Обыкновенный преступник

      112-й год по календарю Вечного (Верного) Пути

      Свет от яркого прожектора на хоккейной площадке разносился по двору, затухая у дальних подъездов многоэтажки. В воздухе перед прожектором беззаботно кувыркались, завиваясь в клубы, крупные мохнатые снежинки. Порывы ветра налетали то с одной, то с другой стороны, словно пробуя преграды на прочность и выискивая в них слабые места.              Пронизывающий холод доставлял Лайсону какое-то особое, мстительное удовольствие. Он вбирал в себя этот холод как заслуженное наказание, сосредоточенно и сфокусированно, стараясь не пропустить ни малейшей крупицы. С наслаждением он следил, как боль от замерзших ушей передавалась к вискам и распространялась дальше, захватывая скулы и челюсти, и как вгрызалась до костей в тонкие заледеневшие пальцы. Ему казалось, что боль заполняла пустоту внутри, и за это он приветствовал ее и благодарил.              И вместе с тем его взгляд настойчиво стремился к чему-то совсем противоположному, заставляя Лайсона запрокидывать кверху лицо и щуриться от летящего в глаза снега.              Там, куда он смотрел, — в окне на пятом этаже — полчаса назад зажегся свет. Тень госпожи Эберхарт задернула занавески и не спеша начала готовить ужин, а из памяти Лайсона выскользнул запах копченого птичьего мяса со специями и почти явственно ощутился в морозном воздухе. В соседнем окне лениво переменялся с темно-синего до бледно-голубого свет от телевизора. И Лайсон смотрел в эти окна, как смотрел господин Эберхарт в толстое стекло телевизора, и как никогда ясно чувствовал, что за ними живет параллельный мир, в котором ему места нет.              Сбоку заскрипели и остановились чьи-то шаги.              — Пришел извиниться за то, что сделал? — раздался с той же стороны голос.              Лайсону от этого голоса на мгновение даже перестало быть холодно, за что он не преминул себя сразу отругать.              — Я не знаю, зачем я это сделал, — ответил он, не повернувшись.              — Все еще будешь говорить, что задумался?              — Нет. Просто не знаю. Я не хотел этого делать у тебя дома.              — А в другом месте это нормально было бы делать?              Лайсон незаметно под курткой пожал плечами. Шаги снова заскрипели, и перед ним появилось строгое и недовольное лицо Ирвена, которое, однако, быстро сменило выражение на озабоченное.              — Что случилось? — спросил Ирвен, глядя на свежерассеченную скулу Лайсона и красноватый, начинающий темнеть отек вокруг его левого глаза.              Лайсон издал странный смешок и как-то неуместно улыбнулся.              — Не везет мне в последнее время. Вытащил вот тоже деньги у клиента из кошелька, а он просёк и разозлился.              — У какого клиента? — хуже тучи нахмурился Ирвен.              Вместо ответа Лайсон только непонятно повел головой.              — Пойдем, — решительно сказал Ирвен, шагнув в сторону подъезда. — Но если еще раз попытаешься что-то подобное провернуть, наша дружба закончится насовсем, понятно?              «Дружба? — удивился про себя Лайсон. — А мы уже стали друзьями?»              — Понятно, — сказал он вслух и двинулся вслед за Ирвеном по заметенной тропинке.              Госпожа Эберхарт, открыв дверь, насупила брови и, пока ребята отряхивались на пороге от снега и заходили, не спускала с них глаз, рассматривая каждого с ног до головы.              — Гос-споди… — наконец испуганно протянула она, глядя на Лайсона. — Чего случилось такое? Подрался, что ли, с кем-то?              — Да, — сказал Ирвен, прежде чем Лайсон успел открыть рот. — У школы с какими-то местными сцепился.              — Мальчишки, ну, мальчишки, — покачала головой Анжелика. — Ирвен, ты-то не влезал?              — Мам, нет, конечно, — ответил Ирвен, словно оскорбленный таким предположением.              Госпожа Эберхарт, поволновавшись еще недолго в коридоре, скрылась на кухне, чем-то пошуршала, хлопнула дверью холодильника и вскоре вернулась с куском замороженного мяса в пакете.              — Вот, приложи, — протянула она кусок мяса Лайсону, когда тот разулся, и, несколько мгновений с жалостью и сомнением посмотрев на него, сказала: — Пойдем, обработаем твою ранку.              Лайсон последовал за ней на кухню, где госпожа Эберхарт, усадив его на табуретку, промокнула поцарапанную скулу каким-то резко пахнущим раствором, а затем заклеила пластырем. Подошел и господин Эберхарт, чтобы рассмотреть все это действо через спущенные на нос очки и, может быть, как-то помочь своим присутствием.              — Не знаю, Лайсон, как твои родители, — сказала госпожа Эберхарт, завинчивая бутылочку с раствором, — но если бы это мой сын пришел домой такой красивый, я бы, наверное, в обморок рухнула.              — Скорее, всех в округе бы в обморок свела, — пробурчал господин Эберхарт, получив за это долгий и бескомпромиссный взгляд от жены.              — Думаю, что в отношении Ирвена вам не о чем беспокоиться, — тихо сказал Лайсон.              — Что ж, с Ирвеном нам действительно повезло, — не без проскользнувшей гордости сказала Анжелика, посмотрев на зашедшего на кухню сына. — Есть-то будете?              — Чуть попозже, хорошо? — ответил Ирвен и легким кивком позвал Лайсона за собой. Тот встал, положив кусок мяса на стол.              Когда они зашли в комнату, Ирвен зажег торшер, плотно закрыл дверь и встал напротив Лайсона, отошедшего к окну и привалившегося к подоконнику. Рядом с Лайсоном была горячая батарея, к которой он намеренно поближе пододвинулся, уже растеряв свое самоотверженное желание мерзнуть.              — Ну, рассказывай, — без лишних вступлений потребовал Ирвен.              — Что тебе интересно? — спросил Лайсон, посмотрев в сторону и засунув руки в карманы брюк.              — Что вынуждает тебя заниматься этим? — Ирвен развел руками и в его голосе наконец забрезжили эмоции. — Воровать? Неужели… — он замолчал, как будто не находя слов.              — Ничего не вынуждает, — сказал Лайсон. — Старая привычка.              — Откуда у тебя взялась такая привычка?              — Ну, поначалу, когда у меня еще не было… готовых хорошо платить клиентов…              — Что это за клиенты? — перебил Ирвен.              Лайсон сжал губы, словно переваривая какой-то неприятный вкус. Помолчав, он сказал:              — Я шлюха. Проститутка. Содержанка. Как хочешь называй.              Ирвен, обработав услышанное, шокированно отвел взгляд и посмотрел в пол. Затянулась тишина.              — Как это вообще?.. — наконец выдавил он из себя. — Ты же… ты же парень, как это?              — У людей разные вкусы, — невозмутимо ответил Лайсон, опустив уголок рта.              — Я не понимаю. Тебе платят женщины?              — Нет. Мужчины. Я же сказал, у людей разные вкусы.              Глаза Ирвена теперь еще безумнее округлились и еще напряженнее уставились в пол.              — Зачем?! — выплеснул он наконец Лайсону в лицо и, оглянувшись куда-то в сторону двери, в два раза сбавил голос, отчего он почти перешел в шипение: — Как твои родители вообще позволяют тебе таким заниматься?!              Лайсон стоял, не шелохнувшись, как он стоял и прежде перед безжалостно врезающимся в него ветром, и даже не изменился в лице.              — Отца я видел в последний раз лет пять назад, — сказал он, — а мать… ну, она не знает, естественно. В ее представлении я работаю на мебельном заводе и подрабатываю там в магазине еще.              — То есть ты… — как-то растерянно и разочарованно сказал теперь Ирвен, — и нам про свою семью соврал? И семье своей про себя врешь? — И укоризненно помотал головой: — Если ты будешь врать, Лайсон, тебе никогда не завести настоящих друзей.              — Ты сам только что соврал своей маме, — фыркнул Лайсон. — Интересно, почему?              — Это… — опешил Ирвен и возмущенно сказал: — другое совсем.              — Не вижу никакой разницы, — бесстрастно ответил Лайсон. — К тому же я пришел. Больше не вру. Чего-то это стоит, наверное? Мог бы и не приходить.              Ирвен, несколько секунд отрешенно помолчав, наконец решительно посмотрел на Лайсона и жестко сказал:              — Ты должен перестать этим заниматься. Этой… — он с отвращением скривился, — проституцией.              — Перестать? — удивленно уточнил Лайсон.              — Есть другие способы зарабатывать деньги. Может быть, они и не позволят тебе покупать твои красивые ботинки и остальное, но вот, например, на том же мебельном…              — Но вот, например, на том же мебельном я смогу зарабатывать два гроша в день? — перебил его Лайсон. — О, тебе легко говорить, тепличный мальчик. Ты представляешь вообще, как выглядит жизнь за пределами твоего огороженного мирка? «Я люблю Иттгарт, мне нравится здесь жить», — язвительно повторил он запавшие в память слова Ирвена. — Да по этой одной фразе уже видно, что ты понятия не имеешь. Скажи, о чем тебе вообще приходится заботиться? О том, где купить твои транзисторы и конденсаторы? А знаешь ли ты, например, каких денег стоит эта гребаная языковая школа, в которую ты ходишь три раза в неделю? Или тебе это не нужно, потому что за тебя всё знают родители? У меня нет таких родителей, извини. Моя мать работает посудомойкой на приборном заводе, где им раз в месяц выдают перчатки, чтобы у них кожа с рук не слезала, и каждый месяц ей приходилось продавать эти перчатки, чтобы накопить денег на мясной фарш раз в полгода и сделать котлеты нам на ужин. С тем, что я зарабатываю сейчас, мы можем есть по две котлеты хоть каждый день, а я до сих пор не могу избавить ее от этой привычки! Ботинки, черт, знаешь, почему я ношу такие ботинки? И вот это вот «все остальное». — Он показал на себя растопыренной пятерней. — Потому что это единственный способ, каким я хоть на один вечер могу перестать чувствовать себя помойным отбросом вместо человека.              Что-то сломалось под ветром. Лайсон смотрел из-под бурелома на Ирвена и часто дышал.              — Мне жаль, что… — растерянно начал Ирвен, — что у тебя такая ситуация… Но моим родителям тоже было тяжело. Они не из богатых семей. И они сами всего добились. Поэтому я знаю, что если приложить достаточно стараний, то все получится. Вот. А то, что ты делаешь, это ужасно и недостойно, — твердо закончил он.              — Недостойно… — не то подтвердил, не то переспросил Лайсон, словно сил на интонацию у него не хватило.              — Да, недостойно, — повторил Ирвен еще увереннее. — Это плохо и стыдно. Это занятие только для самых низших, морально опустившихся людей.              — И что заставляет тебя думать, что я не такой? — глухо спросил Лайсон. — Это то, что я и есть. Просто недостойный отброс. Мерзкий и никому не нужный.              — Не говори так, — строго сказал Ирвен и, попытавшись заглянуть Лайсону в лицо, без выражения глядящее в пол, чуть мягче добавил: — Я не верю, что это так.              — Ну и к черту иди, — неожиданно огрызнулся Лайсон, зло вскинув голову.              Ирвен и сам не понял, какая реакция его вдруг охватила. Что-то в ней было от гнева, что-то от испуга, но больше всего этого он был удивлен. С такой враждебностью, какая горела сейчас в этих светлых серых глазах, он никогда еще не сталкивался. И, растерявшись, Ирвен сделал то единственное, что он в такой ситуации умел. Он осторожно протянул руку и… Лайсон тут же дернул плечом, сбрасывая ее с себя.              — Не дотрагивайся до меня, я ужасный и недостойный, — процедил он скороговоркой. — И трогать меня могут только морально опустившиеся люди.              — Ну прекрати, — выдохнул Ирвен, чуть отступив. — Я просто… Я просто не хочу, чтобы ты занимался этим.              — Какая тебе вообще разница, чем я занимаюсь?              — Ты мой друг, — ответил Ирвен.              Лайсон зыркнул на него с нестихающей озлобленностью.              — Я не хочу быть твоим чертовым другом.              — Зачем тогда ты со мной общаешься?.. — спросил Ирвен после озадаченной паузы.              — Я ненавижу тебя, — сказал Лайсон, словно это был ответ на заданный вопрос. — Я вас всех ненавижу.              — Не говори так.              — Я буду говорить то, что я хочу говорить, хватит затыкать мне рот.              Оба замолчали. Ирвен чувствовал себя так, будто его только что оглушили тяжелым предметом. В голове что-то негромко, но упрямо гудело, не давая собраться с мыслями и вникнуть в происходящее. Сквозь накрывшую сознание глухую пелену он только отмечал, как обычно бледные, едва розоватые губы Лайсона выглядели сейчас насыщенно красными, почти в цвет фингала, обводившего его глаз.              — Почему ты ненавидишь меня? — спросил наконец Ирвен, первым нарушив тишину.              — Я не ненавижу тебя, — досадливо буркнул в ответ Лайсон, вытерев средним пальцем уголок глаза. — Забудь.              — А то, что ты не хочешь быть моим другом, тоже забыть?              — Как хочешь. — Лайсон пожал плечами и скрестил руки на груди, а затем едва слышно бросил: — Но нет, я немного не этого хочу.              — А чего тогда? — поинтересовался Ирвен, но не получил никакого ответа и настойчиво попросил: — Скажи.              Лайсон приоткрыл рот, как-то робко через него вдохнул и, подождав, словно ища в себе голос, наконец тихо выдохнул:              — Хочу гулять с тобой.              — Ну, это можно, — нахмурился Ирвен, уже приготовившийся бог знает к чему.              — Хочу ездить с тобой на трамвае, — сказал Лайсон громче.              — Не вижу тут никаких противоречий с нашей друж…              — Хочу проводить с тобой каждый вечер.              — Ну… у меня радиокружок по…              — Хочу оставаться с тобой до утра.              Ирвен замолчал.              — Хочу просыпаться в твоих руках.              Ирвен молчал.              — Хочу не помнить, кто я и где я.              У Лайсона немного подкашивались ноги. Ирвен, несколько раз деревянно моргнув, сел на застеленный синим махровым покрывалом диван и уставился куда-то в центр комнаты.              Красные цифры на электронных часах принялись отсчитывать долгие минуты тишины, прервавшейся наконец голосом госпожи Эберхарт, которая из-за двери позвала их к ужину. Ирвен поднял голову на звук и, глупо разинув рот, некоторое время посмотрел на дверь, но так ничего и не ответил, как будто не поняв, что это было. Анжелика позвала снова, на этот раз громко постучав.              — Ирвен? Мальчики?              Ответа вновь не последовало и, повременив, она все-таки заглянула в комнату.              — Вы чего не отвечаете? — раздался теперь звонче ее удивленный и тревожный голос.              Ирвен, немного ожив под ее вопросительным взглядом, наконец ответил:              — Мам, я не голоден. Можно потом?              — Ох, ну что это еще такое… — Анжелика неодобрительно склонила голову. — Лайсон, а ты?              — Я не голоден, благодарю, — тихо ответил Лайсон.              — Все в порядке у вас?              — Да, мам, — одними губами улыбнулся Ирвен.              Госпожа Эберхарт недоверчиво покачала головой, но дальше расспрашивать не стала. Когда она вышла, закрыв за собой дверь, Лайсон оторвался от своего места у подоконника.              — Я пойду, — сказал он, на что Ирвен тут же вскинул голову, словно только теперь по-настоящему очнувшись.              — М-м-м… Тебе уже пора?              — Я просто… не хочу создавать неловкость своим присутствием.              — Ты не создаешь, — торопливо сказал Ирвен, вскочив с дивана, и робко спросил: — Останься?              — Хорошо, — ответил Лайсон после паузы. Они постояли, оббегая один другого неуклюжими взглядами, иногда сталкиваясь глазами и с любопытством чего-то друг от друга ожидая и затем, когда ничего так и не происходило, разбегаясь вновь. Наконец Лайсон не выдержал: — Скажи что-нибудь.              Ирвен вздохнул и собрался что-нибудь сказать, но потом подумал, передумал; еще подумав, снова передумал и тогда уже заговорил:              — Мне нравится проводить с тобой время. Я просто… Я ведь даже не знаю… — он запнулся. — Я не знаю, смогу ли я дать тебе то, что ты хочешь.              — Это на самом деле не так сложно, — чуть усмехнулся Лайсон. — Ну, то есть знать это не так сложно.              Ирвен нахмурился, снова погрузившись в какой-то мыслительный процесс, на сей раз казавшийся со стороны еще более тяжелым.              — Нет, извини, я, наверное, не прав, — быстро сказал Лайсон, глядя на него. — Я понятия не имею, сложно или не сложно. Я сам просто всегда это знал. — Он посмотрел в пол и пожал плечами. — В общем, я не требую от тебя никакого ответа сейчас. Но… если… если тебя вдруг это беспокоит, то… будь мы вместе, я бы, естественно, больше не был… ни с кем, кроме тебя.              Замолчав, он тут же нервно усмехнулся и добавил:              — Странно звучало. Как будто я тебя шантажирую. «Брошу проституцию, если будешь со мной встречаться». Не имел в виду в таком смысле.              Ему казалось, что он чувствует, как сердце при каждом ударе с размаху врезается в грудную клетку, а шея растягивается от скачущей по сосудам крови.              — Ладно. Я знаю, что не требую ответа, но скажи хоть что-нибудь. Я себя уже глупо чувствую от этого монолога.              — Я… — Ирвен помедлил, словно придумывая тему для разговора, — никогда не влюблялся ни в кого. Не знаю, почему так. Никогда даже с девушкой не был.              — Хм, — тихо хмыкнул Лайсон с непонятным выражением.              — Это странно, да?              — Я не психолог, я не знаю, — Лайсон нескладно улыбнулся.              — Можно я обниму тебя? — вдруг спросил Ирвен, с надеждой заглянув Лайсону в лицо.              — Д-да, — тот растерялся от неожиданности. — Можно, конечно…              Ирвен ступил на полшага вперед и обвил его руками, положив голову ему на плечо. Лайсон, изо всех сил пытаясь не сжать это сладостное, долгожданное, каким-то чудом попавшее в его объятия тело слишком сильно — так, чтобы Ирвен не смог дышать, — нежно обхватил его спину, словно стремясь впитать ее в свои раскрытые ладони, и вместе с глубоким беззвучным выдохом сами собой закрылись его глаза. Это было сродни погружению в горячую ванну после ветреного и дождливого, полного суматошной беготни дня. Или глотку холодной воды в засушливую, изнуряющую жару. Нет, ничего из этого даже не было близко. Ничего из того, что он знал, не могло сравниться с этим новым ощущением. Ощущением безраздельного счастья.              — Это приятно, — сказал Ирвен, и никогда еще его голос не звучал так близко. — Ты… приятный на ощупь.              — Кхм, — Лайсон издал что-то похожее на смешок и с трудом разлепил скованные ленивым блаженством губы: — Спасибо, я очень рад.              — И… — Ирвен уткнулся теперь носом куда-то ему под ухо, — пахнешь вкусно.              Он повел носом дальше, к мягкому ежику пшеничных волос за ухом, но вдруг застыл, замер не шевелясь, как будто в шею ему только что воткнули дротик с парализующим ядом. И Лайсон отчетливо представил, как широко и безумно раскрываются его карие глаза.              О, Лайсон знал, почему он застыл. Лайсон знал и больше всего на свете этого боялся.              Ирвен, еще несколько мгновений постояв без движения, немного отстранился, дождался, пока Лайсон нехотя выпустит его из своих рук, и затем медленно отступил.              — Я, наверное, не готов… — пробормотал он, напряженно сведя брови.              — Потому что тебе отвратительно об этом даже думать или?..              Ирвен стрельнул взглядом в район ширинки брюк Лайсона, попытавшись сделать это незаметно, и, осознав, насколько явным и недвусмысленным вышел его взгляд, только сильнее нахмурился.              — Нет, — сказал он. — Не отвратительно. Просто… Я даже не умею целоваться, не то что… — он неопределенно махнул куда-то рукой, и получилось опять куда-то не туда.              Лайсон неровно и прерывисто выдохнул и затем сказал:              — Нам… не обязательно ничего делать. Да и это не важно, умеешь ты или нет. Там и уметь-то нечего.              Ирвен на это лишь скептически, как показалось Лайсону, сжал губы и недовольно отвернул лицо.              — Слушай, я себя чувствую, как будто я тебя к чему-то принуждаю, — вздохнул Лайсон. — Я не хочу, чтобы так было. Я все-таки пойду, хорошо?              — Нет, — суетливо ответил Ирвен, повернувшись обратно. — Не уходи. Ты ведь хотел остаться на ночь? Я поговорю с родителями, я думаю, они будут не против.              — Ты уверен, что хочешь этого? — недоверчиво спросил Лайсон.              — Да, — кивнул Ирвен. — Уверен.              — Ты не похож на себя сейчас.              Ирвен неловко усмехнулся.              — Может быть, я немного сошел с ума. В общем, пойду поговорю с родителями.              Когда он вернулся, Лайсон сидел на диване, запрокинув голову на его широкую мягкую спинку. Ирвен закрыл за собой дверь и, постояв, защелкнул ее на замок. Лайсон перевел взгляд с потолка, следя за его действиями. Этот щелчок как-то особенно приятно тронул его слух.              Ирвен подошел — ступая так медленно, что нетерпение уже подталкивало его в спину; и все же это было быстрее, чем отступал трепещущий у него за грудиной страх. Он сел лицом к Лайсону, подогнув под себя ногу.              — Как я и сказал, мы ничего не должны… — начал Лайсон.              Но Ирвен сразу же возразил:              — Я хочу.              В темноте окна, у Лайсона за спиной, отражался тихий свет торшера из другого конца комнаты. Лайсон был по-обычному красивый — собранный и почти безукоризненный, несмотря даже на латающий щеку пластырь и грубый кровоподтек, контрастно разлившийся вокруг его левого глаза. Но видел в нем Ирвен теперь и что-то иное, что-то совершенно особенное — какую-то новую привлекательность, прежде ускользавшую от его взгляда, почти магическую желанность.              Он наклонился чуть вперед — желанное подалось ему навстречу и вдруг неожиданно совместилось с ним. Оно было влажным, скользким и непривычным, но слишком головокружительным, чтобы оторваться. Ирвен уловил смесь сладковатого мятного привкуса и чего-то еще — отдаленно знакомого.              Он неуверенно и инстинктивно повторял за Лайсоном, пробуя незнакомые ласки, аккуратно поглаживая его и сплетаясь с ним языком. Ему нравилась эта тактильная игра между ними, в которой только лишь ему казалось, что он освоился, — как правила неожиданно менялись, и Лайсон задавал новый ритм, новые маневры — а у Ирвена в эти моменты пробегались по телу мурашки и захватывало дух. Иногда, прикусывая его губы своими, Лайсон замедлялся, почти останавливался, и Ирвен с упоением замирал, прикусывая его губами в ответ.              Наконец, словно соблюдя все необходимые приличия, Лайсон подвинулся ближе, положил ладонь Ирвену на талию и потащил вверх его свитер, чуть отставая мизинцем и скользя им по голой коже. Ирвен часто задышал, сердце моментально ускорилось. Мизинец неуклонно отсчитывал его ребра. Ирвен зажмурился и сильнее впился губами в Лайсона, а ладонями сжал его лицо, что есть силы вдавив большой палец в заклееную пластырем скулу.              — Ауч! — Лайсон отдернулся и стиснул Ирвена за кисть.              — Ой! — тот словно очнулся от какого-то помутнения. — Прости, пожалуйста!              — Все нормально…              Ослабив хватку вокруг чужой руки, почти нежно теперь ее касаясь, Лайсон чуть погладил ее и отпустил. А затем снова подался вперед, потянувшись к Ирвену губами…              — Уже поздно, ты хочешь лечь? — спросил вдруг Ирвен.              Лайсон остановился и посмотрел на часы: была всего половина девятого.              — Эм… Если ты хочешь.              Ирвен, едва услышал ответ, с готовностью вскочил:              — Давай я разберу диван.              — М, — неопределенно сказал Лайсон, вроде бы выражая согласие, и тоже встал.              Ирвен энергичным рывком отодвинул диван от стены и горизонтально уложил спинку.              — Тебе нужно в душ? — спросил он Лайсона и, не дожидаясь ответа, сказал: — Я пойду в душ.              — Хорошо… — без особой уверенности в том, что от него требуется что-то говорить, пробормотал Лайсон ему в спину.              Ирвен открыл шкаф, взял с полки какую-то одежду и вышел. Вернулся он уже в футболке и свободных трикотажных шортах до колен. Лайсон не без интереса пробежался глазами по его голеням и объемисто изогнутым икрам, покрытым темными пушисто торчащими волосками.              — Ты пойдешь? — спросил Ирвен, размещая снятую одежду по местам: часть положил обратно в шкаф, другое кинул в корзину для стирки. — Я могу дать тебе что-нибудь надеть.              — Ага, хорошо, давай, — сказал Лайсон.              Ирвен достал серую кофту с длинным рукавом и критически ее осмотрел.              — Думаю, размер у нас приблизительно одинаковый, должно тебе подойти, — сказал он и вручил кофту Лайсону, а затем передал ему мешковатые домашние штаны.              Ткань пахла свежим цветочным ополаскивателем — это Лайсон установил уже в ванной, не удержавшись и погрузив нос в выданную ему одежду. Он разделся, аккуратно развесив вещи по крючкам, встал под душ и скользнул взглядом вниз. Подумав, словно взвешивая свои шансы, и как бы в поиске аргументов несколько раз приятно коснувшись себя ладонью, он все-таки решил сохранить свое желание нетронутым.              Когда он вернулся в комнату, Ирвен, застлав уже диван безупречно выглаженной белой постелью, лежал под одеялом с какой-то книгой в непрозрачной синей обложке. Увидев Лайсона, он сразу же захлопнул и отложил книгу на подоконник.              — Ты странно выглядишь в моей одежде, — заключил он после нескольких секунд наблюдения.              — Мне не идет?              — Идет, — улыбнулся Ирвен. — Просто странно.              Лайсон сел на кровать и, кивнув на книгу, спросил:              — Что читаешь?              — Да это по… радиотехнике, — отчего-то смешался Ирвен. — Да я на самом деле ничего толком и не прочитал, не могу никак сосредоточиться.              Лайсон лег и перекатился через спину лицом к Ирвену. Тот поделился с ним широким пуховым одеялом.              — Почему? — спросил Лайсон, накрывшись и устроив руку под подушкой. — О чем думаешь?              — О том, что все это значит для меня, — с тревогой, но одновременно воодушевлением ответил Ирвен. — О том, как изменится моя жизнь.              — Она обязательно должна так уж сильно измениться? — усмехнулся Лайсон.              — Да, — серьезно ответил Ирвен. — Я думаю, да. Но я рад, — он мечтательно улыбнулся. — Скоро будет много изменений. Всего полгода — и я закончу школу и наконец… Наконец вступлю во взрослую жизнь. Поступлю в университет. Это все немного страшно, но по-хорошему страшно. И я рад, что… что я нашел… кого-то, с кем я смогу разделить…              — Я тоже рад, — прошептал Лайсон, подобравшись поближе.              — Я, кстати, хотел спросить, — тоже прошептал Ирвен. — Ты куришь?              От неожиданного вопроса Лайсон замер, приостановив свое продвижение к цели.              — М-м-м… ну… Иногда, совсем немного, бывает.              — Да, мне показалось, что я почувствовал, — утвердительно покивал на подушке Ирвен.              Глаза Лайсона не то чтобы округлились, а, скорее, стали выглядеть так, как выглядело бы само понятие ужаса, если бы кто-то потрудился облечь его в форму.              — Черт, серьезно? — он в панике отстранился и принялся дышать себе в ладони.              — Да ладно, это было почти не ощутимо, — засмеялся Ирвен.              Лайсон недоверчиво на него посмотрел.              — Я целовался с курильщиками, — глухо сказал он во все еще прижатые к лицу ладони. — Это отвратительно. Я выкурил сегодня всего одну, не думал, что после нескольких жвачек оно все равно будет заметно.              — Оно и не было… Если бы ты ответил, что не куришь, я бы тоже поверил.              — Что ж, но я больше не вру, — сказал Лайсон и наконец отнял руки от лица.              Ирвен задумчиво смотрел на него.              — Ты… — заговорил он, — был со многими мужчинами, да?              — С некоторыми… — уклончиво ответил Лайсон.              — Если ты… Если ты перестанешь, то как ты будешь тогда…              — Найду что-то другое, — сказал Лайсон. — Придумаю что-нибудь. Может… — он с какой-то хитринкой посмотрел на Ирвена, — открою бизнес… по продаже радиоприемников и музыкальных проигрывателей.              — Правда-а? — иронично поразился Ирвен. — И где же ты их будешь брать?              — Я найму замечательного конструктора, конечно же… — промурлыкал Лайсон, обвив рукой теплого, податливого Ирвена под одеялом.              — Интересно-интересно… — тот коснулся его лбом, прикрыв глаза, и тихо спросил: — И каковы условия труда? Полагаются ли бесплатные обеды?              — Условия… — прошептал Лайсон, — и обеды… самые грандиозные…              Он погладил Ирвена по щеке и аккуратно убрал с его виска чуть лохматую прядь темных волос. Ирвен лежал с тихой, умиротворенной улыбкой и глубоко дышал. Лайсон шепотом позвал его — ответа не было. Еще немного подождав, он разочарованно вздохнул. Внутри все буйствовало и горело от невыносимого влечения, но он не мог позволить себе так беспринципно нарушить чужой сон и лишь думал теперь с тоской о своем опрометчивом решении в ванной.       

***

             — «Еженедельные улучшающие обновления к Кодексу о неспециальных правонарушениях», — с предвкушением прочитал Лидер Джонс, вынув из тщедушной бумажной папки два скрепленных между собой листочка, и пробормотал: — Ну, посмотрим, посмотрим…              Приноровившись и найдя такое расстояние до глаз, чтобы буквы не сливались друг с другом в размытые серые ручейки, он начал смотреть.              — Что тут у нас? — спросил он, заочно обращаясь к авторам листочков. — Новое определение? Так… «Неспециальными признаются правонарушения, не имеющие специального объекта правонарушения, определенного Кодексом о специальных правонарушениях, несущие угрозу наступления неблагоприятных последствий, либо нарушающие основы правопорядка иными способами».              Лидер нахмурился.              «Так, а что заменено-то? — спросил он теперь уже про себя и вчитался в приведенную выше старую версию. — Было "неоспоримую угрозу", стало просто "угрозу". И какая разница? Что, бывают оспоримые угрозы разве? Ладно».              Он положил листочки на стол и, грозно над ними нависнув, продолжил: «Деятельность, совершенная в не отведенном для ее совершения месте лицом или группой лиц, наказывается арестом на срок от двадцати до сорока суток, либо лишением свободы на срок от двух до десяти лет… Гм, так… Деятельность, совершенная в не отведенном для ее совершения месте лицом или группой лиц, повлекшая за собой тяжкие или особо тяжкие последствия, наказывается лишением свободы на срок…» — он бегло пробежал глазами до конца абзаца.              — Добавили: «лицом или группой лиц». Ну а кем еще может совершаться деятельность? Профанация какая-то.              Он негодующе просмотрел второй лист, заполненный изменениями лишь на четверть, и покачал головой: «Что по факту добавлено-то? Схалтурили».              «Что добавлено? Мне непонятно», — размашисто написал он на оставшихся трех четвертях второго листа и, подумав, завершил написанное восклицательным знаком.              В кабинете раздался телефонный звонок.              Лидер не глядя снял трубку, из которой тут же послышался церемонный и отрывистый голос секретаря, сообщающий о незапланированно явившемся визитере.              — В такое время? — удивился Джонс, недовольно посмотрев на стену с часами: было уже девять вечера. И скомандовал: — Ну, запускайте.              Спустя несколько минут, пройдя все необходимые охранные проверки, на пороге кабинета Джонса появился Бакст Реймонд, основатель автомобильной корпорации «АвтоВек», главный двигатель и адепт эры возрождения автомобильной промышленности, цветущая и ширящаяся надежда государственной экономики. Почтительно кивнув с высоты своей долговязой фигуры, Бакст Реймонд по какой-то дуговой, явно выражающей уважение, траектории приблизился к столу Вечного Лидера.              — Как жена, господин Реймонд, как наследники? — поприветствовал его Джонс, также учтиво кивнув и даже подумав было привстать из кресла, но в последний момент, предвидя обострение боли в спине, остался сидеть.              Господин Реймонд, напоминая шаткое неустойчивое строение, оперся обеими руками на трость, а затем разомкнул тонкие длинные губы, которые из-за своей длины и характерных складок вокруг всегда казались хитро улыбающимися, и с расстановкой произнес:              — Благодарю за ваш интерес, Вечный Лидер, жена здорова, сыновья показывают себя надежной опорой. Позвольте узнать, как поживает ваша семья?              — Всё слава Веку.              Реймонд шире растянул губы, вылепив из них теперь подобострастную улыбку; глаза его, однако, остались холодны.              — Тогда как в общем и целом все хорошо и бизнес продолжает развиваться, — приступил он к делу, — есть тем не менее одна неприятная проблема, которая чинит нам неудобства и стопорит полноценный наш прогресс. Впрочем, это такая проблема, что, я уверен, вы ее в один счет сможете разрешить.              Оторвавшись одной рукой от трости, Реймонд вытащил из широкого внутреннего кармана пальто какие-то бумаги и сжал их в узловатых пальцах.              — Все необходимые документы, уверяю вас, были своевременно поданы в соответствующие комиссии, однако никакой реакции на них так и не последовало. Я не могу объяснить это ничем другим, кроме нерадивости и халатности каких-то нижних чинов, не потрудившихся ни проверить информацию, ни передать ее дальше. Но дело, к сожалению, уже не терпит отлагательств, и я вынужден лично просить вас взглянуть на эти материалы и отдать приказ в соответствующие ведомства. — Он приподнял бумаги повыше и, прокашлявшись, возмущенно продолжил: — Не иначе как по злому умыслу оккупировавшие уже запланированное для моего салона помещение, эти люди, несомненно с целью вымогательства денег запрашивающие баснословно несоразмерную цену, должны быть обязаны уступить помещение по…              — Вы, — прервал его Джонс, наморщившись от обилия непонятной информации, — положите сюда, давайте, давайте, — он неопределенно потряс рукой над столешницей, а затем указал на стул: — И присаживайтесь, что вы стоите.              Реймонд положил бумаги, сел и подвинулся к столу поближе.              — «Жалоба в отношении использования помещения не по назначению»… — взяв бумаги, прочитал Лидер типовой заголовок, — «…зарегистрированного на имя»… — нахмурившись, он отдалил лист от глаз, — Эверетт? Арчибальд… Да, да, я помню.              — Эберхарт, — тихо поправил Реймонд.              — Да, я помню, помню его, — повторил Лидер, — что-то там про ритуальные практики…              Он отодвинул принесенные Реймондом документы на край стола и начал перебирать кипы бумаг, что-то ища.              — И чучело совы, боже ты мой… — бормотал он, — чучело совы…              Бакст Реймонд, пристально глядя на Вечного Лидера, медленным неприметным движением забрал свои бумаги со стола.              — Ужасный человек, — резюмировал наконец Лидер, так и не добившись результата от своих поисков. — Но вы зря ругали наши комиссии, их работа тщательно контролируется, ошибки там быть не может. Этот ваш Эверхарт уже был подан в список и утвержден.              — В список? — в искреннем порыве поразился Реймонд, но сразу же взял эмоции под контроль.              — Верно, — подтвердил Лидер. — Аресты должны были завершиться вчера.              — И Анжелика? — осторожно уточнил Реймонд.              — Какая Анжелика? — Лидер на секунду засомневался, однако вскоре в его взгляде появился обнадеживающий проблеск: — Да, наверное, была и Анжелика еще… Это что, жена?              — Да. Они… вместе всем занимаются.              — В таком случае могу заверить вас, что все это уже решено.              — Но… — начал Реймонд, тщательно подбирая слова, — я боюсь, что это невозможно, так как… я видел их сегодня. Прямо этим вечером. Как ни в чем не бывало.              Тяжелый взгляд Лидера Джонса лег Реймонду на плечи, а оттуда мрачно скатился на дубовый стол.              — Это какая-то… — начал Лидер, но осекся, передумав говорить слова «ужасная ошибка». — Сейчас всё узнаем.              Он снял трубку и набрал на крутящемся циферблате короткий номер. Подождав, разочарованно покачал головой, сбросил и набрал другие цифры.              — А где у нас госпожа Шелебах? — спросил он в телефон, дозвонившись по второму номеру, и после паузы с досадой повторил за кем-то: — Ушла уже… А кто дежурный? Переведите.              Его пальцы медленно и угрюмо забарабанили по столу, словно отбивая чей-то похоронный марш.              — Произведен ли арест по обвинению в оккультизме… — резко заговорил он в телефон спустя несколько секунд и посмотрел на Реймонда: — как там?              — Арчибальд и Анже… — суетливо начал подсказывать тот.              — Арчибальд и Анжелика Эверхарт! — сказал Лидер, не дослушав.              — Эберхарт, — поправил Реймонд.              — Эберхарт! — грозно повторил Лидер.              В кабинете повисло молчание.              — Как не-е были?! — вдруг едко протянул Лидер, облокотившись на стол так, словно желал его раздавить. — Почему не были?!              Из телефона донеслась неуверенная запинающаяся речь.              — Сроч-но, — прервал ее Лидер Джонс и повесил трубку.              Господин Реймонд смотрел на него с понимающим и сострадательным видом, и от этого вида Лидер почувствовал себя еще более неприятно.              — Ох уж эти… — сквозь зубы выругался он и тяжко вздохнул.