Континент Телепатия

*** Когда все вокруг совсем затихло, Эмма сползла с кресла прямо на пол и тихо застонала, уткнувшись лицом в кожаное сидение. На ее руках были все главные козыри, но партию по внутреннему счету она проиграла. Ксавье, возможно, на самом деле был умнее, чем она сама вообще была способна себе представить – такое редко, но встречалось. Но чем больше он нравился ей или восхищал ее, тем сильнее она его ненавидела. Это было объективной реальностью, данной ей уже в более чем убедительных ощущениях. Потому что если ты понимаешь вообще все, то как тогда, блядь, можно…   Ей казалось, что эту жизнь живет уже не она, а словно какие-то две-три тонкие струны натянулись в пространстве и времени практически на пределе своей прочности, в то время как остальные уже лопнули и висели оборванными где-то позади. Настоящая Эмма, какой она казалась себе до не таких уж незапамятных времен, давно должна была всех сделать. Или давно бросить малоперспективный или невыгодный проект. Сберегая себя от безнадежности, усталости и унижений. Направляя свои силы лишь на то, что позволило бы стать еще сильнее самой. Та Эмма просто не понимала бы, как можно оказаться в настолько бессмысленном тупике, да еще так не вовремя. Спасибо, что хотя бы выход из тупика уже был очевиден и она так или иначе двигалась в его направлении. И, видимо, сегодня пришло время вытащить себя из всего этого финальным рывком. Эмма, не поднимаясь с паркета и не обращая внимания на просыпающуюся головную боль, поднесла пальцы к вискам, возобновляя свою работу. *** Тревожный беспорядочный сон Чарльза, где Мойра была Джеки, а Эмма была Мерилин, прервался ослепительной вспышкой боли в глазах и темени. Через мгновение этой болью пронзило весь череп до основания. Черт, Эмма. Он вскочил, натягивая брюки и уже на бегу застегивая ремень, зацепился штаниной за кресло и оттолкнул его, но только у выхода из комнаты понял, что… стоит на ногах. Он покачнулся и чуть было не ухватился за дверной косяк, но удержался. Поколебавшись полсекунды, он пнул дверь и побежал по коридору – не страхуясь, не осторожничая, так, что в ушах почти засвистело. Мышцы помнили все - или практически все. Через еще пахнущий вчерашним ужином холл. Мимо сладкой прохлады ночного сада. В павильон под сияющим в темноте куполом возле восточного крыла. Эмма безжизненно лежала в кресле на подиуме - голова выскользнула из опущенного серебристого колокола Церебро и была высоко запрокинута. Кожа казалась нечеловечески, мертвенно белоснежной, а из носа и левого уголка губ по этой ослепительной белизне на шею стекала рубиновая струйка крови. Стаскивая Эмму с кресла и укладывая на пол, Чарльз успел подумать, что это смертельно красиво. На хлопки по щекам она не среагировала, дыхания он не чувствовал, а вот тень пульса, кажется, еще улавливалась. - Эмма! Боже мой, да что за… Он завел ладонь ей под затылок, зажал нос и с силой выдохнул воздух в бесчувственный разомкнутый рот – на губах остался металлический привкус с нотками виски и жасминовой помады. Он вдохнул и склонился к ней снова, но ее нижняя губа капризно дернулась под углом его рта, и доступ оказался закрыт. Чарльз с облегчением поймал еле слышный выдох. Он приподнял Эмму, устраивая ее плечи у себя на коленях, а голову – на сгибе локтя, и начал гладить ее по волосам, по лбу, по щекам, повторяя ее имя, тормоша и заставляя очнуться. Ее губы снова разомкнулись – краешки жемчужных зубов обрамляла размытая алая каемка. Дыхание стало отчетливее, а на бледных щеках проступил неровный паутинный румянец – Чарльз догадался, что следы его ладоней были его непосредственной частью.  - Эмма, милая, очнитесь… ну же. Густые ресницы дрогнули пару раз, и она приоткрыла глаза – еще ничего не понимающие и затуманенные. Это ненадолго, понял Чарльз, вглядываясь в них и продолжая гладить ее волосы и подбородок. Ее губы шевельнулись как будто в попытке произнести его имя, но в синих глазах так и не появилось ни радости, ни облегчения, ни даже ожидаемой ненависти – в них была бесконечная, какая-то обреченная усталость. - Эмма, скажите что-нибудь. Что вы чувствуете? Она чуть повернула голову, и ее веки снова сомкнулись на несколько секунд. - Ответьте мне, и я дам вам время прийти в себя, - он встряхнул ее. Вместо ответа она искоса взглянула мимо него – на Церебро. Слегка подняла брови. - И что же теперь… - Эмма, что вам здесь было нужно? – он понимал, что опережает необходимость разговора, да и объяснять было в принципе нечего, но следовало убедиться, что она действительно реагирует. – Я не собираюсь упрекать вас, но можно же было мне как-то сказать. Я думал, вы все понимаете… Ее взгляд скользнул вбок – она почувствовала, на чем лежит. - О, вы уже можете ходить. - Да. - Замечательно. Теперь идите в жопу, - Эмма, опершись на руку, попыталась резко отстраниться и встать, но эффект оказался смазан головокружением, и она снова оказалась в руках у Чарльза. Он усмехнулся. - Как долго вам, видимо, хотелось это сказать. Хотя по сравнению с ударом сотней боеголовок это огромный шаг вперед. *** Эмма уставилась на Чарльза Ксавье почти в панике. Горло снова свело судорогой, а под ребрами словно начала разворачиваться черная дыра. - Так вы все знали. - Конечно же, я знал. Он продолжал смотреть на нее с мягким сожалением; прямо под его губами осталось пятнышко свернувшейся крови, и он изредка трогал его языком. Было нечто потусторонне жуткое в том, что она не могла прямо сейчас освободиться из его теплых и пахнущих лавандовой постелью объятий.   - Вы… Чарльз, вы в курсе, что все это время ставили себе неправильный диагноз? Вы не идиот. Это какая-то… психопатия наоборот. - Доверюсь эксперту. - Даже интересно теперь, кем на самом деле вы меня видите. Наверно, каким-то… зверьком, сначала совсем не забавным, а потом вроде и ничего. - А вот это уже чистая проекция. - Я не ставила на вас ловушек… с электрошоком. - И я не ставил. В шлеме не было никаких ловушек. Наши способности очень отличаются, Эмма. Если сравнивать с радио, то люди для вас – как радиопередатчик без модулятора, если такое возможно, конечно, - он слегка склонил голову к плечу и сосредоточенно нахмурился. - Вы чувствуете все первичные электроволны, а работу по их декодификации и преобразованию в понятные вам сигналы берет на себя не чужой, а ваш собственный мозг. Это дает вам множество необыкновенных возможностей – от трансформации собственного тела и умения читать мысли на любом языке до физической и психологической терапии или наобо… неважно. Но ваш диапазон - скорее всего, он всегда будет ограничен по сравнению с теми, кто воспринимает информацию, уже сжатую до чувств, образов и слов. С такими, как я. И использовать Церебро у вас не получится, пока… я даже не знаю пока, есть ли способ научиться. Но сейчас вы просто не сумеете обработать данные, которые получите. Это в миллионы раз превышает возможности мозга, даже если настроить прием всего на один город. А такой опции у нас и нет. Чудо, что вы не погибли – скорее всего, алмазная форма успела отразить большую часть и защитить вас, я видел… - Но ведь шлем Се… Магнито не пробиваем ни я, ни вы. - Он ограничивает волны неизбирательно – довольно похоже на наши же ментальные блоки, - на лице Чарльза наконец перестали отражаться все оттенки сострадания и оно стало привычно доброжелательно-деловым; он убрал руку от ее волос, вытащил из кармана брюк салфетку, с сомнением посмотрел на нее и засунул обратно. Скрутил край белой футболки и вытер Эмме щеку, нос, подбородок и шею. Бесцеремонность этого действия ввела ее в легкий транс. - Значит, я никогда не увижу того, что видите вы, - произнесла она, едва мягкую ткань убрали с ее лица, по-видимому, удовлетворившись результатом. - Почему? Я покажу вам. - Как? Он подхватил ее на руки и усадил обратно в кресло, а сам приподнял шлем Церебро и расположил его над своей головой. - Вот так… Эмма, вы в порядке? Голова не кружится?  - он положил руки на ее виски. Вот как он после всего этого может… Впрочем, если судьба дарит ей настолько придурочных врагов, кто она такая, чтобы отказываться. - Нет, - соврала она. – Может, это вам будет лучше в кресле? - Спасибо, я постою.  Щелкнул тумблер, и он снял свой ментальный блок – его разум открылся перед ней, как будто ветви высоких молодых деревьев раздвинули облака. Она увидела перед собой спящие города, их огромные окраины и беспокойные пульсирующие сердца, это все стремительно неслось мимо нее, вокруг нее, под ней, и в этом туманном хаосе из человеческих душ она видела зажигающиеся то тут, то там мириады разноцветных искр. Огоньков становилось все больше и больше - они проступали как звезды на темнеющем вечернем небе. У каждой из этих искр на самом деле было собственное лицо; сейчас у большинства из них веки были сомкнуты сном, а еще большинство из обладателей этих лиц  – она чувствовала - были совсем юными, немного озадаченными, но в целом от них веяло спокойствием и беззаботностью, и от слегка неслаженного, но общего ритма их дыхания, пахнущего озоном, у нее снова повело голову. Щелкнул тумблер, и круговорот прекратился. - Эмма… черт, я все-таки не должен был… - Я в порядке, - она старалась не дышать слишком глубоко, чтобы еще сильнее не напугать его, хотя ее сердце колотилось так, как будто она в человеческом обличии пробежала без остановки две мили. - Вы достаточно видели? Вы поняли, сколько нас на самом деле? Эмма ничего не ответила. - Уже через десять лет каждый девятый ребенок на земле будет мутантом, и мир поменяется, Эмма. Я понимаю, что вам привычнее думать, что все – такие, как мы - каждый день страдают от  страха, непонимания и жестокости. В том числе от самых близких. Но это не так. Жизнь большинства мутантов мало чем отличается от жизни обычных подростков, разве что у некоторых в ней немножко больше чудес. Мы не имеем права отнимать ее у них только потому, что в некоторых случаях нам это кажется правильным. Я утверждаю это не как избалованный мальчик из богатенькой семьи, которого всю жизнь только и делали что облизывали с ног до головы. По правде говоря, если бы мне предложили выбрать родителей, я, как и, наверное, вы, выбрал бы других… главным образом для их же блага. Хотя постоянно ловить мысли о том, насколько было бы проще, если бы я не родился, тоже не очень позитивно влияло на психику… Но мы – исключения. Большинство моих студентов – исключения. И все это не так важно, Эмма. Важно то, что если вы с Магнито все-таки разожжете войну, самым страшным в ней будет не сражение с человечеством, а битва между самими мутантами. Вы расколете тех, кого хотите защитить, на два самых беспощадных лагеря, потому что внутривидовая борьба – это самая страшная борьба в мире. Кто-то будет на вашей стороне, но многие – и, скорее, большинство - не простят вам, что вы отбираете у них людей, которых они любили, ради какого-то высшего блага и мифической общности с теми, кого они даже не знают. Вы можете думать, что это необходимые жертвы ради безоблачной жизни детей будущего, но те дети, которые растут сейчас, ничем не хуже новых, а чтобы родились эти новые, нужна совсем не война. Вы ведь уже участвовали в такой битве - вам понравилось? Причем против вас был не кто-нибудь, а сам Эрик Леншерр. Даже он со всеми своими мыслями о превосходстве мутантов не смог простить Шоу смерти своей матери. Можете убить меня, если я понимаю, как у него в голове укладывается, что все эти новые дети примут в подарок его прекрасный новый мир и простят ему смерть полумиллиарда их матерей и отцов. Как он вообще может думать, что эта его валентинка в виде Джин Грей, которую вы передали мне, даже со всеми ее воспоминаниями, на что способны люди, снова сделает из меня его союзника – просто чтобы на месте Джин оказались миллионы других детей - и мутантов, и человеческих девочек, какой была его собственная мать. И так по кругу… Эмма отстраненно посмотрела в угол, словно то, что он говорил, не доходило до ее сознания. - Эмма, я же вижу, что вы тоже не хотите этого. Она не реагировала, но и Чарльз не отступал. - Что сказал вам Магнито, когда до него дошло, что при взрыве лаборатории никто не погиб? Когда военные все списали на невнятную диверсию, а не заявили о страшной угрозе, затаившейся на груди человечества? Что в газетах не начались разоблачения, что творил в своих лабораториях Пентагон – и что натворили с ними за это вы? Что поиск союзников и рекрутинг новобранцев придется отложить? Эмма снова промолчала. В принципе, это и было ответом, потому что Эрик не сказал ей ничего, видимо, считая, что она на первый раз просто не до конца поняла его приказ. - А что он сказал бы, если бы узнал, что вы вот этими руками, - Чарльз для убедительности помахал у нее перед лицом ладонью, - как минимум второй раз обезглавили совместную программу? Вместо того, чтобы вот уже больше месяца внушать страх мутантам перед людьми и людям перед мутантами, они снова замерли. И самое приятное в отставке Лиджера было не то, что мутанты остались вне подозрений. А то, что вне подозрений остались вы, Эмма. Эмма по-прежнему смотрела мимо него невидящим взглядом. Он взял ее за плечи и слегка встряхнул. - Вы играете в одиночку против всех. Это очень храбро, но очень опасно, и, боюсь, ваших сил может не хватить. Она перевела взгляд на его руки. Чарльз тут же их убрал. - Эмма, вы должны остаться в Вестчестере. Именно здесь вы больше всего нужны. Именно здесь, а не в Братстве, идет настоящая жизнь. Уже через пять-семь лет дети, которые здесь учатся, будут представлять всех мутантов – в политике, дипломатии, обороне, экономике, науке, медицине – везде. Они сами станут проводниками в наш общий мир для всех тех, кого вы только что видели. И это не единственная школа, которую я открою. Через пять лет у нас будет настоящая сеть по всей стране, заведения, подобные этому, будут в каждом седьмом штате, потом больше. Эмма, я снова обещаю, что никогда больше не побеспокою вас, я скоро поеду в Нью-Йорк, и, вероятно, оттрахаю примерно его половину, но вы должны забыть все, что я наговорил вам, и просто остаться с нами. Остаться с Джин. Сохранить это будущее и стать его частью. Вы получите такую власть, о какой и не мечтали. Что бы ни обещали вам Себастьян Шоу или Эрик Леншерр. У нас с вами большие разногласия, но они не настолько фундаментальны, как вам кажется сейчас. Мне, как и вам, отвратительна мысль о том, что жизни мутантов делают разменной монетой в чьих-то чертовых играх. Решайтесь. Я не очень тороплю. Но лучше бы поскорее. Эмма медленно подняла на него глаза, будто просыпаясь. - Чарльз, мне нужна ваша помощь.