могут пригодиться. И сомнений, что сами правители востока откажут, не возникает. Сасан, Артемура, Имучакк — крупнейшие государства мира сочли честью работать с ним. И Ко не станет исключением из общего правила.       — Синдбад!       Шагая прямо, твердой военной поступью, Барбаросса отдаляется от гостей и приветственно окликает Синдбада, предпочитая его компанию сонме королевских особ, тянувшихся к нему.       И не то, чтобы это не льстило.       Синдбад поднимает руку в приветствии и осекается, скованный мыслью, что к Барбароссе отныне обращаться следует по высоко звучному титулу.       — Можешь звать меня как раньше, — говорит Барбаросса, разгадав его сомнения. — Зачем нам эти формальности. Мы ведь друзья.       Синдбад подтверждает его слова кивком.       Желая видеть в Барбароссе только хорошие и нужные ему черты, Синдбад закрывает глаза на многие несоответствия и прорехи в его дружелюбной доброте.       Барбаросса доказал, что сможет вывести Партевию к цветущему и светлому будущему. А способы его, какими бы жестокими они ни были, Синдбад судить не вправе. За свою мечту — собственную страну — Синдбад и сам готов побороться и запятнать руки.       — Я хотел поговорить с тобой о наших договоренностях, — улыбается ему Барбаросса. — О твоей стране.       Все остается позабыто: и торжество, и Ко с Игнатием; все перестает иметь значимость для Синдбада.       С жадной внимательностью слушает Барбароссу про остров, находящийся на севере материковой Партевии; каждое слово ловит, будто нищий подаяние, и отпечатывает в сознании горячим клеймом.       Прекрасное место. Удобные порты. Отсутствие рифов.       Рассказом об острове дело не ограничивается. Бросив торжество на помощников, Барбаросса предлагает Синдбаду взглянуть на остров. На его будущую Синдорию.       И от подобного Синдбад не отказывается.       В сияющих голубых заводях мечты сына рыбака обретают форму прекраснейшего из островов. Заброшенные и полуразрушенные здания хранят былое величие Партевианской архитектуры периода ее расцвета. Рассматривая их, Синдбад не может отринуть мысли о том, как он с друзьями заложат фундамент, как заново завихрится жизнь в забытых домах. Как порты станут покидать корабли, и на мачтах будут реять знамена — флаг Синдории.       Мысли не оставляют и в ночи. Взбудораженному почти свершившейся мечтой Синдбаду не спится. Рисует дома и усадьбы в воображении, улицы и людей — граждан своей страны и гостей королевства. Представляются и торжества — яркие фестивали, красочные праздники с ночными гуляньями.       Нетерпение переполняет, зудит под кожей. Стоит Солнцу выглянуть, Синдбад вырывается из дома, предоставленного Барбароссой на время его пребывании в Партевии, и мчится к пристаням.       Яростно-голубое небо сливается с морем на горизонте. Морской воздух оставляет соль на губах, ее вкус ощущается и на кончике языка. Рыбаки перекрикиваются между собой, заглушая отборной грубой речью визгливые крики чаек.       Синдбад вглядывается в даль, рассматривая размытые очертания острова: неровную линию земли, усеянную лесистыми зарослями.       Вот бы показать ребятам. Но они далеко — остались в Балбадде вести дела компании. Удивленные лица друзей, какие Синдбад воображает, зарождают веселый смех, сдавливающий грудь. Хинахохо разразится изумленными возгласами, Руруму поздравит со всей сердечностью, а Виттель может и обомлеть от удивления.       Синдбад не удерживается — смеется под косые взгляды моряков.       Надо возвращаться в Балбадд и привезти ребят в Партевию.       Развернувшись, Синдбад направляется в сторону города, посмеиваясь про себя, вырисовывая выражение лица Мистраса от новости: «они купили остров!».       Стоимость озвучивать не станет. Барбаросса запросил больше годового дохода компании, и это не считая процентов за рассрочку, какую Синдбад истребовал. Заплатить всю сумму разом не вышло бы. У «Синдории» попросту нет подобных денег.       Незачем горчить приятные известия суровой действительностью. Синдбад придумает что-нибудь; всегда так делает.       От пристани Синдбад выходит по прямой, беспрерывно тянувшейся улице, к торговым рядам, которые в Партевии находятся бессистемно, разбросанные, подобно редкой гальке на песчаном пляже, по всему городу.       Неожиданно краем глаза замечает нечто прекрасное, не оставившее его равнодушным. Как миловидная девушка покупает книгу его авторства!       Замирает, приглядывается и быстро меняет направление.       Длинная синяя абайя, расшитая маленькими золотыми ирисами, подпоясывается кушаком; на плечах шейла, спущенная и открывавшая блестящие, темные, как налитый соком виноград, волосы.       Быстро оказавшись около продавца, Синдбад мягко перехватывает руку незнакомки с медными монетами.       — Позвольте мне расплатиться. — И не дав ей рассыпаться в благодарностях, Синдбад пересыпает свободной рукой торговцу пару монет за книгу про самого себя.       — Разве может такая красавица платить сама? — Синдбад мягко улыбается ей, заглядывая в глаза, зная, каким обескураживающим выглядит с такой простой улыбкой на губах; как обходительны его манеры; как он сам неотразим.       Большим пальцем поглаживает ее замерзшую с монетами ладонь, приятно удивляясь мягкости кожи рук, не знавших труда.       Красавица оторопеет. Неожиданно и как-то резко — в один миг — нежное лицо искривляется в уродливой гримасе отвращения и обдает его огнем злого презрения, вспыхнувшего на дне прекрасных глаз.       — Как вы смеете, — цедит она, — прикасаться ко мне!       Выдергивает свою руку и с показательным омерзением встряхивает ладонью в воздухе, будто пытаясь сбросить чужое прикосновение.       Синдбад улыбается мягче, обходительнее, стараясь успокоить. Смущение так свойственно юным девушкам.       — Извините меня, миледи, — раскаянно произносит Синдбад, не отрывая взгляда от ее исказившегося в ярости лица. — Но вы так прекрасны, что я не смог удержаться.       Комплимент не притупляет ее злость, которая кипит в ней, грозится вырваться и окрашивает щеки злым румянцем.       — Что происходит? — Раздается чужой грубоватый голос.       Позади красивой незнакомки вырастают, будто из-под земли, юноши разных лет. Облачены оба в камис изо льна и свободные шаровары, к кушакам крепятся мечи, а их собранный, уверенный в себе вид отметает всякие сомнения, что мечи лишь красивое дополнение к наряду. Эти двое — кем бы они ни были — знают не только, каким концом меча бить, но и как правильно убивать.       Запоздалая мысль — они не из Партевианской знати — посещает Синдбада, когда дело сделано и назад уже ничего не воротишь. Джафар его убьет, если Синдбад попадет в политический конфликт. Опять.       — Все хорошо, — отрывисто обращается девушка к своим сопровождающим. — Заберите деньги, подачки ваши не нужны.       Небрежно она кидает в растерявшегося Синдбада горсть монет. Рефлекс срабатывает против воли: Синдбад поднимает ладони и ловит пару монет, пока оставшиеся беззвучно падают в пыльную землю.       — Я лишь хотел, как лучше, — произносит Синдбад в какой-то жалкой попытке ненужного оправдания.       Отчужденность, наложившиеся маской на лицо красавицы, трескается при звуке его голоса, и она морщится слишком показательно, чтобы оставить гордость Синдбада нетронутой.       — Синдбад — герой Партевии, и я счел нужным помочь вам узнать его получше. — Голосом Синдбада завладевает пошатанное себялюбие.       — Ты знаком с ним?       Вопрос задает один из сопровождающих юношей.       Тонкий лен его одежды подчеркивает подтянутую фигуру опытного воина, как ничего не скрывает его закоренелую воинственность, прослеживающую по подозрительному взгляду, по резким жестам, по тону голоса, словно юноша привык повелевать, а не подчиняться.       Еще и выше Синдбада. Приходится голову задрать, чтобы в лицо ему заглянуть, и тут же натужно улыбнувшись перевести взгляд на второго юношу.       Выглядит он более приветливым и располагающим за счет приподнятых, будто бы в притаившейся улыбке, уголков губ и любопытному взгляду. Однако, и он доверия не внушает.       В них двоих — этих странных мечниках — проглядывается родственная схожесть. Цвет волос и глаз, черты лица — все схоже, как и безжалостный неукротимый дух разделен на двоих.       Братья, несомненно.       — Да, знаком, — отвечает Синдбад.       Девушка по-новому оглядывает его: со вспыхнувшим расчетливым интересом, словно рассматривает вещицу и подумывает, как ею воспользоваться. Быстрый взгляд бросает на верзилу — как Синдбад про себя окрестил первого и, судя по всему, старшего — и будто бы получив от него мысленное разрешение, заговаривает с хорошо поставленной вежливостью, но с каплей дозированного злого неудовольствия:       — Мы наслышаны о господине Синдбаде. Его слава простирается далеко, даже до наших земель.       — О, — удивляется Синдбад и не упускает возможности уточнить: — Откуда вы?       Губы девушки дрогнут в намеке на улыбку.       — Мы из Империи Ко, — говорит она и есть в ней какая-то гордость от упоминания страны, патриотическая преданность. — Мы представители торговой палаты. Мое имя Ченси. А это Юн Га, — называет Ченси своего спутника-верзилу, но кинув быстрый взгляд на младшего, она будто бы задумывается, мешкает на миг, которым пользуется Юн Га и бурчит:       — Он Шуци.       Какое-то замешательство в манерах Щуци — легкое искривление губ, нахмуренные брови — заставляет Синдбад внимательнее присмотреться к нему. Заметив взгляд Синдбада, Щуци принимает скучающий вид человека, совершенно незаинтересованного в протекающей беседе.       Ченси выжидающе смотрит на Синдбада, и тому приходится назваться:       — Мое имя Джафар.       Ложь слетает с губ быстро и невозвратно. У него нет причин врать, скрывать свою личность, однако сказанного не воротишь.       — Джафар, — повторяет Юн Га. Голос у него низкий, басистый, отдающий холодом и проблемами. — Это не партевианское имя.       Юн Га напоминает рыцаря Сасана манерой держаться, привычкой ронять скупые фразы, которые режут не хуже остриев пик, пронизывающим насквозь взглядом и этим устрашающим давлением, которое сжимает Синдбада железными оковами нерационального испуга.       Но Синдбад не боится. Ничего и никогда. Он смеется над страхом, глядит ему в лицо и потешается. И желание сжать сосуд, какое рождается рядом с этим человеком, лишь привычка, не более.       — Какое есть, — жмет плечами Синдбад и улыбается им, стараясь скрасить общую неприветливость ситуации.       Не получается. Юн Га замолкает, приняв его кривое объяснение, но исходит от него некая мрачная недружелюбность, тихая опасность притаившегося льва.       Но известно, что в высокой траве обычно сидят львицы, и взгляд скользит к Ченси.       — Раз вы знакомы с господином Синдбадом, то сможете устроить нам встречу, — заключает Ченси. — Мы знаем, что сейчас он находится в Партевии.       Не просит, не спрашивает — утверждает с непоколебимой верой, что он сделает это лишь потому, что она этого хочет.       Высокородные дворяне не обделены надменностью при полном отсутствии талантов, но в этих людях перед ним есть что-то еще. Некая главенствующая сила; некое ожидание подчинения.       Интересно.       — Я сотрудник его компании. У директора много забот, однако я могу выслушать вас и передать ему, — предлагает Синдбад.       — Какие гарантии, что ты не мошенник? — настороженно спрашивает Юн Га.       — Такие же, как и у меня, — отвечает Синдбад весело. — Откуда мне знать, что вы представители Ко? Может, у вас есть сертификат от гильдии?       И Синдбад понимает раньше, чем Ченси или ее сопровождающие успевают ответить — у них ничего нет, ни одного подтверждающего документа или печати.       И все же крайне любопытно все складывается.       — Теперь вы согласны пройти со мной для обсуждений? — улыбается им Синдбад.       Выбора у них особо и нет.       Единственное место, куда Синдбад может их увести, не будучи раскрытым в своем случайном обмане — термополий.       В раннее время в термополии людей немного, как и не задерживаются посетители, спешащие по делам. Решив угощением расположить представителей Ко, Синдбад заказывает лепешки в виноградных листьях, финики и орехи в меду.       И даже из уважения никто не притрагивается к еде. Нетронутые яства остаются стоять на софре, разделяющем Синдбада и троих его новых знакомых.       — Итак. — Синдбад хлопает в ладоши, сохраняя хорошее расположение духа. И не таких упрямцев уламывал. — О чем же вы хотели просить господина Синдбада?       — Мы хотим сотрудничать с компанией «Синдория», — прямо говорит Ченси.       — С компанией «Синдория» все хотят сотрудничать, — замечает Синдбад с легким снисхождением.       — Верно, — соглашается Ченси, не обратив внимания на его ехидство. — Однако не все могут предложить то же, что и мы.       Речь ее — гладкая, подобно шелку, — льется неторопливо.       Империя Ко, объединившая под собой три государства Востока, владелица ресурсной сокровищницы. Руда, драгоценные камни, древесина, редкие травы, залежи соли — в Империи сыщется все, чего не пожелай. А их ткани — тонкий, будто сплетенный из тумана, шелк, теплая шерсть и крепкий хлопок —, как уверена Ченси, достойны внимания господина Синдбада.       Но Империя горда не только своими товарами.       Караванные дороги, морские пути — компания «Синдория» приобретет огромный рынок сбыта своих товаров при заключении торгового соглашения.       Ответные обязательства небольшие: соблюдений тех условий, какие выдвинут они — Империя. Ведение дел исключительно в валюте Ко — загадочных хуанях, особые условия поставки товара на рынки Рема и Балбадда, специальные налоговые ставки.       Синдбад заслушивается заготовленной речью, мерным тембром голоса, и представленная картина его завораживает. Огромный рынок сбыта товара, исключительные права на шелк из Ко — настоящая утопия торговца.       — И какие пошлины вы хотите установить? — интересуется Синдбад.       — Тридцать процентов от стоимости товара, — отвечает Ченси.       — Пять, — выдвигает Синдбад.       Одинаковый возмущенный вдох проходит по представителям Ко.       — Ты больной? — спрашивает Шуци, скалясь в недоброй усмешке.       Юн Га бросает на него предостерегающий взгляд.       — Это слишком мало, — сдержанно отвечает Ченси. — Почти что бесплатно. Какая тогда выгода от сотрудничества с вами?       — Имя господина Синдбада, разумеется. И ваши товары окажутся на мировом рынке.       Предложение Ко заманчиво, выгодно в какой-то степени. Однако есть горькое «но».       Обладая большими ресурсами и при грамотном управлении, Империя может нарастить влияние на рынке, контролируя объемы поставок. Товар они поставят высококачественный — сомневаться не приходится. Их шелк — драгоценность почище золота.       Торговая коалиция Ко начнет постепенно душить крупные компании, прикрывая пути, наращивая ставки. Подсаживаться на этот яд слишком опасно. Синдбад может оказаться в зависимости от прихотей императорской семьи. А быть подконтрольным он не особо любит. Ему по нраву контролировать все самому.       — Я могу согласиться с пониженными таможенными пошлинами, — говорит Юн Га. — Но предложенная ставка слишком мала. Мы начнем работать в убыток.       — Это лучший вариант, какой мы можем предложить вам, — разводит руками Синдбад. — И директор Синдбад согласится со мной. Империя — рынок нестабильный, мы должны иметь гарантии, что у вас не вспыхнет новая война. Вы также вряд ли сможете нарастить производство в ближайшие несколько лет, чтобы обеспечить все потребности рынка. По моей оценке, вы — не очень стабильный партнер. И мы берем на себя определенные риски.       Напряжение сгущается тучей, отступает и свет дня, поглощенный злым недовольством представителей Ко.       — Нестабильный партнёр, — повторяет Ченси. В темном взгляде мелькает коварный блеск, ослепляющий за миг до того, как будет нанесен последний удар. — По слухам, ваш директор собирается основать страну, даже приобрел остров, и ему не следует пренебрегать партнерами, когда они сами приходят к нему. Разумеется, если он не хочет холодной войны.       Удивление прорывается наружу вместе с протяжным вздохом. Как им стало известно о стране? Барбаросса не мог рассказать, либо же Синдбад слишком хорошего о нем мнения.       — А вы привыкли доверять слухам? — спрашивает Синдбад, стараясь звучать весело, но выходит натужно, слишком наигранно даже для него.       — Я привыкла не пренебрегать любой информацией, — отчеканивает Ченси. — Исчезновение господина президента с банкета, который сам же организовал, в компании вашего директора — неслыханная наглость. Поверьте, озвученные мною слухи — самые мягкие из тех, что мне довелось узнать.       Шуци громко хмыкает, развеселенный какими-то собственными мыслями. Видимо, о тех самых страшных слухах. Знать их Синдбаду не хочется.       — Ваш директор плохо скрывал свое желание. В нашей стране говорят: «Слово, и шепотом сказанное, может быть услышано за тысячу ли», — продолжает Ченси, не отводя от него взгляда, словно упиваясь его растерянностью, подобно какой-нибудь кровожадной дэвы.       Тревожащая непохожесть Ченси и Юн Га на всех встреченных им ранее людей нарушает выстроенные Синдбадом догадки об их истинных личинах.       — Мы пробудем в Партевии недолго. — Ченси встает с места, показывая: разговор закончен. — И будем ждать либо ответа от господина Синдбада, либо его самого.       Уходят без прощальных слов, без всяких пожеланий. Грубовато даже.       Синдбад не прослеживает за их фигурами, утыкается взглядом в тарелку с финиками, разбирая прошедшую беседу на части.       Сотню переговоров он провел, знает хитрости и уловки и сейчас понимает: что-то не так. Не в словах и обещаниях чувствует несоответствие, а в них самих — в этих представителях торговой компании. Но даже наличие обмана не отменяет выгодность их условий. Возможная прибыль просчитывается быстро и легко — полученной выручки хватит на покрытие части долга перед Барбароссой.       Без неимения других дел Синдбад возвращается в дом, отведенный ему и Джафару на время пребывания в Партевии. Небольшая усадьба из светлого песчаника с узкими стрельчатыми окнами, выступающими балконами и бадгиром в тихом районе города, среди таких же домов, принадлежащих высшим чинам Партевии.       В его родной деревне подобные домишка назывались дворцами и жили там только градоправители. Юный Синдбад и не мыслил даже просто оказаться за богатыми стенами. Но вот он открывает большие двери, ступает в выложенный мрамором коридор и натыкается на хмурый взгляд.       — Ты где был? — интересуется Джафар с оттенком тайного опасения, что Синдбад натворил глупостей, которые ему предстоит решать.       Вместо ответа Синдбад замирает у двери и спрашивает:       — Джафар, ты знаешь, что значит «шуци»?       — Дурак, — тут же откликается он.       — Зачем же оскорблять, — обижается Синдбад.       — Нет, — тяжело вздыхает Джафар, — на диалекте империи Ко это значит «дурак».       Дураком себя почувствовал и Синдбад. Ченси и Юн Га. Вот оно как. Ох уж эти волнующие совпадения и такие неожиданные случайности.       Настороженный возникшей паузой, заметно напрягшийся Джафар спрашивает:       — Синдбад, ты ведь ничего не натворил?       Молчание служит красноречивым ответом, из которого Джафар делает собственные выводы.       — Если мне потребуется отдать тебя людям империи, чтобы спасти компанию, я так и сделаю, — предупреждает Джафар.       Иллюзий, что Джафар грозится впустую, у Синдбада нет. Знает своего помощника — тот и задаром его отдаст, но проблема в том, что никто не берет.       — Мне надо прогуляться! — Синдбад резко разворачивается обратно к дверям.       — Куда? — спрашивает Джафар хмуро.       — А где расположили гостей Барбароссы?       — В императорском дворце, разумеется. — Джафар осекается, поняв свою оговорку.       И, прежде чем Джафар успевает остановить его, Синдбад выбегает из дома.       Императорский дворец хранит величие Партевии, крепко заключив мастерство архитектуры в камень: от широкого айвана уходят аркады, ведущие в недра дворца и могшие вывести как в огромные залы, так и тихие сады с хаузами, где под кружевной тенью чинар можно найти спасение от жары.       Синдбад знаком стражам — помнят со дня аудиенции у императора Сэйрана и пропускают, лишь задав пару вопросов. Слукавив, что у него встреча с Их Высочествами Принцем и Принцессой Ко, Синдбаду удается узнать, что все гости в северном крыле.       Нужно немного: взглянуть на представителей Ко единожды и убедиться в возникшей догадке. Синдбад не привык ошибаться и сейчас уверен нерационально и даже глупо в том, что его новые знакомые — члены императорской семьи.       Воспроизводит образы с торжества — молодая пара в дорогих нарядах. Есть ли сходство с Ченси и Юн Га? По росту и сложению фигур похожи, как и легко представляется высокомерная Ченси в золоте и шелке, а вот на Юн Га образ принца натянуть труднее. Лучше садятся военные доспехи.       Пустые аркады северного крыла, зависшая тишина — ни одной живой души, будто разом все исчезли, растворились в воздухе. Поблуждав по коридорам, Синдбад почти готов сдаться и отступить, если бы подобный навык был ему знаком. Врожденное упрямство не дает уйти из дворца, не завершив начатое.       Блуждает бесцельно, иногда прикладывая ухо к дверям в покои, прислушиваясь к доносившимся звукам. Возникает идея воспользоваться покровом — взлетит, да осмотреться с высоты. Впрочем, подобное глупо. Его быстро заметят.       — О, — вырывается невольно у Синдбада, приметившего движение. Между колоннами бродит ребенок, в которой, присмотревшись, Синдбад признает малых лет девочку в забавной остроконечной шляпе, из-под которой выглядывают волосы цвета морской волны.       Выбора особого нет.       — Привет! — дружелюбно восклицает Синдбад.       Девочка замирает между колоннами. С осторожным опасением поглядывает на него из-под широких полей шляпы, но не сбегает от волнения, остается стоять и прямо смотрит на подошедшего Синдбада без детской нервозности.       — Скажи, малышка, а ты тут никого не видела? — спрашивает Синдбад. Вопрос звучит непонятно даже для него, и он добавляет в объяснение: — Я ищу троих людей. Двух юношей и девушку. Такие бледные, серьезные и темноволосые.       Девочка долго смотрит на него, и когда надежда на ответ пропадает, выдает непринужденно:       — Директор говорит с похожими людьми.       Может ли удача настолько широко ему улыбаться?       — А где твой директор? — уточняет Синдбад.       Девочка неопределенно прочерчивает рукой в сторону убегающей галереи, и поблагодарив ее, Синдбад бросается в указанном направлении. Несется быстро и едва не сталкивается с вышедшим из-за угла мрачным стариком в балахоне. Бросив короткие извинения, Синдбад пробегает дальше.       Наконец, видит их — молодых людей, темноволосых, с ровными спинами, обернутых в красную парчу, с вышитыми императорскими зверьми — фениксом и драконом.       Крадется аккуратно, изнывая от любопытства. Прячется за широкими колоннами, иногда выглядывая, проверяя: не ушли ли далеко? Двигаются медленно, не спеша и не оборачиваются к разочарованию Синдбада.       Повернитесь же, замрите.       И, словно услышав его, девушка останавливается. С мгновенье не двигается и рывком поворачивается боком, чтобы взглянуть на своего сопровождающего. Знакомые миловидные черты с темными глазами, белая, точно мрамор, кожа — это она, Ченси в одеянии императорской принцессы.       Больше ему видеть не нужно. Синдбад дожидается, когда Их Высочества скроются среди колонн и покидает дворец.       С полученной информацией распорядиться решает аккуратно и действует вопреки самому себе с медлительной осторожностью. Выждав день, посылает во дворец послание на имя представителей Ко с просьбой о повторной встрече. Несомненно, письмо найдет верных получателей.       Встречу организовывает в доме, выделенном Барбароссой. Джафару приходится сознаваться во всем, кроме одного — он все же дотронулся до члена императорской семьи. И не просто прикоснулся случайно, а нагло схватил за руку. Не будь Принцу и Принцессе так нужна «Синдория», его голова давно слетела бы с плеч.       Назначенный час наступает быстро.       Ставший невольным соучастником Джафар встречает гостей и проводит в малую гостиную - небольшой светлый зал, в котором гостей дожидается сам Синдбад.       — Здравствуйте! — Синдбад подрывается с места и оглядывает своих гостей.       Не изменяют себе — одеты в привычные партевианские наряды, на поясах принцев мечи, а во взгляде холод и сталь.       Они замирают посреди зала, оглядываются, слишком явно просчитывают выходы и входы, как и способы сбежать при возникновении опасности. Подобная предосторожность вводит Синдбада в веселое расположение духа. До чего же мнительные.       — Рад вас снова видеть, — говорит Синдбад.       — Где Синдбад? — грубовато спрашивает Юн Га — точнее Первый принц, пренебрегая приличиями и вежливыми приветствиями.       Момент триумфа настал. Распахнув руки, будто в намерении обнять их, Синдбад объявляет торжественно:       — Я перед вами!       Не следует удивленного вздоха — на лицах троих проступает одинаковая мрачная суровость, от которой улыбка застывает на губах, а кровь студит дурное предчувствие опасности.       — Так и знал, что дело нечистое, — рыком вырывается из Первого принца.       Заметно напрягается, будто изготовившись для атаки, острым неотрывным взглядом пригвождает к месту — следит, как за загнанным зайцем. Нет, скорее как за могшим взбеситься псом.       Его взгляд скользит по кольцам и ожерельям, и Синдбад понимает — ищет сосуд. Рука дрогнет в сторону ожерелья — сосуду Валефора — непроизвольно, просто чтобы убедиться, что сосуд на месте, чтобы ощутить силу.       И от его движения малый зал взрывается событиями.       Принц подрывается с места, и в одно быстрое и плавное движение оказывается рядом, приставляя холодное лезвие своего меча к открытой шее застывшего Синдбада.       — Не шевелись, — предостерегает принц с леденящим душу спокойствием. — Не вздумай даже думать о сосудах.       Джафар выпускает тонкие нити своего оружия, и те обвиваются вокруг рук Принцессы, но, прежде чем Джафар успевает натянуть их — Второй принц приставляет к его шее короткий клинок и с ласковой насмешкой произносит:       — Не глупи, ребенок, иначе прирежу.       Переговоры определённо проходят удачно.