Явление

Отделение реанимации погрузилось в ночную тишину. Мужчина медленно ступал по холодному кафелю, держась ближе к стене. Страха встретить кого-либо из персонала не было. Это его должны бояться. Наступившая ночь унесет с собой чью-то жизнь и в этом он не сомневался, но точно не его. План был прост и универсален — вытравить девчонку в уединенное и безлюдное место. Она не была глупа, и доверчивости в ней он не рассмотрел — броня укрывала слабости и все же одна ниточка, выведенная во внешний мир и соединяющая ее с людьми, позволяла управлять ей как марионеткой. Послышались чьи-то шаги, и в коридор завернул молодой человек в белом халате. На ходу читая бумаги, он и не сразу заметил странного пациента. Лишь когда прошел мимо и уловил движение боковым зрением, парень остановился и, развернувшись, вопросительным взглядом смерил высокого и босого больного. Лицо его вмиг переменилось, ведь не узнать того самого Вампира, о котором перешептывалась вся больница последние два дня, было трудно. Пациент его, казалось, не заметил, он продолжил свой путь неторопливой походкой. Свет ламп отражался на лысом черепе. Мускулистые руки мерно покачивались, и было что-то зажатое в правой ладони, но рассмотреть не получалось. Зато не рассмотреть расползающееся по белой пижаме кровавое пятно было невозможно. Никита напряженно сглотнул, прикидывая в уме лучший вариант развития событий. Обратиться на сестринский пункт? Он всего в ста метрах от них, до него можно даже докричаться. Кто там сегодня дежурит? Вроде бы Антонина Степановна — ушлая сестра со стажем и недовольным лицом, которое может остановить кого угодно даже без слов. Да, хорошая идея. Вот только прослыть потом трусом и маменькиным сынком просто как два пальца об асфальт. Да и что сделают полусонные женщины, которые от безделья половину смены перекидываются картишками да собирают сплетни? Нервно облизнув губы, Никита поправил горлышко тонкого свитера, который неожиданно начал колоться и, набрав в грудь больше воздуха, проговорил четко и грозно: — Вам следует вернуться в палату, — слова, вобравшие в себя резкость акустики коридора, прозвучали серьезно. Никита был собой доволен, пока молчаливый великан не остановился. Его голова медленно повернулась в его сторону, затем развернулся и он сам. От тяжести его взгляда могли прогибаться бетонные плиты. Мужчина молчал. — Если у вас проблемы с дренажем, я приглашу медсестру. Нельзя ходить вам, — добавил он и с отвращением заметил, как пищит собственный голос. Молодой врач как загипнотизированный смотрел за тем, как шаг за шагом безымянная беда приближается к нему все тем же размеренным, прогулочным шагом. Треск ламп чертил по тишине, и создавалось ощущение, что между двумя мужчинами бегают электрические разряды. Темно-красное пятно на белой ткани походило на распустившуюся маргаритку или гвоздику, и Никита с трудом отогнал от себя мысль о похоронных цветах. Он перевел взгляд с крови и увидел зажатый в налившейся синими венами руке осколок. Его разбитые грани сверкали как снег под лучами солнца. Осознание собственной глупости и уровня опасности прокатилось по спине лавиной. Никита интуитивно отступил назад, выставив перед собой руки. — Дружище, давай-ка не будем горячиться. Я не причиню тебе зла. Черные глаза прищурились от натянутой улыбки. — А я причиню. Кристина шмыгнула носом и замерла. Девушка все еще держалась за пиджак мужчины, сминая его в кулаках, когда смысл произнесенных слов стал доходить до ее уставшего, располосованного разума. Просто скажи мне «да». Фраза эхом отдавалась в голове. Она вонзилась в нее как пуля, разбрасывая на пути сомнения и тревоги. Так просто, так быстро. Дать согласие и получить желаемое здесь и сейчас, не об этом ли она мечтала весь день и не это ли ей так нужно? Прекратить свои мучения неведения и вины, вдохнуть свободно, доверившись тому, кто сам предложил помощь. Сколько она сама будет искать, и кто ей сказал, что человек из сорок шестой палаты знает, что стало с ее сестрой? — И вы мне поможете? — прошептала она в его намокшую от слез рубашку. — Помогу, — без замедления ответил властный голос. В нем не было и тени сомнения и ни одной запинки, за которую можно было бы зацепиться. Кристина чувствовала, что он хочет этого. Что он готов прийти на помощь. Девушка пыталась справиться с сердечным ритмом, который галопом несся по венам и с дрожью, что поселилась в теле. Она волновалась и была истощена от череды тяжелых и бессонных дней и ночей. Это она могла объяснить. Но что делать с тяжелым гнетущим чувством, которое гирей легло в груди с момента встречи с той старухой, которая вцепилась в нее как орел в добычу? Почему, будучи в объятиях самого Воланда, и предвкушая радость от воссоединения с сестрой, она продолжает мысленно возвращаться в отрезок времени, который должен быть смятен в мусорную корзину нелепых ситуаций? Он здесь. Он уже здесь, — крутилось в ее голове. Да, он здесь. Он явился, потому что ей нужна помощь. Сам Князь Тьмы почувствовал боль и пришел, чтобы облегчить ее. А это что-то да значит. Ведь так? Между ними есть связь: тонкая, невидимая, невесомая. Но она есть. Иначе, как объяснить то, что Дьявол всегда рядом с обычным человеком? Обычная москвичка, живущая в сумасшедшем ритме городской жизни, стала чем-то значимым для старейшего существа. Гордыня, подобно сонной гусыне, вяло подняла голову и распушила перья. Как же необычно чувствовать себя особенной для кого-то. Рядом с ним она становилась спокойнее. Его размеренное дыхание и твердая грудь глушили ее нервное состояние. Волны разбивались о молчаливый камень пристани и отступали в океан. Это правильное решение. Кристина медленно вдохнула, и задержала дыхание. На выдохе она произнесет «да». Она скажет да и будь, что будет. Ее голова покоилась на мужской груди и невольно девушка заслушалась его сердцебиением. Бум. Тишина. Бум. Тишина. Так медленно, — подумала Кристина, — ни одно живое существо не выжило бы с таким пульсом, тело бы умерло. Девушка блаженно закрыла глаза и приоткрыла губы. Заветное слово уже крутилось на языке, оно было во всем, что ее окружало. Воланд почти слышал его, и ликование бурлило внутри, бушевало как настоящий шторм, но ничто в его замершем, статичном виде не выдавало той яростной беспощадной радости, которая трясла все его существо. Черная неотвратимая опасность замерла над телом девушки. Язык девушки уперся в зубы, и голосовые связки напряглись. Бум. Глаза девушки распахнулись, задержанный воздух вышел из груди с толчком и стоном и губы плотно сомкнулись. Она не знала, что это за шум в груди Воланда, но быть сердцебиением он не мог. Это невозможно. Кристина смотрела на соседний стол Лидии, и воспоминания одно за другим закопошилось в голове. Они уже встречались тут ранее, в тот самый вечер, когда во время ссоры и взаимных упреков стакан лопнул в руке Воланда и она зашивала его ладонь. Странная кровь и рана, не оставляющая ни следов, ни шрамов, его холодные и гладкие пальцы, не имеющие узоров и отпечатков. Он может выглядеть как человек, вести себя как человек, говорить как человек и истекать кровью, как человек, но он им не являлся. И никогда им не будет. Это все фикция. Не более чем обман, иллюзия, удочка с насаженным червяком для заблудившихся по жизни людей. Дьявол не чувствует ни боли, ни усталости, ни печали, ни сочувствия. Его сердце такая же ловушка, как бутафорская кровь, текущая из раны. Он пришел не ради нее. Он пришел ради себя. Мужчина молниеносно учуял отчуждение. Раскрытая и понятная Кристина снова начала обрастать каменной стеной и, пока оставались бреши в заново строящейся крепости, он сильнее сжал ее в объятиях и прикоснулся губами к горевшему от жара лбу. — Хватит уже страдать, моя девочка. Позволь себе хоть раз быть счастливой. Позволь себе оставить контроль и довериться. Уже сегодня все может закончиться. Разве не об этом ты мечтаешь? Я сделаю это ради тебя. Мое сердце не может выносить твоей боли. Разреши мне утолить ее. Ее спина напряглась, пальцы, сжимающие пиджак, ослабли и в следующий момент уперлись в его грудь. С большим усилием, через неловкую возню и не с первой попытки, но девушка отодвинулась от него. Дьявол искал ее взгляда — для него проникнуть в сознание через глаза было проще щелчка пальца. Он горел изнутри, казалось, что еще немного и через уши пойдет черный дым. Злость и нетерпение жгли его, держать самообладание становилось непосильной ношей. Его ладони еще держали девичью спину, и хватка становилась все сильнее. Температура тела росла. Кристина подняла на него пустой взгляд — толстый пласт грязного льда, за которым не видно дна и даже глубину не прикинуть, но он все понял. — Нет. Пункт медсестер взорвался от нового приступа смеха. Антонина Степановна, заступившая на первую смену после окончания отпуска, спешила поделиться новостями и новыми сплетнями с рабочей сменой. Команда была сплоченная и проверенная на прочность не одной внештатной ситуацией, и подбирать слова и следить за речью надобности ни для кого не было. — Ты бы видела его лицо, когда он вышел из подъезда. Это просто умора. Он, наверное, думал, что я пальцем сделанная и не выслежу его, раз даже машину оставил в ее дворе. Вот гад, а. Одиннадцать лет брака и все псу под хвост из-за какой-то молоденькой профурсетки. — Нужно быть более внимательным, особенно когда живешь в чужой квартире. Палец о палец то даже не ударил за все время. — А я столько раз его просила. И линолеум поменять на кухне и полку то снять эту дурацкую в коридоре. Все ему было некогда. Все дела в институте, — женщина потянулась за кружкой, в которой уже стыл крепкий кофе с коньяком, когда ее внимание привлекла мигающая красная кнопка на панели. — Это ж сигнал из пятидесятой? — Да. Но там все стабильные. — Пятидесятая? — переспросила другая медсестра. — Женщину туда отвезли после операции. Операция плановая, а кровотечение было знатное. — Что старый черт опять перебрал перед сменой? — недовольно хмыкнула Антонина и сделала большой глоток, — пойду, проверю что там. Может просто сбой в мониторе или клипса капнографа слетела. — Давай только быстрее. Отделение реанимации мало кто любил — осложнения и смерти не заставляли себя ждать, и приходилось быть постоянно начеку. Женщина похлопала по карманам халата и довольно улыбнулась. Полупустая пачка сигарет все же была при ней, значит, на обратном пути можно сразу дойти до места для курения. Заодно и проветриться. Первое, что она увидела — уродливое бурое пятно на стене. Медсестра замедлила шаг, но не остановилась. Чем ближе она подходила, тем упорнее завывала ее внутренняя сирена. Она не помнила, чтобы пятно было утром, когда она заступила на сутки, но и за рабочий день могло случиться многое. И все же ощущение беды не покидало ее. Возможно, оно подпитывалось необъяснимым страхом перед чудиком из соседней палаты. Его она не видела, но инструктаж заведующего терапией убедил ее в том, что это было к лучшему. За годы работы она повидала немало душевнобольных, городских сумасшедших и наркоманов, попавших в больницу в остром бреду, но никогда меры предосторожности не вводились для всех работников и не были столь строгими. Женщина осторожно прошла пятно, не сводя с него глаз, словно оно могла напасть на нее и скрылась за дверьми нужной палаты. Монитор противно пищал и мигал, и медсестра сразу поняла, в чем дело — падала сатурация. После беглого осмотра причина нашлась быстро. Кто-то из интернов не раздул манжету на интубационной трубке. — Молодёжь, — процедила она сквозь зубы и пустым шприцом исправила ошибку. — Наберут же. Дурак дураком каждый. Она уже возвращалась на пункт, когда ее тапочки наступили на что-то на полу и послышался треск. Сестра остановилась и, с трудом нагнувшись, к своему удивлению подняла пластиковый бейджик. Щурясь и стараясь поднести карту ближе к свету, она вчитывалась в мелкий по ее мерам шрифт. — Никита Суворов. По привычке ее рука скользнула в карман и убрала треснутую карту. Можно было и забыть про находку до тех пор, пока не пересечешься с владельцем в коридорах больницы лично или не отдашь администраторам, но Антонина Степановна не любила спешить. Она подошла к бурому пятну ближе и теперь отчетливо увидела растертое кровавое пятно и расходившиеся паутины трещин. Пятно находилось выше уровня ее глаз и в том, что оно являлось следствием удара чьей-то головы об стену, она не сомневалась. Голова сама повернулась в сторону палаты номер сорок шесть. Дурное предчувствие следило на ней, медленно сползало по стенам, как затаившийся охотник. Ладони взмокли. На широком лбу выступила испарина. — Так не годиться, — сказала она и бойким шагом направилась к двери палаты. — Такой бардак тут развели за две недели. Но ее недовольство быстро обернулось холодным липким страхом, когда, распахнув дверь палаты, она увидела лишь пустые больничные койки и окровавленные магистрали дренажей на полу. Лицо собеседника менялось на глазах. Раздражение и презрение разъедали выверенную маску учтивости. Сначала дернулся уголок губ, Воланд резко опустил взгляд вниз, и тут же переместил его в сторону, цокнув языком. Он начал кивать сам себе, соглашаясь с ядовитыми мыслями в голове и, когда мужчина посмотрел на Кристину снова, это уже был Князь Тьмы собственной персоны. — Нет? — коротко переспросил он, его голос разнесся по стенам кабинета. Столько злобы в простом вопросе девушка еще не слышала. Он прозвучал как клич ворона. Она молчала. Ей было что сказать, но свою правду она решила оставить себе. Последние ноты сожаления и стыда за очередной отказ выветривались — Воланд не скрывал гнева и отвращения и сомнений в правильности выбора у девушки не оставалось. Так ли реагирует тот, кто всего лишь хотел помочь? — И что же с вами делать, Кристина Александровна, — он смотрел на нее как знатный вельможа смотрел бы на грязного попрошайку. Вот только ей не нужно было ничего от него. — Пойдете и дальше калечить свою никчемную жизнь? Броситесь на поиски сестры? Что ж вы ее не искали, когда она была у вас под носом? Что, ваша сердобольность спала все эти годы? Слова впивались в душу, и от них некуда было скрыться. Они все свистели и свистели, как розги в воздухе. От Воланда, называвшего ее своей девочкой пару минут назад не осталось и следа. — Брошусь. Потому что это моя сестра. И то, что с ней случилось — моя вина, — девушка говорила сдержано. Щеки ее пылали от стыда, и в груди росла необъятная черная холодная дыра. Онемевшие кончики пальцев рук нашли край халата и хаотично его мяли. Стоять на ногах было сложно — они превратились в железные штыри, которые насквозь проржавели от дождя и снега. Один шаг и вся конструкция с уверенным лицом обрушится. — А когда найду, мы начнем жить вместе. У нее еще есть шанс на нормальную жизнь. — Нормальную жизнь? Кто же ей подарит эту нормальную жизнь? Неужели вы? — Воланд вмиг повеселел и рассмеялся. — Заживете свободно и беззаботно? Его саркастический смех было невыносимо слушать. Он издевался над ее болью, над ней, словно не видел более жуткой околёсицы. Потешался, глумился, высмеивал. — Я пойду, — Кристина, не поднимая взгляда, развернулась к двери, когда жуткие слова прервали злорадный смех. — Не тратьте время. Ваша сестра мертва. И она горит в Аду. Пожилая женщина спешила. Пункт медсестер она миновала — ничего путного в такой ситуации они не сделают. Первым делом добежала до стационарного телефона. Длинные гудки без ответа вызвали настолько сильный позыв к курению, что на минуту она задумалась о том, чтобы послать все к черту и прикурить сигарету прямо в коридоре. Дмитрий Иванович не отвечал. Антонина Степановна положила трубку на аппарат и через секунду подняла ее снова. Вызвать милицию было бы правильным решением, но что она им скажет? Что из палаты сбежал пациент? Ее пальцы уже потянулись к кнопкам, и все же трубка со стуком опустилась на рычаг. Нет, они разберутся сами. В ушах стоял гул, и, достав скомканный платок из кармана, женщина широкими мазками стерла пот с лица. Убедиться бы, что молодой врач жив и здоров, тогда протянуть до утра и не кажется сложной задачей. Но в больнице четыре этажа и более трехсот палат, так как же найти пропавшего паренька? Женщина обвела взглядом стены, словно ища в них подсказку. Ответ уже где-то был, нужно было лишь выловить его из пучины тревожных мыслей. Она так погрузилась в поиск правильного решения, что совсем не услышала приближающихся шагов. И только когда чужая массивная тень легла на ее, Антонина Степановна вздрогнула всем телом и машинально перекрестилась. Медсестра отшатнулась от неожиданного прохожего и, только увидев на нем белый халат, смогла перевести дыхание. — Напугал! — выдохнула она, прижимая правую руку к сердцу. Высокий мужчина явно хотел пройти мимо, на испугавшуюся женщину он не скосил взгляда и не удостоил и каплей внимания. — Эй, послушай. Кому говорят то. Как старшая медсестра терапевтического отделения она могла позволить себе такой тон. Особенно, если на ее пути встречался интерн или доктор, только преступивший к практике. Незнакомец остановился. На идеально гладком черепе отражались полоски люминесцентных ламп. Антонина Степановна нервничала и за годы работы в больнице нашла верный способ сбросить напряжение — вылить негодование на подвернувшегося под руку нижестоящего коллегу. — Что-то я не припомню у нас такого. Ты из какого отделения? Мужчина медленно развернулся в ее сторону, и окинул злостным, презрительным взглядом. Его ноздри раздулись, а плотно сомкнутые губы походили на две белесые полоски. Он смотрел на пожилую женщину как на нелепое недоразумение, подвернувшееся под ноги. Спесь слетела с женщины как ноябрьский листок с дерева. Ее рот застыл в приоткрытом состоянии, а пот с новой силой заскользил по лбу, убегая в брови. Она не могла разорвать зрительного контакта, смотрела и смотрела на молчаливого путника, как кролик смотрит на змею. Стало жарко, и резко холодно. — Что ты сказала? — голос его был тихий и в то же время полон явной угрозы. Охрипший и низкий, лишенный интонации. Мысленно женщина уже кляла себя за то, что не смогла промолчать. Кто знал, может быть тогда он бы прошел мимо? И кто ее вечно за язык то тянет? — Н-ничего. Я обозналась, — губы тряслись и слова превращались в нелепое чавканье. Оправданий неизвестный и не слышал, он плавным шагом приблизился к дрожащей от страха женщине. И когда она уже была готова закричать или, потеряв сознание, упасть на пол как мешок картошки, брошенный грубым грузчиком, его глаза опустились на ее личную карту, и скупая улыбка прошлась по обезображенному гневом лицу. — Старшая значит, — два черных глаза снова уставились на ее побелевшее лицо. — Врач Кристина Александровна в смене? Антонина Степановна подавилась словами и зашлась сухим кашлем, отчаянно кивая головой. Ответ незнакомца устроил. Женщина провожала его взглядом до самой лестницы, и только когда мужчина скрылся из вида, она вспомнила, как дышать. Пальцы Кристины замерли на дверной ручке. Внутри все резко оборвалось и живот начал наполняться холодом. Наверное, именно это чувствовали люди с внутренним кровотечением. Ее повело в сторону и пришлось упереться лбом и коленями в дверь, чтобы сохранить равновесие. Затошнило. Губы онемели. Но Воланд и не думал останавливаться. Если он не получил то, что ему нужно медом, то получит кнутом. Время играло не на его стороне. Само понимание того, что неслыханные блага могут быть отвергнуты человеком в столь критичной точке жизни, вводило его в бешенство. — Напрасно печалитесь, Кристина Александровна. Там у нее больше шансов найти покой, чем здесь. — Замолчите! — Отчего же? Я помог вам, как и обещал. Теперь вы можете прекратить эту смешную возню и самобичевание. Итог подведен. Идите к пациентам, спасайте их, рискуйте ради них. Разве не это делает вашу жизнь наполненной смыслом? Вы же хотели от нее избавиться, избавиться от Ордена. Так почему так огорчены? Он врет. Врет, — твердила про себя девушка. Его ненужное откровение стало подброшенной в воздух монетой. Ложь — правда. Ничего в своей жизни Кристина не желала более, чем простой лжи. Откровенной, гнусной и грязной. Но червячок в ее сердце все извивался и извивался. Можно отвергать его слова миллион раз, но опровергнуть факт, что Воланд именно тот, кто точно знает ответ — невозможно. — Вы врете. Вы все врете. Вам так нравится причинять мне боль? — девушка развернулась к собеседнику лицом, желая посмотреть на его лицо. Мужчина завел руки за спину и выпрямился в спине и теперь был больше похож на строго учителя. Тяжелые тени легли под глазами, и мягкость исчезла с лица. Она уже отыграла свою роль. — Вот как. А я думал, что это ваша задача, милейшая донна. Как смеете вы обвинять меня в том, в чем сами повинны? Вы или лишись совести или даже не ведаете, в какой лжи живете сами. — Моя жизнь проста и мне понятна. Точнее, была таковой, пока не появились вы. Что вам нужно? Если дело только в моей душе, то не проще ли вам дождаться моей смерти? Я и так попаду в Ад. Что пара десятков лет для бессмертного? — Проста и понятна? Кристина Александровна, — Воланд заманчиво улыбнулся, словно слушал маленького ребенка. — Вы решительно ничего не знаете про свою жизнь! Это так интересно! — Вам весело? У меня украли детство, все юношество я собирала себя заново и смогла стать собой вопреки всему, что со мной случилось. Вопреки Ордену. Я все знаю про свою жизнь, потому что всю жизнь была одна. Мужчина смерил ее оценивающим взглядом и в следующую секунду расхохотался. Он смеялся так долго, что даже слезы выступили на уголках глаз. Кристина смотрела на его широко раскрытый рот, ровные ряды зубов и отчетливо понимала, что теряет связь с реальностью. — Милая моя, — еле отдышавшись, произнёс он, — как вы очаровательны в своей глупости! Смею предположить, что вы горды и величественны в своей истории, вот только могу вас огорчить — это все заблуждение, — все еще не убрав улыбку с лица, продолжил он. Воланд вальяжно поправил волосы, в глазах его блестело лукавство. — Искренне считаете, что стали собой вопреки Ордену? Отца вы никогда не знали, а мать зверски убили на улице, когда вы были еще совсем ребенком. Сестра матери забрала вас в Орден, где вас били, наказывали и заставляли работать до изнеможения. А потом вы бежали. Вырвались из Ордена и за четырнадцать лет вас никто не нашел. Какая неслыханная удача! Неужели вы не задавались вопросом, почему вашу мать выследили и убили за побег из секты, а вас даже не искали? Конечно, вы можете считать себя уникальной и особенной. Я не буду спорить. Но это не отменяет того, что из секты вы не бежали. Вас отпустили. И, если вы претендуете на звание человека науки и рационально мыслящего, то вам не составит труда понять, почему отпустили именно вас. Ну же, Кристина Александровна, на полу ответы не написаны. Думайте, размышляйте. Ваша мать попала в Орден совсем девчонкой, а бежала из нее уже с детьми. Еще нет предположений? Молодая девушка откровенно скучала. Журнал, захваченный из дома, уже был прочитан вдоль и поперек, и теперь оставалось бездумно листать страницы, изредка задерживая взгляд на яркой рекламе вещей, которые она никогда себе не купит. Холл больницы опустел, последнюю карету скорой помощи приняли около часа назад, время перевалило за три часа ночи и можно было немного расслабиться — стойка регистратуры не понадобиться часов до шести утра, если все будет идти стандартно. Но, когда она увидела мчащуюся на всех порах старшую медсестру, мечты о спокойной смене приказали долго жить. Не сказать, что она не любила Антонину Степановну, скорее опасалась, так как визит женщины мог принести не только порцию остроты и поддевок, но и новых поручений. Но на этот раз было что-то не так. Медсестра летела как ужаленная, лицо ее было белым как полотно, а глаза выпученные, как у бешеной собаки. — Антонина Степа… — Где эта кнопка? — сквозь отдышку протараторила та и всем весом навалилась на стол. Стол закачался и ручка, лежащая на нем, плавно покатилась и упала на пол. — О чем вы? Что случилось? — девушка растерялась, отчасти из-за того, что перепуганный вид старшей по званию коллеги вселил в нее тревогу. — Все потом, — грубо оборвала ее медсестра. — Кнопка вызова сотрудников при тяжелых. Где? — Да вот же, — администратор указала на панель, где прямо посередине находилась красная кнопка. — У нас проблемы? — Ты не представляешь какие, — выпалила на одном дыхании Антонина Степановна и, вытерев мокрый лоб рукавом халата, со всей силы нажала на кнопку. Под потолком загорелась яркая мигающая лампа, и только увидев ее, женщина протяжно и тяжело выдохнула. Она не знала, что им делать дальше, но возвращаться на свой пункт пока по коридорам больницы ходит опасный пациент, желания не было. Пусть врачи спускаются в холл. Здесь они примут решение о том, как поступить дальше. — Свяжись с охраной. Только по внутренней связи, не через громкоговоритель. И дай мне трубку. Кристина, сама того не замечая, начала отрицательно качать головой. Она не сводила глаз с самодовольного Воланда, который в свою очередь смотрел на нее шутливым и игривым взглядом. Почему он вообще заговорил об Ордене и откуда он мог знать эту информацию? Он все знает, — подумала она и тут же ужаснулась догадке. Она привыкла воевать за каждый факт личной жизни, хранила в себе переживания, не открывалась людям и вела скрытный и скудный образ жизни, все эти года укрывая шило в мешке. Но для него эта защита была не больше, чем мыльный пузырь. От осознавания того, что для Воланда она была открытой книгой, как и ее история, стало дурно. Хотелось бежать, спрятаться от карих глаз и укрыться с головой и больше никогда не показываться людям. Ему. С нее словно сняли кожу и выставили на обозрение. Жутко и стыдно. — Он все знает и, стало быть… — Что же вы смущаетесь, дорогая моя. Ваши щеки горят ярче рассветного солнца. Уж не думали ли вы, что способны утаить от меня семейные тайны? Не сказать, что они мне хоть малейшую долю интересны, но отчасти занимательны. Как и вы. Я могу показать вам много потаенных углов и скрытых комнат. Для вас такое путешествие будет незабываемым. Отвечу на любые вопросы. Дам все ответы. Пойдемте со мной, — он протянул руку, и девушка отшатнулась от нее, словно это была раскаленная кочерга. — Пойдемте со мной, Кристина Александровна, и вы узреете всю ложь, в которой жили эти годы. Кристина смотрела на его ладонь, ждущую ее пальцев. Последний удар пришелся в самое сердце. Последние силы, держащие ее ноги и спину, лопнули и осколками вонзились в каждый сантиметр ее тела. Голова не соображала, и она тонула в грязи болота, которое разверзлось под ней. И лишь рука Воланда, протянутая ей для спасения была перед глазами. Девушка видела только его и, на мгновение, ей показалось, что Воланд — это единственное оставшееся в ее мире непреложное настоящее. Вот черт! — она перевела взгляд на что-то мигающее и яркое и, сосредоточившись, поняла что видела. Мигала лампа экстренного приема. Болото под ее ногами вмиг иссушилось и стало почвой. Кристина с болью и сожалением вынырнула на поверхность реального мира, который уже ждал ее за дверью кабинета. — Мне нужно идти, — запинаясь, произнесла она, отходя спиной к двери. Брови мужчины сдвинулись к переносице, придавая лицу сожалеющий вид. Но сожаления в нем не было. — Кристина Александровна, мы не закончили наш разговор. Я более не могу ждать. Если вы покинете эту комнату, то, боюсь, что более мы не встретимся в этой жизни. И мне печально от того, что я уже знаю, какой выбор вы сделаете. Знайте же, моя милая донна, что я сохраню память о вас на долгие века, — мужчина нашел ее дрожащие и холодные пальцы и нежно смял их в своей большой ладони. — А теперь прощайте. Прежде чем девушка успела понять смысл сказанного и отреагировать, Воланд поцеловал ее ладонь и, прикоснулся ею к своей щеке. Он смотрел на нее так, как еще никто не смотрел и его взгляд резал ее на части. Сердце крошилось, и на глазах выступили слезы. Кристина перевернула ладонь в его руке и сама прикоснулась к его лицу. — Мне жаль. Простите, — прошептала она и, не давая себе времени, выскочила из кабинета, еле сдерживая рвущийся на волю крик. Растерянность и нота, на которой закончилась их очередная встреча, лишили покоя. Реальность стала непонятной и она менялась так часто, что хотелось биться головой о стену. Он лжец, обманщик и сам Дьявол. Он мучал и издевался над ней. И он расколол жизнь на до и после. Их затянувшаяся игра в кто кого подходила к концу. И в финале останется только она. Что ж, ей не привыкать. Кристина утерла слезы и в последний раз обернулась на дверь. Ждал ли он ее? Нет. Это исключено. Пожалеет ли она? Она уже пожалела. Видимо это ее судьба говорить нет, только ради того, что бы не сказать да. Воланд прикоснулся к своему лицу. След ее пальцев неминуемо испарялся. Злость утихала, превращаясь в серое и привычное ничто. Но, к его удивлению, в этой серой массе блестели разбросанные, потерянные крупицы чего-то большего. Он знал, что увидит ее снова. Но теперь к этому знанию присоединилось нетерпение, которое торопило и подгоняло. Ее серые глаза, наполненные слезами сожаления, сказали больше, чем она хотела. Осталось лишь сыграть финальную партию. — Оу, не стоило ли ее задержать, мессир? Девица-то, хах, сейчас к нему в руки попадет. В самую мясорубку то отправилась! — Коровьев появился из ниоткуда и, стоя за повелителем, смотрел туда же, куда и он. Воланд прикрыл глаза и втянул в себя запах ее кожи и духов. Скоро он станет для него привычным. — На это и расчет, Фагот.