Irrepressible Madness

あたらしい未来

The New Future

      August 18, 2007              Внутри всё буквально клокотало от ярости, и подавлять рвавшийся наружу огонь приходилось только с чрезмерными усилиями, хотя и с ними тело точно исходило мелкой вибрацией из-за количества бешенства, бурлившего в крови. Причин для безудержного гнева нашлось сразу несколько, и каждая заслуживала отдельного внимания.       Услышав мотор мотоцикла, заглушённого аккурат перед домом, по велению чуткой интуиции Ронан Хеффернан немедленно подошёл к окну и выглянул из-за не закрытой вплотную шторы. Увиденное на миг заставило молодого мужчину оцепенеть от неверия и отвращения: эту пару он ни с кем бы никогда не спутал на любом расстоянии, пусть даже Цугэмия Ран ещё и находилась к нему спиной, оснащённой огромным чёрным рюкзаком, из которого торчали роликовые коньки. С каких пор она ими увлекается?.. Мимолётное недоумение тотчас сменилось шокировавшим его предположением, что…       Неужели у них… было свидание? Наблюдая, как подростки вроде бы о чём-то общаются, после чего школьница — отчётливо видно — протягивает руку и касается волос парня, Ронан не мог не вспоминать яркую сцену их интимных объятий в траве у реки, отпечатавшуюся в его памяти словно позорное клеймо. Привыкший считать Ран личной собственностью за те несколько лет, что они провели вместе, и уж тем более после решения, что он должен вскружить ей голову, Хеффернан действительно ощущал, будто бы его гордости влепили горячую, болезненную оплеуху. То левая, то правая щёки физически пылали фантомным жаром, как если бы подверглись удару в реальности, и это несмотря на то, что ирландец ясно осознавал, что его отношения с Цугэмией не заходили дальше дружеских, что было делом само собой разумеющимся ввиду её возраста. Тем не менее попытки образумить полыхавшую голову с помощью увещевания, что испытывать злость из-за посягательств кого-то другого на формально свободную девушку — иррационально, проваливались без единого шанса закрепиться. Пока сердце Ронана неистово билось о грудную клетку, он жёстко призывал себя к хладнокровию: на эмоциях уж определённо не выйдет распознать, что происходит между этими двумя.       Когда спустя пару мгновений маленькая кайчо развернулась и направилась к дому Кикунаги, Хеффернан позволил себе слабо выдохнуть от, впрочем, быстро растаявшего без следа облегчения: вряд ли парочка школьников, столь пошло обжимавшихся ещё неделю назад, рассталась бы без поцелуя на прощание, если бы они на самом деле встречались или состояли в иной романтической или сексуальной связи. Однако расслабляться было рано, поскольку отсутствие страстных лобызаний ещё ничего не доказывало. Попавшая в прохладный голубоватый свет фонарей на воротах Цугэмия оказалась в ещё более плачевном состоянии внешне, чем Ронан успел заподозрить, пока она стояла спиной к окнам. Потрёпанная, в местами окровавленном на животе белом джемпере, с разбитыми в ничто коленями и с покрытыми внушительными синяками руками — что случилось и какую роль в этом сыграл только что наконец-то заметивший его высокомерный сосунок?       Не будучи в силах скрывать неисчерпаемое презрение, вызываемое глупым мальчишкой, Хеффернан сузил глаза, вступив в тяжёлую невербальную коммуникацию с ним, чьё лицо и с такой приличной дистанции будто не изменилось ни капли, транслируя безграничное равнодушие. Молодой мужчина не питал ни малейших иллюзий, что помешанный на избиениях и неоднократно угрожавший Ран за один только август превратить её в месиво ублюдок являлся автором — как минимум — хотя бы всех гематом на теле Цугэмии. И как бы ни было странно, что обидчик подвёз жертву до дома, этот парадокс просто объяснялся, ведь наверняка японский садист настроен на серийность «воспитательных процедур» и заинтересован в поддержании у жертвы нужной кондиции, включая контроль над ней во многих, если не всех, сферах её жизни. Хотя для Ронана всё ещё оставалось загадкой спокойное поведение Ран прямо сейчас, он не сомневался в двух вещах. Во-первых, она ни за что бы не упала духом из-за подобного обращения с собой, а значит, вполне нормально, что ведёт себя как ни в чём не бывало, будто так и надо — использовать мучителя в качестве частного водителя в некоторых смыслах гениально — и что ничего необычного не происходит. А во-вторых… как бы ни был Хеффернан осведомлён о нынешних слабостях в физической подготовке школьницы и прорехах в её стиле ведения боя, ирландец точно знал, что она не даст себя в обиду и окажет всё необходимое сопротивление: биться та умела остервенело и до последнего, невзирая на какие угодно превосходства соперника. И если ей этого станет недостаточно…       Быстрее, чем он успел обдумать собственный инстинктивный порыв, Ронан показал на себя пальцем, затем направил его на Хибари Кёю, непрерывно смотревшего на него, после чего поднёс сей палец к горлу и красноречиво перечеркнул его, не отрывая взгляд от цели: если у Ран не будет возможности полноценно защититься, то долг самого Хеффернана — восполнить этот пробел и уберечь девушку от напастей, включая избавление её от назойливых поклонников с кровожадными пристрастиями. Тем более когда у него в принципе имеются личные виды на данную особу.       Когда японский мерзавец с ленивой медлительностью ответил ему властной, хищнической усмешкой, сотканной из чрезмерной надменности, мужчина незаметно передёрнулся от отвращения и приложил немало усилий, чтобы сдержаться и не дать этому чувству ярко отобразиться в выражении его лица. Через мгновение отошедшая почти до ворот Цугэмия переняла на себя внимание юноши, из-за чего Хеффернан тут же предпринял попытку открыть окно, чтобы услышать хоть что-нибудь, не забывая о необходимости одновременно спрятать звук раздвигавшейся рамы с помощью иллюзии, однако как назло затвор заклинило и он так и не поддался на все ужимки и без того злившегося ирландца. Впрочем, диалог у парочки со странными отношениями долго не продлился, и уже через пару минут раздосадованный Ронан проводил недовольным взором отчалившего восвояси Хибари.       Впрочем, стоило Ран, не сразу очнувшейся от впечатления после короткого диалога со старшеклассником, ускоренно направиться в дом, как Хеффернан инстинктивно отшагнул назад в темноту комнаты и — хоть ещё не продумал точно, что хочет сделать, — на всякий случай скрыл пламенем Тумана свою обувь в прихожей. Он сомневался, что юная глава Ризольверы в свойственной ей рассеянности заметит ботинки помощника, оставленные временно даже сразу у входа, но решил перестраховаться. В следующую минуту оглушительно бахнула входная дверь, и иллюзионист усмехнулся, приятно удивившись: за хлопком понеслись громкие ругательства и нечленораздельные злобные вопли, дополнившиеся неясного происхождения шумом, насчёт которого мужчина предположил, что школьница что есть силы швырнула куда-то набитый до отказа и наверняка тяжеленный рюкзак, а тот, возможно, что-то сломал или сбил.       — Вот ублюдок!!.. — свирепый рык Цугэмии на весь коридор раскатился мощной и в то же время беспомощной волной ненависти, и хотя уровень ярости у молодой начальницы застал Ронана врасплох, её реакции порадовали его и неплохо обнадёжили. Уж лучше японский садист пусть раздражает девчонку и бесит, чем если вдруг начнёт завоёвывать её внимание более конкретными, романтическими способами. И даже если не начнёт, то пока он раздражает Ран настолько, что та буквально готова кричать от гнева, шансов у мальца превратиться в настоящего соперника Хеффернану нет ни одного.       Тем более что последнему стало отчётливо понятно: его великодушная стратегия давать юной судье время, чтобы рассмотреть верного помощника в качестве любовного интереса, откровенно провалилась, и было необходимо предпринимать меры гораздо настойчивее. Чрезвычайно важно напомнить маленькой кайчо, какими были их с ней отношения до того, как она всё заполучила — и кольцо иллюзионистки Кикунаги, и Ризольверу.       Убедившись по звукам с первого этажа, что Цугэмия надолго заняла ванную комнату, Хеффернан спокойно прошёл к лестнице и без лишнего шороха спустился вниз. Слушая, как где-то в отдалении зашумела вода, Ронан принялся расстёгивать пиджак и затем, неспешно борясь с пуговицами, проследовал к небольшому коридорчику, ведшему к выходу на задний двор. Личная комната Ран находилась чуть дальше лестницы и тоже на первом, поэтому расчёт ирландца был прост: после водных процедур она непременно пройдёт мимо… На пол небрежно упал пиджак, а мужчина включил почти перегоревший торшер рядом: тусклого, желтоватого света хватит ровно для того, чтобы девчонка заметила вещи и поняла, чьи они и куда их владелец скрылся. Если сих намёков ей будет недостаточно, чтобы составить ему компанию, то использование пламени Тумана можно считать оправданным.       Сделав ещё пару шагов, Хеффернан умело расстался с галстуком, отправляя плотную ленту также на пол, и открыл — не скрывая ничего, хотя уж это Цугэмия бы не услышала прямо сейчас по весьма очевидным причинам — дверь, ступая на широкую веранду. Занятый ослаблением нескольких пуговиц у горла рубашки и потом у запястий, ирландец задумчиво осматривал в процессе собственных мелких манипуляций внутренний двор дома Кикунаги. Насколько он знал, здание принадлежало отцу Масаэ и что сама она с младшей сестрой вроде бы как выросли здесь, но не было никого, кто мог бы ему рассказать больше подробностей об их семейной жизни. Единственное, что он застал лично, — это истерики матери Ран вплоть до публичных, когда получившая в полное наследство дом Кикунага решила отреставрировать его — то есть абсолютно переделать — по собственному вкусу, как только смогла позволить себе это финансово, а уведомлять Раму формальности ради и вовсе не запланировала. И то лишь потому, что это был именно тот период, когда Ронан как раз начал донимать отказывавшую ему опять и опять Масаэ просьбами стать его учителем. В буквальном смысле на его глазах дом радикально перестраивался заново, ведь жёсткая женщина не пускала юного назойливого преследователя даже на порог, оставляя жить на улице вне зависимости от состояния погоды.       И всё же он тогда добился своего и ни разу не пожалел.       Любуясь просторным двориком, молодой мужчина почти позволил себе под влиянием простенькой ностальгии по старому укладу улыбнуться: возвращаться в то время он тем не менее не желал практически ни при каких условиях. Не терпевшая препятствий на своём пути Кикунага выкупила соседнее жилище, безжалостно снесла его и расширила площадку — площадку, увидевшую впоследствии немало жестоких, беспощадных тренировок, коим не было конца. И продолжались они и в дождь, и в холод, и в жару.       Усмехнувшись чему-то, Хеффернан наконец-то прервал бездействие и уверенно направился в левый угол огороженной высоким забором территории, чувствуя горячую землю под ногами сквозь тонкую ткань носков, — там находилась в тени одинокого деревца скромная беседка. Оттуда Кикунага частенько могла раздавать приказы ученикам — Ронану и племяннице — и указывать на многочисленные ошибки, пока сама занималась делами или же, отдыхая, читала книги. Приблизившись к изящному строению, мужчина на миг остановился перед ним, вспоминая, что ни он, ни Ран никогда не позволяли себе зайти внутрь, хотя прямых запретов от Масаэ ни единожды не поступало. Осматривая, как за год заброшенности некоторые из опор оплели лианы и как лёгкая постройка в принципе успела обветшать за всё же короткий срок без должной заботы, Хеффернан осознавал, что ему придётся это исправить — любой символ нуждается в правильном уходе, поскольку лишь с помощью памяти о чём-то есть шанс создать крепкий путь в желанное будущее.       Удобно устроившись на ступеньках беседки, Ронан закатал рукава, принял глубоко опечаленную позу и стал ждать.              過去のどこかで       Somewhere In The Past       In The Middle of September, 2003              Невесомым покрывалом из мягкого золота и прозрачных нитей тепла, пронизавших воздух насквозь и ощутимо согревавших всех, кого они могли коснуться, застилало открытый для яркого солнца внутренний дворик дома Кикунаги Масаэ. Наслаждаясь приятной погодой и едва ли не жмурясь от удовольствия, восемнадцатилетний Ронан Хеффернан пристроился неподалёку от беседки своей не знавшей пощады наставницы: ему хотелось принимать ласковые солнечные ванны хоть до последней минутки заката, тем более что его тренер отсутствовала по делам уже несколько дней и можно было позволить себе понежиться. Восседая прямо в недавно скошенной траве, молодой человек достал из сумки на плече самолично приготовленный сэндвич и с предвкушением размотал пищевую плёнку, чтобы скорее приступить к трапезе.       Однако раз уж на площадке он был не один, то юноша не стал отказывать себе в возможности наблюдать за полностью игнорировавшей его племянницей репетитора Цугэмией Ран. Девочке было от силы лет десять, но тренировалась она с упорством и практически бычьим упрямством столь остервенело, что Хеффернану часто становилось не по себе и казалось, будто сам он делает недостаточно. Сегодня, впрочем, у той ничего не получалось, как и положено таким маленьким детям, замахнувшимся на недоступные по возрасту сложности, и, поедая сэндвич, Ронан не без сопереживания ребёнку считал её провалы один за другим, рассеянно раздумывая, надо ли будет остановить её, если она начнёт переходить границы разумного.       Только даже если бы он попытался сказать ей что-то, вряд ли бы вышло на самом деле привлечь внимание мелкой копии самонадеянной Масаэ: несмотря на то, что Ронан выбил себе место в учениках у Кикунаги уже больше года как, Цугэмия проявляла к нему примерно столько же интереса, сколько к заблудшему призраку — то есть круглый математический ноль. Она за всё время ни разу не заговорила с ним по собственной воле и ни разу не ответила ни на одно приветствие с его стороны или попытку завести нейтральную беседу, не говоря уж о познакомиться, и лучшее, чем удостоился быть награждённым Ронан, — это презрительный взгляд, дополненный сердитыми бровками, с максимальной угрозой сведёнными к переносице. Что ж, значит, ей по крайней мере хотя бы известно о его существовании, — наверное, уже неплохо. Ведь поначалу не понимавший столь ярого отчуждения в свою сторону парень успел прийти к умозаключению, что приходившая к Кикунаге заниматься и тренироваться племянница — глухонемая, но все его рождённые замешательством выводы вдребезги разбились, стоило юноше оказаться свидетелем скандала между тётей и её младшей родственницей. Игра в одни ворота, где непробиваемая Масаэ и не пыталась реагировать на бурные недовольства Ран, обнажила Хеффернану полную дееспособность удивительно асоциального ребёнка и личное умение феерично ошибаться, ранее не проявлявшееся вообще или так глупо. Он ведь же этой вредной малявке уже даже сочувствовал от всего сердца!.. Не говоря о том, что по-настоящему восхищался целеустремлённостью и упорством юного человека, которому не повезло иметь физические недостатки… как он наивно считал пару месяцев.       И всё же у ирландца в голове не укладывались в стройный ряд некоторые факты. Если девчушка сравнивает его с пустым местом и на протяжении длительного срока всячески демонстрирует филигранное равнодушие, умудряясь игнорировать его и в присутствии Масаэ, обращавшейся иногда сразу к обоим, то кто тогда милосердно помогал ему, пока Кикунага буквально морила его голодом и простудами под окнами шикарного жилища?.. Этот кто-то регулярно — с редкими пропаданиями — снабжал Ронана онигири и сэндвичами из ближайшего конбини, оставляя бутылки с водой и подарив объёмный дождевик, спасший его от окончательного превращения в воду в сезон цую. Озадаченный Хеффернан был уверен, что ангелом-хранителем для него вызвалась быть именно младшая Цугэмия, поскольку ей по возрасту полагалось быть более жалостливой и сердобольной. Он неоднократно пытался доказать это себе, поймав её с поличным, но за всё лето, зацепившее немного весны в том числе, его старания оказались тщетными. К концу августа прошлого года Масаэ всё же милостиво позволила ему зайти в дом и стать её учеником — как, впрочем, ещё и поваром, мальчиком на побегушках и даже уборщиком с полезной функцией безотказного разнорабочего. Поражавшая Ронана до глубины души женщина, заставлявшая эту самую молодую душу трепетать в самых неоднородных смыслах, не стеснялась вовсю применять навыки, шедшие щедрым набором в воспитаннике с тяжёлой судьбой, но и в обмен давала бесценные знания и практику, что так страстно жаждал юный иллюзионист и ради чего страдал и унижался. Однако стоило ему вступить под крыло Кикунаги, как продовольственный ангел-хранитель, как бы ни было досадно, разумеется, исчез бесследно, забрав все шансы у ирландца решить непростой ребус, и лишь тонкая интуиция твёрдо указывала хозяину на мелкую девчонку.       Объект мысленных рассуждений парня тем временем всё-таки бросила безнадёжную отработку приёма, что ей никак не давался, и раздражённо — наблюдавший за ней весь год Ронан уже ловко различал и те её реакции, что не проявились на чересчур выразительной физиономии — убирала за собой ошмётки всего, чего коснулась с разрушительными последствиями намеренно или случайно её нагината. Привычку послушно приводить в порядок площадку после тренировок Кикунага железно вбила обоим ученикам, выдрессировав их рефлексы до автоматизма: вопрос об этом не возникал даже у строптивой Цугэмии, готовой спорить с тётей до хрипоты о чём угодно будто из бесконечного спортивного интереса.       Доедая сэндвич и за неимением иного развлечения следя за занятой уборкой девочкой, Хеффернан гадал, сколько ей лет и в какой класс та ходит: лично в его жизни было всё, кроме традиционной, обязательной школы хотя бы на пару лет, и видеть настолько другую жизнь ему было чрезвычайно занимательно. С одной стороны, он как будто что-то невозвратимо упустил, а с другой, молодой человек на самом деле никаких потерь не ощущал, но яркая картинка почти что параллельной для него реальности не переставала вызывать любопытство. Мало того, что в Японии безумное количество вещей — он пока не переставал верить, что привыкнет или что они закончатся когда-нибудь — отличалось в непредсказуемых направлениях, так ещё и проживание в чьём-то доме с пусть отдалённо, но явственно напоминающим семейным устоем было для него впервые. И что более впервые — ему всё нравилось.       Он хорошо помнил, как лично столкнулся с Цугэмией Ран через пару дней после того, как Кикунага позволила ему учиться у неё: Масаэ отправила его менять лампочку в прихожей. В какой-то момент парень случайно взглянул вниз со стремянки и обнаружил рядом мелкую девчонку, недобро глазевшую на него. К аккуратности её школьной формы придраться было невозможно, за исключением небрежно развязанного банта под воротником блузки: формировалось впечатление, будто школьница — педантична до занудства и непременно строгая отличница с комплексом неизлечимого перфекциониста, однако при всём этом просто читаемом фасаде щуплый ребёнок почему-то ухитрялся источать немного угрожающей ауры — для маленькой во всех смыслах девочки было совершенно неплохо. Казалось, что в создании нужной картинки «не связывайтесь со мной ради собственного блага» участвовали даже короткие, едва прикрывавшие уши, густые волосы золотисто-орехового цвета: за счёт пушистого объёма шевелюра вполне становилась милым обрамлением детской физиономии, но благодаря отсутствию чёлки и косому пробору она полностью открывала лицо Цугэмии, а юная племянница Масаэ предпочитала носить исключительно суровую маску. Вероятно, для большего эффекта устрашения всех и каждого точно на всякий случай, да только Ронану посчастливилось обладать иммунитетом к нему.       — Привет, — вежливо поздоровался тогда Хеффернан, успев обрадоваться, что наконец-то познакомится и с младшей родственницей Кикунаги, которая за время его испытания — или лёгких пыток?.. — временем и погодой по вроде бы понятным причинам игнорировала ирландца под окнами и которую парень всё равно подозревал в благотворительности, но…       …та просто без слов ушла, а потом — к немалой озадаченности Ронана — неуступчиво избегала любой коммуникации с ним напрямую и за целый год ни разу не нарушила своё странное молчание.       Впрочем, несмотря на удивительные чудачества членов этой в принципе не менее причудливой, не самой традиционной семьи Хеффернан чувствовал себя на своём месте и действительно впервые беззаботно радовался жизни просто так и вопреки каким угодно неприятностям и провалам — реальным и потенциальным. Практически всё было идеально, за исключением…       Боль всегда приходила неожиданно и не имела никакой прямой или косвенной корреляции с тем, что происходило и в каких ситуации и настроении находился Ронан. Просто в какой-то момент его насквозь словно пронзала ядовитая молния, которая мгновенно сковывала каждую клеточку тела юноши параличом, наполняла их нестерпимой, мучительной пульсацией и обустраивалась в голове чугунным звоном, наверняка способным проломить череп изнутри и будто пытавшимся сделать как раз именно это.       Выронив оставшийся кусочек сэндвича в траву, ирландец беспомощно вцепился в длинные, давно не стриженные волосы в стремлении максимально, до возникновения боли уже от сего действа, натянуть их, точно это могло помочь ослабить беспощадную мигрень или отвлечь сознание на менее значимый дискомфорт, и невольно повалился оземь, скручиваясь в позу эмбриона и отчаянно противостоя накатывавшим мелким судорогам. Стискивая зубы до скрежета во избежание рвавшегося из груди крика, зажмурившийся молодой человек оставил в покое собственную шевелюру и, не отдавая себе отчёта, инстинктивно сжал себя в объятии, утыкаясь носом в землю и молясь остатками разума, чтобы приступ продлился недолго.       Растворившийся в овладевшей им боли едва ли не до потери сознания Хеффернан далеко не сразу ощутил, что его кожи головы кто-то касается, и только ещё через какое-то время заподозрил, что ему не мерещится. Впрочем, внутреннее напряжение, переходившее все мыслимые и немыслимые значения, что можно было бы выдержать физически и ментально, не позволило юноше так просто расслабиться достаточно, чтобы по меньшей мере приоткрыть глаза и приподнять лицо от почему-то прохладной земли, дабы проверить действительность. Кто и что мог бы делать?.. Неужели у него начались телесные галлюцинации некоего неожиданного рода вдобавок к сему недугу?       Однако, что бы то ни было, пульсировавший в теле парня огненный паразит, обездвиживший его и словно бы пожиравший изнутри, отчего-то стремительно терял власть над Ронаном и, как бы жадно ни предпринимал усилия закрепиться, постепенно уменьшился до относительно переносимых размеров. Лишь тогда ослабленный Хеффернан смог выдохнуть и немного прийти в норму, после чего он тут же развернул голову к свету — мистические касания немедля прекратились — и открыл глаза.       Рядом сидела Цугэмия Ран, скрестив ноги под собой и упёршись в него нечитаемым строгим взглядом — самым «дружелюбным», по мнению ирландца, из её набора физиономий.       С трудом осознавая, что девочка не является частью миража или, хуже того, иллюзии незнакомого обладателя пламени Тумана, и что именно её руки сейчас находились в его волосах и, судя по результату, сотворили нечто волшебное, Ронан произнёс единственное, что вышло сформулировать в состоянии, по-прежнему оставлявшем желать лучшего:       — Ты же не… Солнце?..       На спокойном и ничуть не смущённом личике ребёнка малость дрогнула левая бровь, и впервые соизволившая ответить ему Ран обронила с надменным холодом:       — Поразительная наблюдательность.       Опешивший из-за её сарказма Хеффернан не сразу вспомнил, как пользоваться навыком дара речи, но тут же беспощадная головная боль стрельнула с особенной резкостью так, что он снова рефлекторно сжался на земле. В этот раз же молодой человек чётко почувствовал, как пальцы Цугэмии проникли в его волосы и подушечками надавили на кожу головы одновременно в нескольких местах. После чего девочка в непонятной замершему пациенту последовательности принялась пропускать сквозь них крошечные разряды тока, едва ли ощутимые на фоне мигрени, и чрезвычайно плавно и осторожно скользить ими по скальпу, иногда надавливая сильнее и подавая электричество более мощным разрядом, приемлемым в данном случае. Удивительным для Ронана образом, пока она это делала, уничтожавший его изнутри неведомый монстр нехотя сбавлял обороты, а в паре моментов парню почудилось, будто тот исчез совсем.       Сконцентрировав правую руку на затылке с попеременным током, имевшим скорее поддерживающий эффект, Цугэмия провела четырьмя пальцами левой вдоль шеи парня и будто пересчитала позвонки вплоть до ворота футболки, не забывая применять пламя Молнии. Несмотря на то, что паразитирующая боль упрямо не покидала его тело, Хеффернан уже испытывал значительное облегчение. Когда Ран мягко прекратила, он на миг испугался, что остававшееся недомогание тут же распространится обратно, но этого не произошло, и с тем, что продолжало существовать в нём, ирландец мог справиться самостоятельно. Сделав глубокий вдох и медленный выдох, он утомлённо перевернулся на спину и вновь посмотрел на невозмутимую девочку. Однако та опередила его:       — И давно у тебя такое?       — Последние несколько месяцев ни с того ни с сего… — признался юноша и срочно полюбопытствовал: — Где ты этому научилась?       — Нигде, — пожала плечами школьница, — Ты первый, на ком я попробовала.       Шокированный информацией о том, что он подопытный кролик в потенциально опасных экспериментах, Хеффернан в который раз онемел, поражённый легкомысленностью ребёнка в таком важном вопросе, и затем едко напомнил себе, что ключевым словом тут и было «ребёнок». Заметив замешательство парня, Цугэмия закатила глаза:       — Успокойся, я на себе проверяла много раз, просто… — «…проверять больше мне не на ком…» — …на других ещё не подворачивалась возможность.       Слабо утешившийся, что он подопытный кролик, но не совсем, Ронан рассудил, что готов на что угодно, чтобы смягчить или вовсе избавиться от сих страшных мигреней, и искренне улыбнулся ей:       — Спасибо, мне действительно значительно легче.       — Хорошо… наверное, — как можно более флегматично отозвалась девочка, не став прибегать к механизмам улыбки или хоть усмешки в ответ юноше.       Одолеваемый жгучим интересом и жаждавший продолжать диалог во что бы то ни стало, Хеффернан добродушно выпалил:       — Почему ты не разговаривала со мной до сих пор?       Пришёл черёд Цугэмии оказаться во власти недоумения. Потрясённая чрезмерной глупостью вопроса Ран чуть отпрянула в неприязни:       — О чём мне с тобой разговаривать-то?! — её праведному возмущению не было предела, и растерявшийся ирландец не нашёлся с подходящими реакцией или словами.       Приоткрыв от неожиданности рот, парень на мгновение всерьёз задумался, почему у Цугэмии с тётей вообще возникают какие-то непонимания и почему та постоянно ругается со старшей родственницей, если они обе — клонированные версии друг друга? Одинаково дерзкие, прямолинейные и не считаются с чужими чувствами. Как нечто подобное может пребывать в конфликте с нечто подобным?.. Впрочем, вероятно, Ран всего лишь из-за возраста и недостатка опыта копирует Кикунагу, безусловно, ставшую для неё кумиром, так как Масаэ безоговорочно обладала талантом поражать юные, впечатлительные умы и представать им в качестве ролевой модели, но…       — И акцент у тебя был ужасный, ничего не понятно, — заносчиво фыркнул ребёнок, в упор глядя на собеседника чересчур ровным взором.       На этот раз опешивший, но быстро сориентировавшийся Хеффернан приветливо уточнил тотчас же:       — А сейчас?       На что Цугэмия отозвалась достаточно благодушно, словно и впрямь похвалила его:       — Сейчас ты ещё и говоришь хорошо.       — Спасибо, — обрадованно откликнулся Ронан, приятно удивлённый, что её слова по-настоящему тронули его. — Это лестно.       Они ненадолго замолкли: ирландец подозрительно прислушивался к собственному телу, проверяя, насколько вольготно себя ощущает приутихшая головная боль, а потом потянулся к брошенному кусочку сэндвича, недоеденного ранее, и без лишних колебаний отправил его в рот. На глазах у шокированной Ран, будто лишившейся дара речи.       — Я и не такое ел, — хмыкнув, прокомментировал молодой человек и, вспомнив о чём-то, добавил: — Спасибо, что поддерживала меня с едой и водой в прошлом году, пока я ждал милости от щищоо.       — Понятия не имею, о чём ты, — резко отчеканила Цугэмия, грозно прищуриваясь.       Не думавший, что та будет непременно отрицать очевидное, Хеффернан малость завис, но легко перестроился, улыбнувшись девочке и не без иронии осведомившись:       — А твой ужасный акцент в английском исправлять будем?       Нахальная прямота, приправленная щепоткой поддразнивавшего хамства, разумеется, не пришлась по вкусу постоянной пользовательнице сей вербальной схемы проявления собственного превосходства: оскорблённая до глубины души Ран оказалась обескуражена настолько, что беспомощно ловила воздух ртом в попытке ответить что-то целесообразное, но тщетно. Пребывание в столь обезоруженном состоянии для неё явно не было обычным делом, и она точно не знала, как с ним справиться и как реагировать. Наблюдая за её растерянностью, Ронан вскользь отметил про себя непосредственность малышки и пришёл к выводу, что это очень забавный ребёнок.       Да и не то чтобы у неё действительно был невыносимый акцент — он просто был, что, наверное, вполне естественно для её возраста и неуверенного уровня знаний. Так как школьница часто делала уроки сразу после тренировок или до, то есть в доме Масаэ, то Хеффернан неоднократно становился свидетелем сцен, где прилежная ученица проговаривала бы вслух нужные слова и заучивала тексты наизусть. Ни разу ему не хватило уверенности нарушить её одиночество наравне с книжками, несмотря на желание завязать беседу на столь удачную тему.       Тем не менее не терпевшая снисходительного отношения к себе Цугэмия не позволила его ремарке висеть в воздухе без ответа слишком долго и горделиво выдала:       — И что, что акцент? Зато помимо японского я знаю английский и итальянский! — она приосанилась, — Подумаешь, сейчас это разговорный уровень и ещё акцент… — от бурлившей злости девочка чуть не задохнулась, — Я-то всё выучу и буду знать лучше, а ты!.. — Ран раздражённо нахмурилась, — И что, что ты носитель языка? Это всего лишь английский. А японский ты знаешь едва-едва, и тебе его ещё учить и учить! Даже канджи не читаешь поди!.. — вредная малышка надула губы и скрестила руки на груди, явно ожидая извинений.       Однако не на того напала, рассудил Ронан и предположил, что настал наконец-то момент, когда впервые в жизни ему пригодится «набор полиглота», который он приобрёл не по своей воле…       — Я знаю английский, это верно, — улыбнулся молодой человек и мягко добавил: — Как и ирландский… — его родной язык словно прозвучал некой бессмыслицей для девочки, ибо та недоверчиво нахмурилась, и он прояснил: — Поскольку я ирландец, если ты не знала, — неубеждённая Цугэмия скептически повела плечом, а Ронан останавливаться не собирался: — Я жил и тренировался в Италии два года, — здесь у Ран слегка треснула маска зазнайства, пока Хеффернан опёрся на локти, намереваясь принять сидячее положение, и продолжил рассказывать: — Поэтому мой итальянский довольно неплох, и хотя я давно к нему не обращался за ненадобностью, навыки на месте, — медленно и как можно осторожнее меняя позу, он не забывал следить за выразительной физиономией присмиревшей слушательницы. — Потом я жил и тренировался два года в Тибете… Как ты можешь знать от щищоо, там много талантливых иллюзионистов и интересных практик, — ввернул парень, — пришлось освоить хотя бы основы тибетского, как и китайского в итоге тоже, пускай иероглифам я особо внимание не уделял, — на забавной физиономии Ран красовалась без стеснения смесь восторга, шока и остаточной подозрительности. — Теперь вот занимаюсь японским, — севший удобно юноша подтянул колени и положил на них руки на миг. — Ах да, — запоздало сообразил он, потянувшись за бутылкой воды в сумке, валявшейся рядом, — моя мать — француженка, так что французский — мой первый язык, и говорил я на нём одновременно с ирландским и английским до шести лет…       «…а потом её убили, и не то что было бы, с кем ещё практиковаться», — промелькнуло у Ронана невольно, из-за чего он сделал секундную паузу и задумчиво сообщил напоследок:       — Впрочем, я всё равно его помню.       Видя нескрываемое немое восхищение на детской мордашке, молодой человек усмехнулся и раскупорил бутылку, жадно припадая к горлышку.       — Когда ты только всё успел?! — выпалила воодушевлённо Цугэмия и наивно снабдила вопрос немаловажной критической оценкой: — Тебе же лет пятнадцать, да?       Пока поперхнувшийся от неожиданности Хеффернан откашливался изо всех сил, девочка продолжила задумчиво рассуждать:       — Я думала, тебе лет четырнадцать… Хоть ты и высокий, конечно.       У смотревшего на ребёнка Ронана проступили слёзы: попавшая не туда вода никак не желала избавить ирландца от мук.       — Но раз много так успел, значит, пятнадцать, — уверенно вынесла вердикт Ран. — Неужели больше?.. — на мгновение она засомневалась в выводе, но потом всё равно вернулась к нему же: — Да вряд ли же. Угадала я? — азартно уточнила она следом.       — Мне восемнадцать!.. — почти выкрикнул обиженный и оскорблённый Ронан, гневно запихивая несчастную бутылку в сумку.       — О-о-о, — неопределённо произнесла впечатлённая Цугэмия, не до конца поверившая юноше и теперь изучающе рассматривавшая его цепким взором.       И действительно, в пользу заблуждения девочки играло довольно много факторов: высокий, долговязый, тощий парень с обросшими тёмными волосами, стриженными всегда как придётся, и ко всему прочему сутулившийся даже при ходьбе никак не выглядел на свой возраст и казался значительно младше. Не обращавший внимание на это до сих пор Хеффернан понимал, что это имеет место быть, и в зависимости от необходимости по жизни вовсю пользовался сей визуальной разницей с выгодой для себя, но в этот неприятный для него момент юноша осознал, что если уж ребёнок вроде Цугэмии опознаёт его ненамного взрослее себя, то уж тогда неудивительно, что… как неловкого подростка его видит и та, в чьих глазах он быть таким вовсе не желал.       Необходимо что-то менять и меняться — срочно.       Обдумывавший возникшую мотивацию Ронан едва не прослушал очередное заключение школьницы:       — Что ж, вполне логично, — она философски пожала плечами и замолчала. Встревоженный таинственной логичностью и недовольный собой молодой человек нетерпеливо переспросил:       — Что именно?       — Я слышала, мальчики поздно созревают обычно, — без тени смущения простодушно заявила Цугэмия и добавила с целью избежать непонимания: — Вот и ты тоже, — после чего немедленно поправилась и доверительно сообщила в попытке подбодрить: — У тебя всё впереди, значит.       Убеждённый, что нахальная, невоспитанная девчонка глумится и издевается над ним без малейшего проблеска совести, Хеффернан пристально и строго взглянул ей в глаза: та отвечала кристально прозрачным взором золотисто-карих — в солнечных лучах словно отдававших гораздо большим сиянием золота — глаз, смотревших на него едва ли не дружелюбно. Она почти улыбалась — уголки губ сменили привычную прямую линию на слегка изогнутую, и ирландцу пришлось смириться: нет, она не издевается.       Протяжно вздохнув, глубоко опечаленный парень перевёл тему на саму девочку:       — А тебе-то сколько?       — Одиннадцать, — без запинки произнесла Ран.       Смутно помня, что день рождения племянницы Кикунаги приходился на октябрь, ведь в прошлом году он уже присутствовал в их жизни, но не участвовал никак в мини-празднике, где Масаэ торжественно подарила младшей родственнице складную нагинату, Хеффернан рассеянно посчитал:       — Значит, в следующем месяце тебе двенадцать…       Случайно взглянув на Цугэмию, к собственному вящему изумлению Ронан обнаружил, что хорошенькое личико ребёнка полыхнуло огнём ярости, раскрасившим её щёки алым заревом, но не успел обеспокоиться, что же случилось, как она сжала кулаки и злобно процедила:       — Мне будет одиннадцать!       Молодому человеку ещё только предстояло познакомиться с навязчивым желанием Ран стать старше поскорее, отчего та в числе прочего прибавляла себе лишний год за пару месяцев до настоящей смены возраста, и поэтому, не зная, куда вступает, он недоумённо пересчитал вслух:       — Так это значит, что тебе десять ещё. Зачем ты сказала, что одиннадцать уже?       — Какая вам всем разница? — вспылила девочка, грозно скрещивая руки на груди, — Остался всего лишь месяц!       — А почему для тебя есть разница? — миролюбиво спросил юноша, но ребёнок неприступно насупился, надув губы и промолчав.       Чувствуя, что он как-то нечаянно задел маленькую собеседницу, и желая загладить вину, Хеффернан мягко напомнил ей об оставшемся в воздухе предложении:       — Хочешь, я помогу тебе с произношением и английским?       Цугэмия смерила его недоверчивым взглядом, но и уходить не спешила.       — Дел-то на пару месяцев с твоим расписанием, — парень улыбнулся и протянул ей руку для пожатия, однако школьница сузила глаза и не поддалась на уговоры так просто. — Так как не такой уж он и ужасный, — льстил Ронан, испытывая спортивный интерес к построению хоть каких-то отношений с мелкой версией Кикунаги. — Быстро справимся.       — Обещаешь? — сурово молвила девочка, скептически оглядывая руку терпеливо ожидавшего парня.       — Конечно, обещаю, — подтвердил юноша, не сомневаясь в результате выполнения поставленной задачи.       — Тогда договорились, — Ран после недолгих колебаний всё же пожала ему руку, а потом ультимативно заявила: — И про приключения свои всё расскажи!       — Расскажу всё что пожелаешь, — рассмеялся ирландец, не особенно понявший, какие такие приключения та имеет в виду, но решивший, что это можно выяснить позже. «Какой всё-таки смешной ребёнок…»       Впрочем, не удержавшись от лёгкой колкости, так и просившейся с языка, он всё же пошутил:       — Видишь, а ты думала, со мной поговорить не о чем.       Гордо вскинув голову, Цугэмия надменно фыркнула и тут же ловко парировала:       — Выходит, ждала, пока ты японский подтянешь.       Испытывавший слабую эйфорию, что ему удалось добиться чего-то от детской живой ксерокопии Масаэ, Ронан продолжил по-доброму подтрунивать над девочкой:       — А могла бы практиковаться со мной в английском…       Золотисто-медовые очи Цугэмии зловеще блеснули, стоило ей их медлительно прищурить. Не спуская тяжёлого взора с всё ещё улыбавшегося молодого человека, она согнула правую руку в локте и лениво поиграла пальцами — между ними и ладонью с едва слышимым треском засверкали крошечные молнии. После чего как можно более отстранённо поинтересовалась обманчиво мягким голоском:       — Говоришь, голова у тебя прошла?..       Без проблем распознавший намёк с почти профессионально сделанной угрозой Хеффернан мгновенно переключился на эту игру, тем более столь важную для него возможностью хоть сколько-нибудь одолевать мистические мигрени:       — Благодарю за любезно оказанную мне помощь… — он отчасти шутливо, отчасти взаправду поклонился ей так низко, насколько ему позволили расстояние между ними и изначальная поза.       Выдержав пару мгновений в сием положении, Ронан украдкой взглянул из-под длинной чёлки на девочку и, убедившись, что детская мордашка откровенно расписана самодовольством, а её хозяйка упивается столь простой лестью, посмотрел на неё прямо, с улыбкой предложив:       — Мы можем начать хоть сегодня.       Ненадолго задумавшаяся Цугэмия колебаться не стала и согласилась без лишних сомнений. Обрадовавшийся общению, чей недостаток ощущался им крайне неприятно, юноша нетерпеливо подскочил, однако голова тут же предупреждающе зазвенела и он испуганно замер, пережидая. Убедившись, что всё в порядке, парень вовремя подал руку как раз поднимавшейся с земли Ран, и пусть та не сразу сообразила, зачем нужен сей жест, после лёгкой заминки отказываться опять не подумала.       Впрочем, всё равно не нуждавшаяся в физической поддержке девочка тут же отпустила руку юноши и, не оглядываясь, отправилась в дом самостоятельно, а воодушевлённый Хеффернан радостно последовал за ней.              August 18, 2007              Выпустив пар в переносном смысле и насладившись успокоением в ванной в буквальном, Цугэмия скрутила не до конца высушенные, ещё слегка влажные волосы в лёгкий узел и закрепила на затылке заколкой с широкими зубчиками. Намеренно избегая собственное отражение в зеркале, девушка ловко справлялась с пуговицами пижамной кофточки и не столь ловко — с последствиями в виде по-прежнему жгучего разочарования в самой себе и стыда за свои проваленные амбиции. Усталое, избитое, израненное тело приглушённо ныло после банных процедур с горячей водой и нещадных трений щёткой и упрашивало хозяйку поскорее принять горизонтальное положение в уютной кровати, чтобы забыть об этом бесконечном вечере, полном шокирующих, странных и возмутительных событий. Не особо сопротивлявшаяся сему желанию Цугэмия успешно выполнила задачу по игнорированию себя в зеркальной глади и вышла в коридор, упорно пытаясь ни о чём не думать.       Тем более о том, что даже после тщательных омовений на коже сохранялось ощущение прикосновений — тех самых, что под разными обстоятельствами и предлогами оставил Хибари Кёя на ней в течение того времени, что они провели вместе. Бесчисленные синяки уже расцвели вовсю — на предплечьях, плечах, бёдрах, талии, животе… Правда, больше всего раздражали царапины на шее, занимая значительную часть мыслей отказывавшейся соображать Ран и доводя владелицу до внутренней бессильной ярости. Убеждая себя, что несносный мерзавец наверняка мучается тем же, но, в отличие от неё, которая завтра всё исправит с помощью Наён, вряд ли пойдёт к кому-то просить должное лечение, а значит, будет мучиться дольше из-за противной, навязчивой, иногда пульсировавшей боли, Цугэмия ненадолго приобретала умиротворение, пока всё не начиналось по новой.       Сделав пару шагов в пустом коридоре, девушка заметила едва дотягивавшийся до основного пространства мягкий свет из того коридорчика, что вёл к заднему двору. И лишь после этого обратила внимание на брошенный тут же на пол пиджак: из мужчин, появлявшихся в доме Кикунаги, лишь один предпочитал носить формальные костюмы постоянно, а другой ни за что бы не принял участие в распространении бардака или был бы автором оного — дошедшая до пересечения Ран увидела и тёмного цвета галстук, в тусклом свете и вовсе выглядевший точно змейка и не добавлявший приятности картине и связанному с ней осознанию.       Недовольная поступком помощника школьница не понимала, что подтолкнуло Ронана к столь эмоциональным проявлениям, и не могла найти причину в принципе, почему он здесь оказался. Было ли это потому, что ему было известно, что её самой сегодня тут быть не должно? И из-за сего знания он позволил себе прийти в пустой дом, хотя сам же после рокировки на посту главы Ризольверы почти сразу съехал в какую-то квартиру и практически не жил здесь больше и на ночь не появлялся?       Получается, что он всё же появляется тут, вот и доказательство сему неоднозначному факту. Нахмурившаяся Ризольвенти скрестила руки на груди, не зная, как ей поступить. Хотелось просто уйти спать, ведь, во-первых, Ронан вообще не должен здесь находиться, и это было его желанием вообще-то, но раз ему никто не запрещал приходить сюда, так как это всё ещё и его место тоже, то пусть занимается чем хочет, а во-вторых…       Продолжая сомневаться, Ран аккуратно выглянула во двор и нашла взглядом ирландца ровно там, где и думала: склонив голову, тот сидел на ступеньках беседки — тётушкиной «их» беседки. Каяться решил?.. Не поздно ли — уже и год минул?       Вспыхнувшая в Ран застаревшая обида сверкнула по давно замятым чувствам. Во-вторых, ей ведь абсолютно всё равно, что у него такое случиться могло, что он так себя ведёт. Это не она свела их дружеские отношения исключительно к работе в Ризольвере и над ней, к иерархической дистанции «начальник-подчинённый» с подчёркнутой вежливостью, к личной отстранённости даже в едва ли сохранявшихся уроках английского… которые изначально были инициативой самого Хеффернана, но теперь сохранялись ради тех моментов, когда ей действительно нужна была от него помощь. Ибо больше не напоминали ей забавное времяпрепровождение с единственным другом: признавать, что друг был на тот момент не только новым, но и первым, Цугэмия отказывалась. Абсурд считать их друзьями — она и не думала никогда!..       А когда он пришёл сюда?.. Что-то внутри щёлкнуло, и девушка немедленно поняла, что одежда не валялась на полу, когда она влетела в дом и устремилась в ванную комнату. Золотистый растерянный взор вновь упёрся в пиджак и змеевидный галстук на полу. Выходило, что он пришёл после неё, а значит, не мог не слышать звуки в ванной и расценить их так, что Ран дома. Получалось, это своеобразное приглашение для неё и желание быть ею замеченным.       Мельком посмотрев на беседку ещё раз, Цугэмия испытывала огромное побуждение уйти из вредности и не отзываться на сей безмолвный клич непосредственно к ней, поскольку она перед ним никак не виновата и ничего ему не должна, однако неожиданно вспомнила о потере подарка Ронана — брошки — и на секунду остекленела, разрываемая мыслью отложить сии новости до лучших времён и сбежать в кровать или же всё-таки…       Третий встревоженный взгляд произвёл осторожную вылазку в садик к тёмной мужской фигуре на ступеньках, и школьница окончательно попалась в сети колкой, ускользавшей, но не исчезавшей окончательно вины за ненадлежащее обращение с вполне полезным аксессуаром, что был бы так кстати сегодня, не потеряй она его… Да и в последнее время Хеффернан вёл себя в отношении к ней намного теплее и заботливее, что Ран примечала, но игнорировала, так что не пытается ли он всего лишь найти дорожку с возможностью попросить у неё прощение?       Экстренно рассуждая и споря с собой о том, готова ли она это прощение давать, Ризольвенти, не прерывавшая зрительное наблюдение за помощником, стала свидетелем, как ни разу не взглянувший в её сторону ирландец поднёс руки к вискам и принялся явно с силой массировать кожу головы.       Готова она или нет прощать чужие ошибки, Цугэмия не могла ответить немедленно, но она знала точно, что оступившийся Ронан не сделал ничего столь ужасного, чтобы ей было, чем оправдать оставление его наедине с жуткой мигренью, о возвращении которой она и понятия не имела. Тем более когда он хоть как-то пытается восстановить разрушенное и заброшенное, а ей даже не показалось разумным хранить полезный подарок надёжнее.       Не думая больше ни о чём, Ран уверенно вышла на веранду и, проворно сменив домашние тапочки на уличные, направилась к беседке с её одиноким посетителем.