Игра стоит свеч

Мое повышение в должности и перевод в палаты пришлись в аккурат на возвращение Волкова из Таиланда, и вряд ли это было простым совпадением. Но в то утро, направляясь в кабинет Глазунова и отстукивая подошвами сабо по старой плитке пола бодрый марш, я еще ни о чем не подозревала, да и голова у меня была занята мыслями совсем не рабочего характера. Станислав Сергеевич встретил меня теплой улыбкой и галантно отодвинул стул, предлагая присесть. - София Ильинична, я очень рад, что вы влились в наш коллектив. Коллеги хвалят вас за трудолюбие и отзывчивость. Надеюсь, что и на новом месте вы проявите себя наилучшим образом, - он устроился напротив меня за столом и пододвинул мне договор. «Вот оно», - пронеслось в моей голове. Этого момента я боялась больше всего, и в глубине души надеялась, что он так и не наступит. Как оказалось, надеялась совершенно зря, и теперь окончательно сникла под задумчивым взглядом Главного. - Вы все-таки хотите, чтобы я покинула оперблок? – без улыбки спросила я, бегло рассматривая страницы. – Я могу отказаться? Глазунов вздохнул, выдержал пазу, постукивая по столу кончиком карандаша и признался: - Боюсь, что нет. Я усмехнулась и покачала головой. - София Ильинична, подумайте. Это ведь не просто перевод, это вклад в вашу будущую карьеру. В оперблок вы сможете вернуться уже во время интернатуры, и знания, которые вы приобретете на новой должности, станут для вас хорошим подспорьем. Вы успешно окончили курсы, у вас есть сертификат, но это, по большей части, теория, а мы предлагаем практику. Представьте себе, какие для вас открываются возможности: вы же увидите все изнутри, будете четко представлять работу каждого звена в этой цепочке, это, на самом деле, дано не каждому. Да и оклад у вас будет уже другой. Мягко стелет, подумалось мне, где-то я уже это слышала. Другими словами, но суть от этого не менялась. Ясно, кто здесь главный инициатор. Можно, наверное, попробовать переубедить Глазунова, но вряд ли это поможет. Кого он послушает – студентку или своего лучшего хирурга, у которого есть план по выращиванию суперврачей? Тем более, он высказал последний аргумент, самый весомый: - В отделении нам очень не хватает рабочих рук. Это была правда. Я знала, что одна медсестра ушла в декретный отпуск, а еще одна, пожилая женщина, всю жизнь отдавшая этой больнице, уже два месяца назад вышла на пенсию, но все еще продолжала работать, потому что вместо нее было некому, и она не раз жаловалась на посту, что устала и хочет, наконец, уехать и жить за городом. В общем, я на секунду прикрыла глаза, а потом, резко выдохнув, подписала договор, каждую чертову страничку. - Я могу доработать эту неделю в оперблоке? - Да, конечно, - ответил заведующий, пожимая мне руку в качестве поздравления с повышением. – На новое место выйдете с понедельника, у вас будет две недели стажировки, Людмила Георгиевна введет в курс дела. И еще, София, - мягко добавил Глазунов, не торопясь выпускать мою руку. – Если вдруг понадобится помощь, любая, вы всегда можете обратиться ко мне. Прозвучало это так неожиданно, по-отечески искренне, что я даже растерялась, а глаза предательски защипало. - Спасибо, Станислав Сергеевич, - поблагодарила, невесело улыбнувшись. Взяла договор и отправилась дорабатывать смену. Оказавшись в коридоре, я навалилась на стену, чувствуя, как под тонкий халат заползает холод, и, хлопнув в ладоши, рассмеялась. Ай да Волков, ай да сукин сын! Я была невероятна зла, да что там, меня просто на куски готово было разорвать от бурлившего внутри возмущения. Что, Софи, уже поверила, что живешь своей жизнью и можешь самостоятельно принимать решения? А вот вам – получите и распишитесь. Машина от папочки – раз, повышение от куратора – два… И в «большой жизни», и здесь, в отделении, как в ее маленькой копии, меня тычут носом, как котенка, напоминая, кому я всем обязана. И получается, что ни черта я не могу управлять ситуацией. Благодаря «великому замыслу» куратора мне придется покинуть полюбившийся оперблок и привыкать к новым обязанностям, общаться с поступающими людьми, проводить процедуры и заполнять кучу разнообразных журналов. А вместо интересных операций коротать время, скучая на посту в коридоре. И ведь буду, буду это делать, потому что иначе не могу. Просто не хочу отсюда уходить и начинать все заново: я слишком привыкла, привязалась и к отделению этому, к людям, работающим здесь. Столько сил вложила, пытаясь доказать, что я чего-то стою, столько бессонных ночей провела за учебниками, чтобы сейчас все бросить. Значит, нужно собраться, встряхнуться и продолжить играть по правилам Олега Сергеевича. Ну ничего, господин Волков, когда-нибудь наступит и на моей улице праздник, и тогда я возьму реванш… - Ну что, малая, можно тебя поздравить? – хохотнул Крагин, когда с такими кровожадными мыслями я вошла в оперблок. – С повышением! Проставляться будешь? - Нет, - проворчала я, опускаясь рядом с ним на кушетку и вытягивая ноги. – Еще бы это было по моей воле. - Зато оклад выше, - попробовал подбодрить он. - Да видела я этот оклад, он в договоре прописан. Не впечатлило. - Нам тоже будет тебя не хватать, - неожиданно потеплевшим голосом произнес он, положив мне руку на плечо, на что я даже не попыталась вывернуться – чисто товарищеский жест, не более. – Но раз этот гад зубастый что-то в голову себе вбил, тут уже ничего не попишешь. Он подмигнул мне, и я улыбнулась впервые за это утро. Тут двери распахнулись, и в блоке появилось новое действующее лицо – «гад зубастый» собственной персоной! - Ба, Олежа-а, - протянул Павел, сразу же меняясь в лице и ощутимо придавливая меня рукой. – А мы тебя только завтра ждали. Ты что же, с корабля и сразу на бал? - Можно и так сказать, - Олег Сергеевич обвел обстановку тяжелым взглядом, задержав его на руке Крагина на моем плече, отчего мне сразу стало неловко. Его неожиданное появление совершенно сбило меня с толку. Вот только что я строила планы мести, один другого коварнее, а теперь все куда-то вдруг делось, смешалось, и сердце зашлось в радостном волнении. Вернулся! Кончилась моя спокойная жизнь… - Здрасьте, - пискнула я и высвободилась из Пашиного захвата. - Забор покрасьте, - иронично хмыкнул Павел Васильевич, поднимаясь с кушетки. – Ладно, пойду пройдусь, а вы тут пообщайтесь. Обсудите, что ли, повышение… Он вышел, оставив нас одних, а я вскочила на ноги, почувствовав, что невежливо сидеть в присутствии начальства. «Начальство», кстати, выглядело отдохнувшим и загоревшим. С лица исчезла аристократическая бледность, резко контрастировавшая со смоляными локонами, буйно отросшими за это время, глаза стали более живыми и блестящими, даже наметившиеся под ними морщинки как будто разгладились, - отдых явно пошел ему на пользу. Конечно, он и на полуострове работал, но это же совсем другое дело. Надо как-нибудь намекнуть ему, чтобы почаще выбирался… В Таиланд! - Повышение? – переспросил Волков, и я едва не закатила глаза. А то он не знает! - Меня только что вызывал к себе Глазунов, - терпеливо ответила я. – Договор подписать о переводе на должность палатной медсестры. - И как? Подписали? - С неподдельным интересом спросил он. - А разве у меня был выбор? – «отзеркалила» я его интонации. - Нет. - Вот и я так подумала. Как прошла ваша поездка? - Хорошо, - просто ответил он, не собираясь посвящать меня в детали. – А как вы… тут? – неопределенно обвел рукой пространство. Нормально я тут…, - подумала я. -  Была, пока Вы не приехали. Но вслух сказала другое: - Тоже хорошо. Вот и поговорили. Я с удивлением отметила, что это был едва ли не первый наш разговор после того, как я отказалась от студии. Не очень-то содержательный, правда. Было заметно, что Волков держался отстраненно, говорил неохотно и довольно прохладно, да и у меня слова застревали в горле, потому что, во-первых, я опять не знала, как себя с ним вести, а, во-вторых, все еще злилась из-за перевода. Но мне нужно было прояснить один вопрос, чтобы поставить в нем окончательную точку. Попросить профессора больше никогда так не делать. - Олег Сергеевич, спасибо за подарок, который Вы прислали, но… - Какой подарок? – резко перебил он, не дав мне договорить, чем снова сбил с толку. Да что у него за суперспособность такая?! И… Он забыл? - Цветы. - Цветы? – он картинно изогнул одну бровь, а я начала чувствовать себя глупо. - Да, цветы, - решила я все же освежить его память. – Магнолия на день рождения. - Я не присылал никакой магнолии, - надменно сказал он, но в глазах промелькнуло – и тут же исчезло ехидство. – А когда у вас день рождения? Вот тут уже я зависла, пытаясь обдумать сказанное. Не дарил? А… кто тогда? Ничего не понимаю! - Хм… Возможно, вышло какое-то недоразумение, простите, - смешалась я, видя, как его губы изогнулись в насмешливой полуулыбке. - Прощаю, - произнес он таким тоном, что мне немедленно захотелось его чем-нибудь стукнуть. – Ладно, Пахомова, некогда мне тут с вами болтать, пора приниматься за работу, а то распустились тут, смотрю, без меня, - и он вышел из блока. Я как стояла, так и стекла обратно на кушетку в совершенном обалдении. Вот ни капельки не скучала по этому… Этому самодовольному индюку! *** Смена прошла спокойно, и мне даже удалось поспать, так что на парах в академии, куда я отправилась прямиком из больницы, я не клевала носом, но учеба все равно с трудом шла на ум, потому что на нем, на уме, было совсем другое. Из головы никак не выходили умелые властные руки Антона, его губы и язык, которым он мог такое, о чем всего каких-то две недели назад мне и подумать-то было стыдно. Но рядом с ним я теперь вообще ни о чем не думала – было только желание, жгучее, нереальное. Мы не могли насытиться друг другом, проводя в постели почти все время, когда оба бывали дома. Нас примагничивало друг к другу – устоять было невозможно. С каждым разом Антипов снимал с меня новые ограничители, раскрывал потаенные желания, позволяя мне лучше узнавать себя и свое тело, и я чувствовала, что расцветаю, распускаюсь, как бутон розы, начинаю по-новому воспринимать мир. Краски стали ярче, все чувства и ощущения будто бы обострились, безудержная энергия била через край, и это было волшебно. Вместе с тем пришло понимание, что я хочу заботиться об Антоне, делать для него что-то приятное. Я готовила самые вкусные блюда, взяла на себя почти весь быт, чтобы он больше отдыхал, изредка мы выбирались куда-нибудь погулять. Только ночевали по-прежнему каждый в своей комнате. Сначала Антон пытался это изменить, но я не позволила. Все-таки, совместный сон – нечто интимное, это уже совсем другой уровень отношений, а мы продолжали оставаться друзьями. Мне неожиданно нравился новый формат нашего соседства: не нужно было ничего друг другу обещать, нечего было требовать, и никто не пытался ограничивать другому его свободу. Мы пылали от страсти, и я знала, что когда наступит тот самый момент, когда мы остынем, нам не придется друг другу ничего объяснять, и мы вернемся к тому, с чего начали. Никаких сложностей, никаких угрызений совести – это было то, чего мне так не хватало. Из академии я приехала в вечерних сумерках. Антон уже должен был вернуться с тренировки, и я предвкушала, как окажусь в его объятиях, - даже пальчики на ногах поджимались от волнения. Но, войдя в квартиру, я услышала детский голосок, и мне навстречу вышел Пашка. - Привет! – сказал он, протягивая мне игрушку. – Смотри, что мне Юля подарила! - Какая красивая машина, - восхитилась я, разглядывая белый гелентваген с золотистыми дисками. – Как настоящая! О, у нее даже багажник открывается? - Да! А еще все двери, и передние, и задние. И капот! - Паш, ты хоть дай Софи раздеться, - следом из кухни вышла Юля и, улыбаясь, прислонилась к стене. – Здравствуй, София. - Здравствуйте, Юлия Борисовна. - А я порисовать хочу. Софи, ты пустишь меня порисовать? – подергал меня за рукав ребенок. - Конечно, можешь прямо сейчас идти, - разрешила я. Наверное, Юля не разрешала ему заходить в комнату без меня, уважая личное пространство, хотя мне скрывать было нечего, и в спальне царил идеальный порядок. Антон тоже вышел меня встречать. Мы встретились глазами, и у меня в животе как будто бабочки запорхали. Оказывается, это совсем не связано с влюбленностью, как все об этом говорят. Это просто такое щекочущее ощущение счастья, эйфории, и рядом с Антоном я чувствовала это почти всегда. - Ой, цветочки! – удивился Пашка, открывая дверь в мою комнату. – Такие интересные! Да, магнолия все еще стояла у меня на подоконнике. Я постепенно срезала веточки, чтобы цветы продержались дольше, но, к сожалению, они уже начали увядать, соцветия поникли, а рука не поднималась убрать букет. - Это магнолия, - с удивлением произнесла Юлия, заходя следом за нами, тогда как Антон вернулся на кухню ужинать. – Где ты ее нашла? - На день рождения подарили. - А кто, если не секрет? - Да я и сама не знаю, кто, - неожиданно призналась я. – Нашла утром у себя на парте в академии, записка не была подписана. - Занятно, - задумалась Юля. – Я как-то интересовалась так называемым «языком цветов», так вот, магнолия – это символ серьезных намерений, а на языке флористики –настойчивости. То есть, когда девушке дарят веточки магнолии, то обещают, что рано или поздно завоюют ее сердце, чего бы это ни стоило. Упс. - Да и растение это у нас редкое, нужно еще потрудиться его достать… Так что неслучайный это подарок, София. Может, кто-то из однокурсников проявляет к тебе внимание? - Вообще нет, - пробормотала я, качая головой. Те, кто проявлял на первом курсе, уже поняли, что все бесполезно, остыли и завели романы, так что это точно не однокурсники. - А что было в записке? - Просто поздравление с днем рождения и пожелание верить в свою мечту. «Как я верю в тебя». Если до рассказа Юлии у меня еще оставались подозрения, что букетик преподнес Волков, то сейчас я вообще запуталась. Цветы с таким значением он точно не стал бы мне дарить, да и дату моего дня рождения он, как оказалось, не знает. Но кто тогда? Какой-нибудь старшекурсник, как предполагала Таня? Интере-е-есно. Я выдала Пашке холст и краски, предложив нарисовать его новую машинку, и мы оставили художника творить, выйдя в коридор. - Вообще-то, мы зашли, чтобы пригласить вас на праздничный ужин, - сказала Юлия. – Мы с Сергеем закончили посещать юридические курсы и совсем скоро оформим опеку. Пашка официально станет нашим сыном. - Это же прекрасно! – обрадовалась я. - Поздравляю! И как-то так получилось, что я в порыве обняла Юлю, а она обняла меня в ответ. Выглянувший в прихожую Антон не смог скрыть довольной улыбки. - Ты нравишься моей маме, - заявил он, когда Юля с Пашкой ушли. – А ей очень трудно понравиться. Обычно ей тяжело доверять людям. - Она счастлива, - сказала я. – А счастливые люди открыты миру. - Ты права, это так, - он притянул меня к себе и потерся носом о мой висок, вдыхая аромат моих волос. Я потянулась к нему за поцелуем, внутри уже начала закручиваться тугая спираль желания, но Антон неожиданно отстранился, предложив: - А давай сегодня просто фильм посмотрим? - Вот прямо просто-просто посмотрим? – решила все-таки уточнить я. - Вот так прямо и просто, - подтвердил он, широко улыбнувшись. - Ла-а-дно… И мы, действительно, смотрели фильм. Немного грустный и о любви, пронесенной через всю жизнь, и об искусстве, и о любви к искусству. Не знаю, почему Антипов выбрал именно это кино, но мне оно очень понравилось. Я с удовольствием наблюдала за игрой Уны Чаплин и Скотта Иствуда и размышляла о приоритетах, которые так важно правильно расставить в своей жизни. А еще я полулежала на диване, в кольце рук Антипова, устроив голову на его груди, и слышала, как ровно бьется его сердце. Горячее дыхание согревало затылок, приятно щекоча кожу, и меня окутывало умиротворение, такое необходимое после двух тяжелых дней, такое важное, и я была бесконечно благодарна Антону, и чувствовала чистейший, ничем не замутненный восторг. *** Утром, перед тем, как отправиться в академию, я еще раз очень внимательно перечитала записку, которая нашлась на дне моей сумочки. «Если верить в мечты, они обязательно сбудутся. Верь в свою мечту…». А как верят в мечту? Сильно, безоговорочно, всем сердцем. «Как я верю в тебя». Это приятно, когда в тебя верят. Но как верят? И почему? Что именно может  скрываться за этими простыми словами? Да и есть ли он, вообще, этот скрытый смысл? А ведь это Олег подарил. За ночь я в этом почти убедилась. Никто другой просто не мог. А если бы он не хотел, чтобы я догадалась, не стал бы оставлять намеков. «Невозможная девчонка»! Я достала из шкафчика зачетку и полистала страницы. «Функц. анатом. Отл. Волков О.С.». Почерк оказался идентичен. Кроме того, у заглавной буквы «в» имелась характерная завитушка, которой в классической каллиграфии просто не могло быть. Значит, это я невозможная? Да это Вы, доктор, невероятный лгун! Но вопрос в другом: зачем Вам это нужно? Не знаю, какие игры вы ведете, Олег Сергеевич, но в эту я с вами точно не играю! *** Каждый раз, проходя мимо мини-купера, продолжавшего грустно стоять во дворе, я вздрагивала. Мысль позвонить отцу прочно засела в голове, но заставить себя сделать это оказалось невероятно сложно.  Я бралась за телефон, но не находила в себе сил набрать номер и заговорить с ним. Еще свежи были воспоминания о нашей встрече, когда мы обвинили друг друга в предательстве, и я сказала те самые, страшные слова. С тех пор мало изменилось – разве что меня все сильнее раздражало его настойчивое вмешательство в мою жизнь. Пора было внести ясность в этот вопрос. В субботу была моя последняя смена в бригаде Крагина. Узнав о моем переводе, коллеги устроили небольшой сюрприз, подарив мне коробку конфет и теплые дружеские напутствия от каждого члена команды. Меня поздравляли, обнимали, обещали оказывать поддержку на новом месте, и это было не просто приятно, это было невероятно ценно для меня. Последним подошел Крагин. - Ну что, малая, - он широко расставил руки, - иди сюда. Я без раздумий влетела в объятия Павла Васильевича, спрятав лицо у него на груди, а он погладил меня по волосам. - Давай, девочка, иди вперед, и не останавливайся, - сказал мне куда-то в макушку. – И не бойся ничего. А главное – поменьше слушай разных кучерявых придурков. Хотя нет, слушай, конечно, на самом деле они хорошие и желают тебе только добра, но помни, что у тебя своя голова на плечах есть, и умная голова. - Спасибо, Павел Васильевич, - глухо сказала я. Кто бы мог подумать, что у нас с ним все так сложится? По-глупому началось все, и вот…Правда говорят, что не стоит судить по первому впечатлению. И Крагин, добровольно взявший на себя роль трикстера в отделении, на самом деле оказался куда лучше и глубже, чем хотел казаться. Может быть, он перестал попадать под влияние Даши Новицкой, поэтому изменил свое отношение, а может, просто увидел во мне потенциал, или жалел из-за той ситуации, в которую я попала, в сущности, это было не так важно. Человеческое отношение – вот что оказалось самым главным. Приободренная поступком коллег, я вернулась домой в твердой уверенности, что с понедельника меня ждет новый виток в моей жизни. А значит, нужно завершить все дела, которые я не хочу брать с собой в эту жизнь. Поэтому, отбросив все страхи и сомнения, я набрала номер отца. Трубка оглушила меня бесконечно долгими гудками, и я уже приготовилась услышать сообщение о том, что «абонент временно недоступен», как на той стороне послышалось глухое и неверящее: - Дочка? *** - Я пойду с тобой, - в который раз мрачно сказал Антипов, наблюдая за моими сборами. Он ходил взад-вперед по комнате, не оставляя мне ни единого шанса одеться в одиночестве, и не реагируя на мои попытки выгнать его в коридор, так что пришлось облачаться при нем, что в другой ситуации неминуемо бы вызвало некоторое стеснение, но сейчас мы оба были предельно серьезны и сосредоточены. - Нет, - в который раз отрезала я, скидывая с себя домашнюю футболку и оставаясь в одном белье. Достала из шкафа черные джинсы и такую же водолазку. – Мы с тобой уже это обсуждали. - Хорошо, я просто буду рядом с рестораном! – выдохнул он. – Если он насильно усадит тебя в машину, я хоть чем-то смогу помочь! - Никто никуда меня насильно не усадит, - заверила я его. – Мы просто поговорим. Пахомов взял курс на воссоединение семьи, он не станет делать резких движений. На самом деле я сама была не очень уверена в том, что говорила, но впутывать Антона не хотела. Пусть переживает где-нибудь подальше от места действий. Одевшись, я вышла в прихожую, Антипов, конечно, не отставал. - Ты невероятно упрямая девчонка! – в сердцах заявил он. – Я хотя бы могу просто тебя проводить? - Но я поеду на машине, чтобы вернуть ее. На лице Антона ходили желваки. Он едва сдерживал себя, глядя, как я надеваю пальто. - Антон, это же все-таки мой отец, - с трудом вытолкнула из горла это слово. – Что может случиться? - Да все, что угодно! – не выдержал он, сгребая меня в объятия. – Я не могу позволить, чтобы он отнял тебя у меня. Ни он, ни кто-либо другой, - добавил тише. - До сих пор же не отнял, - пробормотала я, сраженная его признанием. – И… о каких других ты говоришь? Антон не ответил, вместо этого закрыв мне рот поцелуем, и целовал так отчаянно, как будто делал это в последний раз. - Я так вообще никуда не уйду, - пробормотала я, с трудом отрываясь от этого искушения. До сих пор каждый наш поцелуй заканчивался в кровати. Или на столе. Или на полу. Но сейчас в этом проявлении чувств мне почудилось совсем иное обещание, которое сладким ядом растеклось по венам, и не на шутку встревожило. Будь у меня больше времени, я могла бы подумать об этом, но времени не было. - Я опоздаю, - выпуталась из рук Антона, зная, что Пахомов будет ждать меня столько, сколько нужно, но используя этот предлог, чтобы сбежать от Антипова. Потому что в его словах было что-то неправильное.