Росянка

      Я стояла, совсем окоченев. Боялась, что за спиной меня ожидает что-то страшное. Вода греется долго, пальцы успевают остыть. Мрамор раковины белеет в темноте от страха, ей, наверное, здесь одиноко как и мне. Испуг быстро проходит, оставляя за собой тревожное ощущение, смутное понимание, что что-то не так. Смотрю в зеркало, отражение — на меня. Эффект зловещей долины. Оно медленно моргает, поднимает руку, перебирает пальцами в воздухе. Капли срываются на стекло, капли алые, как будто кровь, но гуще.       Трещины постепенно ширятся — от мелких точек до неровных глубоких линий, все происходит в глубокой тишине, так даже хуже — слух пропал или звуков вовсе нет? Трещины делят лицо на части — глаза полыхают, не вижу зрачка. Это ли я? Склоняю голову вбок, слежу за собой — что-то упускаю. Стена, на которой висит зеркало, крошится. Отступаю, не оборачиваясь назад. Шаг за шагом.       Мягко захлопываю дверь. Ступни холодит слегка мокрый паркет, вокруг никого нет; идти можно, но тихо. Так, чтобы никто не услышал, так, чтобы никто не остановил. В палатах пусто, кровати застелены. Как же болит голова… Паркет в многочисленных заплатках, пятки щекочет свернувшийся в грязные розочки скотч. Картины в тяжелых рамах… Портреты смотрят на меня с плохо скрываемым ужасом: что я сделала? Что я сделаю? — Хватит!       Пространство сдавливает, будто придает форму. Словно я еще не испекшееся печенье, только замешанное тесто… Это больно. Это терпимо. Я кричу, и крик забивается в трещины, которые разрастаются как раковые клетки, как мыши в канализациях, как… Луна, проглянув сквозь щель в стене, следила за мной, будто огромный глаз. Я шла, ступая по зеркалам, а из них на меня смотрели та же луна и те же стены. Я шла по небу, лежавшему у меня под ногами, и вдруг —       Уши закладывает. Птица появляется внезапно, но была всегда; я чуяла его присутствие, как чуешь запах крови, что окропила землю и въелась в руки намертво. Это боль, это освобождение — я не жду, я жажду, остановись, продолжай; голова раскалывается — а планета крутится со скоростью черепахи, нет, со скоростью света; я вижу, я слепну… Рано, несвоевременно.       Громыхает — и смотрит:       Она взбешена тем, что я не слушаю; казалось, секунда — выклюет своим металлическим клювом мой бок, если я хотя бы не кивну. Ему не терпелось обрушить на меня то, что его донимало. Я ощущала, видела и смотрела, как тянутся ко мне его когти, как рвется она исполосовать меня.       Я все понимаю, но пока не готова обдумать вопрос до конца.       Постель мокрая; выступает испарина. Трудно протолкнуть ком в горле. На кровати, кроме меня никого. Обрывки сна сметаются, как крошки со стола влажной тряпкой. Что-то там было про больницу… Зарываюсь пальцами в волосы, с трудом сдерживая всхлипы и нервный смех. Каждую ночь заворачиваюсь в холодный плед, а на рассвете разворачиваюсь с прежним мерзким ощущением на душе. Каждое утро подушка оказывается влажной, а я не могу вспомнить, что мне снилось и отчего она стала солоноватой. Большей пустоты, чем здесь, пожалуй, нигде раньше не чувствовала. Никто не обнимет, не скажет, что все будет хорошо. Может быть, не сразу, и, наверняка, не навсегда, но некоторое время… Когда-нибудь?       Нехотя поворачиваюсь на бок — глазами скольжу: темная комната два на два, старое продавленное кресло в углу, перекошенная книжная полка, на ней несколько книг, притащенных Антоном, и много пустого места, жаждущего, чтобы его заполнили, купленный на местном аналоге авито по дешевке слишком высокий письменный стол. Бьянка сидит под ним, держится за горло, едва дыша, глаза закатились; кожа обтянутая на кости. Хрипло закашливается. Раскрытая книга лежит на полу. Я передвигаюсь медленно, щадя все еще незажившие травмы. Мне не нравится, что кто-то видит меня уязвимой. Незнакомый и чужой. Усаживаюсь рядом, расправляю страницы, захлопываю, ветхая обложка бережно сохранила название — «Основы Магии». — Не спится? — Ты не понимаешь, что делаешь? — резко отодвигается она, не прекращая отхаркивать мокроту. Не отнимает пальцев от покрасневшей от давления шеи. — Ты…       Я напрягаюсь, щурюсь: — Что я делаю?       Бьянка сглатывает, сжимает зубы, я вижу как очерчиваются скулы и играют желваки под ними. Это не от гнева, чувствую, это от страха. Не понимаю. Я же ничего не…? Она только открывает рот, чтобы ответить, врывается Антон: — Наконец-то, проснулась, Наташа! Идем, уже достаточно стемнело, чтобы начать практиковаться.       Бьянка неверяще качает головой, Антон дотрагивается до ее плеча, задевая мои колени. Шарахает током, не больно, но мелкие волоски на коже встают дыбом. Я хмурюсь, все это как-то странно. Двинулась вперед, заметив как осторожно отодвинулся от меня Антон. Он старательно создавал впечатление полного порядка. Ничего в порядке не было. Все разваливается, преображается до неузнаваемости. Расползается по швам, ткань становится все тоньше…       Ветер тихо, но заунывно выл, раскачивая ветви вишневого дерева и калитку, держащуюся на честном слове. Антон довольно улыбался, ему в очередной раз удалось перелистнуть неоднозначную ситуацию, но это не значило, что я ничего не замечаю. Просто не время. — Как ты знаешь, — уверенно начинает Бьянка урок. Голос лишь слегка хрипит, если не знаешь, что было, никогда не заподозришь. — Наибольшее влияние на успешное высвобождение магии в любом из ее видов, будь то заклинание, заговор или чары, оказывает не воля, а эмоции. Именно благодаря эмоциям у большинства фей и происходит превращение.       Еще тогда, в библиотеке, я задумывалась над механизмами, которые помогают в высвобождении магии. То, что сейчас говорит Бьянка, совпадает с моей теорией. Эмоции вырабатываются гормональной системой организма. То есть, выброс кортизола в кровь заставляет мозг работать над разрешением проблемы, и если нет никакого другого альтернативного выбора — происходит выброс магии. Затем нейронные связи «запоминают» новый путь, и когда появляются какие-то признаки, напоминающие об уже испытанной боли и простейшем способе ее избегания, запускается процесс трансформации. — Эмоциональная привязка не самое лучшее решение, — продолжает Бьянка, — но на первых этапах изучения способностей подходит как для фей, так и для ведьм, потому что мы все люди, и человек так устроен — он накапливает опыт, а не избавляется от него. В целом, этот опыт дает нам ценные уроки, мы не повторяем действия и решения, которые в прошлом доставили неприятности. — Но опыт может и дезориентировать, — в противовес добавляет Антон, хмыкнув. — Например, заставляет избегать негатива, который давно миновал.       Да-да, киваю я, ведь старые нейронные пути, сформировавшиеся в голове под действием стрессовой ситуации, очень эффективны, поскольку связаны с выбросом гормонов в результате глубоких переживаний или сильных эмоций, зачем они мне это рассказывают? При необходимости, я и сама могу им такую же лекцию прочесть. Физиология, базовый курс. — Мне это понятно, — пожимаю плечами, Бьянка закатывает глаза. — Что вы этим хотите сказать? — Я медленно подвожу к тому, — спокойно произносит она в унисон с порывами ветра, окончания приходится угадывать. — Твой случай нетипичный. Во-первых, насколько Антон меня просветил, ты достаточно часто и, в целом, успешно использовала магию и без превращения…       Я предостерегающе посмотрела на Антона, Антон виновато развел руками: — Не мог не объяснить хотя бы в общих чертах. Но что именно ты делала, не рассказывал. Оставил тебе на откуп.       Рассказывать? Она все равно глубоко увязла во всем происходящем, у нас даже есть договор, скрепленный, имеющий юридическую силу. Но, я сглатываю, тяжело рассказывать о том, что не поддается сознательному контролю. У меня не получалось ни с многочисленными ритуалами, ни с заклинаниями, которые Бьянка с упоением натуралиста подкладывала для решения проблемы с памятью у моих… Знакомых. Всевозможные медитации для высвобождения магии? Без результатов. Я уже даже согласилась бы маткой подышать, но Бьянка не предложила.       В чем моя проблема? Внутренние зажимы? Я же их «проработала» судя по трансформации. Единственное, что получилось, используя словесные формы творения — это вспороть русалкам брюхо, и то, послевкусие мерзкое, до сих пор при воспоминании возникают приступы тошноты. — Воскрешение, исцеление, перемещение… — Перемещение в пределах чего? — уточнила Бьянка. — Из Чоувера мы переместились в Гардинию, — ответила ей, задумавшись о том, насколько, в целом, эта «операция» требует магических вложений. В тот момент, я же не испытывала никаких затруднений в реализации любого своего желания и мимолетной мысли. — Мы? — переспросил Антон, потерев ухо. Я села на крылечко, устав стоять. Разговор, по-видимому, предстоял долгий. — Ну, я, Ганс и Энди, ты их видел, — пожала плечами, айкнув от простреливающей боли, вечно забываю; Антон поморщился, видимо, помимо них, всплыли моменты, когда он лежал на голой земле обездвиженный и спящий. Вспомнив добавила. — Машина еще.       Бьянка глухо засмеялась, прикрыв глаза руками: — Это все? — А тебе недостаточно этого? — Мне бы хотелось испить чашу до дна, — Бьянка выпрямилась и скрестила руки на груди. — Остановка времени. Пожалуй, все. — Эти цветы, — показал Антон на ровные грядки с розами, крокусами и тюльпанами, — и деревья тоже ее рук дело.       Яблоня, действительно, прошла все стадии цветения за две недели и уже плодоносила, росток вишни нам подарили соседи, и она уже выросла в полне себе молодое деревце, благоухающий запах которого распространялся по всему огороду. Малина, смородина, клубника… Если это я… Что ж. Мне нравится.       Бьянка покачала головой и, создав из ничего симпатичный деревянный стул с овальной спинкой, села. — Ты же понимаешь, что это не рядовые способности. Начиная с того, что мало кто способен перемещаться в пределах метра, не затрачивая огромное количество энергии, и заканчивая, извини, воскрешением?!       Я пожала плечами, постаравшись не издавать возгласов: самой уже надоело ощущать себя такой… Слабой — не то чтобы я в курсе всей каши, в которой варюсь. Если бы я была, ситуация, наверное, стала бы для меня более понятной и оттого намного проще. Пока мне приходилось выяснять все из мудреных книг, туманных рассказов свихнувшихся фей и обрывков знаний Антона, Анны Сергеевны, Леши, которых обучал Приспешник, а теперь еще и Бьянки. — Подумать только, — нервно захихикала она, облокотившись на спинку стула, — я хотела начать свое «во-вторых», возможной проблемой недостатка магии для решающего рывка. Такое тоже случается даже со способными феями и ведьмами, просто не дается и поэтому, если возникает необходимость в трансформации, то приходится прибегать к зелью, которое я тебе дала выпить. — От меня ускользает понимание зачем вообще трансформация, — поинтересовалась. — Ты же сама говоришь, что магия в большинстве случаев высвобождается под воздействием сильных эмоций. Получается, что спокойные от природы люди, не обремененные влиянием глубоких потрясений, я не говорю сейчас про частные случаи, просто не имеют возможности высвободить магию в огромных количествах за раз и пользуются, ну, назовем это «вдумчивым» колдовством. И что? Чем одни отличаются от других? Почему насильственная трансформация лучше комфортного существования в рамках творения через выведенную формулу заклинаний и прочего?       Бьянка горько вздыхает, Антон аккуратно отодвигает меня к краю, усаживаясь рядом. Наши плечи соприкасаются. — Если бы мы жили в условиях отсутствующих военных конфликтов, сегрегации по магической расположенности, бедности и нищеты, которая распространена на всех планетах стоит только покинуть центр, — объясняет она, — и это не касаясь катастрофы, которая произошла совсем недавно… — Ты про Домино? — Нет, — фыркнула, сверкнув глазами она. — Домино вообще является пространственным парадоксом. Нет, я не буду сейчас этого объяснять, тем более, что я и сама знаю немного. Катастрофа связана с тьмой, распространяющейся от Земли по всему измерению.       Мы с Антоном переглянулись. Значит, мертвяки, шарящиеся здесь ночью, вампиры, оборотни, призраки, которые тусуются в Гардинии из-за Печати, ненормальное явление для всего измерения? Оно, конечно, логично, но Магикс казался благополучным местом пребывания. Интересно, как там Анна Сергеевна и Леша? Нашли Свету или неприятности? Поморщилась. — Так в чем смысл трансформации? — вернула разговор к началу я. — Ты еще не поняла? Магия буквально обволакивает тело, как броня. Помимо этого, легче творить заклинания, особенно стихийные, типа, фаерболов, криозаморозки, ураганов… — А как зелье действует? — спросил Антон. Он не знал?! Я ведь согласилась отчасти из-за его уверенности в происходящем… О чем я думала? Человек без задней мысли согласился помогать ловить летучих мышей для ритуала и чуть не упал в обморок, когда понял, что придется им сразу сворачивать шеи. — Оно помогает преодолеть барьер. У кого-то это психический зажим, у кого-то просто ярких эмоций не возникает, кому-то не удается медитация. Всем заинтересованным удается получить превращение, если проблема не в слишком слабой магии.       Что-то херня какая-то выходит. Хорошо, в некотором роде, трансформация удобна для… А. Удобна для боев. Если в сражениях принимать участие не планируется, то и смысла в ее активации особенно и нет. Но… Я же и до — спокойно применяла магию в своих целях. Что сейчас изменилось? — А мужчины? — вместо этого спросила Бьянку. — У них тоже есть такие ступени развития? — Нет, — ответили в унисон Антон и Бьянка. Бьянка спокойно договорила. — У мужчин магия по-другому функционирует, и сейчас нет смысла касаться этого вопроса. — Хорошо, — кивнула. — Тогда… У вас есть предположения о моей магической характеристике?       Бьянка поджала губы, издав негромкое пу-пу-пу. Антон почесал шею, задев родинку, и поморщился: — У меня только одно предположение. Ты та самая Мэри Сью, у которой магия в размере «бесконечность не предел», погибшие родители и крутой парень-вампир. Или Джастин Бибер, если была попытка в реализм.       Мм, кайф. Так счастлива быть «нитакой как фсе». Вдалеке загремел гром, ветер утих. Стало тихо. Я натянула цепочку так, что ее звенья впились в шею, задумчиво поглаживала кольцо, помня каждую потертость металла как таблицу умножения, как пять признаков воспаления, как название мышц и костей на латинском… Единственная вещь, связывающая меня с домом. С тем, кого я люблю. О ком думаю, когда просыпаюсь и перед сном… — Прости, я не хотел тебя обидеть, — испуганно пробормотал Антон, отодвинувшись от меня. — Да уж, обидно, что из всех возможных тропов, не было названо «задница как сочный орех» и «грудь пятого размера», — пошутила я, но не почувствовала никакого разряжения обстановки. — Наташа…       Она зовет, настойчиво; этот зов ощущается как рука, сжавшаяся на горле. Она зовет постоянно, гудит ульем неупокоенных душ, проходится мурашками по коже в жаркий день, требует внимать, требует открыть, требует забрать… Это твое, мое, наше — пульсирует, это ждет, жаждет, внимает.       Бьянка предостерегающе удерживает за локоть. Я скольжу взглядом по длинным наманикюренным пальцам, чуть выше — побелевшие костяшки и натянутые сухожилия. Выглядит красиво, если бы я умела рисовать, я бы сделала набросок интеллигентных кистей, тонких вен, многочисленных линий; вокруг — никого, только мнется Антон в стороне, напряженный, даже слегка подрагивающий будто от судороги. — Ты же не хотела спешить, — напоминает. Я легко стряхиваю ее ладонь. — Что изменилось с момента обретения превращения?       Превращение, точно. Вот в чем дело — осматриваю плечи: движения ограничены только фантазией. Магия струится свободно. Что Бьянка говорила?..       Голова сильнее болеть стала. Какой-то шум, фоновый; сейчас — цвета ярче и тусклее. Где магия ярче, а все остальное будто дымка поглотила, как в той дурацкой игре на поиск предметов, там еще режимы были, подсказки — лупа подсвечивала предмет, который долго-долго не поддавался упорному поиску, а минуты тикают… Потерял жизнь — заходи завтра.       Бьянка пытается воздействовать тонко, хитро, но хитрее ее — Антон, и его я тоже ощущаю, как будто жужжание комара под ухом: раздражает. Эти укусы просто неприятны, но безвредны. — Она зовет, — отрывисто отвечаю, и уже не обращаю внимания на возгласы.       Чувствую смертельную жуть и, как с каждым моим шагом, она приближается; дышит в лицо холодом и огнем, чем-то неприятным — вроде, застарелого запаха сигарет или нечищеных зубов… Нежить окружала постепенно, чем дальше продвигалась в лес, тем сильнее и четче ощущалась тьма. — Наташа, подожди, — я обернулась к запыхавшимся Бьянке и Антону. — Мы не пройдем к Печати… — Она хорошо охраняется. — И нам придется отступать сейчас от монстров… — А неподалеку еще и люди…       Тихо, приказываю им, хватит. Я разберусь. И когда тени сгущаются, что ощущается в ночной мгле странно, будто на краску наложили еще один слой… Их морды изуродованы проклятьем, в движениях только механическая обреченность — так шагают на эшафот, так готовятся умирать, зная заранее о гибели, так…       Она зовет.       Я развожу руки в стороны, сметая препятствия с пути. Растворяю лишние тона на картине. Звучит претенциозно… — Подожди, — перехватывает мои руки Антон. — Как ты собираешься пробраться через антимагическое поле?       Я пожимаю плечами. Посмотрим. Сымпровизируем.